Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

В подвале особняка Хагенов над головой Дарклинга покачивалась лампочка. Равский полковник сидел на стуле посреди низкой полутёмной комнаты со связанными за спиной руками.

— Наши обычные методы, похоже, не дают никакого результата, — задумчиво произнёс Ганс, поигрывая пальцами по колену.

Он сидел на краешке стола, в серой фьерданской форме, расстегнутой на две верхние пуговицы, и неотрывно смотрел на Дарклинга.

Несмотря на то, что Гансу Хагену было лет тридцать, он обладал мальчишеским рябым лицом. На подбородке ни намёка на щетину, брови на лбу настолько тонкие и светлые, что их тоже не сразу заметишь. Волосы вечно взлохмачены, будто кто-то нашёл школьного хулигана и дал ему генеральскую форму с чужого плеча.

Нелепый и жалкий фьеданский щелкунчик.

Дарклинг исподлобья глядел на него в ответ, и в этом взгляде читалась абсолютнейшая чёрная ненависть. Кончиком языка он то и дело слизывал кровь со своих губ, чувствуя её теплый металлический вкус.

— Это потому, что ты боишься попортить ему личико, — с насмешкой заметил Брум, давно снявший китель и разгуливающий по камере в майке, — Смазливое, как и у всех гришат.

Сам Ярл, конечно, выглядел так, будто был нарисован для фьерданского пропагандистского плаката, завлекающего молодое мясо в армию. Ростом метра два, широкая спина и плечи, руки толщиной с хагеновскую ляжку. Завершала образ небрежная светлая борода, ярко-голубые глаза и волосы, собранные в короткий хвост на затылке.

В общем, зависть задушила бы любого мужчину при одном только взгляде на Ярла Брума. Она же душила и Дарклинга, чьи первые годы жизни вышли голодными. Дрюскелей кормят по пять раз в день отварной говядиной, курицей и дичью, а маленький Саша Морозов ел только лук, репу и квас. В монастыре, конечно, стало получше, но много ли нагуляешь при вечных постах и тяжкой работе?

Тем временем, Брум, описав круг по камере, вернулся к Хагену. Несмотря на то, что фьерданский генерал сидел на столе, Брум возвышался над ним как минимум на голову. Прямо при Дарклинге, ни капли не стесняясь, он положил свою здоровенную лапу на бедро Гансу.

Ну-да, ну-да! Знаменитое фьерданское боевое братство!

— Ничего не могу с собой поделать, — Ганс улыбнулся Ярлу, взмывая пальцами по его груди. Дарклинг вдруг ощутил себя крайне неловко и отвернулся в сторону. — Мне нравятся красивые игрушки. И потом, ты же помнишь уговор?

— Ах да, все эти ваши с Гертрудой политические финтифлюшки, — недовольно отозвался Брум.

Хаген издал какой-то совершенно неприличный вздох, и Дарклинг невольно обернулся, тотчас ощутив жар, приливающий к щекам. Генерал по прежнему сидел на столе, но теперь — развратно, как керчийская шлюха, раздвинув ноги и приоткрыв рот, пока Брум покусывал его шею и сжимал рукой его промежность.

— Мы должны будем убедить всех, что он сдался... Ах! Добровольно и без давления.

Чего бы там ни хотел Хаген, давление Дарклинг явственно ощущал.

— Давайте! Потрахайтесь ещё здесь. — нарочито насмешливо крикнул им Дарклинг. — Пидоры.

Брум и Хаген, оторвавшись друг от друга, обернулись и взглянули на него.

— Мы и без твоего совета поняли бы, что нам делать. — откусился Брум.

Звякнула пряжка генеральского ремня. Плюнув на Дарклинга, Брум раздевал Хагена прямо на глазах у их заклятого врага. Вот на пол свалились сапоги, затем — серый китель, звякнувший медалями, белая майка. Наконец, Брум с урчанием стянул с него брюки вместе с бельём, приподняв того над столом одной рукой.

Обнажённый Хаген оказался ещё более нескладным, чем одетый. Острые локти и коленки, угловатые, покрытые крапинками веснушек, плечи и маслянный полный обожания взгляд, от которого в Дарклинге умирал порядочный человек. Вместо него появился кто-то, сглатывающий слюну и ёрзающий на стуле от того, как болезненно жарко стало в штанах.

Хаген смазанно целовал дрюскеля, постанывая в его руках и лихорадочно зарываясь в его светлые волосы на затылке. Дрюскель, к досаде Дарклинга, вклинившись меж бёдер белого генерала, закрыл его своей спиной, оставив жадному взору равского полковника лишь подрагивающие ноги и руки, обвивающие шею.

Проклятье! — думал Дарклинг, тело которого сводило судорогой до звёзд в глазах.

Брум подтолкнул Хагена на спину, расстегивая свои форменные брюки. Послышался смех.

— Тише, Ярл! Ты не даешь ему посмотреть.

К ужасу Киригана, Ярл обернулся и увидел, что Дарклинг всё это время пялился на них, как какой-то озабоченный подросток.

— Интересно? —хмыкнул Брум.

Дарклинг с вызовом приподнял подбородок.

— Не пробовали выйти за дверь, прежде чем ебаться? Животные.

Хаген поднялся и сел на столе. Неотрывно глядя на Дарклинга, он лениво провёл рукой по своему члену.

— Он прав, Ярл. Здесь холодно и неудобно. Пойдём наверх?

Чудесно! — злился Дарклинг — Просто великолепно. Эти двое пойдут сношаться, а я останусь тереться промежностью о матрас, сублимируя дрочку.

Соскользнув со стола, Хаген мелденно подошел к нему. Обнаженный, ненавистный до зубного скрежета и абсолютно восхитительный. Он протянул руку и коснулся дарклингового подбородка, заросшего щетиной.

— Ты пойдёшь с нами. Если захочешь.

Затем Ганс наклонился к нему и прошептал:

— Все мои трофеи я делю с Ярлом.

У Дарклинга пересохло в горле.

— Катись к дьяволу, Хаген, — едва слышно процедил он.

Хаген убрал руку.

— В таком случае, я надеюсь, тебе будет не слишком скучно одному.

Брум, подобрав их с Гансом вещи, открыл дверь, ведущую на лестницу. Хаген уже дошел до неё, когда Дарклинг, презирая себя за слабость и желание, окликнул его:

— Стой! Чертовы вы уроды. Я согласен.

Хаген, забрав у Брума вещи, коротко приказал ему освободить полковника. Ярл сукин сын Брум был настолько высок, что даже на выпирающий бугор на его брюках Дарклингу приходилось смотреть снизу вверх.

Наверняка, огромный, — подумал Дарклинг, потирая освобождённые запястья и краснея от накатившего жара.

Чужое мужество всегда вызывало у него восхищение, но Брум был чистым совершенством. Языческим богом в теле человека. Не удивительно, что Хаген под него стелился.

Выключив в подвале свет, Дарклинга проводили наверх, в фамильный особняк. Фьерданские офицеры остались в массе своей потомками рыцарей, графов и баронов, сохранив как титулы, так и земельные наделы.

Миновав первый этаж, все трое поднялись на второй и прошли в спальню.

Дарклингу выдали полотенце и отправили в ванную. Оказавшись внутри, полковник сразу же выкрутил воду в кране и принялся шарить по полкам и шкафчикам в поисках бритвы или лезвий. Ни того, ни другого он так и не нашел. Либо Ганс Хаген не брился, либо... Знал, что искушения в Дарклинге пересилят здравый смысл.

Обидно знать, что даже твой стояк это чей-то замысел.

С сомнением Дарклинг бросил взгляд на зеркало с мыслью разбить его, но тут же отказался от этой идеи. Голубки точно услышат звук стекла.

Над ванной поднимался пар. Дарклинг потрогал воду рукой и решил, что горячая вода и стоит всего, что его ждёт.

Когда с мытьём было покончено, Дарклинг наскоро обтёрся и обернул вокруг бёдер полотенце, решив, что одеваться в грязную одежду глупо и не имеет ни малейшего смысла.

Выйдя из ванной, он застал Ганса и Брума лежащими на кровати. Брум откинулся на подушки, а между его ног устроился любовник, медленно и плавно берущий член дрюскеля ртом. Полуленивая игра, аперитив перед главным блюдом.

Там же, на постели, но чуть с краю расположились любезно приготовленные для Киригана смазка, пакетик с презервативом, ошейник с кольцом и несколько фалоимитаторов разного размера.

Заметив его, Брум улыбнулся и взглянул на Дарклинга так, как может смотреть лишь мужчина. С вожделением и спокойной уверенностью в том, что равский полковник отдастся ему, как девка для утех. Дарклинг физически ощутил, как от этого взгляда поджались яйца.

Ганс, напоследок приняв особенно глубоко, оторвался от Брума. К члену дрюскеля от подбородка генерала тянулась ниточка слюны.

— Иди к нам, Дарклинг.

И полковник повиновался, срывая с бёдер полотенце. Лицо Ганс сразу же оказалось перед ним. Дарклинг впился в его тонкие губы поцелуем, зло прикусывая ему язык и ощущая терпкий привкус.

— Как тебе на вкус мой дрюскель?

Шею Дарклинга обвило кожанной полоской. Звякнула застежка, и под заросшим подбородком полковника оказалось кольцо, за которое Ганс потянул его.

Дарклинг щелкнул зубами возле его лица, не дотянувшись всего на миллиметр.

— Дай-ка мне, — произнёс Брум, перехватив кольцо у Хагена.

Рывок, — и Дарклинг едва успел выставить руки, уперевшись в постель по обе стороны от бёдер Брума. Подняв взгляд он понял, что перед его лицом находится влажный от слюны Ганса член толщиной с девичье запястье.

Никто его не просил, но Дарклинг, почувствовав неясный порыв, провёл по нему языком от яиц до головки, ощутив, как этот жест отозвался пульсацией внизу живота.

— Хороший мальчик, — одобрительно произнёс Брум, положив руку ему на затылок. — Ганс, подготовь его.

Для удобства Дарклинг взял член Брума в руку и обхватил головку ртом. Откуда-то он знал, что нужно втягивать его в себя, поглаживать языком уздечку, ласкать уретру. Двигаться нужно ритмично, но неспешно, обволакивая собой, скользя.

Брум выругался на фьерданском и стиснул волосы на затылке.

Пока Дарклинг двигал головой, жмурясь от непонятного ему самому удовольствия, Хаген не терял времени зря. Вскоре Дарклинг ощутил, как сзади его смазывают влажные пальцы, то чуть проникая внутрь, то снова отступая.

Член Ярла был слишком велик, чтобы Дарклинг мог взять его целиком. Только наполовину. Головка задевала нёбо и устремлялась к горлу, а затем Дарклинг отпускал её и брал снова.

Сзади Ганс Хаген, его заклятый враг, потихоньку заталкивал в его первую игрушку. Едва Дарклинг успел ощутить в себе её длинну, как Хаген потянул её назад.

Дарклинг берет член Брума до горла — Хаген берёт его сзади имитатором. Дарклинг выпускает — имитатор выходит из него. Идеальный ритм, почти музыкальный.

Полковника бросает в жар о мысли, что игрушки ему недостаточно. Он хочет ощутить в себе то, что с таким старанием отсасывает. Но Хаген, безжалостный ублюдок, знает своё дело. Дарклинга трахают, меняя игрушки, до тех пор, пока в него не начинает свободно заходить по три пальца. К этому моменту он уже готов начать скулить.

Брум вытаскивает член из его рта. Весь подбородок Дарклинга влажный от слюны.

Он возьмёт меня, а я возьму ублюдка Хагена. Это будет честный обмен.

Полковника подталкивают лечь на спину. Брум нависает над ним. Дрюскели живут по звериным законам, и Дарклинг, согласно ему, должен быть покорен вожаку.

— Учти, если ты херово трахаешься, я сочту это военным преступлением.

— Не бойся, гришонок. Я буду нежен с тобой.

Ноги Дарклинга подхватывают под колени, открывая зад. Брум прижимается, давая полковнику осознать, чем его сейчас будут иметь.

Паника охватывает Дарклинга, но отступать некуда. Брум уже задрал его ноги, положив их к себе на плечи, и рукой проталкивает свой огромный член внутрь.

Хаген ложится рядом. Дарклинг слышит его зачарованный шепот.

— Смотри.

И Дарклинг, глотая воздух, смотрит. Видит, как Брум входит в него и ощущает каждый сантиметр. На глаза наворачиваются слёзы, но Хаген стирает их пальцами.

— Чш-ш, сейчас-сейчас.

Брум вошёл, и Дарклинг вцепился пальцами в запястье Хагена.

— Вдохни поглубже и расслабься. Ярл не сделает тебе больно.

К чести Брума, он и впрямь не двигался, дав Дарклингу привыкнуть. Ни одна игрушка не могла сравниться с этим.

Только заметив, что Дарклинг дышит чуть ровнее, Ганс кивнул. Полковник ощутил, как огромный член двинулся внутри него и зажмурился, чтобы не заскулить. Брум отступил и подался снова, накатывая медленной волной.

— Твою мать! — беспомощно вырвалось у Дарклинга.

Первые минуты Брум двигался медленно, успокаивающе поглаживая Дарклинга по бёдрам. Ганс переместился ниже, взяв член полковника ртом.

Затем толчки становились сильнее. Дарклинг, не сдерживаясь, постанывал. Черные волосы разметались по простыни, а сам полковник смотрел на фьерданцев сквозь полуопущенные ресницы и дышал через приоткрытый рот.

Разошедшись, Ярл взял размашистый темп, с хлопком ударяя бёдрами о бёдра. Ганс теперь помогал рукой. Дарклинг ёрзал под ними, чувствуя, что вот-вот не вынесет охватившего его напряжённого удовольствия. Брум заполнял его, брал его и заставлял хныкать, поскуливая, чтобы тот не останавливался.

А потом под веками заплясали всполохи и Дарклинг напрягся всем телом, судорожными толчками выливаясь на руку Хагену.

Одновременно с этим, Брум яростно трахал его с рычанием пещерного медведя.

— Мой... трофей! Мой!

Вытащив член, он сорвал презерватив и быстрыми лихорадочными движениями заставил себя кончить на живот Дарклингу.

Волосы на лбу Ярла слиплись от пота. Вздохнув, он спустил с плеч безвольные подрагивающие ноги полковника и утер рукой лицо.

Хаген, подобрав полотенце, заботливо вытер Дарклингу живот. Их взгляды встретились: ошалевший у Дарклинга и неуловимо довольный у Ганса.

— Сегодня ты спишь у нас, — заявил он.

Chapter Text

Зал взорвался овациями. Ганс Хаген встал из-за рояля и поклонился гостям леди Изабель. Дарклинг тоже похлопал, но куда сдержаннее и чуть скрипнув зубами. То легко, как белому генералу удавалось завоевать чьё угодно расположение, невозможно раздражало.

Ну, конечно! Молодой, обаятельный, талантливый. Просто набор из какого-то романа, если не знать, какая он сволочь.

Подхватив бокал с подноса у проходящего мимо официанта, Дарклинг залпом влил его в себя и предпочёл обратно отойти в свой тёмный угол, пока гости вернулись к своим развлечениям. К несчастью, развлечением Хагена последние две недели был он сам. Стоило Дарклингу присесть, морщясь от боли в пояснице (чёртов Брум!), как этот рябой щелкунчик возник перед ним, сияя улыбкой.

— Скучаете? — поинтересовался он, лениво болтая шампанское в бокале,

— Чудный прием, — Дарклинг сухо улыбнулся, но Ганса ему обмануть не удалось.

Тот рассмеялся, зажмурившись, как кот.

— Просто удивительно, как вы дорвались до власти, полковник. Такие как вы обычно сидят в должности лейтенанта и под рюмку водки рассказывают, как прогнила система.

— А такие как вы обслуживают клиентов в керчийском борделе.

Хаген облизал губы и послал Дарклингу взгляд, от которого на полковника накатил жар. Наклонившись, он шепотом заметил:

— Мне показалось, вас последние две недели всё устраивает. Спальня всё-таки лучше, чем подвал, да и в постели вы...

— Заткнись, — процедил Дарклинг, беспокойно озираясь. Если бы их услышали, его репутации пришел бы конец.

Легко представить себе заголовки:

"Полковник Дарклинг начал свою карьеру с военнного поражения, а закончил в постели победителей".

Никому в целом мире объснишь, каково это — одновременно ощущать внутри себя огромный член Брума и вместе с этим толкаться в закусывающего губы Хагена. Ты подаёшься вперёд и чувствешь, как тесно и влажно внутри твоего врага. Подаёшься назад — ощущаешь, как тесен ты сам.

Из картинок, то и дело вспыхивающих под веками Дарклинга, можно составить целую галерею. Взлохмаченный Хаген, покачивающися на его бёдрах. Голова Брума между его ног и язык ласкающий вход. Брум, прикованный к кровати; на его лице сидит Ганс и дышит через приоткрытый рот. Ярл глухо и протяжно стонет, потому что в этот же момент его трахает Дарклинг.

Ганс оглянулся через плечо и потёр подбородок.

— Полагаю, сейчас нашего отсутствия никто не заметит.

Дарклинг глубоко вдохнул и отставил бокал на столик. Затем поднялся. Ганс откровенно блаженствовал. Тогда в подвале он сказал, что делит свои трофеи с Брумом, но по правде с Брумом делили самого Ганса.

Они оба выскользнули из зала, полного гостей, через дверь для прислуги. Едва музыка, смех и голоса остались за дверью, Дарклинг толкнул Ганса к стене, подхватывая его под колено. Ганс отдавался даже взглядом — невинным и порочным одновременно. Прикрой веки, и под глазами вспыхнет ещё одна картинка. Ярл берёт Ганса сзади, насаживая его на себя; Ганс бросает на Дарклинга тот же взгляд, что и сейчас, но с его членом в глотке.

Дарклинг прижался к его губам, скользнув языком ему в рот. Знакомый терпкий привкус. Белый генерал умудрился найти на приёме время, чтобы отсосать Ярлу. Эта мысль об этом заводила.

— Ты выходил с ним в уборную, мальчишка? — строго спросил Дарклинг, прихватив фьерданца за волосы.

— Да-а, — Ганс взглянул на него снизу вверх.

Дарклинг отпустил его, но тут же схватил за руку и потащил за собой.

— Чуть дальше должна быть дверь, где переодеваются лакеи, — подсказал Ганс.

Дарклинг отыскал её через минуту чуть выше по коридору и толкнул плечом. Оказавшегося внутри лакея он полуголым выставил вон, а затем заперся вместе с Гансом изнутри.

Как оказалось, лакеи в этой комнате не только переодевались (о чем сообщали два комода с выдвинутыми ящиками), но и жили. По разным стенам крошечной комнаты стояли две кровати с железными спинками.

Хаген излучал удовольствие. Дарклинг притянул его к себе за ремень штанов и поцеловал. Почти нежно. За последние две недели полковник не раз видел его без одежды и знал, насколько тот хрупок. Дарклинг и Брум были солдатами, зверьми войны, а Ганс — музыкантом.

Может, это близость смерти заставляла Дарклинга так отчаянно, до боли желать своих врагов?

Руки Дарклинга сами собой пробежались по пуговицам серого фьерданского кителя, выправили из брюк майку. Когда полковник добрался до пряжки, Ганс вдруг остановил его.

— Ты ведь не будешь мстить? — спросил он с улыбкой, за которой прятался страх.

Дарклинг хмыкнул, подняв руки.

— Понятно, зачем тебе нужен был Брум.

Раньше он думал, что их упражнения на троих это специфика фьерданского братства, предполагающая, что вы делите с товарищем всё, что имеете — жен, деньги, трофеи. Правда оказалась ещё проще. Ганс Хаген попросту боялся, что если он окажется в руках Дарклинга, тот свернёт ему шею.

— И всё же? — настаивал Ганс.

— Соблазнительно, но нет. Сойдёмся на том, что в постели я любовник, а не политик.

Ганс, успокоившись, кивнул. В его глазах заплясал огонёк.

— Ты и вне постели не политик, — сострил он.

— А ну-ка иди сюда, — обманчиво ласково произнёс Дарклинг.

Хаген едва успел увернуться от попытки полковника схватить его за расстёгнутый китель. Но в следующий миг Дарклинг поймал его, прижав спиной к себе.

— Ты — испорченный, избалованный, невоспитанный мальчишка, — проурчал полковник ему на ухо, — Снимай штаны и подай мне ремень.

Ганс закусил губу и послушно вытащил ремень из своих штанов. Сбросив сапоги и брюки, он остался в носках и расстегнутом кителе. Его Ганс тоже хотел снять, но Дарклинг запретил.

Затем Ганса отвели к кровати у стены и велели встать на четвереньки. Ремнём Дарклинг стянул Гансу запясться, вынудив того опереться на локти. Оглядев результаты своего труда, Дарклинг остался на редкость доволен. Хаген стоял перед ним на постели, сверкая белой обнажённой задницей, с раскрасневшимися щеками и в длинных белых носках с блядскими подтяжками.

Дарклинг по-хозяйски огладил его сзади, а затем, размахнувшись, отвесил звонкий шлепок. Хаген дёрнулся, поджавшись, и обернулся, глядя на полковника расширившимися глазами. На месте удара появился красный след, отчётливо заметный на белой коже.

"Здесь был Дарклинг"

Дарклинг ударил ещё раз и Хаген издал какой-то сдавленный беспомощный звук.

— Кто-то должен был заняться твоим воспитанием, — удовлетворённо произнёс полковник, наградив Хагена ещё одним шлепком.

Ганс заёрзал. Дарклинг огладил его снова, на этот раз, скользнув рукой меж бёдер, и убедился, что тот затвердел.

— Что я говорил? Испорченный.

Ганс, похныкивая, закивал.

— Ты и дня прожить не можешь без того, чтобы тебя кто-нибудь не выебал, — ещё один шлепок.

— Д-да, — всхлипнул Ганс.

— Фьерданская потаскуха, — звук расстегивающейся пряжки.

Стоило ли говорить, что в карманах брюк Хаген таскал выдоенный наполовину тюбик смазки и почти добитую пачку презервативов с одним пакетиком, болтающимся в коробке?

— Пожалуйста, — попросил Ганс.

— Пожалуйста что? — требовательно спросил Дарклинг, приспуская штаны и высвобождая член.

Белоснежная задница Ганса покраснела от ударов. Дарклинг выдавил на неё всю оставшуюся смазку. Хаген, вздрогнув, посмотрел на него через плечо умоляющим взглядом.

— Возьми меня, — едва слышно произнёс он.

"До чего фьерданский язык бывает красив"

Подготовка не заняла много времени. В отличие от Дарклинга, Хаген расслаблялся быстро. Ничего удивительного, если учесть, что с Брумом они трахаются с тех пор, как им обоим было по шестнадцать. Дарклинг скорее для порядка, чем из реальной нужды, проверил, легко ли заходят пальцы. Затем смазал остатками член, пристроился и толкнулся вперёд.

Звякнули медали на фьерданском кителе. Ганс сгреб подрагивающими пальцами одеяло и уткнулся лбом в свои руки. Дарклинг протянул руку и, схватив того шиворот, с наслаждением двинулся снова.

Одну из наград на груди Хагена, тот получил за поимку Дарклинга. Однажды белый генерал пришёл на допрос, нацепив эту побрякушку, и хвастался ею минут двадцать. Теперь эта игрушка болталась вместе с другими, пока её хозяина ритмично насаживали на член равского полковника.

Волосы Хагена совсем растрепались, а брюки Дарклинга окончательно съехали вниз. Откинув полы кефты, он любовался тем, как заходит во фьерданца.

Ганс Хаген будто был создан своими фьерданскими божками исключительно затем, чтобы его хорошенько драли.

В тишине лакейской комнаты скрипела кровать. Сжалившись, Дарклинг вышел и перевернул Ганса на спину, привязав его руки к прутьям на спинке. Затем деловито задрал белую майку под его кителем до груди.

Ганс Хаген смотрел на него снизу вверх расхристанным взглядом и облизывал губы.

— Хочешь воды? — спросил его Дарклинг.

— Позже.

Кивнув Дарклинг снова отбросил полы кефты и устроился между раздвинутых ног Хагена, нависнув над ним и оперевшись о постель по обе стороны от его головы. Полковник не снимал кефту, потому что хотел, чтобы Ганса Хагена имел гриш.

Собственно, Брум не снимал с Дарклинга кефту по той же причине: ему хотелось трахать гриша.

Второй раз зайти было ещё проще, чем в первый. Хаген блаженно прикрыл глаза. Его лицу так шло удовольствие, что Дарклинг невольно любовался.

На этот раз полковник брал неторопливо, размеренно и глубоко. Игра в непослушного мальчика сменилось игрой в покорную принцессу. Хаген тянулся за поцелуями и подавался бёдрами навстречу. Чтобы помочь ему, Дарклинг обхватил одной рукой его член.

Ганс пробормотал что-то неразборчиво-благодарное на фьерданском и принялся двигать бёдрами ещё охотнее. Темп ускорился. Дарклинг одной рукой держал Хагена под коленом, а другой рвано надрачивал ему. Ганс, высвободив руку, положил её на затылок Дарклингу.

Тот, почувствовав, как напрягся всем телом фьерданец, остановился, чтобы сосредоточиться только на его члене. На головке выступила капля. Ганс задрожал, невольно приподнявшись и срываясь со стона на вскрик. Дарклинг сдавил его чуть сильнее, погладив пальцем уретру, и в следующий миг почувствовал, как размазывает по голове семя.

Издав протяжный и полный удовлетворения стон, Ганс обмяк. Дарклинг отвязал ему руку и лёг рядом, сбрасывая болтающиеся на лодыжках брюки. Хаген обернулся к нему и поцеловал.

— Я хочу вернуться в зал. — негромко произнёс он. В серо-голубых глазах плясали чёртики.

— Вижу, твою голову посетила гениальная идея, — нахмурился Дарклинг.

Хаген толкнул его на спину, прижав к постели, перекинул через него ногу и сел на его бёдра.

— Я хочу вернуться в зал, — повторил он, наклонившись к Дарклингу и целуя его снова. Затем, оторвавшись, он облизнулся и рукой нашарил попрежнему твёрдый член полковника. Проведя от основания до головки, он скатал презерватив в кольцо и отбросил в сторону. С наслаждением  направив член в себя, Ганс произнёс: — Ощущая, как по моим ногам стекает твоё семя.

Chapter Text

Сегодня был лучший день в жизни Мала с тех пор как он, Чирок и Дуб рванули через тайгу в Равку. До Раевости рукой подать. Если повезёт, доберутся до Ос-Альты, а там и до Красного терема недалеко.

За плечами два года контракта, фьерданский фронт и несколько сотен похороненных сослуживцев. Зато теперь Мал умел обращаться с взрывчаткой, ножом и винтовкой не хуже, чем дрюскели с гришами.

"Р-7321-ПН" — номер голицынской машины был выжжен в мозгу Мала, словно клеймом, раскалённым ненавистью.

Сам Голицын лежал в багажнике со связанными руками и кляпом во рту.

Когда совсем стемнело, друзья остановились в мотеле на трассе, где обычно дальнобойщики ночуют. Пристроили "Жигуль" между груженых прицепов. Мал вышел взять пару номеров: один для Чирка с Дубом, другой — для него с Голицыным. Оретцев планировал хорошенько с оттяжечкой выместить на опричном уроде всё, что он пережил за последние два года.

Едва ему выдали ключ от номеров, Дуб и Чирок вытащили опричника из багажника, затолкали в дверь и усадили на стул рядом с кроватью. Мал приспустил на окнах жалюзи и приглушил свет.

— С днюхой, Чиледул, — Дуб дружески хлопнул его по плечу. Затем шутки ради бросил на стол пачку презерватитов и тюбик смазки. — Это чтоб предохраняться не забыл, когда ебать его будешь.

Было слышно, как Голицын за их спинами закашлялся.

Мал улыбнулся — криво и без прежнего тепла, но вполне благодарно.

— Постойте на шухере. Если будет слышно, дайте знать.

Напоследок Чирок внёс из багажника набор юного натуралиста, завёрнутый в старый плед: плоскогубцы, садовый секатор, канцелярский нож и хороший моток верёвки. Затем оба вышли, и в номере остались только Мал и его пленник.

Задыхаясь от злого предвкушения, Мал подошёл к нему.

Голицын сидел на стуле со связанными за спиной руками. Галстук сбился, рубашка наполовину выправилась из брюк, пиджак помялся. В рот в качестве кляпа была воткнута перемотанная изолентой динамитная шашка со свисающим до груди бикфордовым шнуром.

Глубоко вошла — заметил Мал со странным удовольствием и обхватил её рукой, задевая лицо опричника.

Взрывчатое вещество на основе нитрогилерина. Пятнадцать сантиметров в длину и пять в диаметре.

Мал почти вытащил её изо рта Голицына, но в последний момент передумал и, обхватив затылок майора, двинул шашкой в сторону глотки. Опричник подавился, замычал, а на его щеках выступили красные пятна. Мал, получив ещё одну дозу извращённого удовольствия, продолжил иметь майора в рот динамитной шашкой.

Выглядел тот и впрямь как престарелая шлюха. Для удобства Мал прихватил его за чёрные с седыми нитями кудри. С широко открытым ртом и прикрытыми глазами ему не хватало только помады, чулков и серёжек, чтобы те покачивались в такт.

В какой-то момент Мал поймал себя на окончательно сформировавшейся мысли, чего он хочет сейчас на самом деле, вытащил шашку и отбросил ее на постель. Голицын закашлялся, пытаясь отдышаться.

— Нестандартный... подход-с... — эта сволочь ещё и иронизировал.

— Заткнись. — Мал отвесил ему пощёчину.

Голова Голицына мотнулась в сторону.

Затем Мал достал из заднего кармана пистолет, проверил патроны и приставил дуло к лицу опричника.

— На колени.

Тот, покосившись на пистолет, подчинился, сполз со стула на колени и оказался головой чуть выше уровня ширинки. Судя по испуганному блестящему взгляду, опричник начинал догадываться, чего хотелось его палачу.

— Вы бы ручки-то мне развязали-с, Мальен Чиледулович. — майор подхалимски прижался, глядя снизу вверх. — Глядишь и быстрее бы дело пошло.

Мал только ухмыльнулся.

— Не держи меня за идиота, пёс. Я давно не тот пай-мальчик, которого ты забрал из института.

Расстегнув ширинку и приспустив штаны, Мал вытащил член. Провёл головкой по сжатым губам майора, заставив приоткрыть рот, толкнулся внутрь. Под дулом пистолета Голицын был послушнее алтарника на воскресной службе.

— Что, опричная потаскуха, много членов перебрал, пока до директорского кресла дошёл?

Майор отозвался приглушённым стоном, который приятно пробежался по телу Мала. Загусив губу, Оретцев снова впепился в завитки волос Голицына на затылке.

Тот сосал на редкость старательно, явно пытаясь угодить. То ли из трусливой надежды выйти номера живым в обмен на отличный минет, то ли просто будучи перфекционистом. Мал видел и ощущал, как Голицын вылизывает головку, прикрыв глаза, как насаживается ртом, стараясь брать поглубже, как поддевает языком уздечку. Самозабвенно, с полной самоотдачей, и только успевая сглатывать набегающую слюну.

Мал подавался бёдрами, ощущая глотку головкой. Было хорошо, до невозможности, до заплывающих от удовольствия глаз, но мало. Недостаточно.

Голицын, заметив настрой Оретцева, выпустил изо рта влажный от слюны член. Отдышался, облизнул губы, бросил взгляд на кровать. Затем перевёл обратно на Мала.

— Желаете...?

— Да. На постель, живо.

Два раза просить не пришлось. Мал, схватив за лацкан пиджака, помог ему подняться. Роста они оказались примерно одного, среднего.

Мал отложив пистолет на стол, взял оставленные Дубом гондоны и смазку с красной крышечкой.

Когда Мал вернулся, Голицын уже лёг на кровать щёкой к верху задницей, обтянутой брюками, и широко расставив колени. Руки его, как прежде были связаны за спиной. Не удержавшись, Мал огладил опричника сзади почти хозяйским жестом.

Звякнула пряжка ремня, и Оретцев стянул с майора штаны до колен. Послышался судорожный вдох Голицына. Он чувствовал себя совершенно беззащитным, и чувство власти над ним приносило Малу мстительное удовлетворение.

Выдавив тюбик чуть пониже поясницы, Мал провёл влажными пальцами между ягодиц майора, лаская вход. У Голицына поджались яйца и напрягся полувставший член.

— Ценный вы кадр, Оретцев. Умеете развлекаться.

— А ты и рад, да, пёс? Нравится тебе, когда тебя сзади трогают. И раздвигать ноги нравится. Говори, тащишься, сукин сын? — Мал надавил, оказавшись пальцем внутри.

Голицын оказался восхитительно тугим. У Мала едва слюна не побежала, когда он вообразил, как плотно тот обхватит его член.

— Так точно, — прохрипел Голицын.

Мал выдавил его смазки, вдел второй палец и, поддавшись искушению, прик ко входу языком, одновременно растягивая и лаская. Майор, застонав, поджался всем телом.

Сглотнув, Мал вытащил пальцы, встал и подтянул Голицына к себе за бёдра. Опричник напрягся, едва дыша.

— Я за тебя ничего делать не буду. Поработай бёдрами, как ты у себя в тереме привык.

С этими словами Мал вязко толкнулся в опричника. Как он и полагал, тот оказался узок до пелены в глазах. Голицын вскрикнул, подобравшись.

— Давай, — Мал хлопнул майора по заднице.

Похныкивая, опричник принялся поднимать и опускать бёдра, насаживаясь на член Оретцева. Выходили рваные, медленные движения, но Малу они всё равно доставляли удовольствие. Для верности он наклонился над майором, вытащил галстук, намотал на кулак и натянул.

Этому псу только поводка и не хватало.

В конце концов, не выдержав, Мал начал двигаться сам. Голицын, зажмурившись и приоткрыв рот, елозил щекой по одеялу в такт толчкам. С его губ то и дело слетали ругательства вперемешку со стонами и междометиями.

Дешевая кровать поскрипывала под ними. Мала начала раздражать одежда на майоре, ему хотелось обладать им полностью. Хотелось, чтобы у царского пса не осталось от него ни одной тайны.

— Я хочу, чтобы ты разделся. — Мал развязал майору руки и отошёл от постели.

Тот, завалившись на бок, с облегчением протёр запястья. Затем взглянул на Оретцева и облизнул губы. Раскрасневшийся, с беспорядочно растрепанными волосами и сбившейся одеждой. Его бёдра были влажными от смазки, а член болезненно твёрдым.

Он послушно расстегнул рубашку, сбросил пиджак, выпутался из брюк. Галстук сукин сын не только оставил, но и, глядя в глаза Малу, затянул на шее, как поводок. Затем, оставшись обнажённым, лёг на спину и раскрыл бёдра, поглаживая себя рукой.

Мал неотрывно следил взглядом за тем, как Голицын ведёт ладонь всё ниже, проходится по члену и, наконец, призывно обводит пальцами вход.

У Мала от такого зрелища в горле пересохло. Голова шла кругом, темнело в глазах.

Голицын был не просто шлюхой, а шлюхой на миллион крюге.

Мал навис над ним и поцеловал в губы, слизывая с чужого языка мускусный привкус своего члена. Голицын просунул руку между их телами и легонько сжал Мала внизу. С губ Оретцева сорвался стон.

— Ещё немного — и вы дослужитес-с-сь до капитана, Оретцев. — Голицын с улыбкой обхватил его бёдра ногами направил его член в себя.

— Я покинул армию. — Мал снова толкнулся внутрь. — Ублюдок.

Голицын закусил губы и скрестил запястья над головой. Оретцев сразу прижал их рукой, не прекращая двигаться.

— До капитана опричнины.

Сукин сын откровенно вошёл во вкус и бесстыдно хрипло постанывал, прикрыв глаза. Мал взмок. Кто из них кого пытал — ещё два раза посмотреть.

Подхватив Голицына под бёдра, Мал взял темп поживее. Тот не возражал. Одну руку он положил Малу на шею, а другой обхватил свой член.

— Хороший мальчик, — прошептал Голицын, напрягшись всем телом и надрачивая самому себе, пока Мал с размашистыми шлепками имел его. — Ещё чуть-чуть. Давай. Пожалуйста. Да! Да! Да!

Последнее "Да!" вышло вскриком. Задрожав, Голицын выдоил из своей головки густое белёсое семя, которое жемчужными каплями упало ему на живот.

— Ох, блять! — невольно вырвалось у Мала.

Он зажмурился и, впившись в бёдра опричника ногтями, сделал ещё несколько судорожных рваных движений. После чего обмяк, отпустив его, и упав головой ему на грудь.

Едва краем сознания Мал подумал, что рискует оказаться со свёрнутой шеей, как Голицын положил ладонь ему на голову и зарылся пальцами в волосы.

— С днём рождения-с, кстати, Мальен Чиледулович. — буднично поздравил опричник.

Мал поднял голову:

— Откуда вы...? — но тут же увидел снисходительную улыбку майора. — Сволочь.

И лёг обратно.

— Если вы попытаетесь сбежать, я вас убью.

— Я не сбегаю от своих кандидатов, Мальен. — в голосе опричника всё ещё слышалась улыбкой. — Можете считать произошедшее за... хм-м, ну скажем, собеседование.