Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

В сказках истинная любовь — скорее сила природы, чем вопрос выбора, а родственные души едины, неотвратимы, реальны.

Вот почему лучше не жить в сказке.

* * *

Это был безотчётный выбор, когда выбираешь, не зная, что выбор вообще есть. И этот выбор приводит их сюда.

На станции Кингс-Кросс из-под скамьи, где кому-то случалось забывать багаж, разносятся пронзительные крики вперемешку с задушенными всхлипами. Они берут за самое сердце и заставляют сделать шаг, не слушая молящий голос Дамблдора. Тот советует оставить всё как есть, говорит, что тут уже ничем не помочь. Вот только его почти не слышно за этими воплями.

— Оставь его, Гарри. Он больше не часть тебя, — говорит Дамблдор с тихим осознанием, что его мудрость не примут в расчёт: Гарри, поборов отвращение от представшего перед ним в ярком свете существа, уже прижимает его к себе и не слышит этих слов бывшего наставника.

Он как во сне парит на белоснежной станции и слишком занят, разглядывая подрагивающее, захлёбывающееся плачем и криком создание. Оно так вертится, что Гарри то и дело вздрагивает и перехватывает его, чтобы случайно не уронить. Он убаюкивает и покачивает освежёванное «дитя», как делали его родители в смутных младенческих воспоминаниях. Гарри даже пытается напевать колыбельную, которой не помнит.

* * *

Быть может, Альбус отворачивается и горько бормочет, словно самому себе[1] — так, чтобы не услышали стоящие с ним на сцене актёры — что-то о старых глупцах, которые возомнили, будто хотя бы в посмертии сумеют изменить судьбу, не понимая даже её сути.

* * *

Быть может, он посуровевшим, но полным печали и восхищения взглядом глядит на убаюкивающего чудовище мальчика и говорит:

— Раз таково твоё решение, мой мальчик, так тому и быть. Но прошу: ещё раз хорошенько подумай. Боюсь, шанса пересмотреть свой выбор у тебя не будет.

* * *

Быть может, он и вовсе не может смотреть на подобную мерзость, а сосредотачивается на лице мальчика, будто желая запомнить его навсегда, а потом шепчет с дрожью в голосе, так, чтобы его не услышали:

— Он не заслуживает такой удачи. Мне же никогда больше не встретить подобного тебе, Гарри. Ни в этом мире, ни в следующем.

* * *

Быть может, он подходит, обхватывает Гарри за плечи и запечатлевает отеческий поцелуй на его макушке, жалея, что не сделал этого при жизни, и говорит только:

— Я всегда буду тобой гордиться, мой мальчик, — а потом желает удачи в новом, великом приключении, что ждёт его впереди.

Быть может, случается всё это, быть может — не случается ничего. Такова природа перекрёстков, но они неизменно приводят к одному: Альбус Дамблдор оставляет Гарри Поттера на станции Кингс-Кросс с безобразным существом на руках и не возвращается.

* * *

Гарри отмечает его уход с тенью светлой грусти, не отводя взгляда от вновь обретённой ноши.

* * *

В конце концов, дитя в руках затихает и с сонным довольством утыкается ему в грудь, комкая рубашку в слабой ручке. Гарри настораживается перемене, но лишь крепче прижимает к себе хрупкое тельце. Ведь все заслуживают любви.

* * *

В конце концов, Гарри забывает, как ощущаются пустые руки. Он и не помнит времён, когда не держал дитя.

* * *

Если всю жизнь тащить свою ношу, разве не тяжело вдруг лишиться её? Ведь это настоящее потрясение для чувств, вынуждающее поскорее избавиться от самого воспоминания о счастливом миге избавления.

* * *

В конце концов, Гарри забывает, что вообще собирался избавиться от своей ноши.

* * *

Он забывает, что ему нужно этого бояться.

[1] Здесь автор использует конструкцию «like a soliloquy», и это не простой монолог, а приём из драматургии, когда персонаж произносит, обращённую к «самому себе» — а на деле к аудитории — речь, раскрывающую его внутренние мысли и переживания.

Chapter Text

Ему тяжело, тепло и чуточку упоительно сонливо, как бывает после хорошего ночного сна, когда хочется сразу снова заснуть, чтобы продлить ощущение и не портить его днём грядущим. Сейчас же Гарри парит на простынях в полудрёме.

Он почти засыпает, но смутно понимает, что это не в первый раз, что, скорее всего, уже наступило позднее утро. Гарри открывает глаза и потягивается с довольным стоном, как ленивый кот. Суставы приятно хрустят, а спина вжимается в мягкий матрас.

Он садится в кровати и понимает, что не один в комнате. Об этом говорят не чувства: перед глазами всё плывёт, а в голове мутно. Он замечает чужое присутствие, потому что оно хочет быть замеченным.

Гарри моргает и поворачивает голову к тёмному пятну — предположительно человеку — у постели.

— Ты проснулся, — говорит оно на случай, если Гарри не заметил.

Какое внимательное пятно. С приятным, мужским, тихим, как шёпот, голосом. Впрочем, Гарри сомневается, что оно шепчет.

Он пытается ответить, но голос не слушается, поэтому Гарри прокашливается. Выходит сипло, остро и ужасно прерывисто.

 Человек будто из воздуха выхватывает стакан воды и подносит его к губам Гарри прежде, чем тот успевает попросить. Гарри поднимает руку скорее по привычке, чем из желания на самом деле взять стакан. Правда, никто и не думает ему его вручать.

Стакан осторожно наклоняют, не давая облиться, так что пальцы Гарри просто скользят по запотевшему стеклу, пока кончик мизинца не упирается в чужую костяшку. Рука вздрагивает, и между прижатых к кромке губ просачивается вода. Стакан с тихим звоном ставят куда-то вниз.

— Ты проснулся, — повторяет голос, словно самому себе. — Я почувствовал, как ты пошевелился, поэтому и пришёл, но не думал, что ты… — голос не заканчивает.

Похоже, не помешает его чуть подбодрить.

— Мои очки? — голос у Гарри такой же шепчущий, но хотя бы не дрожит.

Прикроватное пятно не отвечает и сидит так же неподвижно, глядя на Гарри, как тот удав за стеклом. А Гарри ждёт так же терпеливо, как ждал тогда подмигивания от своего первого друга.

Его новый друг наконец склоняется к прикроватной тумбе. И даже без очков Гарри понимает, что каждое его движение неторопливое, но выверенное. Он словно воплощает собой изящную сдержанность, рядом с которой и сам чувствуешь себя увереннее и спокойнее. Гарри понимает, что и дышат они в унисон.

Новый друг осторожно надевает на него очки, и Гарри сдерживает желание тут же их поправить, боясь спугнуть очередным прикосновением.

— Спасибо, — теперь он видит, какой эффект производят его слова.

Сидящий рядом человек не меняется в лице, но следующий его вдох заметно глубже. Гарри даже приятен подобный трепет.

Мужчина намного его старше, но насколько, Гарри не скажет: он никогда не умел определять чужой возраст. Пожалуй, ему где-то между тридцатью и пятьюдесятью. Тёмные волосы уложены волосок к волоску, и лишь аккуратно подстриженная бородка с проседью намекает на возраст владельца. Глаза у нового друга необычного красно-янтарного цвета. Он красив и как-то успокаивающе знаком.

— Я тебя знаю, — удивлённо замечает Гарри, пытаясь понять, с чего он это взял.

Лицо мужчины остаётся почти неподвижным, и всё же в лёгком изгибе губ слишком много всего: изумление, тень волнения и восторг.

— Да, Гарри, — никто и никогда не произносил его имя так. Гарри уверен в этом. Мужчина мягко накрывает его руку своей, прикосновение лёгкое как пёрышко. — Ты меня знаешь. И помнишь это даже сейчас, — довольно заканчивает он.

Ему хочется сжать руку Гарри, но он отчего-то медлит, поэтому Гарри сам переворачивает ладонь, сплетая их пальцы. Глаза мужчины на миг делаются ярче, и он крепче — пожалуй, немножко чересчур — сжимает в ответ, прежде чем убрать руку, напоследок нежно погладив ладонь кончиками пальцев.

— Что ещё ты помнишь? — лишь услышав вопрос, Гарри понимает, что в самом деле мог забыть что-то ещё, кроме имени этого человека. Он чувствует себя немного не в своей тарелке: учеником после затянувшихся летних каникул, забывшим, как пройти к кабинетам и кого из школьных недругов избегать. О. Школа.

— Эм… замок? Хогвартс, — название возвращается с секундным опозданием. — Кажется, я был там.

Гарри обводит взглядом незнакомую комнату и хмурится. Ни обшитые панелями из тёмного дерева стены, ни пушистый кремовый ковёр, ни бархатные зелёные шторы не вяжутся со смутным образом замка. Если говорить откровенно, эта со вкусом обставленная спальня как будто не вяжется ни с одним местом, где ему доводилось бывать.

— Где мы? — Гарри пытается встать и осмотреться, но не готовые к подобным испытаниям ноги дрожат, а колени подгибаются. Мужчина вскакивает и не даёт ему упасть.

— Полегче, — бормочет он Гарри на ухо. — Не перенапрягайся.

— Не разговаривай со мной как с чёртовым инвалидом. И с каких пор встать с постели — значит перенапрячься? — Гарри чувствует чужое веселье, даже не видя улыбки.

— С тех пор, как ты пытаешься встать с конкретно этой постели самостоятельно, — суховато отвечают ему.

Гарри невольно дрожит от их близости. Одна из придерживающих его рук вытягивается, хватая призванный невербально халат. Но Гарри удивляет вовсе не это: магия для него естественна, как биение сердца или дыхание, странно другое: он почти чувствует треск магии на кончиках собственных пальцев, слышит блёклое «Accio» на задворках сознания, будто сам творит заклинание.

Ловко придерживая его одной рукой, словно проделывал это тысячи раз, мужчина использует прилипающие чары, фиксируя халат на пижамной рубашке Гарри, а потом чуть отстраняется, одну за другой продевая руки в рукава.

Поражённый интимностью момента, Гарри даже не вырывается, не пытается напомнить, что в состоянии одеться сам.

— Я… не просто заснул, да? — тихо спрашивает он, когда его личный камердинер, завязав пояс, встаёт перед ним в полный рост. Ладони скользят по рукавам, разглаживая складки, и замирают, обхватив Гарри повыше запястий.

— С чего ты взял? — их взгляды снова встречаются. — Что-то вспомнил?

Гарри качает головой.

— Просто… экстраполирую[1], — вместо разочарования он видит усмешку.

— Я всегда подозревал, что ты нарочно скрываешь возможности своего мозга, — мужчина постукивает его пальцем по лбу.

Гарри оскорблённо фыркает, но, когда усмешка перерастает в настоящую улыбку, сдержаться решительно невозможно, и он улыбается в ответ.

Снова благоговейный вздох. Гарри не понимает, чем вызывает подобную реакцию, но ему это определённо нравится. Кажется, стоящий перед ним человек не щедр на подобное проявление чувств, но перед Гарри это повторилось уже дважды.

Его обхватывают за талию и помогают дойти до кресла в другом конце комнаты, и Гарри, шаркая нетвёрдыми, дрожащими ногами, благодарен за это. Последнее, чего ему хочется — сидеть, едва встав с постели, но слабость в теле вносит свои коррективы.

Гарри с облегчённым выдохом опускается в кресло и вздрагивает, когда опустившийся перед ним на колени мужчина обхватывает правую голень и лодыжку, чтобы вытянуть их на пуфике. Гарри отдёргивает ногу.

— Эм, спасибо, но я сам.

Между ними повисает неуклюжая тишина. Мужчина безучастно смотрит на ковёр у Гарри под ногами и вцепляется пальцами в собственные бёдра. Гарри сжимает подлокотники: с одной стороны, хочется протянуть руку и смягчить резкость собственного отказа, с другой же — вжаться в кресло, потому что волосы на загривке отчего-то встают дыбом.

— Конечно. Прости, — чуть погодя мужчина встаёт и смахивает с мантии невидимую пылинку. Сковавшее Гарри напряжение отступает. — Раз ты проснулся, я приглашу целителя.

— Прости, — выпаливает Гарри, — но как мне тебя называть?

Ему стыдно за этот вопрос, но лучше выяснить всё сейчас, а не при посторонних. На него смотрят так удивлённо, словно, несмотря даже на потерю памяти, не ожидали подобного.

— Это… пожалуй, непростой вопрос, и, признаюсь, мне любопытно, что ты сам со временем вспомнишь, — мужчина задумывается всерьёз, будто на самом деле ищет ответ на элементарный, с точки зрения Гарри, вопрос. — Для начала зови меня Гонтом.

— Гонтом? — переспрашивает Гарри, рассматривая бледноватое, но в целом здоровое на вид лицо. — Тебе совсем не идёт[2].

Мужчина отчего-то разражается смехом. Это хороший смех: хрипловатый, тёплый…

…но Гарри помнит другое: он помнит пронзительный, холодный хохот в убийственной зелёной вспышке…

— …обстоятельства, приму это за комплимент, Гарри, — мужчина — Гонт — склоняет набок голову, заметив остекленевший взгляд. — Где только что блуждали твои мысли?

— Я… не знаю, — пальцы Гарри снова вцепляются в подлокотники. — Кажется, мелькнуло что-то, но… я не… не знаю.

Гонт кладёт ладонь ему на плечо, и он выдыхает под этим прикосновением.

— Всему своё время. Не торопись.

Гарри неохотно кивает. Рука сжимается крепче, едва ощутимо гладит большим пальцем по шее и отстраняется.

— Я быстро, — обещает Гонт и растворяется в воздухе.

Гарри хлопает глазами, не понимая, что помешало ему, как любому нормальному человеку, воспользоваться дверью.

Он рассеянно теребит бахромистую манжету и ждёт. Забавно, хотя серебристая шёлковая пижама будто на него сшита, мягкий синий халат великоват, словно с чужого плеча: если не подкатывать рукава, они закроют ладонь до самых пальцев.

Внимательнее приглядевшись к комнате, Гарри понимает, что обстановка ему как будто смутно знакома, хотя он почти уверен, что прежде тут не бывал. Подобный изысканный стиль был в моде несколько десятилетий назад. Но, опять же, маги здорово отстают от магглов в подобных вопросах.

Отсюда ведут две двери: одинарная возле пары шкафов и двойная на противоположной стене. Именно за той дверью слышится хлопок и приглушённые голоса вернувшегося с, скорее всего, целителем Гонта.

Но к Гарри он входит один, мягко притворяя за собой дверь.

— Целитель Бакши поставлена в известность о твоём состоянии и готова тебя осмотреть, — он протягивает руку, помогает Гарри встать и ведёт его в смежную комнату.

Они оказываются в уютном кабинете, меблированном рабочим столом, небольшим обеденным столиком в углу, парой удобных кресел и диваном. Мебель здесь сочетается с той, что в спальне. Все стены заставлены книжными полками. Буквально все. Единственные свободные от книг горизонтальные поверхности — дверь и картина с лесом над камином. Других дверей здесь нет, и это странное решение, ведь выходит, что попасть сюда можно либо камином, либо аппарировав. 

У камина, сложив перед собой руки, стоит плотно сбитая женщина средних лет в переливающейся полуночно-фиолетовой мантии. Её поза дышит официозом, и смотрит она главным образом на Гонта, а не на возможного пациента.

Гонт помогает Гарри устроиться на диване и становится рядом, положив руку на спинку. Голос его в присутствии посторонних звучит как-то иначе, как будто формальнее.

— Гарри, это твой личный целитель Хирал Бакши. Она уже бывала здесь: помогала мне контролировать твоё состояние, — Гонт переводит взгляд на женщину и очаровательно, но равнодушно улыбается ей. — Целитель Бакши, счастлив, наконец, познакомить вас с вашим пациентом Гарри Поттером, вновь ступившим в мир живых.

Женщина любезно — даже с лёгким поклоном — кивает Гонту и только потом смотрит на Гарри, словно ждала специального разрешения.

— Мистер Поттер, рада, что вы пришли в себя.

Разговаривает она как-то… странно, и он не понимает, в чём дело. Голос у неё чистый и чёткий, но Гарри не покидает ощущение, что он слушает её сквозь странные фильтры. Это похоже на английскую озвучку японских фильмов о кунг-фу, которые любил смотреть Дадли, но… не совсем. Ведь произносимые ею слова идеально совпадают с артикуляцией рта.

— Если вы оба не возражаете: я начну с базовых диагностических заклинаний, — продолжает целитель. Гарри кивает. Она переводит взгляд на Гонта и, дождавшись его позволения, достаёт палочку. Хирал Бакши, похоже, своё дело знает, и вот что интересно: она внятно проговаривает заклинания и машет палочкой выверено и чётко. Гарри очень это ценит, хотя и не понимает предназначение большей части того, что она делает. Ведь профессионалы обычно что-то бубнят себе под нос и орудуют палочкой так, что не поймёшь, чего они там выписывают. Годы опыта учат их воспринимать пациентов частью рутины.

Прытко Пишущее Перо шкрябает по пергаменту на обеденном столике. Гарри щурится, пытаясь прочесть что-нибудь вверх тормашками. Там, в основном, медицинские показатели: уровень сахара в крови, частота сердечных сокращений и тому подобное. Он даже не знал, что эти перья умеют работать в связке с целительскими заклинаниями. Это даже впечатляет.

Когда целитель опускает палочку, Гонт заметно расслабляется. Слишком занятый мыслями, Гарри и не заметил, как тот встал наизготовку.

Она пробегает глазами по пергаменту, а потом передаёт его Гонту.

— Поздравляю, мистер Поттер, жизненные показатели в норме и указывают на то, что вы здоровы. Но, разумеется, диагностические чары не могут сказать всего. Как вы себя чувствуете, мистер Поттер?

Когда целитель снова переключается с латыни на английский, ощущение неестественности её произношения делается отчётливее и как будто даже мешает ответить. Гарри пытается несколько раз, но слова не идут с языка. Будто внезапная робость отнимает у него дар речи.

Мельком глянув на Гонта, целитель опускается перед Гарри на колени.

— Мистер Поттер, вы не можете говорить? Я понимаю, поначалу это трудно, но дайте себе время. Неважно, если у вас не выходит, главное — пытайтесь.

Вообще-то, несколько минут назад он прекрасно говорил. Гарри раздражённо встряхивает головой и отводит смущённый взгляд, впиваясь пальцами в колени.

Она кивает ему с мягкой улыбкой.

— Всё хорошо. У пациентов после магической комы нередко бывают проблемы с двигательным аппаратом, памятью или речью. Не сдавайтесь, тренируйтесь почаще и самое важное — будьте терпеливы к себе. Стресс лишь всё усугубит.

Гарри не смотрит на Гонта, но ощущает его удивление и необъяснимое удовлетворение.

— А ты чего такой довольный? — ворчит Гарри.

Целитель Бакши отшатывается с судорожным вздохом и вцепляется в обеденный столик, чтобы не упасть. Гарри округляет глаза.

Она встаёт и прочищает горло.

— Прошу прощения, сэр, я просто удивилась.

— Всё хорошо, целитель Бакши? — заботливо спрашивает Гонт, хотя Гарри знает, что ему плевать, цела она или нет.

— Да, мой Лорд, спасибо за беспокойство, — её взгляд мечется между Гарри и Гонтом, и на последнем, в конце концов, и останавливается. — Могу я спросить? Это был?..

— Да, — Гонт расплывается в улыбке, не пытаясь скрыть, как приятна ему её неловкость и вся эта непонятная ситуация.

— Ладно, признаю, когда я не смог заговорить, это было странно, но что такого «удивительного» я сказал сейчас? — пока Гарри говорит, целитель смотрит на него непонимающе и капельку нервно.

Гонт подаётся к нему и обхватывает ладонью затылок, заставляя посмотреть на себя.

— Дело не в том, что ты сказал, дорогой, — теперь разница в его голосе особенно заметна: с Гарри он разговаривает мягко, интимно и как-то шипяще растягивая буквы, — а в том, как ты это сказал.

Где-то на периферии зрения переминается с ноги на ногу Хирал Бакши.

— Похоже, какое-то время ему придётся общаться через вас, — Гонт снова улыбается, не сводя с Гарри взгляда, и тот не смеет отвести глаз, хотя ощущение у него такое, словно его гипнотизирует кобра. — Я, эм, также рекомендую по возможности разговаривать с ним на английском: это поможет активировать нужные участки мозга.

— Конечно, целитель, — Гонт словно говорит не с ней, впрочем, голос его снова меняется. Наконец, он убирает руку, отводит взгляд и встаёт. — Я верну вас домой. Спасибо, что так быстро уделили нам время.

— Вы мне за это платите, мой Лорд, — вяло отшучивается она, глядя в пол.

Гонт берёт целителя под руку, аппарирует и возвращается буквально через несколько секунд. Гарри смотрит на него, перебирая тысячи вопросов, но не знает, что спросить первым. У Гонта, впрочем, оказываются свои вопросы.

— Ты голоден?

— Раз ты об этом заговорил: зверски.

Гонт снова помогает Гарри встать и не отпускает его руки, а тот с застенчивой улыбкой отводит взгляд. Теперь, когда они одни, пристальное внимание словно замыкается на нём. Подбородка касаются пальцы, вынуждая Гарри снова посмотреть на Гонта.

— Понимаю, для тебя всё это странно и непривычно, но, обещаю: ты ни в чём не будешь знать нужды. Я буду рядом и дам тебе всё, что угодно.

Гарри не знает, что сказать, но не сомневается в искренности этих слов.

— Мне никто никогда такого не обещал, — шепчет он, даже без воспоминаний зная, что это правда. Пальцы на подбородке сжимаются крепче, словно Гонт хочет притянуть его ближе, но сдерживается в последний миг.

— Никто больше и не сможет, — отвечает Гонт, словно приносит очередную торжественную клятву.

Гарри ему верит.

[1] Метод научного прогнозирования, при помощи которого вывод об одной части явления делают, наблюдая за другой его частью.

Это, прям скажем, не первое слово, которое придёт на ум неумному человеку, поэтому Том у нас тут впечатлён =)

[2] Гонт переводится как «измождённый».

Chapter Text

По велению Гонта на завтрак на столе возникает чайный сервиз, буханка хлеба и тарелка жаркого. Перед ней он и усаживает Гарри, занимая место напротив. Это пробуждает ещё одну вспышку воспоминаний о грандиозном пиршестве на золотых тарелках.

— Как в Хогвартсе, — бормочет Гарри. — О! Значит, у тебя есть домовик?

— Что тебя удивляет? — вздёргивает бровь Гонт, разливая чай. — Одну или две, дорогой?

— Эм… три? — вторая бровь присоединяется к первой, губы осуждающе поджимаются, но Гарри видит, что это напускное, и невинно улыбается. Криво усмехнувшись, Гонт добавляет три ложки сахара в чай Гарри и одну — в свой.

— На самом деле — нет, — отвечает Гарри на первый вопрос, обводя взглядом роскошное убранство. — Ты явно не бедствуешь. Эм, и я, кстати, больше люблю молоко.

Гонт кивает и, добавив немного сливок себе, подливает Гарри молока из кувшинчика повыше. Тот обхватывает чашку обеими руками, отчасти грея ладони, но больше боясь вывернуть её на себя. Первый глоток наполняет знакомым уютным спокойствием. Гарри возвращает чашку на блюдце, но не отпускает её, задумчиво сведя брови.

— Почему я вот это помню? — бормочет он.

— Возможно, потому что наши вкусы — пусть и крохотная, но неотъемлемая часть личности, — отвечает Гонт, хотя вопрос скорее риторический. — И, как правило, они не бывают травмирующими.

— Травмирующими? — переспрашивает Гарри. — Так… думаешь, я многого не помню, потому что часть меня этого… не хочет?

— Ешь, Гарри, — мягко напоминает Гонт.

Он ждёт, пока Гарри послушно проглотит несколько ложек жаркого, и лишь потом продолжает:

 — Это одна из вероятностей. Мы даже теперь мало знаем о человеческом разуме, а природа твоей комы и вовсе… — заминка, — уникальна.

— Чем же?

— Если говорить откровенно, я до сих пор разбираюсь с этим вопросом, — уклончиво отвечает Гонт.

— Ладно, тогда что ты можешь рассказать? — не дожидаясь напоминания, Гарри съедает ещё ложку.

— В разгар битвы в тебя попало заклинание, которое должно было тебя убить, — Гонт отпивает чаю, рассредоточенно глядя куда-то и слишком крепко сжимая ручку чашки. — Какое-то время я верил, что так оно и было.

— Прости.

Гонт вскидывает на него глаза.

— За что, во имя всего святого, ты извиняешься?

— Тебе неприятно об этом говорить, — Гарри легонько покусывает губу. — Я здорово испугал тебя в тот день, да?

Гонт смотрит на него так, будто не верит в происходящее, и спрашивает с непонятным выражением:

— Я сказал… что ты чуть не умер, а тебя волнуют мои чувства?

— Ну, я же здесь, — пожимает плечами Гарри.

Гонт разглядывает его, как какое-то непостижимое чудо.

— Да, ты здесь, — он допивает чай и добавляет тихо: — Мне на самом деле тяжело об этом вспоминать. Мысль, что я мог тебя… потерять, — пальцы неритмично постукивают по столу, словно не знают, чем себя занять, — и сейчас крайне мне неприятна.

— Прости, — повторяет Гарри.

— Прошу, Мерлина ради, прекрати извиняться!

— Прос… — Гарри обрывает себя с застенчивой улыбкой.

Он обмакивает хлеб в соус и доедает жаркое. В повисшей тишине взгляд сам собой останавливается на картине: в сумеречном лесу покачиваются деревья, а в подлеске ворошатся незримые существа. И где они находятся, раз эту картину — умиротворяющую, но смутно жутковатую — предпочли виду из окна?

Нарисованный чёрный дрозд опускается на ветку и поклёвывает крошечную красную точку. Быть может, ягоды остролиста.

— Где моя палочка? — после этого вопроса Гарри ощущает укол печали и сожаления.

— Боюсь, я получил её уже сломанной. Она надёжно спрятана вместе с некоторыми другими твоими вещами, — Гарри закрывает лицо ладонями и кивает. Ответ Гонта пробуждает неясные воспоминания.

Он не слышит, как мужчина встаёт, но чувствует, как тот обходит стол и запускает пальцы ему в волосы, мажа запястьем по лбу. Тревоги гаснут в бездонном умиротворении. Гарри склоняет голову, прижимаясь к ладони, и закрывает глаза.

— Я иногда не понимаю: то ли ты самый везучий, то ли самый невезучий мальчик на свете, — ласково смеётся Гонт.

— Ммм, — соглашается Гарри. — Ты сказал «другие вещи»? — пытается он отвлечься от тягостного чувства потери и, ощутив сомнение, открывает глаза. Именно с сомнением смотрит на него Гонт. — Может, они помогут мне вспомнить? — осторожно предполагает он, стараясь не давить.

— Может… — мужчина отстраняется, давая Гарри место, и приваливается бедром к столу. Он рассеянно гладит шею под бородатым подбородком, и в этом жесте чувствуется и задумчивость, и смущение.

Приняв решение, Гонт расчётливо и вместе с тем почти насторожённо смотрит на Гарри, затем расстёгивает пару верхних пуговиц белой рубашки и цепочку на шее, доставая какое-то украшение. Гарри невольно выпрямляется, принимая его.

Медальон искорёжен и оплавлен, но по-своему красив. На лицевой стороне зелёными изумрудами выложена стилизованная под очертания змеи «S». Обе половинки так выгнуты, что закрыть их едва ли получится, не говоря уж о том, что между ними висит кольцо.

Гарри снимает его и внимательно рассматривает. Оно тоже повреждено, но не так сильно. Бледное золото не потускнело, а простой чёрный камень почти невредим, если не считать трещины посередине, раскалывающей напополам вырезанный на поверхности круг в треугольнике.

От этих двух предметов в животе что-то тошнотворно ворочается. Гарри не чувствует магии, но подозревает, что она была; быть может, то, что сломало украшения, разрушило и наложенные на них чары. Кольцо вызывает щемящую тоску, а медальон — смутное неприятие. Он как будто важен, но возможность надеть его — отвратительна.

Гонт словно читает мысли Гарри и говорит:

— Медальон я нашёл в платке в кармане твоей куртки, вот здесь, — он прижимает ладонь к мантии, почти к сердцу. — Иногда я задаюсь вопросом… впрочем, неважно, — Гонт прочищает горло. — Кольцо по чистой случайности нашёл на земле мой человек, но полагаю, и оно было у тебя. Быть может, соскользнуло с пальца.

Гарри снова смотрит на вещи в руках.

— Так они мои? — есть в этом что-то странное, хотя они и кажутся знакомыми.

Гонт колеблется, но отвечает:

— Вообще-то мои, — их взгляды снова встречаются. — Наследие предков от ветвистого семейного древа.

— Но были они у меня? Мы родственники?

— Думаю, между нами есть дальняя связь, как между любыми древними благородными семьями Британии, но в прямом смысле — нет, мы не родственники, — пока Гарри переваривает ответ и пытается понять, отчего в груди запорхали бабочки, Гонт задаёт свой вопрос: — Хочешь оставить одно из них себе?

— Что? — вещицы в руках разом тяжелеют, и Гарри гладит большим пальцем чёрный, нагревшийся от кожи камень.

Гонт опускается перед ним на колени, как делал в спальне.

— Отказываться — нормально, — заверяет он, невесомо положив ладонь Гарри на колено, и добавляет с дразнящей улыбкой: — Как и хотеть чего-то, дорогой.

Гарри краснеет.

— Эм, что ж… — он протягивает медальон Гонту и слабо шутит: — Думаю, тебе он больше подойдёт.

Мужчина не забирает его, а склоняет голову, и Гарри с трудом застёгивает цепочку дрожащими пальцами. Всё это время он неловко держит в левой ладони кольцо и едва не роняет его под конец, но Гонт ловит его руку обеими ладонями, и кольцо перекатывается к нему. Он вскидывает на Гарри весёлый взгляд.

— Теперь я понимаю, как ты потерял его в тот раз, — Гонт сжимает его запястье и приподнимает, мягко спрашивая: — Позволишь?

— Конечно? — интонация у Гарри вопрошающая. И, похоже, это правильный ответ, потому что Гонт улыбается шире.

Он надевает кольцо на безымянный палец, подгоняя размер, а потом накладывает вязь сложных чар прилипания.

— Вот. Больше ты его не уронишь.

Гарри тихо фыркает и на пробу крутит кольцо: оно свободно вращается, но незримая сила не пускает его выше первого сустава. Гарри охватывает торжественное ликование, и он поднимает глаза. Гонт смотрит на его руку ярким, почти диким взглядом.

— Оно так идёт тебе, словно было создано для тебя и только для тебя.

— Правда? Эм, то есть… спасибо.

Остаток дня Гонт почти не отходит от него и не отводит взгляда, даже если они не разговаривают. В какой-то момент Гарри заглядывает в зеркало, но не видит ничего необычного: перед ним всё тот же долговязый, тощий подросток в очках, со шрамом на лбу и вечно встрёпанными волосами. Быть может, за дни затворничества он побледнел, но в остальном — никакой разницы.

Гарри узнаёт, что вторая дверь из спальни ведёт не в коридор, как он думал, а в ванную — тоже без окон и дверей. Гонт объясняет, что защита этих трёх комнат пропускает только его и домовика.

— Необходимая предосторожность для нас с тобой, Гарри, — говорит он. — У меня есть враги, которые с удовольствием насадят мою голову на пику, и союзники, которые в момент слабости вгонят нож в спину. Остальной дом защищён не так надёжно, как наши покои, хотя и через общую защиту пробиться непросто.

— О, — по их разговорам Гарри уже понял, что Гонт — высокопоставленная и влиятельная в магическом мире фигура, хотя ему как будто скучно об этом говорить. — Прости, ты сказал «наши покои»? — взгляд невольно скользит к огромной постели посреди спальни, на которой он проснулся. Других кроватей не видно.

Гонт прослеживает его взгляд.

— Да. Лучше тебе быть рядом, да и защиту дома не следует перегружать, — он с любопытством склоняет голову: — Это проблема?

Гарри жмёт плечами.

— Не знаю? То есть я всё понимаю, но это как-то…

Мило. Странно. Успокаивающе. Неприятно. Неловко. Внезапно.

— …не знаю. Думаю, всё нормально, — он снова пожимает плечами, прикусывает губу и отворачивается, пряча румянец. Прочистив горло, Гарри снова спрашивает: — И когда меня удостоят экскурсии по дому?

— Давай ты научишься ходить быстрее черепахи и не спотыкаться через каждые три шага, тогда и построим туристические маршруты.

Гарри хочет показать язык, но Гонт так выразительно прищуривается, словно намекает, что это не лучшая идея.

К собственному стыду, Гарри устаёт через несколько часов. Гонт заверяет: целитель Бакши предупреждала, что это нормально, и раз Гарри очнулся, значит, уже не провалится в кому во сне. Но между ними протягивается нить нервного напряжения.

Когда Гарри выходит в свежей пижаме из ванной — куда его неохотно отпустили переодеться — сменивший одежду Гонт уже ждёт на, по-видимому, своей половине кровати, чтобы потушить свет.

Волнение возвращается, но… слышать рядом дыхание другого человека в темноте и знать, что можно коснуться его, просто протянув руку, оказывается не так уж странно. Да, Гарри этого не делает — как и Гонт — но сама возможность успокаивает.

Гарри быстро засыпает под их тихое и снова идеально совпадающее дыхание.

Этой ночью ему снится сон.