Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

   скалистые верхушки были покрыты редким снегом вдали, пока на горизонте расплывались малиновые всплески уходящего солнца. ночь будет холодной и жестокой. старые раны ныли по всему телу, предупреждая о буранах и вьюгах. и даже ветер начинал свой карнавал в долине, медленно надвигаясь пушистыми сугробами на одинокие шатры, стоящие в чахлых степях. мелкие снежинки подлетали ввысь, искря в последних лучах.

— меня не интересует чужой клан, пока они не заходят на мою территорию. я не буду терпеть чужаков на землях, за которые пролил кровь, — минхо бросает взор на безмятежную гладь из надвигающихся облаков. она предстала перед самым лицом ледяным страхом, навевая тревожащее будущее. возможно ли будет сохранить жизни людей, что ежедневно смотрят в твои глаза с самым настоящим доверием и благодарят за верную службу своему народу?

   возложенной ответственности на плечах было действительно много: предстоящие переговоры с вождями, подготовка зимнего праздника, совещание со старцами. минхо потирает переносицу, скрипя кожей перчаток. здесь, где начиналась граница его земель, он провёл уже несколько суток, проверяя изорванные тела, будто бы в узорах крови он сможет найти ответ, кто собирается напасть на селение. но правда такова, что ему и не нужно выискивать врага. вождь знал, кого стоит ждать у порога своего шатра.

   минхо опускается на колени возле мёртвого воина, прихватывая между пальцев синюю ленту, что спуталась под рядами кольчуги. совсем недавно минхо видел, как эту ленту осторожно повязывала молодая девушка у ворот селения, пуская холодные слёзы по щекам. сколько новобранцев покинули свои постели и не вернулись в них, сколько матерей и жён осталось без знания, где сейчас кусочек их души. минхо прячет ленту в набедренную сумку и закрывает заледеневшие веки того, кто больше домой не вернётся.

   каждый, кто поднимает взгляд в небо, лишь хочет знать, сколько ещё нужно принести жертв в этом мире, чтобы жизнь не заканчивалась так скоро. любой воин, звенящий железом своих доспехов в поле, задумывается на миг, вернётся ли он к семейному столу, улыбнётся ли маме, отцу, своим детям.

— нам нужно уходить. мы не можем быть уверены, что предатели не стоят за нашими спинами, ожидая момента, чтобы приставить клинки к шеям, — воины учтиво придерживают свои мечи, преклоняя голову, когда вождь, поправив кольчугу, перебрасывает ногу через седло, восседая на белом тигре.

   величественный герб клана развевался остролистыми краями алого полотна, напоминая кровавые кляксы на белоснежном снегу первой битвы. всё помнится, словно во сне. перед глазами мелькают картинки предательств и смертей, голые раны, крики детей и разлетающиеся в стороны обезглавленные тела. минхо хмурится, потирает окоченевшими пальцами переносицу и прикасается к мягкой шерсти белого тигра, выискивая успокоение от тепла животного. чёрные полосы выглядели настоящим контрастом, помогая отогнать тревожные мысли в то русло, где они никогда не настигнут чистого сознания. вождь зажмуривается, позволяя тигру вести путь в поселение, когда щеки уже начинало покалывать сухим холодом. цепи побрякивают на массивной звериной шее. верные подданные бредут по следам от лап на снегу, оставляя громогласные слова для тех, чьи сердца никогда не забьются.

   у ворот селения как всегда ожидают жёны, закутавшись в платки и сияя красными щеками. они вглядываются в начищенные шлемы, пытаясь разглядеть под ними любимый светлый лик. дети прячут носы в маминых юбках и вскрикивают звонко, весело, когда рядом проходит тигр, осторожно задевая их хвостом. минхо прикусывает изнутри щеку, завидев совсем юную девушку, волнительно перебирающую свою косу. синяя лента была вплетена в светлые волосы, напоминая тонкие русла рек подо льдом.

   вождь выпрямляется и становится строже в лице, ведь он не должен выглядеть слабым в глазах своего народа. он отдаёт сухие приказы и распускает сегодняшнюю группу для вылазки за пределы селения, чтобы быстрее скрыться от чужих глаз.

   в шатре тошнотворно пахло шаманскими венками из полыни и мяты. нарисованные ещё ранним утром руны процветания и победы на изголовье кровати горели красным в глазах. ком неведомой тревоги подкатывал к горлу в моменты, когда вождь переводит взгляд и в зрачках отражались воинские доспехи. минхо смазывает краски на лице, зарывается носом в свои ладони и тяжело выдыхает воздух, чувствуя, как чан рядом утыкается пушистой мордой в бок. тигр обтирается о кольчугу, порыкивает недовольно и долго ждёт реакции от своего хозяина. он ощущал все изменения в состояниях вождя. грядёт жестокая война между кланами, что унесёт немало людских жизней. и сколько ещё жизней нужно положить ради всеобщего блага?

   минхо ещё долго перебирает в пальцах колечки доспеха, рассматривая себя в грязном зеркале. весь защищён сталью - от вражеского оружия, кожей и мехом - от холода, и голубыми глазами - от всех, кто посмеет иметь чёрные мысли. вождь осторожно сбрасывает с себя броню, не вынимая узелков с травами, откидывает набедренную сумку и опирается руками на комод. ему становится тошно, в носу концентрируется противный запах железа, характерный для крови. он устал: от ответственности, собственной упёртости, от смертей тех, кто прежде ярко улыбался. возможно, он просто выбрал неправильный путь для развития селения.

— ты возлагаешь на себя слишком много ответственности, — минхо оборачивается уже в тот момент, когда чан превращается и укладывается на подушки всем телом, дёргая небольшими ушами в копне белоснежных завитков на голове. он растягивается мягко, лицом ничего не выражает, пока полосатый хвост мельтешит маятником из стороны в сторону, показывая толику раздражения.

   минхо замирает взглядом на испещрённой шрамами спине, чувствуя вину за то, что тигр всегда подвергается большей опасности в боях, о чём говорили затягивающиеся раны. поясница, оголённые бёдра, предплечья - всё было усыпано розовыми полосами, что напоминали полосы на белой шерсти в зверином облике.

— тебе необходимо больше отдыхать. нашему народу нужен вождь с трезвым умом и ясным сознанием, — парень смотрит на себя через призму кривого зеркала, скидывая меховой палантин в лужу всей одежды. его тело мало отличалось, по количеству уродливых бугров, от тела тигра. надоедливо горела лишь чернильная метка клана под рёбрами - солнце, внутри которого всегда будет спрятана луна. точно такая же была оставлена на лопатках чана, показывая всю принадлежность величественным корням своих предков. подарок или проклятие спрятано в этом рисунке, никто не знал. но его долго хранили прародители, передавали в гербах, сказаниях, оставляли на своей коже.

— ты ведь знаешь, что предстоят переговоры с главами соседних деревень. я должен заручиться помощью, ведь рано или поздно волчий клан нападёт. на границах всё чаще находят тела наших воинов, да и вой волков в лесах о многом говорит, — смоченным куском тряпки вождь смывает следы своего окраса, прикрывая веки от прохладной влаги. он не спал несколько дней над письмами из других селений, размечал карту и планировал зимний праздник так, чтобы все остались в безопасности. лишать простых людей радости он не мог, поэтому приходилось усиливать охрану там, где её почти никогда не было.

— а ты знаешь, что если падёт вождь, то падёт и селение. не думай, что кто-то сможет занять твоё место, особенно пока в совете сидят старцы.

— кстати о них, — вождь глубоко вздыхает и зажмуривается от внутренней злости. эти старцы лезли сквозь пальцы, пытаясь нарушить хрупкий покой селения. иногда казалось, что они восседают в совете не для помощи смелому вождю, а для того, чтобы сломать всю выстроенную систему. вождь оставляет взгляд на скрученном узелке с одеждой, приготовленной специально для чана, а после продолжает мысль, с которой начал: — завтра должно быть собрание совета. старцы составили новое пророчество, — минхо замечает в зеркале, как яро задёргался полосатый хвост тигра, показывая всё своё недовольство, — я знаю, что ты ответишь на это, но я хочу, чтобы ты был рядом со мной... — глаза чана нежно загорелись голубым, когда вождь обернулся, заканчивая все приготовления ко сну, — всегда. понимаешь? будь терпеливее, ведь я не подвластен изменить их устои.

   минхо путает руки в шелковой ткани балдахина, осматривая кровать, устеленную расшитыми подушками. они хранят на себе образ строгого тигра, подрёмывающего после изматывающих событий короткого дня. чан слышит, как шелестит под ладонями ткань, когда тело опускается рядом, одаривая теплом. минхо ищет успокоение на чужой груди, прижимаясь холодной щекой к месту, где под рёбрами отдавались горячие сердечные ритмы.

   он тянется на ощупь к голове, чтобы коснуться мягкого шерстяного уха, долго играясь с бусинами в заплетённых косах. он прижимается сильнее, ожидая услышать дрожащее грудное мурлыканье. чан подглядывает через подведённые глаза на вождя спустя время, когда буран усиливается, гудит за балками шатра. степные ветра накрывают всё поселение, гасят факелы на сторожевых вышках. холодная ночь унесёт несколько десятков жизней.

   каждый день - это сражение с предателями, шпионами и самым главным врагом тёмной долины - зимой. чан поднимает уши, расправляя белоснежные пружинки, прислушивается к голосам, шагам и шелестящему снегу, что налипал на конусы крыш. обстановка покоя укутывает весь шатер, усмиряются и резкие запахи. тигр позволяет коснуться пальцами грязных алых разводов на висках от боевого раскраса, мазнуть всей ладонью к кромке тёмных волос, заправляя пряди за ухо.

   минхо ворочается, заламывает брови в беспокойном сне, и прячет лицо в ключицах, выдыхая медленно. тигр накрывает хрупкие изгибы тела длинным полосатым хвостом, оплетая точёную талию. чан будет хранить верность своему единственному хозяину, пачкая пасть чёрной кровью, чтобы видеть вновь и вновь, как он засыпает на груди, становясь невинным мальчишкой, вышедшим из покровов толстых льдов.

Chapter Text

     отогревал рассвет, и красный круг поднимался над долиной, медленно раскидывая паутинистыми сетями первые лучи солнца. они обливали тёплым свечением заледеневшие верхушки чёрных деревьев, что застыли во времени вместе со снежными сугробами. тропы переливаются серебром. каждый живой организм, оставленный в этих льдах, отзывается на тепло. начинается утро, и всё, оставленное ночью, не кажется таким пугающим. редкие люди встречаются на выходе из деревни, улыбаются своему вождю, бросая такие же нежные взгляды и на тигра, что держался своего хозяина строптивым зверем.

     морозный воздух покалывал лёгкие, дышать было трудно, временами приходилось открывать рот, чтобы глотнуть кислорода и продолжить свой путь по заваленным дорогам. ноги утопали в тех местах, где вьюга была наиболее жестока. чана забавляют припорошённые кусты с обломанными ветками. он ныряет в снежные завалы, сливаясь своей шерстью с белыми акцентами. выдавали его лишь полосы по всему телу. вдалеке на диком поле паслись олени. их можно было встретить лишь ранним утром, когда в степях заметно тихо. даже птицы не поют свои отточенные канонады, прячась в свитых гнёздах.

     у молодых оленей перелинявшие рога, покрытые серым пухом, и большие коричневые носы с налипшими кусками снега. они бредут медленно, потираясь массивными головами о тела друг друга, переставляют копыта на освещённых прогалинах, живут в своём ритме, прислушиваясь ко всем шорохам на поворотах. минхо тянет за цепи уздечки, удерживая тигра на одном месте, когда огромные лапы напрягаются. чан принимает стойку, чтобы устроить погоню за северными оленями. зрачки расширяются, оставляя тонкую полосу голубой радужки. хвост нервно замирает, закапываясь чёрным кончиком в снег. минхо улыбается после короткого рыка и спускает с цепи чана, наблюдая, как олени разбегаются в разные стороны в неторопливых красках красного утра.

     на плече свисали связанные тесёмками рукавицы. вождь запускает узловатые пальцы в снег, сдавливая его до приятного хруста, пока тоскливый взгляд остаётся на давно заживших рубцах, что оттенялись сиреневым от холода. прятать руки в новые рукавицы не хотелось, даже когда пальцы начинало пощипывать от холода. для минхо моменты единения с северными землями ранним утром казались чем-то родным. он родился в жестокую ночь, когда бураны завывали за стенами шатра, а кроваво-красная луна возвышалась над тёмной долиной. он вырос среди вечных сугробов и присыпанных снегом елей, поэтому ледяной пейзаж был родным домом. он знал, что там дальше есть тёплые земли с вечно зелёными лугами, пахнущими свежескошенной травой. но если бы ему предоставили выбор: обосноваться здесь или там, где ярко светит солнце, минхо бы не колебался.

     вождь поправляет набедренную сумку с узелками трав и вздрагивает, когда чан утыкается розовым носом в бок, струшивая с усов забавные снежинки.

— что? гоняй ещё, и мы будем возвращаться в поселение. сегодня у нас много дел, — тигр остаётся стоять на своём месте, явно размышляя о чём-то недобром. он закидывает мокрые от снега лапы на острые плечи и заваливает своего хозяина в сугробы, игриво ластясь всей головой к туловищу. в тёмных волосах путаются льдинки, минхо чувствует, как снег заваливается за ворот его тёплой рубахи, а мех на плече приминается. чан падает рядом, резво перебирая лапами, словно он вернулся в свой возраст маленького тигра, страшащегося каждого звука. он отпрыгивает и выпускает из холодного плена своего вождя всего на мгновенье, шутливо мечась вокруг, словно маленький кот. снег подлетает от активных игр тигра, порошит между острых льдинок. и только сейчас минхо понимает, какой болью отдалённо отдаёт в плече, но продолжает смеяться, когда чан убегает обратно к оленям, аккуратно гоняя их из стороны в сторону.

     вождь придавливает укреплённую кожу доспеха на груди, прощупывает место, где рубашка уже успела намокнуть от крови. рана, одна из многочисленных, оставлена чаном в его игривом настроении. ведь опасно бывает только с дикими, озверевшими животными, но не с чаном. минхо за годы привык, что шрамы остаются как от боевых сражений с врагами, так и от когтей тигра, что бывает импульсивен в своих незамысловатых игрищах.

     на предплечье до сих пор ноют чёткие следы рваной раны. в один из снежных дней, когда метель гнула тонкие стволы елей, чан беспокойно бродил по шатру, поджимая уши и хвост. он словно готовился к часу расплаты за все свои деяния. тогда минхо по своей напыщенной самоуверенности решил, что сможет успокоить тигра прикосновением к холодному носу. но неосмотрительность сыграла плохую шутку. зверь вцепился в предплечье, а когда осознал происходящее, спрятался под заваленной балкой балдахина, спутывая маленькие шелковые верёвки своим хвостом. вождь просто не знал, что в моменты, когда чан обеспокоен в своём зверином облике, к нему нужно подходить с осторожностью, высчитывая каждый шаг и прислушиваясь к реакции. и, может, у чана есть достаточно человеческих качеств, но в облике тигра он всё равно является животным со своими защитными инстинктами.

***

     минхо перебирает в руке присланные письма, потирая восковые печати кланов. другой рукой, с куском чистой марли, ныряет в застёгнутые полы рубахи, прижимая к свежей ране на плече. он входит в свой светлый шатёр, быстро оглядываясь в поисках своего тигра. чан сидел спиной к входу, освещаемый лишь тонкой полоской тёплого света от масляной лампы. всё та же розоватая кожа, раскрашенная бурыми шрамами, метка клана и свежие гематомы от льдов. в отличие от вождя, чан не обращал особого внимания на синяки и ссадины, которые он получает с лёгкостью во время охоты. для него это доблестные боевые метки, украшающие его строгий вид.

— что же ты тут забыл, глупый птенчик? — голос чана звучит совсем тихо, шелестит как первые снежинки, когда он припадает к полу грудью и опускает щеку на вышитый ковёр. тигр словно игрался с собственной тенью, так казалось вождю, пока он не заметил крошечные птичьи лапки. минхо затаился у входа в шатёр, убеждая себя, что опасности нет, а чан снова нашёл себе незамысловатое развлечение. так часто бывало: он играл с кисточками верёвок, что придерживали ткань балдахина, рвал когтями подушки, рассыпая пух по всему шатру, и съедал важные письмена. это всё ему казалось ужасно забавным, особенно когда вождь начинал внутренне кипеть и выгонять тигра резвиться в сугробах с детворой.

— чан? — минхо обращается строго, раздражённый последними новостями из присланных писем. негодование застилало всё сознание, и вождь меньше всего сейчас хотел возиться с упёртой кошачьей натурой чана.

— что? — тигр оборачивается в моменте, когда изо рта уже торчат коричневые перья. он замирает с надутыми щеками, размахивая длинным полосатым хвостом в ожидании слов от своего хозяина.

— чан, выплюнь, — минхо нервно сжимал в руках папиросную бумагу с выписанным планом договорённостей между деревнями. он хмурится гуще, смотрит молчаливо на игривого тигра.

— отстань от меня, — бухтит чан, переползая в самый угол шатра, чтобы вождь не посмел вырвать из пасти сегодняшнюю добычу.

     минхо не нужно ничего говорить или ругать своего тигра. он просто ждёт, потирая плечо. чан сплёвывает мокрую птицу, уже практически неживую, на постеленные ковры, кидая последний взгляд на хозяина. куксясь, чан выжидает похвалы или осуждения. когда скворец перестаёт подавать признаки жизни, чан подбрасывает его в сторону одной рукой, забавно ухмыляясь. мертвая тушка подлетает и долго ещё крутится в острых когтях.

— чан!

     тигр позволяет себе недовольно облизнуться, пестря розовым языком между губ. разворачивается он показательно и перелезает на место, где ему нравилось спать больше всего, чтобы скрутиться в закрытую позу и накрыть лицо хвостом в знак протеста. скворец остаётся на подушках в слюне и с вырванными перьями.

— почему каждый раз, когда нам нужно прийти на совет к старцам, ты начинаешь себя вести как несносное животное?

     вождь швыряет исписанные бумаги и злостно садится на закрытый сундук с доспехами. он зарывается лицом в свои ладони и протяжно выпускает воздух сквозь зубы. его планы рушатся. те главы, которых он просил о помощи в предстоящем нападении, отвергли предложение, и лишь один бывший воин согласился на встречу. однако он будет в дороге несколько дней и приедет в аккурат к зимнему празднику. да и какова вероятность, что присланные стражники смогут защитить селение от вражеского набега?

— чан? — минхо глядит сквозь пальцы на самого удивительного человека на свете: его необычный хвост, уши и эти голубые глаза, напоминающие полярные звёзды тёмной ночью. минхо хочет лечь рядом, уткнуться лбом в плечо и долго размышлять о будущем, о том, как он расширит горизонты своего селения, защитит людей и начнёт спокойную жизнь. вождь хмурится и переводит взгляд на маленькую лампочку, возле которой уже несколько дней лежит тонкий кусочек шёлка. для минхо это ткань разочарования, которую он должен повязать на шею своего тигра. последние события в зале переговоров со старцами вынуждали минхо идти на крайние меры.

     перед глазами до сих пор всплывала картина оскала на морщинистых лицах, а в голове громогласно звучало: «он монстр! он погубит селение». минхо не мог идти против совета старейшин. пять старцев с белыми бородами являлись центром всего селения. они уже много лет принимали людей, назначали воевод и передавали герб вождям. и пусть большую силу голоса имел именно минхо, основной приказ всё равно отдавался после совета со старейшинами. но каждое собрание заканчивалось абсолютно одинаково.

     вождь пускает между пальцев шёлковый ошейник, медленно подходя к чану. он был озабочен мыслями о том, что речь инуса - главного в совете, снова начнётся с глубокого разочарования правлением смелого вождя, что зверина лишь мешает трезво принимать решения и несёт прямую угрозу для всех жителей. минхо касается затылка, зарываясь пятернёй в пушистые белые кудри чана. и пусть он повёрнут спиной, вождь с лёгкостью мог себе представить полное удовольствия лицо. минхо гладит по заплетённым ещё ранним утром косам на виске чана, играет с круглыми красными бусинами в прядях. они имели особый смысл для самого вождя.

     эти бусины, по рассказам отца, были найдены на дне затонувшего корабля великанов и привезены во дворец в качестве подарка для будущей матери минхо. она была одной из советниц молодого принца и часто присутствовала во время переговоров глав. бусины были собраны в браслет и подарены на свадьбу. в последствии молодая советница нацарапала на каждой бусине руны силы, щедрости, роста, радости, дара. минхо много изучал привезённые отцом книги, но так и не смог разгадать все секреты этих рун, но знал точно, что советница, его мать, знала куда больше об их происхождении. как бы он хотел с ней поговорить, расспросить о тёплых землях, о других главах, о путешествиях на корабле. при осаде на королевство, куда мать минхо была отправлена как одна из представительниц принца, она бесследно пропала. и всё, что от неё осталось - эти бусины из браслета. минхо вплёл их в волосы чана, уделяя особое внимание бусине с руной «даг». в книгах много говорилось о ней, как о лучах солнца, помогающих прорваться сквозь тьму. вождь видел в этом символизм, ведь именно чан помогает ему прорваться сквозь тьму и увидеть солнце.

     минхо выжидает, когда чан вытянется и поднимется, чтобы завести вперёд, надевая шёлковый ошейник. в центре длинной чёрной полоски золотыми нитями вышиты символы «тигр».

— нам нужно идти к старцам, и эта вещь... я знаю, что тебе не понравится, но я вынужден... — вождь связывает концы ленты, когда чан вырывается и, зашипев в точности как деревенский кот, бросается прочь из шатра. минхо замер у кровати, изучая слипшиеся от слюны перья маленькой птицы, брошенной на подушках.

***

     распахивая двери зала совета, вождь ощущал внутреннюю дрожь. на резных престолах восседали все пять старцев, создавая зловещий полукруг: инуд, ирод, аккам, аппам и инус, занимавший место в середине. в углах зала уже были зажжены лампады, неприятно разносящие запах еловой коры и полыни. каждый твёрдый шаг вождя отзывался в стенах гулким эхом. он остановился перед низкими ступенями, что вели к престолам, и сложил руки, облачённые в перчатки из укреплённой кожи, за своей спиной.

— приближается праздник зимнего солнцестояния, позволяющий нам взывать к богам и просить их милость. в этот день каждый должен быть благодарен за жизнь и возможность быть верным подданным нашим высшим силам. праздник зимнего солнцестояния также принесёт самую жестокую ночь в году... — главный старец хрипло начал вести свою речь и затих, когда в зале совета показался чан. он одарил каждого старейшину злостным взглядом и встал за спиной вождя, держась отстранённо и недружелюбно. он ненавидел всех, кто восседал в этом зале и диктовал правила, по которым должны жить люди. это выглядело как принудительное заточение в стенах селения, откуда невозможно сбежать, ведь зачем, здесь всегда будет безопасно, как уверяли старики.

— молодой вождь, вы вынуждаете нас снова возвращаться к вопросу вашего правления, приводя в зал совета этого монстра. в прошлый раз нами был озвучен запрет...

— я не думаю, что чан не вправе не знать о пророчестве и всех важных аспектах управления селением. он является моей правой рукой и имеет все основания знать, какие новые обычаи вы впишете в историю. так что продолжайте вашу речь, инус, — минхо холодно отрезает все попытки старейшин задеть чана своим недовольством. он яро сжимает кулаки, сдерживая в себе желание расправиться с этими дряхлыми мешками, восседающими на престолах.

— ритуалы вознесения богам должны быть выполнены до рассвета. мы надеемся, молодой вождь, что сопровождение вас монстром в тёмную долину не понадобится. помните, гнев богов отразится на вашей судьбе, — вождь недовольно прикрывает веки, стараясь держать строгость на своём лице. чан осторожно касается когтями перчаток, поднимаясь ровной линией к облачённым кожаными наручами предплечьям. он тянет ремешки и играется с тонкими ниточками, отвлекая минхо от столь серьёзных переговоров, — ночью в синеве ледяной воды показалось пророчество для молодого вождя. грядёт смертоносная битва, что заберёт жизнь селения. рухнут сторожевые башни, а величественный герб пропадёт под слоем снега. страшный монстр в обличии зверя поработит селение. вождь окажется на разрыве жизни и смерти. только ум и вера в богов помогут ему сделать верный выбор.

     вождь прикусывает язык, чтобы выслушать до конца пророчество, и хватает сзади чана за руку, чувствуя, как чан начинает злиться и готовиться к превращению в тигра. на прошлом совете ему это удалось, и он напал на аккама, оставив на лице старца след своих когтей и лишив его зрения. за подобную своевольность чана должны были выпустить в тёмную долину и застрелить из арбалета, ведь его поступок являлся прямым неподчинением устоям селения. но вождь настоял на праве самому решить тяжесть какой ноши понесёт тигр. минхо перебирает за спиной пальцы чана, гладит по костяшкам, терпеливо выжидая, когда инус закончит свою хриплую речь.

— будьте готовы, молодой вождь. а теперь мы проведём закрытое совещание между пятью старейшинами для обсуждения будущего селения и отправим наши благодарности богам. вы можете идти, молодой вождь, — минхо не слышал последних слов, срываясь с места и уводя из этого ужасного зала чана. он шёл так быстро, минуя ворота селения, сугробы и поваленные ели, пытаясь убежать от всех слов и мерзких взглядов. он замер лишь у поля, где начинался низкий плетёный из веток заборчик.

— это не пророчество, а собачий лай. не нравится им вечно что-то, вот и придумали интересную сказочку для тебя, — вождь вырывает из ножен свой кинжал и в одно чёткое движение срезает ошейник с чана, перечёркивая вышитые символы. от злости ему виделось в нитях совершенно другое слово: «монстр» - слово, которое заставляло зубы противно скрипеть от злости.

     минхо кидает кинжал в снег и обессиленно утыкается лицом в плечо чана. тот замер на одном месте, быстро вдыхая холодный воздух и прижимая уши к белым кудрям на своей голове. хвост осторожно закрутился вокруг ног вождя, таким образом будто защищая от всех. далёкие возгласы жителей селения уже не волновали их, пока с неба в медленном танце кружили снежинки.

Chapter Text

     тонкая полоска света просачивалась сквозь маленькие окошки шатра, которые хозяин не завесил плотной тканью. солнце поднималось медленно над гладкими полями, усыпанными свежим белым снегом. ночь была спокойной, хоть и метель иногда завывала, играясь с флажками на сторожевых вышках. на столе, установленном заблаговременно в центре шатра для переговоров, развёрнута карта местности. яркими красными чернилами, словно соком плодов граната, глава селения очертил границы, которые он считал своими. выточенными из дерева фигурками, напоминающими шахматных королей, вождь отметил других глав, обозначив их места в центре каждого крупного поселения. таким образом, к переговорам было всё готово ещё несколько дней назад. чан всячески зарился на фигурки, задевая их длинными когтями и постоянно опрокидывая со стола, чтобы позже погрызть, пока вождь был увлечён приготовлениями деревни к празднику. он в очередной раз входил, поправлял карту, задумчиво оглядывал все заметки и надписи, выставлял деревянные фигурки и уходил, оставляя чана без внимания.

     так продолжалось и до дня, когда к ним на тёмно-рыжих скакунах прибыл глава селения, находящегося у подножья горы сердце - снежный кров. рослый мужчина с маленькими глазками, что прятались под шапкой из медвежьего меха. широкие плечи покрыты блестящими пластинами металла со свежими царапинами - вероятно, доспехи выковали совсем недавно, и глава уже успел побывать на охоте или сражении. на лице он сохранял сдержанную улыбку, обмениваясь с вождём осторожными поклонами и рукопожатиями. чан диковато наблюдал из-за плеча, как глава соседнего селения протягивал свёрток, перевязанный тонкими верёвочками, и выражал благодарность за приглашение к переговорам. когда главы, обменявшись короткими шутками о холоде, вошли в шатёр, чан обратился тигром и обошёл вокруг покои, убеждая себя, что из соседнего селения не привезли врагов. он недовольно порыкивал на скакунов, враждебно заглядывался на воинов и их витиеватый тёмно-синий флаг, пришитый на плечи. тигр вошёл в шатёр только после тщательного обхода каждого уголка селения.

— конечно, в наших интересах договориться с другими деревнями и укрепить защиту, в особенности — у границ. больше интереса вызывает разрушенный мост через реку аяк. для его строительства нужно будет обсудить количество материалов, ведь именно он позволит наладить торговлю, а также укрепить связь. в будущем можно будет рассматривать возможность строительства лодок для передвижения на большее расстояние, — минхо указывает пальцами на несколько поселений, озвучивая свой план. он был полностью поглощён идеями благоустройства земель, боясь прикасаться к теме нападения со стороны востока. тигр прошёл тенью за спиной, окинув главу спокойным взглядом.

— вы верно мыслите, смелый вождь, но разве нашей поддержки хватит для строительства моста? в письме вы указали, что вам необходима именно военная поддержка, — минхо поджал губы, поглаживая пальцами герб волчьего клана, выдавленный на карте. он знал, что нужно ожидать нападения, если не сегодня, то завтра.

— вражда с волчьим вождём за наши земли продолжается уже долгие годы, и в последнее время я обеспокоен состоянием наших границ. всё чаще мне приходится выезжать на разведку и находить разорванные тела. мы и так потеряли селение исполин, о чём мне доложили бежавшие оттуда кузнецы. я не знаю, сколько примкнуло людей к новой власти, остались ли они живы, и что будет с деревней. деревня предел, находящаяся ближе к западу, отказалась вести какие-либо переговоры о надвигающейся бойне за земли. деревня глейс осталась без ответа, стало быть, и там возможна перемена власти.

     минхо растёр в руках частички пыли и взглянул на главу с надеждой. он мало верил в то, что несколько десятков воинов спасут положение, однако это было шагом в развитии истории. он отметил несколько мест в лесах, где необходимо укрепить силы, и продолжил объяснять суть своего плана. в его интересах отстоять тёмную долину и леса, что сейчас находятся во власти всего центрального селения.

— будет совершаться контроль границы, пока не восстановится безопасность. а после я повторно отправлю приглашение на совет всех деревень, где мы сможем обсудить возможность освобождение исполина. но на сегодняшний день наше внимание приковано именно к проблемам границ, — вождь сворачивает папиросные бумаги сегодняшнего совета, ставит свои размазанные витиеватые печати. несколько сургучей он отправляет для вождей из соседних деревень, какие-то оставляет для воинов, находящихся на границах и у подножья гор. сейчас погода позволяла отправить почтовую птицу. вечера стали менее лютыми, что быстро позволит птице прибыть к берегам реки аяк, где будут ждать первые бородатые воины из деревни снежный кров, — я также отправил письмо во дворец эдемграда, что в тёплых землях. отец мне рассказывал, что прежде старый король оказался в должниках у нашего селения. но ответа на своё письмо я так и не получил, поэтому...

— благодарю вас, смелый вождь, за возможность принять участие в защите центрального селения, но мне кажется, мы вынуждены на этом прерваться, покуда ваша скотина не прекратит вошкаться на одном месте, — минхо скудно выдыхает, переводя взгляд на пол. тигр мостил под низким столом свою массивную тушу, стонал и кряхтел, рычал и фыркал, вытягивая лапы по длине. хвост обходил худощавые ноги вождя и вновь возвращался на ковёр, подрагивая чёрным кончиком. чан выражал явное недовольство главой деревни, продолжая его подозревать в каждом действии и слове. он словно чувствовал надвигающуюся опасность, но свои мысли решил оставлять при себе.

— прошу прощения, он больше не помешает, — минхо шикает куда-то в сторону, торопливо сортируя в руках обрывки каких-то замечаний. ему нужно было ещё обсудить дела с последними забрёдшими караванами к празднику зимнего солнцестояния и продовольствиями для беженцев из соляных шахт. тигр выползает из-под стола, практически его переваливая на бок. свежий сургуч растекается на конверте неаккуратной красной кляксой. свеча для плавки воска заваливается на бумаги и моментально тухнет. тигр дыбит шерсть на холке и в порыве необъяснимого бешенства набрасывается на руку вождя, когда тот замахивается, чтобы осторожно хлестануть раскрытой ладонью по спине.

— видимо, мы не сможем продолжить наш разговор, пока ваше животное, молодой вождь, не прекратит себя вести, как степной дух, — глава осторожно кашляет, когда минхо вскидывает брови и шипит от боли, ведь челюсти на руке смыкаются сильнее, но кожу не прорывают. клыки аккурат огибают кисти. чан так и замирает с рукой во рту, поглядывая голубыми глазами на главу соседней деревни.

— это верное решение. договоримся об остальном позже. я оповещу вас. буду благодарен, если вы и ваше сопровождение останетесь на праздник зимнего солнцестояния, да и в дороге вас может догнать страшная ночь. мы выделим вам особые покои и разместим лошадей в коннице, — вождь тянет из пасти свою руку, пока чан начинает недовольно рычать, противясь любому действию. глава осторожно кланяется и, надев кожаные перчатки, выходит из шатра, оставляя тигра и вождя наедине.

— это уже не шутки! ты ведёшь себя, как животное, чан! ты сорвал совет и продолжаешь быть невыносимым! отпусти меня! — тигр фырчит, облизывая языком всю руку. на коже остаётся липкий слюнявый след, который вызывает у минхо приступы отвращения. через ещё одну попытку ему удаётся вырвать свою кисть и легонько ударить кулаком по самому кончику влажного розового носа, — что за игривые ноты с нападением? неужели утренней охоты тебе было недостаточно?

     тигр смотрит обиженно, в последний раз взмахивая полосатым хвостом и, устраивая на столе полный беспорядок, покидает шатёр. красный воск расползается огромной лужей в самом центре карты, где и находилось селение. минхо сдавливает до боли мизинец и зажмуривается, надеясь, что это всё глупая случайность, а не ещё одно пророчество. он верил восковым отливам, когда сам занимался подобием колдовства. ещё в подростковом возрасте ему удалось встретиться со старой чародейкой, бежавшей с южных земель. рыжая и беспечная женщина с золотыми рисунками на своих красивых длинных пальцах. она укрылась у входа в селение в маленькой палатке и раскладывала карты для всех зевак. минхо она предсказывала судьбу, научила восковой отливке, как правильно собирать травяные мешочки от злых духов и какие по судьбе ему нужно использовать руны. чану чародейка совсем не нравилась. от неё дурманяще пахло омелой и жжёными листьями. поэтому всё пребывание в селении он держался подальше от палатки и рычал на минхо, когда тот приходил с новыми знаниями от рыжей девы. вождь заручился использовать свои скудные умения лишь в крайних случаях. как и сейчас, возвышаясь над запятнанной картой, он сминал в ладонях шалфей, высушенные цветки жимолости и стебли горных цветков. вождь зачитывает короткое заклинание, размазывая пасту из трав на застывший воск. он не уверен, что это спасёт его от ненастья, но, возможно, оттянет судный день, если воск действительно это предсказывает.

***

— чан!

      кованые двери зала переговоров ударяются углами о хлипкие  стены, разнося по холодному полу тревогу. старейшины восседают на своих престолах, перебирая в руках седовласые бороды. морщинистые веки с презрением сужаются, обращая выцветшие глаза на этот мир. они хранят память своих предков в широких серых накидках с вышивками родного племени. казалось, на них всё ещё можно было разглядеть пятна древнейшей крови. минхо появляется в этом ненавистном зале, зажмуриваясь, когда перед глазами появлялись картинки его прошлого: стены, окрашенные расправой над вождём, застывшие чёрные глаза, которые хотелось забыть, примятый волчий мех и неестественное положение тела. тот мальчишка с глупыми мокрыми варежками, что же он мог сделать ради спасения собственного отца? эти жалкие взгляды давили на него всю жизнь: молодой вождь, детский ум и отсутствие стержня. но кто перед старейшинами стоит сейчас? минхо знал, как поступать по чести, и ненавидел своей чистой душой груды костей, что всё ещё пытались навязать свои нравоучения окрепшим плечам.

— где тигр?

— мы, кажется, говорили с вами на эту тему, молодой вождь. тигр представляет опасность для всего народа. на общем совете между старейшинами нами было вынесено твёрдое решение касаемо вашего тигра. этот монстр должен покинуть селение, покуда не произошло непоправимое. и вы, молодой вождь, должны... — старик инус вытягивается на престоле, спину выпрямляет и смотрит строго. минхо чувствует уколы негодования на бледной коже, удерживая на привязи собственную злость. он был покорен и отдавал честь тем, кто жертвовал своими жизнями ради благополучия великого клана.

— я не спрашивал вашего решения. я спрашиваю лишь о том, где находится мой тигр, — минхо ступает ближе, отбивая сапогами твёрдую походку к ступеням. он верил, что однажды этот совет будет расформирован по его собственной воле, залы очистятся, закроются на замки, чтобы неупокоенная душа древнейшего вождя смогла обрести свою свободу. но пока здесь восседают скряги, отвоёвывающие своё звание гнилыми зубами, минхо остаётся терпеть и смиренно подчиняться устоявшимся правилам. он хватается за старый палантин, срывая его с себя и бросая под старческие ноги. когда старики вздрагивают, вжимаясь короткой шеей в плечи, инус непоколебимо смотрел в глаза вождя. он опустил ноги на вышитый герб и встал в полный рост, готовясь зачитать приговор для минхо, но не успевает даже раскрыть свои сухие губы.

— вам не нужно контролировать каждый мой шаг, вам не нужно контролировать каждое моё слово. вы здесь лишь формальность для деревни. и как только у меня появится возможность снять ваши тела с престолов – я это сделаю, не сожалея о будущем, — минхо оставляет в неведении простых крестьян и мудрецов, когда разгневанный хватает узду лошади, отправляясь в пустоту снежных бугров. за плечами остаются одинокие шатры с лёгкой печной дымкой над крышами.

     вождь не понимает, где в белоснежной глади может находиться его зверь и жив ли он. поля этим днём оказываются пустыми, но на схватившейся корочке льда отчётливо виднеются следы оленьих копыт. он чувствует, что где-то между еловых массивов он увидит полосатый хвост, который расползётся холодным элем на полыхающем тревогой сердце. чан не будет напуганным котёнком следовать всем указаниям этих старцев. минхо не может поверить, что этим старикам хватило всего нескольких минут, в которые вождь занимался разговором с главой соседней деревни, чтобы свести с ума тигра. что сейчас в мыслях чана? возможно, он уже несётся сломя голову к горам, чтобы там навечно скрыться в какой-нибудь пещере, или пытается затеряться в опасных лесах. он был крепок своим рассудком, даже имея звериные гены. чан не был глуп в своих поступках, часто удивляя минхо глубиной мыслей. но страх одолевал так быстро. вождь терялся в недрах фантазии, отрезвляясь лишь холодным воздухом, покалывающим щёки.

     лошадь стопорится у упавшего дерева, закапываясь мордой в снег, словно в попытке учуять чужой след. минхо вскакивает из седла, перелезая через дерево и оказываясь у входа в лес. между елей становится загадочно тихо. кукушки замолкают, а снег под ногами прекращает скрипеть. вдали захрустели ветки, и в белое небо взлетели голубые сойки, ослепляя красотой своих перьев. вождь осторожно двинулся дальше, проходя под опустившимися от тяжести снега замёрзшими ветками. между сбитых сугробов и идеальной белизны заваленных дорожек от проехавшего каравана выбивалась бледно-розовая спина, изрисованная бурыми шрамами с чернильной меткой клана под лопатками. тело чана, полностью напряжённое, поглощённое процессом разделывания туши оленя, выглядело неестественно в этих снежных просторах.

— чан, — звучит совсем жалко, сконфуженно, и вождь замирает, когда запятнанное лицо хищно оборачивается на него.

     в голубых глазах он видит лишь чернильные точки, пока с подбородка свисают капли алой крови. на груди оставлены длинные струи, что тянутся призрачными линиями к пупку, где начинаются белые паховые волоски. предплечья утопают в липкой крови, что уже начала сворачиваться, а в когти забивается олений пух. чан облизывается довольно, размахивая чёрно-белым хвостом из стороны в сторону. видеть его в облике человека, занятым своей трапезой, было чем-то интимным, поэтому, даже двинувшись навстречу тигру, минхо услышал недовольный рык. главное, что он был жив.

— давай вернёмся в селение. пожалуйста, чан, — вождь делает ещё несколько шагов, но, пошатнувшись, падает в сугроб, когда в ответ чан недовольно зарычал. минхо пятится назад, оставаясь на расстоянии, и только убедившись, что на добычу никто не зарится, тигр продолжил есть. он вцеплялся в шею оленя острыми когтями, отрывая самые сочные куски мяса. глаза прикрыты от наслаждения свежим обедом, а хвост спокойно подрагивает на снегу. и пусть чан отвлечён едой, его тигриные уши улавливают каждый хруст и шорох из глубины леса, — прости, это я виноват. был так занят делами селения, что забыл про ежедневную охоту утром. а ты сильно проголодался, я смотрю, — минхо хмыкает, когда чан довольно замирает с куском плоти меж зубов, — похлёбки тебя не насыщают, а зачем же ты всегда воруешь с кухонь хлеб и картофель? хоть ты и человек, но животная часть в тебе требует другой пищи.

     чан стирает с губ кровь, сильнее размазывая её по лицу, и поворачивается полностью к затаившемуся вождю. он сидел на низком пне, прижимая колени к груди, и слегка подрагивал от холода. в страхе потерять своего тигра, минхо выбежал из шатра только в кожаном нагруднике, который надевает поверх своих тонких рубах, а палантин вовсе бросил под ноги старцам в знак своего протеста. сейчас при нём не было даже перчаток, которые он часто подвязывал к кожаному ремню.

— вернёмся? — от холода у минхо посинели губы. когда чан подошёл ближе и помог вождю подняться, тот уткнулся лицом в липкую грудь, пытаясь позаимствовать у тигра немного тепла. кровь осталась на лбу и щеках мазками, напоминая тот боевой раскрас, который минхо наносил на себя перед выездом на разведку. чан прижимает к себе вождя, обнимая куполом из рук и мягко пряча нос в растрёпанных тёмных прядях на висках. ещё утром по давней привычке волосы минхо были собраны бечёвкой в хвост на затылке, а сейчас распущены на плечи, кое-где застряли маленькие веточки, похожие на льдинки.

— я был ужасно голоден и зол на тебя, — чан шепчет тихо, почти неразборчиво, одними губами, будто бы деревья могли подслушивать разговоры. он путает когти в тонких завязках нагрудника, играясь со стальными колечками и ожидая, когда вождь немного согреется.

— а сейчас... ты всё ещё злишься на меня? — минхо выводит на груди узоры, известные лишь ему одному. сердцебиение чана полностью успокаивает. теперь нет никаких страхов и тревог, когда рядом тигр, способный защитить от всех вселенских бед.

— нет, больше не злюсь. давай вернёмся обратно, пока ты не окоченел от холода.

Chapter Text

     белое солнце, укрытое одеялами пушистого снега, медленно проглядывалось на горизонте. там первые лучи встречали острые вершины гор, припорошённые ледяной крошкой. она мерцала, напоминая сокровище в маленьких дамских шкатулках, которые они прячут под слоями дорогой ткани. долина же, находившаяся в низине, продолжала свой спокойный сон. вьюга перестала выть, и настала долгожданная утренняя тишина. даже дикие звери не нарушали царство полной безмятежности.

      перед своим уходом из деревни вождь совершает свой последний, третий обход вдоль высоких стен. приветствует каждого постового, отдаёт короткие распоряжения и с неведомой тревогой замирает у ворот селения. с каждым днём словно что-то приближалось. на это намекали все знаки судьбы. они кричали, стучали и шипели, но замечать их никто не хотел. минхо подобрал со снега ритуальную маску, взглянув в безжизненные глаза-завитки. на рогах маски тонко зазвенели маленькие колокольчики. по давним писаниям каждый вождь должен совершать ритуал пробуждения богов. всю дорогу через глухое поле он вынужден наклонять голову, касаться рогами снега и поднимать их вверх, заставляя колокольчики разносить свой мерный звон в тишине. так боги услышат, что к ним направляется человек для подношения. минхо и не помнит, как это делал его отец, как он выглядел в этом костюме. иногда ему казалось, что большая часть детских воспоминаний была отрезана бойней. как только ему удалось выжить, найти сбежавших из поселения людей и снова начать отстраивать деревню?

     вождь провожает взглядом тигра, что вышел из шатра. чан осмотрел убранство минхо, невольно морщась. от меховых накидок исходил ужасный смрад, напоминающий залежавшуюся тушу лисицы. чан помогает вождю расправить плащ и надеть перчатки, но когда на голове оказывается маска, тигр отшатывается. он весь напрягается, опуская голову. тёмные тигриные полосы начинают плыть по рукам и ногам, как перед превращением, но минхо вовремя скидывает маску, улыбаясь слишком беззаботно.

— не знал, что тебя можно так сильно напугать обычной маской, — чану становится неловко за свою реакцию. он едва краснеет щеками, опуская взгляд куда-то в ноги, — возвращайся в шатёр и ложись спать. я вернусь после ритуала, и мы отправимся на охоту.

— я буду тебя сопровождать, — чан хватается за небольшой бубен, который вождь брал с собой в путь. несуразные тигриные когти тут же проделывают на натянутой оборке дыры. чан путает красные кисточки верёвок, разглаживает нити и маленькие перья, украшенные надписями.

— нет, чан, я должен сделать всё сам. позаботься о селении, пока меня не будет. я скоро вернусь.

     чан тоскливо провожает вождя в путь, пытаясь его ещё на несколько минут задержать, иногда касаясь перчатки или плеча. слов правильных не находится, чтобы ему что-то сказать. он всегда с трудом переживал даже короткое расставание. большую часть своих жизней, как бы ни всю, они провели бок о бок друг с другом. видели вместе яркие звёзды, переживали страшные ночи и встречали красные рассветы. тигр куксится, темнеет во взгляде, когда вождь надевает ритуальную маску. вооружившись бубном и колотушкой, он двинулся в свой путь.

     дорогу от селения до места проведения ритуала минхо сопровождали звон колокольчиков и удары в бубен. каждый шаг сквозь сугробы олицетворял долгую борьбу за жизнь в этом мире.

     за последним шагом стихают и все звуки. солнце медленно поднималось над долиной. вождь расставляет кругом собранные травяные букеты — лавровую ветвь, руту, шалфей и вербену. минхо напевает ритуальный мотив, возводя руки вверх и касаясь кончиками пальцев снега. с каждым поклоном звенят колокольчики на маске. вождь благодарит богов, почитает их и последним своим поклоном поджигает травяные букеты. венок загорается, в небо поднимается светлый дым. это хороший знак, боги позволят прожить следующий год без тягостей. впервые за долгое время вождь ощущает лёгкость на своей душе. путь выбран правильно, об этом говорили сами боги.

***

     утреннее селение напоминало маленькую пасеку с низкими ульями-домиками. солнце только касалось острых верхушек крыш, а жители уже начинали свой размеренный день. постовые сменялись на сторожевых вышках, оставляя на губах тёплые ухмылки. часто можно было подслушать короткий разговор, вырвать из контекста простую шутку, которую между собой рассказывают воины. идя по главной дороге, в селении встречаются кузнецы и бронники, ткачихи и пекари. все они приветливо встречают своего вождя, оставляя на лицах полуулыбки.

     минхо останавливается возле торговой палатки, что только готовилась открыться. над высокими столбами уже натянули праздничные флажки тёмно-синего и белых цветов. на них детской рукой изобразили детали герба, а именно — солнце и луну.

 — доброе утро, смелый вождь! чего желаете? — низковатый старик с короткой белоснежной бородой бодро схватился за ящики со свежей рыбой, выкладывая на прилавок длинные хвосты, — рыбалка сегодня задалась! совсем немного прикормки, но каков улов! поглядите только, смелый вождь! может, изволите взять окуня или...

 — благодарю, но ваш брат не оставлял стрелы для охоты? я вчера просил его изготовить несколько, — старик забавно подскочил на месте и принялся разбирать мешки, причитая что-то слишком быстро. первые секунды минхо пытался расшифровать речь старика, но после бросил все попытки. спустя время, когда вождь изучил чешую всех рыб, старик протянул колчан со стрелами.

 — хорошей охоты, смелый вождь! — минхо осторожно кивнул, направляясь к своему шатру.

      у входа он затаился и прикрыл веки, чтобы представить себе образ заспанного чана: разнеженный от долгого сна, средь взбитых подушек, белые кудри непослушно закрывали глаза, а пушистые уши осторожно прижаты между завитков. весь он,  как олицетворение покоя, наверняка лежит прикрытый одеялами. минхо сначала осторожно заглядывает, а заметив отвёрнутую ко входу спину своего тигра, входит в шатёр, оставляя у сундука весь ритуальный костюм, бубен и стрелы для охоты. вождь ложится под боком, начиная рисовать кончиками пальцев снежинки между шрамов. он касается ушей, щёк и боков, пока чан не разворачивается, раскрывая свои голубые глаза.

 — пойдём, маленький кот, время охоты, — минхо шепчет совсем тихо, замечая, как быстро от нетерпения загораются глаза чана. он вскакивает с постели моментально, выпрямляясь во весь рост. чан слегка сутулится, когда первые звериные полоски плывут по его коже перед превращением. минхо всё ещё удивляется этой сказочной силе чана. из человеческого он переходит в облик животного, и всего за несколько секунд перед вождём появляется белый тигр. он быстро выбегает из шатра, радостно подёргивая своими длинными усами. минхо только и успевает накинуть на себя кожаный нагрудник, плащ, чтобы не замёрзнуть, и перчатки. вождь не забывает прихватить колчан со стрелами и свой изношенный годами лук.

     будучи зелёным парнем, перед своим вступлением на место нового вождя, он познакомился с лучником в лесу, когда тот выслеживал затерявшегося кабана. за рассказами о своём брате-рыбаке мужчина продолжил выжидать кабана уже вместе с будущим вождём. у столетнего пня он показал мальчишке, как правильно натягивать тетиву, выбирать стрелу и как по следам отличить зверину. он был настоящим следопытом, поэтому выследить кабана ему стоило всего несколько минут. с того дня он регулярно встречался с минхо у пня и учил его стрельбе из лука. впоследствии они даже устраивали турниры, подбивая соек на скорость и количество тушек. в отличие от многих в селении, мужчина не относился к минхо как к кому-то почитаемому, как к вождю, преклоняя свою голову. бывали моменты, когда он отвешивал юнцу знатные подзатыльники за то, что тот неаккуратно обращается с луком или стрелами. их маленькие встречи превратились в настоящие ритуалы: сначала разминка, лёгкая стрельба в заснеженные мишени на дереве, после —  охота. олени, лисы, сойки, но чаще всего кабаны и зайцы. тех, кого они никогда не трогали, были ласки и волки. в лесах их редко можно было встретить. законом волчьего клана на дорогой бумаге с мокрыми печатями и гербами было установлено, что на волков никто не имеет права посягать. убийство или удержание в цепях будет означать неуважение ко всему волчьему клану.  

     минхо затаивается между высоких елей и выпрямляется в осанке. тетива натягивается с характерным хрустом. он держит свою цель на кончике стрелы и, перед тем как ослабить руку, задерживает дыхание. всего миг, и подстреленная сойка падает с ветки в сугроб. вождь победно ухмыляется и присаживается у поваленного дерева, ожидая, когда тигр в своей пасти принесёт тушку птицы. вождь выглядывает через время, замечая, как чан подбрасывает тушу птицы, словно маленький воланчик для игры, бегает вокруг и напрыгивает на воображаемую цель. но, заметив взгляд своего вождя, подбирает в пасть добычу и несёт к хозяину.

***

— всё готово? — после охоты вождь устраивает приём в своём шатре, чтобы разобраться со всеми приготовлениями к празднику зимнего солнцестояния. ему было важно, чтобы каждый почувствовал себя значимым в организации. минхо вспоминал с теплотой, как проводили этот день в его детстве. на площади устраивали кострище, барды воспевали новые похождения воевод, молодые девушки в ярких юбках устраивали танцы босиком на снегу, а дети то и дело подбегали к маленьким жаринкам, выпадающим из костра. в те моменты никто словно и не знал, что такое страх, опасность, разгром. все веселились, устраивали пляски и наедались грибной похлёбки с сухариками. а когда огонь начинал затухать, в угольки кидали привезённый картофель. вино и эль лились рекой, бородатые пехотинцы обнимались, травили шутки и играли в карты. вождь лишь хотел повторить всю эту атмосферу, подарить каждому воспоминания.

 — да, смелый вождь. мы укрепим позиции у входа и в лесах, чтобы никто не посмел даже испортить праздник, — вождь кивает воину, не отрывая взгляда от списка всех дел, который он написал в спешке ещё вчера ночью. на мятой бумаге остались даже отпечатки пальцев чана, который пытался всеми силами вернуть вождя в кровать.

— а украшения? — минхо переводит взгляд на счастливого барда с лютней в руках. он чем-то напоминал эльфа из уголков тёмной долины, но вождю помнится, что это именно он рассказывал о своём отце-эльфе, который погиб при попытке пресечь нападение на деревню. минхо зачарованно рассматривает острые кончики ушей, которые в силу возраста не вытянулись, как у остальных эльфов. бард часто их прячет под своей шелковой полосатой шапочкой с длинным пером павлина, словно боясь за свою принадлежность к эльфам. в последние годы их истребляют и изгоняют из деревень, всё чаще минхо слышит о расправе над эльфами.

— уже всё приготовили, смелый вождь! желаете выслушать главную композицию праздника? я долго над ней трудился, — вождь провожает взглядом артистичные шаги барда, присаживаясь на стул. ему интересна не сама песня, а то, как на неё отреагирует чан, сладко задремавший на кровати. когда бард бодро заиграл на лютне и громко запел, минхо сдавил губы, чтобы не захохотать. и пусть он видел только свисающий с края кровати хвост, он с лёгкостью мог представить выражение лица чана — недовольное и сонное, уголки губ забавно опущены вниз, а брови съехались к переносице.

— спасибо, матис. думаю, вождь уже выслушает полностью твою песню непосредственно на празднике, — бард поклонился в своей манере вышедшему тигру и выплясывая направился к выходу из шатра. минхо сдержанно смеётся, отворачиваясь от чана, который присел на край стола, смахивая своим хвостом все бумаги, — ты ведь это специально, — чан недовольно складывает на груди руки, ожидая, когда минхо прекратит смеяться и продолжит с ним разговор.

— нет, что ты. разве я могу противиться творчеству моего народа?

— ты же знаешь, что я на дух не переношу матиса. чего стоит его песенка про достоинства тигра, которую дети поют как дразнилку, — чан дует губы и фырчит. в песнях этого барда из тигра всегда пытаются сделать тупое животное, делающее только глупости.

 — ты хотел сказать, песенка про потерянные панталоны? или про несчастную судьбу птички? а может, припевку, как ты гонялся за собственным хвостом, думая, что это лесная мышь? 

 минхо открыто смеётся даже после того, как тигр сталкивает его со стула, злостно возвращаясь на кровать и ложась ровно на вышитые подушки. продолжать этот разговор он больше не желал, иначе ещё немного, и его вождь надорвёт от смеха живот. когда воспоминания о барде и его творчестве уходят на задний план, минхо заглядывает под балдахин, развязывая тонкие верёвки с одной стороны, чтобы закрыть часть кровати. он ложится под спину чана, начиная рассказывать о грядущем празднике и всех переживаниях.

— знаешь, мне просто хочется, чтобы смех в селении звучал чаще, чтобы могильных крестов стало меньше в лесах, а слёзы больше не появлялись на горячих щеках. мне хочется, чтобы селение процветало, даже если придётся пожертвовать собственной жизнью.

чан прислушивается к ровному дыханию своего вождя. и когда тот перестаёт говорить, погружаясь в спокойную дрёму, он накрывает его одеялом, устраиваясь на кровати так, чтобы сосчитать каждую ресницу на его веках. чан разглаживает старые шрамы у висков и бровей, смахивает тёмные пряди за уши и клянётся сам себе защищать минхо до конца своей жизни.

Chapter Text

       солнце начинало медленно уходить за горизонт после долгого дня, и на величественных столбах сторожевых вышек появлялись витиеватые узоры холода. они напоминали вязаное кружево на юбках юных танцовщиц из странствующего каравана. наступала самая страшная, убийственная ночь в году. долину заволакивал тёмно-синий туман, надвигаясь на верхушки елей и кустарников толстым покрывалом. воины смело и быстро действовали, покидая вышки и укрываясь в своих домах. у дверей каждый житель оставлял подношение для владычицы зимы и просил не забирать этой ночью жизнь. окна затягивали плотной шерстью, в каждый угол затыкали ткани, а дверь защищали дополнительно досками. в эту ночь никто не тушил очага, чтобы выжить. из низких труб домовых печей тонкой струйкой плыл дым.

       когда тёмно-синий туман настигал деревню, всё стихало, и поднимался сильный ветер. он гнул к земле деревья, безжалостно срывал растяжки праздничных флажков и вздёргивал ввысь залежавшиеся сугробы. ветер выл, словно раненное животное, терзал маленькие домики и желал смерти. тёмным снегом засыпало тропы и дороги. закрытые ворота селения покрывались слоем льда, напоминающим разлитый на досках воск.

       вождь навалился над бумагами, сжимая молитвенно руки. он шептал совсем тихо, словно пытаясь укротить страшную ночь. в маленькой лампаде у стола дымились успокаивающие травы. минхо вдыхал полной грудью и продолжал своё обращение к богам, надеясь, что в этот раз его выслушают. он верил, что утро расцветёт победоносным красным заревом над горой сердце, и все жители выйдут встретить праздник зимнего солнцестояния. вождь склоняет голову над картой, проводя линии вдоль рек и лесов. он задумывался всего на мгновение, а после принимался скручивать отложенные на край стола куски пергамента. сон так и не приходил, не позволял расслабиться.

— оттого, что ты просидишь всю ночь над бумагами, ничего не изменится. ты ведь знаешь итог, — минхо поворачивается к кровати, на которой, растянувшись, лежал чан. он был спокоен, хотя звериные уши улавливали малейший скрип. внутренне он так же беспокоился за каждого жителя селения, в особенности когда балки шатра начинали опасливо скрипеть. ветер свирепел, набирался сил, хватаясь за крыши, двери, ставни. он грохотал, выискивая свою добычу, в точности как хищный зверь.

       чан приоткрыл один глаз и, осмотрев своего вождя, продолжил его смиренно ждать на кровати. хвост непослушно подёргивался чёрным кончиком. тигр тяжело вздыхал и уже было готов начать просить вождя лечь в кровать, как минхо двинулся к балдахину. вождь припал головой к балкам, проводя осторожно подушечками пальцев по давнишним царапинам от когтей чана.

— ты прав. я знаю итог, но это не значит, что я не должен ничего делать, — минхо осторожно стягивает с себя рубаху и залезает на кровать, размещаясь под боком тигра, — у меня было время отдать своё почтение богам, произнести молитву и оставить в сердце надежду на то, что все останутся живы.

— мне важно, чтобы живым остался ты, — чан укладывает тяжёлую руку на талию вождя, ожидая, когда тот успокоит своё взволнованное дыхание и прижмётся ближе, — поспи немного, мой вождь. всё хорошо, я рядом.

***

       между рябых веток красной рябины виднелось уходящее солнце. занесённые снегом поля устилали густые порывы ветра, подхватывающие мелкие сугробы, чтобы разбить колючими искрами над острыми кольями деревьев без листвы. маленький мальчишка,  забытый на переплетении дорог путников, утопал в снежных развалинах. он помнил следы, помнил слова старших воинов в звенящих кольчугах, расшитых мехами убитых волков. отец шёл впереди. мудрый вождь со светлой головой. в его густой бороде всегда путались непохожие друг на друга снежинки, оставаясь там, пока он не выдохнет горячим сердцем пар со своих лёгких. минхо бежал вслед за уходящими вдаль тенями, спешно замечая, что отстал от переправы, засмотревшись на мельтешащих между деревьев лисов. даже сейчас они кричали, прятались за чёрными стволами и заманивали своими пёстрыми хвостами. ноги путаются в корке льда, минхо пыхтит, перепрыгивая через глубокие выемки от лошадиных копыт. на шее болтаются заячьи варежки, бережно привезённые в подарок от отца после переговоров с соседней деревней. он обещал в следующий раз взять сына с собой и показать, как играет лосось в тех буйных водах, как сойки поют на плетёных заборчиках, совсем не страшась людского взора.

— папа! — вопит мальчик, цепляясь тесёмками сапог за выросший куст. за ним его ожидал овраг, заполненный ледяной водой из шумного источника. он никогда не останавливал своё течения, и весь клан был благодарен тёмной долине, что даже в условиях дикого, непокорного холода они могут насладиться чистой родниковой водой.

       мех на тулупе мокнет в одно мгновение, припорошённый снегом. варежки соскакивают с шеи, отправляясь по течению между завязей обмёрзшей полыни.

— постойте! — минхо подхватывает собственное тело мокрыми руками, забывая о холоде и настигающей пурге. он не мог потерять подарок отца. он не мог вернуться в деревню без варежек. вода уводила его всё дальше от дома, в те необузданные края, куда боялись ступать даже лисы. между поваленных деревьев заканчивается человеческий путь, но только пеньковая верёвка заячьего меха спешит дальше под сосну.

       минхо оглядывается назад, ощущая себя в опасности. на снегу оставлены волчьи следы, а там, в самой глубине леса, ухали совы. хруст веток отвлекает мальчишку от гадания по расцветающим на небе звёздам. между стволов показался юный силуэт. на мальчике не было ничего, кроме горящего в груди сердца. в белоснежном облаке кудрей прятались крохотные уши с чёрными кончиками. талию смущённо обрамлял полосатый хвост, а в чернильных руках путались завязки намоченных варежек. минхо пятится назад, неудачно переставляя ноги. проламывает нестабильную корочку льда и вновь оказывается в воде. штаны намокают, виснут мёртвым грузом, и пошевелиться становится тяжело. слёзы душат от усталости и страха смерти, ведь рядом нет никого, кто мог бы спрятать красный нос в складках меха.

— ты упал и промок, — пищит незнакомец, с опаской приближаясь ближе. только вблизи минхо смог увидеть чистоту кристально-голубых глаз и мягкую улыбку неизвестного, — знаешь, слёзы льются не просто так. в них твоя сила, а не слабость.

       мальчик осторожно укладывает найденную вещь рядом, протягивая руку, чтобы помочь встать. на маленьких пальцах красовались чёрные когти, которые он старался скрыть, чтобы не поранить. минхо струшивает с себя льдинки и заметно начинает дрожать от холода. кисти покрылись пупырчатой кожей. от мороза моментально выступает раздражение. фаланги не гнутся, и минхо боязливо прячет их за ворот тулупа, в надежде немного согреть.

— ты замёрз. подожди, я тебя согрею, — минхо не успевает среагировать, как перед ним оказывается скромный тигрёнок, смахивающий со своих усов разномастные снежинки. мальчик не тушуется, когда зверь подходит ближе, позволяя спрятать всё тело в мягкой шерсти. его полоски только расцветают на теле, что дарило тепло и спасало от неминуемой погибели. тигр скручивается на земле, когда мальчик, слабея ногами, облокачивается, прикрывая в спокойном сне веки.

— спасибо, — едва шепчет мальчишка урчащему тигру.

*

       солнечный луч пробивался сквозь ветки и играл на лице тёплыми бликами. в раскрытых тёмных глазах плыли белые облака. в лесу утром было необычайно красиво. от покрытых льдом веток отскакивали солнечные зайчики. совсем тихо похрустывал лёд в русле родника. где-то рядом с дерева на дерево перелетали сойки, забавно перекрикиваясь в утренней тишине. минхо поднялся со снега, струшивая с плечей и шапки снег. на шее болтались заячьи варежки, которые мальчик сразу же попытался надеть. они были холодными и немного влажными, как и вся одежда, в которой он находился.

рядом, у руки, он заметил голову птицы и несколько тёмно-коричневых пера. минхо заинтересованно уставился сначала на голову, а потом и на мальчика, что сидел на пеньке. он поджимал под себя ноги и самозабвенно игрался с кончиком своего хвоста - ловил его в ладони, сдавливал и отпускал.

— как тебя зовут? — минхо сел на корточки возле мальчика, рассматривая его удивительные голубые глаза. они были похожи на маленькие льдинки, отколовшиеся от сосульки. или на замёрзшие глубокие озёра, на дне которых спрятаны настоящие сокровища.

— однажды я услышал, что меня называют чан. наверное, меня зовут чан.

       мальчик спрятал хвост за спиной и уставился в ответ на минхо, скользя зрачками то к родинке на носу, то к аккуратным бровям. они долго смотрели друг другу в глаза и вдруг начали хохотать. минхо осторожно коснулся детской ручонкой к ушам чана, напоминающим детские игрушки. таких в селении было мало, и чаще всего их делали из шкуры животного, набивали опилками и перематывали пеньковыми верёвками.

       от тёплых пальцев уши распрямились в пушистых белых кудрях, задёргались и опустились. минхо никогда ничего подобного не видел, хотя отец рассказывал различные поверья про хранителей леса.

— а где твои родители? — чан спрыгнул с пенька, обходя его вокруг, будто он что-то искал или совсем не хотел отвечать на вопросы. если бы не этот мальчик, он бы продолжил спать в своей норе. но, вернувшись туда, он обнаружил, что там разместилась семья лисиц. чан не мог выгнать новорожденных лисят, что прижимались к животу своей мамы, и тем более оставить заблудившегося мальчишку замёрзнуть страшной ночью. поэтому тигр проспал рядом, согревая мальчика своим телом, а на утро решил с ним даже поделиться добытой птицей. но тот почему-то даже не обратил на неё должного внимания.

— родители? я здесь один, сколько себя помню...

— ты потерялся? — минхо осматривается по сторонам, вспоминая, где та тропа, ведущая в деревню. он точно помнил кусты красной рябины, припорошённой снегом, низкий заборчик, одинокую ель, после которой начинаются поля, а следом и большие ворота деревни. чан отвернулся, вглядываясь между поваленных деревьев. в солнечном свете лес казался живым. вот глубоко вздыхают деревья, и с веток тут же падает снег. а если затаиться, можно услышать тихую песнь - журчание родника, хруст льда и трель птиц.

— наверное... я потерялся?

— не волнуйся. сейчас вон как светло, мы можем вернуться в мою деревню, и мой отец поможет тебе найти твоих родителей. пойдём скорее.

*

— вождь свергнут! настал час расплаты!

— разграбить деревню!

— никто не должен остаться в живых!

       скрежет стали и громкие вскрики, запах крови и горелой плоти, заваленные стены и разграбленные дома. возвращаться не было куда. место, которое раньше называлось «дом», теперь представляло из себя огромное кострище среди белого снега. ввысь поднимался страшный чёрный дым, словно грязное пятно в истории. минхо бежит между домовых дорожек, натыкаясь на обеспокоенных воинов со смертельными ранами. они что-то шепчут окровавленными губами, тянут руки к мальчику и застывают. в стеклянных глазах читается сожаление и боль. минхо пробирается сквозь разбитые балки шатра, к залу старцев. отец мог укрыться там, защищая совет от врагов. вождь, почитающий время, мудрость, должен был при осаде деревни держать под защитой старцев, которые в будущем смогут обеспечить стабильность в деревне.

       двери зала старцев были распахнуты. у порога, растягивая в разные стороны тело мёртвого воина, рычали волки. минхо затаился, медленно следуя вперёд, чтобы его не заметили. он уже было увидел, что внутри, но его отдёрнул чан, уводя прочь.

— что там? — пищит мальчик, пытаясь вырвать свою руку из хватки тигра, — мне нужно узнать, где мой отец! отпусти! — минхо упирается ногами в залитые кровью дорожки и оборачивается назад.

— не смотри! — чан закрывает ладонями глаза минхо. он не должен был видеть все эти смерти. теперь его деревня была похожа лишь на будущий могильник. на каждом шагу тела смелых воинов, растерзанные дикими волками. обезглавленные дети с пустыми глазницами. оторванные руки без пальцев, стопы и уши словно украшения были развешаны на заборчиках и столбах. а в зале старцев произошло страшное зверство. в самом центре зала — пьедестал с копьём. на острие — голова вождя без нижней челюсти. словно враг пытался показать всему народу, каким является их вождь. в знак того, что их главный защитник им врал, ему отрезали нижнюю челюсть вместе с языком.

       чан пятится назад, осторожно ведя за собой минхо. он держал его глаза закрытыми, лишь бы он не видел того, что происходило с его деревней.

— пойдём со мной, только не открывай глаза. всё хорошо, я рядом...

***

       вождь подрывается ото сна, прижимая к мокрым глазницам сухие ладони. он видел яркий сон, напомнивший ему о первой встрече с тигром. сколько с того времени они прошли трудностей. о них теперь остались воспоминания в виде шрамов и этих ужасных снов. минхо склоняется к своим коленям и едва слышно всхлипывает последний раз, утирая глаза одеялом. когда на спину опускается тёплая рука, минхо вздрагивает, выглядывая между складок одеяла. чан всё это время был рядом. и до того, как вождь уснул, и после пробуждения. в его глазах плясали беспокойные искры, брови серьёзно нахмурены, а на губах остался немой вопрос «всё ли в порядке?». минхо тянется к чану, заваливаясь на подушки. он не хотел говорить, вспоминать печальный отпечаток сна, который будто бы знамение явился этой ночью. уткнувшись носом в ключицы чана, вождь попытался успокоиться под осторожные поглаживания между тёмных прядей волос. но в голове беспокойно крутились мысли о приближающейся опасности.

Chapter Text

     в светлом дневном небе развевались остролистые флаги на сторожевых вышках. первые ноты праздничных песен уже раздавались на площади, заставляя даже случайного прохожего застыть на мгновение, чтобы отдаться родным чувствам. главная площадь селения встречала своих жителей столбами, увитыми сине-белыми лентами, растяжками детских флажков, торговыми палатками с приветливыми мастерами и собранным хворостом для кострища в самом сердце площади. натянутые белоснежные полотна напоминали припорошённые снегом глухие долины. руки так и тянулись прикоснуться к мягким кисточкам, лентам, собранным сухим венкам трав, чтобы ощутить необыкновенную силу в самых обыкновенных вещах. чего стоит только пряный запах горячего отвара из трав, свежего эля и закипающей грибной похлёбки.

     сетующие старцы в этот день покинули зал переговоров и двигались по селению подобно белесым призракам. в руках они придерживали свои бороды, поправляли мантии и изредка переговаривались между собой. вождь мог и без каких-либо слов догадаться, что старцы недовольны. они не желали устраивать торжество зимнего солнцестояния и упомянули, что ритуала было достаточно. позже точно состоится долгий совет, на котором вождя упрекнут в чересчур опрометчивом поведении.

     дети устроили охоту на белого тигра и выслеживали его по отпечаткам лап на снегу. это была придуманная чаном игра, чтобы отвлечь маленький народ от главных приготовлений. детишки разбились на несколько отрядов, вооружившись длинными палками и колокольчиками. чан и сам, подобно ребёнку, нарочно проходил мимо самых юных следопытов, размахивая чёрным кончиком хвоста перед носом, а после быстро скрывался где-то под балками сторожевых вышек.

     минхо настороженно оборачивается, ощущая, как в его спину кто-то уткнулся, запутавшись в плаще. завязки на шее затянулись в прочный узел, придавливая кожу и оставляя на ней розоватые полосы.

— простите! — испуганно пищит мальчишка и всё же падает, не в силах выпутаться из плаща. на лице минхо расцветает сдержанная улыбка, хотя он был готов прямо сейчас расхохотаться. этот мальчик чем-то ему напоминал себя — такое же рвение в глазах, ещё не покрытое пеленой печали, такие же красные щеки и уверенность в эмоциях на лице. и одновременно минхо вспоминает чана, который также однажды запутался в полотнах балдахина, недовольно пыхтя. выпутаться у него так и не удалось, поэтому по возвращении в шатёр минхо застал груду изодранной ткани, под которой мирно сопел тигр.

     мальчик широко улыбается вождю и убегает к остальным детям, поправляя свою шапку.

— мы можем начинать? всё уже готово, смелый вождь! желаете первым отведать похлёбку или распить привезённое вино? о, как величественно вино в наших стенах, как приветлив сегодняшний день, — матис прижимается к вождю, сочиняя новую песню для своего репертуара. всё и правда выглядит хорошо, словно ночью все они вновь не будут бороться за свою жизнь с проклятым холодом. вождь ощущал тяжесть в груди, но сердце опаляли тёплые улыбки и взгляды его народа.

     гордые танцовщицы тут же расправили свои цветные юбки, заводя хоровод возле вождя. в их волосах вплетены разноцветные ленты, а на груди побрякивали бусы из ярких стекляшек. бард запел громче, приглашая всех к центру площади.

— смелый вождь, произнесёте торжественную речь? — в ладони оказывается холодный бокал до краёв, наполненный алым вином. за расставленными столами замельтешили жители. стихла музыка, и все взгляды были прикованы к вождю.

     когда всё стихло, минхо поправил герб на своём плаще и встал на деревянные ящики. он быстро огляделся в поисках чана, слегка смущаясь, когда удалось наткнуться на голубые глаза. тот стоял поодаль от всех, нервно теребя края своего палантина. в селении впервые кто-то, кроме вождя, носил на своей спине герб, как сейчас это делал чан. они обмениваются мимолётными взглядами, словно пытаясь выразить все свои спутанные мысли. чан остаётся на месте, лишь легонько кивая головой, чтобы подбодрить вождя. было бы в разы лучше, окажись чан сейчас плечом к плечу, чтобы придать больше уверенности.

     вождь откашливается, поднимая бокал вверх. несколько капель стекают по краям бокала, едва настигая твёрдую кожу перчаток.

— мы стойко выживали в тёмной долине, превозмогая холод и утрату. после возрождения селений я с уверенностью могу сказать, что мы сможем противостоять любой угрозе. и пусть сегодняшний день будет записан на бумагах как день....

     разрезая воздух, остриё стрелы вонзается в бокал. в руках остаётся лишь хрустальная крошка, которая с треском осыпается на землю. вино заливает кожу на порванной перчатке, вся рубашка в момент прилипает к предплечью смелого вождя. он находится словно на грани между земным и вечным, стараясь понять произошедшее. первые надорванные крики вождь слышит сквозь толщу воды.

     небо становится чёрным. кристальную синеву затягивает свинцовый дым, поднимающийся со стороны сторожевых вышек. свирепый шквал стрел накрывает деревню. тёмное марево застилает главную площадь. перед глазами разворачивался ночной кошмар. улыбающиеся простые жители теперь смотрели на своего вождя смертельным взглядом. застывшие лица с гримасами боли и разочарования. праздничные столы украшены теперь кровавыми реками, медленно стекающими с краёв. минхо пятится, оголяя кинжал из ножен. он должен найти чана и спасти всех жителей. в воздухе стоял стальной запах свежей крови, разлившейся по узким улочкам селения.

     в суматохе вождь вглядывается в испуганные лица, прячет детей в дома и медленно двигается к шатру, в надежде там встретить тигра. на тропах лежали обезглавленные тела постовых сторожей. минхо прижимается к стенам маленького домика, оглядываясь по сторонам. он пытался понять, с какой стороны напал враг и какую тактику нужно выбрать, чтобы сохранить хотя бы части жителей жизнь. минхо пригибается у припорошённого снегом куста, проверяя дорогу к шатру на наличие врагов.

— настал час расплаты! — хриплый голос звучал над головой с насмешкой. в глазах вождя отразился улыбающийся рот с кривыми зубами. минхо опешил, словно возвращаясь в своё детство, замельтешил, кинжал взлетел вверх. минхо занёс руку для удара прямо в открытую грудь своего врага, забывая о собственной защите. лезвие вонзается в шею выродка, и с лица сползает надменная улыбка врага.

     вождь заваливает врага на спину, нанося ещё несколько точных ударов в грудь. он перекатывается на снег, ощущая горящую боль в боку. ладони ощущались онемевшими. ощупав поражённые болью и жаром участки, вождь поднёс к лицу окровавленные, твёрдые перчатки. в неведомом страхе минхо стягивает их, прикладывая к открытой ране. в носу щиплет от неприятного запаха плоти и крови. такой запах стоял всегда на скотобойне и в мастерских кожевников, которые сами занимались выделкой туши. сейчас же этот запах пропитывал родной дом, который прежде манил свежим хлебом, сладким элем, немного сталью и успокаивающими травами.

— чан, — словно в бреду шепчет минхо, не в силах закричать. опираясь на столб у дома, он спотыкается, запутывается в праздничных лентах, окрашенных кровью его народа. вождь цепляется за двери и ставни, выпрямляясь в полный рост. перед глазами плывёт очертание шатра, рисуются тёмные круги в глубине зрачка.

     ноги несут его вперёд между троп. он отходит в сторону, петляет между домами, встречая обеспокоенных жителей.

«ещё живы» — минхо прижимает перчатки к боку и бежит к главным воротам. сторожевая вышка пала, под балками остались тела воинов. они стонали от боли и звали на помощь, медленно умирая в плену огня.

— чан! — вождь не может разобрать в череде криков и суматохи происходящее вокруг. его оглушает острая боль под рёбрами, но он продолжает бежать в поисках тигра.

     над головой свистят стрелы, в ушах раздаётся детский плач и хлёсткий скрежет острых мечей. минхо не важно, он не хочет больше видеть своё селение, сожжённые дома или пустые глаза его воинов. он должен видеть чана, его розовый нос и чёткие полосы, которые он изучал каждый раз, когда тигр охотился на пролетающих птиц. ноги коченеют, перестают передвигаться. тело огревает болью, разбивая толику надежды на спасение, и вождь заваливается коленями на снег. он должен увидеть чана, должен убедиться, что тигр в порядке.

     минхо придерживает кровоточащий бок, когда тигр встречается с хозяином шальными глазами на развилке троп. чан выглядел озверевшим, как в тот холодный день, только вместо туши оленя под его лапами растерзанное тело врага, осмелившегося напасть на вождя. за общими кровавыми кляксами было тяжело распознать, цел ли тигр. шерсть слиплась от крови. желудок скручивает от сырого запаха свежей плоти. чан выглядит ужасающим монстром. заметив на себе тяжёлый взгляд своего вождя, он принялся лакать языком массивные лапы, словно вину чувствуя за свой грязный вид. кровь на слипшейся шерсти кажется чёрной в холодном, мёртвом свете белого солнца.

     сухие губы беззвучно шевелятся на морозе, когда вождь пытается просить о помощи, ощущая, как силы покидают его слабые руки. тигр перелетает прогалины, рыча в морозном ветру. размеренный и неутомимый, он ринулся к своему хозяину, настигая синюшные губы своим носом.

— ты цел?

     минхо не хоронился за балками разрушенных сторожевых башен, не пытался держаться за свою жизнь, зная точно, какая судьба ему уготована. он заслоняет зверя собственным телом, смахивая с серых усов примёрзшие, бледновато-красные снежинки. минхо жмётся лбом к спасительным полосам, вдыхая последние частицы морозного воздуха. из его косиц выпадают заплетённые красные бусины, пропадая бесследно в черноте грязного снега. успокоение разливается по кончикам пальцев могильной тишиной, и звуки стихают, оставляя их в единении отважных душ. вождь заглядывает в голубые глаза, видя себя в кристальном отражении. зарывается тонкими пальцами в шерсть и шепчет едва различимо, путаясь языком в звуках, вытянутых из скованной груди.

— всё хорошо. всё хорошо. утром мы вновь пойдём на дикое поле. помнишь, там будут твои любимые олени, а в кустах будут прятаться лисицы. всё будет хорошо, и мы вновь с тобой увидим северных оленей, чан...

     тигр прикусывает за разорванный рукав своего вождя, тянет обессиленное тело на себя, чтобы перенести в безопасное место. он пробирается сквозь разрушенные ворота, обходит горящие дома, находя иной путь к шатру. он разрушен, разграблен. дверь распахнута, окна выбиты, а все лампы разбиты. но им нужно где-то спрятаться  - тигру и его вождь.

     зайдя в шатёр, чан опасливо оглядывается. за свирепыми криками звучал самодовольный смех врага, но с каждым мгновением он становился всё дальше, оставляя место только треску догорающих балок. тигр опускает вождя на кровать, прикрывая его оставшимися кусками тряпок. чан обращается человеком, закрывая вход в шатёр комодом и нагромождением из сундуков. окна неумело затягивает тканью и возвращается к минхо, проверяя его дыхание. в спокойной груди всё ещё ухало сердце. чан залез на кровать, прижимая к себе безвольное, словно тряпичная кукла, тело вождя. он не знал теперь, откроются ли однажды его глаза, посмотрят ли вновь любящим взглядом. слетят ли с этих бледных губ умные речи, которыми чан заслушивался. он убирает тёмные волосы с лица, припадая щекой ко лбу. чан никогда не молился богам, но именно сегодня он произносит свою первую молитву, прижимая к себе немощное тело вождя.

Chapter Text

     можно было до скончания веков оставаться в своём нерушимом коконе из ложных слов, слетающих с губ тёмной ночью. лучше уже не станет, и простая истина крылась в заледеневших телах воинов, что положили свои души во спасение тех, кто гнил в догорающих лачугах.

     чан осматривал территорию строгим взором, наступая медленно громоздкими лапами на грязный снег. казалось, что нет и места на тропах без следов уходящего боя. всё стихло там, под покровом горящего красным горизонта. о нападении говорили лишь обломанные стрелы и сложенные мечи. кузница погашена. застывшие куски железа остались в печи ждать своего истинного часа, пока грозный хозяин почивал у печи. разбитые губы прикрыты спутанной бородой. чан помнил этого старика лишь по хрипловатому смеху из своей мастерской и колтунам на конце чёрной косицы. ветер подбирал оборванные ленты с земли, возвышая частички кровавого праздника как страшное напоминание. чан проходит мимо главной площади, страшась лишний раз поднять звериную морду. там была запечатлена самая страшная картина: замёрзшие тела, укрытые праздничными флажками. в котле, источавшем ужасный запах, иногда булькала перегнивающая похлёбка. всё замерло в одно мгновение и осталось на своих местах.

     преследуя одну лишь цель, тигр заглядывает в пустые дома, храня в сердце единственную надежду - увидеть живую душу. но деревянные стены тлели, оставляя после себя горсти пепла. возродить это место поможет лишь заговор лесных друидов, о которых слагали легенды. их передавали из уст в уста, а на низких заборчиках выцарапывали волшебные образы.

     понятие дома для чана было чем-то размытым. ведь он, как представитель животного мира, мог спокойно укрываться среди чернеющих елей или прятаться под поваленным суком на долгое время. тигриная шкура позволяла ему переживать холодные ночи и маскироваться среди снежных завалов. но не было у природного убежища того, что он ощущал, проходя ранним утром по тропам. здесь всё казалось родным. касания детских рук к чёрным кончикам ушей и скромные улыбки хозяек из своих лачуг, когда они замечали болтающийся без дела хвост между дорожек и заборчиков. даже песнь редких кукушек была особенностью этого места. сейчас чан слышал треск догорающих сиреневым пламенем домишек. крыши проваливались внутрь, ломались балки. он смотрел на разруху уходящей зари.

     покинуть место своих грёз, несбыточных желаний — ведь лучшего исхода не предвидится — было бы правильным и мудрым решением. место боли, роковая точка — вот чем сейчас служило поселение. человеческому разуму не понять, насколько это место было пропитано смертью, и на каждом шагу виделась чернеющая воронка страха. измученные люди, что просили пощады. их живые души остаются в вещах, которые никогда не смогут перегнить и смешаться с вековыми снегами. они оставили за собой несмываемый след былой жизни, которая пронизывала золотистой нитью каждый дом. по утрам здесь струилась песня из уст молодых парней, что хранили за своими спинами секиры и кирки для льда. весёлые сани и упряжки лошадей лишь дополняли симфонию звоном кольчужной сбруи. сейчас в воздух поднималась лишь мёртвая тишина и невидимые кресты. их хотелось оставить в память о тех, чьи тела окоченели и покрывались видимым слоем синеватого инея.

     чан мрачно останавливается у сапог, брошенных на тропе в спешке. запах маленьких детских ног оставался сильным: лёгкая отдушка мыла, трав и парного молока. босые ступни проделали какой-то путь за сторожевые вышки, где можно было найти своё спасение. тигр доверяется следу, отходя всё дальше от шатра. на развилке мелких дорожек обнаруживаются одинокие капли крови. чан тянет за собой в зубах детский сапог, чтобы не потерять интенсивность запаха, шагая вдоль древних стен. это было ошибкой.

     увидев хрупкое тело ребёнка, истерзанного похабными варварами, чан замер. издевались и игрались с маленькой душой, оставив вспоротый живот, начинённый конечностями. застывший детский взгляд и тонкое ожерелье из кишок. чан дрожит внутренне и пятится назад, когда голубым кристаллам раскрываются более жестокие картинки: маленькие дети и взрослые женщины, которые теперь служат украшением главных ворот. внутренности припорошены снегом. глаза пустые, блёклые, однажды дышащие мечтами. кожа выцветшая, синеватая от холода. кровь затвердела в короткие сосульки. покрылись корочкой мелкие лужи. алые, практические чёрные осколки прошлой жизни.

     дом — место собственной безопасности. дом — место, куда хочется возвращаться. чан не хочет больше видеть этого. он закрывает глаза перед кольями с нанизанными на них юными головами. белые зрачки были обращены вперёд, словно кто-то намеренно направлял их в сторону главного шатра. ровно шесть голов.

     тигр спешно убегает, жмурит уставшие веки, прогоняя собственные кошмары. в шатёр он входит гордо, запахивая чёрными когтями гобелен, чтобы холодный воздух не проник в покои.

— что там снаружи? — вождь был окружён меховой накидкой, под которой он прятал загнивающую рану. она саднила, отдавая порции боли жаром по всему телу. он приподнимается на локтях, заламывая бровь от очередного острого укола. побледневший и исхудавший за несколько дней, что они провели в своих тонких стенах, пытаясь восстановить силы. для чана эти дни были пыткой, в которой он старался не обезуметь от страха остаться в полном одиночестве с разлагающимися остатками минхо.

— тебе не стоит этого видеть, — чан остаётся у входа, преграждая собой путь, когда вождь, пошатываясь, поднимается на ноги. поправляет на одном плече мех и смотрит с угрозой. ему не хватит сил противиться зверю, даже не хватит сил выйти из шатра, чтобы увидеть собственными глазами картины исписанных смертью видов. в носу всё ещё стоял тошнотворный запах сырой плоти, который не был скрыт морозом. чан недовольно хмурится, подхватывая под руки, когда вождь оступается, неосторожно заваливаясь на бок. он хрипит отчаянно, вжимаясь носом в широкую шею, чтобы подавить свирепый крик.

— скажи... скажи мне, что там снаружи? — чан оборачивается, словно за ним стояли людские души, оставившие себя в завалах снежных сугробов. они единственные, кто смог выжить. вероятно, кому-то удалось найти своё спасение за пределами поселения, но эта ночь была одной из самых жестоких в году. в народе её называли «беспощадная распутница», запасаясь молитвами тому, кого называть было запрещено.

— ты всё ещё слаб, — минхо расслабляется, ощущая исходящее от нагого тела тепло. ему не хватает сил, чтобы поднять свою голову, увидеть добродушное беспокойство на чужом лице. он лишь касается по памяти пальцами полосатых ушей, ныряя в грязные кудри, словно в них было успокоение.

***

— нам нужно уходить отсюда, — чан перебирает в пальцах нити оторванного куска ткани с герба, который он поднял на сегодняшнем утреннем обходе возле павшей сторожевой вышки. он возвращался туда всё чаще. в первый день чан ещё слышал шёпот живых воинов, которым он старался помочь. на трухлявых чёрных балках остались его попытки спасти всех в виде следов от когтей. следующим днём наступила тишина, хотя тигр убеждал себя, что точно слышит какое-то кряхтение. третьим днём, когда последний дом в селении перестал полыхать и в небо больше не поднимался серый дым, стихли абсолютно все звуки.

     чан выглядывает через дыру из окна, быстро прикрывая её тряпками, чтобы не пускать лютый холод в покои и смотрит на исхудавшего вождя. минхо сидел на сломанной кровати, склонившись к своим коленям. он придерживал грязную повязку на своей ране и сдерживал стоны боли. руки за эти дни превратились в сухие ветки с застывшими разводами липкой крови. на лице больше не рисовалась сдержанная улыбка. оно будто бы навсегда застыло в гримасе отчаяния: обтянутые бледной кожей глазницы, землянисто-зелёный цвет лица с едва заметным покраснением от холода на скулах. он был живым мертвецом сейчас. чан не знает, сколько протянет ещё вождь без лекаря. он не понимал, каковы человеческие силы в борьбе с холерой и недугом. не понимал многого, но старался узнать через минхо.

— мы должны уйти, но я не позволю тебе видеть то, что происходит за стенами шатра.

— прекрати, мне это не нужно.

     минхо слабо отталкивает руку с вырванным куском герба. ему хотелось уберечь вождя от самого страшного бремени, которое, в своём скудном состоянии, он не смог бы вынести самостоятельно. сейчас скорее это напоминало игру в дурака. минхо смотрит на растрепавшиеся косы грязновато-белых волос. красные бусины едва держались, и вождь уже стремился поднять руку, пока не услышал глухой рык. когда чан злился, менялось не только его звериное лицо, но и глаза. они становились глубокими и синими, с искрой тающих ледников. его хвост и уши вздыблены, а губы растягиваются в оскале, оголяя клыки. он был зол. но только он злился на самого себя, что не смог уберечь живые души тех, кто ему доверял, как стойкому защитнику. кто он? лишь монстр. глупое животное, умеющее валить оленей и раздирать пуховые животы.

     вождь смотрит тяжело. ему сейчас хотелось притронуться к горячим щекам чана, обвести каждый боевой шрам, что остался как скудное напоминание, вплести бы пальцы в эти кудри, как прежде, и зарыться острым кончиком носа между израненных ключиц, обводить кругами метку клана, а на утро тянуть за пушистые уши и звать нежно на обход, обещая посмотреть, как играют на поле снежные лисы. всё разбивается в руках, как тонкая корочка льда. доживут ли они до момента, когда стихнет тревожащая серенада в груди? посмотрят ли они вновь, как опускается утренний туман меж сухих лесов, где за буграми виднеются линяющие рога северных оленей и острые хвосты ласок?

— позволь мне, — чан не говорит. будто рычит и приказывает, грубо сжимая ненужный кусок тряпки, который раньше имел значимость. минхо склоняет голову, закрывая лицо мертвеца редеющими прядями. минхо хотел иметь смелость, чтобы проронить горькие слёзы, но на веки опускается повязка. чан осторожно путает когтистыми пальцами завязки на затылке, поправляя меховой палантин на острых плечах. он прижимается к спине своего вождя, желая лишь завыть от внутренней боли и отчаяния. уши на голове улавливают прерывистое дыхание, а в горячее предплечье впивается остатками сил худощавая рука, что искала успокоение. минхо дрожит от бьющей по рассудку лихорадки и страха, что восстал в темноте чернеющим скелетом с заточенным копьём смерти и склоняется к полу. это невыносимое испытание судьбы дурманило его, старалось выбить из равновесия.

— поклянись, что не снимешь её, пока я не скажу, — строго чеканит чан, когда вождь выравнивается, несмело покачиваясь на ватных от недуга ногах. он хочет возразить из-за своего пылкого характера, но вместо колкостей минхо лишь приникает к горячему плечу чана головой, сдерживая очередной крик боли.

— клянусь.

     пальцы минхо холодные, безжизненные, словно тебя касается мертвец, желая забрать жалкую душу; высосать, как лесной демон из народных поверий, которые звучали из уст седовласых старейшин. они садились на свои расписные престолы, потирали бороды и начинали крутить языком волчок шарманки, когда перед ногами собирались юноши. это было первое испытание смелых воинов, которые готовились нести свой непоколебимый долг ради поселения. старцы вещали медленно и размерено, поднимая дряблые руки к небу, будто взывали к духам. грязные рукава спадали шлейфами, оголяя истерзанную годами кожу. всё казалось истинным волшебством в это мгновение и каждый ожидал, что из-под бороды вот-вот вылетят мелкие пересмешники, принося на своих крыльях колдовство.

     чан смотрел на минхо с долей собственной вины. он не смог защитить того, кто привёл его по тропам в дышащий огнём шатер, оберегал всё это время, затыкая рты с гнилыми зубами, которые посмели только назвать чана глупым хищником. минхо был для чана всем: названным домом, пеньковым канатом и единственным местом, к которому он всегда хотел возвращаться.

— чан... — вырывается скрупулёзно, словно он потерял свой единственный мерцающий огонёк среди густой тьмы. она окутывала его тёплыми руками и манила певчим голосом:

" иди же в пустоту, потерянный вождь, там увидишь ты последние дни свои "  

— я здесь. буду рядом оберегать тебя, мой вождь.

     чан отшатывается назад, убеждаясь, что без его опоры минхо не свалится с ног. он долго ещё рассматривает вождя, как тот прикасается к вышитым буквам на куске герба, что закрывали его глаза, к своему палантину и после к примотанной грязной повязке на боку, будто проверял немеющими руками каждый элемент.

     чану требуется некоторое время, чтобы вновь принять облик тигра. шерсть обветшала, грязно украсив мясистое тело. зверь был голоден и физически опустошён последними днями. лапы слабо удерживали опору, и казалось, что сейчас туша падёт вместе с минхо на остатки их укрытия. уходить уже требовалось по мере того, как прогибалась крыша шатра. он падёт вместе с воспоминаниями о расцвете поселения.

     минхо забирается на спину тигра медлительно, шипя от разливающейся боли. кровь окрашивает его дурно пахнущую рубашку алыми пятнами, густо расплывается на рёбрах, которую вождь спешит закрыть меховым палантином. он вжимается всем телом в шерсть, замыкая руки в замок на мощной звериной шее. он дрожит, ощущая, как и чан напрягается, долго раздумывая доживут ли они до спасительной земли, смогут ли вновь увидеть вместе красный рассвет?

     тигр проделывает первые шаги их дальнего пути, вновь встречая строгим взглядом головы на кольях. он направляется в сторону и замирает, прислушиваясь как внутри их сохранного места хрустят последние опоры и рушатся балки. обернувшись, тигр видит лишь груду обгоревших и сломанных брёвен. однажды весь этот бесформенный бардак назывался родным домом. а теперь...

обратного пути уже нет.