Chapter Text
— Дам целый ляна серебра! Прошу вас! Моя жена не может больше ждать…
У мужчины, застывшего на пороге трактира, на лице было написано такое отчаяние, словно его жена умирала, а не ждала рождения ребёнка со дня на день — не такое уж необычное для женщины событие. Однако и не самое простое, так что на мужа, потащившего жену на сносях в дорогу, прочие посетители смотрели без сочувствия. Одет он был добротно, почти богато, но без показной роскоши дорогих нарядов с ткаными узорами и украшениями. Зажиточный торговец или землевладелец, думал Чжан Юшэнь, внимательно наблюдая и за мужчиной, и за наёмниками, к которым он взывал. Те не обращали на просителя внимания — вернее, делали вид, что не обращали. Трактир на выезде из города оставался последним местом перед Медовой пустошью, где можно было нанять охрану. И охрана эта стоила дорого, а ближе к ночи цена ещё вырастала. Выбор у бедолаги был небольшой: ждать до утра или поднимать цену.
— На этот лян нам даже могилы не выроют, — лениво отозвался парень чуть старше Чжан Юшэня, в кожаном доспехе и с двумя мечами у пояса. Его друзья засмеялись.
— Но вы же опытные воины, наверняка уже были там, — попытался польстить мужчина, однако парни на его удочку не попались. — Хорошо, полтора. Всё, что есть. Все деньги оставил родителям моей дорогой супруги, они бедно живут. Откуда же мне было знать, что тут столько запросят? Всего за три дня пути, а другие за месяц меньше берут…
Точно торговец, решил Чжан Юшэнь. И отдаёт не последнее. Жена женой, а за кошелёк держится крепко.
— Если бы не полнолуние, может, и согласились бы, — пояснил другой наёмник, в годах. — А сегодня уж извини. Хочется домой вернуться.
— С нами монах из монастыря святой Юэ Лао, покровительницы странников. Он защитит от нечисти.
— Не припомню такого храма, — равнодушно отозвался ещё один наёмник, постарше, сидящий за другим столом. Молодые переглянулись, словно договариваясь о чём-то без слов. — Смотри, чтобы самозванцем не оказался. Их сейчас развелось как грязи. Работать не хотят, только попрошайничают.
— Клянусь, настоящий монах. Неужели вы так боитесь, что не сжалитесь над моим сыном? — Голос торговца дрогнул. — Если он родится не в родном доме, его всю жизнь будут преследовать несчастья. Прошу вас… — Он обвёл трактир умоляющим взглядом, встречая в ответ лишь равнодушие. — Разве у вас нет сердца? Хорошо, когда мы приедем в Чанмэнь, я соберу ещё денег. Два ляна серебра.
— Каждому, — быстро сказал молодой наёмник.
Мужчина оторопел:
— Но… я думал нанять одного человека.
Его слова встретили хохотом:
— Через Медовую пустошь? Да ты спятил!
— Думаешь, монах тебя защитит? Да он первым драпанёт, если что!
Чжан Юшэнь не сомневался, что деньги у торговца были, и наёмники собирались додавить его до конца. У них бы получилось. Вера в то, что рождённого за стенами отчего дома ждёт несчастливая жизнь и ранняя смерть, была крепка в этих краях. Чжан Юшэнь слышал, что женщины, забеременевшие вне брака, в отчаянии искали любой способ пробраться за ограду дома любовника, чтобы разрешиться там от бремени. А поскольку роды — дело громкое, соседи незадачливого папаши получали пищу для сплетен не на один год вперёд.
Так что ещё немного — и наёмники вытянули бы из торговца всё, что хотели. Но Чжан Юшэню нужны были деньги.
— Я согласен, — громко сказал он.
Торговец обернулся к нему с надеждой в глазах. Наёмники… ну, Чжан Юшэнь не собирался возвращаться в этот трактир. Возможно, повезёт, и они больше не встретятся.
— Ты ещё куда собрался, ущербный? — презрительно спросил один из них. Чжан Юшэнь улыбнулся как можно невиннее:
— Сопровождать господина. Вы же не хотите.
— Да ты сдохнешь там! И людей погубишь. Меньше, чем вчетвером, на пустошь соваться — самоубийство.
Чжан Юшэнь и сам не был уверен, что сумеет провести людей через пустошь. Но несколько дней назад оттуда приехала повозка под охраной всего троих солдат — значит, про четверых наёмники говорили лишь потому, что их самих было четверо. А если монах настоящий, то, глядишь, и вдвоём обойдутся.
И всё же во взгляде торговца появилось сомнение:
— А вы, молодой господин, уже бывали там?
— Конечно, — уверенно кивнул Чжан Юшэнь. О том, что луна тогда шла на убыль — самое безопасное время, — промолчал. И что не один был — тоже. И что без потерь тогда не обошлось.
— Так уж и быть, — с сожалением сказал молодой наёмник. — По полтора ляна каждому, и мы вас проводим. Не смотреть же, как он вас в могилу сведёт.
— Три, — внезапно сказал старший. — Нам с мальчишкой на двоих. Я пересекал пустошь шесть раз и знаю самый безопасный путь.
Торговец, всё ещё сомневался, но недолго: три ляна были меньше шести, а выглядел наёмник внушительно. Из-за спины виднелась рукоять тяжёлого меча, на поясе кроме пары ножей висели глиняные сосуды. В таких носили «небесный» или «земной» огонь: один вспыхивал до небес, другой разливался по земле, и обоими можно было спалить дотла дом или сдержать осаждающую этот дом толпу. Молодые злобно поглядывали на него, но угрожать не решались.
— Согласен. Можем выехать сейчас? Моя повозка ждёт.
Наёмник кивнул и встал:
— Принесу вещи.
Вернулся он быстро, с перемётной сумкой в руках и ещё одной — на плече. У Чжан Юшэня всё было с собой, но он всё равно выждал, чтобы не идти первым. Когда пропускал старшего вперёд у дверей, уважительно поклонился:
— Благодарю старшего брата за согласие разделить дорогу.
Тот глянул без приязни, как на докучливого просителя:
— Жалко тебя, дурака, стало.
Чжан Юшэнь прикусил язык. Прозвучало обидно, но честно. Ему и впрямь не следовало сопровождать кого-то через Медовую пустошь в одиночку. Но деньги заканчивались, а два ляна — теперь уже полтора или даже меньше, ну да ладно — позволили бы ему не хвататься за первую попавшуюся работу, чтобы только не остаться голодным.
У ворот ждала крытая повозка, запряжённая понурой рыжей лошадью. Торговец нетерпеливо прохаживался рядом, поглядывая на монаха в чёрной рясе, склонившегося над колесом.
— Нельзя ли побыстрее? Нам уже пора выезжать.
— Лучше задержаться, чем поспешить и сделать ошибку, — отозвался монах, не поднимая головы.
Чжан Юшэнь остановился, наблюдая, как рука с куском угля выводит на бортах и ободах повозки чёрные знаки. Торговцы наносили похожие на обозы с товаром, чтобы сберечь в дороге. Силы в них было немного, да и нужды тоже — вооружённая охрана защищала и от грабителей, и от нечисти. А от того, чтобы повозка не перевернулась и не утонула при переправе через реку… ну, Чжан Юшэнь подозревал, что тут никакие знаки не защитят. И всё же каждый раз относил в храм щедрые подношения и следил, чтобы на каждой телеге… ладно, это в прошлом. И знаки — не те, хоть и похожи. Наверное, в каждом храме сочиняют на свой лад.
Монах вывел последний знак, бросил уголь на землю и выпрямился, отряхивая руки:
— Готово.
Он был совсем молод, вряд ли старше Чжан Юшэня. Худощавое лицо, тонкие руки, торчащие из рукавов рясы, словно она была ему мала, босые ноги в деревянных сандалиях. Волосы уложены в пучок, но концы выбились из-под заколки и торчали в разные стороны. Монах улыбнулся наёмникам так, словно они были давно знакомы и встретились в очередной раз:
— Я брат Сяо Янцзы из монастыря святой Юэ Лао. Рад, что господину Хуну удалось найти вас. Он очень переживал за госпожу. Можем ехать?
От предложения устроиться в повозке Чжан Юшэнь отказался. Пристроился снаружи, позади, где крепились тюки с вещами. Наёмник — звали его Чжу Ян — смотрел вперёд и по сторонам, а Чжан Юшэнь — назад. Нечисть, как и грабители, может напасть с любой стороны.
Повозкой правил сам господин Хун, беспрестанно понукая лошадь, чтобы бежала быстрее. Чжан Юшэнь трясся между тюками, для надёжности намотав на руку одну из верёвок, которыми крепилась поклажа. Вглядывался в подступающие сумерки. Деревня, где они начали свой путь, давно скрылась из вида, вокруг тянулись низкие холмы, набегающие друг на друга — словно хозяйка бросила впопыхах на землю покрывало, забыв его разгладить. Ни одного дерева, редкие кусты высотой по пояс взрослому мужчине, лиловый ветреник да плотные выпуклые подушки желтоцвета, наполняющего воздух медовым ароматом, здесь — особенно сильным. Из-за него пустошь и получила своё название.
Она была красива. Особенно на закате, когда край неба перетекал из алого в лиловый, а очертания холмов покачивались, как волны, в такт повозке. Эта красота усыпляла внимание, и Чжан Юшэню приходилось заставлять себя вглядываться в уплывающие вдаль холмы, ища признаки дурного. Слишком густые тени там, где их не должно быть, случайное движение, что угодно. Изредка сбоку возникала лошадь Чжу Яна — тот так же тщательно разглядывал окрестности. Заговорить не пытался, ну и Чжан Юшэнь молчал. Внутри повозки тоже было тихо. Больше всего Чжан Юшэнь боялся услышать женские стоны — если жена торговца вздумает разрешиться от бремени посреди пустоши, ничего хорошего их не ждёт. Во время родов и женщина, и дитя бессильны против привлечённых запахом крови злых духов, не зря повитухи увешивают комнаты, где появляется на свет ребёнок, защитными талисманами и тщательно соблюдают все нужные обряды. Да и вообще… как они примут ребёнка, трое мужчин и монах?
Когда сумерки сгустились настолько, что тени и холмы слились воедино, Чжу Ян цокнул языком и приблизил коня к переду повозки.
— Нужно остановиться на ночь.
— Ещё рано, — откликнулся торговец. — Дорога видна.
— Если не остановимся сейчас, не успеем разбить лагерь до ночи. Кто угодно может подойти на десяток шагов, и мы не заметим. Остановимся сейчас и выедем с рассветом.
Он говорил так уверенно, что торговец не решился спорить. Повозка затряслась, замедляя ход, и Чжан Юшэнь крепче вцепился в тюки. Когда она остановилась, он бросил верёвку и спрыгнул на землю. Затёкшие ноги отозвались лёгкой болью.
Пока господин Хун распрягал лошадь, они с Чжу Яном срубили два невысоких куста и развели огонь. Далеко от дороги старались не отходить. Среди поклажи нашлась охапка дров — без них через пустошь не ездили. Работали молча. Чжан Юшэнь всё время прислушивался: казалось, что в шорохе ветра слышится не то чей-то свист, не то шёпот. Но Чжу Ян не подавал вида, что тоже что-то слышит, и Чжан Юшэнь помалкивал. Чжу Ян был опытнее, он лучше знал, когда стоит тревожиться, а когда нет.
Когда пламя занялось, из повозки вылез монах и, придерживая под локоть, помог спуститься на землю молодой беременной женщине. Она была худой, если не считать большого, выдающегося вперёд живота, и ступала, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Тёмные волосы выбились из косы, распушившись вокруг лица вьющимися прядями. Оставив женщину стоять у огня, монах достал из повозки одеяло и две подушки и помог ей устроиться поудобнее. Торговец, прилаживающий над костром котелок, заботливо поправил подушку у неё под спиной.
— Хочешь есть, Минсюэ? Я сварю суп.
— Воды бы, — шепнула женщина. Она была бледна — возможно, мутило из-за тряски.
— Я принесу, — тут же подскочил монах.
«Выслуживается», — подумал Чжан Юшэнь и тут же устыдился этой мысли. Помогать женщине на сносях — долг любого порядочного человека. Только вот мужчинам не подобает оказывать внимание чужой жене, если муж рядом. Хотя монах — ему, наверное, можно. В народе ходило немало баек о похотливых монахах, но этот растрёпанный подозрений не вызывал. Говорят, чем моложе послушник, тем крепче блюдёт обеты.
— Твоя первая стража, — бросил Чжу Ян, разворачивая тряпку, в которой оказались две лепёшки и кусок вяленого мяса. — Монаха третьим поставим. Без надобности не буди.
— Господин, что же вы холодное? — всполошился торговец. — Сейчас вода закипит, будет суп…
— Некогда. Надо спать, пока время есть.
— А вы, молодой господин, вы-то уж дождитесь. Нам с Минсюэ на двоих много будет.
— Благодарю, — не стал отказываться Чжан Юшэнь. У него тоже были с собой лепёшки, но вчерашние, а мяса не было. Даже если в супе будут одни коренья, всё лучше, чем грызть пустой хлеб.
Вернулся монах, протянул женщине флягу с водой. На известие о том, что его очередь сторожить под утро, кивнул и снял с запястья намотанные в три ряда чётки. Отошёл на пару шагов, сел на землю, скрестив ноги. Чжан Юшэнь наблюдал, как сосредотачивается его лицо, пока пальцы отщёлкивают одну бусину за другой.
Чжу Ян доел свой ужин, расстелил одеяло возле повозки и улёгся спать. Чуть позже и монах, закончив медитировать, уснул рядом. Торговец с женой сидели, прижавшись друг к другу, и переговаривались шёпотом. Чжан Юшэнь старался не глядеть на них. Он прислушивался к шорохам из темноты и собственным ощущениям. Нечисть не подкрадывалась незаметно, её всегда можно было узнать по звуку или, наоборот, тишине, по внезапно налетевшему ветру или холоду. И она боялась огня. Между повозкой с защитными знаками и костром было самое безопасное место, потому Чжу Ян с монахом и легли там. И лошадь привязали рядом, накинув ей повязку на глаза, чтобы не пугалась.
Суп, сваренный торговцем, был жидким и без мяса, но горячим, а что ещё нужно после долгого дня. Поев, они сняли котелок с огня и устроили в наскоро выкопанной ямке — на дне ещё оставалась порция для монаха. Торговец с женой ушли спать в повозку, а Чжан Юшэнь подкинул в костёр ещё одно полено и снова обратился в слух.
Его стража выдалась спокойной. Чжан Юшэнь опасался, что после еды его начнёт клонить в сон, но стоило остаться одному — и в голову сразу полезли истории обо всех сгинувших в Медовой пустоши. Страх здорово бодрил. То и дело чудилось, что в темноте что-то шуршит или вздыхает. Один раз хрустнула ветка, и Чжан Юшэнь вскочил, готовый будить спутников. Но других звуков не последовало, а он ещё долго стоял, сжимая меч и напряжённо вглядываясь в темноту.
Когда стража подошла к концу, он подошёл к Чжу Яну и тихо позвал по имени. Трогать не стал — от наёмника за такое можно было и мечом в живот получить. Чжу Ян поднялся так быстро, словно и не спал вовсе, а Чжан Юшэнь улёгся на его место. Монах от их возни не проснулся, только наморщил лоб во сне и сжал лежащую на груди руку с чётками. Бусины чуть слышно прошуршали друг о друга.
Чжан Юшэню казалось, что только-только сомкнул глаза, когда удар по сапогу заставил его подскочить.
— Вставай, — бросил Чжу Ян, таким же пинком будя монаха. — Началось.
Чжан Юшэнь бросился к костру, схватил несколько заранее приготовленных факелов и сунул в огонь. По коже тянуло стылой дрожью, и стылость эта не имела ничего общего с ночной прохладой. Показалось, что и воздух изменился, и в медвяную сладость вплелись такие же сладкие нотки гниения.
— Ты знаешь, что это? — спросил монах, вытаскивая из костра занявшийся факел. В другой руке он держал деревянный посох, весь исписанный заклинаниями.
Чжу Ян, открыв полог повозки, убеждал торговца и его жену не высовываться, что бы ни происходило снаружи. Те не протестовали.
— Разве у тебя нет меча?
— Нет, конечно. Мы не боевой орден.
Ну прекрасно. Значит, он из тех, кто умеет лишь бормотать молитвы да жечь благовония. Никакой пользы.
— Зачем ты вообще сюда потащился?
— Так мне тоже в Чанмэнь надо, — бесхитростно отозвался монах. — Правда, я собирался идти в обход, как все ездят, но господин Хун жаловался, что ему все отказывали, и собирался уже ехать один с госпожой, без защиты. Вот я и подумал, что надо помочь чем могу. Это потом уже ему посчастливилось найти тот трактир и нанять вас.
Лучше бы торговец не обнадёживал их словами, что с ним монах! Любой нормальный человек решил бы, что их будет сопровождать один из братьев, умеющих сражаться с нечистью и посвятивших свою жизнь защите простых людей. Кем надо быть, чтобы нанять для защиты первого попавшегося монаха, не спросив, чему он обучен? Всё равно что нанимать охрану, не зная, есть ли у них оружие.
Темнота волновалась. В ней не было ничего живого, и всё же она шевелилась, становясь то гуще, то слабее. Чжан Юшэнь отвёл факел в сторону, чтобы не слепил. Над землёй что-то промелькнуло; он отдёрнул ногу и ткнул мечом в юркую тёмную змейку, скользнувшую по траве. Раздался тихий шипящий звук, и змейка растаяла, а цепочка выгравированных на мече знаков слабо блеснула. Как будто под лунным светом, вот только никакой луны на небе не было. Сладкий медвяный запах стал почти приторным. И гнилью тянуло всё сильнее.
Краем глаза Чжан Юшэнь увидел, как монах взмахнул факелом, а затем ткнул посохом в подступающую темноту. Та вздрогнула и отодвинулась, открывая куст в десятке шагов от людей. Ну хоть это хорошо. Не совсем бесполезный. Вокруг держащей факел ладони обвивались чётки, а губы монаха непрестанно шевелились, шепча молитвы. Чжан Юшэнь слышал, что самым просветлённым вообще не нужно было оружие — в особом состоянии духа они могли войти в любое гиблое место и выйти невредимыми. Но Сяо Янцзы был совсем молод, и надеяться на силу его молитв не приходилось. И всё же темнота не приближалась. Клубилась, тянула тонкие сгустки-щупальца теней, но каждый раз, наткнувшись на меч или посох, отступала. Это было почти не страшно. Как будто котёнок, играясь, тянул к людям лапку и тут же отдёргивал. Чжан Юшэня не покидало ощущение, что это либо подготовка к чему-то большему, либо отвлекающий манёвр, но делать было нечего. Только сдерживать темноту оружием и факелами, ждать рассвета и каждую минуту готовиться к тому, что нечисть нападёт по-настоящему. Из повозки не доносилось ни звука — торговец с женой затаились как мыши. Мог бы и помочь, подумал Чжан Юшэнь, даже если мечом сражаться не умеет — факел-то держать может. Трус.
Что-то холодное обожгло его ногу, словно струя ледяной воды. Чжан Юшэнь опустил факел — и узкое щупальце отпрянуло в темноту, выдернув кончик из его сапога.
— Твою мать! — Он едва сдержался, чтобы не ткнуть себя мечом в ногу. Говорили, если такое коснётся кожи — плоть начинает умирать, и спастись можно, только вырезав заражённый участок. А то и отрезав конечность целиком, если схватило как следует. Оно же не пролезло под штанину? Вроде нет. А что ж обожгло так…
Но времени думать об этом не было: тени снова тянулись к нему, и Чжан Юшэнь сосредоточился на том, чтобы отгонять их. Боль в ноге сменилась онемением. Это тоже не радовало, но, по крайней мере, на ногу можно было наступать. Чжан Юшэнь надеялся, что это хороший знак.
Когда край неба на востоке зарозовел, обещая приход рассвета, тени присмирели. Утянулись в заросли, лишь изредка высовываясь и снова исчезая, если взмахнуть факелом. Чжан Юшэнь прислушивался к онемению в ноге, со страхом гадая, пройдёт оно или нет. До города, где есть целители, почти два дня. Что там говорили, как быстро расползается ожог? Он не помнил. Монах наверняка знает, надо спросить у него.
Монах всё это время без устали размахивал посохом и факелом, так что Чжан Юшэнь переменил о нём мнение. Не бесполезен. Хотя лучше бы с ними был третий боец, конечно.
Подошёл Чжу Ян, бросил в костёр обгоревший факел.
— В порядке? — спросил он, глянув на спутников, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Отдохните немного и поедем. Не будем задерживаться.
Чжан Юшэнь кивнул. Он надеялся, что они преодолеют пустошь к завтрашнему вечеру, не задерживаясь на третью ночь. Первая прошла удивительно спокойно по сравнению с тем, что он помнил с прошлого раза.
Из повозки слышались приглушённые голоса: торговец убеждал в чём-то жену. Чжан Юшэнь вознёс краткую молитву, прося богов, чтобы женщина от страха не начала рожать раньше времени. Отряхнул одеяло, скомканное впопыхах, когда Чжу Ян поднял его ночью, уселся на него и, стянув сапог, закатал штанину. Он знал, что прикосновение тени не прошло бесследно, и всё же, увидев на коже бледное пятно, почувствовал разочарование — словно ему пообещали спасение и обманули.
Всегда хочется верить, что с тобой не случится ничего плохого.
— Позволь взглянуть.
Монах опустился на колени рядом с ним и протянул руку. Чжан Юшэнь подавил желание прикрыть пятно.
— Ерунда, — сказал он с деланой небрежностью. — Что-то задело.
— Да, ты прав, — кивнул монах. — Но всё же лучше свести. Такие метки долго не проходят. Я сейчас нанесу очищающие знаки, должно помочь.
Ему не придётся отрезать ногу? Хвала милостивой Гуаньинь! Обрадованный, Чжан Юшэнь наблюдал, как монах раскидывает угли с края костра. Он не шутил, что ли? Это пятно действительно можно свести какими-то молитвами или заклинаниями? А Чжан Юшэнь-то уже успел перепугаться. Хорошо, что не выдал себя. Не пришлось краснеть от стыда.
Вернувшись, монах начертил остывшим угольком несколько смазанных знаков вокруг пятна, бормоча себе под нос молитвы. Потом осторожно опустил штанину, стараясь не размазать надписи.
— Если к утру не станет лучше, скажи.
— Спасибо.
Онемение вроде как стало послабее. Или это казалось после того, как уголь царапал кожу? Чжан Юшэнь решил не думать слишком много. Устроился на одеяле, подтянул повыше куртку и заснул.
Короткого сна, конечно, не хватило, и Чжан Юшэнь дремал на своём месте между тюков, то и дело вздрагивая и хватаясь за верёвку, когда вдруг казалось, что он падает. Завидовал монаху: тот наверняка сладко спал в повозке. Чжу Ян сидел в седле ровно, словно всю ночь отдыхал, а не отмахивался от наползающих теней. Ему досталось меньше всего сна, а по виду и не скажешь. Вот каким Чжан Юшэнь хотел стать… и станет когда-нибудь, ведь Чжу Ян лет на десять его старше, если не больше. У Чжан Юшэня ещё всё впереди.
В обрывочной дрёме он видел всё ту же пустошь, холмы и дорогу, стелющуюся из-под колёс, и, просыпаясь, не был уверен, сон это или явь. Когда повозка остановилась, он не сразу сообразил, что изменилось.
— …не надо тратить воду, — донёсся до него бодрый голос торговца. — И кусты на костёр порубим.
— Не стоит пить эту воду, — отозвался Чжу Ян.
— Думаете, отравлена? Выглядит свежей.
— Ваше дело. Жену только не поите.
Господин Хун замолчал. Чжан Юшэнь спрыгнул на землю, присел несколько раз, разминая ноги. Огляделся. Они остановились у небольшого озерца, почти скрытого за особенно высокими кустами желтоцвета. Пить из такого, да ещё в Медовой пустоши… Удивительно, что господин Хун дожил до своих лет.
Сухих веток не нашлось, пришлось рубить желтоцвет. На всякий случай Чжан Юшэнь обернул ладони куском ткани, который носил с собой, чтобы при необходимости перевязать раны. Когда он набрал достаточно хвороста, монах уже разжёг огонь и втыкал в землю рогатины для котелка.
Жена торговца сидела на краю повозки, обхватив руками живот. Под глазами у неё залегли тени, лицо выглядело усталым. Удалось ли ей ночью поспать? Было жаль её — такую напуганную, вынужденную в последние дни перед родами трястись в повозке через эти гиблые места, куда даже мужчины предпочитали не соваться. Всё из-за суеверного дурака-мужа. Если так верит в проклятия, мог бы и пораньше вернуться домой, а не тянуть до последнего.
Как и вечером, торговец поделился едой с Чжан Юшэнем и монахом, не слушая возражений. Впрочем, Чжан Юшэнь особо и не возражал. Кто отказывается от дармовой еды? Разве что Чжу Ян, который даже свои припасы ел не со всеми, а сидя поодаль. Чжан Юшэнь не решался к нему подходить. Он помнил, что наёмник отправился с ними за слишком низкую плату, потому что пожалел его, и наверняка не испытывает к нему тёплых чувств. Навязываться было невежливо.
Поев, снова отправились в путь. Сонливость прошла, и Чжан Юшэнь опять разглядывал убегающую вдаль пустошь. Днём она казалась совсем не опасной. Над зарослями желтоцвета стелилась лёгкая дымка, словно туман поутру. Или дым от костра. Запах дыма Чжан Юшэнь действительно ощущал. Странно, вроде от костра на него не тянуло, когда они останавливались. Надо будет проветрить одежду, когда приедут в город, чтобы не воняла. Он поднёс к носу рукав — да вроде не от него… Может, он наступил на выпавший из костра уголёк и подпалил сапог?
Внезапно он понял, словно кто-то на ухо шепнул, и чуть не свалился с повозки. Вскочил на ноги, подтянулся, выглядывая через крышу. Сомнений не было — впереди бушевал пожар. Дым над холмами был тёмным, совсем не похожим на туман, а далеко впереди сгущался так, что уже ничего было не разобрать. Даже языки пламени мелькали, если приглядеться. И этот пожар надвигался прямо на них! Вернее, они сами ехали в него.
— Стой! — крикнул он торговцу, но тот лишь вздрогнул и подхлестнул лошадь. — Куда ты едешь?!
— Что ты видишь? — перебил его Чжу Ян. Он заметно нервничал, но почему-то не пытался остановить повозку.
— Пожар движется в нашу сторону. Если не свернём, нам конец. Можем попытаться обогнуть его по холмам, но я не уверен, что мы успеем отъехать достаточно далеко.
— Ясно, — кивнул Чжу Ян.
— Так останови его! — Чжан Юшэнь указал на торговца, который словно не слышал их разговор. — Он, похоже, не понимает, с какой скоростью идёт огонь.
— А ты понимаешь?
— Я однажды видел лесной пожар. — От одних воспоминаний по коже бежали мурашки. — Мы тогда не сразу поняли, что горит, но повезло, что это было позади, а мы уже почти выехали из леса. И то, если бы был попутный ветер, могли и не успеть.
— Я так и понял, что ты знаешь про пожар. Потому что я вообще не вижу огня. Зато слышу конницу.
— Какую конницу? — не понял Чжан Юшэнь.
— Вражескую, наверное. Когда не знаешь, чья армия на тебя движется, лучше с ней не встречаться.
— Но там же нет армии. Там дым.
— Для тебя — дым.
Чжан Юшэнь хотел было сказать, что Чжу Ян говорит какую-то ерунду, но остановился. Задумался.
— Хочешь сказать, — осторожно начал он, — что мы с тобой видим и слышим разное? А на самом деле… ничего нет?
— Может, нет. Может, есть, но что-то совсем другое. Не знаю. — Чжу Ян покосился на торговца, подгоняющего лошадь. — Господин Хун, осторожнее. Если повозка налетит на камень и перевернётся, мы тут застрянем.
— Минсюэ рожает, — отозвался тот, судорожно стискивая вожжи. — Я не могу не торопиться!
Чжу Ян оглянулся на Чжан Юшэня. Тот покачал головой: из повозки не доносилось ни стонов, ни других звуков, которые могла бы издавать рожающая женщина. Да и монах бы их предупредил.
— Господин Хун, — позвал он, — откуда вы знаете, что ваша супруга рожает?
— Я… — торговец растерянно замолчал. — Слышал?
— Так случилось, что мы все сегодня слышим и видим то, чего нет на самом деле, — сказал Чжу Ян. — Окликните супругу, она вам ответит.
Торговец явно сомневался, но Чжу Ян говорил уверенно, и из всех он был самым опытным. А господин Хун всё же был благоразумен, если не считать идеи тащить через пустошь беременную жену.
— Минсюэ! — позвал он, повернув голову. — Минсюэ! Как ты?
— Хорошо, — донёсся до них приглушённый женский голос. — Даже не мутит.
— У тебя же не началось… ну, ты знаешь?
— Нет, всё хорошо. Не волнуйся, дорогой. Мы успеем.
Только тут господин Хун перевёл дыхание, и его руки, держащие вожжи, расслабились.
— Чертовщина какая-то, — пожаловался он. — Я же был уверен…
— Да, в этом всё дело. Если вдруг услышите или подумаете о чем-то ещё тревожащем, сразу скажите нам. Ты тоже, — обернулся Чжу Ян к Чжан Юшэню, и тот кивнул. Запах гари всё ещё ощущался, но не так сильно, как раньше. На горизонт он больше не смотрел.
На ночлег они встали уже в сумерках. По словам Чжу Яна, большую часть пути они уже преодолели, и если завтра ничто не помешает, то к вечеру доберутся до города. Даже если последние пару часов будут ехать в сумерках — это ничего. Чем ближе к краю, тем пустошь безопаснее.
Стоянку разбили прямо на дороге, не сворачивая. Вряд ли они помешали бы кому-то проехать.
— Не доверяйте всему, что слышите и видите, — наставлял Чжу Ян. — Если заметите что-то опасное, чего не было прошлой ночью, — спросите у другого, не кажется ли. Лучше, если мы будем вслух говорить всё, что хотим сделать.
— У тебя так уже было, — догадался Чжан Юшэнь. Тогда, днём, Чжу Ян не удивился ни своей коннице, ни его пожару.
— Да. Когда мы проходили здесь в прошлом году. Кто-то слышал голоса родных, зовущие вглубь пустоши, кто-то зов о помощи. Хорошо, что хватило ума не идти за ними.
— А у тебя? — подал голос монах. — Господин Хун сказал, что ты тоже бывал в Пустоши.
— У нас один парень сошёл с ума. Сперва кричал, что мы его специально заманили с собой, чтобы убить, а потом кинулся с топором. Ну мы тогда… — Чжан Юшэнь замолчал. Он до сих пор чувствовал лёгкое отвращение от этих воспоминаний. И страх, потому что безумное, перекошенное от ярости лицо и занесённый топор долго снились ему в кошмарах. — Мы его связали и положили к костру. Но потом костёр почти угас, и тени… добрались до него, в общем.
Те крики ему тоже снились, ещё дольше. Страшный вой пожираемого заживо человека. Когда тени отогнали, несчастный парень выглядел так, словно его растворяли в кислоте. Старший из каравана, с которым шёл тогда Чжан Юшэнь, сам отрубил бедняге голову. Чжан Юшэнь трусливо радовался, что не пришлось ему. Он бы не смог.
— Лучше один, чем все, — без особого сочувствия отозвался Чжу Ян. — Господин Хун, не выходите из повозки. В ней безопасно, как мы уже убедились.
Монах опустил глаза, но было видно, что он доволен оценкой его умений. Хотя Чжан Юшэнь не видел, что тут такого особенного. Да, заклинания, нанесённые рукой священнослужителей, были сильнее, чем нарисованные простыми людьми, но суть-то одна: взял и написал, ничего от себя не придумывая. Писать каждый умеет.
Хотя нога, которую обожгло тенью, уже почти не немела. И след уменьшился, Чжан Юшэнь несколько раз смотрел. Надо будет ещё раз поблагодарить, когда доедут до города.
— Что, если всем спрятаться в повозке? — робко предложила госпожа Хун. — Переждём ночь.
— Боюсь, так не получится, — ответил монах. — Заклинания действуют, потому что нечисть чувствует рядом более доступную жертву… простите. Это звучит некрасиво, я знаю. Но если мы все спрячемся в повозке, защиты не хватит.
Чжан Юшэня изрядно посмешило, как монах говорил про них — словно про коз, привязанных возле тигриного логова, чтобы выманить зверя и не дать ему отвлечься на охотников. То есть отвлекали они как раз охотника, но суть оставалась той же. Не то чтобы он был против. Просто… смешно.
Этой ночью тени пришли позже, когда уже почти совсем стемнело. Накатили разом со всех сторон, словно волны прибоя, мягко стелясь по земле. Чжан Юшэнь даже обрадовался: ожидание изматывало сильнее самого боя. Теперь он тщательно следил за тем, чтобы не подпускать к себе тонкие щупальца, сотканные из темноты. Они то и дело пытались подползти, но трава на дороге была ещё более скудная, чем вокруг, и спрятаться у теней не получалось.
Постепенно сражение стало напоминать долгие часы тренировок — такие же однообразные движения раз за разом. Ткнуть факелом, повернуться, взмахнуть мечом, снова повернуться, шагнуть в сторону, снова факел, снова меч… Не теряя бдительности, но и не слишком напрягаясь. Пустошь была к ним милостива, как сытый кот к мышам: припугнула, чтобы знали своё место, но всерьёз нападать не стала. Живите, пока позволено.
Успокоенный мнимой простотой боя, Чжан Юшэнь не сразу заметил неладное. Вернее было бы сказать: сперва заметил, но не понял. После заметил снова и отмахнулся, досадуя, что всякая ерунда лезет в голову. А потом присмотрелся внимательнее, и вот тут догадка стала подозрением и больше уже не отпускала.
Чжан Юшэнь не хотел верить, но глаза не обманывали: каждый раз, когда Чжу Ян или монах отбивали очередную атаку теней, они отодвигались от него, Чжан Юшэня. И тени, подползающие с его стороны, отгоняли вполсилы, словно лишь для вида. Позволяли им медленно, незаметно окружать Чжан Юшэня. Чтобы в нужный момент отступить в сторону и…
Монах не то случайно проболтался накануне вечером, не то подал Чжу Яну идею, как уцелеть самим, пожертвовав товарищем. И выбор они сделали верный: от монаха зависит безопасность торговца и его жены, прячущихся в повозке, а Чжу Ян среди них самый опытный и умелый воин. Если они застрянут в пустоши ещё на день, то справятся вдвоём. Можно и рискнуть, пожертвовав неопытным спутником, чтобы этой ночью точно остаться в живых. Ну и разделить между собой плату, обещанную торговцем. На двоих-то выйдет весомее, чем на троих.
Вот теперь поднялась обида: вчера он думал, что монах считает приманкой их всех, а оказалось — только его. А ведь притворялся, беспокоился, лечил ногу. Молитвы бормотал. Все они лицемеры, эти святоши.
Чжан Юшэнь не подал вида, что разгадал их план. Отбивался от теней, как и прежде, но теперь вдвойне внимательно следил за тем, что творится по сторонам — там, где прежде полагался на спутников. За самими спутниками тоже приглядывал. С них сталось бы толкнуть его навстречу теням, если поймут, что он их раскусил. До утра оставалось немного, благодарение богам за короткие летние ночи, но и нечисть, как известно, набирает силу перед рассветом.
…Монах оступился так естественно, что если бы Чжан Юшэнь не знал правду — поверил бы. Легко потерять равновесие, когда стелющиеся по земле тени обтекают тебя с обеих сторон, так, что не знаешь, какая нападёт первой, и приходится отступать спиной, не сводя с них взгляда. Монах задел ногой камень, взмахнул посохом, едва не упав — в шаге от подкравшихся теней подняться ему бы уже не удалось, — и замер, балансируя на одной ноге. Тени, почуяв слабость противника, сгустились и разлились по траве, отрезая ему путь к отступлению. Лицо у монаха стало растерянным, словно он не понимал, как выбраться из опасной ситуации. На это и был расчёт: любой на месте Чжан Юшэня постарался бы помочь товарищу. И угодил бы в прямо в объятия теней, стоило монаху перестать притворяться и отпрыгнуть в сторону. Ещё и посохом бы добавил для верности. Чтобы дурак точно не спасся.
Чжан Юшэню достаточно было сделать вид, что он ничего не заметил, и, возможно, монах попался бы в собственную ловушку. Или не попался бы — вряд ли он рисковал всерьёз. Но Чжан Юшэнь слишком хорошо помнил вопли парня, сожранного тенями, и вперёд его толкнула не доброта, а безотчётный страх услышать их вновь. Он не выдержал бы. Что угодно, только не это.
Он дёрнул монаха себе за спину, замахал мечом и факелом, отгоняя тени. Они отступили — впереди, а по бокам сошлись ещё гуще. Не оборачиваясь, Чжан Юшэнь шагнул назад и снова отмахнулся от наступающей темноты. И ещё раз. Слишком медленно. Тени уже были позади, а спину никто не прикрывал. Всё вышло так, как задумали монах с Чжу Яном. А он повёлся, дурак.
Неужели всё так и закончится? В Медовой пустоши, в дне пути от людского жилья, даже без погребения — никто не станет рыть могилу, теряя драгоценное время. Никто не узнает. Как глупо. Другие погибали в бою, защищаю людей, ради чего-то. Оставив после себя память. А он просто выбрал не тех спутников. И людям ничем не запомнился, и сгинет без следа. Зачем он только согласился на предложение господина Хуна? Денег захотел. Посидел бы ещё день в том трактире, не подох бы с голода. Да что уж теперь. Можно больше не сопротивляться, бесполезно. Говорят, перед смертью на небо не насмотреться, а ему что до смерти осталось — никакого неба, один только страх. Чем дольше, тем мучительнее. Лучше уж сразу…
Чжу Ян сзади что-то кричал — наверняка не ему, монаху. Чжан Юшэнь не разобрал что. Может, приказывал отойти подальше. Тени клубились уже у самых ног, ещё немного — и меч с факелом станут им не страшны. Да и руки от усталости налились тяжестью, того и гляди выронят оружие…
Удар по затылку принёс не боль — на миг Чжан Юшэнь перестал ощущать себя и, падая, успел лишь удивиться: зачем, он бы и сам… Потом в ушах громыхнуло, перед глазами вспыхнул жаркий свет, и ничего не стало.
Он очнулся, лёжа на холодной земле. Именно холод стал первым, что Чжан Юшэнь почувствовал и осознал; следом — что он лежит. Что уже светло, что рядом кто-то разговаривает. Что он жив. Он попытался поднять голову, и тут же на плечи надавили:
— Подожди, не вставай.
Он лежал головой на коленях монаха. Чжу Ян ходил рядом; Чжан Юшэнь скосил глаза, чтобы увидеть его.
— Ты не заметил, что поддался пустоши, или решил, что сам справишься?
Сухой тон явно намекал на последнее. Чжан Юшэнь облизнул пересохшие губы.
— Я… был уверен, что ты специально это придумал. Чтобы я поверил, что мне только кажется. А вы сговорились меня убить.
Он был так уверен в этом ночью — а теперь эта уверенность растворялась под лучами рассвета. Почему он так легко поверил, что спутники замышляют отдать его теням? Почему это вообще пришло ему в голову? И ведь казалось, что сам догадался, а не пустошь навеяла. Хотя знал, видел, что она делает с разумом.
— Но спас меня, — заметил монах.
Лежать было очень удобно, но Чжан Юшэнь всё же пересилил себя и поднялся.
— Не ради тебя. Я бы не смог смотреть, как они тебя пожирают.
— Если так судить, не всё ли мы делаем для себя? — Монах тоже поднялся, отряхивая рясу. — Спасибо.
Чжан Юшэнь кивнул, потирая голову. Здорово же его приложило. Даже почудилось… а, нет, не почудилось. Глиняных сосудов на поясе Чжу Яна больше не было. Израсходовал, чтобы рассеять тени сразу со всех сторон.
— Чем это ты меня?
— Поленом, — невозмутимо ответил Чжу Ян. — Я кричал пригнуться, ты не слышал.
— Спасибо.
— Выезжаем. Если не будем задерживаться, к вечеру доберемся до Чанмэня.
Монах настоял на том, чтобы хотя бы половину дневного пути Чжан Юшэнь проделал в повозке. Сам устроился рядом с господином Хуном и, насколько слышал Чжан Юшэнь, тут же принялся болтать с ним о чём-то. Слов было не разобрать.
Чжан Юшэнь воспользовался случаем, чтобы поспать, попросив госпожу Хун разбудить его при необходимости. Она кивнула и тоже прикрыла глаза. Так и ехали. Заснуть не удалось, но, по крайней мере, он подремал. Через несколько часов, когда пришлось остановиться по просьбе госпожи Хун, Чжан Юшэнь вновь пересел на своё место на задах повозки, а монах вернулся внутрь. Задерживаться, чтобы приготовить еду, не стали, обошлись остатками хлеба и вяленого мяса. Господин Хун торопил лошадь. Всем хотелось быстрее вырваться из Медовой пустоши.
Когда солнце опустилось к горизонту, пустошь начала меняться. Медовый запах перестал быть навязчивым, остался лишь лёгкий аромат, как от обычных цветов. От дороги в сторону ответвилась ещё одна, едва заметная. Скоро и желтоцвета стало меньше, появились сурепка, цикорий и полынь. Сразу стало легче дышать. Даже лошадь оживилась и быстрее зацокала копытами. Наконец вместо разнотравья вдоль дороги побежали поля, появились первые бедные хижины, потянуло дымом. Половина домов была заброшена — видимо, мало кто хотел селиться со стороны пустоши. Остались самые бедные или отчаянные.
Когда по обе стороны дороги замелькали уже вполне приличные дома и появились спешащие по своим делам люди, повозка вдруг остановилась. Чжан Юшэнь выглянул: Чжу Ян развернул свою лошадь, перегораживая путь рыжей.
— Мы доехали до Чанмэня, — сказал он. — Расчёт.
— Да что же так, посреди дороги? — изумился торговец. — Доедем до дома, там и рассчитаемся.
— Уговор был — до города. Отдайте плату и разойдёмся.
— Да неудобно же… — начал было господин Хун, но стушевался под взглядом Чжу Яна и полез в кошель. — А молодые господа ведь не бросят нас сейчас? Мой дом в хорошем округе, там и трактиры рядом, и лавки, и переночевать есть где. Что вам на окраине делать?
— Не советую, — бросил Чжу Ян.
Но Чжан Юшэню было неловко отказывать, да и в словах торговца был резон: зачем брести через весь город, если можно доехать? Что за вожжа попала под хвост Чжу Яну, он не знал, да и не его это дело.
— Я доеду.
Чжу Ян пожал плечами, забрал свои полтора ляна (Чжан Юшэнь ждал, что тот захочет взять большую часть — он имел на неё право как старший, да ещё и спас Чжан Юшэню жизнь, но нет — разделил поровну) и развернул лошадь. Чжан Юшэнь проследил, как он скрывается на узкой улочке между домами. Почему-то было немного обидно: он не рассчитывал на дружбу, но хотя бы кивнул на прощание, что ли.
Усадьба господина Хуна располагалась на одной из тихих улочек рядом с центром Чанмэня. И была весьма зажиточной, судя по кованым воротам. «Ну и жлобяра», — хмыкнул про себя Чжан Юшэнь, вспомнив, как торговался господин Хун в трактире. Мог бы заплатить тем наёмникам по приезде, если с собой не было.
Едва повозка подъехала к воротам, те распахнулись, и навстречу выбежали слуги. Проводили повозку на двор, лошадь распрягли и увели куда-то. Молодая служанка помогла госпоже Хун спуститься на землю. Та благодарно кивнула Чжан Юшэню и монаху и ушла в дом. Наконец господин Хун и сам подошёл к ним, доставая кошель.
— Спасибо за работу, — благодушно сказал он, отсчитывая связки монет. — Всего вам хорошего. Понадобятся ткани — заходите в мою лавку, под вывеской с тремя цаплями.
Чжан Юшэнь протянул руку за деньгами, но даже без пересчёта было видно, что в ладонь упала едва ли половина обещанного.
— Это не всё, господин Хун.
— Разве? — Лицо того мигом утратило благодушное выражение. — А расходы ты не считал? Думаешь, еда, которой вас кормили, дёшево стоила? Ей ещё надо было найти место в повозке! А дрова?
— Но вы же сами приглашали…
— Из вежливости! Если не хотели платить, могли отказаться!
Этот ублюдок хотел обмануть его! Чжан Юшэнь шагнул вперёд, положив ладонь на рукоять меча, но господин Хун шустро отступил в сторону, а из-за его спины показались двое рослых слуг.
— Только попробуй напасть на меня в моём доме! Вмиг отправишься в тюрьму!
— Господин Хун, это нечестно, — подал голос монах. Чжан Юшэнь успел забыть про него, и от понимания, что тот видел, как его облапошили, злость стала ещё острее. — Вы не говорили, что возьмёте деньги за еду. Так не делают.
— А ты вообще молчи, — огрызнулся торговец. — И доехал в повозке, и поел задарма. Катитесь отсюда, пока пинками не выкинули.
— Ну ты и тварь, — прошипел Чжан Юшэнь, понимая, что ничего не сможет сделать. Слуги запросто намнут ему бока, а если достать меч — и в самом деле легко угодить в тюрьму. Господина Хуна здесь знают лучше, чем какого-то наёмника. Прав был Чжу Ян, когда потребовал расчёт на дороге. Надо было слушать. — Чтоб тебе и твоим детям до конца жизни ни удачи, ни здоровья не было!
— Выгоните их! — рявкнул господин Хун.
Слуги подались было вперёд, но монах схватил Чжан Юшэня за рукав и потащил прочь со двора. К стыду своему, Чжан Юшэнь даже не сопротивлялся. Лучшее, что он мог сделать, — остаться с полупустыми карманами, но целым лицом. И растоптанной гордостью.
Гнаться за ними не стали. Через пару домов монах остановился и отпустил его.
— Прости, — сказал он, проведя рукой по смятому рукаву, чтобы разгладить его. — Их было больше.
— Конечно, — с ненавистью отозвался Чжан Юшэнь, — этот ублюдок знал, за кого прятаться. Чтоб он сдох! И всё его семейство вышвырнули на улицу.
— Зря ты так, — серьёзно сказал монах. — Про семью. Не надо желать им зла. Они же ни в чём не провинились.
— Да что ты? Может, кто-то из них захочет доплатить мне денег?
Монах только вздохнул. Вероятно, тоже понимал, что надеяться на семью господина Хуна не стоит.
— А тебе-то он хоть заплатил? Или ты так, по доброте душевной ему помогал?
Монах неловко улыбнулся и пожал плечами:
— Я всё равно направлялся в Чанмэнь. А он просил о помощи, так что… Он прав, я доехал в повозке, да ещё и путь сократил, так что грех жаловаться.
От мысли, что торговец обманул не только его, Чжан Юшэню сразу стало легче. Хотя бы не один он такой дурак. Монах ещё хуже — рисковал собой, считай, ни за что.
— Ты сюда к кому-то приехал?
— Я? Нет. — Чжан Юшэнь коснулся меча. — Хотел осмотреться тут пару дней, а потом наняться сопровождать какой-нибудь караван на север. Или в охрану. Я слышал, здесь больше шансов найти работу.
Только вот он рассчитывал провести эту пару дней на хорошем постоялом дворе и ещё отложить денег про запас, а теперь придётся экономить, чтобы не оказаться на мели, если сразу найти работу не удастся.
— Я иду в храм святой Юэ Лао, он здесь недалеко. Если хочешь, пойдём вместе. Там можно переночевать. И я спрошу, не собирается ли кто-то из прихожан в паломничество. Богатые часто нанимают охрану. Святая Юэ Лао покровительствует путникам; даже если паломников не окажется, могут прийти за благословением в обычной поездке.
А это звучало уже совсем хорошо. Если, конечно, ночлег при храме окажется не слишком убогим. И сопровождать паломников куда лучше, чем торговые караваны с кучей народа и скота, а если сильно не повезёт — ещё и рабами. С юга их гнали без всякой жалости, заботясь лишь о том, чтобы не померли в дороге, и смотреть на это было тяжело.
Но в любом случае Чжан Юшэнь был рад, что можно с чего-то начать. Остановиться при храме, а потом, если захочется, не торопясь искать постоялый двор или гостиницу. Не торопиться успеть до темноты, не хвататься за первое, что попадётся. Вот ведь забавно получилось: в начале поездки через Медовую пустошь Чжан Юшэнь злился, что с ними монах из какого-то обычного монастыря, не из тех, кто обучен сражаться с нечистью, а получилось, что с монахом-то как раз ему и повезло. Ещё неизвестно, предложил бы другой помощь или ушёл ещё раньше, чем случилась стычка с господином Хуном.
— Согласен, — сказал он. — Идём.
Монах — брат Сяо, надо уже начать думать о нём по имени, а то в храме одни монахи вокруг и будут — просиял, словно Чжан Юшэнь сделал ему большое одолжение своим согласием, и пошёл вперёд по улице, стуча деревянными сандалиями о камни. Чжан Юшэнь последовал за ним. Если брат Сяо действительно найдёт ему не только ночлег, но и работу, Чжан Юшэнь, пожалуй, поднесёт дары этой святой Юэ Лао и больше не будет пренебрежительно думать о её последователях, да и обо всех монахах вообще. Может, и дальше продолжит так же везти.