Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Трасса Барселона-Каталунья, круг 44. Температура воздуха вне болида 31 градус Цельсия, дороги — 44, в болиде — жарища сраная, пустыня и пекло, и все это ощущается в районе задницы, к которой плотно прилегает силовая установка, радиаторы, костюм, еще костюм, а еще трусы и шлем, аутентичный порядок надевания всего этого доспеха сохранен с щепетильной точностью. Носки с дырками совершенно не справляются с тем, чтобы отводить жар. И при всем при этом машина работает как часы, монстр о четырех лапах. Ровно, не виляя и не уходя в гравий, он летит, не отрываясь от земли. Поворот вынуждает коротко прожимать тормоз, так, чтобы не давать монстру понадеяться на скорый финиш. До финиша осталось проехать ещё 22 круга, 22 трассы Барселона-Каталунья, совсем, разумеется, не напоминающей круг ни по форме, ни по содержанию. 

По этой трассе, лавируя на поворотах и следя одновременно глазами, ушами и спиной за всем, что происходит вокруг, мчится номер 31. Он отлично себя чувствует, он вплавился кожей в болид и ощущает каждую судорогу его механического сердца. Он — мозг и нервы, в которые впивается железный каркас. Полкруга назад монстр сдал, сместился с места 4 на место 5, но он исправно держит дистанцию в сотые секунды и все ждет момент, когда сможет поджать, обогнать и вернуть свое. Ему бубнят что-то по радио, механики, аналитики и стратеги воплощаются в голосе главного инженера, из раза в раз произносят: Кэйа, Кэйа, Кэйа, и из раза в раз он отвлекается на свое имя. Это занимает сотые от сотой секунды работы его быстрого мозга, но здесь, на раскаленном асфальте, критична каждая мелочь. И если даже попавший в кабину пилота графий и кусочки разбитого крыла чужого болида может оставить шрамы, то слова мешают ему не меньше.

— Кэйа, ты достаточно приблизился. Его нужно обойти.

И тут номер 31 окончательно срывается.

Он, привыкший к коротким передачам и минимальному количеству вопросов, которые обычно касались болида и его мыслей насчет стратегии, просто не может смириться с тем, что вынужден теперь, сменив цвет команды, выслушивать то, о чем и так знает. Будь его воля, он бы хлопнул по своей баранке ладонями, остановил бы машину, вышел бы из нее и на своих двоих дошел до рубки, из которой толстые дяди в темно-синих футболках диктовали ему то, что он и так собирался сделать. Но он не может ни выйти, ни остановиться, и даже по рулю он стукнуть не может, потому что эта баранка с тысячей кнопок по бокам стоит больше, чем, пожалуй, обе его почки. Однако он все еще может кричать. Протяжно рыкнув, Кэйа шумно втягивает носом воздух.

На экранах телевизоров и смартфонов, на фоне снятых дроном машин и инфографики плавно выплывает окошко, обещающее приоткрыть завесу тайны коммуникации водителя и его инженеров. Появляется имя: Кэйа Альберих. Появляется белый текст, который повторяет просьбу инженера не забыть про то, что машинку спереди надо обогнать. Следом за ним появляется ответ пилота:

Я, *****, и так знаю! ********* от меня и делайте свою ****** работу!

Ответ пилота горит синим, под стать основному цвету команды. Окошко исчезает. Кэйа Альберих получает четкий и очень лаконичный ответ:

— Принято.

— Спасибо, — совершенно не вежливо отвечает он, все такой же злой и напряженный. У него есть все шансы попасть на подиум, как и шансы выиграть гонку. Это злит. Злость, как известно, окрыляет. 

Заднее антикрыло, которое в состоянии покоя работает как шлейка на младенце, не дающая ему рвануть куда-нибудь не туда, плавно опускается в горизонтальное положение. Он подстраивается в воздушную яму спереди, давит передачу и под рев фанатов, многоязычных комментаторов и маленьких детей, которых привели к трибунам фанатики-родители и которых разодели в официальный мерч различных команд, обходит соперника. Комментаторы кричат: Альберих возвращает себе позицию! Они хвалят его двумя-тремя словами и тут же забывают о нем, потому что где-то в самом хвосте, состоящем из команд-аутсайдеров и вернувшихся из боксов лидеров тоже случается какая-то небольшая драка. Они вернутся к нему, не раз и не два, на экранах покажут повтор отличного обгона, а в соцсетях во всю закипят обсуждения его хлесткого комментария. Диванные эксперты опять разделятся на два лагеря и будут то хулить его за неадекватное поведение, то боготворить за своевременное использование DRS¹ и хихикать с того, что он, такой крутой и опытный пилот, позволил себе, нате, сматериться. Для первых он «надутый павлин», для вторых — «всадник без головы», потому что это пафосно и круто, и потому что Кэйа явно не отличался покладистым поведением на треке. А он об этом даже не думает. В настоящий момент ему очень хочется почесать левую ляжку.

Отстав, Кэйа увеличивает расстояние за первой тройкой, сдерживая за собой небольшой осуждающий конвой из трех болидов. Аякс, мальчишка, для которого это всего лишь второй сезон в его карьере и которого он так мягко обогнал, не стремится вернуть себе превосходство и неизбежно оказывается позади Кэйи. Теперь он зажат между двумя монстрами, потными, опытными и очень злыми. Зрители, те, кто знает, с предвкушением ждут, когда же он наконец-то сдаст. 

Когда Аякс сдаст, его обгонит кроваво-красный болид. Номер 5 не станет церемониться ни с ним, ни с Кэйей. Последний это точно знает, и, хотя он не собирается подпускать Рагнвиндра слишком близко, в глубине души Кэйа надеется услышать заветные слова стратега о том, кто именно оказался у него на хвосте.

Когда Дилюк сядет к нему на хвост, можно будет срывать пломбу с внутреннего стоп-крана. Можно будет получать штрафы, толкаться, сыпать гравием в забрало шлема, а главное злиться и совершенно этого не скрывать. Можно будет ненавидеть. Никто Кэйе этого не разрешал и не разрешит; после такой гонки руководство команды опять вставит ему за агрессивную езду, он получит официальные предупреждения и штрафные баллы, его поставят на горох и побьют вымоченной в соли хворостиной, потому что так вести себя нельзя и это неспортивно. Кэйа усмехается: разве это спорт? Раньше, когда машины горели, а пилоты дохли, как мухи, вот это был спорт. А сейчас он всего лишь разбил Дилюку переднее крыло стоимостью в десятки тысяч долларов, а Дилюк пробил ему шину, из-за чего та улетела, и гонку пришлось приостановить для уборки всего этого оптоволоконного мусора. Он не думает о последствиях и о том, что именно в очередной раз вычтут из его зарплаты. В его новой команде этого не понимают. Но вот он ждет, Дилюк никак не появляется позади, а инженеры и стратеги почему-то не стремятся, как всегда, предупреждать его гадости и угрожать мокрыми розгами за штрафы.

Вероятно, Дилюк никак не может обойти этого мелкого сопляка. Сдали нервы, ухмыляется Кэйа, а сам уменьшает разрыв с третьим местом. Круг 44 превращается в круг 46. 

Он слышит нервный пшик и предвкушает, но вместо очередного «пожалуйста, не делай глупостей, он у тебя на хвосте» инженер выдает:

— Рагнвиндр опускается с шестого на восьмое. За Аяксом теперь Аратаки, будь внимателен.

— Чего? — приглушенно бубнит он в шлем и в балаклаву-подшлемник, которая закрывает ему рот. Одновременно Кэйа перестраивается для разворота, рывком давит вперед, обходит третье место с внутренней стороны, но возвращается на четверку, когда поворот заканчивается. Он не получает ответа, но не может не почувствовать, как в глубине его раскаленного тела расползается тревога. 

Комментаторы замечают его неудачный обгон, говорят: Альберих явно злится и явно хочет прийти на подиум, его соперникам будет тяжело. А сам он даже не думает, что в мире может существовать какой-то иной шум, кроме рева мотора, шипения радио и его собственных мыслей.

Может, его Дилюк слишком бурно отреагировал на изменения в стратегии, которые предложили ему его люди. Может, у него тоже есть какой-нибудь свой план, который он не согласовал с командой, и теперь они орут на него и ломают о пол свою гарнитуру за потерю лакомой позиции, хотя в последствии будут вынуждены целовать ему ноги. Потерять пару мест в середине гонки иногда бывает очень выгодно, и Дилюк, который, к неудовольствию его соперников, чувствует свою машину не только телесно, но и математически, в моменте может знать больше, чем даже самый опытный инженер.

Кэйа не оставляет попыток забрать себе подиум, но каждый раз обгон оканчивается тем, что его позорно утыкают обратно в четвертую позицию. Он злится. Круг 46 превращается в круг 48.

Снова шипит радио.

— Рагнвиндр сходит с трассы.

— Чего?! — Он повторяет все тот же вопрос и хмурится, хмурится, не понимая и пуская тревогу ближе к себе. — Что случилось?! Есть красные флаги?!

— Нет. Продолжаем в том же темпе.

Он его ненавидит, это правда. Он первый, если разрешат, въедет рыжей морде в кабину и размажет ее по асфальту, а если не разрешат, то все равно сделает это; он выберется из болида и будет орать на то, как Дилюк грязно подрезал его, он потребует, чтобы его лишили баллов, репутации, фамилии и дома, прекрасно зная, что Дилюк, если разрешат, сделает то же самое. Это их уравнивало и давало причину выкладываться по полной. Они так жили. Они так привыкли. Все так привыкли. Сколько бы команд они ни поменяли, сколько бы крыльев своих машин ни убили, сколько бы стен ни растемяшили неудачными столкновениями, но они привыкли делать это вместе. Случайные аварии, новички, которые не справились с управлением, Кэйа, который слишком поверил в себя — все это тоже происходит каждый раз, на каждой гонке. Один раз он вылетел на третьем круге из-за новичка Беннета, а СМИ потом распространили фотографии, в которых опытный пилот Кэйа Альберих утешает несчастного рукиса² и говорит, что ошибки — это нормально. Другое дело, когда тебе в зад со всей дури влетает красный болид, ты орёшь, как резаный баран, выбываешь из гонки и идёшь унижать рыжую морду в интервью. Когда ты сам таранишь чужое колесо так, что визг из кабины пилота слышен аж на трибуне, а тебе дают два штрафных очка и заставляют простоять пять секунд на пит-лейне. Но так, чтобы Рагнвиндр вышел из гонки самостоятельно и без его, Кэйи, непосредственного вмешательства, было редкостью.

— Какие-то проблемы. Ухудшение состояния.

— Машины?

— Нет. Ему стало плохо.

На этих словах Кэйа в принципе отключается на самые дорогие для него сотые секунды, когда глупый и совершенно не нужный в данный момент Аякс в очередной раз пытается обойти его — и обходит. Кэйа теряет четвертое место, понимает это и снова протяжно ругается, но больше его ругань в эфир не попадает.

Его новая команда совершенно его не знает. Она не знает, что Кэйе не надо говорить «пожалуйста, сделай это и это», не надо вежливо благодарить, не надо объяснять ему все, как младенцу. И не надо, то ли думая, что это его раззадорит, то ли из искреннего желания ответить на его вопрос, отвечать, что Дилюк Рагнвиндр не закончит гонку, потому что ему стало плохо.

Это была искренняя ненависть, и у нее была долгая, долгая история.

Chapter Text

Все начинается с картинга. Всегда так начинается, пускай и хочется порою сказать, что по-настоящему все начинается с одержимости чрезмерно амбициозного папаши, который по той или иной причине просрал свой шанс, получил производственную травму, женился, родил детей, или же просто слишком активно наяривал в отрочестве на гонщиков-пилотов, нужное подчеркнуть. И действительно, никто в здравом уме, без денег и мании величия не встал бы у зеркала и не сказал себе: мой сын будет ездить на машине смерти со скоростью 300 км/ч около семидесяти кругов кряду, обгоняя других и каждую секунду рискуя отправить эту многомиллионную таратайку о четырех колесах в кювет. И жизнью своей тоже пускай рискует, потому что сгореть заживо в металлическом гробу — это эффектно и стильно.

В конце концов, не каждому везет заиметь такого папашу, достаточно богатого и влиятельного, чтобы с пеленок он погрузил свое чадо в мир автоспорта, не предоставив никакой альтернативы. Поэтому по-настоящему все начинается именно с этих самых смешных машинок, которые карапузы с усердием везут по маленькой трассе, стараясь не врезаться друг в друга и прийти первыми.

Карапуз улыбается; ему немного жарко, кудрявые волосики облепили лоб и пухлые щеки. Ему весело, потому что гонки — это буквально его короткая жизнь, шесть лет, пропитанные чужой одержимостью, незаметно ставшей и его собственной. Он не понимает этого; не понимает, что такое «спонсор» и почему то, что «спонсор» говорит его папе, оказывается важнее его гонки. Каждый раз, когда Дилюк проезжает мимо трибун, ему хочется крикнуть: смотри, смотри, какой я быстрый! Но за это обычно папа бранит его, за то, что отвлекался на совершенно бесполезные вещи. Поэтому он, хмуря от усердия лицо, лишь продолжает крутить руль своего собственного маленького карта, тормозить на поворотах, как учил тренер, вновь набирать скорость и обгонять соперников. Ему постоянно твердят: надо чувствовать свою машину. Он важно кивает, но в голове с восторгом отзывается только одно: своя машина.

То, о чем говорил ему папа каждый раз, когда будил в ночи, усаживал себе в руки и включал прямой эфир очередного гран-при. Он объяснял ему, кто есть кто, почему болиды отличаются от машины, на которой они ездят по городу, почему тот или иной пилот пришел быстрее, чем остальные. Он говорил ему: и ты тоже будешь там, когда вырастешь, сидеть в своей машине и приводить к победе свою команду.

Когда Дилюк финиширует первым, стоящий поодаль Крепус тихо шипит радостное «Да!». Вместе со всеми он хлопает и улыбается, выбегает к финишной черте и подхватывает своего чемпиона на руки. Их фотографируют, фото впоследствии появится на передовице маленькой газеты их городка, на сайте, встанет в рамку над камином их дома. На ней отец и сын, один счастливо смеется, а другой, скрыв искреннюю радость, которую он все-таки почувствовал, сдержанно улыбается.

Неудачные гонки тоже случаются. Когда Дилюк проигрывает, он расстраивается так, как если бы первое место помогло ему спасти сто человек и таки уговорить папу завести щенка. Да и он, папа, тоже расстраивается, и этого Дилюк тоже не любит. Точнее он не «не любит», ведь «не любят» обычно кашу по утрам, или пить сироп от кашля. Он боится его разочаровать. Папа меняется в эти моменты; он, хмурится и молчит, и смотрит, пристально и неотрывно, как он, Дилюк, финиширует шестым или вовсе восьмым. «Спонсор» что-то говорит ему, уже новый, иногда их двое — Дилюк их не различает. У них нет детей, но они приходят на каждый такой чемпионат и смотрят за тем, как мальчики и девочки катаются на маленьких машинках. Их родители готовы на многое, чтобы они продолжали ходить и смотреть. 

Этот мужчина первым подходит к Дилюку и треплет его по голове. Поздравляет с финишем и говорит, что ребята из больших гонок тоже не всегда выигрывают. Что иногда они и вовсе не заканчивают гонку, даже если на других гран-при зарабатывают места и баллы. Он в костюме и с дежурной белоснежной улыбкой. Он держит его за плечо и гладит его, тяжело дышит, а Дилюк и не знает, что ему ответить. Он думает только о том, что когда «спонсор» отойдет, то даст дорогу папе. Папа тоже будет молчать. Они поедут на машине домой, на большой тяжелой черной машине, потому что папа — не последний человек ни в городе, ни в финансовом плане.

Только тогда, когда вокруг не останется ни зрителей, ни судей, он задает один и тот же вопрос. 

— И за что я плачу такие бешеные деньги? За шестое место?

Дилюк обычно молчит, но в этот раз он решает, повернув голову так, чтобы ее было видно в зеркале заднего вида, робко пересказать ему то, что услышал сам:

— Но ребята из больших гонок тоже не всегда…

— А ты как к ним относишься, а? — отрезает отец. Он поднимает резкий взгляд и смотрит на него через то самое зеркало. Дилюк захлопывает рот. Ему хочется поскорее вернуться домой и спрятаться в кровати. — Ты как относишься к «большим гонкам»? На них — хоть пожар. Но шестое место на этом драндулете, на котором только и надо, что руль крутить?

У Дилюка на глазах выступают слезы. Он любит свою машинку, он, как говорит тренер, ее чувствует, и это совсем не драндулет, а отличный и классный карт.

— Пап, так больше не повторится.

А папа почти не дает ему времени, чтобы продолжить. Он режет:

— Повторится. Я тебя знаю.

— Не повторится! — Дилюк начинает плакать, и это выдает его голос. Крепус цокает и качает головой, слыша, как он всхлипывает.

— Ты даже поражение принять не можешь как мужчина. Чуть что, сразу реветь.

Ему очень, очень сильно хочется спрятаться и умереть, но только потому, что он не совсем понимает, что это такое. Он знает, что умерла мама и что мама отправилась на небеса, и на небесах, думает он, ей очень хорошо. А значит, сейчас он хочет туда, к ней, к этой воображаемой маме из книжек и мультиков. Он больше не говорит ничего, лишь тихо скулит на своем маленьком кресле до момента, пока они не доезжают до дома, пока папа не выключает фары и не требует вылезти из машины. В этот вечер его оставляют без сладкого.

Когда он выигрывает первое, второе или третье место, папа хвалит его. И хотя Крепус даром, что говорит: «молодец, малыш», или: «так держать», Дилюк видит, когда подъезжает к финишу или стоит на пьедестале с новым кубком или медалькой, как сильно радуется папа, как широко улыбается, как другие родители хлопают его по плечам и пожимают ему руку. Еще они обязательно идут за чем-нибудь вкусным. Он запоминает, с каким лицом отец встречает его победы, и решает обязательно-обязательно выигрывать все-все гонки, а еще при этом хорошо учиться и быть лапочкой на фотографиях. Помимо всего прочего, мороженое или поход в любимую пиццерию — это тоже первоклассный приз, даже лучше какого-то там кубка и медали.

Маленькие гонщики стоят на маленьких пьедесталах и, повторяя за взрослыми из телевизоров и воскресных гран-при, обливают друг друга содовой. Они улыбаются, когда к ним подходят люди с камерами, когда журналисты садятся на корточки и спрашивают, кто их кумиры, кем они хотят стать и как отреагировали папа или мама на их победы и поражения. У них есть фанаты, это, кажется, очень круто, и не важно, что среди постоянных зрителей гонки достаточно неизвестных взрослых. Их становится чуть меньше и они меняются, когда журналистам уже не приходится нагибаться, чтобы брать у них интервью.

Дилюк быстро вырастает из любительского картинга масштаба пары небольших городков. Вот он участвует в чемпионате округа, а затем и всей Германии. Папа как сумасшедший оплачивает все взносы для участия и порой объявляет о них сыну внезапно, во время ужина или выполнения домашки по математике. Один чемпионат, второй, третий, разные команды и компании предоставляют для них средства, чтобы дать возможность молодой крови показать себя. Чтобы инженеры и менеджеры, представляющие соревнования на настоящих болидах, вовремя выцепили для себя хороших пилотов, или даже, если совсем повезет, настоящих гениев. Таких совсем мало; лично Дилюк знает, что он далеко не гений и что дело в его мозгах и деньгах отца — фраза, от которой его постепенно начинает тошнить, ведь она задевает за живое. Задача его и остальных ребят — это брать усердием и количеством выигранных заездов. Он в упор не замечает, что те самые команды и компании далеко не всегда смотрят на место, которое юниор занял после финиша. Так на картинг смотрит и Крепус: картинг – это что-то несерьезное, здесь ничего, кроме первых трех мест, не имеет смысла.  

Все меняется, когда на одной из гонок во Франции Дилюк занимает, казалось бы, отвратительное восьмое место. Несмотря на это к его отцу все равно подходят мужчины в футболках с логотипами компании-организатора и, крепко пожав руку, говорят, что «его мальчишка» превосходно управляется с картом в дождь.

Они говорят заветные слова:

— Когда подрастет, может, мы дадим ему порулить болидом на тестах. Если он, конечно, продолжит гоняться и если продолжит показывать стабильный результат.

Дилюку он объявляет об этом с надлежащей торжественностью, и Дилюк, которому только-только стукнуло тринадцать лет, испытывает одновременно восторг и ужас. Он-то почти поверил, что у него нет таланта и что все решали папины деньги, которые позволяли не переставать участвовать в гонках и улучшать свой карт. А тут, оказывается, и из него самого может получиться что-то дельное. Что его заметили те, кого нельзя купить. Тогда его одержимость делает новый виток; теперь Дилюк проводит в машине больше времени, чем в школе, чем в кровати или где-либо еще. Он тренируется, когда нет соревнований, а в свободное время сидит в мастерской, которую оборудовал ему отец в гараже их дома. Он разбирает старый карт до винтиков, а еще пытается колдовать над новым. Он старается подкручивать гайки и настраивать все так, чтобы механики, которые осматривают карты перед тем, как пустить их на трек, удивленно присвистнули и с одобрением похлопали его по плечу. На фоне звучит заветный голос комментатора формулы-1, любимый сезон года 2004, а он, высунув язык, постоянно крутит что-то в обманчиво простом устройстве этой машинки.

Чем выше уровень, тем серьезнее подготовка. Отец теперь занимает новую должность, должность личного менеджера, и требует, чтобы Дилюк знакомился со своими соперниками и запоминал, как их зовут, ведь в гонках «формульных» уровней (да и во многих других, если он посмеет стать позором семьи и уйти в ралли или мотоспорт) в команде будет два пилота, которые зарабатывают очки не только себе, но и своей команде. С вероятностью девяносто девять процентов его вторым пилотом станет кто-то из этих прыщавых мальчишек. Так говорят в каждой семье, где родители-менеджеры науськивают своих поп-звезд друг на друга под эгидой здорового соперничества и отличных результатов.

Ему продолжают говорить: сливайся с машиной, чувствуй ее, ее физику и механику, чувствуй каждый поворот и знай, что делать в любой непредвиденной ситуации. Но теперь к наставлениям и заветам прибавляются и другие — общайся, бери контакты и давай свои всем, кого ты встретишь. Ты выигрываешь. Тебя приглашают на званые ужины. Ты должен обзавестись таким количеством связей и запомниться такому количеству инженеров, менеджеров и стратегов, бывших пилотов и управленцев, какое вообще встретишь.

И улыбайся, улыбайся. 

Дилюк выслушивает эти слова, а потом, когда отец отворачивается или уходит, закатывает глаза: он и со сверстниками не очень любит общаться, а тут речь идет о взрослых дядьках с тетками, у которых, к тому же, еще надо что-то просить. Отец ведь учит: добивайся всего сам, иначе мне придется это купить. Он ставит в пример тех детей, у которых нет денег на нормальный карт и свою мастерскую, на тренера, на все прочее. Такие обычно сразу вылетают, если их родители не находят три работы или хорошего «спонсора», но те, кто остается, сразу становятся примером для своих более богатых товарищей. Спорт — очень дорогое занятие. А иной опции, кроме как добиться успеха во всем и сразу, у этих детей попросту нет.

Он показывает себя довольно аккуратным пилотом, который не стремится разбивать машину ради сомнительной возможности заработать больше очков или занять первое, второе или третье место. За эту особенность его начинают узнавать и в какой-то мере ценить. Везет ему и в другом: во время пубертатного бума у него не происходит скачка роста, ему не приходится упираться в свои же коленки во время езды и менять конфигурацию карта. Тело в гонках — это чертовски важно. Высоким тяжело поместиться в кабине пилота, широкоплечим тоже. Нельзя быть слабым, нельзя допустить, чтобы тебя мотало по машине, а твоя голова летала, как у болванчика, из стороны в сторону. Нельзя быть толстым, ни по объему, ни по весу. Слишком худым — тоже. Желательно еще также быть милым на мордашку и иметь белозубую улыбку, но это уже требование под звездочкой. Красота, как известно, в глазах смотрящего. 

Не все дети на картинге обладают таким же хладнокровием, как и он. У них сдают нервы, они врезаются друг в друга и в ограждения, вылетают из гонок, плачут и обещают кровавую расправу, пока родители пытаются их увести и одновременно извиниться перед родителями других детей. Есть и те, у кого любят брать интервью как раз за критерий со звездочкой и за их остроумие. Крепус указывает на таких, говоря, что они «выглядят очень выгодно».

В одно утро вторника, собираясь в школу и доедая свой завтрак, Дилюк листает каналы по телевизору и неожиданно останавливается на том, который крутит утреннее шоу с восьми до одиннадцати. В студии с круглым столом ведущая приглашает к себе какого-то «юного гостя», и под аплодисменты выходит одетый в гоночный комбинезон мальчишка, держа в одной руке свой неподъемный шлем. Долговязый, смуглый, с голубыми глазами, на вопросы ведущей он старается отвечать четко и уверенно, хотя сквозь речь и пробивается его акцент. Дилюк моментально узнает его; с ним он будет бороться за первое место через два дня. Дилюк, у которого гормоны и юношеский максимализм наконец-то взяли свое, сломали ему голос и, к ужасу отца, позволили иметь на все свое мнение, вспоминает просьбу отца и послушно принимает этот новый вызов.

Если нужно завести друзей, значит, он сделает так, как говорит ему его персональный менеджер.

Chapter Text

Малолетний террорист Кэйа Альберих показывает очень нестабильный результат. Он то оказывается в самом хвосте, то борется за пьедестал. Он врезается в стены, заграждения, поребрики, в людей, и так сильно срезает на поворотах, что получает от судей штрафные очки и по шапке, а его маме приходится отбиваться от гневных родителей, чьим чадам он испортил очередную раму их супердорогого карта. Как же ему повезло, что у нее подвешен язык и что им удается обходиться без денежных штрафов и дисквалификаций! 

Он выпрыгивает из своего карта как пружина, высокий, тонкий, с острыми коленками и прыщавым лицом. Он поднимает руки, когда другой мальчишка кидается к нему и хватает его за грудки, ведь ему Кэйа испортил очередной заезд. Он очень громко кричит: извини-извини-извини! В его серо-голубых глазах читается: пошел в жопу. 

Слово «жопа» он знает с четырех лет. О том, что он его знает, другие тоже узнали довольно рано.

Кэйа отличается от всех этих деток, чьи папы и мамы занимались профессиональными гонками или обладали достаточными средствами для обслуживания дорогостоящего хобби своих чад. Его мама всего лишь была корпоративным юристом, но даже это, мягко говоря, едва ли покрывало расходы на машинки и взносы за участие в гонках, без которых кататься на сколько-нибудь серьезным уровне было невозможно. Его это совсем не расстраивает; он учится находить выход из любой ситуации, какой бы страшной она ни была.

Иногда, правда, страшные ситуации создает он сам. На самом деле большинство конфликтов и повреждений карта возникают потому, что Кэйа решил попробовать срезать через поребрик, невовремя принялся обгонять соперника, или внезапно затормозил, из-за чего стоявшие за ним участники были вынуждены срочно нажать на тормоз, а сам Кэйа рванул вперед. Он умеет падать и учит этому других, хотят они того, или нет, и каждый раз с виноватым выражением лица тащит на ковер знакомому механику свой карт, у которого опять что-то пошло не так. Инструктор, нанятый, чтобы научить его кататься, отмечает, что Кэйа совсем не потому становится участником различных аварий, что не умеет водить ввиду таланта, возраста и своей гордости; каждая его ошибка – это попытка посмотреть, на что способна эта низенькая машинка с открытыми колесами. Много кто понимает, что в ней ему тесно, однако никто в здравом уме не пустит малолетку, который ничего из себя не стоит и никак себя еще не показал, за руль чего-нибудь посерьезнее. Мама и вовсе не считает это увлечение достойным или сколько-нибудь солидным. Успех краткосрочен и маловероятен, а вся эта «успешная беззаботная жизнь», которую пилоты демонстрируют в рекламах чего угодно, от носков до пива — это не более, чем ловко продуманная стратегия маркетологов и PR-менеджеров. Это она говорит ему каждый раз, когда Кэйа прибегает с рекламной листовкой очередного скоростного турнира. Кэйа злится, клянется, что в благодарность точно улучшит балл по математике и что учитель больше никогда не отправит на мамину почту позорное письмо с его оценками; он грозится, что убежит из дома и сам, каким угодно способом, доедет до места проведения соревнования. Вечер или два они скандалят, а затем демуазель Альберих сдается, но не преминет напомнить чаду несколько раз, сколько денег уходит на его увлечение. Это один из немногих аргументов, способный заставить Кэйю замолчать.

Корпоративный юрист зарабатывает достаточно, чтобы обеспечить безбедную жизнь себе и сыну, но вот его хобби, инвентарь для которого нельзя найти в любом спортивном магазине, оказывается едва ли не вторым ребенком, судя по графе расходов за период. С завистью Кэйа слушает, как кому-то из его соперников снова поменяли раму на карте, купили новый костюм, подарили на день рождения красивый шлем, позволив ребенку стилизовать его самостоятельно, или вовсе купили новый карт. Когда нет гонок и школы, он стремится найти любую подработку, какая только попадется, чтобы отложить денег на новый вступительный взнос, аренду гаража или новую приблуду для своей машины.

Такое усердие не остается незамеченным: вдобавок к первым местам, зрителей очень цепляет история простого подростка, который хочет гоняться и изо всех сил старается показать себя, а в свободное время работает в доставках и на складах, чтобы появиться на следующей гонке с новой конфигурацией. Кэйа и сам это понимает. Он решает быть тем самым бесстрашным самоубийцей, который ничего не боится, от столкновений с другими участниками до проигрыша из-за своего лихачества. Главное — это запомниться всем без разбору, ведь в этой куче голосов и глаз, умещающихся на трибунах и перед экранами, обязательно найдутся те, кто захочет ему помочь в финансовом плане. Тогда, думает Кэйа, он наконец-то перестанет зависеть от матери, перестанет сыпать ей какими-то тупыми обещаниями взяться за голову, за учебу, выбрать университет, определиться с карьерой. Ему кажется, будто все крутится вокруг денег, ведь это то, о чем он слышит каждый раз, когда прибегает к ней с рекламной листовкой очередного скоростного турнира.

Когда прямо перед гонкой Кэйа обнаруживает, что цепь, которая приводит в движение колеса, разболталась из-за неудачной транспортировки карта и его предыдущих лихих заездов, что-то внутри него падает в пятки. Разболтавшаяся цепь означает дисквалификацию, дисквалификация означает проигрыш и вечный позор, а еще потраченные впустую деньги. Как назло, именно сейчас, именно сегодня, именно перед этим самым чемпионатом дядя Анфортас, который хоть сколько-то разбирался в механике и ездил с ним на соревнования слился, сказав, что у него внезапно организовалась срочная встреча с клиентом. Подтянуть цепь самому Кэйе казалось проще простого, но рисковать перед гонкой он не собирается, да и дядя строго-настрого запретил ему лазить под колесами дорогущей машины, чтобы, не дай бог, ничего не сломал.

Будь он менее гордым, то подошел бы к кому-нибудь из взрослых и попросил помощи. Но, убежденный, что ему точно откажут и вдобавок обсмеют, Кэйа готовится нарушить страшное правило и берет рожковый ключ, но в последний момент, оглядев стоящие по кругу гаражи, находит внезапное решение своей проблемы.

Он видит мальчишку, который, встав на одно колено перед своим картом, очень придирчиво осматривает его по бокам. Волосы у мальчишки медно-рыжие, нос курносый, а щеки пухлые. Он вспоминает его моментально: это лапочка Дилюк, один из тех, кто постоянно занимает высокие позиции, кто еще ни разу не разбил свой маленький болид и кто, кажется, еще ни разу не вступил с кем-то в откровенно открытый конфликт. Он ругался с той белобрысой девчонкой, когда она подрезала его и нарушила правила, Кэйа отчетливо это помнит, но в остальном Дилюк производил впечатление тихони, который каким-то образом умудрялся вывозить эту глупую игрушечную машинку на первое место. Он вспоминает: Дилюк то и дело копается во внутренностях своего карта, что-то перебирает, меняет и подтягивает. Копается — значит разбирается. Тихий — значит не откажет, если надавить. А давить Кэйа умел, иначе ему не удавалось бы так долго уговаривать мать спонсировать поездки по всей Европе.

***

Знакомый мальчишка, тот самый, чье интервью Дилюк зацепил по телевизору днем ранее, материализуется перед ним, виновато чеша затылок и строя очень грустную моську.

— У меня, кажется, цепь разболталась… — он хлопает руками, после чего между ними вознпауза. Дилюк осторожно смотрит на него: он уже знаком с его стилем вождения, и ему не очень хочется, чтобы эта катастрофа слишком близко подходила к его машине. Но молчание очень быстро становится неловким, а игнорировать его, нависшего и явно чего-то ожидающего, Дилюк попросту не может.

— Ну, так… — Дилюк пожимает плечами, — Подтяни ее, делов-то.

— Ага, чтоб еще что-то полетело.

У него едва сломался голос, поэтому звучит он очень смешно. Дилюк хмурится, на всякий случай он встает в защитную стойку и честно старается не пялиться на прыщ на кончике носа. Нос у Кэйи очень солидный по сравнению с тощим лицом.

— Тогда попроси механика.

— У меня его нет.

— Ты выступаешь не от команды?

Кэйа мотает головой, в потом делает вид, словно его только что осенила идея. Он подлетает к Дилюку и хватает его за локоть, а тот пугается, едва не выронив из рук тряпку. 

— Слушай, а я видел раньше, как ты в двигателе копаешься. Шаришь? 

— Я? — недоверчиво переспрашивает он. Кэйа кивает. — Ну… ну вроде того.

— А может, ты мне поможешь? 

Дилюк не спешит ему отвечать. Он озирается, ища отца, но даже когда не находит его рядом, не перестает сомневаться.

— Я любитель. У меня нет, ну, лицензии механика, или чего-то такого. А если я сделаю только хуже?

У Кэйи тут же находится ответ на его вопрос.

— Да ты же сам сказал, что там тупо подкрутить надо! — восклицает он, но по сморщенному лицу понимает, что не все так просто.

— Я слукавил. Там надо сначала ослабить болты, или гайки, потом закрутить регулировку, и…

— Ну, вот! Все как на велике, — он улыбается, и эту улыбку не пробивает даже та степень неверия, которую Дилюк усиленно пытается изобразить на своем лице. Этот придурок только что сравнил спортивный карт с велосипедом, замечательно. Дилюк хлопает глазами. Кэйа в упор этого не замечает. В конечном счете это оказывается правильной стратегией: сдавшись, Дилюк двигает ногой в специальном кроссовке коробок с инструментами и берет оттуда два рожковых ключа.

Он помогает ему закрепить цепь, и они оба успешно стартуют и финишируют: Дилюк на третьем месте, Кэйа на пятом. Последний доводит до истерики другого мальчика, сына владельца небольшого завода, тем, что не позволяет ему себя обогнать. Когда же ему это удается, Кэйа моментально возвращает себе позицию, грубо наехав на колеса соперника и в моменте показав ему средний палец, и только благодаря решению судей о том, что в конфликте виноваты оба, его заветное пятое место не падает в пучину дисквалификации. Его ругают за это, говорят: ты голову разбить готов, лишь бы не уступить место, да? Белозубый Кэйа улыбается, пожимает плечами и выдает, так, чтобы слышали все взрослые и дети:

— Голову никто не разбил. Все остались живы, а машины целы. Я не виноват, что кому-то легче устроить скандал, чем признать, что он не умеет водить.

Именно на него тринадцатилетка Дилюк Рагнвиндр смотрит, прислушивается к своему бунтарскому чутью и говорит: вот с ним я буду дружить. Это решение переживает даже следующую гонку, в которой на месте богатенького сынка богатенького папаши, ставшего жертвой террориста-Альбериха, становится он сам. Сложная ситуация, жара, высокая скорость и очевидное столкновение на повороте, особенно маленьком и очень противном. Дилюк проходил его исправно ровно до того момента, пока не догнал Кэйю и пока они не начали драться за место под солнцем. Он злился и обижался, конечно, но держал в голове красные и зареванные лица других детей, и знал, что не может себе позволить выглядеть так же. К тому же, Кэйа подошел к нему после гонки, извинился и пожал руку в знак примирения, и Дилюк — точнее сказать Крепус, который стоял с поджатыми губами, не способный при внезапном свидетеле унижать сына за проигрыш — честно простил его.

Крепус никак не может помешать этой дружбе, а она крепнет, взрастая на конфликтах и их решениях. С Кэйей легко, он классный и интересный, но иногда чересчур вспыльчивый и самонадеянный. Его карт хуже в несколько раз, дело опять в деньгах, однако он не сдается и отчаянно пробивает себе путь к уровню богатых деток, не чураясь подреза́ть и устраивать грязные обгоны. В отличие от Дилюка, он готов пожертвовать своим финишем, если того требовал рискованный маневр и возможность выпендриться перед зрителями. Он часто сходит с трассы и получает штрафы, но почему-то в каждом новом сезоне европейских чемпионатов Дилюк видит его в толпе других детей, а его маму и дядю на зрительских трибунах и в гаражах.

С Кэйей они начинают проводить времени больше, чем от них ожидают их родители. Они гуляют в парках и едят мороженое, сидя на скамейках и качая ногами, хвастаются каждый своими достижениями, успехами и планами на будущее. План у них один на двоих. Кэйа кажется ему неимоверно свободным, ведь он, как и все подростки, врет ему о том, что может оставаться вне дома до трех ночи и что он уже пил пиво, просто оно ему не очень понравилось. Дилюк врет в ответ, и они, конечно же, верят друг другу, а потом расходятся часов в семь, потому что мама и папа ждут их в своих номерах. Иногда, оказываясь наедине с собой, Дилюк понимает: Кэйа ему искренне нравится. Он совершенно не знает, что делать с этим выводом, куда его запихнуть, но запихнуть точно куда-нибудь надо, чтобы не мешало, и чтобы о нем никто не узнал. Пилот формулы-1 — это про крутые тачки, деньги, вино с пузырьками и девчонок из модельного агентства, а ему так-то вообще об этом думать, кажется, рано. Только недавно он стал звездой нового уровня, забрал 13 призовых мест из 15 заездов, и его отец наконец-то подписал контракт с командой, участвующей в начальном этапе гонок формульного типа.

Формула-4 — это подростковая мечта, маленькая и неказистая по сравнению с главными гонками мира, но попасть в четверку означало, что шансы дойти до конца только что возросли в несколько раз. Дилюк несказанно радуется этому, больше, чем кто-либо еще: ему проели мозг гонками, болидами, командой, тем, что картинг — это уже несерьезно, это для детей. А он уже не ребенок. Он ненавидел эту большую игрушечную машинку, поэтому, когда его представили его новой команде и второму пилоту, показали ему гараж, болид, свой новый костюм, сделали новые крутые фотографии, которые появятся на инфографике и билбордах, Дилюк почти не замечал ничего вокруг себя. Не замечал, что у Кэйи — тоже новая форма и крутые фотографии. Что он тоже перешел в другую лигу, а значит, его агрессивный стиль вождения кому-то очень нравится. Что у него сошли прыщи и окончательно сломался голос, и он переставал быть несуразным подростком.

А он? Изменился ли он хоть как-то, чтобы соответствовать возложенным на его плечи ожиданиям и надеждам?

Дилюка все чаще оценивают со стороны камер и медиа, ловят его, когда он только снимает шлем, красный и потный, и задают вопросы о прошедшей гонке. Его все пытаются поймать на обиде, несправедливой критике проигравших соперников и победителей. Единственное, что он отвечает на провокационные вопросы, это что они все стараются и выкладываются на полную. Он совершенно не скандальный ребенок, увлеченный только своей карьерой, своей машиной и своими результатами. Многих это привлекает. Крепус же видит другое.

Крепус видит: к пятнадцати годам у него все еще не сошла с щек детская полнота. Да и в целом, стоя в объективе камеры в гоночном скафандре, он выглядит как-то уж чересчур крепким и даже слегка полноватым.

Высоким тяжело, широкоплечим тоже. Толстым в формуле нет места в принципе. Поэтому Дилюк прекрасно знает, что он, достаточно компактный для болида, довольно быстро набирает вес. Он держит в голове эту мысль каждый раз, когда садится завтракать и обедать. Иногда он пропускает ужины, под одобрительный кивок отца. Ужин отдай врагу. Он помнит про ограничения — в формуле-1 это примерно 73 килограмма, и каждый день, вставая на весы, боится увидеть, что электронные цифры подбираются к этой отметке. А ведь ему уже 15 лет, надо учиться держать себя в руках.

Новая машинка взамен старой — не единственное изменение. Теперь он работает в команде со вторым пилотом и представляет ее, а не отца и пару его знакомых, которые чинят его карт. Два пилота зарабатывают очки для команды и стараются не вылететь с трассы, хотя здесь к вылетам относятся более спокойно, чем в картинге. Здесь есть команда, которая разбирает и собирает болид заново за считанные дни, и даже стратеги, которые объясняют мальчишкам и девчонкам, как им правильно вести себя на той или иной трассе. Так как взнос за участие уже сделан, а лицензия оплачена и подтверждена, юным пилотам почти не о чем беспокоиться. В какой-то мере всякие нелепые аварии на ранних этапах даже поощряются, ведь так дети понимают, где находится их предел, и учатся не попадать в беду на настоящих болидах. На гран-при формулы-1 это ключевой навык. Формула-1 не существует, чтобы учить; Дилюк придет в нее — а он придет — уже готовым ко всему.

Никто уже не надеется прослыть «гением», это не становится символом престижа и исключительности. То, что он сюда попал, уже означает наличие хоть какого-то таланта. В остальном все смотрят на способности и знания, и тут Дилюку есть, чем похвастаться перед своей командой. В первый же тестовый заезд он показывает, что не зря на досуге копался в двигателе и тормозах своего карта. Тут ему это сделать никто не даст, но инженеры и механики оказываются приятно удивлены, когда на вопрос: «как себя чувствуешь?», они получают внятный и разумный ответ.

— Классно! Но мне кажется, на повороте не хватает прижимной силы.

Крепус принимает восторженные комментарии о своем воспитании и скромно кивает на них, но его улыбка выдает тот уровень гордости, который обычно вызывает недоумение и насмешку.

Механики охотно пускают Дилюка в гараж и показывают, как разбирают и собирают болиды формульного типа, дают почувствовать натяжение гаек и болтов и хвалят его любопытство. Инженеры объясняют все это в цифрах, графиках и формулах. Кто-то опрометчиво бросает ему: если не получится на треке, охотно ждем в свои ряды. Дилюк делает вид, что не услышал.

Кэйа тоже охотно дает комментарии касаемо конфигурации своего болида. Им повезло не попасть в одну команду, в противном случае еще большего сравнения было бы не избежать, ведь его ответы на вопросы обычно состоят из слов «да все супер», «едет» и «раньше ехало лучше». Он требует больше тестовых кругов, потому что стремится понять и прочувствовать все самостоятельно, телом, а не головой. Это тоже рабочий подход, пускай ему вполне прозрачно намекают, чтобы не борзел раньше срока, потому что он точно не может почувствовать, как сильно нагрелись шины из-за банального отсутствия опыта. И чтобы не цитировал своих кумиров, и вообще, все на паддоке тоже смотрели тот фильм и слышали ту фразу из уст того воображаемого гонщика. Этим его удается слегка пристыдить, но не убить потенциал и наглость.

На первой гонке на Хоккенхаймринге оба сходят с трека раньше финиша. 

Для Дилюка это настоящая катастрофа — видеть рядом со своим именем плашку DNF, «не финишировал», и он сидит совершенно бледный и отрешенный, пока инженер силится объяснить ему, что его вины в произошедшем совершенно никакой нет. Проблема была в работе двигателя, что он попросту перешел бы в аварийное состояние через несколько кругов, подвергая опасности и его, и его соперников. Стоящий рядом Крепус тоже внимательно слушает. Дилюк не снимает шлем, чтобы в случае чего поучительные тумаки пришлись на него, а не на затылок, однако отца это объяснение вроде как удовлетворяет. Он все равно отпускает едкий комментарий, когда Дилюк тянется к припасенному заранее сэндвичу: не переешь, а через неделю вовсе не выйдешь на трек. Он также нарочито громко поздравляет его сокомандника, успешно завершившего первую гонку.

Кэйа же просто, переоценив себя, на пятом круге таранит заграждение острым носом своего болида. Дилюк наблюдает за этим и искренне переживает, ведь он болел за него, он правда очень хотел, чтобы его лучший друг успешно начал свой первый сезон в «формульной» гонке. Однако вместе с этим его сверлит отвратительное ликование: не у него одного начало оказалось провальным.

Несмотря на это, они не задерживаются здесь больше, чем на год, и радостно встречают друг друга в первом настоящем чемпионате формулы-3. Зимой того года, как раз перед началом нового сезона гонок, когда все контракты подписаны, а условия оговорены, Дилюк ловит Кэйю на выходе из гостиницы и говорит, делая вид, что не репетировал перед этим три часа одно предложение:

— Мы с отцом уезжаем на неделю в горы, и он предложил мне пригласить тебя с нами.