Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

В сердце Теру живёт воспоминание.

Тонкий срез человека, которого он на самом деле никогда не видел. Образ, надолго запечатлевшийся в искажённом пространстве и навсегда — в самом Теру. Забытый осколок, засевший внутри него, который прижился и больше не причиняет боли, но который всегда можно проверить, нащупать пальцами и растеребить так, чтобы он вспыхнул и обжёг изнутри. Теру закрывает глаза и привычно находит его. Он отзывается и разворачивается, словно снова раскрывает для Теру свои объятия. Он принимает его, позволяет нырнуть в себя с головой, обволакивает теплом и ласково тянет в свою глубину. На какое-то время, изворотливое и вырывающееся из общей стройной линии часов, Теру тонет.

Перед ним школьные ворота. Солнце всё сильнее прогревает воздух с каждым днём, школьной формы уже вполне достаточно, чтобы не замерзать на улице. К его руке прижимается Минако-чан, так сильно, что становится немного тяжело — она почти висит на нём. В кармане непрерывно вибрирует телефон, и Теру может назвать не так много людей, которые предпочитают звонить ему, а не писать, как он того требует. Смирившись, он шарится свободной рукой в кармане.

— Да?

— Привет, ты ведь уже закончил? Тут дельце одно нарисовалось. Интересное, как раз для тебя. Кориандровая улица, дом шестнадцать, четвёртый этаж. Поторопись, ты тут нужен.

— Конечно, скоро буду.

— Кто это? — с любопытством спрашивает Минако-чан.

Со смесью лёгкого раздражения и восторга Теру захлопывает телефон. К его бицепсу прижимается уже округлившаяся грудь, билеты в кино, подогнанные Эдано, лежат в сумке, и сегодня как раз последний день показа «Седьмого отряда» в кинотеатрах. Сложно отрицать особое чутьё Рейгена: он всегда вызывает Теру именно тогда, когда тому меньше всего удобно. Наверняка одна из его многочисленных скрытых способностей, пусть конкретно эту он и отрицает.

— Мой наставник. Прости, появились важные дела. Сходим в следующий раз? — говорит Теру, призывая на помощь свою самую очаровательную печальную улыбку.

Он неотразим в этот момент, он знает это, но Минако-чан не зря считается крепким орешком. Пришлось немного потрудиться, чтобы завоевать её симпатию, и стоило только добиться успеха, как Теру был срочно вызван на изгнание духа зловещего туалета. Слабый и бестолковый, но Рейген заверил, что это один из маленьких, но необходимых шажков к вершине мастерства, которые только на первых порах кажутся бесполезными. Уж он-то знает, ведь он — мастер. Это было в конце недели, и Минако-чан, немного подувшись, простила Теру за тот поспешный уход, когда он бросил её одну в парке. Сегодня второй раз.

— Опять?

Она мило дует губки, и Теру нужно время, чтобы расшифровать, что это: кокетливая обида или едва скрываемая серьёзная досада. Её толстые от туши ресницы хлопают после пары секунд молчания, и Теру внутренне расслабляется. Минако-чан — крупный улов и полезная долгоиграющая карта, но если она и намерена была бы сорваться с крючка, ему бы пришлось смириться с этим. У него есть приоритеты. В первую очередь он — восходящая звезда экстрасенсорного мира, а уже потом школьный идол, красавчик, самый выдающийся ученик Чёрного Уксуса и теневой лидер местной банды. Теру мягко, но решительно вытаскивает руку из захвата её цепких наманикюренных пальчиков.

— К сожалению, да. Но я обещаю написать сразу, как освобожусь.

Изящным движение руки Теру заправляет выбившуюся прядь волос ей за ухо, и от этого жеста её скулы нежно краснеют, как облюбованный солнцем бок спелого яблока. Она тупит взгляд. Улыбка распускается на миловидном личике, смущенная и лишённая и тени недовольства.

— Ладно, так и быть. Но это в последний раз!

— Конечно. Для меня нет ничего важнее времени с тобой.

Нерешительно Минако-чан делает маленький шажок к Теру, порываясь не то обнять его, не то поцеловать, не то снова схватить за руку и остановить, но Теру правда торопится. Он делает вид, что не замечает этого, и, взмахнув на прощание рукой, отворачивается и уходит.

— Пока! Напиши мне! — поспешно доносится в спину.

Прогулка до места назначения недолгая даже в обычном темпе. Теру бодро шагает по тротуару, посылая дежурные улыбки обратившим на него внимание девушкам в формах других школ, и пытается предугадать, что за испытание ждёт его сегодня. Пусть он встретил Рейгена не так уж и давно, но он уверен, что уже успел продемонстрировать все свои умения и что их вполне достаточно для того, чтобы Рейген признал, что Теру лучший. Очевидно, нет никого, кто был бы более достоин получить то особенное знание, который хранит величайший экстрасенс двадцать первого века в строго охраняемой тайне. Но Рейгена, казалось, не так уж сильно впечатлили ни его телекинез, ни экзорцизм, ни его сила. Теру не терпится узнать, что именно тот хочет проверить на этот раз.

Шестнадцатый дом по Кориандровой улице — это старое посеревшее офисное здание с темными подтеками с крыши, какими застроен весь этот унылый квартал. Даже закусочная через дорогу от него какая-то безликая и пресная, распечатанная надпись на стекле и пара занавесок еле позволяют ей совсем не потеряться среди входов с одинаковые бетонные короба. Теру не думает, что хоть кто-то, кроме прилизанных бездарей, решит вдруг поесть здесь, даже если будет очень голоден. За безвкусной, как и всё вокруг, пластиковой дверью начинается что-то вроде вестибюля. Он крохотный и пустой, здесь нет ничего, кроме висящей на стене таблицы со списком расположенных на этажах организаций, пары дверей и выхода сразу на лестницу. «Ксероксы сегодня», продажа офисной техники — четвёртый этаж. Какая скука.

По всему зданию виден толстый след косметического ремонта. Дешевые белые панели, неровные слои краски на стенах и тонкий серый ковролин на полу будто вывалены впопыхах. От этого оно словно стало даже хуже, хотя Теру может себе только вообразить, как офисы здесь выглядели раньше. Он скользит взглядом по работникам в костюмах из чистого полиэстера, прячущимся в закутках и уткнувшимся в синие блики мониторов, и старается скрыть кислое выражение лица. Насколько же это кажется унылым — быть вынужденным напялить на себя эту мерзость и посвящать свою жалкую простятскую жизнь работе в месте, подобном этому. Как это убого. Рейген не устаёт твердить, что они ничем не отличаются от этих людей, но Теру таит в себе несогласие. Конечно, до тех пор, пока Рейген не раскроет наконец свои секреты и не научит Теру особым тайным техникам, он ничего такого не скажет. Но он ни за что бы не уподобился запертым здесь корпоративным рабам.

По местами пятнистому ковролину протоптаны дорожки меж редких стен, как тропинки меж деревьев в лесу, и Теру ходит по ним в поисках всегда яростно жестикулирующего Рейгена и прислушивается, надеясь услышать его громкий голос. Говорить с офисными зомби у него желания нет. Тут шумно, и найти нужное направление удаётся не сразу. И как-то слишком уж запутанно выстроен план помещения, замечает он мимоходом.

— А, вот и он, мой ученик! — громогласно возвещает Рейген, когда Теру находит его за очередным поворотом, беседующим с приземистым кругловатым мужчиной средних лет. Жидкие чёрные волосы на его голове разделены ровным пробором и прилизаны к черепу, а в руках он нервно крутит бейдж «Кудо Джун», свисающий с его слабо выраженной шеи.

— Прибыл так быстро, как смог. Тут что-то интересное?

Ухмылка пересекает лицо Рейгена, и он в предвкушении потирает руки.

— О, да, кое-что, с чем ты вряд ли до этого сталкивался. Целые призрачные отделы! Так, Кудо-сан?

Кудо-сан промакивает блестящий высокий лоб, тянущийся до макушки, платком.

— Ну, наверно? Иногда новенькие или кто-то, кто не выспался или слишком устал к концу дня, начинают плутать в бесконечном лабиринте и встречают там мальчика.

— Призрака? — уточняет Теру, прощупывая силой окружение.

Странно, но ничего похожего он пока не ощущает. Ни призраков, ни проклятий. Кажется, как будто в здании нет ничего паранормального, но Рейген не вызывает его просто так, когда считает, что проблема клиента на самом деле заключена в нём самом, а не в духе, которого он сам мог придумать. В таком случае это и правда может оказаться тем усложнённым испытанием, которое докажет, что Рейген взялся за него всерьёз.

— Мы так думаем, да. У нас и без того текучка кадров, а тут ещё и он людей отпугивает. Филиал так скоро совсем закроется. Чего мы только не перепробовали, даже телевизионщиков с двенадцатого канала вызывали, слышали о них? Так вот, ничего они не сделали. Так и знал, что по телевизору один обман!

Кудо-сан сжимает в пухлом кулаке платок с мокрыми пятнами, и Теру мысленно морщится. Рейген кивает. Его лицо серьёзно и полно сочувствия, когда он кладёт ладонь на плечо Кудо-сана.

— Я понимаю ваше разочарование. Столько сил и времени вам пришлось потратить на каких-то проходимцев, которым были нужны лишь ваши деньги, но в которых не нашлось желания вам помочь. На своём профессиональном пути я не раз сталкивался с подобными, а ещё чаще — с их бедными обманутыми жертвами. Никакой совести и сострадания. Хорошо, что в итоге вы всё же обратились ко мне, причём в месяц десятипроцентных скидок для юридических лиц. Ну разве это не удача?

— Да, это, наверно, очень хорошо, — неуверенно соглашается Кудо-сан, но в его глазах загорается искорка надежды, которую Рейген продолжает раздувать до пламени.

— И вот ведь напасть! Сразу и призрак, и какие-то бесконечные лабиринты, лишние комнаты, сколько их там было? Вы только представьте, как дорого бы всё это обошлось, если бы я совсем недавно не начал предоставлять пакеты услуг, а считал бы их всех по отдельности. Да у вас начался счастливый месяц, не иначе!

— О, пакеты, да. Пакеты — это очень удобно.

— Я так и чувствовал. Вот как знал, что следует сразу захватить с собой новый образец договора для пакетных сделок. Пройдёмте в ваш кабинет, оформим его?

Жестом Рейген указывает на дверь и ведёт к ней Кудо-сана, словно это он здесь начальник, показывающий дорогу гостю, неуверенно плетущемуся вслед за ним.

— Да, конечно, у меня есть доверенность, я могу всё подписать.

— Замечательно! А мой ученик пока походит тут, осмотрится, разведает территорию, так скажем. Стандартная процедура. Да, Теру?

Наконец услышав что-то, что его хоть как-то касается, Теру отвлекается от придирчивого разглядывания странного пятна на ковролине под ближайшим столом и ловит взгляд Рейгена.

— Я разберусь, — кивает он.

Рейген показывает большой палец и скрывается с Кудо-саном за дверью его кабинета, обклеенной имитацией светлого дуба. Пока Теру прогуливается по извилистым коридорам и закоулкам, офисные работники то и дело поглядывают в его сторону. Это не единый удушающий шквал внимания, он разбит на небольшие отдельные секции. На этаже мало глухих комнат, но много одиночных стен-перегородок, зонирующих и разделяющих огромное открытое пространство этажа. За каждой из них можно найти дверь в туалет или в коридор, но чаще — стайки столов, покрытых рыжеватым лаком, которые, по всей видимости, должны разбавлять окружающую беспробудную серость. Всё здесь такое однотипное, но при этом непредсказуемо расставленное и хаотично перегороженное, что нет ничего удивительного в том, что кто-то может с непривычки заблудиться. Теру неспешно бредёт по вытоптанным дорожкам, навострив своё чутьё в поисках инородной ауры, но каждый поворот так же глух и стихийно-пуст, как и предыдущий. Не ощущается даже слабенького всплеска чей-то ещё ауры.

Здесь как будто и нет никого, кроме него. Ауру Рейгена он почувствовать ещё не способен — тот слишком силён даже для него, но это лишь пока. Но какой-то дух? Он действительно существует или это всё-таки очередные байки невыспавшихся выгоревших сотрудников, не выдержавших стресса? Теру поворачивает за очередную стену, нетерпеливо ускоряя шаг. Ковролин топит в себе его топот, а потому единственным звуком, сопровождающим его, остаётся лишь гул изредка мигающих люминесцентных ламп. Ничто его не заглушает, а потому он кажется особенно отчётливым и объёмным, заполняющим всё пространство вокруг как что-то осязаемое. Как плотный газ. Раньше из-за голосов работников, трели телефонов и стука сотен клавиш его не было слышно, но сейчас здесь словно и нет больше ничего иного. Теру застывает.

Столы пусты, и это продолжается уже какое-то время, просто Теру был слишком сосредоточен на поиске чужой энергии, чтобы внимательно следить за остальным окружением. Не слышно никого и ничего, кроме этого гула. Ковролин под ногами всё ещё серый, но, хорошо присмотревшись, Теру замечает в нём редкие рыжие прожилки. На стене, прямо на белой краске, он замечает кусочек жёлтых обоев, словно во время ремонта его случайно забыли оторвать и покрасили всё вокруг него. Никакой ауры всё ещё не чувствуется, но Теру явно на верном пути. Он идёт дальше, медленно и осмотрительно, готовый в любой момент поднять щит, и внимательно следит за окружением.

Рваные остатки обоев на стенах становятся всё крупнее с каждым поворотом, а столы в какой-то момент перестают появляться, и остаются только пустые закутки без дверей и окон. Рыжие нити в ковролине множатся и разрастаются, вытесняя серые, пока он не становится единым грязно-коричневым полотном. Стены полностью обрастают обоями, теперь на них можно рассмотреть крупный геометрический орнамент, не складывающийся в какой-то определённый рисунок. Теру с осторожностью заглядывает за каждый застенок. Он не напуган, нет, но он не даст какому-то духу застать себя врасплох. С ними у Теру разговор короткий. Зачастую они не в меру болтливы, а Теру вообще-то парень занятой. Но тут ему некомфортно. Уныние этого места словно возросло троекратно, заняв всю освободившуюся от людей и мебели площадь, и Теру решает, что был неправ. Косметический ремонт всё-таки пошёл этому зданию на пользу.

В первую очередь Теру продолжает полагаться на эсперское чутьё, это сила привычки, и рассчитывает на то, что почувствует духа раньше, чем тот материализуется перед ним, а потому позорно вздрагивает, когда за очередным поворотом наконец-то наталкивается на него. Он выделяется чёрной кляксой посреди желтовато-бежевого пространства вокруг и бросается в глаза сразу, и от неожиданности Теру отступает на шаг назад. Дыхание заикается в горле, но это длится лишь какое-то незначительное мгновение. Теру быстро берёт себя в руки и вспоминает, что он — лучший эспер своего поколения, он не встречал никого, кто мог бы победить его и не был бы его наставником. Сбросив растерянность с плеч, он концентрирует на пальцах даже больше энергии, чем необходимо, чтобы рассеять духа один взмахом, не слушая его слезливую историю о тяжёлой жизни и страхе перед будущим.

И это не срабатывает. Экзорцизм не рассеивает духа. Он даже не сдвигает его с места. Вообще не похоже, чтобы дух вообще хоть что-то ощутил от этой атаки. Теру использует больше энергии, и снова — всю, что у него есть. Его яркая солнечная аура мажет по духу, как мягкий цветной ветерок, а не как смертельный шторм. Дыхание снова застревает в лёгких, когда Теру накрывает осознание, что дух может быть ему не по зубам.

— Ты тоже заблудился?

Гул усиливается и крепнет, напитанный его голосом. У Теру начинает звенеть в ушах, а по телу бегут холодные мурашки, когда дух направляет на него своё внимание. На секунду он заморожен. Дух смотрит на него. Он выглядит, как его сверстник, одетый в простой гакуран, из-за которого он похож на неровный чёрный слепок. Он жуткий. Теплый цвет ламп и оттенки окружения только подчёркивают, какая у него мертвецки-бледная кожа. Глаза на лице, лишённом всякого выражения, выглядывают из-под прямого среза волос, словно обрубленных одним непрерывным движением, которым разрезают напополам тыквы. Он похож на подросшего мальчика из «Звонка», его реального, более пугающего прототипа. Теру никогда до этого не встречал духов, настолько материально похожих на себя на момент смерти. Ему всегда казалось, что, как только он обрёл свои силы, он разучился бояться всего потустороннего, но сейчас он как никогда близок к тому, чтобы снова вспомнить, каково это. Этот слишком похож на ходячий труп, а не на духа. Но этого просто не может быть.

— Что ты такое? — спрашивает Теру в надежде, что дух отвлечётся на беседу прежде, чем решит атаковать в ответ.

Так он хотя бы сможет оттянуть время до прихода Рейгена, который наверняка прибудет сюда, как только поймёт, что у Теру возникли сложности. Он с запозданием вспоминает, что дух что-то у него спросил, но шок стёр слова из его памяти, оставив после себя только гул.

— Моб.

Какая ирония. В освещённом старыми лампами светлом помещении он выделяется, как чернильное пятно на чистом листе.

— Я — Ханазава Теруки. Эспер, — добавляет Теру, потому что духи, ещё не видевшие его в деле, любили дразнить «маленького эспера» перед тем, как он от них избавлялся.

— О, я тоже.

— Тоже был эспером? — уточняет Теру, растягивая губы в фальшивой заинтересованной улыбке.

В принципе, это, наверно, может как-то объяснить, почему дух так силён. Теру не слишком уверен в этом, и он не знает, встречал ли он до этого духов, оставшихся после смерти эсперов. Возможно, ему всё же стоило послушать их немного, прежде чем изгонять, чтобы изучить этот вопрос лучше. Он спросит об этом у Рейгена, когда они закончат с этим делом.

— Был? — глухо повторяет за ним дух.

— До того, как ты умер.

— Не думаю, что я умер.

Дух моргает на него, как будто ему нужно моргать или как будто считает, что ему это нужно.

— Ты призрак, — поясняет Теру, следя за изменениями в лице или ауре духа. Ни изменений, ни самой ауры всё ещё нет. — Значит, ты умер. Иначе что ты тут делаешь всё это время?

Моб смотрит на Теру без какого-либо выражения на бескровном лице так долго, что кажется, что он превратился в статичный кадр жуткого фильма на ночном сеансе.

— Думаю, я бы запомнил, если бы я умер, — наконец говорит он. — Но я просто заблудился.

Улыбка на лице Теру дёргается, но он старается не показывать своего пренебрежения. Дух, забывший о том, что он всего лишь дух? Какая банальная сказка. Теру не думал, что такое возможно и в реальном мире. В нём поднимает голову привычное желание поспорить и доказать свою правоту сразу здесь и сейчас, но он осекается, поняв, что он не может точно предположить, как осознание своей смерти может повлиять на духа. Он явно силён, но пока не проявляет агрессии, а Рейген всё ещё не нагнал его. Не время его злить.

Но где вообще пропадает Рейген?

— Ладно, как скажешь. И давно ты заблудился?

— Не знаю. Кажется, довольно давно.

— И тебя зовут Моб? Странное имя.

— Это прозвище. Я забыл, как меня на самом деле зовут. Но я не против того, чтобы меня называли Мобом, так что неважно, наверное.

Его бесцветное лицо абсолютно безжизненно, и, когда он говорит, двигаются только его губы. Мутный взгляд, как у дохлой рыбы, не отрывается от Теру ни на секунду, и от этого пот на спине Теру становится холодным. Застрять с ним здесь, где есть только они, бесчисленные пустые закоулки и нескончаемый гул нависающих над ними ламп, и правда самое тревожное, что когда-либо случалось с Теру.

Но он справится. Он не дрожит. Он дождётся Рейгена, и они избавятся от этого Моба, чем бы он ни был, раз и навсегда. Пусть он провалит испытание, но хотя бы уберётся отсюда нахрен. Невыносимое место.

Провалит испытание? Неприятный зуд покрывает кожу, даже когда Теру просто думает об этом.

— Ну что ж, твоё дело. А что ты вообще о себе помнишь?

— Я учусь в средней школе. У меня есть мама, папа и младший брат. Нет домашних животных. Вообще-то мне кажется, я не очень хорошо учусь.

— Ну хотя бы вашу фамилию ты помнишь? И как называется твоя школа?

— Не помню.

— Но если ты потерялся, тебя ведь наверняка сейчас ищут?

По Мобу словно проходит мелкая рябь. Теру не может уловить, что это было — он задрожал, как нечётко снятый кадр, или это был какой-то обман зрения.

— Не думаю, что хочу, чтобы меня сейчас нашли.

— Вот оно как, — тянет Теру, а сам пытается понять, что это вообще может значить.

Теперь он очень явно видит, насколько скудный у него теоретический багаж в понимании того, как именно работают духи и из чего они формируются. Вроде как у каждого из них должно быть какое-нибудь страстное желание, но является ли оно единственным компонентом, вокруг которого строится их посмертный отпечаток, Теру не знает. Рейгена всё ещё нет. Может, в этом и заключается новое испытание для Теру — разобрать теорию и механизмы возникновения духов? Тогда силы, продемонстрированной Теру ранее, всё-таки было достаточно, и теперь он должен доказать, что она не единственное, что у него есть.

— Рицу.

— Что? Вспомнил своё имя? — снова навостряет уши Теру.

— Нет, это имя моего младшего брата. Ты спросил, помню ли я что-то ещё.

— А, вот оно что. Наверно, раз ты помнишь его имя, он был важен для тебя?

— Конечно, Рицу важен. Он же мой младший брат.

Брови Моба, частично не прикрытые густой низкой чёлкой, дёргаются друг к другу в менее мёртвом и более недовольном выражении. От этого мышцы Теру напрягаются, готовые к атаке в любой момент, но первоначальный шок и испуг больше не держат его в подвешенном состоянии постоянной тревожной бдительности. Моб пока не кажется настолько опасным.

— Ах, извини. Я единственный ребёнок в семье, и с родственниками у меня не такие уж и близкие отношения. Не все хорошо ладят со своими братьями, вот я и уточнил.

— Мы ладим.

Возможно даже, что сам Моб не так уж и силён. Вся сила может заключаться в этом странном пространстве, в котором от света и постоянного гула уже кружится голова, как будто давящем на голову не хуже присутствия стрёмного духа. Наверняка это оно поглотило силу Теру, и поэтому он не смог развеять духа. Тот может быть силён, но вряд ли настолько, чтобы такой сильный эспер с ним не справился.

— Буду знать. Мне неважно вообще-то. Ты сказал, что ты эспер. Можешь продемонстрировать?

Впервые с момента их встречи, взгляд Моба отрывается от Теру, и от странного облегчения в груди тому хочется отдышаться, словно с него сняли тяжёлый груз. От гула ламп продолжает закладывать уши. Из глубины давно утопленных в памяти воспоминаний всплывают обрывки разрозненных образов: сочная зелень, в которой он может спрятаться по макушку, солнце, тёплой ладонью касающееся шеи, жук, плавающий над его головой в невесомости, и непрерывный громкий стрекот цикад, связывающий все картинки одной нитью. Моб оглядывается вокруг и снова смотрит на Теру.

— Как? Тут ничего нет.

Значит, телекинез. Теру ковыряет новым кроссовком грязно-коричневый ковролин, но предложить испортить что-то в этом помещении не решается. Неясно, как это место может отреагировать на подобное вмешательство. И неясно, как сам Моб отреагирует на это предложение. Против кого-то из них Теру бессилен.

Рейген не придёт. Сейчас Теру окончательно понимает это.

— Попробуй на мне. Давай, подними меня в воздух, — после недолгого размышления требует Теру.

Простая левитация вряд ли может обернуться для него чем-то опасным. И заодно он сможет наконец-то почувствовать и прощупать ауру Моба, которую тот скрывает даже сейчас, когда они стоят прямо друг напротив друга. Если у него вообще есть аура, конечно. Теру с каждой секундой всё больше укореняется в мысли, что сам Моб бессилен, и только поэтому Теру его не ощущает. Первое предположение о том, что какой-то бледный дух, который умер, будучи не старше его, и даже умудрился этого не понять, может сравниться по силе с Рейгеном Аратакой, теперь кажется несусветной чушью. Видимо, Теру всё-таки и правда немного испугался, раз даже допустил такую мысль. Нужно перестать смотреть ужасы на ночь, чтобы не пугаться реалистичных бледнолицых призраков с нелепыми причёсками. Силы Теру поглощает пространство, теперь он в этом уверен.

— Я не применяю силы к людям, — говорит Моб монотонно, и Теру подавляет раздражённый вздох.

Он сохраняет на лице чуть кривоватую, но благодушную улыбку и останавливает рефлекторно начавшую постукивать от раздражения ногу.

— Всё в порядке, ты мне не навредишь. Я же тоже эспер, причём очень сильный. Не думаю, что ты сможешь мне что-то сделать, даже если попытаешься.

— Я не применяю силы к людям, — повторяет Моб, как заведённая марионетка.

Теру слышит, как скрипят скрытые за усиленно растянутыми губами его зубы. Вот ведь никчёмный упрямый придурок.

— Слушай, это немного обидно, когда ты говоришь обо мне так, словно я обычный человек. Я выше этого, не думаешь?

Моб проходится по Теру сканирующим взглядом с ног до головы, и от этого становится чуть неуютно. Теру привык находиться в центре внимания, даже крайне пристального, но сейчас ему немного не по себе. Моб продолжает нервировать маленькую частичку, спрятанную внутри него, не забывшую первое впечатление. Что-то всё-таки в нём не так, и дело не только в том, что он странный дух, обитающий в не менее странном отдельном пространстве. Наверняка, даже если бы Теру встретил его вживую как обычного мальчика, его бы на секунду передёрнуло. Он всегда так смотрел на людей, или это посмертное изменение?

— Ты не обычный человек? — после тщательного осмотра спрашивает Моб.

— Я — эспер! — громче, чем то было необходимо, восклицает Теру.

Его терпение истощается. Моб отвратительно скучный и раздражающий собеседник. Он стрёмный во всех смыслах, а это место у Теру уже сидит в печёнках. От нескончаемого гула, от которого невозможно отвлечься, начинает болеть голова. А Рейген не придёт. Теру понимает, что ему нужно проявить себя, но у него нет такого ангельского терпения ко всяким отбросам и мерзким местам, как у наставника. Он силён. С позиции силы, переговоры не более, чем бесполезная жалкая игра для слабаков. Он не привык действовать иначе.

— Разве эсперы не люди? — задаёт Моб самый тупой вопрос из всех, что когда-либо приходилось слышать Теру.

А Теру учится с Эдано в одном классе. Это даже хуже, чем «ты меня любишь?». Какой же он болван.

— Эсперы на ступень выше каких-то людей. Мы — вершина эволюции, простолюдинам никогда не достигнуть того, что мы делаем, даже не стараясь. А я один из сильнейших эсперов на данный момент. Практически лучший, если говорить начистоту. Так что не мели чушь.

На бесчувственном лице Моба ни капли понимания. Он словно тупая болванка, не разобравшая ни слова из того, что говорит Теру. Девственная интеллектуальная чистота. Теру кажется, что он уже его ненавидит. Моб отвечает лишь спустя очередную паузу, словно мысли формируются у него в голове втрое медленнее, чем должны бы.

— Ты кажешься очень уверенным в этом.

— А разве я не прав? — фыркает Теру.

— Не знаю, я не думал об этом. Но если подумать сейчас, — Моб отводит взгляд, и он бесцельно плавает по скудному окружению, как неприкаянное перекати-поле, — нет, мне так не кажется.

«Ты либо конченый идиот, вершиной способностей которого был сдвиг спички на два сантиметра за десять минут усилий, либо вообще никакой не эспер!» — хочет закричать Теру, но в последний момент сдерживает себя.

Зубы во рту пытаются стереть друг друга в мелкую крошку, и Теру тяжело вздыхает, разжимая кулаки. Сражаться здесь бесполезно. Вместо этого он задаёт вопрос так спокойно, как только может, но всё равно чувствует, как улыбка на его лице деформируется в оскал:

— Почему ты так считаешь?

Моб, кажется, не обращает на это никакого внимания.

— Люди постоянно делают что-то лучше меня. Лучше учатся, лучше бегают, лучше поют, лучше играют. Лучше заводят знакомства. Не думаю, что я умею что-то особенное, только ложки дома порчу.

Как Теру и предполагал: Моб был неудачником. И к тому же просто никчёмным эспером, который не способен был превзойти даже обычных людей. Жалкое зрелище, но Теру не слишком-то и удивлён.

— Ну а я не такой. Уж извини, но я, очевидно, куда способнее тебя, причём во всём. Так уж вышло, что я рождён, чтобы побеждать, так что, — Теру разводит руки в стороны, пока Моб продолжает таращиться на него без капли понимания. — Ну же! Попробуй левитировать меня!

— Я не применяю силы к людям.

— Да чтоб тебя! — выругивается Теру.

С лица окончательно слезает улыбка, и он больше не может скрыть своего недовольства. Ему кажется, что он торчит тут уже целую вечность, хотя и это ощущается как-то странно. Он пытается подсчитать время по внутренним чувствам, но оно изворачивается в пальцах и утекает, не давая на себе сосредоточиться. Он без понятия, сколько он потратил на препирательства с этим упрямым бараном.

Но Теру добьётся своего. Он же лучший. Он покажет и ему, и Рейгену, чего стоит Теруки Ханазава. Его не загнать в тупик. Он хорош во всём, и он прав. Он вотрёт этот факт каждому из них прямо в лицо, пока они не начнут задыхаться и не согласятся с этой неоспоримой истиной, твёрдой и недвижимой, словно скала.

— Знаешь, что? Ладно, — говорит он, успокоившись и пригладив растрёпанные волосы после того, как Моб так ничего и не ответил. — Не хочешь — не надо. Давай лучше сыграем в игру. Ты ведь любишь игры?

— Наверно, — мямлит Моб, и Теру зло усмехается.

Конечно, он любит глупые игры, кто удивлён? Какие-нибудь простые, детские, а еще лучше, игры для неудачников вроде него, где побеждает дружба или ещё какая-нибудь подобная срань.

— Отлично! Сыграем в камень-ножницы-бумага. Проигравший получает щелбан. Просто щелчок по лбу, ничего такого. Идёт?

Проходит время, увязающее в гудении, пока Моб неохотно принимает решение.

— А обязательно бить друг друга по лбу?

— Да, таковы правила, — Теру разводит руками.

— Не совсем понимаю, какой в этом смысл, — хмурится Моб, и нога Теру снова стучит по полу в быстром нетерпеливом темпе.

— Потому что это весело! Ты вообще веселиться-то умеешь? Или только портить атмосферу неуместными вопросами?

Глаза Моба пытаются спрятаться под чёлкой, а плечи поднимаются выше. Когда он отвечает, его голос так тих, что ответ растворяется в гуле, как капля в озере.

— Ладно.

Теру давит ухмылку и вальяжно подходит к нему ближе. Есть вещи, преимущественно связанные с его особыми таинственными силами, которые Рейген ещё не готов раскрывать Теру, пока тот не покажет, что он достоин. Но есть и то, чему он уже успел его обучить, и достаточно охотно. Особая техника игры в камень-ножницы-бумага — одна из них. Сначала это умение показалось Теру бесполезным, но он слишком доверяет Рейгену, чтобы поставить его методы обучения под сомнение. Если он так говорит, то даже в самых, казалось бы, тривиальных умениях всё-таки что-то есть.

Вблизи Моб всё ещё кажется очень материальным. На нём не видно ни просветов, ни потустороннего свечения. Он достаточно плотный, чтобы заставить Теру сомневаться в своем очевидном выводе о том, что он дух. Может, он и правда жив? Просто какой-то странный парень, заблудившийся здесь, может, пару дней или недель назад, с какими-нибудь отклонениями в развитии. Или воспоминания у него высосало это место, которое его тут держит, кто знает. Теру здесь сравнительно недолго, но его голова уже гудит в хор лампам так, будто пытается с ними слиться в единую звуковую волну. Отсюда стоит выбираться как можно скорее, но перед этим он всё-таки должен разобраться, с чем именно он имеет дело.

Движения Моба такие же медленные и неуклюжие, как и его речь, и Теру с лёгкостью выбрасывает ножницы через незаметную задержку под его бумагу. Его лоб плотно прикрыт чёлкой, и Теру не горит желанием лишний раз трогать его волосы. Они выглядят нормально, но Теру не хочет отодвинуть их, увидеть блестящую от пота кожу. Поэтому он целится в переносицу. Для проверки он вкладывает немного силы в щелчок, просто чтобы удостовериться в своей догадке. Да, это может быть просто какой-то парень, но он же сам сказал, что он вроде как эспер. Справится как-нибудь.

Яркая солнечная аура его энергии, вложенной в щелчок, растворяется, рассыпаясь по лицу Моба, как струя дыма, наткнувшаяся на препятствие. Зато Теру чувствует, что переносица Моба твёрдая, как будто он действительно настоящий. Какого чёрта?

Второй раунд идёт по обратному сценарию. Теру нужно проверить и другую теорию, но если Моб и правда не дух, то эта попытка выйдет бессмысленной. Если он человек и, в отличие от Теру, не будет вкладывать в пальцы даже толику своей скудной энергии, а он наверняка не будет, Теру напрасно проиграет. А он не любит проигрывать, особенно просто так. Но проверить это всё равно стоит. Теру выбрасывает ножницы под камень и поднимает рукой волосы, чтобы обнажить лоб. Он готов к слабому щелчку, но в момент, когда тупой ноготь Моба касается его кожи, его с огромной силой отбрасывает назад.

Осознание того, что именно происходит, Теру настигает не сразу. Чёрная монохромная фигура Моба с бешеной скоростью уменьшается, отдаляясь, пока не превращается в точку, а затем полностью исчезает в жёлтых декорациях. Теру летит назад, спиной разбивая стены на своём пути, как пушечное ядро пробивает тонкий гипсокартон. Столкновение с ними ощущается так слабо, словно они сделаны из пенопласта. Стены как в ускоренной съёмке сбрасывают с себя обои и покрываются белой краской, а ковролин градиентом переходит обратно в серый цвет.

Спустя какие-то секунды не успевший до конца осознать происходящее Теру врезается в твёрдую стену, не ломающуюся под его весом. Он сползает на пол в заполненном людьми и шумом техники офисе. Здесь есть солнечный свет, двери, столы и окна. А рядом с ним на корточки приседает Рейген.

Chapter Text

Рейген хмыкает в монитор четвёртый раз за последние полчаса, и Теру уже не реагирует. Из приоткрытого окна в офис проникают свежие струи ветра, из-за смешанного уличного шума пробивается далёкое чириканье весенних птиц. Теру вальяжно сидит в голубом кресле для общения с посетителями, закинув ноги на столик, пока наставник слишком отвлечён, чтобы заметить и снова отчитать его.

Утренняя встреча в коридорах школы с Минако-чан оказалась немного напряжённой из-за того, что у него совсем вылетело из головы обещание написать ей. Хотя вообще-то он не обещал, она могла бы сделать это сама. С учётом того, что сразу после уроков ему пришлось снова пойти в офис «Духов и всего такого прочего», менее раздражённой она не стала. Теру печатает игривое сообщение Куруми-чан, раз уж ему пока нечем больше заняться, чтобы потом скопировать и отправить его заодно сразу и Саёри-чан, раз уж Минако-чан такая принципиальная и не может спокойно подождать, пока он закончит с этим заданием. А оно ещё не закончено. Дух всё ещё там, прячется в нервирующей глубине четвёртого этажа шестнадцатого дома по Кориандровой улице. Они не продвинулись ни на миллиметр.

Вчера, как оказалось, Теру проторчал там около четырёх часов. К тому времени, как он вылетел словно бы из ниоткуда и свалился на пол, как мешок мусора, Рейген уже достаточно разволновался и собирался приступить к его поискам, прервав испытание. Потому что, конечно, это было испытание для Теру, он так и знал. Он должен был продемонстрировать своё умение мыслить нестандартно и рассудительно даже в самых запутанных ситуациях. Но Рейген так и не успел его прервать, а потому испытание ещё можно продолжить. У него есть ещё попытка, остаётся только дождаться, когда Рейген проверит полученную информацию.

Хмыкнув в пятый раз, Рейген откидывается в кресле, сложив руки на груди в ещё более задумчивом и демонстративном жесте. Теру спешно убирает ноги со стола, а телефон — в карман и превращается в концентрированное внимание. Лицо Рейгена выражает глубокую сосредоточенность.

— Не нашёл я упоминаний о пропаже подростков, попадающих под его описание. Есть пара ребят из средних школ Чеснока и Соевого соуса, но, судя по фото, это не они. И никаких упоминаний о пропаже кого-то, чьего бы младшего брата звали Рицу. Рицу ведь, всё правильно?

— Да, — кивает Теру нетерпеливо, — а если ещё раньше? Я подумал, что он может быть жив из-за того, что у него не было ауры, но теперь уже не уверен. Он выбил меня оттуда одним щелчком, он явно связан с тем местом.

Рейген трёт подбородок, крутя скрипучее колёсико старой мышки, и уголки его губ опускаются всё ниже с каждым движением пальца, словно заодно со страницей он прокручивает собственное лицо.

— Так много детей пропадает, подумать только, — говорит он голосом, пропитанным растерянностью и грустью. — Слишком много. Но тут не особо-то и часто перечислены члены семей пропавших. А среди тех, что есть, тоже нет никаких Рицу. Но боже мой, ты только посмотри, список огромный. И это лишь город Приправ.

— Ну а фото-то их есть? Или описание? Низкий рост, лицо круглое, причёска под горшок.

Ему бы и самому посмотреть на весь список, раз уж он видел его своими глазами, но Рейген не спешит поворачивать к нему монитор. Вместо этого он смотрит на Теру с неуверенным выражением, от которого в животе становится слишком странно и неловко. Это задевает и бесит, заставляет Теру ершиться на пустом месте.

— Ты ведь знаешь основные правила безопасности? Если кто-нибудь подойдёт к тебе на улице или…

— Я — эспер! Никто не сможет меня победить! — зло плюётся он, и желание вылезти из собственной кожи, чтобы прекратить этот тупой разговор, зудит в нём, как рой разбуженных пчёл.

— Да-да, я знаю это, но всё-таки, не стоит идти куда-то с незнакомцами, и вообще лучше не разговаривать с кем-то взрослым на улице. У тебя всегда есть мой номер, если что-то не так, позвони мне, а лучше сразу и в полицию.

— Я знаю! Мне не шесть лет! Я знаю, я понял, и всё равно они все выкусят, ладно? Мы можем вернуться к делу наконец?

Вздохнув, Рейген снова смотрит в монитор, пока в Теру плещется эта неприятная смесь взбунтовавшихся эмоций. В ней много неуместного стыда, но ещё больше — досады, что Рейген как будто всё ещё видит в нём ребёнка. Или ещё хуже, слабака, который не может постоять за себя. Той силы, которую продемонстрировал ему Теру, оказывается, недостаточно.

— Данных по погибшим ещё меньше, и их список ещё длиннее. Без каких-то конкретных фактов мы ищем иголку в стоге сена. В городе сейчас более трёх сотен «Рицу», учащихся в начальных и средних классах, и это только сейчас. Ты уверен, что он всё-таки дух и мы не оставляем ребёнка непонятно где?

— Он мой ровесник, — мелочно напоминает Теру, — но да, я всё больше в этом уверен. Думаю, это то пространство помогает ему сохранять такую плотную форму, что её можно принять за материальную. Там как будто даже гудение чёртовых ламп ощущалось почти осязаемым, не то что призрак.

Рейген хмурится, но кивает.

— Хорошо, я доверюсь тебе. Ты способный парень, и у тебя большой талант. Направить бы всё это только в правильное русло.

— Так я могу продолжить? Я знаю, что не справился с первой попытки, но со второй я точно разберусь с ним!

— Да, без проблем, — машет рукой Рейген. — Я верю, что только дай тебе немного времени, и ты сможешь что угодно. Конечно, мы там всех немного переполошили, но ничего, я разберусь с этим. Говоришь, он не агрессивный?

Рейген поднимается из-за стола, поправляя пиджак, и направляется к выходу. Теру вскакивает и следует за ним. Ноги пружинят от накопившейся энергии и желания наконец добраться до Моба снова и в этот раз сделать всё правильно.

— Просто амёба. Заладил про «я не применяю силы к людям», а сам только ложки гнуть умеет.

— Эй, он же прав! Это очень правильная позиция, и разве я тебе уже этого не говорил? У таких, как мы, есть особый талант, но он не лучше всех остальных. И задирать нос, а тем более злоупотреблять своими силами нельзя. Вот как мастера боевых искусств, например. Они не дерутся с людьми на улицах, это строго запрещено.

— Разве так не только в фильмах говорят?

— Ну, нет, наверно. Но принцип-то верный в любом случае. Ты же следуешь ему?

— Ага, — закатывает глаза Теру.

Ветер на улице тёплый и треплет одежду так, что она глухо хлопает по бокам. Он как будто густеет и темнеет на глазах. Становится пасмурно, вот-вот должен начаться ливень, и они идут быстрым шагом, потому что по какой-то очередной невнятной причине Рейген для защиты от дождя использует исключительно зонтик, а не силовое поле, как любой нормальный эспер.

— Уверенность — это хорошо, но высокомерие — плохой союзник. Я как-то раз поспорил с одноклассником, с которым мы и так до этого не ладили, что съем три тарелки рамена за раз. Тогда я начитался манги, где главный герой мог съесть несколько порций, и решил, что могу так же. Мы тогда все хотели быть на него похожим, так что вот, я ляпнул что-то такое, просто чтобы утереть ему нос, а он меня поймал на слове. Я был так самоуверен тогда! Знаешь, чем это всё в итоге закончилось?

— Чем? — без особого энтузиазма уточняет Теру.

— Я проиграл пять сотен йен, и у меня весь день болел живот. Вот что происходит, когда слишком себя переоцениваешь. А, еще и третью тарелку, за которую я заплатил, он же и съел, так что даже дороже всё вышло.

— Это как-то не так уж и страшно на самом деле, — с сомнением говорит Теру.

Они заходят здание, и Теру на пару секунд останавливается. В тесном вестибюле, пока они не добрались до шумных офисов, ему кажется, что он слышит гул флуоресцентных ламп, исходящий прямо из стен, словно они пропитаны им насквозь. Голос Рейгена разбивает это неприятное чувство.

— Ну тогда пятьсот йен были хорошей суммой, тем более для школьника. Это были мои карманные на целую неделю, между прочим. Целая неделя без паровых булочек после школы, представь? И без газировки. Боже, я тогда думал, что, как только мама даст мне ещё в начале следующей недели, я выпью разом литров десять колы. Хорошо, что мне хватило ума не ляпнуть такое при том засранце.

Нехотя Теру приходится переваривать эту вряд ли относящуюся к делу и вызывающую лишь ещё больше вопросов информацию. Подобные истории Рейгена неразобранной кучей свалены в памяти Теру, и, вероятно, должны иметь для него какой-то смысл, возможно, тонкое послание, которое он сможет расшифровать, когда их наберётся достаточно. Но пока они просто есть и выглядят настолько случайными, а порой даже неуместными, насколько это возможно. Что, если у Рейгена есть какой-то дар типа предвидения, и это можно расценивать как стандартно завуалированное предсказание? Он хочет сказать, что Теру ждут какие-то денежные потери? Из-за чего?

Хмурясь, он следует за Рейгеном по полулабиринту четвёртого этажа. Кудо-сан выскакивает к ним навстречу ещё до того, как они подходят к его кабинету. Его взгляд нервно мечется между Рейгеном и Теру.

— Я начал было переживать, что вы больше не вернётесь, — говорит он, коротко и спешно кланяясь.

— Ну что вы, что вы! Я никогда не брошу клиента наедине с проблемой, только не Рейген Аратака! Нужно было просто кое-что разузнать, проверить кое-какие данные, с головой погрузиться в проблему, так сказать. Стопроцентная вовлечённость — вот мой девиз! Кстати, у ваших сотрудников дети в последнее время не терялись?

— Конечно, нет, что вы! В таком случае руководство предприняло бы более решительные меры. А с чего такой вопрос, если позволите?

— Просто уточняю. Никакая информация не бывает лишней в таких делах. Иногда ты берешься за один хвост, а потом их оказывается несколько, и лучше бы сразу, конечно, узнавать, сколько хвостов вообще должно быть! — говорит Рейген, и Кудо-сан таращится на него без ярко выраженного понимания.

— О! — вдруг говорит он и начинает с опаской озираться по сторонам, и Рейген учтиво наклоняется к нему ближе, чтобы услышать более приглушённые слова. — Вы про того призрака?

— Да, совсем молодой, как я понимаю. Немного беспокоюсь, нет ли среди ваших коллег его безутешного родственника?

Теру тоже прислушивается к его ответу, сделав шаг ближе.

— Нет-нет, исключено. Этот филиал открыли лет пять назад, и руководство выбрало самую дешёвую по аренде площадь. И, как я понял, дёшево тут как раз из-за него. Так что он тут раньше нас появился. В первую неделю половина наших сразу и уволилась. Мы тогда только с распечатанным планом этажа и ходили, уж слишком он жуткий. Как мальчик из колодца, — с дрожью в голосе заканчивает Кудо-сан, и Рейген сочувственно хлопает его по плечу.

— Непросто вам тут работается, да? Кто-то, кроме вас, ещё остался тут с того времени?

— Да, ещё несколько сотрудников. Не так много, как хотелось бы, конечно.

— Может, они помнят что-нибудь интересное о своём опыте столкновения с ним? Можете их пригласить, чтобы я с ними тоже побеседовал? А мой ученик пока продолжит исследовать обстановку.

Поймав условный знак Рейгена, Теру кивает и направляется примерно в ту же сторону, которую выбрал вчера, пока учитель уводит немного поникшего Кудо-сана к его кабинету, что-то тихо, но настойчиво втолковывая ему в уши. По пути за ним следуют те же настороженные взгляды, на которые Теру не обращает внимания. В этот раз он идёт быстрее, произвольно и не обдумывая направления, не тратя силы на бесполезные попытки прочувствовать и найти потустороннюю энергию. Вместо этого он прислушивается.

Сплетённый клубок офисного шума окружает его до поры до времени, пока Теру не заходит за очередной поворот. Столы за ним всё ещё лакированно-рыжие, но пустые. Шум офиса слышен, но он словно где-то позади, за закрытой дверью, которой нет. На одной из стен Теру замечает маленький кусочек старых жёлтых обоев с орнаментом, похожим на оконные ставни.

С каждым шагом после этого шум отдаляется всё сильнее и совсем скоро полностью перекрывается гулом ламп. Теру идёт быстро, почти бежит, чтобы поскорее преодолеть межпространственный растянутый коридор. На этот раз он добирается до Моба куда быстрее, но ожидание увидеть его не спасает Теру от лёгкого вздрагивания, когда тот появляется за очередным поворотом. Пусть он и был подготовлен, Моб всё равно выглядит здесь слишком потусторонне.

— Это снова ты, — констатирует Моб без какого-либо выражения.

— Скучал по мне? — по привычке вырывается изо рта, и Теру невольно кривится.

Даже от капли флирта с кем-то, больше напоминающим порождение воска и рыбьего жира, его передёргивает. Бывало, что духи сохраняли долю склонности к кокетству или пошлым шуткам, но слышать что-то подобное в свой адрес от Моба Теру бы очень не хотел. От такой возможности по коже идут холодные мурашки. Как будто он думает том, чтобы целоваться с трупом.

— Эм. Не очень, — говорит Моб, и Теру тут же вспоминает.

Точно. Неудачник. Как он мог забыть.

— В прошлый раз мне так и не удалось договорить. Ты специально выкинул меня?

— Нет. Извини, что так вышло. Наверно, нам всё же не стоит играть в такие игры.

Моб как-то странно переступает с ноги на ногу, опустив взгляд, но мысли Теру заняты другим. Очевидно, Моб врос в это место настолько, что стал с ним одним целым, а потому и силы свои черпает из пространства вокруг. Что это: необычный симбиоз или они теперь нечто единое?

Второе исключено. У Моба есть конкретная внешность, сознание и пусть и ограниченная, но хоть какая-то память о чём-то вне этого места. Пространство могло сожрать остальные воспоминания, но никак не сформировать те, что у него есть сейчас. А потому в первую очередь их стоит разъединить. Если он разорвёт эту связь, у него будет больше шансов изгнать их по-отдельности.

Моб считает, что он просто заблудился, так?

— Мы тут разузнали кое-какую информацию, — небрежно замечает Теру. — Не хочешь узнать, что?

На лице Моба ни капли заинтересованности. Пространство гудит.

— Что?

— Среди учеников начальных и средних школ и именем Рицу нет ни одного, у кого бы пропал старший брат.

— Рицу младше меня на год, — бесполезно замечает Моб, не обратив внимания на главную мысль.

— Хорошо, в средних! Не думаешь, что это странно?

— Не знаю.

— Тебе не интересно, сколько ты тут уже находишься?

— Кажется, давно.

— Не менее пяти лет. А может, и больше. Что думаешь об этом?

— Думаю, это подходит под слово «давно», — невпечатлённо говорит Моб, и Теру пытается не взорваться.

— Да, давно! Без еды, воды, просто существуешь, чёрт пойми, где, и не взрослеешь. Ты ведь не повзрослел?

— Нет, — подтверждает Моб, посмотрев на себя вниз и оттянув край гакурана.

— Ты застыл во времени. Как призрак. Понимаешь, что это значит?

Теру елейно улыбается, как учитель, ожидающий ответ на первый в жизни школьный вопрос от первоклассника. Голова вибрирует от усилий.

— Но я не умирал, — упрямо талдычит Моб.

Благожелательная улыбка Теру крошится, как старая краска с размокших стен. Он запускает руку в волосы и цепляется за них, ища равновесия и спокойствия. Моб наблюдает за ним без какого-либо видимого интереса, но Теру уже не уверен, что это хоть что-то значит. Может, пространство поглотило не только его память, но и его разум, и поэтому он такой тупой и странный. Может, у него и правда были какие-то отклонения при жизни, и дух это просто унаследовал.

— Мне нужно, чтобы ты вышел отсюда, — прямо говорит Теру, поправляя волосы в попытке вернуть им прежний вид.

— Нет.

Теру считает до десяти.

— Почему нет?

— Я хочу остаться здесь.

— Зачем? Разве тебе тут не скучно?

— Немного. Но я хочу быть здесь. Тут…

Моб сбивается, и его лицо слабо хмурится, когда он замолкает.

— Что «тут»? — подсказывает Теру, когда он так и не продолжает свою мысль.

— Тут спокойнее. И мне нужно оставаться здесь.

— Но зачем тебе это нужно? Разве ты не говорил, что у тебя есть семья? Разве ты не хочешь вернуться к ним?

— Есть. Но мне нужно побыть тут. Я пока не могу к ним вернуться.

Теру непонимающе хмурится. От гула снова начинает трещать голова, и это сильно мешает ему до конца осмыслить сказанное Мобом. Не то чтобы Теру не понимал периодическое желание побыть одному, вдали от толпы, общение с которой нередко утомляет. Это вполне могут быть последние мысли и желания, которые запечатлелись в духе после смерти, но, кажется, тут есть и что-то ещё.

— Так не хочешь или не можешь? — уточняет Теру.

— И то и другое, я думаю, — не менее неопределённо отвечает Моб.

Тряхнув головой в безрезультатной попытке вытрясти из неё гул, Теру раздражённо вздыхает.

— А может, всё же попробуешь? Пойдём со мной, я тебя выведу.

Он показывает пальцем за спину и даже делает шаг назад, готовый идти и увлекать Моба за собой лёгким разговором и пустыми обещаниями, но тот стоит как вкопанный, словно посмертный памятник самому себе.

— Я останусь тут, — повторяет он.

От досады Теру хочется плюнуть на поганый ковролин. Видимо, Моб и правда сросся с этим местом намертво и даже не осознаёт этого до конца. К сожалению, это была пока единственная здравая идея Теру, и она всё ещё кажется ему самой рабочей. «Разделяй и властвуй» — разве не так говорится во всех учебниках по ведению войны? Нескончаемый выматывающий гул только истощает и так короткую нить терпения и укрепляет постоянное раздражение внутри Теру, которое, кажется, вообще никогда не оставляет его, лишь иногда отходя в сторону, но всегда готовое разрастись и окрепнуть, когда хоть что-то идёт не по плану. Оно словно прячет под собой что-то более глубокое, во что Теру не хочет заглядывать. Оно спасает Теру, а потому он держится за него. Оно всегда под самым верхним тонким слоем кожи: извивается, бурлит, как русло реки. А это место легко бередит эту воду, и Теру снова чувствует, как уже готов плюнуть на осторожность и разумный медленный подход, послать подальше обходные неочевидные пути, следование которым в нём пытается развить Рейген, и сорваться. Снова попытаться решить всё грубой силой. Он же лучший, почти сильнейший, он чего-то да стоит. Как какой-то жалкий дух неудачника в кошмарно безвкусной комнате может быть сильнее его? Это немыслимо. Ему тогда только показалось. В этом же нет никакого смысла.

Теру вновь находит свою руку зарывшейся в волосах и отпускает их. Это место сводит его с ума. Всё гудит. Он ненавидит всё это. Моб безучастно пялится на него, как будто ему больше нечем заняться.

— Ладно. Ладно. Тебе тут нравится, я понял. Но давай ты постараешься немного подумать и ответить на вопрос: почему ты не хочешь возвращаться домой? — сквозь зубы цедит Теру, бросив попытки казаться дружелюбным.

Кажется, Мобу это даже не интересно. Он же на любой тон реагирует одинаково — никак. Только бегает глазами по узору обоев, которые начинают плавать, если долго уставиться на них, не мигая. Наверняка это теперь его основное развлечение здесь. Зачем вообще в таком случае с ним стараться?

— Просто, — Моб снова смотрит куда-то вбок, его губы дёргаются, и это самое явное проявление хоть чего-либо на его лице, замеченное Теру за это время. — Пока не время. Хочу немного побыть здесь.

Теру хочется выть, но ещё больше ему хочется швырнуть Моба в стену, как тот вышвырнул его самого отсюда день назад, — с размаху впечатать в несколько стен позади него, но более болезненно. Чтобы он наконец понял своё место и как именно нужно отвечать на вопросы Теру — чётко и коротко, не тратя его драгоценное время и нервы.

— Окей, к чёрту дом. Почему бы тебе не поискать место поинтереснее? Снаружи дохера всего разного.

— Мне и тут хорошо.

— Может, у тебя просто фантазии не хватает, чтобы представить, чем заняться снаружи? — немного глумливо замечает Теру, и Моб опускает взгляд.

— Я всё равно должен остаться здесь.

— Ты хоть пробовал, чтобы говорить так?

— Мне не нужно. Я это чувствую.

Чувствует он. Теру пытается заставить себя мыслить рационально, пусть это не так просто, когда руки чешутся сделать что-то быстро и решительно, а голова всё гудит и гудит в тон окружению, от чего хочется разнести всё вокруг, чтобы оно прекратилось. Разбить эти лампы, уничтожить хрупкие стены и изгнать действующего на нервы духа. Но Теру пока не может. И сдаться и позвать Рейгена он тоже себе не позволит. Сдаться значит признать, что Теру не может справиться сам, и это немыслимо. Теру способен на всё, один и без чьей-либо помощи.

Значит, каких-то фактических аргументов не имеет или не помнит, но чувствует. Учитывая заодно и отсутствие у него основной части воспоминаний, можно сделать вывод, что пространство воздействует на него даже глубже, чем Теру предполагал изначально. Оно внушает ему понимание реальности достаточное, чтобы в его опустошённой голове не зародилась и не прижилась идея выйти отсюда. Остаётся неясным, зачем ему-то самому это пространство и что он получает от этого симбиоза сам. А зачем самому пространству дух какого-то школьника?

— Ты знаешь, зачем ты здесь находишься? — спрашивает Теру без особой надежды на осмысленный ответ.

— Я потерялся и решил какое-то время побыть здесь.

Ещё один небольшой кусочек пазла выплывает из памяти Теру, отпущенный растворившимся в небытие страхом. В первую встречу, когда Теру был слишком напуган, чтобы вслушиваться и запоминать слова Моба, он ведь сказал ещё кое-что интересное.

— И ты не хочешь, чтобы тебя нашли, — говорит Теру утвердительно, потому что это даже не вопрос.

Моб просто кивает. Пока вряд ли удастся достоверно узнать, его ли это личное посмертное желание, которым пространство воспользовалось, чтобы заманить его, или оно само внушило ему это, чтобы запереть в ловушке и не встретить ответного сопротивления. Рейген как-то сказал, что экзорцизм это не столько изгнание духа из реальности, сколько помощь людям справиться с ними самостоятельно. Задача хорошего экзорциста в первую очередь состоит в том, чтобы изгнать тьму и страх из сердца клиента, а для этого нужно уметь убедить человека это сердце доверить и открыть. Быть свечой, разгоняющей мрак, дающей надежду и ведущей к выходу. Теру нашёл это бессмысленным и чрезмерным, но всегда поступал хитрее и прямо свои возражения не высказывал, а порой откровенно лгал, просто соглашаясь со словами наставника, которые за его спиной вызывали лишь смех. Он думал, он хитёр.

Вероятно, он ошибался. Конечно, с самого начала глупо было даже предполагать, что такого выдающегося эспера, как Рейгена Аратаку, легенду экстрасенсорного мира, о которой люди осмеливаются лишь шептаться между собой, но никогда не решаются упоминать даже его имени и заслуг во всеуслышание, чей контроль над аурой настолько неправдоподобно полон, что Теру ни разу, ни на мгновение не удалось засечь её даже в самых экстраординарных ситуациях, можно обмануть. Конечно, Теру хорош, но всё же с Рейгеном, стоило признать это со скрипом в зубах и болью в животе, он пока сравниться не мог. Потом, когда он узнает его секреты, несомненно, но не сейчас. Теперь Теру понимает, что Рейген видел все его недомолвки, как на ладони, и только благодаря безграничному терпению и снисходительности к юному дарованию позволил Теру заблуждаться так долго. Он всё просчитал и вновь оставил Теру в дураках, продемонстрировав, какой между ними разрыв не только в способностях, но и в опыте. Теру и правда удалось заполучить невероятного наставника. При всём своём стыде Теру ощущает гордость. Он его не подведёт. Он не обманет возложенного на него доверия.

Пока Теру впервые ступает на новую для него территорию. Вот почему Рейген так терпеливо отнёсся к его первой неудаче здесь — он даёт Теру время освоиться и собраться. Наверняка в первом подобном деле от него ожидается смекалка и достижение результата, а не сила и скорость его выполнения. У него в руках несколько подобранных ниточек, с которыми он пока не до конца осознаёт, что делать.

«Ты всегда можешь прийти ко мне, когда нужен совет взрослого», — говорит Рейген из старых воспоминаний, от которого Теру тогда отмахнулся.

«Иногда лучше обдумать и спросить, а уже потом действовать», — со вздохом говорит чуть более свежее воспоминание чуть более пристыженной версии Теру, поспешившей сжечь проклятый семейный гобелен клиента, который нужно было лишь отстирать от пятен крови.

Это то, что Теру очень не любит и от чего мышцы лица сводит в неконтролируемой судороге, но то, на что Теру придётся пойти. чтобы успешно справиться с заданием. Отступить и спросить совета. Он это ненавидит. Он самодостаточен, но ещё больше — амбициозен. Если Рейген хочет от него гибкости, то ради достижения своих целей Теру её продемонстрирует. Он научится любому трюку, которым впоследствии сможет его одолеть.

И хотелось бы наконец-то избавиться от этого грёбаного гула в голове и повсюду вне её хотя бы на время и поскорее. Скоро он решит, что это из-за гудящей головы Моб стал таким тупым и беспамятным, и всё остальное тут ни при чём.

— Я вернусь позже, — говорит Теру, взмахнув рукой в коротком, скорее рефлекторном, чем в полной мере осмысленном, жесте на прощание.

— Правда? — останавливает его голос Моба, когда он уже делает шаг назад, чтобы развернуться.

— Ну да. Мне пока нужно кое-что проверить.

— Обычно сюда никто больше не возвращается.

Теру с недоверием смотрит на Моба, гадая, не послышалось ли ему. Моб смотрит в ответ со странной интенсивностью, которую Теру не может до конца расшифровать. Пространство через него что, пытается заманить Теру обратно? Теру заставляет свою энергию светиться на пальцах, и она бурлит так же мощно, что и обычно. Не похоже, что её что-то незаметно поглощает, пока Теру активно не использует её против чего-либо.

— Сегодня у меня не возникло никаких проблем, — отвечает Теру и, не желая терять больше времени здесь, выходит в растянутый извилистый коридор.

— До встречи, — доносится ему вслед.

Теру не утруждает себя ответом на этот странный выпад. По пути назад он пробует применить свои силы против пространства, не прилегающего к Мобу вплотную, и оно немного, но поддаётся. Когда Теру нажимает на него, окружение начинает меняться с каждым поворотом всё быстрее, словно оно сжимается и сокращается, но это — предел. Больше Теру на него повлиять пока никак не способен.

Пока ему хватает и этой мнимой победы над Мобом.

Chapter Text

Обеденный перерыв — это не то, что Теру готов принести в жертву эмоциональным и маловразумительным противостояниям, но вариантов у него не так-то много. Задержаться после школы он не может, так как сразу направится в офис Рейгена, а после четвёртого урока ему нужно пойти намекнуть тому парню из школьного совета, Акире, кажется, чтобы он присмотрелся к Сато из класса 2-1. Он новенький, и Теру был с ним достаточно терпелив, но тот этого так и не оценил и не прислушался к совету не быть такой выскочкой в пруду, где уже обитает более крупная рыба. Проблемы со школьным советом — лишь первая ступень. Эдано — вторая, но Теру кажется, что Сато достаточно благоразумен, чтобы понять всё с первого раза.

Кто не благоразумен — Минако-чан. У Теру, вообще-то, обед, и времени на неё у него не так много, но её это совсем не волнует. Он не хочет плестись на крышу ради короткого диалога, чтобы потом возвращаться обратно. Всё это тупо и бессмысленно, а у Теру нет настроения на тупые и бессмысленные телодвижения. Поэтому они стоят на лестничном пролёте. Другие ученики то и дело проходят мимо, и это не позволяет Минако-чан повысить голос до тех высот, на которые она способна.

— И я думала, прошлый раз был просто ошибкой и что ты обязательно хотя бы напишешь мне, покажешь, что тебе не всё равно на меня, но снова нет! Я ждала весь вечер, как дура! — шипит она, сжимая кулаки, и ярость в её взгляде смазывается покрасневшими уголками глаз, в которых блестят непролитые слёзы.

Боже, они встречались сколько? Дней десять, наверно. Было бы из-за чего так злиться. Теру, вальяжно прислонившись к перилам позади себя, крутит ногу на пятке, выслушивая её отповедь даже не перебивая. Хотя мог бы.

— Я же сказал, что задержался на работе. Не знаю, что ещё ты хочешь услышать.

Обычно он сглаживает углы и действует более извилисто, но в последнее время запас его терпения держится на минимальном уровне. У него есть куда более серьёзные заботы, и на то, чтобы выслушивать и вникать в девчачьи истерики, его не хватает.

— Так задержался, что не мог написать? Что это за работа такая? — не унимается Минако-чан в бессмысленном допросе.

Очевидно, они расстаются. Тогда к чему это? У Теру пока перерыв. Пока он не разберётся с Мобом, у него не будет времени ни на свидания, ни на имитацию заинтересованности в чём-либо ещё. Почему он должен ещё и оправдываться за что-то? Какая же всё это тупость.

— Не люблю распространяться о своей работе. Это неважно.

Минако-чан отворачивается, и теперь Теру видит только подрагивающую линию её плеч. Когда она говорит снова, голос у неё ломкий и влажный.

— Она из другой школы?

— Я сказал, что это была работа.

Теру закатывает глаза. Благо, она этого не видит. Она дрожит и дёргается, не хватало ему ещё и полноценного безобразного плача, который грозил бы растянуться ещё на полперерыва.

— Я тебе не верю.

Что ж, это граница, максимум, на который на данный момент Теру способен. Он твёрдо встаёт на ноги, отрывается от перил и, поправив одежду, говорит:

— Это уже неважно. У меня серьёзный проект, и ты права, я не думаю, что для меня сейчас целесообразно заводить отношения. Мне жаль, что так вышло.

В последнюю фразу он пытается добавить нотку искреннего сочувствия, и, если бы Минако-чан не была сейчас на взводе, она бы услышала, насколько вышло фальшиво. Но она не замечает. Её голова торопливо кивает, и Теру наблюдает, как от этого подпрыгивают её локоны, но не более того. Она больше не поворачивается к нему лицом, что, наверно, даже к лучшему.

— Хорошо, — выдавливает она и спешно уходит.

На этаже она сталкивается с кем-то, и многие смотрят ей вслед. Кто-то смотрит на Теру. В основном на их лицах либо недоумение, либо слабо скрытая насмешка. По пути в класс Теру ловит ещё пару кокетливых улыбок и сам тепло улыбается в ответ, не останавливаясь. У него и правда нет ни сил, ни времени на них. Дело совсем не в ней, в этом Теру не соврал.

В офисе консультационного бюро «Духи и всё такое прочее» тихо. Новых клиентов нет и, кажется, не было всё утро, что Теру провёл в школе. Рейген и правда собирался уделить его вопросу всё своё внимание, он не соврал, хотя до этого Теру пообещал, что справится со всем сам и всё, что ему нужно, это просто совет, не более того. И всё же Рейген смог рассмотреть за пылью, пущенной ему в глаза, полную растерянность Теру перед кажущейся неразрешимой задачей. Это даже немного трогает. Слишком резко накатившая признательность клубится в Теру, пока он тщетно пытается её изгнать. В этом нет ничего особенного. Конечно, Рейген просто хочет своими руками взрастить из него достойного приемника. Глупое чувство.

Офис, если учитывать вместе с ним ритуальную комнату, не так сильно-то и отличается по размерам от квартиры Теру. Здесь более скучно и пусто, но в то же время тут обитает неуловимый уют, который сам Теру у себя дома так и не смог воссоздать. Может, дело в том, что окна здесь выходят на солнечную сторону, и потому в офисе всегда светло, или в растениях, которые непонятно откуда взялись, но что-то незримое тут и правда обитает. Ещё одна способность Рейгена? Теру бы не удивился.

Теру усаживается на небольшой голубой диванчик, на котором предпочитает ждать очередного выхода в поле. Сначала Рейген пытался посадить его за маленький приёмный столик, но Теру сразу же выразил яростный протест. Он был крайне оскорблён таким предложением. Он что, какой-то секретарь или обслуга? Рейген явно недооценивал его тогда, и Теру пришлось сильно постараться, чтобы его переспорить и настоять на своём.

— Так ты считаешь, что этот «Моб» был поглощён сгустком аномального пространства на четвёртом этаже, которое использует его, как батарейку, и теперь они одно целое?

Рейген рисует перед собой руками круглую объёмную фигуру, и Теру предполагает, что это и есть «одно целое» в его понимании.

— Мне так кажется, да. Я подумал, что получится ослабить их обоих, если выманить его оттуда, но он упёрся, как баран. Не могу понять, пространство на него так влияет или он всегда был таким.

— Слиться в одно целое, ничего себе, — ворчит под нос Рейген, всё ещё глядя на шарообразное воображаемое «одно целое» перед собой. — Такое вообще возможно?

— Почему нет? Это же что-то вроде иллюзии, почему бы ей не присосаться к зазевавшемуся призраку, чтобы создать симбиоз и взаимно усилить друг друга или что-то вроде того? Вы раньше ничего подобного не встречали? — с сомнением уточняет Теру.

— А, точно-точно! — восклицает Рейген, резко выйдя из задумчивого созерцания ничего, и его улыбка дёргается куда-то в сторону, а лоб под чёлкой блестит. — Просто не рассчитывал, что ты так быстро сам всё поймёшь. Знаешь, такое ведь не так уж и часто случается на самом деле! Но уж я-то за свою жизнь успел повидать буквально всё, что только возможно.

Он утыкается в компьютер и начинает неистово печатать. Теру недоверчиво фыркает. Конечно, он понял это не с первого раза, но он же не идиот. У него есть глаза. Неужели Рейген правда считал, что Теру не способен сложить два и два? Громкий стук клавиш замедляется, затем прекращается вовсе, и в офисе зависает непонятная тишина. Теру наблюдает, как Рейген продолжает пялиться в монитор, но его глаза совсем не двигаются, словно он уставился в один пиксель и не открывает от него взгляда, а не читает какую-нибудь важную информацию, которая сможет помочь им в деле.

— Так у вас есть какие-то идеи? — не выдержав, спрашивает Теру, и Рейген хмурится на него.

— Ты же сам сказал: если не хватает сил, чтобы изгнать их обоих одновременно, нужно попробовать сделать это по отдельности. Отличный план, как по мне, дерзай.

— Оно высасывает мои силы! Их хватает, просто они там не работают! — подчёркивает важное уточнение Теру, ощетинившись. — И он же не выходит! А вытащить его силой я не могу.

Кресло противно скрипит, когда Рейген откидывается на спинку, скрестив руки на груди со сосредоточенным выражением на лице.

— Ну вот тут-то тебе и пригодятся твои харизма и хитрость. Ты же вроде в школе популярный парень, так? Значит, знаешь, как разговаривать с людьми. Убеди его, и дело с концом, — разводит он руками так, словно выдал хорошую идею.

— Я пытался!

— Ладно, ты пытался, — вздыхает Рейген со снисходительной улыбкой, и Теру начинает покрываться крапивницей от раздражения. — Давай тогда посмотрим, что именно он тебе сказал?

— Что он пока не может вернуться домой.

— Так-так. Он не уточнил, почему?

— Не особо. Говорил, что «пока не время».

— Я понимаю, — Рейген трёт подбородок в раздумьях, и его взгляд теряет фокус, словно он мыслями уносится далеко отсюда. — А я не рассказывал тебе, почему решил открыть этот офис?

— Нет, — Теру качает головой и непроизвольно наклоняется вперёд, опираясь локтями на колени.

Нечасто от Рейгена можно услышать что-то о том, что напрямую связано с его способностями. Чаще он, наоборот, старается увести любопытство Теру в другую сторону, и обычно ему это и правда удаётся. А потом Теру осознаёт, что так и не получил желаемых ответов на свои вопросы, уже дома, с зубной щёткой во рту, хмурясь на своё озадаченное выражение в зеркале. Как-то он спросил, обладает ли Рейген чем-то наподобие контроля сознания. В ответ он получил историю о том, как фокусники отвлекают внимание зрителей во время трюков. Он так и не понял, что всё это значит. И как всегда, никаких прямых ответов.

Неужели настал тот день, когда завеса над тайной силой Рейгена чуть приоткроется и Теру явится долгожданный кусочек мозаики?

Взгляд Рейгена устремляется в потолок, когда он, мягко улыбнувшись штукатурке и своей памяти, говорит:

— Я тогда был в средней школе, прямо как ты. На итоговом экзамене я получил настолько низкий балл, что хрен бы меня в нормальную старшую взяли. И вот сейчас я даже не помню, что это был за предмет, химия, наверно, но тогда мне казалось, что я допустил главный промах в своей жизни. И поэтому решил улизнуть. Не возвращаться домой, представляешь? — Рейген весело усмехнулся Теру.

— Это не так уж и необычно.

— Да? Ну, у меня была нормальная семья, так что до этого ничего подобного мне и в голову не приходило.

— И что случилось потом?

— Я решил спрятаться где-нибудь и не придумал ничего лучше, чем заночевать под мостом. И это ещё не всё! Я сидел под этим мостом, и во мне кипела такая злость и на школу, и на родителей, и на какого-то парня, которого я вдруг возненавидел, и я перед сном решил, что утром их всех проучу. Особенно того парня!

— Того, кому вы проиграли пятьсот йен? — немного запутавшись, уточняет Теру.

— Нет, как раз не его. Кого-то, кого я не знал на самом деле. Так вот, утром я проснулся от того, что меня потряс за плечо какой-то мужчина. Хотя теперь я вспоминаю его, и мне кажется, что он вообще-то был не старше меня сейчас. Но тогда он показался мне взрослым дядькой, и я сначала сильно испугался. Но мы как-то разговорились, он вроде спросил меня, в порядке ли я и что я делаю под мостом, а мне всё ещё было так обидно и одновременно досадно, что всё, что было в голове, я вывалил на него. И знаешь, что он сделал после этого?

— Что?

— Вытащил из меня духа! Я вообще не знал того парня, на которого злился одновременно с родителями, это всё дух был! Я даже уверен, что и экзамен я провалил из-за него! — всплеснул руками Рейген.

— А при чём тут ваши способности? Они из-за духа проявились?

Рейген громко и странно засмеялся, задрав голову.

— Нет-нет, эта история не про них. Так вот, тот парень снял с меня духа, и я уже плохо помню, но дух тогда показался мне очень противным, как будто с меня шмат соплей сняли, но не это важно. Тогда тот парень сказал, что дух был слаб и смог присосаться ко мне, потому что я и сам был уставшим и эмоционально вымотанным. И мне стоит чаще находить уверенность в себе, и тогда такая мелочь не сможет принести мне вреда. Как я понял, зачастую люди сами способны помочь себе и победить даже то, чего они не видят. И это так меня вдохновило, что я решил помогать людям так же, как тот парень тогда помог мне. Теперь это моё призвание!

— Так он потом стал вашим наставником и научил вас управлять силами? — уточняет Теру в попытке найти наконец то зерно тайной истины, которое должно было быть заложено в эту очередную непонятную историю.

— Нет, с тех пор я его больше не видел. Даже имени не запомнил. Вроде как он жил в другом районе, на теневой стороне горы. Он просто забрал духа тогда и ушёл.

— Забрал? Не изгнал его?

— Нет, он сказал, что не нужно изгонять всех духов, что попадаются на глаза, это грубо. Иногда с ними можно просто договориться.

— И в этом весь совет? Я и так пытаюсь с ним договориться, он просто не слушает меня.

— Это ещё не всё. Я же сбежал тогда, не ночевал дома и даже не подозревал, что родители волновались и всю ночь искали меня. Но я не думал о них и, даже когда тот парень снял с меня духа, всё ещё размышлял, стоит ли мне так скоро возвращаться домой и получать нагоняй теперь не только за оценки, но и за побег. Но парень посоветовал мне вернуться как можно скорее. Он рассказал, как тоже однажды решил сбежать от проблем и спрятаться подальше ото всех, но потом он понял, что навсегда спрятаться не выйдет и так можно лишь причинить своим близким боль. Как бы сложно ни было, лучше встречать проблемы лицом к лицу, пусть это и бывает сложно. Иначе кто-то будет плакать. Эх, он был прав, мама и правда плакала. Мне до сих пор стыдно. Теперь-то ты понимаешь, к чему я клоню?

— Что он прячется в призрачном отделе, как вы прятались под мостом? — смутно догадывается Теру. — Или мне нужно отделить их друг от друга, как тот парень разделил вас с духом соплей? Но я не могу вытащить его оттуда силой, в этом-то и проблема.

— Но можно подтолкнуть его к тому, чтобы он всё-таки решил выйти сам.

— И что мне теперь, разреветься перед ним?

— Ну, твои-то слёзы ему вряд ли помогут. Просто попробуй напомнить ему о его близких, которые наверняка ждали его домой, может, что и получится.

— Пространство поглотило его воспоминания. Он их почти не помнит.

— Если его воспоминания, как ты утверждаешь, поглотило то пространство, с которым они теперь связаны, то почему ты считаешь, что у него не получится вытащить их обратно? Должна же у него быть хоть какая-то воля. Поговори с ним, пусть вспоминает истории из своего прошлого. Попробуйте подружиться на худой конец, вы же примерно одного возраста. Может, с другом он будет пооткровеннее.

— Он же… — начинает Теру, но под вопросительным взглядом Рейгена останавливает себя. — Ладно, я попробую. Но он упрямый.

Рейген усмехается.

— Не всё бывает просто, не так ли? Даже с твоими силами. Попробуй, тебе это только на пользу пойдёт. Я как раз выпросил у Кудо-сана гостевой пропуск для тебя.

Из ящика стола Рейген достаёт простой белый бейдж в тонком пластике на дешёвом шнурке. «Гость Ксероксов сегодня» напечатано на тонкой офисной бумаге. Мысль о том, чтобы надеть на себя это, ужасает. Но Рейген подталкивает бейдж по столу вперёд, и Теру приходится его принять. Пока он убирает его в сумку, подальше от чужих глаз.

— Спасибо, я постараюсь.

— Отлично! Будет твоим личным маленьким проектом. А я тут возобновлю приём клиентов, раз уж ты такой самостоятельный.

Он с энтузиазмом потирает ладоши, и на Теру накатывает прилив облегчения. Кажется, у него впереди ещё много времени, чтобы попытаться расшевелить Моба и вытащить его из раковины. Он решительно заявляет:

— Я разберусь с ним, вот увидите.

— Какой энтузиазм! Кстати, Кудо-сан вчера распечатал мне список всех владельцев и арендаторов здания, может, чем поможет тебе.

Список не такой уж и длинный, пусть и подробно расписан по датам, начиная с года постройки в начале прошлого века. Неудивительно, что здание выглядит настолько дряхлым, странно, что оно ещё не развалилось. Теру пробегается глазами по названиям организаций, занимавших четвёртый этаж, но не видит в этом особого смысла. Вряд ли дух помнит, чем он тут занимался, он и имени-то своего назвать не может. И если его вообще затянуло сюда не откуда-то ещё неподалёку, а такое тоже не исключено. Теру убирает список во внутренний карман сумки.

На этот раз Кудо-сан встретить его не выходит. Это и не нужно, Теру уверенно идёт вглубь четвёртого этажа, и только несколько случайных взглядов поверхностно проходятся по нему, как по привычному предмету интерьера, и ускользают куда-то ещё, когда он проходит мимо заполненных столов. Он чувствует, как постепенно вокруг него что-то неуловимо меняется, и пытается снова провернуть вчерашний трюк с сокращением расстояния, но на этот раз он не срабатывает. Возможно, решает он, дело в направлении.

На первый взгляд Моб вдруг кажется более живым, чем Теру запомнил его изначально. Как минимум, он поднимает руку в странноватом плавающем движении при появлении Теру и говорит:

— Привет.

— Да, привет. Как видишь, я снова не заблудился, — приветствует Теру и встряхивает головой, когда гул снова начинает залезать в уши настойчивым кисельным потоком.

У него была идея перекрыть его какой-нибудь музыкой, возможно, она могла бы перебить лампы хотя бы частично, но здесь не ловит сеть. На будущее стоит скачать что-нибудь на телефон, раз уж с Мобом он, похоже, застрял надолго. Теру всё больше кажется, что если погружать голову в гул каждый день, можно вскоре и совсем свихнуться.

— Как дела?

Вопрос отвлекает Теру от рассуждений и возвращает внимание к Мобу. Тот стоит, сцепив перед собой руки в кривом замке, и беспорядочно скручивает пальцы. Это поведение разительно отличается от того, какое он демонстрировал раньше, но больше всего Теру удивлён вопросом.

— Нормально. А что?

— Просто спросил, — тише бормочет Моб и поджимает губы.

Это подозрительно, но чем дольше Теру присматривается к нему, тем меньше кажется, что дух что-то задумал. В пространстве не ощущается скоплений непонятной энергии, оно лишь сходится в точку на Мобе и гудит лампами, и кажется, что ни на что больше оно не способно. Или не намерено, если пространству вообще возможно приписать что-то наподобие воли. Теру не до конца определился, как это понимать, на какой уровень разумности иллюзии рассчитывать и стоит ли это делать вообще. Как назло, Рейген снова не сказал ничего информативного, а вместо этого привычно выдал ещё одну странную историю, имеющую мало общего с конкретными задачами Теру.

Что он там предложил в итоге? Попробовать пробудить память Моба и наладить с ним личный контакт? Это не так-то просто, учитывая, что на руках Теру против него ничего нет. Ему нечего предложить и нечем припугнуть. Весь имеющийся социальный капитал остался в пределах школы и здесь не имеет никакого влияния. Непонятно, как он должен налаживать отношения в таких условиях. У Теру в принципе нет уверенности, что духи способны на околочеловеческие чувства и отношения. Но такова была единственная подсказка Рейгена, и если он считает, что в ней заключается ключ к прохождению испытания, то было бы глупо не попытаться её использовать

— Так почему именно «Моб»? — задаёт Теру первый пришедший в голову вопрос, чтобы начать беседу.

Лицо Моба словно оживает, когда его глаза чуть округляются, словно он не ожидал, что его спросят о чём-то подобном. Его губы складываются в маленькую «о».

— Я не очень уверен, но мне кажется, это моё прозвище.

— Ну конечно. Не знаю, ожидал ли я другого ответа, — вздыхает Теру и получает в ответ вновь хмурый взгляд.

— Мне кажется, меня так называли в школе, — выдавливает Моб, и его брови сдвигаются ближе, когда он говорит это почти растерянно и тускло.

Что ж, это уже хоть что-то. Видимо, именно так и будут проходить дни Теру после школы: он будет вкидывать случайные вопросы, надеясь угодить в скрытую критическую точку, и получать простые неуверенные ответы с каплей полезной информации. Если повезёт, конечно. Да, не о таком задании от Рейгена он мечтал.

— Младший брат тоже тебя так называл?

— Эм, нет? Точно нет.

— Значит, только друзья? — предполагает Теру, но, вновь обратив внимание на странноватое выражение лица, причёску, жуткие старомодные кроссовки, уже пожелтевшие и потрёпанные, решает уточнить: — Или просто одноклассники. У тебя друзья в школе были вообще?

— Наверно, — отвечает Моб с той же осторожной недосказанностью, словно в любой момент готов отступить и забрать свои слова обратно.

— Да? А сколько? — спрашивает Теру и, когда Моб качает головой, продолжает нажимать: — Помнишь их имена? Хотя бы лица? Совсем ничего?

Нелепая прямая чёлка качается вместе с головой из стороны в сторону, словно тяжёлая льняная кухонная занавеска. Взгляд Моба скользит вниз, к его протоптанным сероватым кроссовкам, и пальцы в замке перекручиваются более хаотично. Не до конца ясно, что именно ему не нравится: сами вопросы или то, что Теру решил заговорить о нём, раз уж он торчит тут весь такой загадочный и «я не помню”-щий.

— А у тебя много друзей?

— Конечно! Полшколы, вообще-то, и кое-кто важный из соседних школ. А оставшиеся просто мечтают оказаться на месте первых, — задирает подбородок Теру и с усмешкой смотрит Мобу в глаза.

Вместо того, чтобы стушеваться и растеряться, осознав очевидную пропасть между ними, Моб просто кивает.

— Значит, ты очень популярный, — говорит он без должного восхищения, но по крайней мере несколько более заинтересованно.

— Ещё бы! Нет в городе ни одной средней школы, в которой хотя бы раз не слышалось моё имя. И это только начало. Рано или поздно я стану достаточно знаменит, чтобы моё имя знал каждый человек в городе. Может, даже в стране, кто знает.

— Здорово. А чем ты так знаменит?

Теру уверен, что скрип его зубов не слышен только из-за того, что всевозможные звуковые частоты плотно забиты мерзким гулом. Моб внимательно смотрит на него, и по его лицу невозможно понять, пытается он вывести Теру из себя намеренно или он просто идиот.

— Я — эспер!

— А, понятно, — едва различимая тень заинтересованности ускользает из глаз Моба, но Теру не успевает удивиться тому, что он вообще её заметил, он слишком раздражён.

— Я уже говорил тебе, или это ты тоже забыл?

— Нет, просто подумал, что ты умеешь что-то ещё.

Его лицо совсем не меняется, даже когда он говорит такую чушь. Оно очень остро напоминает Теру, почему ему здесь так не понравилось. Возвращаться сюда изо дня в день, спорить с этой мелкой сошкой, которая умудрилась умереть, будучи каким-никаким, но эспером, и трепать себе из-за неё нервы звучит всё менее и менее заманчиво, и Теру протяжно выдыхает. Он больше не будет с ним спорить, как бы сильно Моб его ни бесил. У него совсем другая задача. Были бы они снаружи, Теру бы быстро показал ему, что именно он имеет в виду и чем конкретно чревата идея перечить такому, как он. Он успеет всё доказать и успокоится, когда изгонит Моба вместе с этим стрёмным, под стать его стилю и вкусу, местом.

— Мне это и не нужно! Того, что у меня есть, вполне достаточно, чтобы выделиться на фоне толпы, — не удержавшись, всё же вставляет Теру, смягчая возражение ровной располагающей улыбкой.

Взгляд Моба дёргано задерживается на ней, прежде чем скользнуть по его небрежно уложенным волосам и опять встретиться с глазами Теру. Там снова что-то меняется, незримое и непонятное для Теру. Пауза между ними недолгая, но заметная и тягучая.

— Кажется, я понял, — произносит Моб наконец, и неведомый узел в животе Теру, который свернул его в остром напряжении, распадается.

Ему не нужно признание кого-то вроде Моба и любого другого духа, раз уж на то пошло, конечно, нет. Но получать его всё равно всегда приятно.

— Хорошо. Хорошо, рад, что мы наконец-то на одной волне, — говорит он, вынужденно усмехаясь, чтобы скрыть облегчение и сохранить видимость того, что мнение Моба ему совсем не интересно и никак на него не влияет. Как и есть на самом деле.

То ли в глазах, то ли в лице, то ли в незримой ауре Моба продолжает что-то меняться, и Теру всё никак не может понять, что именно и каким образом он это понимает. Он не привык быть настолько внимательным к своим собеседникам, чтобы подмечать за ними мелкие, едва уловимые перемены. Обычно это и не нужно. Ранее у него никогда не было проблем в чтении людей, но стоит сказать, все они были нормальными. Проблема именно в Мобе, не в нём. Это он сложный и деревянный, скорее всего дело в том, что он мёртв, а потому забыл, как правильно надо шевелить лицом.

— Да, я тоже, — выдаёт Моб и замирает с непонятным выражением.

И собеседник он тоже не самый ловкий. Но Теру ощущает себя достаточно уравновешенным и довольным своей новой маленькой победой, чтобы не придавать его неуклюжести особого значения. Если бы ещё только гул не продолжал звенеть у него прямо внутри головы, он бы просто светился.

— Ага. Вообще-то я сегодня зашёл сказать, что я планирую заходить к тебе регулярно. Знаешь, чтобы поговорить и узнать о твоём прошлом побольше. Ну, чтобы помочь тебе, раз уж ты ничего не помнишь. Может, ты тоже постараешься помочь мне в ответ? Попробуй повспоминать что-нибудь сам до моего возвращения.

С лицом Моба продолжает твориться что-то ещё, всё такое же загадочное и неуловимое, и оно замирает в новом выражении, уставившись на Теру.

— Ты продолжишь возвращаться сюда? — почти шепчет он.

— Ну ты-то выходить отсюда отказываешься. Придётся мне сюда таскаться.

— Но зачем тебе это?

Из груди Теру рвётся очередной снисходительный смешок с очевидным ответом про то, что ему нужно придумать, как изгнать Моба отсюда и в очередной доказать Рейгену свои способности и ум, но он осекается.

«Попробуйте подружиться на худой конец,» — сказал Рейген.

А в дружбе, как знает Теру, правда не лучший союзник.

— Просто подумал, что тебе может быть немного одиноко одному.

Стараясь выглядеть искренним и добродушным, Теру небрежно пожимает плечами. Он даже прижимает ауру ближе к себе, чтобы казаться более дружелюбным и менее агрессивным. Совсем спрятать её, как это делает Рейген, у него пока не выходит, но Теру усердно тренируется.

И кажется, это и правда работает. Рот Моба непроизвольно открывается от удивления или чего-то подобного, и Теру старается не демонстрировать, насколько самодовольным он чувствует себя, когда видит это.

— Я постараюсь что-нибудь вспомнить! — заявляет Моб громче, чем когда-либо говорил до этого.

Вкус этой победы особенно сладок на языке, когда вечером Теру возвращается домой.

Chapter Text

После душа и такой же тщательной укладки волос, как и обычно — ни один тупой дух не собьёт его с пути дотошного внимания к своему внешнему виду, — Теру вываливается из запотевшей ванной обратно в бодрящую прохладу квартиры. Сила проскальзывает по полу перед его босыми ногами и вышвыривает подхваченный сор и пыль в приоткрытое окно. Такова идея. Но зачастую Теру обнаруживает комки пыли, скопившиеся по углам и под мебелью, так что его техника, стоит признать, не совершенна. Он спрашивал у Рейгена, как он сам прибирается дома и в офисе, и тот неизменно отвечал: «Просто возьми уже тряпку, Теру, это не так сложно!» Всё так же скрытен, как всегда. Теру раздражённо дёргает рукой. Дверцы шкафа распахиваются, выпуская наружу одежду, роем гигантских бабочек заполнившую комнату.

Вещи синхронно расступаются перед ним, когда Теру заходит в самую гущу, попутно скользя быстрым придирчивым взглядом по своей кропотливо собранной коллекции. Большую половину он отметает сразу, и ворох одежды упархивает обратно в шкаф. Ровное звяканье вешалок доносится оттуда, как перестук примитивного музыкального инструмента. О музыке Теру тоже предстоит подумать как следует, но потом. В первую очередь, конечно, образ. Он — основа всего, а никак не наоборот.

Теру отмахивается от искусственных перьев, больших ярких цветов и всего жёлтого. Это задание всё ещё считается его работой, и тут игривость ни к чему. Его внимание привлекает чёрная лакированная куртка, которую он заказал прошлой осенью и надевал всего раз, чтобы потом впихнуть в недра шкафа и благополучно о ней забыть, обрекая на долгое забвение.

И очень зря. Она хороша. Вообще-то, даже более того: она прекрасна! Так ярко бликует на свету, словно покрыта тонким слоем нефти, настоящая жидкая роскошь на его плечах. Теру отправляет её на застеленную кровать — сегодня он организует ей второй шанс. Теперь, когда выбор верха определён, круг остальных вариантов значительно сужается. Неудачные вещи уже в шкафу, и он выбирает красную рубашку, которую надевал на свидание с кем-то из средней Соевой, которое прошло вроде как нормально, потому что сейчас он не может вспомнить вообще ничего ни о нём, ни о девушке. К ней он добавляет бирюзового цвета джинсы с имитацией небрежной аэрозольной раскраски, их он случайно заметил на уличной распродаже и просто не мог пройти мимо. Глупец добровольно подал их почти за бесценок!

Выбор получился просто отличный. Теру крутится перед зеркалом в подобранном образе и примеряет друг за другом обувь и очки прежде чем решает, что очки ему всё же ни к чему. В первую очередь сегодня он должен быть внимательным, что, конечно, не весело. Взамен он достаёт из коробки самые вычурные ботинки из своей коллекции. Они тяжёлые и громко стучат по полу, когда он ходит, но от них несёт ретро-духом. Они покрыты чёрным лаком, но главное в них — высокая прозрачная подошва, имитирующая аквариум, в которой застряли пластиковые водоросли и рыба, словно насекомое в янтаре. Из зеркала на Теру смотрит икона стиля. Он обожает выходные.

Стиль — это не только одежда, каждый, кто хоть немного разбирается в теме, знает это. Продуманный целостный образ не терпит легкомысленного отношения к деталям, такую ошибку может допустить только позер или новичок. А потому Теру не может просто взять и запустить музыку на телефоне, пока он в таком виде, даже если в это время на него будет смотреть только какой-то неважный дух, это полностью разрушит всю задумку. Уж он-то себе этого не простит. Ботинки требуют чего-то более экстравагантного, может быть, даже старомодного, вроде сабвуфера, но ничего подобного у Теру нет. Даже среди вещей отца, сваленных в кладовку, он не видит ничего подходящего. Руки сами нервно лезут проверять остаток баланса на карте, как вдруг Теру вспоминает, что в офисе Рейгена вообще-то есть старый магнитофон и даже несколько странных кассет к нему. Наставник считает, что музыка расслабляет клиентов на сеансах медитации. Какое-то время Теру снова смотрит на себя в зеркало, прикидывая, что хуже отразится на его образе — непопадание в основную идею или кричащая дешевизна деталей. Он решает, что всё-таки первое.

У Рейгена тоже выходной, так что Теру без зазрения совести открывает замки с помощью телекинеза. Не отрывать же наставника от заслуженного отдыха ради такой мелочи. Магнитофон и кассеты находятся в шкафу между пачками поваренной соли и свечами из особого воска, добытого из египетских мумий. По крайней мере, так написано на упаковке. Иссохшее серое лицо, скрученное скорее из старых тряпок, чем из чего-то, что раньше могло быть плотью, смотрит на Теру, пока он не закрывает дверь шкафа. Как хороший ученик, он не забывает снова запереть за собой дверь. Теперь к нему точно не может быть никаких вопросов. А если бы Рейген и правда не хотел, чтобы Теру трогал его рабочие инструменты, он запросто мог бы их обезопасить, раз уж он такой крутой экстрасенс. Посадил бы на них мощного порабощенного духа или ещё что-то в этом роде.

Офисный район в такой день выглядит заброшенным, только закусочная в здании напротив продолжает работать, но Теру не видит там ни одного посетителя. Свет на всех этажах выключен, и пол, освещённый у окон, постепенно уходит и растворяется во тьме в глубине этажа. Для человека, боящегося призраков, это было было бы очень тревожной картиной, особенно если бы тот знал, что призрак там и правда есть. Глухие шаги Теру в тяжёлых ботинках отчётливо слышны в замороженной тишине. Она — единственное, что указывает на то, что пространство не захватило всё здание. И всё равно острое чувство пустоты сохраняется здесь, сконцентрированное в пыли, оседающей на кожу, незримое, но ощутимое чуть ли не физически.

— Привет! — торопливо выдаёт Моб c видом нервного ученика, протараторившего на уроке заученный ответ.

Он почти подпрыгивает при виде Теру, неторопливо свернувшего в его закуток, и замирает. Его взгляд пытливо впивается в Теру, пока тот невозмутимо ставит магнитофон на пол и роется во внутренних карманах куртки в поисках кассет. У него наверняка есть, что сказать, никаких сомнений, вот только Теру не интересует мнение всяких обывателей, лишённых даже толики оригинальности и вкуса, по поводу его одежды, так что он предпочитает высокомерно игнорировать грубые разглядывания.

— Ага, привет. Я принёс музыку, а то эти лампы мне на мозги давят. Не понимаю, как ты тут сидишь и слушаешь их днями напролёт.

— Лампы? — непонимающе переспрашивает Моб.

— Да. Они гудят, ты разве не замечаешь? Очень раздражает.

— О. Я, наверно, просто привык. Но я не против музыки, — говорит Моб и остаётся всё таким же непривычно оживлённым, словно ещё не выложил всё, что запланировал.

Теру это совсем не волнует. Он раскладывает на полу все захваченные с собой кассеты.

— Есть любимые жанры? Или, может, даже конкретные группы? Я сегодня взял то, что нашёл у своего наставника, но я бы не осмелился назвать это музыкой. Хотя для начала пойдёт.

Из динамиков начинает литься очень медленная тягучая мелодия с лидирующими духовыми, которую Рейген обычно выдаёт за редкую запись музыкального ритуала горных монахов, которые якобы используют его для очищения своих душ. На деле это «Музыка для расслабления, сборник 15», записанная в студии «Третий глаз», город Суши. Вся информация прямо на коробке. Умеренной громкости не хватает на то, чтобы полностью перекрыть гул, но Теру с удивлением замечает, что он сливается с ней, растворяясь в мелодии, как соль растворяется в воде. Уши больше не закладывает, голова не звенит изнутри, и Теру наконец-то может соображать здесь так же трезво, как и снаружи. Повезло, что старомодные розетки, которыми истыканы стены, каким-то образом работают и Теру не приходится генерировать электричество самому. Это требует концентрации и быстро утомляет.

— Я не помню, чтобы мне нравилось что-то конкретное, но эта звучит хорошо, — отвечает Моб, заставляя Теру фыркнуть.

— Это просто фон для духовных практик. Никто не слушает такую музыку просто так.

— Мне всё равно нравится.

— Ну, я полагаю, у тебя тут выбор пока небольшой.

Моб согласно кивает. Его взгляд продолжает скакать с лица Теру на его куртку и ботинки, как мячик для пинг-понга в непрерывной партии. По коже Теру пробегают мурашки раздражения. Мнение плебеев неважно, но их желание его повсеместно высказывать и считать, что оно хоть кому-то хоть сколько-нибудь интересно, поражает. Теру уже заметил, что Моб неуклюж в беседе, и помогать ему в этом не намерен. Пусть и дальше барахтается в словах и страдает в попытках самостоятельно подступиться к теме, раз уж ему так хочется что-то высказать.

— В прошлый раз ты просил попытаться вспомнить что-нибудь ещё, — вместо этого говорит Моб.

— И как? Есть результаты?

Моб ожидаемо качает головой. Может быть, Теру это только кажется, но в ранее плоском голосе он даже может расслышать что-то вроде разочарования.

— Нет. Так ничего и не вышло. Хотя времени у меня было много. Ты пришёл позже, чем я ожидал.

— Разве? Я, конечно, не торопился, но вроде как пришёл в то же время, что и обычно.

— Раньше казалось, что меньше.

— Скорее всего, это влияние места на тебя, — предполагает Теру. — Поэтому я и хочу, чтобы ты вышел: проверили бы, как разделение отразится на вас обоих.

— Я не хочу, — повторяет Моб всё так же упрямо.

— Да-да, я уже понял.

Теру закатывает глаза. Упрямство Моба всё ещё раздражает, но больше не вызывает немедленной вспышки желания приложить его хорошенько об стену, чтобы сделать посговорчивее. Ноты расслабляющей музыки привязывают гул к себе так крепко, что он больше не может пролезть Теру в голову. Даже думать становится как-то легче. Уже не в первый раз Теру задаётся вопросом, а не заключил ли Рейген в эти кассеты тоже какую-нибудь особую силу? Неспроста же они действую так эффективно. Моб продолжает метаться глазами по одежде Теру, и если бы раньше это вызвало в нём мгновенное желание снова попытаться развязать драку, невзирая на задание и поглощающее энергию окружение, то сейчас он просто нетерпеливо постукивает ногой по ковролину в такт щипковым.

Наконец взгляд Моба задерживается на ботинках достаточно долго, чтобы он успел сформулировать нечто осмысленное.

— Я понимаю, что рыбки не настоящие. Но там правда вода?

Оттягиваемый с самого начала разговор об одежде наконец начинается, пусть и немного не так, как Теру того ожидал. Наверняка в этом есть какой-то подвох, но сбить Теру с мысли не так-то просто. Он натягивает на себя привычную личину прожжённого профессионала, готового сначала выслушать нерадивого невежду, чтобы потом по фактам раскатать его своими обширными познаниями в вопросах глубокой моды, безжалостно и подчёркнуто снисходительно, так, чтобы к концу тирады тот точно понял, кому тут на самом деле должно быть стыдно.

— Какой дурак залил бы в подошву воду? Конечно, нет, это термополиуретан.

— О. Наверно, это разумно, — соглашается Моб и неожиданно добавляет с чуть приподнятыми уголками губ: — Всё равно красиво.

Термополиуретановая подошва, видимо, недостаточно устойчива, потому что Теру чуть ли не спотыкается на месте. Он недоверчиво смотрит на Моба, пытаясь разгадать его тайный замысел. Он же почти улыбается. Это самое близкое к улыбке выражение его инертного лица из всех, что Теру успел у него увидеть. От этого оно выглядит совсем уж живым, и вкупе с плотностью, непрозрачностью и отсутствием ауры вокруг он всё больше походит на человека. Как обычный мальчик, остановившийся выразить своё восхищение на улице или в школе. На секунду Теру теряется, но снова берёт себя в руки. Кажется, он забыл, о чём они говорили до этого, как сразу вспоминает: его стиль. Моб решил посмеяться над ним?

Теру цокает языком.

— Это восстановленная ретро-сенсация, взорвавшая мир моды в восемьдесят шестом. Я на него три месяца копил. Слышал когда-нибудь о таком?

— Нет, но, наверно, это поэтому они такие дорогие, — Моб делает паузу в ответе, когда его взгляд возвращается к куртке, прежде чем он продолжает: — И куртка тоже крутая. Так блестит. Мне очень нравится. У тебя красивая одежда.

Заготовленный набор самых язвительных выпадов в сторону протоптанных кроссовок и безобразной причёски умирает на языке, пока Теру переваривает услышанное. Нет, ему нередко пытались льстить, но такое Теру чувствует сразу. И чаще, чтобы натужно похвалить его стиль, девушки и всякого рода подхалимы выделяли наоборот самые нейтральные элементы его образов. Ещё никто не начинал сразу с жемчужины. Но Моб же не может быть серьёзен.

— Ладно, спасибо, — неожиданно для себя с запинкой отвечает Теру, и изо рта рвётся дурацкий неуместный смешок. — Тоже хотел бы носить что-то подобное?

Лицо Моба продолжает раскрываться, медленно и постепенно, и в Теру заседает стойкое ощущение, что он всё-таки не врёт.

— Да! Не помню, есть ли у меня что-то похожее, но я бы очень хотел. Мне нравится такой стиль.

Нет никакого «такого» стиля, это стиль Теру, придуманный им самим, а потому его лицо теплеет. Возможно, он был несколько несправедлив к Мобу, понимает он вдруг. Глупо злиться на заключённого в ловушку и оболваненного духа, вынужденного навсегда застрять в школьной форме. Теру даже может ему немного посочувствовать.

— Не каждому дано по достоинству оценить действительно выдающиеся вещи, это похвально. Я даже мог бы подсказать тебе пару магазинов, где можно найти кое-что интересное, — зачем-то говорит он, упустив из виду, что Мобу больше не нужна одежда, и всё равно добавляет: — Если бы ты всё-таки решил выбраться отсюда.

— Хм, ладно. Может быть, потом тогда, — выдаёт Моб небрежно, и его лицо словно схлопывается обратно в безразличное выражение.

Не очень успешно, и всё же какой-то прогресс намечается, решает Теру. Он активно ищет любую другую тему для разговора, которая могла бы вновь растормошить Моба и вернуть их на минуту назад. Список невероятно скудный, учитывая, с кем он имеет дело, и его нулевой бэкграунд.

— Так у тебя был младший брат? Рицу, кажется.

— Да, — подтверждает Моб, и оттенок жизни накладывается обратно на его лицо.

— Как думаешь, где он может быть сейчас?

— Наверно, дома. С мамой и папой.

— Так вы оба домоседы?

— Не совсем, но по выходным Рицу обычно дома. Вообще-то он совсем не похож на меня.

— Да неужели?

— Да, он очень умный и прилежный, поэтому много занимается дома. И в школе его очень уважают. И мама с папой всегда хвалят.

— А тебя это не раздражает?

— Нет. Почему это должно меня раздражать? — удивлённо спрашивает Моб, и, кажется, он даже не лукавит.

Теру уже приходилось видеть паршивых овец, поблёкших в тенях своих более популярных и успешных братьев или сестёр. Обычно принятием и тёплыми отношениями там и не пахнет — только зависть, постоянные склоки и злобные взгляды в спину. Обычная картина, даже в семье победителем может стать только один. И всё же имя младшего брата — единственный конкретный факт, который Моб всё ещё помнит, забыв даже своё собственное. Не похоже, что он таит в себе зерно братского соперничества. Может, это какая-то больная компенсация неуверенности в себе, кто знает. Теру пожимает плечами.

— Не знаю, просто показалось, что он похож на того, кто может раздражать. Ты правда никогда ему не завидовал?

— Может, немного. Но я больше рад за него.

И всё-таки звучит это как-то странно. Что-то в этом не даёт Теру покоя. Он наклоняет голову, музыка заполняет пространство вокруг них, как чистая вода заполняет некогда загрязнённый аквариум. Там, где вчера мысли увязали в трясине и подавлялись гулом, сейчас только свободное течение, простор и кристальная прозрачность.

Теру вспоминает:

— Он тоже эспер?

— О, да! — глаза Моба расширяются, как будто он сам удивлён этому не меньше Теру. — Он с детства мечтал пробудить свои силы и наконец-то смог. А я совсем забыл.

— Да ты всё забыл, какая разница.

— Нет, я должен был запомнить. Это очень важно для него.

— Ну хоть кто-то из вас и правда соображал, — бормочет Теру себе под нос и тут же интересуется главным: — И как? Кто из вас в итоге оказался сильнее?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы разве не сразились друг с другом, чтобы проверить?

— Я не применяю силы против людей.

Слова Моба опять сливаются в монотонный поток, а свет в глазах тухнет. Он закрывается от Теру снова, вот только это уже не похоже на то безжизненное состояние, в котором Теру обнаружил его изначально. Скорее на попытку скрыть истинные чувства. И ему явно есть, что скрывать, Теру чует это.

— Про тебя я понял. Но ты сказал, что он не похож на тебя.

Моб молчит, плотно сомкнув губы, и смотрит на Теру так, словно он сказал какую-то невероятную грубость, а не просто повторил его же слова. На этот раз Теру даже не пытался.

Это же обычный вопрос, что не так-то?

— Это не его вина, — выдавливает Моб и опускает голову.

— А? Так вы подрались или нет?

— Я был слишком подавляющим. Я ничего не замечал, и ему пришлось разбираться во всём самому. Но мы всё решили.

— Так кто победил-то? — не унимает своё любопытство Теру.

— Никто не победил.

— Что за… Ну драка-то была?

— Я не применяю силы против людей. И тем более ни за что не применю их против Рицу. Никогда, — убеждённо повторяет Моб.

— И что, в итоге никто из вас не решился даже попробовать свои силы против другого? — разочарованно переспрашивает Теру.

Моб неопределённо дёргает плечом, рассматривая свои желтоватые от времени и застирываний кроссовки.

— Он не со зла на самом деле.

— Значит, всё-таки да.

Теру оживляется, хоть и не до конца понимает, к чему тогда были все эти туманные отговорки и отпирательство.

— Он извинился.

— Извинился? За что? — хмурится Теру и, когда Моб не отвечает, наконец понимает. — Ты что, не сопротивлялся?

Между ними повисает тяжелое молчание, наэлектризованное и неуютное. Моб не отвечает, но это уже и не нужно, Теру, в принципе, уже сложил два и два. По какой-то причине ответ вызывает в животе неприятное гадкое чувство, хотя вроде как Теру это вообще никак не касается. Он просто спросил, ничего противоестественного в его вопросе не было. И всё же словно черви вдруг зашевелились, разбуженные чем-то таким же противным, как они сами.

Сама собой в голове вырисовывается куда более мрачная, чем Теру ожидал, картина произошедшего. И вроде ничего в ней нет особенно выделяющегося и необычного, и видимо, это с Теру вдруг стало что-то не так, раз от неё ему так тошно. Ничего из ряда вон выходящего. И все жё…

По внешности Моба невозможно понять, как на самом деле он умер. Нет ни единого пятнышка на его форме, нет синяков и кровоподтёков, даже глаза уже совсем ясные, словно живые. Ничто не указывает на то, что он погиб в безобразной драке, в которой выступил в качестве груши, а не полноценного соперника. Как минимум младший брат успел перед ним извиниться, а значит, всё-таки вряд ли убил.

И всё же есть во всём этом что-то настолько неуютное, что Теру аж передёргивает. Он нашёл и разворошил первое ясное воспоминание Моба из искреннего интереса, а не только потому что Рейген так сказал. Теперь он здесь сам себе кажется лишним. Он предпочёл бы больше не копаться в этом и избавиться от навязчивой картины, что проскользнула по незамутнённой глади мелодии и вгрызлась прямо в податливый в мозг, освобождённый из плена тягучего, не пропускавшего ничего сквозь себя, гула. Нет в ней ничего весёлого, как Теру себе изначально надумал. Две чёрно-белые фигуры в схематичной подворотне, одна чуть более смазанная, чем другая. И кровь только на одной из них.

Возможно, имя Рицу наполнено не только заботой и родственной любовью. Возможно, если копнуть чуть глубже, в нём можно найти и обиду, и боль, и так и не зажившую рану. Теру не настолько бесчувственный, чтобы ковыряться в этом всём дальше. Зря он вообще решил заговорить о семье. Никогда это ещё не заканчивалось ничем хорошим.

— Отношения с родственниками не всегда складываются гладко, — пробует закончить эту беседу Теру, но выходит как-то совсем скомканно и неуместно.

Вообще-то даже совсем чёрство.

— М, — коротко отвечает Моб.

На Теру он больше не смотрит. Просто хмуро прожигает взглядом пол, сжав губы в короткую плотную линию. Из-за этого они кажутся совсем белыми, а ведь чуть раньше Теру заметил, что они приобрели нежный розоватый оттенок. Это, конечно, совсем не то, чего он хотел добиться. Он хотел завести более лёгкую беседу, может, немного поподкалывать Моба то тут, то там, но точно не это.

Ещё более тошно становится, когда Теру понимает, что расстроил Моба сразу после того, как тот сделал искренний комплимент его сегодняшнему образу. Не таким уж и жалким неудачником он оказался, за какого Теру принял его изначально.

И он, кажется, ждёт появления Теру каждый раз.

— Я года два уже не видел своих родителей, — выпаливает Теру и встречает нечитаемый взгляд исподлобья. — Два года назад они вернулись в город где-то на неделю, но со мной в итоге пробыли едва ли два дня. А до этого их не было вроде год, может, даже больше. Так что я знаю, что не всегда дома бывает полный порядок. Да и чёрт с ним.

— Почему они так поступили? — сипит Моб, наконец-то заинтересовавшийся Теру и его словами больше, чем своим кошмарным ковролином.

— Карьера, по большей части. Вера в мою самостоятельность — чуть меньше. Может, ещё чуток некоторые разногласия после моей ранней вспышки роста и психической активности.

— Разногласия?

— Да, знаешь, как-то немного бурно тогда всё вышло. Мои силы, хрупкие вещи вокруг, их реакция на небольшие разрушения в квартире.

— Они уехали, потому что ты сломал вещи? — непонимающе переспрашивает Моб.

Теру невесело хмыкает.

— Можно и так сказать.

Он не ожидает, что Моб полностью его поймёт, и ни понимание, ни сочувствие ему особо не нужны, тем более от него. Просто показалось вдруг, что будет честно поделиться таким же острым кусочком прошлого, который он сам расковырял в Мобе. Но каким-то неведомым образом Моб вдруг понимает, и Теру едва ли не вздрагивает, когда тот уточняет:

— Они боятся тебя?

— Может, немного, — Теру хочет, чтобы это прозвучало беспечно, но выходит слишком натянуто. Он сглатывает. — Я не хотел этого.

— Я понимаю.

Они смотрят друг на друга, и Теру подавляет желание заполнить это короткое тихое мгновение чем-то неуместным вроде нервного смеха, перехода на новую, как можно более дурацкую тему или наспех скорченной неубедительной улыбки. Ему кажется, что это может разрушить что-то непонятное и хрупкое, что только начало зарождаться здесь и ещё недостаточно окрепло, чтобы не треснуть от одного неосторожного взгляда.

Вот только это нечто по какой-то причине оказывается даже сильнее самого Теру.

— Так, у моего наставника отвратительный вкус в музыке. В следующий раз принесу кое-что поинтереснее, — говорит он, откашлявшись.

В горле непонятно першит, а в воздухе витает что-то странное. Возможно, у него начинается аллергия на какие-то бытовые химикаты. Он чувствует, как вспотел, вероятно, куртка в помещении всё же была лишней. Но она слишком хороша, и ради неё стоит перетерпеть незначительное неудобство. Она стоит того. И Мобу она тоже кажется крутой.

— Ты принесёшь свои кассеты?

— У меня вроде ничего подобного нет, но я что-нибудь присмотрю. Вдруг у нас и вкусы в музыке тоже совпадут? Было бы забавно. А вот это совсем никуда не годится.

Розоватые губы Моба снова растягиваются. Его лицо светлеет, словно Теру и не допускал никаких грубых промахов в разговоре и нападки на музыку Рейгена были хоть сколько-нибудь справедливы, а не просто заполняют собой неудобную тишину новой темой. Более простой и не связанной ни с чем, о чём они оба больше не хотят говорить.

— Тогда до твоего возвращения постараюсь их дослушать.

На полу перед магнитофоном валяется пять коробок, одна кассета продолжает проигрываться на фоне, и не похоже, что она скоро закончится. Это «Глубокая медитация для открытия пятой чакры», если кассеты и коробки не перепутаны между собой. Вся коллекция Рейгена — Теру схватил их, не думая, и планировал разобраться уже на месте. Странно. Возможно, это усугубляющееся влияние этого места, но сейчас Теру совсем чуть-чуть кажется, что тогда утром он был каким-то другим Теру.

Безмятежный взгляд Моба выковыривает из него решимость и склонность к возражениями по маленьким крупицам. Тут и правда творится что-то странное.

— Да, точно. Я как раз планировал оставить тут на время магнитофон, а то, знаешь, не хочется его таскать с собой каждый раз.

— Спасибо.

Моб продолжает улыбаться, глядя на Теру, и от этого пространство словно снова сгущается вокруг и лезет в уши, но уже не раздражающим вездесущим гулом, а в какой-то другой форме, которую невозможно различить и поймать, только впитать и позволить ей что-нибудь незаметно переставить у себя внутри.

Когда Теру, махнув на прощание рукой, идёт назад по длинному, постепенно обрастающему новизной коридору, у него кружится голова. Вроде как ещё немного тошнит, но уже не так, как когда он невольно представил себе переулок в двух лицах и трёх цветах, а как-то даже неожиданно приятно. Он решает, что это просто голод.

И правда, завтрак кажется слишком далёким от нынешнего Теру воспоминанием. Небо темнеет над городом, и воздух ещё тёплый, каким он бывает в преддверии скорой ночи, будто ватный. Теру неторопливо возвращается домой, погрузившись в свои мысли. Телефон, вновь поймавший сеть, без устали вибрирует в кармане от потока непрочитанных за день сообщений, до которых Теру пока нет дела. Там нет ничего важного. Рейген всегда звонит. Нечасто в последнее время у него находилось время вот так просто прогуляться по тёмной улице, не перепрыгивая по крышам зданий из-за спешки или просто чтобы покрасоваться. Фонари разбрызгивают вокруг себя лужи света и погружают случайных прохожих в атмосферу, схожую с атмосферой фильма о простой жизни или любви.

Всё-таки в том пространстве и правда есть что-то, что впитывается в кости.

Дома, скинув ботинки, а вместе с ними и чуть ли не десяток дополнительных килограмм, Теру хватает то, что первым попадается под руку в полупустом холодильнике, и садится за ноутбук. Нехорошее чувство так никуда и не ушло, только спряталось за новым, незнакомым и более приятным и всё ещё скребётся внутри. Теру просто нужно убедиться, что он не ошибся в выводах.

Он вводит

брат убил брата

Рицу посажен за убийство брата

Рицу и братоубийство

умер брат Рицу

и прочие формулировки одной и той же вспыхивающей в его голове картины, но, сколько бы он ни искал, результатов нет. Гложущая тяжесть сменяется облегчением.

Информацию о простой драке двух братьев-эсперов тоже найти не удаётся, словно её никто даже не заметил. Разве хоть кто-нибудь не должен был обратить внимание на что-то столь громкое? Но за вечер не удаётся найти ни единого упоминания о чём-то похожем, и Теру начинает сомневаться, была ли эта драка вообще. С памятью Моба всё настолько плохо, что он вполне мог начать непроизвольно заполнять пустоты событиями, которых на самом деле никогда не случалось. Хотя до этого, казалось бы, ему было достаточно комфортно вообще ничего не помнить. Но разве это нормально?

Свои собственные способности Теру не демонстрирует в школе ради эффектного образа, но Рейген, например, избрал другой путь. Теру начинает искать информацию об эсперах, которые когда-либо были замечены в городе Приправ, и падает в кроличью нору.

Первой выскакивает броская реклама сайта консультаций по «Духам и всему такому прочему» и фотография Рейгена с глупым пробором и прямой спиной, натужно улыбающегося в камеру. Одна из самых неудачных его фотографий, но Рейген считает, что на ней он выглядит максимально располагающе, а потому Теру не спорит. Сразу следом за ним — реклама офиса Дозена Рошуто в строгом чёрном костюме с куда менее приятной, но более хищной улыбкой. Теру этот образ казался более удачным, но, смотря на него сейчас, он решает, что в более мягком виде есть своё непонятное очарование. Рошуто выглядит так, словно способен переписать квартиру бабушки в счёт изгнания одного-единственного духа-кукурузника.

Дальше идут Кирин Дзёдо, которого Теру видел по телеку, и какой-то Баншомару Шинра, о котором он никогда раньше не слышал, тётка, успеху книги которой Рейген очень завидовал, и ещё целый ворох практикующих экстрасенсов всех мастей. И всё это реклама, а потому Теру копается дольше, пока не находит что-то, действительно похожее больше на свидетельства очевидцев, чем на проплаченные отзывы.

Большинство свидетельств звучат, конечно, натянуто. Менеджер магазина у дома, поднявший производительность своей точки на сорок шесть процентов и проворно раскладывающий товар по полкам с помощью телекинеза? Чушь для повышения посещаемости сети. Какой эспер, будучи в здравом уме, довольствовался бы такой скверной работой? Байка про подозрительно успешный цветочный магазин, славящийся всегда идеальными пышными растениями, по слухам, выращенными не без помощи паранормальных сил, идёт туда же.

Дальше что-то более туманное, но при этом более личное. Фотографии двух согнутых ложек, которые, как клятвенно уверяет пользователь, силой мысли согнул его дядя. Чья-то семья одно время проживала рядом с медиумами, и посещающие тех духи часто шумели и мешали спать по ночам. Чей-то бывший одноклассник знал парня, который утверждал, что его мама в детстве встречалась с инопланетянами, которых для неё призвали её школьные друзья. Соседский ребёнок попросил улыбчивую соседку оживить его любимое пугало, и теперь он бегает с новым соломенным другом по полям и они вместе распугивают ворон.

Всё это звучит нелепо, но Теру, сам того не замечая, листает ветки форумов вплоть до самой темноты. Люди рассказывают друг другу самые громкие небылицы. Коллега, что всегда вытягивает выигрышный билет в лотереях и дарит их попрошайкам на улицах. Случайный попутчик в ночном автобусе, прикуривший сигарету от своего пальца. Слухи о лаборатории, которая искала сверходарённых детей когда-то очень давно.

Истории про странную, выдуманную, как будто бы параллельную реальность, где эсперы живут бок о бок с обычными людьми, не пряча и не кичась своими силами. Теру плетётся в ванную, чтобы умыться и почистить зубы, глаза уже слипаются. Когда он наконец падает в кровать, ему снится незнакомый мир, и где-то в нём, спрятанный ото всех глаз, мальчик с ровно подстриженными волосами заговорщически улыбается ему, словно знает какой-то его секрет.

Chapter Text

Вокруг места Теру привычно толпится кучка одноклассников и смотрит на него с восторженным блеском в глазах. Кажется, тут даже затесался и кто-то из соседних классов. Это стандартная картина обеда. Магазинный бенто Теру уже доел, и на вкус он оказался даже неплох. Давненько он уже не покупал себе обед в школу сам. Девушки занимают немало времени, но и от них всё же бывает какая-то польза.

Так что сегодняшнее внимание толпы сосредоточено не на том, какой красивый бенто преподнесла Теру очередная девушка, и даже не на том, как хорош он сам, поедающий бенто, хотя второе уже ближе к сути.

— Офигенно! Покажи ещё, Теру-кун! — кричит восхищённая любящая толпа, и Теру великодушно подыгрывает.

Игральные карты прыгают в руках так естественно, словно он тренировался управляться с ними долгие часы, даже дни, до идеала оттачивая ловкость и точность движений. Он тасует колоду, попутно разворачивает из неё многогранные звёзды, перекидывает из одной руки в другую мостом и вытворяет всё, что придёт в голову, чего он даже не видел в роликах в интернете, и устремлённые на него глаза горят неприкрытым восторгом и изредка — завистью, но Теру не против. Он — король любой вечеринки, центр внимания любой аудитории, точка притяжения взглядов всех вокруг. Конечно, ему не могут не завидовать.

— Это твоя карта?

— О, боже! Да! Ты великолепен!

Завершающим штрихом становится тёплая, совсем не заносчивая — в этом спектакле оно ни к чему — усмешка на лице. Ему аплодируют так громко, что звонок, оповещающий о конце обеденного перерыва, с трудом пробивается через шум и рукоплескания. Толпа неохотно разбредается. Кто-то бросает напоследок в сторону Теру взгляды, полные веселья и благоговения, но Теру делает вид, что слишком занят, убирая карты обратно в сумку.

Это маленькое обеденное представление не было запланировано изначально, но раз уж Теру взял карты с собой в школу, то почему бы и не попрактиковаться с ними на публике? Кроме карт и шахмат дома не удалось найти больше ничего, во что можно было бы поиграть вдвоём. А в шахматы Теру играть не умеет, и вообще они не крутые. Вчера он решительно перерыл все шкафы, в которые раньше заглядывал нечасто, но ничего интересного найти так и не смог. Только коробки с непонятным хламом, горы постельного белья и оставленная родителями одежда, которая не уместилась в чемоданы. В любом случае карты тоже вроде как неплохое развлечение.

Ещё одним разочарованием вечера поисков по квартире стало то, что музыкальных кассет у него и правда совсем нет. Только старые диски, и те с фильмами, да несколько отцовских виниловых пластинок в подарочной упаковке. Претенциозный выскочка любит делать вид, что разбирается в музыке и тонко чувствует её звучание. У него даже специального проигрывателя-то нет, совершенно бесполезный хлам. К счастью, Теру знал пару ребят, которые увлекались музыкой, и те услужливо сообщили адрес ближайшего музыкального магазина. Оказалось, что старые кассеты всё ещё популярны и найти их можно без труда, нужно лишь знать, где искать. Кто бы мог подумать.

Туда Теру и направляется сразу после уроков. Возле ворот приходится отбиваться от трёх навязчивых приглашений посидеть в кафе, совсем недалеко и хотя бы ненадолго, и послать Эдано самого разбираться с Красным перцем. Там банда состоит всего-то из четырёх человек, а он даже с ними без Теру справиться не в состоянии? Ну что за позор. По школе начали ходить слухи, что Теру снова встречается с девушкой из другой школы. Он предпочитает не комментировать это. Вполне вероятно, что их источник — Минако-чан и скоро они выльются во что-нибудь неприятное. Теру оставит её глупые идеи голословными, хотя ему сложно представить, как они могут навредить его репутации. Где он, а где Минако-чан? В отличие от его, её слабая поверхностная популярность держится исключительно на милом личике и искусственном прохладном поведении. Она хотела бы слыть прекрасной снежной королевой Чёрного Уксуса, но Теру знает, как легко рушатся подобные шаткие образы, стоит сбить с них немного пустой спеси.

Когда Теру уже подходит к музыкальному магазину, в кармане звенит телефон. Офис Рейгена совсем в другой стороне, да и времени, чтобы мотаться по всему городу в течение дня, у Теру не так много, так что, когда он видит имя наставника на экране, брови непроизвольно хмурятся.

— Да?

— О, Теру, привет! Хорошо, что ты ещё в сети. Хотел спросить, а ты, случаем, не знаешь, куда делись магнитофон и комплексный курс глубоких медитаций?

Ах, точно. Это. Нечасто Теру чувствует себя достаточно застигнутым врасплох, чтобы начать нервничать, но это как раз один из тех случаев. Что, естественно, немного глупо. Рейген купил магнитофон, чтобы использовать его для помощи клиентам. Технически Теру тоже работник офиса, как раз этим и занимается, так что на самом деле нет ни одной причины, почему он не мог бы его взять. Вопреки этому очень разумному и логичному доводу, ладони Теру потеют.

— Я одолжил их. Там жутко гудят лампы, и от них болит голова, так что я включаю музыку, чтобы они не давили на мозги.

— Ага. Но ты так и не вернул его обратно. Я имею в виду, ты же там не целыми днями торчишь. Почему не занёс их в офис на обратном пути?

— Нет, я оставил всё там.

— Там?

— Да.

— И под “там” ты имеешь в виду призрачный отдел, а не кабинет Кудо-сана, например, я правильно понял?

— Да!

— Зачем?

— Он попросил меня.

В образовавшейся паузе Теру чувствует себя неоправданно глупо. Но он не должен так себя чувствовать! Он всё делает правильно, он проявляет гибкость и втирается в доверие к духу, чтобы успешно завершить задание. Здесь нет поводов для неловкости, и всё же Теру всё равно чувствует внутри себя непонятный унизительный жар.

— Ты имеешь в виду Кудо-сан? Он попросил тебя?

— Нет, Моб. Ему понравилась музыка, и я оставил ему послушать кассеты. И магнитофон.

— Дух. Ага. Ладно, я понял. И ты оставил ему мой магнитофон насовсем?

— У меня нет своего! — рявкает Теру в трубку и тут же осекается. — Я хотел вернуть магнитофон в офис, но он попросил его оставить. Мне пока нечем его заменить, извините.

На другом конце раздаётся короткий вздох, но последующий голос Рейгена всё ещё довольно мягкий, словно он совсем не сердится. Так врослые разговаривают с расшалившимся детьми на детской площадке.

— Тогда пока без медитаций, значит. Ничего, у меня богатый опыт и огромный арсенал других практик. Просто в следующий раз предупреждай заранее, ладно? Чтобы я хоть подготовился немного, а не обнаруживал пропажу за пять минут до назначенного сеанса.

— Извините. Я верну его потом.

— Хорошо. Удачи с этим Мобом. И не позволяй ему бушевать и портить моё имущество!

Теру не помнит, в какой момент он задержал дыхание, но, когда звонок завершается, он с облегчением выдыхает. Ожидаемого негодования не было и в этот раз. Нет ничего странного в том, что Теру его немного опасается. Рейген сильнее и могущественнее его, и он взрослый, а взрослые постоянно бывают чем-то недовольны. И всё же за всё время, что Теру знаком с Рейгеном, тот ни разу не обрушивал на него своё недовольство всерьёз. Возможно, к этому уже стоит привыкнуть, но пока никак не получается. И это нормально, разумно, Теру просто всегда ко всему готов, вот и всё.

В магазине неисчислимое множество кассет, выстроенных в длинные плотные ряды. На тщательный выбор у Теру может уйти уйма времени, а потому он вытаскивает первые попавшиеся кассеты с более-менее знакомыми названиями групп и спешит на Кориандровую улицу чуть ли не бегом.

Оно того стоит. Музыка, куда более ритмичная и живая, что-то на стыке хип-хопа и джаза, заставляет пространство вокруг словно вибрировать, и, в отличие от тоскливого беспробудного гула, это вибрации жизни. Широко распахнутые глаза Моба устремлены на магнитофон. Он сидит перед ним на корточках, и звук льётся ему прямо в лицо, пока он наблюдает за вращением плёнки, словно в ней заключены все нераскрытые тайны, которые только могут его интересовать.

— Ну как? — спрашивает Теру.

Он уже знает. Он видит интерес в том, как ранее малоподвижная фигура Моба покачивается в такт музыке на носках. Теру и сам замечает, что начал непроизвольно притопывать ногой, но ему хочется услышать ответ прямо из уст Моба.

— Это так круто. Намного лучше предыдущих кассет. Я совсем забыл, какая бывает музыка.

Моб поворачивается к нему, и впервые Теру замечает, как лампы рассыпаются в его глазах бликами. Раньше они казались безжизненно-матовыми, отделёнными от мира плотной пеленой. Так он выглядит намного лучше. Теру откашливается.

— Ну естественно. Я же говорил, что кассеты Рейгена по сравнению с нормальной музыкой полная дрянь. Видишь, я всегда прав!

— Да, ты прав, — соглашается Моб.

То ли от крутизны Теру и его кассеты, то ли от непрерывной работы магнитофона тут снова становится слишком душно. Глаза Моба как-то слишком сильно сияют, и Теру срочно нужно отвлечься.

— Я принёс ещё кое-что!

Пока он роется в сумке в поисках колоды, Моб поднимается обратно на ноги и наблюдает. Теперь они стоят ближе, чем раньше, почти на том же расстоянии, как в первый день, когда они играли в камень-ножницы-бумага. Кажется, что это было давно. Наверняка очередное временное искажение, случающееся тут.

Уверенным движением под заинтригованный взгляд Моба Теру вытряхивает колоду из коробки в руку. Карты перетекают плавным завораживающим потоком и по мановению пальца расправляются в широкий веер, словно распускающиеся в ускоренной съёмке цветы хризантемы, чтобы снова эффектно схлопнуться назад. Теру играет с колодой ещё немного, прежде чем замечает, что прежняя заинтересованность исчезла с лица Моба без следа.

— Что, тебя такое не впечатляет? — уязвлённо спрашивает Теру..

— Смотрится неплохо. Но ты ведь используешь для этого свои силы. На самом деле ты не умеешь делать такие штуки без них?

— А какая разница? Зачем мне уметь что-то делать без применения сил, если они у меня есть? Это же глупо!

— Но тогда в этом нет ничего особенного. С силами получается слишком просто, даже стараться не нужно. Ты просто… как будто делаешь что-то слишком простое, не знаю, — пожимает плечами Моб.

В ужасе Теру кажется, что он падает куда-то вниз с высокой-высокой вершины, на которой спокойно восседал ранее.

— Но остальные-то так не могут! И не смогут никогда, сколько бы ни старались!

— Я могу, — Моб протягивает руку, и карты вырываются из хватки Теру, перетекая в его сторону так же идеально плавно, так же ловко, как прыгали в руках Теру. — Видишь? Ничего сложного. Довольно скучно на самом деле.

Сделав петлю вокруг головы Моба, карты устремляются обратно к Теру и аккуратно складываются ровной стопкой на его ладони. Теперь они, словно раскалённые угли, жгут кожу, и Теру продолжает своё метафорическое падение. Он хочет прекратить это. Он вспоминает, как раздражал Моб его ещё совсем недавно, и в этом он совсем не изменился, но по какой-то причине Теру не может больше реагировать на его слова так, как раньше. Раздражение распалось на стыд и непонятную горячую тяжесть в груди, и Теру не может понять до конца, откуда она взялась. Всё, что он знает, — ему нужно немедленно остановить это, но он не знает, как. Аргументов против глухой обороны Моба в этом вопросе у него нет.

— Если ты думаешь, что это всё, на что я способен, то это не так! Вот, выбери любую карту!

Из протянутой колоды Моб послушно достаёт карту и смотрит на неё.

— Это…

— Не называй! Просто запомни и верни в колоду.

Её Теру сковывает отдельной аурой и гладко встраивает в основной ряд, перетасовывая карты между собой. Теперь он чувствует себя глупо, проделывая такую сцену перед нисколько не впечатлённым Мобом, но этот трюк требует особой концентрации, на которую вряд ли способен рядовой эспер! Он должен контролировать одну карту отдельно от остальных и при этом не нарушать синхронного движения всей колоды. От Теру требуется чуть ли не ювелирная точность. Это мастерство! Впечатляющий телекинетический контроль! Да после подобного представления Рейген бы уже объявил его не только своим преемником, но и своим наследником, и всё же Теру решил первым продемонстрировать его Мобу!

— Это твоя карта! — победно восклицает Теру, выудив её из колоды и заставив парить прямо перед лицом Моба.

— Ну да, это она.

От усердия у Теру вспотел лоб и слегка сбилось дыхание. Он всегда был уверен в своих силах, но нечасто ему было нужно преобразовать их во что-то впечатляющее и красивое. На этом поле практики у него не так уж много, и он правда постарался! Вот только Моб смотрит на свою карту с полным отсутствием интереса, как и раньше.

— Хочешь сказать, это тоже для тебя скучно?

— Ты снова использовал свои силы. Не понимаю, в чём разница.

— В синхронности и точной концентрации! Я контролировал твою карту отдельно от остальной пятидесяти одной! И для того, кто не видит ауры, это выглядело бы так, словно и нет никакой отдельно захваченной карты!

Теру с досадой возвращает карту в колоду, когда Моб и бровью не ведёт на его объяснение.

— Я вижу. То есть, наверно, хорошо, что ты рад, что так умеешь. Но это всё равно просто телекинез. Наверно, я просто не тот, кого можно таким удивить, раз я тоже так умею.

Если это попытка его подбодрить, то она несвоевременная и лишняя. От неё Теру даже хуже. Такое пренебрежение его способностями просто немыслимо. Даже Рейген ещё ни разу их так явно не принижал. “Просто телекинез”! Да миллионы, миллиарды людей отдали бы всё, чтобы хотя бы попытаться приблизиться к его уровню, а для какого-то потерянного духа они вдруг ничего не значат!

— Да ты сам-то хоть когда-нибудь встречал кого-то, кто умеет всё это без телекинеза, раз уж у нас так зациклен на этой теме?

Моб и правда задумывается.

— Мне кажется… О, точно! Мой папа! Папа умеет показывать карточные фокусы. И у него нет сил, — лицо Моба озаряет улыбка.

На этот раз Теру она не очень-то и радует.

— Отлично. Вспомнил что-то о своём отце, самое время.

Горечь слов оседает во рту. Надо же, как удобно, бессильный отец и глупые фокусы выскочили, словно чёрт из табакерки, аккурат тогда, когда представился удобный случай снова утереть Теру нос. Какое невероятное совпадение.

Мелочная злость немного притупляется, когда Моб, то ли не расслышав явного недоверия в голове Теру, то ли просто не обратив на него внимания, продолжает улыбаться. Становится даже немного стыдно.

— Да, я совсем забыл. Приятно снова это вспомнить. Спасибо, Ханазава-кун, — добивает Моб и смотрит на Теру с обезоруживающей радостью.

Что бы ни гноилось в сердце Теру, досада или же что-то ещё, что только притворялось ею, терзавшее его, сколько он себя помнил, оно неожиданно отступает под натиском удушающей тёплой волны, накатившей откуда-то изнутри. Так резко, что Теру чувствует себя даже немного дезориентированным от непривычной пустоты там, где раньше зудела заноза, так глубоко впившаяся в его самолюбие, что была от него практически неотделима.

— Да не за что.

Смотреть на Моба вдруг оказывается слишком сложно. Вместо этого Теру шарит взглядом по узору обоев до тех пор, пока не начинает рябить в глазах. В голове друг за другом выскакивают самые нелепые мысли: от идеи самому научиться показывать фокусы без телекинеза до того, что этой яркой благодарности Моба он всё-таки не заслужил. Всё вышло как-то случайно, не благодаря, а вопреки действиям Теру, снова слишком зацикленного на себе. Он как будто обманул Моба и теперь совсем такому раскладу не рад.

Хотя в этом и заключается его задание. Его план. Он вообще не должен чувствовать себя чем-то обязанным обыкновенному духу. Ему должно быть плевать, что дух о нём думает и считает ли его крутым. Но почему-то теперь это не так.

— Так ты просто хотел показать фокус? — вырывает его из мыслей вопрос Моба, и Теру встряхивается и снова смотрит на него.

Он больше не улыбается, и следов бурного интереса, с которым он поначалу наблюдал за Теру, громко анонсировавшим свой последующий громкий провал, тоже уже нет. Есть что-то другое, приглушённое, не до конца различимое, не разочарованное и не мёртвое, и от чего по телу Теру проходит странный зуд. Он уже видел этот взгляд, но мысли в голове мечутся и не дают себя поймать, а потому понять его сейчас сложнее, чем убедить Рейгена поднять ему ставку, не опустившись до попрошайства.

— О, нет, ха-ха! — ещё один нервный смешок выпрыгивает изо рта без согласия, заставляя Теру чувствовать себя скорее болваном, чем уверенным в себе эспером. — Думал, мы сможем немного поиграть. Что скажешь?

Он не должен спрашивать, он должен утверждать, давить и навязывать, именно так он всегда и поступает, но прежняя самоуверенность куда-то пропала, остался лишь хлипкий, качающийся под ногами фундамент. Теру пытается балансировать на нём, сохраняя тот же вид, но выходит так себе. Как там он выразился? “Я был слишком подавляющим”?

Признавать это неприятно, но Теру согласен. Моб и правда мог быть подавляющим, Совсем чуть-чуть, ведь Теру тоже не пальцем деланный, но крупица правды в его словах нашлась. И Теру не может поверить, что от этого начинает бурлить его кровь. Как оказалось, встреча с кем-то, кто мог дать ему отпор, подстегнула и оживила его так же, как он сам оживил увязшего во времени Моба. Больше никак не объяснить эту странную внутреннюю дрожь перед несокрушимостью духа.

— А во что будем играть?

Моб, разрушая построенную в голове стоическую иллюзию, неловко топчется на месте. Теру брезгливым взглядом проходится по покрытому непонятными пятнами ковролину и присаживается на корточки, чтобы хорошо его рассмотреть. К его удивлению при приближении тот оказывается не таким уж и грязным. Расплывшиеся по его поверхности пятна сухие и больше похожи имитацию или застарелые разводы, чем на реальные загрязнения. На самом деле на ворсе, если присмотреться, нет ни крупицы сора, словно только утром по нему тщательно прошлись мощным пылесосом. Небрежность окружения, стоит обратить на неё пристально внимание, оказывается иллюзией, просто картинкой, что только создаёт нужное впечатление. Как декорация в сновидении, такая же смазанная и не детальная.

Больше не опасаясь за чистоту формы, Теру плюхается прямо на пол, и Моб недолго думая осторожно присаживается напротив.

— Да во что угодно. Джин реми, пикет или дурака. Во что умеешь?

Моб рассеянно моргает на карты в его руках.

— На самом деле я плохо помню, как во всё это играть, — бормочет он, и Теру снова чувствует, как на мгновение теряется.

— Эй, я могу научить тебя заново! — поспешно заверяет он.

— Тогда давай.

Всё возвращается на место, стоит Мобу согласно кивнуть, и пол под ногами по-прежнему твёрдый, а стены стоят на своих местах, такие же противно-жёлтые и далёкие.

“Здесь что-то не так”, — в который раз думает Теру, но эта мысль теряется снова и снова, когда Моб внимательно смотрит на него. Он поглощает её, как это пространство поглотило силы Теру, когда он пытался ими воспользоваться. Или это и тогда был Моб. Очеловеченная чёрная дыра, отгороженная от мира пойманным в её гравитационное поле кусочком реальности.

Они играют во все игры по очереди, в порядке угасания уверенности Теру в точности припоминаемых правил. Те, что вспомнить так и не удаётся, Теру на ходу заменяет выдумками собственного сочинения, очень удачно поворачивающими исход игр в его пользу. Моб на это лишь хмыкает. Сложно сказать, замечает ли он мелкие несостыковки в правилах, их противоречивость и то, как Теру периодически пытается их очень криво подгонять друг под друга, чтобы игра продолжала работать. С таким же выражением лица он может просто наблюдать, как Теру вертится, как уж на сковородке, и молча потешаться над ним про себя. Это заставляет Теру нервничать ещё больше. Он снова обыгрывает Моба в своих же играх и чем дальше, тем сильнее начинает волноваться.

Да, и раньше Теру побеждал всегда, за что бы ни взялся, но тут другой случай. Он снова жульничает, но на этот раз выходит как-то даже почти не специально. Когда он в очередной раз натыкается на пробел в знании правил, то действительно пытается вспомнить, что нужно делать на самом деле. Вот только Моб всё это время неотрывно наблюдает за ним, похожий на удава, и Теру снова психует и правда думает о том, чтобы придумать что-то более честное, но в то же время ему очень, очень хочется доказать Мобу, что он всё-таки крутой. Что он побеждает, что он хорош не только тогда, когда использует свои силы, раз уж Моб, как оказалось, так не считает. И Теру снова врёт, обыгрывает, жульничает, а Моб наблюдает за этим. И невозможно понять, что за мысли скрываются в его голове.

Из-за этого Теру продолжает чувствовать себя дураком. Но, как ни странно, ощущается это совсем не так, как обычно, когда стыд оборачивается вокруг шеи удушающей тяжестью, наоборот. Теру заполняется изнутри лёгким газом, словно его силы выходят из-под контроля и пытаются оторвать его от земли, чтобы он парил над полом, как воздушный шарик.

А Моб либо не замечает, либо совсем не против проигрывать партии одну за другой, либо его в принципе не слишком волнует обычное карточное жульничество, если в этом не замешан телекинез. Это так странно. Он такой странный. Теру непривычно пытаться блеснуть чем-то ещё, не связанным с экстрасенсорными способностями. Он делает неуверенные шаги по тонкому льду, и тот опасно трескается под ногами. Он так очевиден в этом, его походка глупая, а под ней толстая паутина трещин, и всё это невозможно не заметить даже издалека. Но Моб смотрит так, словно не замечает. Сильное, страшное, захватывающее чувство. От него раздувается грудь, заплетается язык и сбиваются с маршрута мысли. Под ним Теру чувствует себя очень маленьким.

Теру трясёт головой. Он снова увяз внутри себя, Моб продолжает наблюдать за ним, а битые карты между ними лежат, кажется, уже пару минут.

— Почему не берёшь? Твой же король, — подавляя зевок, спрашивает Теру.

Он щурится на карты на руках. Он действительно сам взял все эти карты или это какая-то гадкая уловка Моба? Он не помнит. Последнюю пару партий, стоит ему моргнуть, в руках снова появляется что-то, чего он вроде как не брал. Но не похоже, что Моб склонен к жульничеству. Голова тяжёлая, тяжелеют и веки, но Теру усердно моргает и держит глаза широко открытыми. Не время клевать носом, он как раз хотел продемонстрировать, как он может одержать победу даже с форой в три карты. Но разве у него была шестёрка бубей? Она как-то совсем не вписывается в построенный ранее план.

— Я до этого потерял три хода подряд.

— И что?

— Теперь я не могу брать королём, пока не побью тебя другой картой.

— А, правила. Да. Хм, — спохватившись, соглашается Теру, и возбуждённая нервозность снова отгоняет от него сон.

Потому что Моб продолжает смотреть на него, и Теру всё никак не может понять, что выражает его взгляд: насмешку, недовольство, недоумение или любопытство.

— Ты сказал, что это называется “импичмент”, — продолжает Моб, и у Теру всё внутри зудит и не может найти себе места.

— Я вспомнил, всё так и есть.

— Это очень интересное название, Ханазава-кун.

Воротник школьной рубашки влажный и прилегает к шее неприятным холодным прикосновением. И он, и этот взгляд, и внутренняя дрожь разрывают ослабленное внимание Теру по частям. Он ощущает себя воспалённо-беспокойным, но при этом каждое страшное или неприятное чувство, каждый укол непривычной неуверенности как будто разбавлены тянущими, сладкими примесями, а потому Теру больше втягивается. Он даже не против выставить себя немного дураком перед изучающим взглядом, а в следующую секунду он снова готов замкнуться, болезненно неуверенный в себе. Когда это началось?

— Ты так думаешь? Тебе не нравится? — спрашивает Теру и тут же начинает ненавидеть то, как неуверенно звучит его голос и как стремительно он теряет образ, который выстраивал годами и в который искренне верил сам.

Он оказался хрупким и слетает с Теру, как луковая шелуха. Теру не может больше делать вид, что на самом деле ему неважно, что думает Моб, потому что вдруг оказалось, что всё-таки важно.

— Я не говорил этого. Просто забавно.

Взгляд Моба отпускает Теру и возвращается к картам, и вместо него теперь всё внимание захватывает интригующая лёгкая улыбка на губах. Теру глупо и растерянно улыбается в ответ, чувствуя себя и победившим, и проигравшим, и помилованным одновременно.

— Спасибо! То есть, мне тоже нравится. Игра. И вот такие э... события. И их названия. Тоже.

— Так ты берёшь? — снова спрашивает Моб, и тогда Теру замечает, что снова завис, просто уставившись на него.

— Ой, да.

— Ты уже устал?

— Нет, конечно. С чего ты взял? Думаешь, у меня меньше выносливости, чем у тебя? — усмехается Теру.

— Мне не хочется спать. И есть, и пить, и в туалете я не нуждаюсь. Так что мне не кажется это справедливым сравнением.

— Да, я знаю. Просто подумал, что ты имитируешь что-то из этого иногда, раз уж ты… ну, — Теру щелкает зубами, обдумывая, как можно выразиться помягче. — Просто живые люди всё это делают регулярно.

Моб совсем не выглядит обиженным или обескураженным от его слов. Наоборот, он кивает, пропустив мимо ушей невольный подкол и сомнение Теру в его “живости”.

— Я знаю. Я тоже делал это до того, как оказался здесь. Но я всё равно не чувствую, что как-то изменился с тех пор. Я видел духов, знаешь ли. Я не мёртв.

Это всё ещё за пределами понимания Теру, но больше спорить он не решается. Конфликты их никуда не приведут — Моб не просто упрям, он несгибаем в этом вопросе как минимум, а как максимум — во всём без разбору. Наверно, главная его черта, которую Теру назвал бы самой раздражающей, если бы кто-то спросил его чуть раньше. Но больше ссориться с Мобом Теру не хочет и ещё больше не хочет расстраивать его. Нет ничего плохого в том, что Моб и дальше будет отрицать свою смерть. Никому от этого хуже не будет.

Задумавшись, Теру снова широко зевает. Вообще-то Моб прав — он и правда долгое время борется со сном, и с каждой партией эта битва становится всё тяжелее. Заметив это, Моб кладёт свои карты в общую кучу.

— Ладно, ты прав, мне пора уже. Но я приду завтра, и мы продолжим!

— Хорошо, я подожду. О, а насчёт кассет?

— Оставляй и слушай, мне они не нужны, — отмахивается Теру.

Он пытается снова напустить на себя небрежный вид. Убирает карты обратно в сумку, поправляет одежду и совсем не смотрит в сторону Моба. И так уже хватит, вышло слишком много. Вопреки его желанию, движения выходят ломаными, тяжёлыми, а не эффектными и элегантными, какими он привык их чувствовать. Всё тело какое-то неловкое и совсем не его.

И всё же, уходя, он не может не обернуться. Моб уже привычно машет рукой на прощание, и Теру со странным чувством, сжимающим грудь, машет ему в ответ так же нелепо.

Когда он выходит наружу, офисы пусты. Лампы над головой перестали гореть еще в переходе, отчего под конец пути Теру плетётся в полной темноте, норовя вписаться носом в непредсказуемо вырастающие на пути стены. Из окон с улицы брызжет немного света, не добираясь до глубины этажей. Теру нередко возвращается домой поздно, но сейчас, кажется, уже ночь.

Проснувшийся телефон начинает неудержимо вибрировать от уведомлений, и Теру замедляет шаг, чтобы проверить, не случилось ли чего важного в его отсутствие. С удивлением он обнаруживает несколько пропущенных звонков от Рейгена. Последний из них — девять минут назад, а потому Теру перезванивает ему сразу.

— Теруки! Ты в норме? Уже за полночь, а ты всё время недоступен! Что стряслось?

— В призрачном отделе не ловит.

— Так ты всё это время там торчал? Чем ты был занят?

— Мы играли в карты. Болтали. Не знаю, просто проводили время, — говорит Теру, выходя на улицу.

Холодный ночной воздух освежающе выдыхает в нагревшиеся ни с чего лицо и уши, и Теру нервно передёргивает плечами.

— Ого. Долго же ты с ним сидишь, оказывается, — не унимается голос Рейгена, распаляя жар и неудобное раздражение Теру ещё ярче.

Он чувствует себя непонятно, неловко и особенно не настроенно на дежурные подколки Рейгена. Почему-то очень хочется вдруг ощетиниться и защитить себя, как будто кто-то нападет на что-то внутри него, пусть он прекрасно понимает, что это иррациональное чувство.

— Вы что-то хотели? — шипит Теру, недовольно топая в сторону дома и сердито оглядываясь вокруг.

Улицы пусты, и пара редких прохожих видны где-то вдалеке. И всё же кажется, что он всё ещё на ладони у любого, кто решит посмотреть в его сторону. Как будто его неловкость высечена люминесцентной краской прямо на спине.

— Знаешь, Теру, ты всё-таки мой подчинённый, и это дело остаётся под моей юрисдикцией. И я должен быть в курсе всего, что у вас там происходит.

— Чего?! — почти взвизгивает Теру, густо заливаясь краской.

— Да, именно так! Не думал же ты, что я просто брошу тебя на произвол судьбы? Конечно, нет. Тут нужна твёрдая рука, которая мягко направит тебя в нужною сторону.

— Какую ещё сторону? Не нужна мне никакая рука, у меня всё под контролем!

— Теру, Теру, Теру. В таких делах нужен комплексный подход. Разве не говорил я, что чем больше сил ты вкладываешь в дело клиента, тем большую благодарность ты получаешь в ответ?

— И тем больше чек.

— Вот именно! Короче, не забудь, теперь каждый раз в конце дня тебе нужно будет отчитаться передо мной о том, как прошёл твой выездной рабочий день и были ли какие-то эксцессы.

— И всё? Мне теперь нужно писать дурацкие отчёты помимо домашки?

— Да звонка вполне хватит, не кипятись ты так. Просто позвонишь, скажешь, всё ли в порядке, и пойдешь себе дальше домой решать математику или что там у вас.

— Каждый день?

— Абсолютно.

— А вам высыпаться не надо?

— Конечно, надо! Как и тебе вообще-то. Так что с завтрашнего дня тебе нужно успеть отчитаться до, — Рейген делает драматическую паузу то ли для эффекта, то ли для того, чтобы подумать, — до вечернего выпуска новостей! Договорились?

Весь красный, взбудораженный внезапным вниманием к своим делам с Мобом и сбитый с толку Теру не сразу понимает, к чему на самом деле ведёт Рейген. Но, когда до него наконец доходит, он даже не возмущается. Скорее наоборот, испытывает облегчение от того, что на самом-то деле ему не нужно будет пересказывать всё, о чём они с Мобом говорят и чем занимаются и как глупо Теру себя порой рядом с ним ведёт.

— Вы назначаете мне комендантский час?

— Что-о? Нет, конечно, нет, просто добавляю тебе рабочих обязанностей. Я должен быть в курсе, где и чем заняты мои подчинённые, иначе каким бы я был начальником? Какие отзывы бы обо мне писали в сети? Даже представить страшно. Хорошо, что я не такой!

— Пф, ладно. А что насчёт доплаты за дополнительную работу?

— А-а-а? Что-то сеть опять прерывается, тебя совсем не слышно! Наверно, опять какая-то авария. Будь-ка поосторожнее по пути домой.

Закатив глаза, Теру захлопывает телефон.

Chapter Text

Она ходит в закрытую частную школу для девочек. Те, чьи дома находятся ближе к Гвоздичной, считают, что она из Фасолевой, а те, кто живёт в стороне Фасолевой, — что из Гвоздичной. Она невероятно красива, скорее всего модель, а ещё она является дочерью какого-то важного чиновника или даже главы большой компании, и до недавнего времени её прятали, как сказочную принцессу. Они встречаются тайком ото всех, подальше от чужих глаз и слежки вездесущих телохранителей, нанятых её строгим отцом, который считает, что ей ещё рано заводить отношения. Но Ханазаву Теруки ничто не может остановить!

Именно так слухи описывают таинственную девушку, к которой Теру сбегает каждый день, как только заканчиваются уроки. Они очень неправы практически во всём, но каждый раз, когда кто-нибудь рядом с Теру намекает ему о его маленьком секрете, Теру начинает подозрительно нервничать, что в итоге только подкрепляет эти глупые догадки.

Порой он замечает, как кто-нибудь полузнакомый пытается незаметно проследовать за ним, наверняка чтобы выяснить, кем же всё-таки является таинственная разлучница, о которой гудит вся школа. Теру приходится делать небольшой крюк, скрыться в переулке и оттуда махнуть на крышу, чтобы оторваться от преследования. Это должно его раздражать, но на самом деле даже веселит. Это даже напоминает Теру выдуманные препятствия, которые он, по всеобщему мнению, регулярно преодолевает, чтобы добраться до своей новой пассии.

Многие вещи, которые доселе казались ему раздражающими, бессмысленными, глупыми или не стоящими внимания, в последнее время таковыми казаться перестали. Даже это здание, дом шестнадцать по Кориандровой улице, выглядит не так уж плохо. Если хорошо к нему присмотреться, можно найти в нём и его окружении особое обшарпанное очарование чего-то, близкого к разрухе или полураспаду. Его окутывает флёр полузаброшенности, и от этого он кажется пустым, даже когда улица полна людей. Словно влияние пространства, спрятанного здесь, распространяется всё дальше за пределы четвёртого этажа.

Иногда Теру чувствует себя чуть более безрассудным, чем обычно, и делает то, чего раньше бы для себя не допустил. Пытается забить гол на физкультуре сам, невзирая на то, что на него всегда направлено всеобщее внимание. В такие моменты все вокруг вдруг перестают существовать и иметь какое-либо значение. Есть только он, ворота, мяч и и миг внезапного осознания, что он вообще-то может. Он достаточно способный, чтобы идти не только по проторенной дорожке. В нём клокочет непонятная радость, и от этого он чувствует себя лёгким и более не обременённым кажущимися сейчас бессмысленными установками, под гнётом которых он всё это время ходил. Некоторые из них достаточно утомительные на самом деле.

Требовательный поток сообщений Эдано вырывает из приятных недооформленных мыслей, в которых Теру теряется, пока идёт и невидяще пялится вверх, где над ним синеет глубокое небо, обрамлённое по краям шелестящими кронами. Он не может сказать, о чём конкретно думает в такие моменты. Мысли в лодке без вёсел несутся течением в потоке случайных образов и воспоминаний о недавних днях. Чаще всего они связаны с Мобом, музыкой и разрушенными карточными башнями, пропитанными тонким чувством удовлетворения от взаимной неудачи.

“Лидер Красного перца зазнался”, — сообщает Эдано, если совсем кратко. Это значит, что он не может справиться с ним самостоятельно. Снова. Теру останавливается, большой палец нерешительно зависает над клавиатурой прежде, чем он всё же печатает:

“разбирайся с ним сам. я пока в отставке”

Его банда — символ его силы. Он так решил. Но сейчас Теру приходит к выводу, что вся эта возня вообще не имеет особого смысла. И поворачивать назад, чтобы в который раз отвесить пару отрезвляющих ударов банде Красного перца, которая ему на самом деле нахрен не сдалась, чтобы потом снова бежать обратно, не просто нерационально, это как-то слишком уж глупо. У Теру и без того есть, чем заняться. Поток сообщений Эдано продолжается в кармане, но Теру не до него. У него новая идея для Моба.

Несмотря на некоторые смешанные сигналы, считать Теру чрезмерно импульсивным ошибочно. Например, он достаточно хорош в планировании своих расходов на месяц. В этом он лучше своих сверстников, и тут даже нет заслуги его экстрасенсорных способностей. Есть две статьи расходов, которые, если смириться с этим заранее, можно счесть не слишком обязательными и одну из которых он может сократить: новая одежда и регулярная доставка пиццы. Поспорив со своим отражением в зеркале, составив список достоинств каждой из них и даже подкинув монетку, Теру решает отказаться от пиццы. Он без особого энтузиазма стоит на кухне и размышляет о том, что умение готовить не так уж и бесполезно. Теоретически. Рейген, кажется, что-то говорил об этом.

Зато Теру покупает “Монополию”, а оставшиеся деньги откладывает на будущие идеи.

— Уже играл в такое? — спрашивает Теру, демонстрируя новую, нераспечатанную коробку Мобу.

Тот внимательно следит за тем, как Теру открывает её, разворачивает игровое поле, показывает игровые деньги и фишки. Моб берёт одну из них и крутит в руках, присматриваясь.

— Я играл кошкой, — говорит он с чуть заметным удивлением.

То, что Мобу уже знакома “Монополия”, не должно быть таким уж удивительным, но нечто разочаровывающее в этом есть. Теру надеялся, с одной стороны, быть оригинальным, а с другой — не пересечь ту грань, где его вкусы могли показаться слишком уж вычурными. Моб похож на парня, который ценит простоту. “Монополия” показалась тем, что сохраняет нужный баланс.

— Раз так, то я беру собаку.

Одной из причин, конечно, было желание удивить Моба, но также не менее важным оставалось и то, что Теру совсем запутался в своих правилах в карточных играх и больше не желал строить из себя дурака дальше. Всё, во что они играли, исказилось до неузнаваемости, и то, что изначально должно было продемонстрировать полное господство Теру во всех сферах, в том числе и тех, в которых его способности значения не имели, в результате стало минным полем, составленным им без плана и на котором он то и дело сам норовил подорваться.

Совершенно новая игра должна была избавить его от неизбежного позора перед Мобом. На такое ему денег не жалко. В любом случае он быстро выясняет, что Моб плохо играет в “Монополию”. На самом деле настолько кошмарно, что Теру неожиданно для себя задумывается о том, чтобы хоть как-то помочь ему.

— Ты ведь в курсе, что ты уже можешь застраивать улицы? — не выдержав, наконец подсказывает Теру после пятого круга, который со стороны Моба прошёл в абсолютном игнорировании своих возможностей.

— Да, но они зелёные, — заявляет Моб равнодушно.

Ни сама мысль, ни застройка после этого не получают своего развития, а потому, терпеливо подождав, Теру снова уточняет:

— И что?

— В городе должен быть парк.

— Ты нечасто выигрывал, да? — усмехается Теру, наблюдая за сосредоточенным лицом Моба, подперев подбородок рукой, пока тот подсчитывает свои скудные накопления. Если Теру крупно повезёт, их тому хватит максимум ещё круга на два.

— Вообще-то часто, — загадочно говорит Моб, улыбнувшись.

— Серьёзно?

— Ну да.

Теру недоверчиво осматривает уплывающие в его карманы финансы Моба, перебирает в уме их предыдущие партии, в каждой из которых он победил, и застревает на стыке неверия и смущающей растерянности. Успешными стратегиями здесь пока особо не пахнет, но Теру не думает, что Моб может ему наврать. Усомниться в этом, тем более вслух, он не решается. С некоторых пор мысль о прямой конфронтации с Мобом стала для него некомфортной. Возможность испортить кое-как выстроенный баланс и вовсе его пугает, но любопытство грызёт Теру изнутри, подбивая задать какой-нибудь конкретный вопрос и выяснить, что именно скрывается за его порой не конкретными ответами. Он знает, что в умении плавно маневрировать в беседе он так же плох, как лошадь грациозна в катании на льду. Это сфера, где Рейген блистает, а Теру плетётся где-то позади него, как обычно.

Он хочет узнать о Мобе больше. Каждый факт, который заново всплывает в его памяти, Теру хочет услышать. Он знает, что это уже чересчур, но желание-то никуда не уходит. Во всём этом он находит свою небольшую причастность. В какой-то степени он же прикладывает к этому руку, и потому желание зудит каждый раз, когда Моб говорит с ним ненамеренными намёками, с которыми Теру стоит быть осторожнее, но как же хочется их распаковать!

Моб идёт на новый круг, теряя по пути всё больше денег. Внутренний зуд становится нестерпимым.

— Так как тебе это удавалось? — снова спрашивает Теру, потому что Моб сосредоточен на игре и не собирается продолжать разговор сам.

— Да не было ничего конкретного.

— Ты использовал какие-то трюки?

— Трюки? — переспрашивает Моб, отрываясь от созерцания игрового поля.

— Ну какие-нибудь уловки, чтобы перехитрить противника.

— Вроде придумывания новых правил? Нет, я обычно такого не делаю.

Теру дёргается, а Моб возвращает внимание игре так же невозмутимо, словно только что не вылил на Теру ведро ушат им же самим приготовленной холодной воды. Новый ход. Теру притягивает кубики в руку, и те летят по кривоватой траектории, такой же сбитой и извилистой, как мысли Теру.

— Не знал, что ты меня раскусил, — натянуто хихикает Теру, сосредоточив взгляд на том, как кубики крутятся меж его пальцев.

— Я примерно вспомнил правила, когда мы начали играть.

— Почему тогда не сказал сразу?

— Зачем?

— Чтобы поймать меня на обмане! Если бы ты уличил меня в жульничестве, все мои победы были бы не засчитаны. Ты бы мог обвинить меня в том, что без него или своих сил я ничего не могу, разве не об этом ты думал каждый раз?

Теру сжимает кубики в руке так, что их углы больно впиваются в ладонь. Дыхание становится рваным и шумным. Приподнятое настроение, в котором он пребывал всё последнее время, переворачивается обратно с ног на голову, а острая обида обжигает лицо. Моб даже ничего не сказал, чтобы Теру снова стал психовать, но ему и не нужно. Теру и сам всё на самом деле знает, каким он, вероятно, кажется жалким в его глазах.

— Я этого не говорил.

— Но ты так подумал!

— Нет. И я не понимаю, почему ты сейчас злишься.

— Потому что я не хочу, чтобы ты так думал обо мне!

— Зачем тогда ты всё это придумал?

— Потому что хотел показать, что я могу выигрывать и без своих сил. Чтобы ты признал это! Хотел впечатлить тебя! — выкрикивает Теру, задыхаясь.

— О.

Молчание, повисшее между ними, вязкое и нелепое, только усугубляется лёгкой музыкой, звучащей из динамиков магнитофона, как комедийный саундтрек в юмористической сцене фильма. От этого стыд внутри Теру закручивается во всё более тугую спираль. Еще немного — и его стошнит прямо здесь, и пятно его рвоты навсегда останется в этих стенах, как напоминание о его провале. Он не может поднять глаза, а потому видит перед собой только игровое поле и руки Моба, сложенные на коленях. Его пальцы нервно водят по ткани и поджимаются, словно он тоже выбит из колеи этой вспышкой. Он всё ещё молчит. Легко представить, что это только потому что он просто не знает, какие слова подобрать, а не потому что он презирает Теру. У него круглые ногти, короткие пальцы, нерельефные, пухловатые кисти рук. Полная противоположность рукам Теру и тому, что он считает эстетичным. И всё же это больше не кажется ему чем-то некрасивым. Довольно мило на самом деле.

Эта мысль совершенно бесполезна.

— Правила были забавными, — впервые за всё время сам прерывает молчание Моб.

Вскинув голову, Теру засекает, как он на мгновение пытается спрятать взгляд, но потом снова неуверенно поднимает его.

— Забавными?

— Да. Это было изобретательно. Я не был против играть по ним, поэтому ничего не говорил. Мне кажется, — Моб запинается и берёт в руки оставшиеся деньги, сосредоточив своё внимание теперь на них, — что это было круто. А я плохо придумываю на ходу, вот что я имел в виду.

Закончив мысль, он снова нерешительно смотрит на Теру, а внутри Теру уже бушуют пожар и хаос. Кислород выжжен, и наверно поэтому Теру начинает немного задыхаться. Он дезориентирован, счастлив и напуган одновременно, и всё это огненным потоком перегоняется по его венам и охватывает всё тело до кончиков пальцев. Кровь ощущается кипящим сиропом, от неё колет в сердце, трепещет в животе, горит лицо и плавятся мозги.

Нужно немедленно сказать что-то умное, уверенное и в тему, это же всегда выходило у него чуть ли не инстинктивно, словно он был прирождённым экспертом в чарующих уместных словах, способных впечатлить и засмущать любую девочку. Сейчас он потерял всё это, а опасность случайно сморозить какую-нибудь глупость пугает так, как не пугала никогда. Он ещё ни разу не сталкивался с такими яркими удушающими переживаниями. Теперь разговор с Мобом превращается в квест, выкрученный на максимальную сложность, который он не имеет права провалить.

Это ведь был комплимент? Боже, Моб сделал ему комплимент. Пауза слишком затягивается, и чем дальше, тем больше у Теру расширяется грудь и горит лицо. Если Теру оставит похвалу без ответа, он наверняка лопнет.

— Зато у тебя, кажется, мягкие руки, — выпаливает Теру.

Глаза Моба расширяются, и его взгляд опускается на свои руки, сжимающие тонкие цветные бумажки.

— Ты так думаешь?

С некоторым запозданием, но ужас от собственных слов всё-таки настигает Теру и поглощает его с головой. Что он сказал? Зачем он это сказал? Какой болван вообще скажет кому-то нечто подобное прямо в лицо?

Пока он пребывает в кошмарном оцепенении, забыв закрыть рот от удушающего стыда, Моб рассматривает свои руки, растопырив пальцы, и с интересом вертит их перед собой так, словно видит впервые. Его щеки покраснели, совсем чуть-чуть, и то, что это не имеет никакого смысла, Теру уже не отвлекает. Холодный свет ламп делает этот румянец на бледной коже совсем розовым, как цветочную пыль. Когда Моб снова опускает руки на колени и встречается с Теру сверкающим взглядом, он кажется таким очаровательно взволнованным, что нелепое замечание о его руках уже не представляется Теру настолько катастрофическим. На самом деле он мог бы закопать себя чуть глубже, раз это вызывает в Мобе столько заметных эмоций.

— Ага. И твои щёки тоже.

Руки Моба мгновенно вскидываются к щекам, краснеющим ещё гуще, пока они пялятся друг на друга в самом неловком и трепетном моменте из всех, что переживал Теру. В животе продолжают крутиться вихри пылкого смущения, а в голове гудят уже не флуоресцентные лампы, а его кровь и скомкавшаяся масса слов и ощущений, слипшихся друг с другом до неузнаваемости.

— Мои щёки? — тихо спрашивает Моб, нажимая на них пальцами.

— М, они так выглядят. Это вообще-то мило, – добавляет Теру, чтобы исключить возможность неправильной трактовки его слов, раз уж изначально он начинал совсем с другой ноты.

— Ого, — почти шепчет Моб, продолжая трогать своё лицо, наверняка не более красное, чем пылающее лицо Теру, и таращась на него круглыми глазами. — Спасибо, наверно.

На это Теру преувеличенно уверенно кивает, словно принимает благодарность за подсказку на уроке или похвалу от школьного тренера и словно не искрится изнутри, как перегруженный от повышенного напряжения провод. Он не может и дальше открываться и оставаться уязвимым перед Мобом. Он уже слишком напуган своей смелостью и очень хочет закрыться обратно. Есть пределы того, как далеко он готов отбросить свою гордость и осторожность ради удержания момента, и Теру его достиг. Поэтому он рвано поднимается с места, так, что у него начинает кружиться голова, и бодро заявляет:

— Да не за что! Вообще-то уже поздно, мне домой пора. Рейген теперь следит за тем, во сколько я возвращаюсь домой, сам понимаешь, не лучшая идея испытывать его терпение. Так что я пойду. Увидимся! — тараторит он с дёргающейся улыбкой, под которой всё внутри дрожит от неотрывного взгляда Моба.

— Но мы ещё не доиграли, — напоминает Моб, опустив руки обратно на колени.

Его лицо, с завистью замечает Теру, быстро возвращается к обычному цвету, в то время как Теру чувствует, как продолжает пылать и шипеть изнутри, наверняка до сих пор красный, как бы отчаянно он не отвлекал от этого Моба уверенной речью.

— О, да? Ну тогда ты победил, я сдаюсь. Пока! — бросает Теру и поспешно пятится назад.

Моб продолжает сидеть перед разложенной игрой на полу и смотреть ему вслед, когда Теру, добравшись до первого поворота, убегает. Кровь в ушах стучит так шумно, несинхронно соединяясь с музыкой, что Теру не знает, забыл ли с ним попрощаться Моб, сбитый с толку его поведением и стремительным уходом, или Теру его просто не услышал. Он замедляется только тогда, когда выпрыгивает обратно на реальный четвёртый этаж. Он не замечает, пялятся ли на него, пока он дёрганой походкой спешит к выходу. Он полностью утоплен в себе и не обращает внимания на окружение, пока не добирается наконец до своей квартиры, и там, заперев дверь, сползает по ней вниз.

Всё вдруг, включая его самого, ощущается так остро и так странно, что это больше нельзя списать на особенности восприятия в призрачном пространстве. Он не полный идиот. Он понимает, какое название носит комплекс чувств, извивающийся у него внутри, и что именно заставляет его вести себя так глупо рядом с Мобом и теряться в словах, когда тот на него смотрит.

Дух. Невероятно. Нет, Теру всё-таки идиот.

Вечер проходит в горячем смятении. Сердце отказывается замедлиться и остановить свой бешеный барабанный ход хотя бы ненадолго. Теру мечется по квартире, пытаясь занять себя чем-нибудь, но каждая попытка заканчивается тем, что он обнаруживает себя застывшим и думающим о Мобе, о его удивлённом выражении лица, прикрытом пальцами, его взгляде и загадочной полуулыбке.

“Ого. Спасибо, наверно,” — повторяет покрасневший Моб в его голове, и Теру горит снова, мечется по комнате, закрыв лицо руками, и не представляет, как он вообще может после такого вернуться обратно.

Он не может. Он умрёт от стыда, если попытается. Но он не может не вернуться. Моб там один, вероятно, ждёт его, и его ошарашенные глаза так блестели в свете ламп, пока он трогал свои мягкие щёки, потому что Теру решил, что сказать такое будет уместно! Слишком долго открытый холодильник пищит. Теру закрывает его, так ничего и не достав, и идёт кататься по кровати в приступе острого стыда, прерывающегося лишь на карусель из воспоминаний о выражениях лица Моба.

Ближе к ночи звонит Рейген. Он что-то говорит. Кажется, Теру забыл ему позвонить и отчитаться о прошедшей встрече. Лицо Теру глубоко погружено в подушку, в которой он ранее хотел остудить лицо, но теперь она нагрелась и служит просто убежищем, в котором он может спрятаться, как в облаке. Оттуда он мычит Рейгену что-то невпопад. В голове в это время Моб подносит пальцы к его обнажённому лбу и вышвыривает из своего пространства одним лёгким щелчком, и Теру зарывается в подушку глубже, а гул ламп спрашивает голосом Рейгена, в порядке ли он. Теру утвердительно мычит.

Но это неправда. Он не в порядке. Он влюбился в духа, который даже не знает, что он дух.

И который считает, что Теру круто придумывает правила на ходу. Теру воет в подушку. Рейген в телефоне немного обеспокоен.

Утром он просыпается, уже не чувствуя себя подпаленной динамитной шашкой, готовой взорваться от перенапряжения. От мыслей о Мобе он так же мгновенно вспыхивает, но при этом ему больше не хочется прятаться и метаться вокруг, как напуганному на водопое животному. Он чувствует себя вполне нормально. Немного растерянным, сильно и внезапно влюблённым, но нормально.

В школе все смотрят на него так, словно догадываются о его тайных чувствах, и они ещё ближе к истине, чем Теру предполагал изначально. От их внимания не ускользает ни то, как Теру пару раз заикается, ни то, как он отворачивает лицо, когда они подбираются к правде слишком близко. Люди всегда были такими проницательными? Теру как-то всё время не обращал на это внимания, а потому все они внезапно стали слишком уж компетентными в вопросах, в которых сам Теру оказался слишком некомпетентным, к своему стыду.

В очень нервном ожидании он досиживает последний урок, не слыша ничего из слов учителя, и большую часть времени просто пялится на видимые из окна школьные ворота. Всё остальное смешивается во что-то неважное и потерявшее смысл, который то ли был, то ли Теру только казалось, что он был. Такое странное состояние. Услышав звонок, Теру вскакивает с места, а содержимое его стола само запрыгивает в сумку. Очень явная демонстрация телекинеза на публике, но Теру это тоже больше не волнует. Имела ли хоть какой-то смысл его скрытность, или это он тоже сам себе выдумал?

Не успев отойти и на два шага от территории школы, Теру тормозит из-за звонка Рейгена.

— Зайди-ка ко мне сегодня для начала, — говорит Рейген непринуждённым деловым тоном, от которого Теру спотыкается, и в голове у него начинают зреть самые разные подозрения.

— Зачем?

— Давно тебя тут не было. Разве нужна ещё причина? Расскажешь, как у тебя продвигаются дела.

— У меня пока нет новостей, — пытается отвязаться Теру, идя строго на сторону Кориандровой улицы.

— Ну и что? Давай, шуруй сюда, я тебя жду.

Звонок заканчивается раньше, чем Теру успевает придумать ещё какое-нибудь возражение. Раздражённо выдохнув, он смотрит в сторону, где его ждёт Моб, оставленный вчера так резко без веских объяснений, что наверняка не мог не заметить, как это было странно. И это если не учитывать всё то, что Теру ему наговорил. Весь школьный день Теру сочинял оправдания своему поведению и как именно он будет его объяснять. Сказать, что он художник, а ещё лучше — скульптор, и потому так внимателен к тому, как выглядят различные части тела? Это могло бы прокатить, но если Моб попросит поделиться с ним своими рисунками или ещё хуже, нарисовать что-нибудь при нём, Теру сразу же окажется в ещё более невыгодном положении. Телекинез в рисовании бесполезен, а если бы и был не бесполезен, Моб бы наверняка сразу бы его раскусил. Он и так достаточно раз выразил своё невысокое мнение обо всём, что связано с силами.

Оказывается, Теру на самом деле не так много умеет без своих способностей. Кроме топорного жульничества в карточных играх, в голову не приходит больше идей, что именно он мог бы продемонстрировать Мобу и что бы тот оценил. Может, ему всё-таки стоит научиться карточным трюкам. Или рисованию. Или набиванию мяча, чтобы, когда Моб всё-таки обретёт достаточно самосознания для выхода из пространства, Теру мог бы показать ему, какой он классный в жизни без телекинеза.

Когда он выйдет. Вот только Теру ещё не обсуждал это с Рейгеном. Он больше не хочет изгонять Моба, он не позволит это сделать, но Рейген сильнее его. Каким бы неприкасаемым ни казался Моб, ещё не до конца ясно, в чём именно на самом деле копится сила — в нём самом или пространстве вокруг него, и даже если в Мобе, хватит ли её для того, чтобы противостоять взрослому эсперу. К тому моменту, как Теру добирается до офиса, он накручивает себя до состояния паники.

— Мы не можем его изгнать! — выкрикивает он, врываясь в кабинет.

— Как это не можете? — восклицает женщина с высокой накрученной спиралями вверх причёской, для поддержания которой должен использоваться либо телекинез, либо скрытая внутренняя опора с огнеопасным количеством лака. — Я оплатила последний уровень, девяностодевятипроцентный! Вы смеётесь надо мной?

— Нет-нет, мой ученик просто немного драматичен, не стоит переживать, — успокаивающе заверяет её Рейген. — Но он явно хотел, чтобы вы всё же не упустили из виду поправку на один процент. Люди часто отмахиваются от неё, считая, что они-то как раз не попадут в эту небольшую группу несчастных. Слишком самонадеянная позиция, когда речь заходит о таинственном проклятии родовой реликвии, не думаете? А Теру всегда беспокоит такая беспечность людей, он так переживает за безопасность наших клиентов! Вы уж простите его горячность. И по правде говоря, я бы тоже не сказал, что меня это ни капли не волнует.

Между ними на столе стоит самая обычная бронзовая статуэтка будды, какие сотнями продаются в туристических магазинах, и руки Рейгена парят над ней, словно он тщательно ощупывает проклятую ауру. Её, правда, нет. Она не проклята. Она просто стоит на столе. Будда улыбается. Рейген прищуривается. Дама с невозможно высокой волосяной башней на голове обеспокоенно наблюдает за этим. Это самая мирная и обыденная картина их недавних будней. Теру выдыхает и идёт к обычно игнорируемому месту за небольшим столиком для оплаты, которое он ненавидит, но других вариантов на сей раз нет.

— Конечно, я понимаю, к такому нельзя относиться легкомысленно, — кивает женщина, и волосы на её голове неподвижны, словно рог.

— Вот поэтому и существует страховка от возвращения духов и проклятий на один, три и даже шесть месяцев, причём по очень неплохой цене! Нельзя пренебрегать своей безопасностью. По опыту вам скажу, вот как раз тот один процент обычно и оказывается самым вредоносным. Проклятья это же по сути что-то вроде вирусов.

Пока Рейген объясняет развесившей уши клиентке преимущества его новой услуги, Теру приводит мысли в порядок. Привычная обстановка успокаивает. Он слишком себя накрутил, Рейген немного прав. Конечно, если Моб не вредоносен, тот не станет его изгонять просто так. Это он всегда был более гибким в таких вопросах, в отличие от Теру. Он обязательно прислушается.

— Итак, что стряслось? — спрашивает Рейген, проводив посетительницу за дверь с “очищенным от проклятия” буддой и полугодовой страховкой “по самой привлекательной цене на рынке”.

Теру уверенно выпрямляется и старается казаться настолько убедительным, насколько может за этим крошечным глупым столиком.

— Не обязательно изгонять Моба. Если удастся вывести его из пространства, то можно просто оставить его в покое, — говорит Теру, не дрогнув под изучающим взглядом наставника.

Только ладони начали потеть. Рейген размышляет, поджимает губы и трёт подбородок, словно Теру — его новый клиент с новым запутанным запросом, требующим особого внимания.

— Ага, — неопределённо выдаёт он, когда понимает, что это основная мысль, которую хочет до него донести Теру. — Ты хочешь, чтобы он просто бродил где-нибудь?

— Духи постоянно бродят где-нибудь, — замечает Теру, не упоминая, что, естественно, он точно выяснит, где конкретно решит “бродить” Моб, и будет регулярно таскаться к нему.

Может, он даже сможет познакомиться с его семьёй, если Моб захочет, конечно. Вообще-то теперь, когда Теру присматривается к этому вопросу внимательнее, тот разворачивается в достаточно разветвлённое древо путей развития событий и возможностей. Теру пока не видит полную картину, а предвкушение уже пузырится в нём, раздуваемое робкой надеждой.

— Так он оказался настолько силён? — врывается в набирающие темп мысли Теру голос Рейгена.

— Что? — встряхивается Теру и хмурится, поняв, куда ведёт этот вопрос. — Нет! То есть, наверно, но дело не в этом. Я не хочу его изгонять. Это же необязательно, так? Вы говорили так раньше. Если он никому не приносит вреда, его можно просто освободить оттуда и стереть только тот пространственный карман, в котором он застрял. Тогда технически заказ будет выполнен и договор не нарушен.

— Так ты не хочешь его изгонять, потому что тебе стало жаль его? — с теми же задумчиво сошедшимися на переносице бровями спрашивает Рейген, орлиным взглядом рассматривая лицо Теру.

— Вроде того?

Жалость не совсем подходящее к ситуации слово, конечно. Куда больше сюда подошли бы “влюблённость”, “внезапная тупость” и “неоправданные надежды на возможные отношения”, но кто такой Теру, чтобы поправлять в терминах мудрого наставника? Точно так же мудрому наставнику наверняка не стоит знать о недавно вскрывшихся вкусах Теру, пересмотру его критериев привлекательности и на каком теперь месте в этом стоит уровень материальности и живости его потенциальных партнёров, раз уж на то пошло. Это его вообще-то и не должно касаться.

— Ничего себе. Когда я предлагал тебе с ним подружиться, я как-то даже и не думал, что ты и вправду это сделаешь, — говорит Рейген удивлённо, откидываясь в кресле. — Но, наверно, это неплохо, да? Новые друзья это всегда хорошо, хм. Какими бы они ни были. Ладно, отлично!

Он с энтузиазмом хлопает себя по ноге, и остатки видимых сомнений из него испаряются. Теру с облегчением улыбается и растекается по стулу.

— Хорошо. Я рад, что вы так считаете.

— Да ладно тебе, — машет рукой Рейген, — Я же говорил, в нашем деле важен гибкий подход и баланс. Мне наоборот приятно наблюдать, как ты растёшь над собой.

Это одновременно и ожидаемая, и внезапная похвала. Теру всегда считал, что признание его очевидных достижений он будет принимать как нечто само собой разумеющееся, с невозмутимой уверенностью и гордостью. Это оказывается не совсем так. Такие небрежные, но яркие слова похвалы будят в Теру что-то очень голодное, ранее скрывавшееся глубоко внутри него, спрятанное там насильно когда-то слишком давно, чтобы Теру сейчас мог вспомнить и узнать это чувство и откуда оно взялось. Он хорошо справился. Он молодец. Наставник гордится им.

Теру чувствует, как начинает щипать в носу, и поспешно сглатывает. Всё слишком неожиданно и сильно, он совсем не был к этому готов.

— Спасибо.

Когда он чувствует, что снова может встретить взгляд Рейгена без того, чтобы опять превратиться в жалкую оставленную одну девятилетку, он поднимает голову. Рейген нарочито внимательно смотрит, как по ярко-синему небу плавают мелкие кусочки облаков, словно гадалка, ищущая предсказания в кофейной гуще. Заметив движение со стороны Теру, он бросает в его сторону короткий изучающий взгляд и только после этого поворачивается к нему снова.

— Кхм. Да. Ну ты всегда молодец, просто знай это, ладно? — говорит он, откашлявшись в кулак. — Так как успехи с вызволением твоего нового друга?

— Он иногда вспоминает что-то, но только если его хорошенько подтолкнуть. Это всегда случайно и слишком медленно. И мне кажется, ситуация давно перестала улучшаться, — признаётся Теру неохотно. — И выходить он всё так же не хочет.

— Значит, так себе наш план работает, да? — хмыкает Рейген, стуча пальцами по столу. — Может, стоит тогда попробовать противоположный подход?

— Типа заставить его снова всё забыть? — скептически уточняет Теру.

— Нет, конечно, нет, это было бы жестоко, и вообще непонятно, как это работает. Я к тому, что если не удаётся пробудить в нём воспоминания, которые тянули бы его наружу, можно создать что-то новое? Вот что ему нравится, например?

— Музыка? — предполагает Теру единственное немногое, что хоть как-то характеризует интересы Моба, которые удалось выяснить наверняка.

“Не телекинез”, — единственный ответ, в котором Теру на самом деле уверен.

— Ну вот! Можно попробовать разжечь его интерес к предстоящему концерту его любимой группы. Увлечь чем-нибудь новым. Что думаешь?

— Возможно, — всё так же неуверенно отвечает Теру.

Вроде как он уже пытался в самом начале позвать Моба наружу, но тот с ним не пошёл. Вряд ли Моб заинтересуется концертами достаточно, чтобы согласиться выйти. Нужно что-то другое, более веское, что сможет стать противовесом причине, по которой Моб изначально оказался там.

Чем больше они проводят времени вместе, тем больше Теру разубеждается в своём изначальном предположении, что само пространство держит Моба внутри. Конечно, оснований для этого недостаточно, как было их недостаточно, чтобы предположить обратное. Теру теперь знает, что себе в этом плане не стоит полностью доверять, но порой в глазах, словах и просто в присутствии Моба нащупывается каким-то шестым чувством нечто крайне мощное, почти монументальное, от чего у Теру поднимаются волосы на руках, а во рту резко пересыхает.

И он такой, такой плотный, совсем как настоящий, как Теру мог просто не учесть этот факт тогда? Зачастую Теру нужно вспоминать, что Моб дух, а не человек.

Конечно, какой-то концерт не вытянет Моба из его раковины, но Теру обязательно найдёт то, что сможет.

Chapter Text

Пусть предложение Рейгена и кажется слабоватым, Теру решает попробовать в тот же день. В конце концов, достаточно часто он сталкивался с ситуациями, когда даже самые странные и сумасбродные, как ему казалось, идеи Рейгена и правда в итоге работали. Взять хотя бы тот случай с духом собаки, которого Рейген предложил просто почесать за ухом, чтобы он ушёл, или просроченными купонами в 7/11, которые и правда удалось подсунуть кассиру вперемешку с действующими.

— Мне бы правда хотелось, Ханазава-кун. Но я не могу выйти, — вежливо отказывает Моб.

Его губы поджимаются. На секунду он кажется несчастным, и от этого сердце Теру сжимается так горько, что становится больно. Конечно, это не сработало. Такая мелочь не может так захватить Моба, чтобы устроить внутри него какой-то резкий сдвиг и разделить его с этим местом.

Они быстро отвлекаются на игры, и преувеличенный рассказ Теру о сегодняшней клиентке, её Будде и смешной причёске, и кривое начало встречи тут же забываются. Моб слушает, снова улыбается и очень деликатно не комментирует вчерашнее поведение Теру, особенно его неуместные комментарии о его руках, щеках и то, как часто он в последнее время спотыкается на словах. Очень мило с его стороны. В то же самое время неожиданно проснувшаяся, наверняка мазохистская сторона Теру жаждет, чтобы Моб всё-таки заметил, напомнил, спросил и насильно вернул их разговор к темам более неловким, зато таким, что заставят Теру трепетать перед ним изнутри. Таким, которых Теру дико боится и жаждет одновременно.

Это похоже на пока не диагностированное умственное расстройство, которое Теру не понимает и отказывается понимать, предпочтя просто отпихнуть его от себя подальше, чтобы не замечать и не признавать его вслух. Он и так выставил себя жутким тактильным маньяком, не хватало ещё и напоминать об этом Мобу снова и снова. Может быть, он уже и забыл.

Думать об этом, на удивление, тоскливо.

— Ты ещё не понял, почему не можешь выбраться отсюда? — возвращается к основному вопросу Теру чуть погодя.

Это важный вопрос, а Теру — хороший ученик, почти профессионал и очень сосредоточен на порученной ему задаче, объективных проблемах Моба с памятью и пространством, а не на том, каким забавным становится его лицо, когда он старательно думает. В Мобе заметно теперь куда больше самосознания, чем было изначально, пусть они, казалось бы, и не продвинулись по воспоминаниям дальше малого количества разрозненных фактов о семье. И всё-таки этого недостаточно.

— Нет. То есть я как бы знаю, что мне не нужно возвращаться, но объяснить, почему, не могу. Я тоже не понимаю, как это работает, извини.

— Всё в порядке, я что-нибудь придумаю, — отмахивается Теру.

Иначе и быть не может. Он сильный, сообразительный и способный, за его спиной величайший экстрасенс века, так что решение этой загадки — вопрос времени. Неудача ему не знакома. Да, он уже понял, что хорош он далеко не во всех сферах, но проблема ведь связана с чем-то паранормальным. А на этом поле не ему, так хотя бы Рейгену равных нет. 

Правда, вопрос отрицания Мобом своей смерти, а следовательно, и своей истинной природы, всё ещё подвешен в воздухе. Попробовать убедить его снова теперь, когда он в чуть более адекватном понимании действительности, Теру неловко. Наверняка осознание окажется для него слишком болезненным, а Теру теперь очень некстати робеет перед перспективой начать заведомо неприятный разговор. Может, если бы у него были хоть какие-нибудь, хотя бы косвенные доказательства, его позиция казалась бы более обоснованной. Вполне может статься, что нежелание принять свою смерть и является основной причиной, что держит Моба взаперти, подальше от реальности и неопровержимых свидетельств не в его пользу.

Тот список арендаторов этажа, который всучил ему Рейген, всё так и лежит у Теру в сумке. Он о нём почти забыл. Пунктов там оказалось даже меньше, чем Теру предполагал, — он долго находился в собственности первоначального владельца, и  передавать из рук в руки его стали сравнительно недавно. Теру изучает по вечерам всё, что есть в сети по каждому из них.

Телефонная компания, которая приобрела здание изначально, обанкротилась около тридцати лет назад. После оно было выкуплено какой-то непонятной лабораторией “Пробуждение”, информации о которой в интернете найти так и не удалось, и она держала здание в собственности ещё четырнадцать лет, а затем перепродала текущему владельцу, который теперь сдаёт его по площадям. С тех пор на четвёртом этаже побывали компьютерный клуб “Зубастые слизни”, филиал крупного ателье по пошиву деловой одежды, фирма по прокату велосипедов и даже магазин входных и межкомнатных дверей, но все они продержались не более полугода. 

Поиск информации о несчастных случаях, связанных и с адресом, и с названием каждой из засветившихся в списке фирм, не дал результатов. Даже Рейген по просьбе Теру не смог откопать ничего, кроме дела об административном правонарушении на “Зубастых слизней” за “некомпетентное”, как он выразился, уклонение от уплаты налогов, но не более того.

— Это, кстати, моя вторая компания с тех пор, как ты тут появился. Скоро снова придётся менять, такая морока, — вздыхает Рейген.

— В смысле? Мы же всё время здесь были.

— А кто сказал, что офис менять обязательно? — усмехается Рейген с широченной улыбкой, назидательно подняв палец. — Ты устроился в компанию “Духи и всякое такое”, она как раз занимала этот офис ранее, но обанкротилась почти два года назад, когда подходил к концу льготный налоговый период для молодых малых предпринимателей. Сейчас вместо неё тут “Духи и всё такое прочее”. Вот только и её время уже подходит к концу. Не замечал, да?

— Нет, — признаёт Теру и с удивлением выглядывает в окно, чтобы проверить вывеску.

— Вот и клиенты не замечают. Офис тот же и название вроде как похожее. Я специально придумал что-то вроде как неопределённое и немного расплывчатое, что запоминается только в общих чертах. Духи — да, а что там дальше, никто точно и не помнит никогда. А документы-то новые! Эх, классика! — довольный собой, Рейген раскачивается в кресле, заложив руки за голову.

Недоверчивая ребяческая усмешка зарождается и на лице Теру, и он с новым, но очень неправильным восхищением смотрит на своего наставника. 

— И как будет называться новая фирма?

— Я ещё не придумал. Эй, а почему бы тебе на этот раз тоже не принять участие? А?

Рейген хитро подмигивает, и в животе Теру плещется детский восторг, которого он не ощущал настолько давно, что уже успел забыть, каково это. Он старается не подпрыгивать на носках, когда отходит от окна и расхаживает по кабинету, зажмурившись от короткого переизбытка чувств.

— “Духи и что-то вроде того”! — восклицает он и впивается испытующим взглядом, полным надежды и жажды признания.

— Да, вот так! Отлично! Значит, решено, — стреляет в него пальцами Рейген, и они смотрят друг на друга, весело ухмыляясь и давя рвущийся из груди смех. 

Это непередаваемое чувство причастности и крепкой общности ещё долго волнуется в Теру, а когда он в тот день добирается до Моба, смешивается и усиливается крепнущей влюблённостью, которая распускается в нём всё шире и только растёт. Она не может не подпитываться видом Моба, ждущего его в своём маленьком закрытом ото всех уголке, который снова и снова разворачивает коридор под ногами для Теру и, судя по всему, теперь только для Теру. Может, в офисе пока не появилялось никого нового, Теру не уточнял, ему просто приятно так думать. Он всё равно знает, что каждый раз Моб ждёт именно его. 

Так почему он не хочет выйти вместе с ним?

— Как думаешь, то, что тебе не хочется выходить, как-то может быть связано с твоей семьёй?

Взгляд и пальцы Моба на мгновение замирают на месте, и от внимания Теру это не ускользает. Ему так не хотелось затрагивать эту тему вновь, но время идёт, они играют и болтают ни о чём, Теру успел пересказать все забавные и не очень события из жизни себя и своих знакомых, а прогресса всё нет. Он притащил сюда немного манги, чтобы Моб мог занять себя в его отсутствие и ему не было так скучно, но это не очень удобно на самом деле. Вообще-то совсем наоборот.

Все знакомые Теру почему-то считают, что он невероятно богат. Точнее, его родители. Как будто их финансовое положение и то, что Теру живёт отдельно, каким-то образом должно быть связано. Вот только это не так. Сумма, на которую они пополняют каждый месяц его счёт, далеко не такая большая, как хотелось бы. Ему хватает на жизнь, но не на излишества, особенно с тех пор, как он неудачно ляпнул в телефонном разговоре, что у него теперь есть работа. Рейген платит ему триста йен в час, и Теру терпел, потому что раньше надеялся по-быстрому выжать из него нужные ему знания и приёмы, а потом просто свалить. Теперь же, наверно, стоит попытаться снова поднять этот вопрос. 

Дома у Теру есть телевизор и игровая приставка, но перенести их к Мобу не представляется возможным. Двоюродный брат Эдано всё так же работает в кинотеатре, вот только это бесполезно до тех пор, пока Моб и шагу не может ступить за пределы офиса. И чем больше Теру думает над всякими развлечениями, тем больше понимает, что не может найти больше ничего доступного. Он уже копит на хотя бы самый простой телефон, но пока денег на него не хватает. Здесь, в изоляции от внешнего мира, у него не так много способов развлечь свою пассию и показать себя весёлым и интересным парнем. Это начинает беспокоить Теру всё больше. Он очень хочет, чтобы Моб считал его интересным и весёлым, он хочет уметь увлечь его, он хочет понравиться ему не только как возможный друг и единственный доступный собеседник. 

Это не единственная причина, почему Теру хочет ускориться. Кудо-сан в последнее время бросает на него всё более недовольные взгляды, а в прошлый раз, проходя мимо одного из столов, Теру краем уха услышал, что терпение начальства уже на исходе и скоро они решат отказаться от услуг Рейгена. А это значит, что они оставят тут Моба ещё надолго. 

— Возможно, — неохотно отвечает Моб, лишний раз пересчитав все свои деньги и не найдя больше ничего, что ещё могло бы его отвлечь от необходимости отвечать.

— Если ты выйдешь отсюда, тебе же не обязательно возвращаться туда, куда ты не хочешь, — осторожно предлагает Теру, внимательно наблюдая за Мобом. 

— Я не “не хочу”. Просто пока не чувствую, что пришло подходящее время для этого. Это сложно объяснить, — поджимает губы Моб, но не похоже, что он скрывает какое-то глубокое недовольство. — Я скучаю по ним, наверно. Но я не чувствую, что давно с ними не виделся, скорее наоборот, как будто видел их вчера, просто забыл об этом. И мне не нужно к ним спешить.

И всё-таки, подмечает Теру, намёков на какие-либо другие причины нет. Либо семья, либо смерть. И если всё-таки семья, то Теру мог бы догадаться, в ком конкретно кроется явное нежелание Моба возвращаться. Моб сказал, что он извинился, но решается ли такое простыми извинениями? Насколько серьёзными были последствия той драки? 

С того самого дня, как Теру неосторожно затронул тот случай, они больше о нём не говорили. Мобу явно не нравится его вспоминать, а Теру не настолько твердолобый, чтобы ворошить самый болезненный кусок его прошлого. И нет оснований полагать, что это как-то должно ему помочь. Вообще-то у Теру есть новая идея.

Как и в случае с духом грязного белья, Рейген, возможно, подкинул ему нерабочее решение, но направление указал верное. Может, он даже сделал это специально, чтобы только намекнуть, в какую сторону стоит развивать мысль, но ненавязчиво, давая Теру догадаться и научиться самому. Наверняка так и есть. Теру даже видел такую методику в какой-то фильме.

Что, если шокировать Моба достаточно, чтобы он пришёл в себя?

Как бы ни старался Теру присматриваться к пространству и выявить странные потоки энергии, обнаружить чего-то слишком противоестественного так и не удалось. Всё меньше похоже, что пространство держит Моба взаперти. А если это не оно, то значит, Моб решил запереть себя здесь сам. Теру с таким ещё ни разу не сталкивался, но если предположить, что как дух Моб очень силён, то это вполне возможно. И от чего бы он тут ни прятался, нужно бросить ему это прямо в лицо, чтобы он наконец очнулся. 

Или что-то новое, но не менее шокирующее. Одна глупая и отчаянная идея у Теру уже есть.

Решиться на это, правда, не так-то просто. Стоит только представить себе эту картину, как сердце начинает биться так же неистово, как в тот день, когда он бежал домой, оставив Моба позади с неоконченной партией в “Монополию” и парой сомнительных комплиментов, а себя — с запоздавшим осознанием своих чувств. Он думает об этом снова и снова, на уроках, на переменах, рядом с Мобом и дома, лёжа в кровати перед сном. Это так страшно и при этом так необъяснимо притягательно, что теперь, когда он только слегка нерешительно подумал о воплощении своей идеи, она тут же утопила его в себе безвозвратно. И не нужно больше кликать на странные ссылки с рассказами о загадочных смертях подростков, на поверку оказавшимися простыми городскими легендами, или листать профили бесчисленных Рицу в поисках кого-то, кто хотя бы смутно покажется знакомым. Теру может просто признаться. И дело с концом.

Да даже если ничего и не выйдет, попытка всё равно будет того стоить. Отказ станет болезненным ударом, но Теру его переживёт. Ему как раз не помешал бы хороший пример, а Моб наверняка не будет с ним слишком жесток. Но ведь может и сработать. Теру практически уверен, что это-то точно сработает, и если он прав и Моб сможет вырваться из этого чёртового здания, то горизонты, которые откроются перед ними, просто безграничны. 

Удел призраков — вечное одиночество, но Моба Теру не оставит. Они выйдут отсюда вместе. Они пересмотрят кучу фильмов, сыграют во все игры, которые только попадут им в руки, они пройдут по каждой улочке города Приправ, вместе, и даже съездят за его пределы. Теру надоумит Моба пользоваться техникой в магазинах и читать в книжных по ночам, раз уж он призрак и его всё равно не поймают. Он покажет Мобу свою школу и незаметно нашепчет ему о всех проходящих мимо знакомых, и никто даже не поймёт, что он теперь ходит не один. Конечно, он познакомит Моба с Рейгеном. Теру уверен, Моб будет в восторге от него и его склонности не светить своими силами, насколько бы ситуация не предполагала бы их применение. А ещё Мобу понадобится новый уголок, в котором он мог бы остановиться. Квартира Теру как раз была бы идеальным вариантом. Простая, удобная, и никаких лишних жителей, только они вдвоём. Моб может остаться с ним на сколько угодно, пока ждёт то самое “подходящее время”, чтобы проведать свою семью. Теру не расстроится, если “подходящее время” окажется просто вечно удаляющимся горизонтом.

Лишь бы только это и правда сработало. Свои чувства кажутся Теру настолько огромными, что порой заполняют собой всю комнату так плотно, что становится трудно дышать. Даже кажущееся бесконечным пространство Моба не может их вместить. Но раньше, когда Теру выслушивал очередное признание, чужие чувства казались ему маленькой незначительной блажью, от которой можно отмахнуться, как от маленькой мушки. Но ведь Моб совсем не похож на него. Он не отмахнётся от Теру, даже если тот этого заслуживает. 

Любовная записка, спасающая героя из страшного плена вместо предречённого свидетельства о смерти. Звучит, как сказочный сценарий, но если попробовать, если всё же это каким-то образом сработает, то это наверняка будет самым романтичным сценарием из всех, что Теру когда-либо читал.

Вот только по-настоящему решиться на это, оказывается, страшно.

— Я не могу его съесть, — с сожалением говорит Моб, возвращая Теру купленный им шоколад.

Он пытался, Теру наблюдал за этим, но прогресс остановился, когда он развернул обёртку и просто застыл, глядя на шоколад, и так и не продвинулся дальше. Каким бы материальным Моб ни казался, это явно не его физическое тело. Теру уже размышлял о том, может ли особо сильный дух вселиться обратно в своё мёртвое тело так же, как порой вселяются в живых людей. В итоге он пришёл к выводу, что даже самый сильный дух вряд ли смог бы остановить гниение. И на самом деле это было бы ещё более жутко. Как бы сильно Моб ему ни нравился, Теру не решился бы целоваться с его трупом. В тот вечер Теру предпочёл вообще больше не думать о поцелуях и отказался от весьма непривлекательного, но всё же вполне съедобного ужина, приготовленного своими руками.

— Ничего, я просто хотел проверить, получится ли выманить тебя отсюда едой. 

— Мне не нужно есть.

— Да, ты уже говорил. И раньше тебе это казалось нормальным, так что попытаться стоило, — пожимает плечами Теру с ласковой улыбкой.

— Раньше я не помнил, что существует еда. Я себя-то всё ещё не помню.

— О чём ты думал тогда всё это время? Я имею в виду, как это ощущалось для тебя?

— Не знаю. Сложно сказать. Я ни о чём особо не думал, просто был здесь. Было спокойно. 

— Спокойно? — переспрашивает Теру.

Спокойствие и духи, как он успел понять за свою пусть и недолгую деятельность, — это явления, которые никогда не пересекаются. Духи всегда чего-то хотят, что-то ненавидят или от чего-то страдают. Это экзорцистам их нужно успокаивать. “Упокоить”.

— Да. Это странно?

— На самом деле, немного да. Но может, это просто ты особенный?

— Особенный? А, ты всё ещё думаешь, что дух. Не думаю, что я особенный. И мне бы этого не хотелось. Просто не понимаю, как это всё работает. Ты ведь больше не злишься?

— Почему я должен злиться? — нервно усмехается Теру, а сам чувствует, как начинает нервничать от внезапного и слишком точного вопроса. 

— Не знаю. Раньше ты постоянно злился, когда приходил сюда, — Моб говорит это по-своему невозмутимо, но к концу фразы всё же отводит взгляд.

Всё-таки он не так слеп, глух и прост был даже тогда, когда Теру принял его за оболваненную призрачную марионетку. Как стыдно теперь за собственное поведение ещё совсем недавно.

— Не знал, что ты заметил. Прости, я был груб с тобой раньше. Дело совсем не в тебе, я вообще часто злюсь на самом деле. Ну или злился раньше, не знаю. Я привык, что всё обычно удаётся мне с первого раза, а с тобой сразу пошло что-то не так. Мне жаль, что я вёл себя, как придурок.

— Всё в порядке, — улыбается Моб, и Теру снова расширяется и может случайно оторваться от земли. — Что-то изменилось?

— А? — переспрашивает Теру, как дурак, потому что слишком потерялся в его лице и глазах.

— Ты сказал, раньше ты часто злился, а теперь уже нет. Что-то изменилось?

Теру влюбился, и мир вокруг преобразился, словно напитался более яркими красками. Но ведь и это не совсем полный ответ, разве нет? Разве не стал он как будто глубже, или это Теру наконец-то стал смотреть на него не так поверхностно, как раньше?

— Даже не знаю. Может, я всё-таки научился быть терпеливым. Мой наставник всегда говорил, что, прежде чем бросаться что-то делать, нужно немного притормозить и присмотреться ещё раз. Наверно, я только сейчас наконец по-настоящему понял, что он имел в виду. Вообще-то он, оказывается, довольно забавный. Раньше он только раздражал меня. Теперь я понимаю, что просто игнорировал его как человека и представлял его больше, как, ну знаешь, сундук, в котором сокрыты запретные знания и который мне нужно вскрыть и ограбить.

— Вскрыть своего наставника?

— Метафорически! — заверяет Теру, размахивая руками. — Как в игре! Типа его голова — это сундук, а его знания — это что-то типа свитка, который в нём заперт, и мне нужно украсть его, чтобы изучить новый навык.

— И он оказался и правда хорошим наставником, а не просто сундуком?

— Вроде как да. Не знаю, наверно, люди вообще оказываются не такими уж бесполезными и раздражающими, как я раньше думал. О, ещё я теперь готовлю по, эм, некоторым причинам. Это не так-то просто оказывается. И я всё-таки использую телекинез, немного, — признаётся Теру, стыдливо пряча взгляд. 

— Это всё равно неплохо, — успокаивающе говорит Моб. — Я тут вообще ничем не занимаюсь.

— Эй, я могу угостить тебя своей стряпнёй, когда решишь выйти, ну и если сможешь есть, — в полушутку говорит Теру, и сам очень хочет, чтобы это всё-таки произошло.

— Спасибо. Я бы хотел, правда.

Это один из минусов, который пришёл с новым уровнем самоосознанности Моба. Теперь он и сам понимает, что он заперт и как сильно это ограничивает его практически во всём. Время здесь теперь кажется более стабильным и равномерным, словно подстроившись под более ровный поток его мыслей, и оставлять его теперь одного на большую часть дня кажется всё более жестоким. Теру приносит ему книги, которые есть дома, новую мангу, новые кассеты, футбольный мяч, более-менее сносно наловчившись набивать его без жульничества с телекинезом, чем и правда удалось впечатлить Моба, но всё это лишь временное развлечение. Моба нужно вытаскивать.

Вот только подобрать хороший момент для признания слишком сложно. Каждый раз он ищет его, но находит только множество оправданий, почему сейчас не время. Моб слишком увлечён игрой. Волосы Теру с самого утра лежат как-то неправильно. Рейген вечером пожаловался на неблагоприятный прогноз погоды, а это точно какой-то знак. Каждый раз, когда Теру просто решительно вдыхает, у начинают трястись руки. Как люди вообще решаются признаться?

Спросить ему не у кого. Разве только у Рейгена, но Теру пока не готов рассказать ему, что Моб ему нравится не только как друг. Он ещё не знает, насколько нормально питать романтические чувства к духу и как на это могут отреагировать другие экстрасенсы. Не говоря уже об обычных людях.

После уроков он замечает, как Минако-чан выходит на улицу, держась за руки с другим парнем. Она улыбается и кажется радостной, совсем не такой, какой она была в отношениях с Теру. Он порывается окликнуть её, чтобы спросить, что она чувствовала, перед тем, как решилась на признание, и как так быстро оправилась от последней неудачи, но вовремя себя останавливает. Они с Минако-чан совсем не друзья и никогда ими не были. У Теру вообще нет настоящих друзей. 

Он спрашивает у Эдано, потому что слышал, что его видели на выходных с девушкой из другой школы. Эдано всё ещё надеется, что Теру вернётся к роли серого кардинала, и сложно вовлечь его в разговор, не связанный с разборками банд, но Теру упорствует. В итоге тот предлагает разыграть глупый сценарий спасения от банды хулиганов. Снова запугать, обмануть, бросить бесполезной блестящей пыли в глаза. Это совсем не то, чего теперь хочет Теру.

В воскресенье он надевает самые новые вещи и считает, что в них он выглядит неотразимо. И снова трусит, когда Моб замечает, какая у него интересная рубашка. Теру говорит о рубашке, о магазине, в котором её купил, о погоде на улице в тот день и о том, что ел потом на ужин, и ничего о своих чувствах. Он снова уходит вечером, оставив Моба одного, провожающим его плохо скрываемым грустным взглядом.

В ту ночь он ненавидит себя и остатки своего эгоизма и страха предстать перед Мобом достаточно уязвимым, чтобы тот мог глубоко его ранить. Он хочет признаться ради него, но остатки гордости дёргают его назад. Он живо помнит, как Моб мог быть жестоко равнодушен к его первым неосознанным попыткам привлечь его внимание. Моб может раздавить его, и не только физически. Это заставляет Теру чувствовать себя рядом с ним маленьким и обнажённым. 

И всё же, вспоминает Теру, если Моб будет с ним не просто милосерден, если его улыбки, отведённые и пойманные взгляды, розовые щёки что-то да значат, разве это не стоит этого риска? Да, он заслуживает получить именно признание в любви, а не какую-нибудь вырезку из старой газеты со своей фотографией рядом с сухим некрологом. Но сказать по правде, Теру хочет признаться не только ради него. Моб ведь может и принять его чувства. Трепетная радость и даже ожидание пронзают Теру, когда он всерьёз рассматривает такой вариант. Они могли бы быть вместе, навсегда. Мобу ведь не нужно больше никуда уходить, после смерти спешить некуда, а значит, они были бы неразлучны. И, может, даже после смерти Теру Моб мог бы поймать его душу и они продолжили бы бродить по земле вдвоём вечно.

А до того дня… Моб такой плотный. Его оболочка на ощупь похожа на настоящее твёрдое тело. Он совсем как живой.

Дальше Теру не думает. Ему слишком радостно и слишком жарко от таких мыслей, и он снова прячется лицом в подушку. Но они притягательные, назойливые, и сердце бьётся в желании покопаться в них ещё немного. И они стоят того, чтобы ради их воплощения рискнуть своей болезненной гордостью. Теру засыпает с твёрдым решением признаться прямо завтра, пока восторженные мечты о совместной жизни с Мобом ещё не остыли. Он храбрится утром, расчёсывая волосы и в пятый раз осматривая свою форму на предмет пятен или мелких дыр, и с каждым новым уроком, которые теперь похожи на длительный унылый отчёт времени, он замечает, как всё заметнее дрожат его пальцы.

Звонок с последнего урока звучит скорее тревожно, чем обнадёживающе. На Теру и на всё вокруг него как будто накладывается тонкий рассеивающий фильтр. Всё кажется немного не таким, как раньше, и дорога, по которой идёт Теру, как и много дней до этого, и его тело, которое принадлежит ему всю жизнь. Теру думает о том, как и с чего он начнёт, и каждый раз сценарий в голове развивается по-разному. Он выкручивается в разные стороны, как змея, и Теру снова оказывается не готов, а Моб с каждым последующим шагом реагирует всё холоднее. Всё вокруг смазывается. Ноги сами несут Теру вперёд, затягивают в длинный коридор, и Теру наблюдает за его постепенным преображением, словно в первый раз.

— Привет! — тут же подрывается с излюбленного места у магнитофона Моб, и его лицо при виде Теру привычно сияет. 

От этого ёкает в груди. Сегодня играет медленная и плавная мелодия, совсем не то, что обычно ставит Теру. Эту кассету, как многие другие, он купил, наобум вытаскивая коробки с неизвестными ему группами из витрины. Всё больше он замечает, что Мобу нравится что-то другое. Но эта музыка подходит. Она послужит и мелодраматичным фоном для любовного признания, и отражением его чувств, если он получит отказ. 

Глаза Моба искрятся в свете ламп. Он стал более подвижным, словно раньше к его ногам были привязаны грузы, а теперь он наконец от них освободился. Это сильный контраст с тем временем, когда он был больше похож на застывший кадр, чем на что-то реальное. Теру тоже постоянно хочется мелко двигаться, чаще он даже не замечает, что делают его руки, когда он отвлечён Мобом и им же взволнован. Теру, может, и правда слишком много думает о себе, но он искренне верит, что шанс у него есть.

— Привет, — выдыхает он. — Хорошая песня. Что за группа?

Моб оглядывается на разбросанные вокруг коробки и притягивает к себе одну, пустую и с кислотно-зелёной обложкой. Теру уже не помнит, что на ней.

— “Божественное брокколи”. 

— Интересное название, — усмехается Теру и замолкает, не зная, как дальше подступиться к главной цели сегодняшнего визита.

Божественно-овощная музыка смешивается с шумом крови в голове. Это сродни возвращению подавляющего гула, смутно-пугающему и создающему гнетущую атмосферу, которую так старался изгнать из этого места Теру. Тело всё ещё чувствует себя странно, дышится труднее, и это только наращивает слои нервозности.

— Во что мы сегодня будем играть? — интересуется Моб, ещё не заметивший сбоя в привычном поведении Теру.

— Вообще-то, я сначала хотел бы сказать тебе кое-что важное.

На секунду кажется, как взгляд Моба теряет фокус и застывает, словно каменеет внутри чёрных глаз. Но, когда он моргает, это ощущение пропадает.

— Ладно. Что ты хотел сказать? — как-то осторожно спрашивает Моб.

От едва заметного изменения тона Теру хочется снова отступить и сделать вид, что ничего такого он в виду не имел, как он и сделал вчера. Моб больше не пугает его, не так, как это было при первой встрече, и всё же внутри Теру всё содрогается, когда тот смотрит на него. Он больше не похож на чернильное пятно на жёлтых обоях, он — два ярких глаза на мягком лице, заглядывающих прямо в душу Теру, и это совсем другой, новый вид трепета, и он терзает Теру уже долгое время. Он сбивает мысли в кучу и заставляет замереть перед ним, а это последнее, что Теру сейчас нужно.

Теру сжимает кулаки. Он пытается сосредоточиться на себе, своих мыслях, чувствах, мечтах о будущем и надежде и игнорировать то, как нахождение рядом с Мобом на него действует. Он не привык отступать, этот момент не будет исключением. 

— Я бы хотел тебе кое в чём признаться.

— Ты хотел изгнать меня, я это понял. Я заметил, как ты пытался, — прерывает его Моб.

— Мне жаль, — спотыкается Теру. Это был бы очень удобный момент, чтобы отступить и свернуть с начатой темы, если бы Теру захотел. Но Теру упрям. — Мне правда очень неловко за то, как вёл себя в начале, но сейчас я хотел сказать кое-что другое. Речь о моих чувствах.

— Да? — деревянно дёргается челюсть Моба, и его глаза словно стекленеют.

— Я понимаю, это может прозвучать странно, и ничего, если ты не чувствуешь того же, но дело в том, что ты мне очень нравишься. Романтически, — уточняет Теру и нервничает так, что ему начинает казаться, как местами сквозь музыку пробивается потерянный в прошлом гул флуоресцентных ламп. Он словно переплетается с его речью. Это очень странное чувство. 

— Нет, — чуть слышно бормочет Моб, смотря мимо Теру и застыв, как статуя.

— Конечно, я не ожидаю от тебя взаимности. Просто хотел, чтобы ты знал.

— Пожалуйста, хватит, — говорит Моб, и это больно отзывается в сердце Теру.

— Ладно, я понял, я тебе не нравлюсь так, как мне нравишься ты. Всё в порядке. Я и не надеялся, — врёт Теру, пряча за кривой улыбкой боль, а гул чуть ли не залезает ему за словами в горло. — Но моих чувств это не отменяет. Давай выйдем отсюда вместе?

С глубоким разочарованием Теру наблюдает, как Моб яростно качает головой, а его взгляд наполнятся отчаянием.

— Я не хотел этого знать! Прекрати!

От его крика магнитофон замолкает. Музыка обрывается, лампы начинают бешено мигать над их головами. Гул возвращается и усиливается вместе с давящим гнетущим ощущением, внезапно навалившимся на Теру. От него хочется спрятаться и заткнуться, и Теру приходится сознательно пересилить себя, чтобы встряхнуть головой и вспомнить, зачем он здесь. 

Это не та реакция, которой он ожидал, и всё же она сильна. Моб впервые кричит на него, и это контрастное несоответствие с его предыдущим образом немного выбивает из колеи. И он, и само пространство, кажется, яростно сопротивляются, и это не может быть просто так. Слишком уж чрезмерная реакция на обычное признание. 

А это значит, он был прав. Моб сопротивляется этому изо всех сил, но что-то у него внутри явно происходит. Он напуган, он шокирован, всё вокруг них гудит и трещит по швам. Что это, как не агония пространства вокруг них? Теру не хочет упустить шанс и отступать тогда, когда нужно было продавить. Ради Моба.

Слова горят на языке, как нечто сакральное, что страшно произносить вслух, тем более дважды. В них жизнь и особая сила, от которой Теру робеет и хочет стыдливо спрятаться, но ещё больше — повторить их снова, громко, протянуть в руках, чтобы Моб смотрел на них и видел всё, что чувствует Теру, и как сильно и ярко оно сверкает от его взгляда. Страх, смешанный  с отчаянной смелостью, крутится внутри Теру в несовместимом нереальном танце, и Теру отдаёт контроль ему, а не разуму, замершему в стороне.

— Я хочу быть с тобой, — настаивает Теру, смело глядя в дикие глаза Моба.

— Пожалуйста, просто замолчи!

— Я люблю тебя!

Выражение на лице Моба дрожит. Слёзы начинают течь по его щекам, и Теру не знает, что они означают и как на них реагировать. Времени на размышления Моб оставляет ему немного.

— Я не хотел помнить ничего из этого, — задушенно шепчет он. — Я просто хочу это забыть. Оставь меня.

Это ещё более странно. Такую реакцию и такие слова Теру ожидал бы, если бы решил пойти по другому пути и всё-таки заставить Моба принять факт своей смерти. Что-то явно пошло не так, причём в самом корне. Там что-то глубоко неправильное, какая-то незамеченная ранее гниль, и, в чём она заключается, ещё только предстоит разобрать. Теру порывается спросить, что Моб имеет в виду, но не успевает. Заплаканный Моб поднимает руку и вышвыривает его обратно за пределы пространства, как в день их первой встречи.