Work Text:
Крыша сарая — того, где спокон веку хранится заготовленное к зиме сено, — давно обветшала; а сквозь большую дыру так и вовсе виднеется изрядный кусок ночного неба с тремя мерцающими звёздочками.
От сладковатого, чуть прелого запаха скошенной травы кружится голова. Или то от неведомого до нынешней ночи наслаждения, что подарила ей эта странная женщина, любящая рядиться мужчиной?
Мойрин нехотя поднимает руку. Чтобы положить на горячую скользкую спину этой, другой.
Молочно-белая кожа Мойрин словно бы светится в прелой темноте сарая.
Звёзды ли в том повинны, или невыносимо сладкий грех, совершенный ими сегодня?
Мойрин не знает и знать не хочет. А хочет она и дальше лежать здесь, в этой пропахшей сеном темноте, запутавшись ногой в старом одеяле, которое постелили они прямо под чертовой дырой в крыше. Наслаждаться лёгкой сыростью, осутужающей пылающую кожу. Вздыхать, изгибаться под нескончаемыми поцелуями; целовать в ответ. Снова и снова раздвигать ноги, повинуясь прикосновениям не по-женски уверенных пальцев. Слушать вполуха лихорадочный шепот.
Да, да, они бросят все это, завтра же; у нее, Джорджины, есть деньги, от мужа покойного досталось; а мир — он такой огромный, и можно уехать далеко-далеко, поселиться в хижине на берегу океана, в той стране, где всегда тепло, а местные аборигенки ходят везде в юбочках из пальмовых листьев... К дьяволу весь этот Лондон с его лицемерием, и твою Ирландию туда же; а мы станем мистером и миссис Джонсон, кто в далёкой колонии станет разбираться?
Лучше уж тогда Браун — о, да хоть бы и Смит, главное, будем только ты и я! Кейтлин твоей дам пятьсот... Нет, тысячу фунтов приданого; а лучше возьмём ее с собой, она блаженная, не поймет про нас ничего...
Да, да, уедем. Да.
Отчего не помечтать, право слово? Пока есть ещё время до рассвета.
Ведь понимают обе — не будет этого. Ни хижины на далёком океанском берегу, ни мистера и миссис Джонсон. Или Браун. Или даже Смит. Ни горячего ветра в лицо, ни аборигенских пальмовых юбок.
Мойрин ведь ужасная трусиха на самом-то деле. Не то что в колонии — в город выбраться боится. Да и папаша без пригляду совсем сопьется. Эрику что, он все в Робин Гуда играет, какое там хозяйство. Крыша вот в сарае, и та...
При свете дня даже безрассудная Джорджи встряхнет головой да и подумает: что это, мол, за помрачение на меня нашло? Какие колонии, у меня ведь...
И потом, разве обе они ровня друг дружке? Джорди всё-таки леди, пускай и с придурью. А Мойрин...
Вот приданое для Кейтлин — дело хорошее. Ради такого стоит похлопотать. Пятьсот фунтов — шутка ли! А то и вся тысяча...
Нет, ей было хорошо с Джорджи, правда. Так хорошо, как никогда ещё не было и после нее — точно не будет.
А только вся эта болтовня про побег — чистой воды безумство.
Мойрин обхватывает Джорджи обеими руками, крепко-крепко. Впивается губами в жаркий ее рот.
Глупости...
Приданое Кейтлин...
Ох, Джорджи, ещё, умоляю!
Пока есть у них время до рассвета.