Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

I.

Вспышка магического огня – красная, яростная, звенящая в воздухе – проносится мимо Гарри.

Торф, грязь и опавшие листья – мокрые от непрекращающегося дождя. Удержаться на ногах все сложнее. Уклоняться тем более. Он фыркает, скользит, огибая ствол дерева, перепрыгивает через другое поваленное дерево, пока еще одно заклинание с шипением несется ему в спину.

Одежда промокла, волосы лезут в лицо, Гарри Поттер бежит. Ботинки и джинсы в грязи, лицо, наверное, тоже; он мечтает о теплом душе, пока холод проникает в кости, несмотря на жар в ногах и легких. Он просто должен двигаться еще немного быстрее, немного дальше. Просто добраться до поляны, которая уже виднеется впереди.

Интуиция и рефлексы прожитых лет – детства, юношества – не дают ему свалиться с отвесной скалы по ту сторону лесополосы. Обрыв. Гребаный обрыв.

Гарри скользит. Падает на спину и цепляется ногтями за мокрую землю, пытаясь хоть немного замедлиться. Чувствует, как лесная труха забивается под одежду. Чувствует, как камень режет ладонь, когда он впивается в него; наконец останавливается, свесив ноги через край в чернеющее ничто.

Позади раздается хлопок аппарации.

Гарри хмыкает и закидывает голову назад. Не подозревая (или, скорее, не заботясь) о грязи и гнили, застрявших в спутанной копне волос.

– Гарри Поттер, – доносится тихое свистящее шипение, которое он слышал во сне, в кошмарах, наяву в течение многих лет.

Медленно и осторожно Гарри переворачивается и встает на четвереньки. Он не двигается, отрывистое дыхание туманной дымкой зависает перед лицом, его преследователь ждет. Гарри не сомневается: ему даруют передышку. Момент, чтобы сориентироваться, пока сердце стучит в ушах, а кровь поет.

– Кажется, я наконец поймал тебя.

Гарри прыскает от смеха и поднимает голову, чтобы взглянуть на мужчину, стоящего на краю леса.

Он выглядит нетронутым стихией, но Гарри знает лучше. Видит все эти маленькие говорящие детали: распахнутая мантия, черная как смоль; грязь на сапогах; слабый румянец на щеках, костяшки пальцев, сжимающие выцветшую добела палочку. Волдеморт смотрит на него красными глазами, едва дыша, и выглядит полностью вымотанным погоней.

Гарри откидывается назад, садясь на корточки и уперев руки в колени; он улыбается, в его улыбке нет ни капли доброты. Волдеморт с силой стискивает палочку в руках.

– Не смей, – шипит он.

Гарри щелкает языком.

– Прости, Том, – говорит он. – Может, в следующий раз повезет больше.

И затем отталкивается с края обрыва.

***

Когда Гарри был совсем маленьким, он очень рано научился быстро бегать.

Тебе приходится быстро учиться, когда рядом нет никого, кто держал бы за руку и показал, как устроен этот мир. Когда есть только ты, в не по размеру больших обносках, с разбитым лицом и сворой хулиганов за спиной. Когда есть только ты, свернувшийся калачиком в детской кроватке, один под какой-то лестницей.

Гарри научился очень быстро, очень рано.

Поэтому, когда пришло время, и он, держа в руках хрустальный шар, посмотрел лорду Волдеморту в глаза, он знал, что делать.

***

Это начинается не в ту ночь, когда умерли его родители. Не в подземелье, окруженном огнем, с камнем, горящим в кармане. Не в комнате с девочкой, дневником и змеей. И даже не на кладбище, рядом с только что умершим другом.

Это начинается в кабинете директора, с холодным потом по коже, с отчаянным криком все еще звенящим в комнате, с Альбусом Дамблдором, отводящим от него взгляд. С раскалывающейся от боли головой и накатывающим страхом от вида чужой смерти перед глазами (он чувствовал ее, он наслаждался), с такой глубокой ненавистью, что она почти ломает его.

– Скажите мне, что со мной происходит? – снова спрашивает Гарри, задыхаясь и дрожа. – Я не могу… Я не хочу это чувствовать.

И это (это скромное признание), кажется, заставляет директора задуматься. Где-то позади Гарри открывается дверь, но Дамблдор поднимает руку, задерживая посетителей. Останавливая их.

Затем Дамблдор с большой осторожностью садится, кладет руки на стол, наклоняет голову и смотрит на Гарри поверх очков. Встречается с ним взглядом. Удерживает взгляд.

– Мой мальчик, – говорит он. – Что ты имеешь в виду?

***

Источник неприятностей. Так Дурсли всегда говорили о нем. От мальчика одни неприятности.

Гарри не хотел им верить. Не считал, что он доставляет им неприятности, по крайней мере, не большую часть времени, но все равно всегда оказывался в чулане.

Неприятности, казалось, следовали за ним до самого Хогвартса. Он помнит, как попадал в неприятности, вызывал неприятности, и на первом году обучения был даже один особо запоминающийся момент, когда Снейп посмотрел на него свысока и назвал неприятностью.

Возможно, думает Гарри, он и есть самая настоящая неприятность.

Возможно, думает он, в этом причина, по которой они всегда находят его.

***

Дамблдор больше не сидит. Он стоит перед столом, сложив руки перед собой, и задумчиво смотрит на Гарри. Тени только сильнее выделяют морщины на его озабоченном лице.

Гарри все еще дрожит. Он больше не мерзнет, не с одеялом на плечах, которое Дамблдор призвал для него. Не с полупустой чашкой чая в руках. Но его все еще трясет, глаза горят, и он не понимает этой ненависти, клокочущей у него в груди. Она не его. Он не хочет ее.

– Скажи мне еще раз, Гарри, что именно тебя беспокоит? – говорит Дамблдор мягко и уговаривающе, Гарри облизывает губы.

– Я… я не знаю, как это объяснить, сэр, – говорит Гарри. – Я просто… я ненавижу всё вокруг. Я ненавижу… я ненавижу себя.

И это, пожалуй, самое тревожное. Потому что, хотя Гарри и чувствовал себя всегда не очень, это никогда не было таким по-настоящему и болезненно всепоглощающим. Это чувство осело за его коренными зубами. Оно вползает в него, как нечто черное, нечто живое, и ждет, чтобы поглотить его.

Дамблдор еще немного наблюдает за ним, затем поднимает руку, чтобы погладить бороду, и Гарри в оцепенении следит за его движением.

– А ты обычно ненавидишь себя, Гарри?

Гарри хочет сказать «нет». Ложь вертится у него на языке, но он никак не может выплюнуть ее. Грудь сдавливает.

Вместо этого он опускает глаза, пожимает плечами и говорит:

– Не так сильно.

Дамблдор охает. Ужасный печальный звук, который заставляет Гарри взглянуть в лицо своему профессору, чтобы увидеть нечто глубоко раненое. Это тоже причиняет ему боль.

– Мой мальчик, – Дамблдор вздыхает и присаживается перед ним на корточки, его руки накрывают руки Гарри, прижатые к чашке, прежде чем тот успевает возразить. – Мне очень жаль.

Его глаза снова горят, и Гарри мужественно пытается сморгнуть назойливое ощущение.

– Это не ваша вина, сэр.

– Нет, не совсем, – кивает Дамблдор. – Но в любом случае вина лежит на моих старых плечах.

Гарри открывает рот, чтобы возразить, но Дамблдор поднимает руку.

– Помолчи, Гарри. И послушай.

И Гарри слушает.

***

Чтобы сотворить ненависть не нужно многого. Немного пренебрежения тут. Немного боли там. Страх. Одиночество.

Совсем чуть-чуть, совсем немного, и сердце превращается в лед.

***

– Много лет назад по этим коридорам ходил молодой человек очень похожий на тебя. Очень похожий на тебя во многом.

Дамблдор все еще стоит на коленях. Все еще держит руки Гарри в своих.

Гарри дергается.

– Мне кажется, я уже слышал это, профессор.

Дамблдор улыбается.

– Да, я полагаю, так оно и есть, не правда ли? Том Риддл был блестящим молодым человеком. Его потенциал был безграничен. Бесконечен. Он мог творить великие дела. Он творил великие дела.

В конце концов, Тот-Кого-Нельзя-Называть, творил великие дела – ужасные, но великие.

Прошло много лет, но слова Олливандера все еще звучат в голове Гарри Поттера. Ужасные, но великие.

– Хоть я и не хочу утомлять тебя историей, которую ты уже слышал, Гарри, я все же считаю важным… признаться тебе кое в чем, – продолжает Дамблдор, и Гарри недоуменно смотрит на него, кивает и получает в награду теплую улыбку. – Видишь ли, Гарри, Том Риддл был так похож на тебя… сильный, целеустремленный, блестящий…

Гарри фыркает и тут же упрекает себя, когда на лице Дамблдора появляется нечто похожее на чувство вины.

– Ты блестящий молодой человек, Гарри. Возможно, не такой, как твоя подруга мисс Грейнджер, но блестящий во всем, что действительно имеет значение… Мужество, доброта и невозможная, удивительная и великая способность прощать. – Дамблдор говорит так, будто это может быть правдой, и Гарри… Гарри хочется верить ему. – Но, похоже, ты, как и Том, хранишь в себе много боли.

– Вы говорите так, будто Волдеморт все еще может чувствовать нечто подобное. Что он хоть что-то чувствует… Что он чувствует это… – голос Гарри срывается, когда он понимает, как близок к тому, чтобы закричать; он облизывает губы и закрывает глаза. – Что он чувствует это одиночество.

– Ох, Гарри, – Дамблдор вздыхает, и длинные пальцы убирают со лба спутанную челку, едва касаясь кончиками пальцев опухшего красного шрама. – Как думаешь, откуда взялась вся эта ненависть к себе?

***

Мальчик в чулане. Мальчик на чердаке. Оба нежеланные. Нелюбимые.

Уродцы.

***

Гарри сидит и слушает. Сидит, пьет чай и слушает. Слушает, как Дамблдор рассказывает ему о приюте, в котором Том Риддл был найден и снова отправлен обратно, и снова, и снова. Слушает, как Дамблдор рассказывает ему о том, как его принижали, выделяли, изолировали сверстники из-за его крови, его интеллекта, его имени. Слушает, как Дамблдор рассказывает ему о том, как мальчик, не знавший дружбы и любви, вырос в мужчину, отрицающего дружбу и любовь.

– В конце концов, – говорит Дамблдор, сжимая руку Гарри. – Кто полюбит монстра, который не может полюбить себя?

Гарри крепко жмурится.

– Мне очень жаль, мой мальчик. Что я не заметил этого раньше.

Голос Гарри срывается, когда он всхлипывает.

Разлетается на мелкие осколки – он сжимается, съеживается – пустая чашка, забытая на полу; слезы, горячие и безжалостные, текут по лицу, когда Дамблдор принимает его в старческие объятия и прижимает к себе. Укачивает на полу кабинета, пока Гарри не перестает плакать.

– Зачем… – У Гарри перехватывает дыхание. – Зачем вы мне это рассказываете?

Дамблдор вздыхает, и Гарри чувствует, как его волосы шевелятся; он цепляется за пурпурную, предсказуемо аляповатую мантию Дамблдора.

– Потому что, Гарри, одно из самых больших сожалений в моей жизни – не протянуть руку. Не помочь тому мальчику, когда он больше всего в этом нуждался. И я не повторю эту ошибку дважды.

– Что мне делать? – спрашивает Гарри, голос дрожит от чего-то похожего на страх. – Как я… Что я могу сделать?

– Что ж, – Дамблдор похлопывает его по плечу. – Думаю, немного шоколада будет достаточно на данный момент. И, возможно, хорошенько поспать.

Гарри смеется, беспомощно и радостно.

***

Страх так трудно преодолеть, когда ты один. Но немного проще, когда кто-то держит тебя за руку.

***

Приведя себя в порядок, Гарри садится напротив Дамблдора. Повсюду шоколадные обертки. Гарри думает, что Ремус был бы в восторге от этого зрелища.

Дамблдор, кажется, дает Гарри время на размышления. Время обдумать услышанное. Он знает, что волен уйти в любой момент, и, возможно, ему следует сжалиться над старым профессором и дать им обоим немного поспать.

Но он находится на краю чего-то. Он чувствует их вкус. Чувствует их в воздухе. Неприятности, думает он.

– Что я могу сделать? – снова спрашивает Гарри. Единственные звуки в тишине между ними – это бой часов где-то вдалеке и шорох перьев Фоукса, прихорашивающегося на своем насесте. – Как я могу…

Он почти говорит помочь. Он почти говорит исправить это. Исправить его.

Дамблдор улыбается ему из-за стола, как будто он уже знает, и Гарри думает, что, скорее всего, так оно и есть.

– И снова твоя способность прощать поражает меня, Гарри, – говорит Дамблдор. – Хотя я и не верю, что что-то можно исправить.

– Я должен попытаться, – говорит Гарри. – Никто… Никто не должен так себя чувствовать. Это не… это не жизнь.

– Нет. Думаю, нет. И ты поможешь ему? – Дамблдор наклоняет голову, снова глядя на него поверх очков. – Он уже не мальчик, Гарри. И он совершал ужасные поступки.

– Он убил моих родителей, – говорит Гарри. – Он убил Седрика. Я знаю, на что он способен.

– Да, – Дамблдор кивает, глубоко вздыхая и поглаживая бороду. – И ты все равно хочешь помочь ему?

– Я попытаюсь.

В глазах Дамблдора появляется жуткий диковинный блеск, когда он смотрит на него; рот тянется в искривленной улыбке.

– Да. Думаю, ты так и сделаешь. И, осмелюсь сказать, ты можешь оказаться достаточно упрямым, чтобы преуспеть там, где я потерпел неудачу.

У Гарри вырывается короткий смешок. Улыбка Дамблдора становится чуть шире.

– Итак, – Гарри выдыхает, осторожно и медленно, собираясь с духом. – Что я могу сделать?

Дамблдор смотрит на него еще некоторое время. На столе стоит шахматная доска, Гарри даже не догадывался, что они бывают… многоярусными; с блестящими и отполированными фигурами на каждом уровне. Дамблдор взмахивает рукой, и фигуры приходят в движение.

Затем Дамблдор наклоняется вперед.

– Скажи мне, мой мальчик, – говорит Дамблдор. – Ты когда-нибудь слышал о крестражах?

***

В этом нет ничего хорошего. Нет ничего плохого. Только сила.

Знание – это сила.

Chapter Text

II.

Гарри чувствует его гнев, даже когда уносится на Молнии так далеко, что дождь становится далеким воспоминанием.

Спотыкаясь, он приземляется на поляне недалеко от соседнего города и морщится, когда тело протестует от боли. Ноющая боль пульсирует там, где не должно, не может болеть. Он с ног до головы покрыт грязью. Он истекает кровью.

Он помнит, как на одну блаженную секунду, Волдеморта охватил абсолютный страх, когда Гарри сорвался со скалы прямо перед ним. Страх, который отозвался в Гарри с такой удушающей глубиной, что чуть не оглушил его.

Порывшись в мешочке из ишачьей кожи, который Гермиона вложила ему в руки много лет назад, он достает зеркало. Гарри улыбается, когда в отражении появляется другой человек.

***

На третьем курсе, когда Гарри Поттер узнал все, что, по его мнению, следовало знать о Сириусе Блэке, но до того, как он на самом деле узнал все – он был зол. Или, точнее, он думал, что был зол.

Позже, гораздо позже, он понял, что был зол, да… но к тому же обижен. И одинок.

Даже собственный крестный отец хотел его смерти. Он кому-нибудь вообще нужен в этом мире?

***

В Йоль на площади Гриммо шумно и оживленно, несмотря на тяжелые тучи, нависшие над семьей Уизли. Гарри доволен, но чувствует себя так, будто ходит по яичной скорлупе. Семья, полная рыжих голов и широких улыбок, кажется хрупкой, как никогда. Одно неверное слово, одно неверное движение, и они разлетятся вдребезги под давлением происходящего.

Гарри знакомо это чувство.

Он изо всех сил старается не думать о разговоре в кабинете директора. Старается не позволить неподъемному грузу удержать его, застывшего над пропастью нелегкого выбора.

Потому что, несмотря на нежелание, с которым Дамблдор раскрыл перед ним истины, в которые верил, Гарри должен сделать выбор.

Вот, что вынуждает его избегать счастливой сплоченной семьи на нижнем этаже. Вот, что вынуждает его исследовать, какие сломанные, полуразрушенные двери откроются перед ним; половицы скрипят под ногами, пока он идет по темным коридорам.

– Знаешь, в некоторые комнаты до сих пор опасно заходить.

Гарри вскидывает голову; он сидит на полу в одной из множества спален, вокруг кипы бумаг на потертом пыльном ковре. Сириус стоит, прислонившись к дверному косяку, словно неуверенный, что ему здесь рады, руки засунуты в карманы поношенных штанов, которые могли бы выглядеть привлекательно, если бы не были такими старомодными.

Гарри криво усмехается и пожимает плечами.

– Разве меня когда-нибудь останавливала опасность?

– Нет, – смеется Сириус. – Нет, никогда. Что читаешь?

У него на коленях дневник. На каждой странице инициалы Р.А.Б., и Гарри понятия не имеет, кто это, но он кажется молодым и таким же одиноким, как Гарри.

– Дневник, – Гарри поднимает его. – Ты знаешь кто?..

– Мой брат, – говорит Сириус, постукивая костяшками пальцев по открытой двери с легким вздохом. – Регулус. Это была его комната. Удивлен, что ты смог войти. Я думал, что проклятый домовой эльф запечатал ее.

Гарри снова пожимает плечами.

– Это было не сложно. Я просто попросил.

Брови Сириуса взлетают вверх.

– Попросил Кричера?

– Попросил дом, – говорит Гарри.

Сириус моргает, затем расплывается в улыбке.

– Ах, конечно. И, как наследнику, они открылись перед тобой.

Гарри наклоняет голову и поджимает губы.

– Наследник?

Наконец оттолкнувшись от дверного косяка, Сириус заходит в комнату и плюхается на пол перед ним. На них опускается облако пыли, заставляя их смеяться и кашлять, Сириус разгоняет его с плутоватой улыбкой и скрещивает ноги под собой, копируя позу Гарри.

– Я пропустил большую часть твоей жизни, щенок, – говорит Сириус, когда пыль наконец оседает настолько, что остаются лишь ее очертания, в скудном свете похожие на свежевыпавший снег. – И это моя вина. Но еще задолго до этого, в тот момент, когда ты родился, я уже знал, что эти большие зеленые глаза и крошечные пухлые кулачки украли мое сердце. Я никогда не планировал иметь детей, поэтому, когда твой отец попросил меня стать крестным отцом, я также объявил тебя своим наследником.

– Твоим… – Гарри моргает несколько раз, затем поправляет очки на носу. – Но… почему?

– Потому что ты был не только сыном Джеймса и Лили, но и моим крестником. Моим маленьким щенком, – говорит Сириус и отводит взгляд с тихим вздохом, внезапно он выглядит намного старше своих лет; будто все годы борьбы, заключения в Азкабане, пребывания в бегах – наконец настигли его; ему едва тридцать шесть, но он выглядит на все пятьдесят. – Я каждый день сожалею, что был слишком ослеплен гневом, чтобы…

– Остановись, – говорит Гарри и кладет ладонь на руку Сириуса. – Все в порядке. Прошлое не имеет значение; сейчас ты здесь.

– Да, хорошо, – Сириус прочищает горло. – Но не целиком здесь, не так ли?

Гарри знает, что он имеет в виду. Время от времени он видел, как Сириус теряется в воспоминаниях… а затем в бутылке. Он видел, как Ремус вел его по лестнице. Он видел темные круги под глазами по утрам.

Но Гарри не осуждает его. Он тоже печален и сломлен.

– Сейчас ты здесь, – повторяет Гарри и сжимает его руку, будто это все, что имеет значение.

В каком-то смысле, так оно и есть.

Сириус смотрит на него. Взгляд скользит по лицу Гарри, и тот задается вопросом, видит ли Сириус его отца в его чертах. Или его мать. Или он видит только Гарри.

Сириус переворачивает ладонь под пальцами Гарри. Сам сжимает его руку, возможно, чуть крепче, чем нужно, и снова криво улыбается. Грудь Гарри наполняется теплом.

– Да. Сейчас, я здесь.

И это до странности похоже на обещание.

***

Впервые Гарри отметил Рождество в одиннадцать лет. Он не получил много подарков, но поскольку изначально не ожидал вообще ничего, каждый подарок согревал его сердце.

Даже сейчас, слишком большой Уизли-свитер заставляет его чувствовать себя частью семьи, которую он всегда хотел, но никогда не имел.

Обхватив руками колени, Гарри сидит в гостиной вместе с Уизли, Гермионой и Сириусом за теплым сидром с печеньем и мерцанием гирлянд, наблюдает, как они передают друг другу подарки и чувствует себя дома. Проникаясь глубоким, безусловным чувством принадлежности.

Довольная улыбка сходит на нет, когда он думает о том, каково это – не чувствовать, не иметь этого.

***

Именно эта мысль, ужасная и одинокая, мысль о жизни без этого, не дает Гарри уснуть в ту ночь.

Рон громко храпит на соседней кровати. Гарри уже долгое время лежит в постели без сна. Он смотрит в потолок, сложив руки на животе и медленно дыша, и думает, думает, думает обо всем, что рассказал ему Дамблдор.

Но в основном он думает о Томе Риддле. Об озлобленном мальчике из дневника, который он уничтожил. О том, каково это расти в одиночестве – путь, который они оба прошли… Нелюбимые, напуганные, в месте, которое должно было быть домом… И что бы с ним могло стать, стало бы, если бы Гарри не встретил Рона, Гермиону и всех остальных, которые постепенно заставили его почувствовать себя чуть менее одиноким в этом мире. О том, что было бы, если бы он никогда не нашел их, если бы он стал таким же злым.

Уже почти полночь – час колдовства, когда Гарри наконец бросает напрасные попытки уснуть.

Тихо и осторожно, он крадется из спальни, которую делит с Роном, и спускается по лестнице.

Он внимательно смотрит на лестничную площадку первого этажа, на шторы, скрывающие портрет Вальбурги Блэк, затем спускается по лестнице, направляясь на кухню.

Возможно, чашка чая пойдет ему на пользу.

Он не ожидал, что Кричер, домовой эльф Блэков, будет на кухне в столь поздний час. Гарри останавливается в дверях, с удивлением глядя на деревянную ложку, которой, словно оружием, размахивает старое создание.

– Грязный полукровка, оскверняющий Благородный Дом Блэков, – ворчит Кричер, прищурив глаза на Гарри. – Посмел притащить с собой предателей крови, чтобы замарать дом моей госпожи.

– Кричер, – Гарри вздыхает и осторожно обходит его, подходя к плите, на которой громоздится чайник. Он вспоминает, как Сириус ругал эльфа и вышвыривал вон, когда тот позволял себе подобные разговоры. – Это ужасно грубо. Разве твоя госпожа хотела бы, чтобы ты грубил людям?

Кричер кажется сбитым с толку, деревянная ложка опускается, и он с прищуром смотрит на Гарри.

– Что нужно полукровке? – каркает он.

– Просто завариваю чай, – говорит Гарри. – Хочешь немного?

Кричера трясет, когда Гарри поднимает чайник. Затем, скривив морщинистое лицо, он вскидывается и бьет Гарри по ногам.

– Прочь! Прочь, полукровка. Кричер будет готовить чай, – ворчит он, отпихивая Гарри все дальше и дальше, пока тот не падает на свободный стул перед столом; чайник все еще у него в руках, а глаза широко распахнуты. – Это работа Кричера, и полукровка не украдет ее у него.

– Я не пытался ничего украсть…

– Наследник-полукровка, не знающий своего места, – брюзжит Кричер и щелкает пальцами, вырывая чайник из ослабевших от удивления пальцев Гарри; Гарри смотрит, как тот плывет к раковине, как наполняется водой, как подплывет к плите.

– Кричер должен повиноваться. Полукровка спрашивает, не хочет ли Кричер чаю! Вот еще!

Гарри чувствует, как губы против воли растягиваются в кривой улыбке. Он не уверен, что опять сделал не так… Но он счастлив терпеливо сидеть и ждать, пока Кричер возится на кухне и бормочет себе под нос про Блэков, полукровок и волшебников, не знающих своего места.

В каком-то смысле, это даже очаровательно. Сварливый старый эльф заботится о нем.

И странно напоминает Северуса Снейпа. Плюется оскорблениями налево и направо, но все равно заслоняет его собой в полнолуние.

Странная мысль, на которой Гарри не задерживается, вместо этого растворяясь в уютном шуме домового эльфа, работающего в тихой темноте кухни.

Вскоре перед ним стоит дымящаяся чашка чая и тарелка с остатками печенья. Гарри улыбается легкой, но немного усталой улыбкой, пока Кричер топчется рядом и смотрит на него большими прищуренными глазами.

– Спасибо, Кричер, – говорит Гарри. – Я очень ценю это.

Кричер презрительно усмехается.

– Нелепый наследник. Глупый полукровка.

– Ага, наверное, так оно и есть, – кивает Гарри и берет в руки чай. – Я потом все приберу, если ты хочешь немного отдохнуть…

Гарри не успевает закончить, как Кричер снова вооружается деревянной ложкой. Он шлепает Гарри, и тот морщится с легким смешком.

– Полукровка не будет ничего делать! – рявкает Кричер. – Наследник Древнего и Благороднейшего Дома Блэков не избавится от Кричера так легко!

– Прости, – Гарри хихикает, прикрываясь чашкой. – Я ничего такого не имел в виду.

Кричер тычет ложкой в колено Гарри.

– Грязный наследник-полукровка не будет заниматься уборкой. Кричера поняли?

– Да, Кричер, – Гарри послушно кивает.

Кричер немного приосанивается и отрывисто кивает головой.

– Хорошо, – говорит он, затем с большой неохотой смотрит на Гарри с сияющим ожиданием в глазах. – Наследнику грязного предателя крови нужно что-нибудь еще от Кричера?

На мгновение Гарри теряется. Он слышал от Сириуса, что Кричер упрям и не желает помогать им убирать старое поместье Блэков. Что Кричер ворчит, насмехается и отказывается выполнять большую часть приказов.

И все же вот он здесь, ждет поручений.

Гермиона убьет его, если узнает.

– Не мог бы ты немного прибраться здесь? – чуть неуверенно спрашивает Гарри. – Уверен, твоя старая госпожа возненавидела бы то, во что превратилось ее поместье.

– Предатель крови виноват, – с жаром настаивает Кричер, но тут же кивает. – Оставил гнить. Не позволяет Кричеру делать свою работу.

Гарри пожимает плечами.

– Кого волнуют позволения? Это ведь и твой дом тоже, разве нет?

Кричер пристально смотрит на него. Презрительное выражение его лица, кажется, немного смягчается. Он тычет деревянной ложкой прямо в лицо Гарри.

– Странный наследник, – говорит он. – Он не будет прибираться, когда закончит.

– Обещаю, – отвечает Гарри.

Слегка кивнув, Кричер еще мгновение смотрит на него немигающим взглядом, затем исчезает с хлопком. В кухне, погрузившейся в тишину после его ухода, Гарри сидит и пьет чай, ошеломленный.

***

Когда Гарри жил у Дурслей, он должен был быть полезным. Не было ни минуты, когда бы он не был обязан быть полезным. Убирать, готовить, ухаживать за садом – и все для родственников, которые терпели, одевали и приютили его только ради его полезности.

Возможно, он понимает, почему Кричер иногда так сильно ненавидит Сириуса.

***

Гарри просыпается в гостиной перед рассветом. Ель по-прежнему стоит в углу, переливаясь огнями; Гарри накрыт изъеденным молью одеялом. Оно потрепанное, но чистое. Теплое.

В камине горит слабый огонь.

Несмотря на все это, в комнате темно. Тускло, но, кажется, уже не так мрачно. Пустая чашка, которую Гарри оставил на столе рядом с креслом, в котором он, в конце концов, свернулся калачиком и уснул, давно исчезла. Кричера нигде не видно.

Рука на его плече. Большая и теплая. Гарри подслеповато моргает и видит темные волосы Сириуса, домашний халат и кривую улыбку.

– Что ты здесь делаешь, щенок? – спрашивает он.

Гарри ерзает, морщась от боли после сна в неудобном кресле, но она все равно несравнима с той, которая преследовала его, пока он рос, ночуя в чулане.

– Не мог уснуть.

Сириус хмурится.

– Кошмары?

Гарри качает головой.

– …Видения?

Гарри фыркает.

– Нет. Просто не мог уснуть.

Сириус кивает и мычит что-то себе под нос. Его рука осторожно перемещается с плеча на макушку Гарри, будто он не уверен, приветствуется ли такое прикосновение. Гарри, непривычный к нежным и бережным проявлениям привязанности, замирает.

Грубые пальцы проходятся по его спутанным волосам. Царапают кожу головы. Выбивая дыхание из груди, вынуждая закрыть глаза. Сириус посмеивается, огибая каминное кресло, в котором свернулся Гарри, и садится на подлокотник. Медленными круговыми движениями он потирает кожу головы, пока Гарри не утыкается лицом ему в грудь.

– Ты слишком молод, чтобы не спать по ночам, – говорит Сириус, поглаживая большим пальцем за ухом, и в этот момент Гарри чувствует, что о нем всецело и безоговорочно заботятся. – Ты так никогда не вырастешь.

Гарри смеется в бок Сириуса.

– Неудивительно, что я такой коротышка.

– Да, – говорит Сириус, и Гарри слышит улыбку в его голосе. – Мы с этим разберемся.

С улыбкой проваливаясь в крепкий и счастливый сон, убаюканный постоянными поглаживаниями Сириуса по волосам, Гарри мычит:

– Мне нравится, как это звучит.

***

Долгое время у Гарри не было никого, кто бы заботился о нем. Никто не прикасался к нему с добротой. Никто не гладил по голове и не говорил, что ему нужно больше спать.

Он не может представить, чтобы вся жизнь была такой. Обделенной. Опустошенной.

Он не может представить, во что это могло его превратить.

***

Гарри остается на площади Гриммо с семьей Уизли, Гермионой и Сириусом на все зимние каникулы. Он спит напротив храпящего Рона, целыми днями играет в шахматы и подрывного дурака и избегает новейших разработок близнецов. Он счастливо проводит время. Проводит его в уюте. У него нет видений.

Но выбор все еще висит над его головой, такой же тяжелый, как взгляд Дамблдора.

Озарение приходит в последний день каникул. Когда этот край, эта пропасть, которую Гарри изо всех сил игнорировал, несмотря на ее опасную и давящую близость, наконец не может больше игнорироваться.

Оно приходит поздней ночью. На площади Гриммо с ее спящими обитателями, тихими в темноте. Приходит, когда Гарри встает с постели, не способный уснуть под храп Рона; дневник, который ему не принадлежит, лежит на коленях, палочка светится мягким люмосом.

Приходит вместе с последней записью младшего брата Сириуса Блэка, Регулуса, быстро и неряшливо нацарапанной на последней странице.

Во время каникул Гарри время от времени читал старый дневник Регулуса. Пытаясь понять мысли молодого человека, который, по словам Сириуса, был совсем не похож на него – следующий по стопам родителей и поглощенный тьмой. И все же, когда Гарри читал его записи, он чувствовал странное родство (Гарри всерьез следует обеспокоиться тем, со сколькими темными волшебниками он начинает отождествлять себя) с ним, пока боролся с возложенными на его плечи ожиданиями других людей.

Оно заставляло его читать в бессонные ночи. Оно заставляет его читать сейчас, когда он натыкается на последнюю запись перед исчезновением и предполагаемой смертью Регулуса, и когда Гарри пробегает взглядом по неряшливым каракулям – плечи поднимаются к ушам – он понимает, что Регулус несомненно потерян для мира.

У него не было ни единой возможности выжить. Не с теми признаниями, которые он пролил на последних страницах.

Я знаю секреты Темного Лорда. Знаю, что он заставил сделать Кричера. Знаю, что именно он заставил Кричера спрятать в той пещере. Осколок его разбитой души. Я знаю, что нужно делать.

Гарри вскакивает с постели прежде, чем успевает подумать. Вылетает за дверь и скатывается вниз по лестнице, врывается на кухню и шипит имя Кричера в темноту.

Домой эльф появляется с хлопком. Гарри падает на колени перед ним с широко открытыми глазами, протягивая дневник дрожащими руками. Кричер смотрит на него с презрением и опаской.

– Что нужно наследнику-полукровке? – хрипит Кричер, укрытый в темных тенях комнаты, его лицо суровое и холодное, как никогда прежде.

– Твой хозяин… – голос Гарри дрожит, и он облизывает губы, протягивая дневник Кричеру. – Кричер, твой хозяин Регулус, он говорит, что ты что-то спрятал. Что-то, принадлежащее Волдеморту…

Кричер съеживается, выхватывает книгу из рук Гарри и прижимает ее к груди.

– Грязный полукровка не будет произносить его имя.

– Прости, Кричер, но… – Он снова облизывает губы и практически ползет за Кричером, когда домовой эльф пятится назад. – Но мне нужно знать, что это было. Где. Что Регулус…

Кричер шипит.

– …Что твой хозяин сделал с тем, что было спрятано? – шепчет Гарри. – Пожалуйста, Кричер, это очень важно.

– Почему полукровка хочет эту вещь? – спрашивает Кричер, сузив глаза. – Отвратительная темная магия. Полукровка не должен хотеть ее.

– Ты знаешь, где она, Кричер? Знаешь, что Регулус сделал с ней?

Губы Кричера дрожат. Он моргает своими большими глазами, будто вот-вот заплачет.

– Хозяин Регулус был хорошим хозяином. Не то что предатель крови, – говорит Кричер. – Хозяин Регулус был благороден.

– Я верю тебе, – выдыхает Гарри. – Я верю тебе, Кричер. Но что он сделал с вещью, которую Темный Лорд заставил тебя спрятать?

– Хозяин пытался уничтожить ее. – Кричер смотрит на Гарри, а затем переводит взгляд на маленький чулан позади него, скрытый длинными темными тенями. – Он велел Кричеру уничтожить ее, когда сам не смог. Кричер провалился.

Гарри следит за взглядом Кричера. Он смотрит на маленькую деревянную дверь. Стоя на четвереньках посреди кухни, Гарри выдыхает:

– Она здесь.

Кричер ловит его взгляд и перемещается, преграждая дорогу к чулану.

– Кричер не…

– Кричер, – твердо говорит Гарри, его пальцы без толку скребут по каменному полу, прежде чем он смягчает голос. – Кричер, пожалуйста. Послушай меня. Я могу разобраться с ней. Если ты позволишь… Если ты позволишь, я могу разобраться с ней за тебя.

Кричер не двигается. Не решается.

Гарри удерживает его взгляд, затем протягивает руку.

– Пожалуйста, Кричер. Я обещаю… Я обещаю тебе, я разберусь с ней. Обещаю.

Кричер прижимает дневник Регулуса крепче к груди. Поджимает морщинистые губы.

– Наследнику Древнего и Благородного Дома Блэков не подобает просить и вымаливать, – крякает Кричер.

И потом… Потом он идет к чулану.

***

В подземельях, окруженных огнем, Гарри Поттер столкнулся с Волдемортом, и был один. В Тайной комнате он столкнулся с Волдемортом, и был один. На кладбище, пока тело Седрика остывало в траве, он столкнулся с Волдемортом, и был один.

Он всегда был один.

***

Зеленый свет в камине почти ослепляет. Вокруг Гарри изогнутые ветви семейного древа Блэков. Он на мгновение задается вопросом, что бы они подумали, увидев, что он делает.

– Кабинет директора Дамблдора, Хогвартс, – шипит Гарри в пламя, склоняясь над ним на четвереньках. – Профессор? Профессор, вы там?

Он ждет, затаив дыхание. Слышится лишь потрескивание огня.

– Профессор Дамблдор, – говорит Гарри чуть громче, спина напряжена, а сердце бешено колотится, когда он сжимает в руке холодный, шепчущий металл медальона.

Раздается какой-то шум, и затем появляется Дамблдор, хмуро глядящий на Гарри сквозь тлеющие угли.

– Гарри, мой мальчик, – говорит Дамблдор. – Что случилось?

Горло Гарри сжимается.

– Я нашел один.

– Ох, дорогой, – Дамблдор моргает. – Я никак не ожидал.

Гарри издает полуистерический смешок.

– Как и я.

Дамблдор кивает, Гарри не видит, но может точно представить, как тот поглаживает бороду.

– А что ты хочешь от меня, мой мальчик?

– Я не… – Гарри резко выдыхает. – Я не знаю, что делать. Я не знаю, должен ли я… должен ли…

Гарри думает, что развалится на части. Рухнет под тяжестью этого выбора.

Дамблдор, кажется, понимает, его взгляд смягчается.

– Думаю, еще один кусочек головоломки может помочь. Ты можешь зайти ко мне?

– Да, я… – Гарри кивает. – Да, только позвольте мне собрать вещи.

– Я буду ждать твоего возвращения, Гарри.

Отпрянув от огня, Гарри встает. Чтобы подняться наверх. Чтобы столкнуться с этим, снова, в одиночку.

Он замирает, заметив Сириуса, который стоит на пороге между гостиной и прихожей, скрестив руки на груди и глядя в широко открытые глаза Гарри.

– Куда это ты собрался, щенок? – спрашивает Сириус, но на его лице нет злости.

Только нечто усталое. Нечто смирившееся.

– Я должен сделать выбор, – говорит Гарри. – И выполнить задачу.

– И ты решил, что сделаешь все сам?

Губы Гарри сжимаются в тонкую линию.

– В конце концов я всегда так делал.

Рот Сириуса кривится в гримасе.

Затем он делает шаг вперед и останавливается прямо перед Гарри. Он протягивает руки, берет лицо Гарри в ладони и смотрит на него сверху вниз.

– Не в этот раз.

Гарри чувствует, что сейчас заплачет. Чувствует, как горят глаза. Колени подкашиваются. Он сжимает запястья Сириуса.

– Это опасно, – говорит Гарри.

Сириус ухмыляется, широко и ослепительно, показывая слишком много зубов. Полубезумный. Восхитительный.

– Разве опасность нас когда-нибудь останавливала? – спрашивает Сириус.

Гарри смеется и прижимается невозможно близко. Прячет лицо на груди Сириуса. Цепляется за его мантию. Валится с ног от облегчения, что в этот раз он будет не один.

***

Это не слабость – нуждаться в помощи. Не слабость – просить о ней. Не слабость – принять ее.

Chapter Text

III.

Грим находит его, сидящим у костра в замороженных лесах Албании, пробирается сквозь защитные барьеры, будто они не что иное, как вода, которую легко стряхнуть. Приблизившись к Гарри, он облизывает его лицо, и тот смеется, отталкивая его морду от себя.

– Бродяга, ты отвратителен, – фыркает Гарри.

Холодно так, что пар идет изо рта, но согревающие чары защищают его от суровой зимы, оседающей на ветвях деревьев. Холодный мокрый нос тычется в его забинтованную ладонь; в тишине между ними разносится низкий скулеж, и Гарри почесывает большого пса за ушами.

– Он не прикасался ко мне, – уверяет Гарри, криво улыбаясь и утыкаясь лицом в теплую шерсть, пахнущую сосной и дымом. – Поцарапался, когда упал. Со мной все в порядке, Бродяга.

Плюхаясь вниз, практически ему на колени, Сириус снова скулит.

– Ты же знаешь, я полный идиот в исцеляющих чарах, – пожимает плечами Гарри.

Бродяга лижет его в подбородок. Пятится назад. Вскидывает голову.

Поморщившись, Гарри качает головой.

– Ее здесь нет. Где бы она ни была, она не там, где он ее нашел.

С тихим тявканьем Сириус стучит хвостом.

– Думаю… – Гарри вздыхает, гладит Сириуса по голове и прижимается носом к его морде. – Думаю, нам пора разойтись.

Сириус скулит, громко и протяжно. Что равносильно черт побери, нет.

С криво слепленной улыбкой Гарри отстраняется, чтобы заглянуть в умные темные глаза. Он обхватывает морду большого пса и стискивает ее между ладоней, пока Сириус не начинает фыркать, переминаясь с лапы на лапу.

– Ты знаешь, что это правда, – говорит Гарри. – Нам нужно больше информации. И он гонится не за тобой.

Сириус недовольно рычит, и затем его голова тяжело опускается на колени Гарри. Как бы говоря: если ты остаешься, то и я остаюсь.

– Мне нужно, чтобы ты вернулся, – говорит Гарри, проводя рукой по шерсти. – Мне нужно, чтобы ты поговорил с Дамблдором. Ты сделаешь это для меня, Бродяга?

Уткнувшись мордой в живот Гарри, Сириус фыркает. Его хвост стучит дважды.

С мягкой улыбкой Гарри наклоняется и целует его в макушку.

– Спасибо, Сириус, – выдыхает Гарри, обнимая его за шею и прижимая ближе к себе. – Со мной все будет хорошо. А если он подойдет слишком близко, устрою ему веселую погоню. Обещаю.

В тепле огня, окруженный чарами и барьерами, такими же сильными, как на площади Гриммо, Сириус выражает свое мнение единственным способом, который позволяет его анимагическая форма: оскаливая зубы и чихая в живот Гарри. Гарри чуть не опрокидывается на спину от смеха.

***

В Министерстве Магии темно и навязчиво пусто. Совсем не похоже на спешку и суету волшебников и волшебниц, которая чуть не оглушила Гарри, когда он был здесь последний раз с Альбусом Дамблдором, защищаясь на слушании об использовании магии несовершеннолетними, после того как оборонял себя и кузена от дементоров, которых там вообще не должны было быть.

Левая рука напрягается (шрамы покрывают тонкие сухожилия с внутренней стороны), когда он вспоминает, как в первый раз увидел Амбридж.

Еще одна причина, почему они стоят здесь посреди ночи, ворвавшись в Министерство с помощью болезненно преданного домового эльфа.

***

– У тебя есть выбор, Гарри.

Уже после того, как он неуверенно шагнул в камин с Сириусом за спиной. После того, как он аккуратно положил медальон на стол Дамблдора. После того, как Дамблдор снял со стены меч, мать его, Гриффиндора и положил его на стол перед ним. После того, как он сказал Гарри, что тот лишь первый из многих; рука парит над медальоном и вздрагивает от пульсации темной магии, будто он кровоточит ей.

– Если хочешь, можешь уничтожить его сейчас, – говорит Дамблдор. – Уничтожить часть его, прежде чем он узнает, что происходит.

Сириус хмурится позади Гарри, скрестив руки на груди и наблюдая за ними.

– Уничтожить кого?

– Сам знаешь кого, – бормочет Гарри, медленно приближаясь к столу, медальону и мечу.

Губы Дамблдора дергаются, на его серьезном лице расцветает нечто похожее на плутовское веселье.

– Метко сказано, мой мальчик.

Сириус плюется:

– Прошу прощения? В моем доме была… Была частичка Сами-Знаете-Кого?

– Похоже, что так, – говорит Дамблдор.

– Гарри, уничтожь его, – Сириус мгновенно оказывается рядом, теплая рука ложится на спину. – Уничтожь его сейчас же…

Дамблдор поднимает руку, и Сириус с трудом удерживает язык за зубами.

Дрожа всем телом, Гарри закрывает глаза и кладет руки на край стола. Он чувствует тяжесть руки Сириуса на спине и пронзительный взгляд Дамблдора. Чувствует знакомую гудящую силу меча. Слышит шепчущий голос, не принадлежащий этому миру.

Шрам пульсирует тупой болью. Он боится того, что это значит.

Открыв глаза, он смотрит на Дамблдора.

– Вы сказали, что есть еще один кусочек головоломки, – говорит он.

Дамблдор кивает.

– Он может помочь тебе сделать выбор, Гарри.

– Какой еще выбор? – упорствует Сириус. – Нет никакого выбора. Мы уничтожим Темного Лорда, вернемся домой и будем праздновать.

– Сириус, – вздыхает Гарри, поворачивая голову и глядя на него через плечо, ловит взгляд темных глаз Сириуса и морщинку между его бровями. – Я… Есть шанс, что я смогу… что я смогу остановить его другим путем.

Морщина между бровями Сириуса становится только глубже.

– Разве этим летом ты не говорил, что хочешь сражаться, щенок?

– Да, – кивает Гарри. – Да, я… Я говорил. И я буду. Но если есть другой способ… Если есть шанс, что я могу… сделать лучше, тогда… тогда я хочу воспользоваться этим шансом. Я хочу…

Его голос срывается. Он не может сказать: я хочу потом спокойно спать по ночам или я хочу потом жить в мире с самим собой. Не потому, что это не его истинные чувства, но потому, что этих чувств слишком много.

– Я не хочу быть убийцей, Сириус, – шепчет Гарри. – Не хочу, если есть другой способ.

Лицо Сириуса смягчается до невозможности. Рука, покоящаяся на его спине, исчезает, и Гарри в ужасе от того, что это может значить.

Затем Сириус откидывает волосы с лица Гарри. Большой палец потирает висок. Сириус наклоняется и прижимается носом ко лбу Гарри.

– Иногда я забываю, что ты еще ребенок, – признается Сириус. – Прости меня.

Гарри, все еще не привыкший к такого рода прикосновениям, закрывает глаза и принимает их.

– Все в порядке, Бродяга.

Дамблдор напевает под нос.

– Ну что ж, раз данный вопрос улажен, мальчики мои, нам предстоит путешествие.

– Путешествие, – говорит Сириус, отворачиваясь от Гарри, но оставаясь ужасно близко, будто так он сможет спрятать его от мира. – Путешествие куда?

– В Министерство Магии, – говорит Дамблдор, кидая взгляд на мудреный хронометр на одной из стен, который он, притворствуя, называет часами. – Хотя, боюсь, время поджимает. Будет лучше, если Гарри примет решение до конца вечера. Я прав, мой мальчик?

Гарри вздрагивает, пальцы судорожно тянутся к шраму, который до сих пор болезненно и зловеще пульсирует.

– Да, – признает он.

Дамблдор вздыхает.

– Мальчики, похоже, нам придется нарушить парочку законов.

Сириус легко приобнимает Гарри за плечи, лохматит волосы у него на голове. Гарри мужественно старается не смеяться.

– Нам не впервой, не так ли? – спрашивает Сириус.

***

Гарри всегда считал свои шрамы уродливыми. Знак его ненормальности. Клеймо на коже, которое делало его другим.

Время шло, и не было ничего, что бы могло разубедить его.

Самый свежий: неряшливые слова на тыльной стороне руки (полученные от пера и женщины, потому что он был слишком упрям, чтобы отступить) заклеймили его лжецом. Грубый шрам на правом запястье (как насмешка, кривое отражение Черной метки после ритуала воскрешения) заклеймил его неудачником. Рубец на изгибе локтя (подарок от клыка василиска, пронзающего мышцы и ткани) заклеймил его героем.

И вспышка молнии, прочертившая его лоб, словно первые признаки грозы (полученная в ночь, которую он отчетливо вспоминает лишь в ужасных кошмарах и когтях дементоров; полученная от человека, который больше не человек, но мог бы им стать), заклеймила его выжившим.

***

Гарри не разбирается в магии домовых эльфов, но порой она просто восхитительна.

Добби с воодушевлением помогает им проникнуть в Министерство. С воодушевлением переносит их прямо в Отдел тайн, в коридор, который Гарри видел во снах уже несколько месяцев. Прямо напротив той самой двери, за которую пытался пробиться Волдеморт.

Шрам болезненно и ужасно ноет. Вряд ли у них много времени.

– Где мы? – спрашивает Гарри.

Дамблдор напряженно улыбается.

– Добро пожаловать в Зал пророчеств, Гарри.

Взмахнув палочкой, Дамблдор отпирает дверь, и они заходят внутрь.

Бесконечные полки громоздятся друг над другом, заполненные рядами шаров. Заполненные светящимся хрусталем всевозможных размеров в едва освещенном зале. Настоящий склад, битком набитый ими.

Гарри смотрит широко раскрытыми глазами. Он шагает в комнату, слыша, как за спиной когти Сириуса стучат по каменному полу – в последний момент они решили замаскировать его, на случай, если все неизбежно пойдет не так.

– Что мы здесь делаем? – шепотом спрашивает Гарри.

Но Дамблдор не отвечает. Нет необходимости. Потому что Гарри уже слышит, как кто-то зовет его по имени из глубины комнаты, и ноги сами несут его вперед. Ведут его вслепую, все дальше и дальше вдоль длинного коридора из полок.

Бродяга трусит следом за ним. Гарри, кажется, слышит его скулеж, но он слишком занят, следуя за голосом, который заманивает его все ближе и ближе к чему-то, что очень похоже на судьбу. Когда он наконец останавливается перед одним из длинных рядов стеллажей, то видит маленький тускло святящийся шар, полный тумана. Он протягивает руку, кончиками пальцев едва касаясь поверхности, когда Бродяга бодает его головой под колени.

Гарри моргает, прогоняя оцепенение, и косится на Сириуса. Снова подняв взгляд, он хмуро разглядывает табличку под светящейся сферой. Щурится на нее, подходя чуть ближе.

С.П.Т. и А.П.В.Б.Д.

Темный Лорд

и (?) Гарри Поттер

Гарри проводит пальцем по металлической табличке, брови сходятся вместе, он все еще хмурится, когда слышит, как Дамблдор прочищает горло. Он стоит в конце ряда, сложив руки за спиной и наклонив голову.

– Что это, профессор? – спрашивает Гарри. – Почему на нем мое имя?

– Стеклянная пряжа, – говорит Дамблдор, криво улыбаясь, когда Бродяга тявкает за спиной Гарри. – Пророчество, мой мальчик. Пророчество о тебе, пророчество, которое, к сожалению, является причиной, почему Том так сильно сосредоточен на тебе.

– Это и есть тот кусочек головоломки? – спрашивает Гарри.

Дамблдор кивает.

Без колебаний, без сомнений, Гарри протягивает руку и берет сферу с подставки. Он перекатывает ее между ладоней, наблюдая, как она вспыхивает у него в руках, под стеклом клубятся сгустки тумана.

– Вы уже слышали его, – говорит Гарри, постукивая по инициалам (А.П.В.Б.Д.; Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, полное имя Гарри впервые услышал только в августе) на пластинке. – Вы знаете, о чем там говорится.

– Да, – говорит Дамблдор. – И я знаю, что Том слышал начало пророчества.

– Тогда зачем мы здесь? – спрашивает Гарри. – Если вы уже все знаете? Вы могли просто сказать мне.

– Это единственная запись того, что было произнесено много лет назад, – говорит Дамблдор. – И только те, кто упомянут в ней, могут навсегда убрать пророчество из зала.

– То есть я. И Волдеморт.

– Да.

Осознание приходит легко. Спокойно. Ужасающе.

– Он пытался заполучить его, – говорит Гарри, широко открыв глаза и крепче сжимая шар в руках. – Весь год он пытался заполучить пророчество. Потому что слышал только начало.

– Да, – говорит Дамблдор. Бродяга рычит.

– Вы привели меня сюда, чтобы выманить его.

Это не вопрос. Дамблдор, похоже, это понимает. Он опускает голову, что очень похоже на признание. Очень похоже на извинение.

– Вы старый эксцентричный манипулятор, – говорит Гарри без яда в голосе.

Дамблдор выдыхает смешок. Вздох.

Похожий на облегчение.

– Мне не впервой слышать подобное, – отвечает Дамблдор, он снова встречается взглядом с Гарри, и тот слегка улыбается ему. – Но так же нечестно с моей стороны упускать тот факт, что само пророчество может повлиять на твое решение.

– Если все это было уловкой, чтобы заставить Волдеморта показать себя, то где же он? – спрашивает Гарри. – И как мне прослушать?..

Гарри чувствует его. Чувствует его, прежде чем видит. Прежде чем слышит.

Его шрам взрывается от ощущений. Он сгибается пополам, чуть не падая на пол, рваные вскрики рвутся из горла, и только Бродяга удерживает его в вертикальном положении, упираясь всем весом в бедро Гарри, оскалив зубы и вздыбив шерсть.

Когда Гарри оборачивается, щурясь от накатывающих волн агонии, он видит лорда Волдеморта на другом конце ряда – в мантии, черной как смоль, с полудюжиной Пожирателей Смерти по бокам. Его палочка свободно лежит в руке. Его улыбка натянутая, нечеловеческая, недобрая.

Гарри вцепляется в шерсть Бродяги одной рукой. В другой – пророчество. Он отступает на шаг.

– Да, Альбус, – говорит Волдеморт; имя Дамблдора будто сочится ядом во рту. – Поведай мальчику. Мне самому не терпится узнать.

***

Гарри всегда был до крайности поражен и смущен преданностью друзей. Незыблемой силой уз между людьми, которые неустанно заботятся друг о друге.

Тем, как простой акт доброты может настолько сблизить людей.

***

В гнетущем безмолвии, охватившем зал с появлением Волдеморта, Гарри не может двинуться. Не может вздохнуть.

К счастью, ему и не нужно.

Добби появляется рядом с ним, прежде чем он успевает моргнуть. Прежде чем Волдеморт успевает поднять палочку. И затем они с Бродягой оказываются в атриуме.

Ярость быстро догоняет его. В этот раз Гарри все же падает на колени. Глаза горят, кровь выжигает огнем. Его череп, кажется, вот-вот расколется, пытаясь удержать внутри весь этот гнев.

– Добби, – хрипит Гарри. – Дамблдор.

– Сию минуту, мистер Гарри Поттер, сэр.

Добби исчезает с хлопком. Бродяга слизывает слезы, текущие по его лицу.

Фонтан, позади него, наполняет атриум звуками бегущей воды. Это все, что он слышит, помимо пульсации между ушами. Гнев, пузырящийся под кожей, заставляет крепко зажмуриться, он загнано дышит, чувствуя язык Бродяги на своем лбу.

Он кровоточит, вдруг понимает он. Шрам кровоточит.

В темноте закрытых век он видит вспышки света. Магического огня. Разбитого стекла.

Внезапно за его спиной раздается хлопок, Дамблдор приседает перед ним и приподнимает его лицо.

– Нам пора уходить, мой мальчик, – говорит Дамблдор.

Зловещий рокот фонтана за спиной заставляет Гарри подняться на ноги. Сердце бешено колотится. Пророчество в его руке будто горит.

Дамблдор отстраняется от него: палочка поднята, лицо суровое, как никогда, и Гарри понимает почему, когда звук хлопка разрывает воздух.

***

Правила аппарации просты: нацеленность, настойчивость, неспешность.

***

Аппарировать в атриум из Отдела тайн невозможно. Гарри узнает об этом намного позже. Все, что он знает сейчас – Волдеморт здесь, барьер разорван на части необузданным желанием добраться до них до того, как они успеют сбежать. Все, что он знает – Волдеморт бросается на них с искаженным в усмешке лицом, а Дамблдор отталкивает Гарри назад и воздвигает щит, чтобы остановить его.

Их магия сталкивается взрывом света. Еще одно заклинание Волдеморта бьет в истощенный мерцающий купол, накрывающий их, и Гарри видит, как сплетение щита начинает разрушаться.

Это вселяет ужас. Волдеморт вселяет ужас. Гарри не уверен сможет ли он спасти его – исправить его – когда смотрит на него сейчас: каждый дюйм тела охвачен яростью, багровые глаза практически пылают.

Что-то распухает у Гарри в груди. Что-то, чему он не может дать название. Что-то, названия чего он не знает. Что-то похожее на неизбежность.

– Ты не можешь защищать мальчика вечно, Альбус, – рычит Волдеморт, когда Дамблдор отбивает пару проклятий, а щитовые чары дрожат вокруг них. – Отдай мне пророчество.

– Не подходи, Гарри, – говорит Дамблдор. – Добби, уведи их отсюда.

Бродяга толкает Гарри под ноги, оттесняя его назад, подальше от сражающегося Альбуса и ближе к Добби. Неуверенно отступая, Гарри смотрит на шар в руке, дыхание учащается. Его мысли – наплыв, потоп, невозможная волна сомнений и надежды. Он не знает, что делать. Он не знает, что делать.

Волдеморт скалит зубы. Красная струя света врезается в щит и разбивает его вдребезги. Сердце Гарри застревает в горле.

– Хватит, – выдыхает Гарри.

Но Дамблдор занят, отражая заклятия Волдеморта, Волдеморт занят, пытаясь обойти его, а Бродяга подталкивает Гарри все ближе и ближе к Добби, который смотрит на них огромными глазами, заламывая руки.

Гарри сглатывает, поднимает пророчество, зажатое в кулаке, и напрягает колени, не собираясь больше двигаться с места.

– Хватит!

Даже сквозь вспышки заклинаний, голос Гарри разносится по атриуму. Эхом отражается от его стен.

Последующая тишина не менее оглушительна.

Дамблдор не смотрит на него. Возможно, он знает, что делает Гарри, даже не глядя на него. Возможно, он даже ожидал этого.

Волдеморт не опускает палочку, но утихомиривает свою магию. Спокойно стоит, когда его глаза встречаются с глазами Гарри. Его пальцы сжимают выцветшую добела палочку, будто заклятие вертится у него на кончике языка, но он сдерживается, пока Гарри стоит там, дрожа всем телом, с пророчеством, поднятым в воздух.

– Он нужен тебе, – говорит Гарри в тишину.

Рот Волдеморта сжимается в тонкую линию. Ноздри раздуваются. Он до последнего дюйма похож на монстра, который сотворил себя сам.

– Да, – шипит он, практически вибрируя от злости, слово растянуто так сильно, что звучит похоже на парселтанг.

– Одно неверное движение, – говорит Гарри. – И я разобью его.

Губы Волдеморта снова кривятся в знакомой усмешке.

– Ты пытаешься вести со мной переговоры, Гарри Поттер?

– Нет, – говорит Гарри. – Я тебе угрожаю.

– О, – Волдеморт разражается смехом; он скрипучий, резкий и гулкий, и заставляет Гарри поежиться. – Что за несравненное удовольствие. Думать, что ты можешь угрожать мне.

– Он нужен тебе, – огрызается Гарри, делая шаг вперед, рука все еще поднята, и Волдеморт замирает, пока Дамблдор перемещается, стараясь оставаться между ними. – Я чувствую, насколько сильно он нужен тебе. А мне? Мне нет.

Дамблдор, кажется, слегка вздрагивает от его слов. Он оборачивается, его губы поджаты, а брови нахмурены, когда он внимательно смотрит на Гарри.

– Гарри, – говорит он низким предупреждающим голосом, но Гарри не сводит глаз с Волдеморта.

– Нет? Уверен? – мягко спрашивает Волдеморт, будто пытается соблазнить Гарри. – Мы могли бы прослушать его прямо сейчас. Мы оба. Могли бы узнать, какой именно путь уготовила нам вселенная.

– Ты говоришь о судьбе.

– Я говорю о предназначении, Гарри Поттер, – говорит Волдеморт. – Разве ты не хочешь знать свое предназначение?

Пока Гарри стоит там, глядя на убийцу своих родителей, ощущение пропасти, на краю которой он завис, наконец становится неподдельно реальным. Выбор, который оставил ему Дамблдор – уничтожить Волдеморта или спасти его – последний кусочек головоломки крепко зажат в его руке.

По шее катится пот. Желудок сжимается. Бродяга прижимается к его ноге, подергивая ушами. Гарри слышит выкрики, топот сапог по камню, слышит Пожирателей Смерти, спешащих на поиски своего господина.

– Гарри, – выдыхает Дамблдор, в равной мере настойчиво и убедительно. – У нас не так много времени.

Гарри облизывает губы и осторожно опускает руку под взглядом Волдеморта. Он видит, как его лицо едва заметно смягчается (от облегчения, понимает Гарри) и чувствует, как срывается с края выбора.

– Я не верю в предназначение, – говорит Гарри.

И, стоя там, с Пожирателями Смерти за углом и Темным Лордом, застывшим в ожидании перед ним, Гарри протягивает шар.

– Но я хотел бы начать переговоры прямо сейчас.

***

Одно действие, одно простое изменение может повлиять на исход всего грядущего.

Chapter Text

IV.

– Ты невыносим, – шипит Волдеморт, как только Гарри открывает глаза во сне.

Гарри стонет и выпрямляется на кушетке, хрустя позвоночником и разминая шею. Его тело слишком онемело, чтобы поверить, что он по-настоящему спал здесь, в этой роскошной комнате, которую не узнает. Должно быть, он все еще спит на койке где-нибудь в лесу.

Это не первый раз, когда Волдеморт затягивает его в свои сны (нечто, что он начал делать вскоре после того, как больше не мог проникать в сны самого Гарри), и вряд ли будет последним.

– Ты правда думал, что я сигану в пропасть без плана? – спрашивает Гарри, съеживаясь, когда его слова вызывают привычное раздражение Волдеморта: он перестает расхаживать по комнате, поворачивается и рычит в лицо Гарри, упираясь когтистыми руками в спинку и подлокотник кушетки, загоняя Гарри в угол.

– У тебя, Гарри Поттер, есть желание умереть, – шипит он. – Я бы не удивился, будь это так.

Гарри фыркает.

– Разве это не облегчило бы тебе жизнь, если бы было правдой?

– Скажи мне, где ты, – требует Волдеморт.

Довольная улыбка (которая, он знает, проникает прямо под кожу Волдеморта) медленно расплывается у него на лице, непрошенная, но все равно желанная.

– Иди и найди меня.

***

Сны часто отражают жизнь. Не часто жизнь отражает сны.

***

Заклинание, которое летит в него, не принадлежит палочке Волдеморта. Оно летит с хохотом и треском, с намеком на безумие в воздухе, и даже Дамблдор слишком медлителен, чтобы остановить его… Позже Гарри поймет, что это было нарочно.

Волдеморт не слишком медлителен.

Его гнев неистов, когда он отклоняет заклинание взмахом волшебной палочки. Когда он сбивает Пожирателя смерти (Беллатриса, понимает Гарри) с ног ответным проклятием, заставляя ее корчиться на полу, даже когда остальные замирают в нерешительности.

– Бесполезные, – выплевывает Волдеморт. – Держите свои палочки при себе.

Они слушаются.

И затем внимание Волдеморта неизбежно возвращается к Гарри. К пророчеству в вытянутой руке.

Не счесть сколько раз в этой жизни люди разглядывали Гарри. Строили глазки. Препарировали взглядом в поисках скрытой силы и слабости.

Но ничто не сравнится с тем вниманием, с которым Волдеморт смотрит на него сейчас.

– Ты хочешь поторговаться, – ласково тянет Волдеморт, безжалостный напев злого веселья, который заставляет Гарри дрожать. – За свою жизнь, я полагаю?

– Нет, – говорит Гарри, удивленный сталью в собственном голосе, возможно подкрепленной Дамблдором, стоящим с палочкой наготове, между ним и неминуемой гибелью. – Но я бы заключил с тобой сделку.

Волдеморт наклоняет голову, не отрывая от него взгляда, и Гарри кажется, что он чувствует давление чужой воли… Рыщущих пальцев, касающихся серого вещества его мозга. Он обнажает зубы, давит в ответ и поднимает шар.

Волдеморт застывает.

– Играй честно, – предупреждает Гарри. – Или не играй вообще.

– Мой Лорд… – шипит Пожиратель смерти, но Волдеморт поднимает руку, лицо искажено ненавистью, а красные глаза неумолимо смотрят на Гарри.

– Назови свои условия, – выдыхает Волдеморт, его рот дергается от чего-то похожего на веселье, будто Гарри очень занимательный жук под каблуком его ботинка. – И, возможно, я рассмотрю их.

– И я должен положиться на твое слово? – спрашивает Гарри с сомнением в голосе. – Хотя ты его даже не дал?

Ноздри Волдеморта раздуваются.

– Тогда акт доброй воли. Клятва. Клянусь, что не причиню вреда ни тебе, ни твоим спутникам до окончания нашего… разговора.

– А твои Пожиратели смерти?

– Останутся при своих палочках.

Гарри делает глубокий вздох. Бродяга прижимает голову к его бедру. Пальцы Гарри нащупывают его мех.

В стороне слышится какая-то суматоха. Гарри не оглядывается, но волосы на его шее встают дыбом. Интуиция и быстрый настойчивый взгляд Дамблдора заставляют его сердце бешено биться. У него нет времени торговаться за все, что ему нужно.

Он возьмет то, что сможет получить.

– Ты хочешь пророчество, – говорит Гарри. – Я хочу, чтобы мои близкие были в безопасности. Я хочу гарантированную безопасность моих друзей и их семей до тех пор, пока я не отдам тебе его.

– Ты предоставишь список? – сухим тоном спрашивает Волдеморт.

Мягкий смех эхом разносится по атриуму, будто насмехаясь над ним. Гарри прикусывает щеку.

– Я отдам тебе пророчество, клянусь, – говорит Гарри и видит, как глаза Волдеморта расширяются, совсем чуть-чуть, когда гаррины слова становятся клятвой, сплетающейся в воздухе между ними, невидимой и тяжелой. – Гарантируй их безопасность.

Рот Волдеморта кривится в восторженной, ужасающей улыбке.

– Договорились.

Бродяга скулит. Дамблдор поджимает губы.

Но уже слишком поздно. Клятва дана. Пожиратели смерти смеются.

– Гарри… – начинает Дамблдор.

В стороне раздается хлопок. Волдеморт отводит взгляд, и Гарри дергает Бродягу за шерсть.

Волдеморт рычит:

– Что?..

– Мой Лорд! – задыхаясь, произносит Пожиратель смерти. – Аппарационный барьер. Авроры поднимут тревогу…

Гарри чуть резче дергает Бродягу за шерсть.

Волдеморт усмехается и шагает вперед, протягивая руку.

– Пророчество, мальчик. Ты поклялся.

Кончики его пальцев покалывает от магии. Он обменивается взглядом с Дамблдором. Улыбка и слабый кивок в ответ.

– Я действительно поклялся, Том, – говорит Гарри. – И я отдам его тебе.

Палочка зажата в руке, Сириус перекинулся и стоит рядом с ним, и они в одно мгновение хватаются за остролистовую палочку. На лице Волдеморта появляется нечто маниакальное.

Гарри улыбается.

– Только сначала ты должен поймать меня.

И затем, крутанувшись на месте, они исчезают.

***

В первый раз, когда Гарри сбегает от Волдеморта, все происходит так:

С магически обязывающей клятвой. С хлопком парной аппарации и волной авроров, чтобы выиграть им время.

***

– Ты гениальный парень! – радостно кричит Сириус и подхватывает Гарри на руки, как только их ноги оказываются на земле. – Ты гениальный, вконец обезумевший пацан!

Гарри смеется, когда Сириус кружит его в воздухе. Гарри крепче сжимает пророчество.

В момент, когда Сириус снова опускает его на землю, он понимает, насколько неимоверно безумен его план.

Они в окрестностях Хогвартса, замок смутно виднеется на горизонте. Гарри смотрит на него с тоской, когда понимание начинает оседать на задворках его сознания.

– Сириус, нам надо идти.

Сириус моргает.

– Идти? Куда идти?

– Куда угодно, – говорит Гарри. – Куда угодно лишь бы подальше отсюда. Здесь он меня сразу найдет.

Сириус хмурится.

– Мы должны бежать.

– Да, и быстро, – говорит Гарри. – Ты не… Ты не должен идти, если не хочешь…

– Это самая глупая вещь, которую я только слышал, – говорит Сириус, притягивая его к себе и гладя по затылку. – Куда ты, туда и я.

Гарри чувствует, как облегчение затапливает его, когда он утопает в объятиях крестного. Он улыбается.

– Спасибо, Сириус.

Сириус целует его в макушку.

– Давай выдвигаться.

***

Во второй раз, когда Гарри сбегает от Волдеморта, все происходит так:

С крестным. С прощанием. С подарком.

***

Гарри не думает, что им следует возвращаться на площадь Гриммо, но Сириус настаивает.

За окном глухая ночь, но в доме стоит суматоха. Кингсли на месте вместе с Дамблдором, и Северус Снейп нависает поблизости с вечно угрюмым видом. Дамблдор улыбается, заметив их, и хлопает в ладоши, чтобы унять дикий безудержный гвалт, стоящий в комнате: Уизли, Гермиона и Ремус – все требуют знать, что происходит. Если бы Гарри был менее достойным мужчиной (насколько пятнадцатилетний подросток может считаться мужчиной), он бы получил огромное удовольствие от их оставленных без внимания требований рассказать, наконец, что происходит.

Нужно признать, он все же немного мстителен, и, когда широко раскрытые глаза Гермионы ловят его взгляд, когда она вскакивает с дивана и тянет Рона за собой, он получает небольшое удовольствие от того, что знает больше, чем они. От того, что не только в курсе всего, но и является чертовым зачинщиком этого безумия.

– Гарри, – выдыхает Гермиона, притягивая его к себе и крепко обнимая за плечи; Рон втискивается к ним и кладет руку на спину Гарри, словно желая убедиться, что Гарри здесь, с ними. – Ох, мы так волновались.

Рон сжимает его футболку в кулаке.

– Ага, приятель. Кровать пуста, мантия-невидимка исчезла и никакой записки. Мама чуть с ума не сошла.

Гарри знает, что Рон имеет в виду, что это он чуть не сошел с ума. Они все волновались, все обращались с ним, как с разбитым стеклом, многие месяцы.

– Я в порядке, клянусь, – говорит Гарри, бросая взгляд на Сириуса, а затем на Дамблдора; у него пророчество и крестраж в чертовом рюкзаке, и Гарри с Сириусом не собираются оставаться здесь, так что он наслаждается объятиями, потому что знает, что еще не скоро снова увидит друзей. – Я был с Сириусом. И Дамблдором.

Из-за кухонной двери раздается приглушенный грохот. Она распахивается и оттуда, выходит Добби, сияя улыбкой и отпихивая загребущие руки Кричера одной рукой, а другой – сжимая чашку, которую тут же предлагает Гарри.

– И с Добби, мистер Гарри Поттер, сэр.

Гарри улыбается.

– Да, и с Добби.

Кто-то откашливается. Гарри оглядывается: Снейп скрещивает руки на груди, выглядя совершенно невпечатленным и болезненно нетерпеливым.

– Что ж, теперь, когда мы все убедились, что мальчик и его дворняга на самом деле не гниют в какой-нибудь канаве, – с подчеркнутой медлительностью произносит Снейп, сузив глаза на Дамблдора. – Я считаю, вы должны рассказать нам, что именно происходит.

Дамблдор, как всегда терпеливый и добрый, просто улыбается и кивает.

– Боюсь, что мистер Поттер не вернется в Хогвартс.

Наступает пауза. А потом в доме поднимается суматоха.

Требуется время, чтобы всех успокоить. На объяснение требуется еще больше времени. Молли Уизли без конца прерывает Дамблдора, то и дело указывая на Гарри и называя его ребенком. Он смягчает свои слова, рассказывая о пророчестве и клятве, умалчивая в нужных местах, и, кажется, единственный, кто это замечает – Снейп. Даже Ремус отвлекается, отойдя в сторону с Сириусом и о чем-то беседуя с ним в полголоса, пока Дамблдор обещает, что все идет в точности по плану.

Гарри едва сдерживает смех. Какому плану? Нет никакого плана. Гарри просто, как обычно, действует наобум.

Гермиона единственная, кто переходит к сути дела, Гарри нисколько не удивлен.

– Значит, Гарри останется здесь с Сириусом?

– Ох, – взгляд Дамблдора падает на Гарри. – Думаю, этот вопрос еще не до конца решен.

Гарри едва ощутимо качает головой. Снейп не единственный, кто заметил его манипуляции. В глазах Гермионы встают слезы, она поднимается с дивана (где зажала Гарри между собой и Роном, вцепившись ему в руку) и убегает вверх по лестнице, прежде чем кто-нибудь успеет остановить ее.

Снейп тем временем набрасывается на Дамблдора.

– Вы ведь не серьезно?^[1] – требует Снейп.

Сириус оживляется:

– Нет, на самом деле, это я.

Губы Снейпа кривятся в оскале.

– Он еще мальчишка. Вы ожидаете, что он осуществит ваш план самостоятельно? Темный Лорд выследит его за считанные дни. Считанные часы.

– Он не будет один, – хмурится Сириус. – Я буду с ним.

– О да, теперь все в полном порядке.

– Следи за своим языком, Сопливус. Мне бы не хотелось случайно проклясть тебя.

Снейп взмахивает руками.

– Вы ожидаете, что этот ребенок-переросток защитит его? Да они оба будут мертвы через неделю.

– Северус, – говорит Дамблдор, положив руку на плечо Снейпа. – Уверяю тебя, это решение далось мне отнюдь не легко.

– Тогда отмените его, – говорит Снейп.

В разгаре спора возвращается Гермиона. У нее в руке маленький мешочек, стянутый сверху хлястиком. С прикушенной губой и влажными глазами она протягивает его Гарри.

– Возьми, – говорит она. – Я берегла его для… Что ж, теперь, наверное, это не имеет значения.

– Что это? – слегка нахмурившись, спрашивает Гарри, забирая у нее мешочек и заглядывая в его пустые глубины.

– Мешочек из ишачьей кожи, – тихо говорит она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Она садится рядом с ним, наклоняясь ближе, чтобы они могли поговорить, не отвлекая на себя внимания взрослых, все еще споривших на повышенных тонах. Рон наклоняется с другой стороны, сжимая колено Гарри и запястье Гермионы. – Про него мне рассказал Хагрид. Такие вещи очень редки. Что бы ты ни положил внутрь, никто другой не сможет достать это. Храни… Храни пророчество в нем. И всегда держи при себе. Он заколдован, так что можешь положить туда и другие вещи. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Гарри слабо, но искренне улыбается.

– Магия великолепна.

В ответ он слышит бесцветный смех друзей.

– Да, – говорит Гермиона. – Да, думаю, ты прав.

Рон качает головой и хмурит брови.

– Может… Может, нам стоит пойти с тобой?

Они говорят не так тихо, как следовало бы, потому что Молли Уизли услышала их и зашипела, словно кошка.

– Рональд Уизли, ты никуда не пойдешь, – рявкает она.

Рон моргает.

– Мам, он мой лучший друг…

– И он хотел бы видеть тебя в школе или дома, где ты в безопасности, – настаивает она.

Гарри видит, что Рон еле сдерживает себя от гнева. По его лицу, по красным щекам, по вздернутым плечам.

Гарри кладет руку ему на спину.

– Все в порядке, Рон. Будет проще, если мы с Сириусом будем вдвоем. Подростка и собаку найти гораздо труднее, чем трех подростков и собаку.

Гермиона всхлипывает.

– Он прав, Рон.

Рон пыхтит.

– Это не значит, что мне это нравится.

– Нет, – Гарри качает головой, толкая Рона плечом. – Сделаешь мне одолжение? Присмотришь за Хэдвиг? Не думаю, что смогу взять ее с собой, не привлекая к себе слишком много внимания.

Улыбка Рона дрожит.

– Конечно. Все что угодно, приятель.

– Когда ты уходишь? – спрашивает Гермиона, ее пальцы тянутся к Гарри, снова хватая его за руку.

Гарри сжимает ее ладонь в ответ. Крепко. Улыбается изо всех сил.

– Как можно скорее, – говорит Гарри.

– Значит, это прощание, – бормочет Рон, придвигаясь ближе.

Гарри кивает, дергано, как марионетка на нитках. Ему кажется, будто он все еще кипит от адреналина, все еще смотрит в лицо Волдеморту и говорит: иди и поймай меня.

Во рту пересохло.

Гермиона быстро качает головой, волосы разметались повсюду. Он так сильно любит своих друзей.

– Нет, – настаивает она, взяв их обоих за руки. – Не прощание. Никаких прощаний.

У Гарри болит в груди. Он притягивает их еще ближе, головы вместе, сердце наполняется теплом.

– Никаких прощаний, – обещает он. – Только «увидимся позже».

Гермиона смеется, Рон тоже. Обхватив друзей за плечи, Гарри обнимает их так долго, как может. Потому что не знает, когда снова сможет их увидеть.

***

В третий раз, когда Гарри сбегает от Волдеморта, все происходит так:

Со стремительным ветром, несущим его навстречу неизвестному.

***

В мешочке лежит пророчество, завернутое и спрятанное глубоко в недрах ишачьей кожи, на которую Ремус, с присущей ему легкостью, накладывает водоотталкивающие чары. В нем лежит крестраж, двустороннее зеркало, карта Хогвартса и мантия-невидимка.

В нем так же неизбежно оказались сладости и гадости от близнецов Уизли – Фред и Джордж подмигивают ему, передавая свои наработки… вместе с небольшим флаконом, наполненным маленькими камешками, которые, если поднести их к свету, похожи на крошечные метеориты. Когда Гарри спрашивает о них, Фред обнимает его за плечи и притягивает к себе.

– Маленький подарок, который мы сделали специально для тебя, – говорит он, и Джордж кивает.

– Он поможет тебе в трудную минуту.

– Просто брось его…

– …и позволь магии свершиться.

Фред сжимает плечо Гарри, а Джордж ерошит ему волосы. Гарри хмыкает и опускает голову.

– Береги себя…

– …маленький благодетель. Нам не хотелось бы…

– …потерять своего инвестора.

Когда они улыбаются, широко и, возможно, немного натянуто, Гарри не может не улыбнуться в ответ.

– В конце концов, мы ведь еще даже не открыли магазин, – говорят они хором. – Мы не можем допустить, чтобы ты умер, так и не увидев результатов своего пожертвования.

Гарри читает этикетку на флаконе, брови ползут вверх, и он убирает его в мешочек вместе с остальными вещами.

Весь дом стоит на ушах (включая портрет Вальбурги, вопящей до тех пор, пока кто-то не задергивает шторы), когда Гарри и Сириус собирают вещи перед уходом. Молли препирается с Кричером на кухне, отвлекаясь от стресса готовкой и не переставая бормотать о еде и растущих мальчиках.

Сириус не так давно исчез на лестнице вместе в Ремусом. Гарри наслаждается теплом и спокойствием, сидя в столовой вместе с друзьями, пока не становится слишком, и он сбегает.

Кто-то прочищает горло у него за спиной, и Гарри оборачивается. Он удивлен, увидев там Северуса Снейпа; тот ушел вскоре после ночной ссоры с Дамблдором в вихре развевающейся мантии, проклиная всеобщий идиотизм. Гарри не думал, что увидит его еще раз перед уходом.

– Эта экспедиция неразумна, – говорит Снейп, прежде чем Гарри успевает что-то сказать. – Более того, я бы назвал ее абсолютно скудоумной. Темный Лорд выследит вас.

Гарри пожимает плечами и криво улыбается.

– Ну, я очень хорошо бегаю.

Прикрыв глаза, Снейп глубоко вздыхает.

– Вы будете бегать всю оставшуюся жизнь.

– Мои друзья будут в безопасности, – говорит Гарри. – Их семьи будут в безопасности.

Снейп усмехается, пересекает гостиную и подходит ближе, возвышаясь над Гарри и глядя на него свысока.

– А все остальные?

– Если он слишком занят, гоняясь за мной, – говорит Гарри, – когда ему идти за остальными?

– Скудоумие и отвага, – шипит Снейп, но затем зарывается в мантию и протягивает небольшой футляр из драконьей кожи. – Возьмите.

Осторожно, опасливо Гарри берет его.

– Что это? – спрашивает он.

– Зелья, – говорит Снейп, будто ответ вытягивают из его стиснутых кривых зубов. – И несколько трав превращенных в сильнодействующие масла – бадьян, перечная мята и тому подобное. Большинство с целебными свойствами. На случай, если они… понадобятся.

Гарри несколько раз моргает, открывает футляр и смотрит на флаконы, выстроенные аккуратными рядами. Пробки подписаны, зелья упорядочены от наименее до наиболее полезных, три ряда по девять флаконов в каждом.

– Футляр заколдован, чтобы уберечь содержимое и хранить его в стазисе, – добавляет Снейп с некоторой неохотой. – Как только один из флаконов опустеет, выньте его и закройте футляр, я буду… уведомлен. И, возможно, смогу достать вам еще.

Так же осторожно, как он взял футляр, Гарри закрывает его и смотрит на Снейпа. Часть его – молодая и безрассудно жестокая – хочет спросить Снейпа, не отравлены ли они.

Он не спрашивает.

– Спасибо вам, сэр, – говорит Гарри. – Они нам очень пригодятся.

– Да, – кивает Снейп. – Думаю, так оно и будет. Постарайтесь, чтобы вас не убили.

– Меня очень сложно убить, сэр, – сухо отвечает Гарри и, кажется, замечает, как дергаются губы Снейпа.

– Да, очень, – Снейп снова кивает.

Затем, что еще более невероятно, он протягивает руку. Как будто хочет смахнуть волосы со лба Гарри. Вместо этого, его рука ложится на плечо – легко, почти неощутимо.

– Мне… Твоя мать… – Снейп обрывает себя, губы сжимаются, пальцы впиваются в плечо. – Ты знаешь, как вызывать Патронус. Как послать за помощью. Используй его.

Гарри хочет знать. Хочет расспрашивать, давить, подначивать Снейпа, пока он не скажет то, что изначально хотел сказать.

Вместо этого он кивает.

– Да, сэр.

– Хорошо.

И не сказав больше ни слова, Снейп разворачивается и уходит. Оставляет Гарри одного в гостиной с футляром зелий в руках, которые Северус Снейп сделал специально для него, и которые попадут в мешочек из ишачьей кожи. Оставляет Гарри в одиночестве недоумевать, что именно только что произошло, оставляет его ошеломленным и немного успокоенным одновременно.

Гарри недолго остается один.

Потому что Сириус уже здесь с мрачной улыбкой и сумкой на плече. Сириус здесь, протягивает руку. Сириус здесь, и Гарри знает, что настало время уходить. Бежать.

Гермиона в последний раз обнимает его, прежде чем они выходят за дверь. Рон тоже. Молли протягивает ему пакет с бутербродами и кучей других припасов, завернутых и зачарованных. Он кладет его в рюкзак вместе с одеждой, пока она в слезах обхватывает его лицо и целует в лоб. Джинни чмокает его в щеку. Дамблдор дает ему дневник, обещает, что тот будет направлять его, и советует Гарри следовать интуиции… Она никогда не обманет его.

Он надеется, что Дамблдор прав.

Когда они выходят за пределы чар Фиделиуса, Гарри нет нужды оглядываться, чтобы знать, что за ним наблюдают. Что Гермиона плачет в плечо Рона. Что он оставляет свою семью – почти семью – ради их безопасности.

– У меня есть все, что может нам понадобиться на некоторое время, – обещает Сириус, крепко сжимая его руку в своей, в другой – палочку. – Ты готов?

– Как и всегда, – признает Гарри.

– Мы продолжаем двигаться, – говорит Сириус. – Мы не останавливаемся надолго.

– Мы продолжаем двигаться, – кивает Гарри, крепче сжимая руку Сириуса.

– Со мной все будет хорошо, щенок. Обещаю, – вздыхает Сириус. – Держись крепче. Будет большой прыжок.

И затем, с поворотом каблука и хлопком, они исчезают. Унесенные ветром.

***

Гарри Поттер бежит от лорда Волдеморта, и все происходит так:

Он не останавливается. Он не одинок.

По крайней мере, сперва.

Chapter Text

V.

Когда Гарри просыпается, Бродяга уже ушел. Сон о Волдеморте, как всегда, лишь далекое воспоминание. Он смутно припоминает гневные красные глаза и шипящие угрозы. Костер потух, но защитные чары сильны.

Он скатывается с койки и собирает вещи, тихо напевая себе под нос. Собирает книги и одежду, сворачивает палатку; убирает все. Рутина, к которой легко привыкнуть, если соблюдать правила:

Продолжать двигаться. Не останавливаться.

Даже когда он вдали от Сириуса – что со временем происходит все чаще и чаще – он соблюдает правила, установленные в самом начале погони. Гарри не должен оставаться на одном месте слишком долго. Он перемещается с места на места как можно чаще. Он не может позволить Волдеморту поймать его.

Как только Гарри собрался, он ощупывает футболку в поисках медальона – гоблинская работа, довольно искусная, подарок от Билли Уизли. Он проводит пальцем по гравировке и касается волшебной палочкой медальона – маленький глобус в центре поворачивается к указанной точке. Гарри шагает сквозь защитные чары, шепотом рассеивая их.

Будет не очень хорошо, если какой-нибудь маггл наткнется на невидимую непроницаемую стену во время прогулки по лесу.

Когда на глобусе зажигается крохотная святящаяся точка – его следующий пункт назначения, подальше от албанских лесов и сжимающейся хватки Волдеморта – Гарри убирает палочку. Сфера в центре медальона начинает вращаться. Он поправляет лямку рюкзака, чувствует, как ветер треплет волосы. Слышит, как хрустит ветка. Он оборачивается как раз вовремя, чтобы встретить взгляд красных глаз.

Как раз вовремя, чтобы Волдеморт успел обвить руками его талию – знакомое дезориентирующее ощущение, будто его тянут за пупок, уносит их обоих.

***

1 августа – первый раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера. Ему всего шестнадцать, прошло уже семь месяцев, как они с Сириусом в бегах, и Сириус решает, что им не помешает немного повеселиться.

Гарри, честно говоря, к тому времени уже должен был догадаться, что когда Сириус говорит повеселиться, это не светит ничем, кроме неприятностей для Гарри.

***

Они уже несколько месяцев передвигаются по английской сельской местности. Они стараются держаться подальше от людей, за исключением поиска припасов и крайне редких перерывов на отдых.

Маггловские мотели с нормальным душем и кроватью, обычно на пару часов, реже на ночь. Небольшие рынки, где можно купить все, что нужно, и продолжить путь.

Гарри не может использовать магию, не со «следом» на его волшебной палочке, а Сириус, как правило, мечется, не в силах определиться: то трусѝт рядом с ним, как верный пес, то сопровождает его, как бесстрашный крестный. У Сириуса есть сумка полная книг, которые ему передал Ремус, чтобы дать Гарри как можно больше знаний, пока они в дороге. Гарри никогда не был особенно силен в магической теории Темных искусств, Чар, Зелий или Трансфигурации, но теперь он определенно хорошо разбирается в них.

В конце концов ему особо нечем заняться. Они просто бегут. Скрываются. Избегают неприятностей. Изучают газеты в поисках любых намеков на террор, кричащий, что тут замешана темная магия.

Было несколько тревожных случаев, конечно. Мгновения, когда Гарри был уверен, что Пожиратели Смерти схватят их, и все будет кончено. Но пока не так много.

Не так много, если, конечно, не считать сны.

Сны, которые в первое время заставляют их двигаться с места, стоит только Гарри начать метаться по кровати. Сириус караулит, пока Гарри спит, и в момент, когда Волдеморт врывается в его разум в поисках их местоположения, Сириус будит его, и они уходят. После, в один из дней, когда они прячутся на побережье Шотландии, Сириус ненадолго исчезает, успев аппарировать в Лондон и наведаться в библиотеку Блэков.

Он возвращается с книгой. Магия разума – гласит название, с той ночи они оба начинают учиться окклюменции. До тех пор, пока Волдеморт не надавит на его разум, а Гарри не сможет надавить в ответ.

До тех пор, пока Волдеморт не потянется к его снам, и Гарри не провалится в чужой разум.

Все эти ночные приключения оставляют Гарри усталым, но довольным. Знать, что Волдеморт не может проникнуть в его голову, чтобы вызнать, где они прячутся, сколько бы он ни угрожал и ни шипел на него, обычно в кичливом бальном зале какого-нибудь незнакомого Гарри поместья, – приносит облегчение. Утомляет, конечно, но все равно приносит облегчение.

Дело в том, что им везло. Невероятно везло.

Поэтому, когда Сириус обнимает Гарри за плечи и говорит:

– Тебе уже шестнадцать. Хочешь пойти в паб?

Все, что Гарри может сделать – это улыбнуться и кивнуть.

Они в Ирландии. Гарри все время беспокоится, что они могут наткнуться на Симуса или кого-то еще, но они держатся холмов, скал и лесов. Они редко видят людей. Если честно, в основном они видят лишь невообразимо много овец.

Он слегка в шоке, когда Сириус тащит его в паб на следующий день после его шестнадцатилетия и, подмигнув, сует пиво в руку. Он не знает в честь чего вечеринка, но вокруг поют и танцуют, и Гарри так увлечен этим, что даже не замечает мужчину, который слишком долго смотрит на него, прежде чем уйти. Сириуса тащит на переполненный танцпол (скорее, пустой участок бара, образованный сдвинутыми в сторону столами и стульями) женщина с такими же рыжими волосами, как у его матери, и Гарри так увлечен, что даже не замечает человека, который садится рядом с ним за стойку.

Не раньше, чем волшебная палочка направлена на него, а рука обхватывает запястье. Не раньше, чем рядом с его ухом появляется рот, голос низкий и до боли знакомый, а узнавание пульсирует в шраме, начертанном на лбу.

– Тебя очень трудно найти, Гарри Поттер.

У Гарри перехватывает дыхание, и он замирает на месте. Пальцы болезненно сжимаются на запястье. Пока он не вздрагивает.

– А сейчас ты выйдешь со мной на улицу и отдашь то, за чем я пришел, – шепчет Волдеморт.

На мгновение Гарри всерьез верит в это. Верит, что Волдеморт убьет всех в этом пабе, если он сейчас же не сдвинется с места и не пойдет с ним наружу.

Но Волдеморт не истребляет всех в пабе. Он не сжигает его дотла, что, по мнению Гарри, ждало бы любое маггловское заведение. Гарри оглядывается, не в силах сдержаться, и видит высокие скулы, темные волосы и грифельно-серые глаза Тома Риддла, смотрящие прямо на него.

Он завораживает. Такой же высокий и красивый, как и когда Гарри впервые увидел его в воспоминаниях из дневника много лет назад. Возможно, немного старше, но все такой же невероятный. Гарри, по крайней мере, может признать, что предпочитает это лицо привычному блеску красных глаз и змеиной коже.

Когда Гарри приоткрывает рот, Волдеморт крепче сжимает запястье, пока кости не начинают трещать.

– Не кричи, – предупреждает Волдеморт. – Не привлекай к себе внимания. Иди со мной.

Глаза Гарри сужаются за стеклами очков. Потому что Волдеморт должен разбрасываться заклинаниями и убивать магглов. Он должен, но не делает этого… Гарри требуется мгновение, чтобы понять почему.

Волдеморт не знает, есть ли у Гарри знакомые в этом пабе. Не знает, дружит ли Гарри с кем-нибудь здесь или даже со всеми… И он не может рисковать.

Случайная клятва – все равно клятва. И Волдеморт поклялся не причинять вреда друзьям Гарри или их семьям, пока Гарри не передаст ему пророчество.

Чего Гарри определенно не сделал.

Вздернув подбородок, Гарри поднимает пиво. Волдеморт тычет палочкой ему в бок, но это совершенно бесполезно.

– Я люблю всех в этом пабе! – громогласно объявляет Гарри.

Одобрительные возгласы и улюлюканье в ответ вызывают у него улыбку. Самодовольную. Восторженную.

Волдеморт ядовито усмехается. Шрам ощутимо болит, но Гарри сдерживает дрожь.

– Я могу проклясть тебя на месте, – шипит Волдеморт. – Могу убить тебя прямо сейчас.

– О, но сможешь ли ты узнать, где я спрятал пророчество?

Волдеморт открывает рот, должно быть для того, чтобы исполнить угрозы, которые он месяцами нашептывал во снах, и Гарри готовится к боли… но ничего не происходит.

– Гарри?

Сириус стоит перед ними, приподняв бровь и подергивая пальцами. Настороженный. Сириус переводит взгляд с Гарри на мужчину, который держится слишком близко, и Гарри понимает, что Сириус не знает.

– Ты в порядке, щенок? – спрашивает Сириус.

Хватка Волдеморта немного слабеет. Он одаривает Сириуса очаровательной улыбкой, но не отпускает Гарри.

– Прошу прощения, – говорит Волдеморт бесстыдно и непринужденно, большой палец скользит по руке Гарри, будто он пытается флиртовать с ним, а не в паре секунд от того, чтобы выпотрошить его; лицо Гарри заливается краской. – Я как раз предлагал угостить Гарри выпивкой.

Брови Сириуса взлетают вверх, довольная улыбка растягивает лицо, и Гарри почти начинает трясти головой в выразительном «нет», когда палочка Волдеморта снова упирается ему в ребра.

– Выпивкой, да? – Сириус мельком оглядывает Волдеморта, взгляд скользит вниз и снова вверх, затем возвращается к Гарри. – Может, тебе уже хватит? Ты же любишь весь паб, в конце концов.

Гарри хочет, чтобы земля разверзлась и поглотила его на месте. Вместо этого он допивает остатки пива и с грохотом ставит стакан на стойку.

– Не-а, – говорит Гарри. – Пусто. Нужно повторить. И раз уж Том так любезно предложил…

Гарри поднимает глаза на Волдеморта, улыбаясь тошнотворно сладкой улыбкой, и Волдеморт отвечает тем же.

– Конечно, – говорит он.

Гарри, наверное, единственный, кто слышит напряжение в его словах, когда тот поворачивается к бару, чтобы подозвать бармена, потому что Сириус хлопает Гарри по плечу и шепчет: «не делай ничего, чего бы я не сделал, щенок».

А затем он уходит, возвращается на танцпол, и в кои-то веки Гарри верит каждому насмешливому оскорблению, брошенному Снейпом в сторону крестного. Он смотрит ему вслед широко открытыми глазами, все еще под прицелом волшебной палочки, и хочет швырнуть пустой стакан прямо Сириусу в голову.

Как только они остаются одни, Волдеморт снова поворачивается к нему. Гарри знает, насколько он раздражен, и не только по выражению его аристократического лица. Он чувствует, как оно пульсирует под кожей, и Гарри злобно думает: хорошо.

– Твой компаньон прикончит тебя, – почти небрежно говорит Волдеморт, и Гарри медленно выдыхает.

Если он хочет вывести Гарри из себя, то у него прекрасно получается. Если он хочет играть в эту игру, то Гарри есть чем ответить.

– Да, что ж, по крайней мере, его самого не прикончат, – говорит Гарри, резко улыбаясь. – Ни ты, ни твои Пожиратели смерти.

Волдеморт сжимает челюсти, и Гарри способен быть честным с собой и признать, что это захватывающее зрелище. Темный Лорд Волдеморт, сдерживающий гнев на красивом лице, пододвигающий к Гарри настоящее пиво, стоящее на барной стойке, и растягивающий губы в фальшивой улыбке.

– Маленькая хитрая клятва, которую ты сплел, – говорит Волдеморт сквозь крошащуюся белозубую улыбку. – Должен признать, я был впечатлен. Это было слишком… по-слизерински для тебя.

– Шляпа предлагала мне этот факультет, – говорит Гарри, слишком счастливый, чтобы держать Волдеморта подальше от истины, держать его в неведении и догадках, пока Гарри не сможет сбежать; он не притрагивается к стакану.

Волдеморт приподнимает бровь:

– Неужели?

– Она была довольно настойчива, – говорит Гарри. – Я отказался.

– Шляпа так не работает.

Гарри заливается смехом.

– Ага, на самом деле очень даже работает.

– Как бы там ни было, – шипит Волдеморт, наклоняясь ближе, и Гарри осторожно отодвигается назад. – Как насчет новой клятвы?

– Как насчет «нет»?

Глаза Волдеморта ловят отблеск света, приобретая до жути знакомый красный оттенок.

– Как насчет того, что я просто заберу то, что хочу?

И дело в том, что Гарри знает, что он выполнит угрозу. Что он может выполнить ее. В клятве не было ни слова о безопасности самого Гарри. Честно говоря, он даже удивлен, что Волдеморт еще не увел и не запытал его до полного отказа от пророчества. Или просто не прибил на месте.

Возможно, это часть клятвы. Он не может убить Гарри, просто чтобы выбраться из этой ситуации. Но Гарри не знает наверняка… и, конечно же, не собирается оставаться тут и напрасно рисковать.

С безумной идеей, зародившейся в голове, Гарри берет напиток, купленный для него Темным Лордом. Волдеморт замечает движение, взгляд прикипает к его руке, но Гарри уже прижимает другую руку к груди, лицо искажается от обиды, и он отступает на один шаг… затем еще один.

– Держи руки при себе, старый извращенец, – огрызается Гарри, почти крича, а затем, без единого намека на раскаяние, швыряет полную пинту пива в лицо Волдеморту. – Нет значит нет.

И затем, пока Волдеморту не пришла в голову идея прикончить его на месте, Гарри ввинчивается в мешанину переполненного паба. Он слышит, как Волдеморт выплевывает его имя, словно проклятие, и, даже когда копье боли рикошетом пронзает его череп, Гарри улыбается, заметив Сириуса, кружащего девушку на танцполе.

Он хватает его за воротник футболки и бежит, проталкиваясь сквозь толпу. Как только Сириус понимает, что что-то случилось, он начинает помогать ему. Сириус хватает его за локоть, затем за руку, а затем расчищает путь легким взмахом палочки и вытаскивает Гарри за дверь.

– Что происходит?

– Долгая история, – говорит Гарри. – Вытащи нас отсюда.

Сириус не спорит. Знает, что лучше не стоит, или доверяет Гарри достаточно, чтобы сдержаться; он не уверен. В любом случае, стоит ему заметить Волдеморта, выскочившего за дверь, как Сириус крепко сжимает руку Гарри и аппарирует их прочь.


***

31 октября – второй раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера. Ему все еще шестнадцать. Он все еще в бегах, и Сириус рядом с ним. Он все еще ждет расплаты.

Это очевидно – прийти сюда сегодня. Очевидно и совершенно необходимо.


***

Надгробия хорошие. Отполированные.

Гарри никогда раньше не видел их могил.

Пятнадцать лет. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Гарри был здесь, в месте, где он родился, в городе, где умерли его родители. Он не помнит ничего. Ни одной из улиц. Ни церкви рядом с кладбищем. Ни разрушенного дома, в который их аппарировал Сириус, когда солнце начало садиться за горизонт в пятнадцатую годовщину смерти его родителей.

Могила Джеймса и Лили Поттер. Ничего, кроме омертвелой травы и красивых камней.

Что-то внутри Гарри ужасно болит.

Эта не та боль, от которой страдает Сириус, далеко отсюда, прислонившись к другому надгробию, засунув руки в карманы и отвернувшись. Сириус чувствует потерю чего-то реального; чего-то, что он имел, держал в руках и упустил.

Гарри чувствует потерю возможности. Всего, что могло быть и было бы, исчезнувших с их смертью много лет назад. Родителей, которых у него никогда не будет и которых он никогда не узнает. Счастливого детства без суровых уроков жизни, которые ему пришлось рано усвоить, чтобы выжить.

Он только это и делал, думает он, глядя на могилу Лили Поттер. Он только и делал, что выживал. С той ночи, когда она отдала свою жизнь за него, все, что он способен был делать – это выживать.

Он позволяет себе оплакивать. Будущее, которого у него никогда не будет. Людей, которых он никогда не знал. Тихо и безмолвно, слезы обжигают, горячие на лице, остуженном осенним вечером. Он позволяет себе оплакивать потерю того, чего у него никогда не было.

Даже хлопка аппарации недостаточно, чтобы сдвинуть его с места.

Сириус мгновенно оказывается рядом. Палочка обнажена, лицо суровое, ярость клокочет так же, как много лет назад… успокоенная, утихомиренная рукой Гарри, крепко сжимающей его запястье, будто это единственное, что удерживает Сириуса на месте.

– Сентиментальность, – шипит Волдеморт, и Гарри не уверен, что это английский, пока Сириус не ощетинивается. – Ты окружен, Гарри Поттер. Отдай мне пророчество, и я проявлю милосердие.

По коже Гарри пробегают мурашки. Он закрывает глаза, борясь с чувствами и подступающими слезами. Сириус резко втягивает воздух.

– Они установили барьер, щенок, – тихо говорит Сириус, протягивая руку, чтобы схватить Гарри за свитер.

Это правда. Гарри чувствует его. Кажется, он знает, для чего он нужен, (чтобы Сириус не мог аппарировать их отсюда) и задается вопросом, как долго один из Пожирателей Смерти торчал здесь, чтобы проверить, появится ли он. Чтобы проверить, действительно ли Гарри Поттер так глуп и сентиментален, чтобы принять настолько очевидное решение, раз он не заперт в Хогвартсе в этот чудовищный день.

– Нам придется с боем выбираться отсюда, – выдыхает Сириус, взволнованный и напряженный, словно пружина. – Держись позади меня. Они не могут причинить мне вреда, верно? Причудливая клятва и все такое?

Гарри хмыкает. Отрешенный и усталый, глаза все еще закрыты, рука все еще обхватывает запястье Сириуса.

Он знает, что Волдеморт стоит где-то позади него. Чувствует его взгляд. Чувствует закипающее раздражение, которое медленно перетекает в его собственное. Чувствует скрытое надменное удовлетворение, которое хочется сплюнуть.

Волдеморт щелкает языком.

– Ну же, Гарри. Возможно, я и не могу причинить тебе боль, чтобы получить желаемое (ох, так это входит в клятву), но я могу держать тебя здесь…

– У тебя нет права, – говорит Гарри дрожащим голосом, и Сириус вздрагивает от этого звука, резкого, словно взмах кнутом в ночи; Гарри не обращает внимания, глядя на могилы. – У тебя нет права быть здесь. И ты знаешь об этом.

Еще один всплеск эмоций (нечто, для чего у Гарри нет названия), но боли, пульсирующей в голове, достаточно, чтобы он повернулся и встретился взглядом с Волдемортом. Пристальным. Красным.

Монстр, а не человек.

Но Гарри знает. Знает, что этот монстр способен чувствовать. Знает, что импульс, проходящий по связи между ними, это нечто вроде потрясения (возможно, от вида Гарри, пристально смотрящего на него со слезами на лице; или от чувств самого Гарри – его горя и безжалостного гнева, не уступающих самому Волдеморту), и видит момент, когда Волдеморт становится гораздо менее надменным и гораздо более настороженным.

– Упрямец, – сухим тоном отмечает Волдеморт, будто пытаясь вернуть себе положение, но Гарри не позволит ему. – Отдай мне пророчество, мальчик, и…

– Нет, – рычит Гарри, делая шаг вперед и не обращая внимания на Сириуса, цепляющегося за его свитер в попытке удержать Гарри подальше от Волдеморта. – Не здесь. Не сейчас. У тебя нет права!

Земля под их ногами грохочет.

Позже, Гарри удивится, когда поймет, что это из-за него. Что после нескольких месяцев сдерживания большей части его магии, земля дрожит у них под ногами от гнева Гарри.

Волдеморт смотрит на него так, будто не уверен, что с ним делать. Длинные пальцы поигрывают выцветшей добела палочкой, но он не двигается с места. Его глаза сужаются, красные, как кровь, брызнувшая на свежий снег, но Гарри больше не чувствует в нем гнева. Только свой собственный, пульсирующий и нарастающий в груди, угрожающий вскипеть и опустошить все на своем пути.

Волдеморт делает один медленный шаг вперед. Босые ноги на мертвой траве. Сириус пытается оттащить Гарри назад.

– Ты думаешь, – выдыхает Волдеморт, тихо и предупреждающе, – что имеешь право указывать мне, что делать?

Палочка Гарри оказывается в его руке быстрее, чем он успевает подумать, поднятая и направленная в грудь Волдеморта; магия Гарри потрескивает в воздухе, словно живое существо. Он чувствует, как она вибрирует у него на зубах.

– К черту пророчество. К черту клятву. К черту тебя. – Гарри усмехается. – Ты уйдешь… или я разорву тебя на части.

– Думаешь, сможешь?

– Сейчас? – Гарри чувствует, как его лицо кривится в насмешливой гримасе. – Да. И если ты не хочешь рискнуть нарушить клятву, пытаясь остановить меня, ты уйдешь.

– Ты лишишься магии, – сухо констатирует Волдеморт, и это имеет смысл… объясняет, почему Гарри пережил их последнюю встречу невредимым. – И, возможно, жизни.

Гарри крепче сжимает палочку; он чувствует, как нечто гнетущее давит на них всех, чувствует, как волосы на руках, голове и затылке встают дыбом, чувствует статическое напряжение в воздухе.

– Похоже, что мне есть дело?

Возможно, Гарри и сам встал на этот путь (попытки найти способ исправить Волдеморта), но здесь он проводит черту. Здесь, где Волдеморт отнял у него все. Гарри отказывается позволять Волдеморту делать это здесь.

Волдеморт долго смотрит ему в глаза. Смотрит на него. Изучает. Гарри не знает, что он пытается найти.

Затем он поднимает одну из своих бледных длинных рук и взмахивает ей. Гарри чувствует, как барьер растворяется.

Гарри не опускает палочку.

Волдеморт не опускает взгляд.

– Блэк, – шипит Волдеморт, не отводя глаз от Гарри, даже когда Сириус наконец отмирает, оттягивая Гарри назад и загораживая его, будто может отразить взгляд Волдеморта. – Тебе не помешало бы раздобыть палочку для своего… питомца, чтобы он мог практиковаться. Подавление такого количества магии обернется… катастрофой.

Гарри не знает, что это может означать.

Сириус так сильно сжимает челюсти, что Гарри кажется, что он сломает себе зубы; родителей Гермионы ждет прибыльный день. Гарри смутно думает, что у него, возможно, эмоциональный шок.

– Я услышал, – выплевывает Сириус. – Итак, ты слышал моего крестника. Уходи. В отличие от него, на мне нет клятвы, которая бы сдерживала меня.

Волдеморт даже не смотрит на него. Эти красные глаза следят за Гарри и только за Гарри.

– В следующий раз, Гарри Поттер, – говорит он, и Гарри дергается, когда тот без запинки переходит на парселтанг. – Я не проявлю к тебе милосердия.

Гарри вздергивает подбородок, в каждой косточке его тела сквозит вызов, змеиная речь переливается на языке, словно вода:

– А ты умеешь?

Губы Волдеморта дергаются в подобии улыбки. Он опускает голову; признание.

– До следующего раза.

А потом он исчезает. Далекие хлопки аппарации – единственный признак того, что они с Сириусом наконец-то остались одни.

***

Канун Нового года – третий раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера. Ему все еще шестнадцать. Он добровольно идет в змеиную яму. Сегодня день рождения Тома Риддла.

***

Последние два месяца он провел, листая дневник Дамблдора, врученный ему перед началом погони. Два месяца он читал бредни и размышления любимого профессора, пытаясь хоть немного разобраться в них. Пытаясь собрать воедино все, что поможет понять, что ему делать.

Понять, что если он собирается и дальше бегать по миру, стараясь не попасться Темному Лорду и его Пожирателям смерти, то он с таким же успехом может охотиться, пока охотятся за ним. Найти следы разбитой души Волдеморта и собрать их вместе, и затем придумать, как снова сделать ее целой.

Он даже предпринял рискованную поездку в Лютный переулок, чтобы проверить «Боргин и Беркс», когда наткнулся на запись Дамблдора о том, что Том Риддл когда-то работал там. Бесполезная поездка, которая не принесла ему ничего, кроме осознания, что пока Гарри был в бегах, в магическом мире мало что изменилось. Никакой войны на горизонте (по крайней мере, очевидной), пока Темный Лорд тратит все время, стараясь выследить Своенравного Юного Героя, как его окрестили в «Пророке».

Никто не знает, что Темный Лорд вернулся, несмотря на их противостояние в Министерстве почти год назад.

Все тихо. Но Гарри иногда замечает мимолетные признаки, бурлящие под поверхностью, в некоторых статьях, которые он читает (новый заместитель министра, парочка новых законопроектов, принятых в Визенгамоте, касающихся Темных существ и Темной магии, и так далее, и до бесконечности), показывающие, что идет тайная, более мягкая война. Ничего, способного вызвать слишком много удивления. Ничего, что можно переиначить и исказить, чтобы навредить друзьям Гарри и их семьям; он не находит ничего о магглорожденных, магглах, предателях крови или грязнокровках; даже пропаганды.

Приятный сюрприз, что просто убегая, а не сражаясь, Гарри так сильно повлиял на эту войну.

И по-прежнему Гарри бежит. И Гарри охотится.

Проблема в том, что у него есть зацепка. Место, в котором, основываясь на записях Дамблдора и его собственных знаниях о разуме Волдеморта, возможно, спрятан крестраж; и это единственное место, куда он не хочет идти. Пока нет.

Так что, между листанием дневника Дамблдора, игнорированием случайных ночных визитов красноглазого мегаломаньяка, практикой магии с Сириусом с помощью старой палочки, которую он откопал во время краткого визита в дом № 12, и путешествий с места на место, Гарри проводит много времени, пытаясь разгадать, где именно Волдеморт прячет свои дурацкие крестражи. У него есть намеки на местоположение трех из них (благодаря записям Дамблдора), но он понятия не имеет об остальных. Ни сколько их, ни что они из себя представляют.

В приступе разочарования Гарри в какой-то момент швырнул дневник Дамблдора через всю палатку. После этого Сириус плюхнулся на пол прямо перед ним.

– Ладно, поговори со мной, – сказал он. – Думай вслух. Слышал, это помогает.

– Не о чем говорить. Я не знаю достаточно, чтобы о чем-то говорить.

– Но что-то ты же все-таки знаешь?

И потом Гарри рассказал ему о двух, с которыми уже сталкивался. Медальон Слизерина, доверенный Регулусу, и дневник Тома Риддла, хранившийся у Люциуса Малфоя. Два крестража; два Пожирателя Смерти.

И тогда в голове что-то щелкнуло.

– Может… может, он и другие доверил Пожирателям Смерти?

Сириус расплылся в улыбке.

– Только самым преданным. Кто попадает в эту категорию?

Потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться. Едва ли секунда.

Вот так Гарри и оказывается здесь. Нарядный и авантажный, тайком пробирающийся на чертов маскарад в канун Нового года в блядское поместье Малфоев. Потому что, где еще ему искать самого преданного, самого разыскиваемого Пожирателя Смерти? Потому что, где еще могла остановиться Беллатриса Лестрейндж, когда все их с мужем имущество было изъято Министерством во время первой войны, как не в поместье собственной сестры?

Так что с помощью Добби (и с хорошо спрятанным нелегальным аварийным портключом) Гарри без приглашения заваливается на совершенно безвкусный и безумно вычурный Святочный бал Малфоев. Он чуть не спотыкается, запутавшись в дурацкой мантии, которую Сириус уговорил его надеть (Гарри не знает, почему он не мог просто прокрасться в мантии-невидимке за пределы бального зала), когда приземляется в темном кабинете.

Он разглаживает ладонями полы мантии до смешного мягкие на ощупь и старается не думать о том, как все это глупо. Старается не думать, сколько галлеонов Сириус потратил на эту мантию (атласная, облепившая его грудь так, что трудно дышать, застегнутая серебром до самого горла, глубокого фиолетового оттенка, такого темного, что на свету напоминает нефтяные разливы) или маску (зачарованная так, что только Гарри может ее снять, закрывающая половину лица, что, как заверил Сириус, было данью традиционной моде, идеально подходящая к его чертам лица, черная и совершенно обычная, если бы не драгоценные камни, инкрустированные по краям). Старается не думать о тонкой нити серебра в форме молнии, прорезающей левую сторону маски, которая чуть не довела Гарри до панической атаки, когда на нее упал свет. Старается не думать, где и как Сириус все это раздобыл.

Вместо этого, Гарри улыбается Добби, благодарит его и отправляется в бой. Следуя писклявым указаниям Добби, он идет по коридору к боковому входу в бальный зал, где никто не должен заметить его слишком позднего появления.

К облегчению Гарри, все проходит хорошо. Помогает, что в его маску вплетены слабые чары отвлечения внимания.

Еще помогает то, что в хаосе музыки, танцев и столпотворения гостей, его все равно никто бы не заметил.

Никто, кроме единственного человека, который должен. Именно по этой причине Сириус вообще позволил ему участвовать в этой авантюре. Потому что, хоть Сириус и способен искусно смешаться с высшим обществом (и знает свою кузину достаточно хорошо, чтобы узнать под маской) и узнать все, что им нужно, у Гарри здесь совершенно другая роль.

У Гарри здесь роль приманки.

Пока Сириус выслеживает свою дорогую кузину, пока получает от нее всю возможную информацию, Гарри должен отвлечь самого могущественного темного волшебника из ныне живущих.

Даже сейчас Гарри знает, что Волдеморт чувствует его. Чувствует укол узнавания под кожей головы и острую пульсацию раздраженного любопытства. За ними быстро следует решительное удовлетворение, от чего у Гарри едва не подкашиваются колени.

Это длится секунду. Затем Гарри движется, скользя и просачиваясь сквозь толпу. Безмятежная улыбка прочно застыла на его лице. Не обращая внимания на едва уловимое тянущее ощущение в затылке, постоянно удаляясь от него, шагая легко, чтобы не привлекать внимания никого, кроме крупной рыбы, свисающей с его метафизического крючка. Используя маскарад так же, как Пожиратели Смерти и чиновники Министерства; прячась на виду.

Он не знает, как долго играет в эту игру. Теряется в суматохе. Искусно продуманных масках, платьях, костюмах и мантиях. Цвета и звуки; вихри зеленого, серебристого, черного и синего, взмокшие и взопревшие в шелках и драгоценных камнях, музыке и болтовне, роящиеся, словно улей. Это ослепляет. Оглушает.

Гарри так давно не был посреди такого большого скопления людей, что почти испытывает клаустрофобию. Такое ощущение, что он снова в своем чулане, окруженный всей этой толпой.

Это единственная причина, почему он натыкается на Драко Малфоя. Практически сбивает его с ног. И не падает только потому, что Драко крепко хватает его за руку с усмешкой на лице.

– Прости, – говорит Гарри, собираясь отмахнуться от него и двигаться дальше.

Пальцы Драко крепче вжимаются в его руку. Его усмешка опадает, превращаясь в нечто испуганное. Серые глаза обшаривают его лицо, и прежде чем Гарри успевает придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, Драко притягивает его невозможно близко.

– Поттер, что ты тут делаешь?

Его голос – тихое шипение. Едва слышимое за всем остальным. Но он притянул Гарри так близко, что они практически впечатались друг в друга.

Гарри моргает, широко и наивно раскрыв глаза, напряжение сковывает плечи.

– Боюсь, вы ошиблись.

За изощренной серебристой маской, верхние края которой закручены в виде рогов и отделаны черным кружевом, имитирующим чешую, ноздри Драко раздуваются, как у дракона, под маской которого он и скрывается.

– Ты хоть знаешь, кто сегодня здесь? Ты должен уйти. Убирайся, пока он…

– Драко, дорогой, – мягкий голос прерывает его, и когда Гарри поднимает взгляд, то видит женщину, которая определенно должна быть матерью Драко. – Ты встретил кого-то из друзей?

– Матушка, – Драко улыбается, но судя по тому, как проницательно сужаются ее глаза, она, должно быть, видит его насквозь. – Да. Мой школьный товарищ, я даже не знал, что он был приглашен. Мы просто наверстывали упущенное.

– Понятно. Что ж, боюсь, мне придется украсть тебя. Отец спрашивал, где ты.

– Конечно, – говорит Драко, но его рука, кажется, совсем не спешит опускать руку Гарри, даже когда он оборачивается и кивает головой. – Думаю, еще увидимся в школе.

Гарри улавливает сообщение: убирайся отсюда.

– Да. Приятного тебе вечера.

Похоже, этого достаточно, чтобы Драко отпустил его и последовал за матерью.

На мгновение Гарри застывает на месте, пораженный до глубины души. Драко легко мог разоблачить его, сказать, что это он. Драко мог предупредить Его.

Это никак не вяжется с тем, что он знает о Драко. В каком-то смысле, это было проявление… доброты.

Покачав головой, Гарри моргает пару раз и поворачивается. Он слишком долго пробыл на одном месте. Он чувствует укол узнавания под кожей головы, задней частью гребаной шеи…

Чужая рука легко и бережно скользит вокруг его талии. Перед глазами все плывет.

– Здравствуй, Гарри.

Гарри напрягается. Пытается сделать шаг вперед, шаг в сторону. Рука, обнимающая его за талию, давит, тянет, прижимает его спиной к твердой груди. Дыхание перехватывает.

– Ну-ну, – голос Волдеморта низкий и упрекающий, невероятно теплый, когда его тело прижимается вплотную; рука Гарри дергается за палочкой, чтобы сделать хоть что-нибудь, Волдеморт крепко хватает его за запястье и прищелкивает языком. – Мы же не хотим устраивать сцену и испортить всем прекрасный вечер, не так ли?

Угроза предельно ясна. Гарри вздрагивает, и не только потому, что пальцы Волдеморта распластываются на его животе или сжимаются на запястье, удерживая его на месте.

Он не двигается. Натянут до предела, готов вырваться в любую секунду, но не двигается. Не сопротивляется тискам Волдеморта.

– Молодец, Гарри, – Волдеморт чуть ли не мурлычет; острая нотка опасности прямо под поверхностью. – Я действительно считаю, что нам следует перевести этот разговор в более уединенное место, но у меня такое чувство, что ты тут же закатишь истерику… и, как бы забавно это ни было, боюсь, мы не можем себе этого позволить. Не сегодня.

Верно. Слишком много не-Пожирателей среди гостей, которые будут задаваться вопросом, почему Гарри, вопящего во всю глотку, тащат куда-то в подземелья.

Похоже, светские условности спасли его шкуру.

Облизнув губы, Гарри старается, чтобы его голос не дрожал:

– И что ты предлагаешь?

В голове нарастает гул ужасного восторженного веселья.

– Потанцуй со мной.

Гарри вздрагивает.

– Что?

Волдеморт снова прищелкивает языком.

– Ты бы удивился, узнав, какие тихие разговоры можно вести на танцполе.

– Я не умею танцевать, – настаивает Гарри, лицо полыхает жаром от признания.

– Все, что тебе нужно делать, Гарри, это следовать за мной, – говорит Волдеморт прямо в изгиб его уха, и Гарри съеживается от дрожи. – Пойдем.

И затем, вопреки здравому смыслу, лорд Волдеморт тянет Гарри к центру бального зала. Уводя их все глубже и глубже в кружащиеся пары, не отрываясь от него ни на дюйм, пока они не достигнут свободного пространства.

Волдеморт наконец отпускает его, но только для того, чтобы повернуть Гарри лицом к себе. Темные глаза находят его взгляд, мерцая красным в заколдованных огнях, кружащих над ними. Гарри успевает сделать нетвердый шаг назад, как руки возвращаются. Одна ловит его ладонь, посылая разряд по руке, другая скользит по телу, устраиваясь посередине спины.

Гарри хочет развалиться на части. Хочет убежать с криком.

Но он здесь не для этого.

И что может быть лучшим способом отвлечь Волдеморта, как не уступить ему?

Гарри кладет руку с подрагивающими пальцами на плечо Волдеморту, ногти впиваются в накрахмаленную черноту его пиджака. Он совершенно явно избегает смотреть ему в глаза, уставившись в молочно-белый край маски. Требуется секунда, чтобы понять, что, несмотря на чары, придающие ему человеческий облик, Волдеморт носит маску в форме черепа.

Он чуть не фыркает.

– Ты когда-нибудь танцевал вальс?

Гарри быстро моргает, поджимая губы, когда руку стискивает в крепкой хватке Волдеморта.

– Какую часть фразы «я не умею танцевать», ты не понял?

Несмотря на очаровательную улыбку Волдеморта, в шраме вспыхивает гнев.

– Шаги довольно просты, даже ты не смог бы все испортить.

– Думаю, сначала нужно посмотреть, насколько хорошо ты умеешь вести, если вообще умеешь, – отвечает Гарри, расплываясь в такой сладкой улыбке, что зубы могут сгнить; и он знает, что Волдеморт должен ощущать часть его собственной ярости, если болезненная хватка на руке хоть о чем-то говорит. – Я предупреждал тебя, так что не собираюсь извиняться за отдавленные ноги.

Волдеморт хмыкает, коротко и едва сохраняя самообладание, если судить по боли в голове Гарри.

Затем, едва оркестр в передней части зала начинает новую песню, они движутся. Немного неуклюже – и, благодаря Гарри, спотыкаясь – поначалу, пока движения не сгладятся. Пока ритм не обретет смысл где-то между одним нетвердым шагом и другим, и Гарри просто сдается и позволяет Волдеморту вести.

Когда первая песня перетекает в следующую без единого намека на предстоящий разговор, Гарри позволяет своим мыслям плыть. Позволяет телу течь сквозь движения; рука Волдеморта горит на спине, подталкивая и протаскивая его через шаги, пока повторение не переходит в запоминание.

Когда Волдеморт разворачивает их, Гарри замечает прядь волос, спадающую на жуткую костяную маску. В этой маске нет ничего удивительного, как и в его наряде; брюки и пиджак черные, как смоль, рубашка невозможного, более темного оттенка, единственное яркое пятно – красный пояс, повязанный вокруг талии.

Смерть во плоти.

– Я удивлен видеть тебя здесь, – наконец говорит Волдеморт где-то на третьей песне, притянув Гарри ближе. – Не думаю, что ты был в списке приглашенных.

– Наверное, что-то напутали, – говорит Гарри, переводя взгляд с Волдеморта на танцующие вокруг пары.

Гарри чувствует себя так, будто застрял на карусели. Кружится, застряв посередине, еще секунда и стошнит.

– Наверное, – тянет Волдеморт, наклоняясь немного ближе, пока его рот не оказывается прямо напротив уха Гарри, и Гарри почти уверен, что он откусит его, когда слышит шипение парселтанга: – Что ты здесь делаешь, Гарри?

Гарри сглатывает. Что-то трепещет у него в животе, что-то очень похожее на страх.

– Наслаждаюсь празднованием Йоля, – говорит Гарри, как можно более беспечно. – Как и все остальные.

– Не. Лги. Мне, – шипит Волдеморт, пальцы так сильно впиваются в спину, что Гарри вынужден уткнуться лицом ему в грудь. – Ты пробрался сюда, мимо барьеров, с какой-то целью. И ты расскажешь мне с какой.

Это не совсем танец, больше нет. Скорее медленное покачивание – минимальные усилия для иллюзии нормальности.

Гарри, на грани истерики, задается вопросом, как они выглядят со стороны. Уж точно не как Сами-Знаете-Кто и Мальчик, Который Выжил, застигнутые посреди битвы. Не после того, как Волдеморт прижался невозможно близко, как крепко вцепился в Гарри, как его губы призрачно касались его уха с каждым произнесенным словом.

Нет. Гарри предполагает, что они больше похожи на любовников.

Его желудок сжимается.

– Разведка, – признается Гарри, задыхаясь и пылая от внезапной вспышки осознания. – Я кое-что ищу.

– О? – Волдеморт отступает, пока не встречается взглядом с Гарри, надменная и гнусная улыбка прорезает аристократические черты. – И что же это может быть?

Всё, с Гарри достаточно. Его сердце всю ночь пыталось вырваться из груди. Руки вспотели. Нервы вспыхивают от ощущений, горят и вскипают, как перед падением в финт Вронского.

Так что, с улыбкой на лице, Гарри поднимается на цыпочки и обвивает рукой затылок Волдеморта, притягивая его ближе. Повернув голову – внутри все дрожит от чего-то, чему Гарри не может дать названия – он почти прижимается ртом к уху Волдеморта и говорит:

– Не твое сраное дело, Том.

Голова Гарри раскалывается от всепоглощающего потока ярости.

С рычанием Волдеморт вырывает руку из руки Гарри, хватает его за волосы и сжимает в кулаке, прежде чем потянуть. Гарри задыхается, глаза слезятся, пальцы цепляются за пиджак Волдеморта, даже когда он смотрит на него с ужасающе мерзким оскалом… слишком много зубов, слишком много боли рикошетом впивается в голову, чтобы эта улыбка была чем-то кроме.

– У меня кончается терпение, – Волдеморт насмешливо смотрит на него. – Я поймал тебя. Ты скажешь мне то, что я хочу. Ты отдашь мне то, что я хочу.

Гарри смеется.

– Терпение? У тебя?

Пальцы впиваются в поясницу. Гарри клянется, что чувствует когти.

Перед глазами только краснота.

– Ты…

Но Волдеморт не успевает рассказать ему, что Гарри будет и не будет делать.

В основном потому, что в этот момент внезапный треск сотрясает весь бальный зал. Люстра дрожит, опасно дрожит. Затем грохот и внезапный шквал цвета, света и огня.

Люди кричат.

Еще один шар света, звука и огня поднимается вверх, закручиваясь на потолке в наполовину сформированный фейерверк и засыпая гостей искрами.

Во внезапном приступе паники хватка Волдеморта ослабевает, его взгляд устремляется вверх. Всего на секунду.

Секунда – это все, что нужно Гарри. Он вырывался и из более крепких объятий.

Освободившись, Гарри отшатывается назад, оказываясь вне досягаемости. Волдеморт уже снова сосредоточен на нем, уже преследует его, но Гарри… Гарри уже кладет руку на третью застежку мантии, Гарри уже активирует аварийный портключ, Гарри уже уносится прочь с резким толчком пониже пупка и самодовольной улыбкой на лице.

Мир расплывается.

Гарри приземляется, резко и внезапно, лицом в лесную подстилку. Он стонет, голова пульсирует от боли, когда гневгнев ярость устремляется ото лба прямо в череп.

Раздается звук приземлившегося рядом тела, и Сириус уже здесь. Сириус здесь, переворачивает его, обхватывает его лицо большими руками.

– Гарри? Гарри, ты в порядке?

– Мешочек, – хрипит Гарри. – От боли. Зелье.

Сириус справляется быстро.

Когда Гарри выпивает его, попутно срывая маску, он уже не чувствует себя так, будто собирается умереть, скорее, будто у него сильнейшая в мире мигрень. Сириус морщится, стоя на коленях перед ним и вытирая кровь, капающую с его шрама, рукавом шикарного пальто.

– Я снова сбежал, – объясняет Гарри. – Он в ярости.

Лицо Сириуса искажается. Чувство вины и беспокойство порождают новое существо.

– У тебя получилось? – наконец спрашивает Гарри после пары минут лежания с закрытыми глазами рядом с Сириусом, гладящим его по волосам. – Ты нашел ее?..

– Да, – говорит Сириус и вздыхает. – Ты был прав. Один из них у нее.

Гарри не спрашивает, откуда он знает или как узнал. На самом деле это не имеет значения.

– Где?

Когда Сириус не отвечает, Гарри, прищурившись, смотрит на него.

– Бродяга. Где он?

По гримасе, скривившей лицо Сириуса, он уже понимает, что дело плохо, но настоящим гвоздем в гробу оказывается:

– Гринготтс.

***

Весной, в Тетфродском лесу – четвертый раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера. Гарри все еще шестнадцать. Он проводит утро, наблюдая, как солнце пробивается между деревьями, освещая мир красным и золотым.

Он не знает, что произойдет позже этим днем. Прошло пять месяцев с тех пор, как он в последний раз видел Волдеморта.

***

– Милашка, не правда ли?

Весь правый бок Гарри пульсирует. Слабая ноющая боль предвещает синяки – желтые, синие, фиолетовые. Гребаная акварельная абстракция расползается по его плечу, ребрам, бедру. Он подавляет стон при мысли об этом.

Рука убирает челку со лба, толстые пальцы вплетаются в потные, растрепанные волосы, прежде чем намотать, сжать и рвануть. Дернуть так сильно, что Гарри приходится запрокинуть голову, балансируя на коленях, приоткрыть рот, ловя каждый вдох, слепо моргать… Очки потеряны во время погони между деревьями. Пот липнет к коже, футболка разорвана в районе воротника и свисает с плеча, кровь сочится из пореза на лбу, после того как Гарри с силой швырнули через поляну, где его наконец и схватил Фенрир Грейбек.

Совсем не так он представлял себе свой день, когда проводил утро, наблюдая за восходом солнца со щербатой чашкой в руках.

Последние пять месяцев он в основном держался подальше от людей. Единственной его компанией был Сириус и иногда магглы, когда им удавалось найти маленький городок, чтобы пополнить запасы и остаться на ночь на пару дней. Прыгая повсюду как мячик, никогда слишком долго не задерживаясь на месте, даже когда Сириус в одиночку уходил домой, чтобы проверить Орден.

Но после Нового года, когда он столкнулся с яростью Волдеморта, сотрясавшей его голову и бесконечной болью, пульсирующей в висках, Гарри не мог рисковать. Не мог вернуться в Лондон, Оттери Сент-Кэчпоул или Хогсмид. Ни в одно из мест, которые были бы слишком очевидны. Чем меньше людей он видел, тем меньше шансов привлечь к себе опасное внимание.

Он безумно скучал по друзьям. Единственной связью с ними были письма, которые приносил Сириус. Прошло больше года, он уже столько пропустил и ничего так не хотел, как бросить все и отправиться в Нору на теплый семейный ужин, полный веселья и безбашенных проделок.

Хотя восторг Фреда и Джорджа по поводу успеха их прототипа фейерверков, разрушившего Святочный бал Малфоев, был ясно виден в их ответных письмах. Как и неуклюжая, милая, неловкая забота Рона, приславшего колоду для Подрывного дурака, чтобы он «не скучал» в бегах. Но все же лучшими, наверное, были послания от Гермионы и Ремуса – наполненные новостями о политике, разворачивающейся в мире, от которого он скрывается, уроками, чтобы практиковаться с палочкой, которую Сириус раздобыл для него, и информацией, которая может заинтересовать Гарри.

Так он чувствует более сильную связь с ними. Чувствует, что, возможно, он не так много и пропустил… Тем не менее он расстроен, что пропустил, как Гермиона объединила студентов и шантажом вынудила Риту Скитер написать статью, которая положила конец всем статьям об Амбридж и в итоге заставила Попечительский совет выгнать ее из Хогвартса так быстро, что она чуть не выскочила из своих розовых одежд. Он расстроен, что пропустил открытие магазина Фреда и Джорджа в Косом переулке, даже если они каждый месяц посылают часть прибыли от его «инвестиций в их успех» вместе с Сириусом, чтобы облегчить их жизнь в бегах.

Он рад, что пропустил драму, которая разыгралась между Гермионой и Роном в прошлом году. Но все равно раздосадован, что не мог быть рядом с ней, пока она была вынуждена смотреть, как Рон и Лаванда Браун выставляют себя дураками при каждом удобном случае, когда Рон попал в команду по Квиддичу. Он пока не знает, чем закончилась эта история, но надеется, что все обойдется. Он не хотел бы видеть, как рассеянность Рона разрушит дружбу, которая поддерживала их годами.

Но читая об этом, зная, что жизнь продолжается без него, в груди звенит до боли знакомая горечь тоски. Он скучает по друзьям. Он скучает по Хогвартсу. Черт, он скучает даже по Снейпу, источающему насмешки и саркастичные замечания в сторону Гарри при каждом удобном случае; записка, которую он получил (уязвленное самолюбие – не повод злоупотреблять моими зельями, Поттер), вместе с новой порцией болеутоляющего зелья, заставила Гарри искренне смеяться.

Единственная вещь, которая помогает ему держаться – понимание, что, пока он остается в стороне, они все будут в безопасности. Мир будет в безопасности, укрытый от Волдеморта и его последователей клятвой, которая их связывает.

Итак, он рано проснулся, томясь в горе осознания, что пути назад нет, но полный решимости найти путь вперед. Потягивая чай и наблюдая, как солнце начинает пробиваться сквозь деревья, словно мир горит в огне, он решил, что пора делать ход. Пора принять трудное решение и наконец отправиться в то единственное место, где, скорее всего, будет крестраж. Пора взяться за дело всерьез.

О Гринготтсе не могло быть и речи. Если бы он пошел за крестражем туда, Волдеморт бы мгновенно понял, что Гарри все знает и что ему нужно. Волдеморт бы понял и предпринял шаги, чтобы скрыть остальные крестражи.

Гарри нужно попасть в поместье Риддлов.

Он просто не хотел этого делать, пока не узнает, сколько крестражей создал Волдеморт. Он все еще ждал ответа от Дамблдора; старый профессор в течение всего года пытался получить эту информацию от профессора зелий, вышедшего на пенсию.

Однако, как только Гарри узнает, он тут же отправится в поместье Риддлов, а затем в Албанию. Албанию, куда юный Том Риддл путешествовал в поисках потерянной диадемы Ровены Равенкло, согласно хронологии, которую он составил из писем Дамблдора и подробной легенды чудаковатой Луны Лавгуд.

Сегодня он сидел и ждал почты от Сириуса. Потягивая чай, он ждал, когда Сириус вернется из очередного путешествия в волшебный мир, и хорошо бы с артефактом от Билла Уизли и письмом от Дамблдора.

На самом деле это всего лишь случайность, что именно в этот день удача отвернулась от Гарри.

Это случилось после того, как он собрал вещи, чтобы отправиться к месту встречи. Было около полудня, от горячего воздуха его старая хлопковая футболка липла к спине. Он был один, только он и зеленая земля на мили вокруг, а потом его окружили.

Оборотни. Волдеморт послал оборотней выследить его по запаху.

Он пытался убежать. Пытался увести погоню подальше от своей первоначальной цели. Пытался уйти как можно глубже в лес, чтобы аппарировать, не расщепив себя в панике.

Он бежал недостаточно быстро.

Вот так он и оказался в плену, весь в синяках, крови и поту, задыхающийся от боли в боку. Так он оказался на коленях перед Фенриром Грейбеком и его стаей; кожа головы горит, когда грубые пальцы оттягивают его голову назад. Так он заглянул в золотые глаза; Фенрир, присевший перед ним, едко усмехается, разглядывая Гарри, серебристые волосы падают на лицо.

– Так это за тобой он охотится? – грохочет Фенрир, с силой проводит большим пальцем по рассеченному лбу, размазывая кровь, затем подносит его ко рту и довольно урчит. – Понятно почему. На вкус так же хорош, как и на вид.

Гарри морщит нос от отвращения.

Фенрир только шире усмехается. Он наклоняется, прижимаясь носом к уху Гарри, и глубоко вдыхает.

– И пахнет хорошо.

Гарри охватывает дрожь. Он чувствует, как кровь сворачивается внутри, когда язык, горячий и плоский, давит и скользит по горлу. Гарри дергается, царапает запястье Фенрира, отпихивает его, пытается освободиться.

Фенрир смеется. Этот звук клокочущей волной проносится по позвоночнику, заставляя его сопротивляться еще сильнее.

Он бы использовал палочку, но временная, которую дал ему Сириус, сломана, а его собственная похоронена в глубине мешочка из ишачьей кожи у него на груди вместе с другими ценностями. Они не могут открыть его или снять, только если он умрет или сделает это сам.

И он не может протянуть руку и вытащить палочку, рискуя выдать пророчество и крестраж, которые спрятал там, и уж точно не когда один из неотесанных мужчин, слонявшихся по поляне, говорит:

– Темный Лорд уже в пути, альфа.

Гарри в ловушке. Пойман сильной рукой в волосах, а затем и другой – на челюсти.

Гарри чуть не прикусывает себе язык, когда Фенрир тянет его за волосы, поднимая на ноги. Рычит и плюется, пока Фенрир не отпускает его волосы, чтобы схватить за запястья и закрутить их за спину. Пока хватка на челюсти не исчезает, оседая на горле; смертоносные когти царапают шею и чувствительную кожу за ушами. Пока не раздается хлопок аппарации, и Фенрир не прижимает его к груди, облизывая ушную раковину.

– Стой спокойно, малыш. Ты же не хочешь, чтобы моя рука случайно соскользнула? – говорит Фенрир, когти, словно иголки, надавливают на точку, где бьется пульс; Гарри не двигается, тяжело дыша. – Было бы обидно разорвать такую хорошенькую шейку.

С трудом сглотнув, Гарри дрожит на месте с запрокинутой головой. Он всегда чувствовал себя маленьким, но стоя здесь, с Фенриром возвышающимся за спиной и рукой влепившейся в горло, он чувствует себя крошечным.

Он чувствует себя уязвимым.

Затем это знакомое покалывание. Этот ропот узнавания приближения Волдеморта. Гарри, как всегда, чувствует его раньше, чем может увидеть.

Пожиратели Смерти первыми выходят из-за деревьев. Гарри замечает Беллатрису без маски на лице, за ней следует неповоротливый человек, который, как думает Гарри, может быть ее мужем. Он замечает еще одного человека в маске, но белокурые волосы выдают его. Их палочки обнажены. Беллатриса шипит на одного из ближайших оборотней с полубезумной зубастой улыбкой на лице, и они отступают подальше от Пожирателей Смерти, пока не оказываются где-то позади.

Тогда, и только тогда Волдеморт выходит из-за деревьев.

Он весь в черном, мантия такая длинная, что волочится за ним по лесной подстилке словно клубы дыма. Красные глаза и бледная, белая, словно кость, кожа.

Он смотрит только на Гарри.

– Грейбек, – он приветствует его жутким придыханием в голосе, который использует только в кругу своих последователей. – Ты хорошо поработал.

– Было несложно, – говорит Фенрир. – Как только я почуял его запах, все стало проще некуда. Преследовал его неделями. Сладкий, как цветущий персик.

Пальцы Фенрира сжимают запястья Гарри, горло.

Глаза Волдеморта сужаются, проследив движение. Стиснув зубы, Гарри наблюдает, как его пальцы скользят по выбеленному дереву палочки. Опасный знак, Гарри знает.

– Да, хорошо. Ты отлично справился и будешь вознагражден, – говорит Волдеморт. – А теперь отдай мальчика.

Позади него Фенрир прищелкивает языком.

– Не думаю, что сделаю это прямо сейчас. Или вообще.

Губы Волдеморта кривятся в усмешке, выражение лица меняется, но быстро приходит в норму. Как будто он едва сохраняет самообладание. Боль в шраме подтверждает его догадку.

– Что ты сказал?

– Я хотел бы изменить условия, – Фенрир ухмыляется, хватка достаточно крепкая, чтобы поднять Гарри на цыпочки и на мгновение зарыться носом в его волосы. – Хочу оставить его себе.

Гарри жмурится от внезапной волны раскаленной ярости. Голова идет кругом. Колени подгибаются, и единственное, что теперь удерживает его от падения – это Фенрир. Он задыхается, под веками плывут цветные пятна, что вкупе с сотрясением мозга делает все только хуже.

Спустя мгновение ярость утихает. Гарри встает на ноги, судорожно распахивая глаза, мир вокруг расплывается, слезы горят в уголках глаз. Волдеморт стоит напротив, наблюдая за ним. Взгляд красных глаз охотничьим прицелом скользит по нему. По его грязным джинсам, порванной футболке, крови на лице, поту на коже.

Гарри представляет, как жалко он, должно быть, выглядит.

– Ты, – Волдеморт чуть ли не шипит, встречаясь взглядом с Гарри, – хочешь оставить его себе?

– Такого милашку, как он? – Фенрир сжимает шею Гарри, впиваясь когтями; запах крови сильнее, чем боль от разодранной кожи. – Из него выйдет хорошенький волк. Когда я его приручу.

Беллатриса хохочет так, будто это невероятно смешно. Идея, что Фернир Грейбек приручит его.

Нечто похожее на смирение оседает внутри. Сириус рассказывал ему, как Грейбек обратил Ремуса. Он знает, насколько тот жесток. Он знает, как ему нравятся юные жертвы.

А еще он знает, что больше всего на свете Волдеморт хочет видеть его мертвым.

Взгляд Гарри скользит по земле. Он размышляет, переживет ли укус.

– Боюсь, Грейбек, – медленно говорит Волдеморт, приближаясь, – это невозможно.

Гарри вцепляется в него взглядом. Потрясение дрожью пробегает по спине и не только из-за угрозы, скрытой в словах Волдеморта. Скорее, из-за того, как расслабленно Волдеморт держит палочку, будто не собирается кидать проклятие (но Гарри знает лучше). Из-за того, как медленно и лениво Волдеморт скользит ближе, будто не собирается рвать в клочья того, в ком увидел врага (но Гарри знает лучше). Из-за спокойного, безразличного выражения лица Волдеморта, когда он смотрит поверх головы Гарри на Фенрира (но Гарри знает лучше).

Смертоносный гнев медленно закипает между ними. Такой мерклый, такой потаенный, что у Гарри пересыхает во рту.

– Нет? – рычит Фенрир, сильнее сжимая запястья Гарри; впервые, за все противостояние, Гарри не может удержаться от вскрика. – Почему нет?

– На самом деле все очень просто, Грейбек.

Волдеморт медленно останавливается едва ли в метре от них. Затылок Гарри гудит от новой волны близости.

– Видишь ли, ты не можешь оставить его себе, – шипит Волдеморт, усмешка растягивает его губы. – Потому что он уже мой.

Заклинание, выпущенное Волдемортом, нацелено идеально. Оно попадает прямо в лицо Фенрира, сбрасывая его хватку, и Гарри отшатывается в сторону, падая на четвереньки.

Магический огонь опаляет воздух. Пожиратели смерти тут же реагируют, следуя примеру Волдеморта и посылая проклятие за проклятием в Фенрира и его стаю. Оборотни отвечают тем же – те, у кого есть палочки, кидают встречные заклинания, остальные стараются подобраться ближе и растерзать волшебников когтями.

Гарри отползает в сторону.

Сердце бешено колотится, Гарри уклоняется от одного шального проклятия, затем от другого. У него грязь под ногтями, когда он с трудом поднимается на ноги, огибая толстый ствол дерева как раз в тот момент, когда очередное заклинание разлетается искрами по его коре.

Тяжело дыша, Гарри чувствует биение пульса на шее и морщится. Он касается неглубоких следов когтей на горле – пальцы в крови. Ругаясь под нос, Гарри смотрит на битву, разворачивающуюся на поляне – Пожиратели Смерти оттесняют оборотней, Волдеморт бросает проклятие за проклятием, но Грейбек еще держится – а затем пробирается вперед, вглубь леса.

Они отвлечены. Он может сбежать прямо сейчас. Отойти подальше, достать палочку, рискуя быть отслеженным, и аппарировать отсюда.

Раздается крик – скорее, визг – и взгляд Гарри устремляется обратно к битве. Беллатриса держится за бок, оборотень сбил ее с ног, она истекает кровью и сыплет заклинаниями.

Похоже, что звука ее боли и безумной ярости достаточно, чтобы отвлечь и Волдеморта тоже.

Его внимание переключается на нее. Ровно настолько, чтобы Грейбек успел воспользоваться шансом. Он бросается вперед с поднятой палочкой и вытянутыми когтями, и Гарри действует еще до того, как успевает подумать.

Гарри аппарировал без палочки только раз в жизни. На крышу школы, убегая от Дадли и его друзей на детской площадке. Во второй раз желудок скручивает точно так же, как в первый, и Гарри почти прощается с ним, когда появляется рядом с Волдемортом и отталкивает его с пути ядовито-зеленого проклятия Грейбека.

Они падают в листья и грязь, над ними и вокруг них летят заклинания. Гарри приземляется, растянувшись на Волдеморте, все тело ломит. Где-то справа от него снова визжит Беллатриса, а где-то позади он слышит потрясенный голос Люциуса Малфоя: «Мой Лорд!»

Но Гарри действует на адреналине и инстинктах. Его рука взлетает вверх – невербальное беспалочковое протего встает между ним и следующим проклятием Фенрира, слишком слабое, чтобы долго продержаться, но достаточно сильное, чтобы выдержать магический огонь.

На долю секунды его глаза встречаются с глазами Волдеморта.

Волдеморт смотрит на него, как на нечто дикое и неизведанное. Гарри не знает, как описать выражение на лице монстра… но оно очень похоже на человеческое.

Затем Волдеморт переворачивает их и поднимается на ноги, оставляя Гарри раскинутым на траве. Он начинает отбивать заклятия Грейбека и с рычанием обезоруживает его, отправляя палочку оборотня в полет.

Гарри расценивает это, как возможность. Рванувшись вперед, он хватает палочку, думает о Сириусе, безопасности, месте встречи, о чем угодно, кроме того факта, что он только что спас жизнь Волдеморту, и аппарирует прочь.

***

В пятый раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера, Гарри почти позволяет ему.

Ему семнадцать. Начало сентября. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз видел Волдеморта лично.

Это не значит, что он не видел его во снах.

***

Семь.

Семь крестражей.

Гарри хочет разрыдаться. Хочет аппарировать к Волдеморту и хорошенько встряхнуть его. Хочет потребовать, чтобы тот объяснил зачем. Зачем так разрушать душу? Зачем рвать себя на куски? Зачем?

Он ничего не делает. Хочет, но не делает.

Не делает, потому что откуда-то знает. Страх, ненависть и столько отвращения к себе, что саморазрушение, наверное, казалось пустяком. Наверное, это казалось лучшим из возможных исходов – исказить, сломать, исковеркать себя в нечто иное. Нечто новое. Нечто, настолько чудовищное, что невозможно принять за Тома Марволо Риддла.

С бледным туманным воспоминанием о молодом Томе Риддле, спрашивающем своего профессора о семикратном разделении души, все еще стоящим перед глазами, Гарри наконец делает свой ход в ночь Приветственного пира.

Если бы он был в Хогвартсе, это был бы его последний пир. Последний год.

Но он сам выбрал этот путь. Убегать от Волдеморта и пытаться найти способ собрать его воедино. Пытаться вернуть мальчика, слишком умного и слишком одинокого, давным-давно похороненного под личиной монстра.

Монстра, который все чаще и чаще втягивал его в свое сознание с того дня в лесу, где Гарри, вопреки всем доводам разума, спас жизнь Волдеморту. Он вполне способен держать Волдеморта подальше от своей головы, но, похоже, не может помешать Волдеморту затащить себя в его собственную. Это очень похоже на то, что происходило в начале погони, но вместо того, чтобы требовать от Гарри его местоположение, Волдеморт уговаривает.

Шагает по вычурному тронному залу, или кабинету, заполненному книгами и освещенному камином, или спальне, с таким количеством зеленого, что Гарри не удивился бы, узнав, что это личные покои самого Салазара Слизерина. Шагает медленно и уверенно, кружит вокруг Гарри в собственном сознании, будто хищник, готовый нанести удар. Шепчет или, скорее, шипит, мягко обещая, что если Гарри придет к нему по своей воле, то Волдеморт проявит к нему милосердие. Что он вознаградит Гарри. Что он даст ему новую клятву, если только Гарри придет к нему.

Первого сентября Гарри наконец сдается, в каком-то смысле.

Он не говорит ничего Сириусу. Уходит посреди ночи – остролистовая палочка зажата в руке, мантия-невидимка накинута на плечи.

Он выбросил палочку Грейбека, когда ему исполнилось семнадцать. Она плохо ему подходила (заклинания выходили слишком нестабильными), и получить наконец возможность практиковаться в дуэли с Сириусом, используя собственную палочку, было похоже на возвращение домой.

Аппарировать на кладбище Литтл-Хэнглтона, где Волдеморт вернулся, а Гарри смотрел, как умирает Седрик Диггори, на удивление легко. Он стоит там, глядя на статую ангела, которая удерживала его, и позволяет ночному холоду щипать лицо, прежде чем надеть капюшон мантии и уйти.

Прогулка вверх по холму, к поместью Риддлов, довольно короткая.

Снаружи оно выглядит таким же заброшенным и ветхим, как и в его видениях на четвертом курсе. Однако когда он подходит ближе, его брови морщатся от ощущения магии в воздухе. Барьера (возможно, магглоотталкивающего) и чего-то еще, сокрытого под его защитным слоем. Он останавливается прямо перед барьером, окружающим поместье, скривив лицо.

Он не думал, что Волдеморт захочет заявить права на это место. Дом, где, как утверждал Дамблдор, жил и умер его отец. Где Том Риддл убил его, чтобы, скорее всего, сделать один из своих первых крестражей. И ощущая магию, пронизывающую это место (навык, который он медленно развивал под руководством Сириуса), Гарри понимает, что был неправ.

Он протягивает руку, проводя пальцами по барьеру, и чувствует эхо ощущений в голове. Даже его тело узнает следы магии Волдеморта.

Однако сопротивления нет. Нет ничего, что могло бы удержать Гарри. Хотя вряд ли кровная защита сработала бы, если Волдеморт использовал свою кровь в качестве ключа, потому что кровь Гарри течет по его венам. Именно кровь Гарри вернула его в первую очередь.

Он пробирается сквозь слои барьера, заглушив звуки дыхания и шагов быстрым муффлиато.

Входная дверь – чересчур очевидное решение, но Гарри все равно идет к ней. Алохомора впускает его внутрь, и он как можно медленнее протискивается в фойе и закрывает за собой дверь. Он запинается на мгновение, осознав, что заброшенный фасад здания был всего лишь иллюзией.

Фойе простирается вглубь поместья, освещенное кружащимся ореолом кристаллов, свисающих с потолка, стены мягкого кремого цвета, пол из темной березы, блестящий и нетронутый временем. Это совсем не похоже на развалины поместья, как казалось снаружи. Это похоже на дом. Это похоже на чей-то дом.

И очень-очень похоже на то, что кто-то дома прямо сейчас.

Прижавшись спиной к двери, Гарри судорожно вздыхает, радуясь, что звук настолько тихий, что даже ему не слышно. Он уже взялся за дверную ручку, готовый медленно отступить, когда Волдеморт выходит из одной из дверей и пересекает коридор в направлении другой, не сбавляя шаг и не отрываясь от бумаг в руках.

Едва заметное чувство узнавания покалывает шрам, но оно совсем не похоже на то, что он обычно ощущает, находясь так близко к Темному Лорду. Возможно, мантия защищает его, скрывая от обнаружения, и Гарри еще никогда не был так благодарен. Теперь у него есть шанс уйти до того, как Волдеморт поймет, что он вообще был здесь.

Он должен уйти. Он знает, что должен уйти.

Но любопытство всегда было сильнее его. И всегда сулило неприятности. Но Гарри уже вляпался в неприятности, так что он позволяет любопытству вести его. Позволяет ему тянуть за пупок, пока он не отойдет от двери.

Следует за ним по фойе к коридору между двумя комнатами, где только что был Волдеморт. Первая, сейчас пустая, резко и неожиданно знакома. Кабинет, куда Волдеморт иногда затягивал его по ночам, со слишком большим количеством книг, огромным столом и слабым огнем, потрескивающим в камине. При свете дня (или, точнее, свете реальности, учитывая, что сейчас середина ночи) заметно больше деталей.

Бросив взгляд через плечо, Гарри видит, как Волдеморт расхаживает по комнате, заполненной еще большим количеством книг. Возможно, личная библиотека, и Гарри тихо фыркает от мысли, что лорд Волдеморт – книжный червь.

По крайней мере, это соответствует стереотипу о гениях.

Вместо того чтобы следовать за Волдемортом в библиотеку, Гарри идет в кабинет. Останавливается на пороге, окидывая взглядом темные стены и деревянный пол. Большой стол у дальней стены, заваленный бумагами и документами. Плисовая кушетка и кресло у камина выглядят довольно удобными; тонкие нефритовые и кремовые полосы кушетки с изумрудными подушками на ней контрастируют с теплой кожей кресла. Картины заполняют свободное пространство над камином.

Похоже на комнату, которую ожидаешь увидеть в поместье Малфоев, размышляет Гарри, заходя внутрь. Роскошная и комфортная, богатство настолько очевидно, что его сложно игнорировать. Гарри задирает голову, разглядывая те же кружащиеся кристаллы, которые видел в фойе, свет мягко горит изнутри. Роскошь.

Гарри тянет все глубже и глубже в комнату. Он практически на цыпочках огибает угол стола, чтобы заглянуть в бумаги. Склонившись над смесью исследований и деловых документов, он ловит взглядом строки, касающиеся Министра Магии и возможного потенциала чего-то под названием гадание на маятнике.

У него не получится разгадать, в чем тут дело.

Потому что Волдеморт возвращается в кабинет с книгой в руке и закрывает за собой дверь.

Пятясь от стола, Гарри широко открытыми глазами смотрит, как Волдеморт проплывает мимо, книга уже открыта и губы шевелятся, когда он еле слышно читает себе под нос, длинный белый палец скользит по странице, двигаясь от строчки к строчке. Вид худощавого лица Волдеморта, нахмуренного от сосредоточенности, отвлекает Гарри достаточно долго, чтобы не замечать страха, поднимающегося в груди, пока он уже прочно не засел там тугим узлом тревоги и ужаса.

Дверь закрыта. Дверь закрыта, и Гарри в ловушке, застрял в одной комнате с лордом Волдемортом, только если он не хочет рискнуть открыть дверь и убежать.

Нечто, что Волдеморт обязательно заметит.

Гарри в ловушке. Он застрял.

Он отводит взгляд от темного дерева двери и снова смотрит на Волдеморта, занявшего свое место за столом. Одна рука все еще покоится на странице открытой книги, в другой – самозаправляющееся перо. Не отрывая взгляда от книги, Волдеморт делает заметки на пергаменте, на котором Гарри видел фразу гадание на маятнике.

Рискнув подойти поближе, Гарри видит изящные завитки и изгибы записанных слов. Он загипнотизирован ими, тем, насколько они аккуратны. Насколько похожи на идеальную каллиграфию дневника со второго курса. Он не может разобрать слов.

Гарри подходит еще ближе, не обращая внимания на мурашки, бегущие по затылку, и пытается разглядеть записи Волдеморта.

Он замирает, когда Волдеморт шипит. Сначала он думает, что это парселтанг, пока не понимает, что там нет слов, пока не поднимает взгляд от записей к лицу Волдеморта. Его глаза зажмурены, тело напряжено, а голова склонилась набок, будто он прислушивается к чему-то. Гарри еще никогда не видел его таким сосредоточенным, и задерживает дыхание, когда понимает почему.

Он слишком близко. Гарри чувствует покалывание в затылке, и Волдеморт, должно быть, тоже что-то чувствует.

Тихо, быстро Гарри делает три шага назад, пока это ощущение не утихает до слабого узнавания.

Волдеморт, кажется, расслабляется. Он расправляет плечи, отрываясь от бумаг, и откидывается на спинку кресла, точно такого же, что стоит у камина. Его глаза открыты, взгляд направлен вникуда. Он в задумчивости подносит руку ко рту, опершись локтем о подлокотник.

– Гарри Поттер, – бормочет он, и Гарри чуть на выпрыгивает из собственной кожи, резко отступая на шаг. – Что ты опять задумал? Почему твои эмоции такие громкие?

О. Гарри облегченно выдыхает, плечи расслабляются. О, Волдеморт тоже может чувствовать его эмоции.

Возможно, чувствует их точно так же, как Гарри – как физические ощущения, как дрожь, бегущую по нервам.

Ему интересно, что Волдеморт чувствовал от него. Испытывал ли он тот же восторг, что и Гарри, когда Сириус подарил ему Молнию на День рождения? Страдал ли от горя, поглотившего Гарри, в тот день на кладбище, меньше года назад? Чувствовал ли страх Гарри, когда Грейбек лизнул его в шею и назвал милашкой?

Волдеморт выпрямляется в кресле, проводит рукой по бледной голове и снова берется за перо. Гарри интересно, скучает ли он по волосам.

Зная, что он не может снова приблизиться, не выдав себя, Гарри стоит и смотрит, как Волдеморт возвращается к работе. Ему интересно, видел ли кто-нибудь Волдеморта или даже Тома Риддла таким – настолько погруженным в работу, что кажется почти полностью оторванным от остального мира. Возможно, Гарри единственный, по крайней мере, за последние пару десятилетий.

Это зарождает в груди смутное ощущение исключительности.

Он не знает, как долго стоит здесь и смотрит. Наблюдает за монстром, убившим его родителей, пока тот ведет себя, как человек. Человек, который, как теперь уверен Гарри, скрывается внутри.

Он понимает, что слишком долго. Понимает, что он пробыл здесь достаточно долго, чтобы ноги начали болеть. Понимает, что злоупотребил несуществующим гостеприимством, когда Волдеморт внезапно взмахивает рукой, распахивая дверь, и Гарри видит, как Нагини заползает в кабинет.

Точно. Змея.

Черт.

Гарри медленно продвигается к двери, не отрывая глаз от Нагини, пока она ощупывает языком воздух.

– Нагини. Как прошла охота?

Мягкое шипение парселтанга заставляет Гарри вздрогнуть. Он никогда не слышал его таким мягким, таким непринужденным. Только искаженным от гнева. И только так отвечал сам.

– Хорошо, хозяин, – шипит Нагини, снова высовывая язык. – У нас гости?

Волдеморт отрывается от книги, глаза сужаются.

– У нас нет гостей, Нагини.

Нагини пробует воздух, приподняв голову, и Гарри бросается к двери, ругаясь себе под нос, когда она шипит:

– Я чувствую чей-то сладкий запах, хозяин.

Дверь захлопывается прежде, чем Гарри успевает выскочить за нее.

Волдеморт уже на ногах, палочка обнажена, свирепое выражение застыло на лице. Он стреляет запирающим заклинанием в дверь и финитой в направлении Гарри. Оно попадает в цель, отменяя чары, наложенные на кожу Гарри, и теперь Волдеморт может слышать его сбивчивое дыхание. Волдеморт склоняет голову набок, палочка поднята, глаза опасно сужены.

Когда Гарри пятится от двери, сжимая собственную палочку в руке, Нагини с шипением встает на дыбы, а Волдеморт медленно обходит стол. Не отводя взгляд с того места, где слышит чужое поверхностное дыхание, даже когда тянется за порошком на каминной полке и бросает в огонь, прошипев приказ Нагини:

– Иди в мои комнаты. Жди меня там.

Нагини тихо шипит в знак протеста, но ползет к камину и исчезает во вспышке зеленого пламени.

Пламя гаснет вслед за ней, пока единственным источником света не останется тусклое сияние от вращающихся кристаллов на потолке. Он блокирует каминную сеть – последний шанс Гарри сбежать отсюда.

Волдеморт ни на секунду не опускает палочку, следя за медленным продвижением Гарри вдоль комнаты. Гарри замирает, только когда в него попадает еще одно заклинание, невербальное, но оно лишь бесполезно осыпает искрами его мантию. Ревелио, догадывается Гарри. Он судорожно выдыхает, а Волдеморт снова наклоняет голову. Совсем как тогда, когда он сидел за столом, склонив голову набок, будто мог услышать эту аномалию, отдающуюся покалыванием в нервах.

– Мантия-невидимка? – говорит Волдеморт, его взгляд останавливается чуть правее Гарри, прижимающегося спиной к книжным полкам. – Впечатляет. Это ты, Гарри?

Сердце Гарри подпрыгивает к горлу и замирает там, он замечает, как губы Волдеморта кривятся в зловещем восторге.

– Не нужно бояться, Гарри, – говорит он, медленно подходя ближе. – Я чувствую твой страх. Я практически слышу, как твое сердце бьется о грудную клетку.

Гарри сжимает палочку. Спина ноет от боли, когда полки врезаются в позвоночник.

– Ты наконец перестал убегать, Гарри? – спрашивает Волдеморт, он все ближе и ближе, глаза находят глаза Гарри, хоть это и невозможно. – Наконец пришел отдать мне то, что я хочу? Заключить новую сделку? Ты наконец пришел ко мне, Гарри Поттер?

Горло сжимается. Во рту пересохло. Его трясет.

Волдеморт прямо перед ним. Возвышается над ним. Протягивает руку, пальцы длинные, изящные и пугающие…

И Гарри прорывается сквозь барьер и аппарирует, еще до того, как успевает подумать об этом. Срывается прочь, как раз в тот момент, когда Волдеморт хватается за его мантию, мир уже расплывается и сужается до узкой воронки цвета и света…

Он с болезненным стоном приземляется на кладбище, Волдеморт падает на траву рядом с ним. Рычит и царапается, пока Гарри задыхается в панике. Хватает мантию и стаскивает с лица Гарри, сдергивает с груди. Гарри извивается и пытается выбраться из-под него, пока мантия-невидимка не превращается в ворох мерцающей ткани под ним. Волдеморт отбрасывает палочку Гарри и хватает его за запястья, придавливая собственным весом.

Зловещая торжествующая улыбка расплывается на лице Волдеморта, пока Гарри задыхается, пытаясь вырваться.

– Здравствуй, Гарри.

– Отпусти, – выдыхает он, измотанный и дезориентированный, опустошенный аппарацией сквозь барьеры Волдеморта.

– Довольно. Ты пришел ко мне, Гарри, – говорит Волдеморт. – На этот раз тебе не уйти.

Гарри дергается в железной хватке.

– Я не думал, что ты будешь там.

– Нет? Тогда зачем ты пришел? – улыбка Волдеморта становится жестокой. – Ностальгия? Захотел снова увидеть место, где я возродился? Или, может, ты пришел оплакать того мальчика? Как там его звали?

Знакомая ярость закипает в груди. Гарри чувствует прилив энергии, достаточный, чтобы плюнуть в лицо Волдеморту и вырвать руку из крепкой хватки, чтобы вцепиться в его щеку с жестокостью, которой сам от себя не ожидал.

Достаточный, чтобы оттолкнуть Волдеморта, дотянуться до палочки и встать на ноги. Гарри направляет палочку на смеющегося Волдеморта, который медленно поднимается с земли и смотрит на Гарри злыми глазами с еще более злой улыбкой.

– Задел за живое? – спрашивает Волдеморт, задыхаясь так же, как и Гарри. – Твой гнев – откровение, Гарри. Я когда-нибудь говорил тебе это?

– Его звали Седрик Диггори, ублюдок, – рычит Гарри. – И он умер ни за что. Ты убил его ни за что.

– Он умер, потому что мешался, – говорит Волдеморт, разводя руками. – И не я был тем, кто произнес проклятие.

– Нет, это была крыса, Петтигрю, по твоему приказу, – огрызается Гарри, медленно отступая назад под прицельным взглядом Волдеморта. – Как там Питер, кстати? Все еще такой же жалкий трус? Боже, ты, должно быть, отчаянно нуждаешься в последователях, раз принял в ряды это.

Волдеморт делает глубоких вдох, следя за передвижениями Гарри. Он снова улыбается, на лице читается пугающее удовлетворение, и как только Гарри делает еще один шаг назад, он шагает вперед.

– Вижу, ты не поклонник человека, который предал твоих родителей, Гарри? – почти ласково спрашивает Волдеморт. – От него есть польза, но если ты действительно хочешь, я могу вызвать его сюда.

Гарри запинается, горло сжимается.

– Что?

– Да ладно, ты не можешь утверждать, что ты выше небольшого… возмездия, – Волдеморт принюхивается к воздуху, как Нагини до этого. – Я чувствую, как сильно ты ненавидишь его. Это практически эйфория, твоя ярость.

– Я не…

– Разве тебе не хотелось бы увидеть, как жизнь покинет его глаза, Гарри? – Волдеморт делает еще один медленный шаг вперед. – Я мог бы дать тебе это.

– Ты болен.

– Новая сделка. Петтигрю за пророчество, – настаивает Волдеморт. – Я благоразумен.

Гарри фыркает от смеха.

– Ага, ведь бессмысленное убийство так благоразумно.

– Не бессмысленное. Это возмездие.

Волдеморт предлагающе протягивает ему руку, и Гарри захватывает резкое ощущение дежавю – огненный круг, зеркало, камень, горящий в кармане, и дьявол, предлагающий ему сделку.

– Чего ты хочешь, Гарри? Скажи. Отдай пророчество, прекрати эту игру, и я дам тебе все, что захочешь.

Парализующее заклятие мгновенно вылетает из его палочки, ударяя Волдеморта в плечо и заставляя его отступить на шаг.

– Я хочу, чтобы мои родители вернулись, мудак.

И пока Волдеморт снова встает на ноги, Гарри сматывается. Бежит в противоположную сторону, уворачиваясь от надгробий, слыша за спиной вой магического огня.

Гарри знает, что ему хватит сил только на еще одну аппарацию. Гарри знает, что не может уйти с пустыми руками. Гарри знает, что у него не будет второго шанса.

Он ломает голову над тем, как вернуться в поместье Риддлов, не нарвавшись на Темного Лорда. На бегу он снова натягивает капюшон, исчезая в пустоте, шрам пронзает болью, когда Волдеморт теряет его из виду. Гарри направляется к единственному зданию рядом с кладбищем; полуразвалившаяся лачуга с садом, заросшим сорняками и змеей, приколотой к двери. Она кажется смутно знакомой, будто кто-то давным-давно рассказывал ему о ней.

Позади него летит еще одно заклинание. Волдеморт зовет его.

Гарри чуть ли не выламывает дверь, когда врывается внутрь. Падает на пыльный грязный пол. Голова кружится от заклинаний, удерживающих Волдеморта снаружи, пока Гарри пытается перевести дыхание. Он поднимает щит, настолько большой, насколько хватает сил, за ним идут защитные чары, все, которые он только может вспомнить, пока между ним и Волдемортом не встает прочный барьер.

Приподнявшись на локтях, он смотрит на Волдеморта. Тот взволнованно прижимает ладонь к мерцающей преграде, палочка касается ее и отскакивает со снопом искр. Его улыбка – оскал зубов. Он смотрит на Гарри; мантия-невидимка распахнута, а капюшон слетел с головы, когда он ввалился в лачугу.

– Это не задержит меня надолго, Гарри, – угрожает Волдеморт. – Выходи, пока мне не пришлось зайти самому.

Тяжело дыша, Гарри поднимается на руках, колкий ответ уже готов сорваться с языка, когда он замирает.

Из-за барьера между ними Гарри не может ясно чувствовать Волдеморта. Только приглушенную пульсацию гнева… и нечто похожее на восторг. Никакого привычного покалывания от их близости.

Поэтому, когда он слышит гул, этот навязчивый шепот Волдеморта, Гарри замирает. Чувствует покалывание узнавания глубоко под ногтями. Точно знает, что это. Его голова поворачивается, взгляд падает на покосившуюся арку, ведущую в то, что когда-то было гостиной.

Крестраж здесь. Здесь, в этой лачуге, а не в поместье Риддлов, как он думал.

– Гарри? – шипит Волдеморт, но Гарри едва слышит его.

Шепот заглушает все.

Ошеломленный, как в тот первый раз, когда он держал дневник Тома Риддла и медальон Слизерина, Гарри поднимается на ноги. Идет вперед, дальше от холла, от звука треснувшего щита, от Волдеморта, зовущего его.

Он звенит в ушах, когда Гарри добирается до треснувшего камина. Пульсирует в венах, когда он останавливается перед скрипучей половицей. Заставляет опуститься на колени, запустить пальцы между расколотым и гниющим деревом. Уговаривает вскрыть тайник (столь похожий на расшатанные доски под его кроватью на Тисовой улице, скрывающие его собственные сокровища), чтобы Гарри смог увидеть его.

Шкатулка, маленькая и скромная, обитая черным атласом. Похороненная под полом, как страшная тайна, между кусками соломы и грязью.

Гарри держит ее в руках и открывает, прежде чем чувствует внезапный грохот обрушившихся защитных чар. Чувствует, как ломается его барьер.

И затем Волдеморт здесь, под покосившейся аркой, смотрит на Гарри с растущим ужасом в глазах. Страх настолько сильный и подавляющий, что не остается места для ярости.

Гарри дрожит. От слез, подступающих к глазам. От того, как осколок души, пойманный в кольцо, бьется и кричит в агонии. От разочарования и скорби.

– Что ты наделал? – шепчет Гарри, голос срывается на полуслове, пока он осторожно держит шкатулку между ладоней. – Ох, Том, что же ты наделал?

Где-то в груди у Гарри разрывается сердце.

Волдеморт застыл под аркой. Его глаза устремлены на крестраж в руках Гарри – широко раскрытые, красные и испуганные.

Гарри еще никогда не видел Волдеморта таким испуганным. Выражение ужаса на чудовищном лице такое человечное, но это не приносит Гарри ни капли удовлетворения.

– Ты отдашь это мне, – приказывает Волдеморт, голос низкий и грубый. – Ты отдашь это мне, Гарри Поттер, и я отпущу тебя.

Но Гарри уже качает головой, слезы катятся по лицу, когда горе – не его, не Волдеморта – горе Тома Риддла разрывает грудную клетку.

– Разве ты не чувствуешь? – в отчаянии спрашивает Гарри. – Разве ты не чувствуешь, что ты с собой сделал?

Подрагивающие губы кривятся в оскале:

– Что за чушь ты несешь о?..

Ярость, обжигающая как драконье пламя, поднимается в горле, когда он рубит рукой воздух, – вспышка случайной магии обрывает любые оправдания. Шкатулка с кольцом крепко зажата в руках, когда он протягивает ее как улику.

– Ты так сильно разорвал себя на части, что даже не можешь чувствовать его агонию, – рявкает Гарри, магия потрескивает вокруг него. – Ты думал, что делаешь себя непобедимым – бессмертным – но ты уничтожал себя.

Волдеморт приходит в движение. Случайное заклинание рассеивается, и он хватает Гарри за футболку и прижимает к одной из полусгнивших, покрытых плесенью стен, так сильно, что перед глазами появляются круги.

Он тянется к кольцу. Но Гарри уже захлопнул шкатулку и сжал ее в кулаке.

– Что ты знаешь, Поттер? – Волдеморт усмехается, палочка падает на пол, когда он ловит запястье руки, держащей крестраж, и сжимает его до хруста костей; хватает Гарри за челюсть другой рукой – страх превратился в гнев, обжигающий кожу и заставляющий Гарри кричать.

– Что тебе сказал старик? Что ты знаешь?

Гарри пихает кулаком в плечо Волдеморта, когда хватка на челюсти становится невыносимой. Он хрипит, дергаясь в невозможном захвате, ярость Волдеморта пульсирует в шраме, Гарри смаргивает кровь, стекающую по лбу прямо к левому глазу.

– Ты расскажешь мне все, что знаешь, – шипит Волдеморт, подтягивая его к себе и снова с силой впечатывая в стену. – Ты вернешь мне кольцо…

– Ты не достоин его, – выплевывает Гарри, хватаясь за запястье Волдеморта и пытаясь оторвать его руку от своего лица. – Ты бросил его. Кусочек своей души. Тебе плевать. Ты не достоин его.

Взгляд Волдеморта скользит по лицу Гарри, в его голосе сквозит ужас.

– Ты знаешь, что это такое.

– Ты не достоин его, – настаивает Гарри, ошеломленный противоречивыми эмоциями, идущими через их связь. – Ты должен заслужить его.

– Заслужить? – От жуткого шипения по спине пробегает дрожь, хватка Волдеморта опускается ниже, длинные пальцы обхватывают горло Гарри. – Нет. Я заберу его.

Волдеморт сжимает пальцы. Гарри не может вдохнуть. Его виски, его зубы – пульсируют. Он крепко сжимает шкатулку в кулаке, сжимает запястье Волдеморта. Голос срывается на скулеж, отчаянный и пронзительный, зрение затуманивается.

Волдеморт ослабляет хватку. Гарри кашляет, хватая воздух губами, лицо горит от внезапного прилива крови.

Наклонившись, Волдеморт презрительно усмехается. Он прижимает руку Гарри к стене. Давит большим и указательным пальцами под ушами Гарри, еще один скулеж вырывается из приоткрытого рта.

– Я не могу убить тебя, Гарри Поттер, – говорит Волдеморт. – Но я могу продолжать так всю ночь.

Сморгнув новую волну слез, Гарри изо всех сил брыкается в хватке Волдеморта.

– Я не причиню ему вреда, – Гарри шепчет скрипучим голосом, заставляя Волдеморта остановиться. – Я не стану его уничтожать. Я буду беречь его. Клянусь.

Клятва, сияющая и новая, медленно оседает в комнате. Волдеморт отшатывается, лицо искажается в замешательстве.

– Что?

– Я мог бы уничтожить медальон, – признается Гарри, сглатывая против руки Волдеморта. – Но я не стал. Я хранил его в целости и сохранности. Уже больше года.

Новая волна ужаса захлестывает их. Чувства Волдеморта затопляют их связь, по лицу Гарри катятся новые слезы.

Гарри беспомощно сжимает запястье Волдеморта.

– Я буду беречь их, клянусь, – говорит Гарри, чувствуя, как нити клятвы тянутся, чтобы завершить договор. – Если ты отпустишь меня прямо сейчас, им никогда не причинят вреда.

– А если нет?

– Сириус Блэк отнесет медальон Альбусу Дамблдору и проследит, чтобы его уничтожили мечом Гриффиндора.

Волдеморт с шипением отрывается от Гарри.

Прислонившись к стене, Гарри потирает горло, заходясь в слабых приступах кашля. Волдеморт наблюдает, как он приходит в себя и молча призывает свою палочку. Гарри смотрит на него с всепоглощающей осторожностью.

– Я принимаю твою клятву, Гарри Поттер, – наконец произносит Волдеморт после столь долгого молчания, что Гарри уже начал думать, что оглох от прилива крови к голове. – Но в следующий раз, когда я поймаю тебя – а я поймаю – ты вернешь мне их в полной сохранности, или я пошлю своих Пожирателей Смерти уничтожить все, что тебе дорого.

Гарри не кивает. Не отвечает. Что он может сказать на подобную угрозу?

Вместо этого, Гарри, не говоря ни слова, призывает собственную палочку (которую бросил на пол, когда нашел крестраж), поворачивается и аппарирует.

Он приземляется на колени рядом с их лагерем. Сириус мгновенно выскакивает из палатки, сжимая в кулаке наспех нацарапанную записку Гарри; в широко распахнутых глазах беспокойство и облегчение.

Скользнув на колени сквозь кусты, Сириус подхватывает Гарри, когда тот заваливается вперед. Он гладит его по затылку, прижимается губами к спутанным волосам, взрываясь бессвязным потоком упреков и проклятий. Гарри зарывается рукой в рубашку Сириуса.

– Я так волновался, щенок.

– Прости, – бормочет Гарри. – Я достал один.

Сириус отстраняется, обхватив лицо Гарри ладонями.

– Ты достал один?

Гарри поднимает шкатулку, слегка помахивая ей.

Рассмеявшись, Сириус целует Гарри в лоб.

– Ты вконец обезумел. Тебе вредно так много времени проводить со мной.

Гарри фыркает, улыбается лениво и медленно.

– Я устал, Бродяга.

– Не удивительно, – говорит Сириус. – Расскажешь обо всем утром. И потом мы двинемся дальше.

– Албания, – бормочет Гарри, пока Сириус поднимает его на ноги, и затем, после пары нетвердых шагов, берет на руки. – Албания, завтра.

– Завтра, – обещает Сириус.

С обещанием, эхом звенящим в ушах, голова Гарри убаюкивается на плече Сириуса. Прижимая к груди шкатулку с крестражем Волдеморта, Гарри спит.

***

В шестой раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера, Гарри прыгает с края обрыва.

Конец февраля. Гарри семнадцать. Он в бегах уже больше двух лет. Его поиски потерянной диадемы Равенкло в лесах Албании оказались долгими и бесплодными. Он устал.

***

Билли Уизли подарил Сириусу и Гарри международный портключ еще весной, в тот день, когда Гарри оказался в руках Фенрира Грейбека. Крошечный крутящийся глобус гоблинской работы, подключенный к каждому филиалу банка Гринготтса по всему миру. Все, что нужно сделать – это указать палочкой место назначения, позволить ему крутиться и следовать за тягой.

Ближайший к Албании филиал находится в Болгарии. Им требуется почти три недели, чтобы добраться туда пешком, они оба слишком незнакомы с этой местностью, чтобы пытаться аппарировать, и не хотят рисковать, заходя на территорию волшебников, после угрозы Волдеморта.

Той самой угрозы, о которой Гарри рассказал Сириусу. Той самой угрозы, которую Волдеморт повторяет почти каждую ночь, когда затягивает Гарри в свое сознание.

Гарри еще никогда не был за пределами Соединенного Королевства. Они провели последние два года, скрываясь на островах – Ирландия, Шотландия, Уэльс, Англия – но никогда дальше. Так что Гарри наслаждается новыми впечатлениями. Это чем-то напоминает туристические походы, которые, как он слышал, устраивают его сверстники после окончания школы; еда, культура, люди, места – все это очаровывает Гарри.

Он задается вопросом, почему они не сбежали с материка раньше, но потом вспоминает, как трудно будет вернуться домой за новой информацией, письмами или припасами от тех, кто скучает по ним.

Они проводят следующие шесть месяцев, прочесывая леса Албании, сражаясь со снежными бурями, проводя праздники с бутылкой выдержанного огневиски, развлекая друг друга байками, розыгрышами и упражняясь в дуэли. Под конец волосы Гарри были окрашены в пятьдесят разных оттенков, он обманом заставил Сириуса съесть около дюжины Блевательных батончиков близнецов, и мог бы подать заявление на звание аврора и пройти с почестями.

Он думает, что мог бы получить звание Мастера в Защите и Чарах, если бы действительно захотел. Ему все равно больше нечем занять себя, кроме практики заклинаний, изучения текстов и комбинирования новых знаний в нечто, что впечатляет даже Сириуса.

В конце февраля Гарри отправляется в последнее возможное место, где может быть спрятана диадема, если она вообще до сих пор в Албании. В конце февраля Гарри находит ее первоначальное укрытие, где Том Риддл, должно быть, отыскал ее много лет назад, и, не заметив, случайно задевает охранные чары, потому что они настолько старые, что он даже не чувствует их.

В конце февраля Волдеморт находит его.

Сириус в часе езды отсюда, покупает продукты в соседнем городе, и Гарри бежит. Удирает от Волдеморта, хотя знает, что тот не может убить его. Он не готов быть пойманным. Ему еще столько нужно найти, увидеть, сделать.

Вспышка магического огня – красная, яростная, звенящая в воздухе – проносится мимо Гарри.

Торф, грязь и опавшие листья – мокрые от непрекращающегося дождя. Удержаться на ногах все сложнее. Уклоняться тем более. Он фыркает, скользит, огибая ствол дерева, перепрыгивает через другое поваленное дерево, пока еще одно заклинание с шипением несется ему в спину.

Одежда промокла, волосы лезут в лицо, Гарри Поттер бежит. Ботинки и джинсы в грязи, лицо, наверное, тоже; он мечтает о теплом душе, пока холод проникает в кости, несмотря на жар в ногах и легких. Он просто должен двигаться еще немного быстрее, немного дальше. Просто добраться до поляны, которая уже виднеется впереди.

Интуиция и рефлексы прожитых лет – детства, юношества – не дают ему свалиться с отвесной скалы по ту сторону лесополосы. Обрыв.

Гарри скользит. Падает на спину и цепляется ногтями за мокрую землю, пытаясь хоть немного замедлиться. Чувствует, как лесная труха забивается под одежду. Чувствует, как камень режет ладонь, когда он впивается в него; наконец останавливается, свесив ноги через край в чернеющее ничто.

Позади раздается хлопок аппарации.

Гарри хмыкает и закидывает голову назад. Не подозревая (или, скорее, не заботясь) о грязи и гнили, застрявших в спутанной копне волос.

– Гарри Поттер, – доносится тихое свистящее шипение, которое он слышал во сне, в кошмарах, наяву в течение многих лет.

Медленно и осторожно Гарри переворачивается и встает на четвереньки. Он не двигается, отрывистое дыхание туманной дымкой зависает перед лицом, его преследователь ждет. Гарри не сомневается: ему даруют передышку. Момент, чтобы сориентироваться, пока сердце стучит в ушах, а кровь поет.

– Кажется, я наконец поймал тебя.

Гарри прыскает от смеха и поднимает голову, чтобы взглянуть на мужчину, стоящего на краю леса.

Он выглядит нетронутым стихией, но Гарри знает лучше. Видит все эти маленькие говорящие детали: распахнутая мантия, черная как смоль; грязь на сапогах; слабый румянец на щеках, костяшки пальцев, сжимающие выцветшую добела палочку. Волдеморт смотрит на него красными глазами, едва дыша, и выглядит полностью вымотанным погоней.

Гарри откидывается назад, садясь на корточки и уперев руки в колени; он улыбается, в его улыбке нет ни капли доброты. Волдеморт с силой стискивает палочку в руках.

– Не смей, – шипит он.

Гарри щелкает языком.

– Прости, Том, – говорит он. – Может, в следующий раз повезет больше.

И затем отталкивается с края обрыва.

***
В седьмой раз, когда лорд Волдеморт почти ловит Гарри Поттера, он на самом деле ловит его. Прямо перед тем, как тот собирается воспользоваться своим маленьким причудливым международным портключом и улизнуть. Прямо перед рывком за пупок – внезапный толчок – Волдеморт ловит его прямо посреди перемещения.

Гарри должен отдать должное Темному Лорду; он определенно настроен решительно.

Chapter Text

VI.

Chapter Text

VII.

Chapter Text

VIII.

– Люциус, – приветствует Волдеморт, наблюдая, как Люциус опускается на одно колено, по спине пробегает дрожь, когда лорд древнего и благороднейшего рода склоняется у ног полукровки; нечто, на что Волдеморт никогда не устанет смотреть. – Рад тебя видеть.

– Мой Лорд, – Люциус опускает голову еще ниже.

– Встань, Люциус, – говорит Волдеморт, и когда Люциус поднимается, жестом подзывает его к себе. – Какие новости?

– С Сириуса Блэка сняты все обвинения, мой Лорд, – говорит Люциус, монотонно, на лице не единой эмоции. – Визенгамот выразил полное единогласие после расследования внезапного… появления Петтигрю в Министерстве.

– И к какому выводу пришли авроры?

– Безумие, – объявил Люциус. – Его речи не отличалась осмысленностью, но одного его появления было достаточно, чтобы Боунс открыла старое дело. Допросив Сириуса Блэка под Сывороткой правды, они подтвердили, что он не был Хранителем тайны. Петтигрю был приговорен к пожизненному заключению в отделении Януса Тики в Святом Мунго.

– Хорошая работа, Люциус, – кивает Волдеморт, направляясь к большим окнам в задней части бального зала.

После своего возвращения он провел здесь множество встреч. Он знает, что каждый раз, требуя в распоряжение это помещение, он заставляет Люциуса дергаться, и обычно этого достаточно, чтобы развеять смертельную скуку.

Глядя на сады поместья Малфоев, он пытается вспомнить, когда в последний раз чувствовал в этом месте что-то помимо апатии… давая указания своим последователям, наказывая тех, кто не подчинялся новому подходу к достижению его целей, посещая званые вечера под грузом чар, скрывающих его истинную природу, когда он восстановил свое положение в волшебном мире. Неудивительно, что, размышляя об этом, он вспоминает, как Гарри Поттер прокрался в этот бальный зал, рыская вокруг, и снова просочился сквозь пальцы.

Да. Наверное, это был последний раз, когда эта комната представляла для него хоть какой-то интерес.

– Мой Лорд? – Люциус откашливается, как всегда неуверенно; его отец никогда не был настолько трусливым, хотя, безусловно, был предан. – Могу я задать вопрос?

– Говори, Люциус, – Волдеморт взмахивает рукой, не потрудившись оторвать взгляд от павлинов-альбиносов, порхающих по территории.

– Есть много тех, кому… кому любопытно, почему вы выдали Петтигрю, – удается выдавить из себя Люциусу, чуть ли не заикаясь. – Сириус Блэк – известный член Ордена…

Он оборачивается, встречаясь с Люциусом взглядом; одной усмешки Волдеморта достаточно, чтобы он замолчал. Потребовалось бы чудо, чтобы у Люциуса вырос хребет, думает он.

– Давай просто скажем, – говорит Волдеморт, нечто в глубине его сознания шевелится – странная смесь восторга и сожаления, которая не имеет к нему никакого отношения, дает о себе знать, и Волдеморт понимает, что до Гарри тоже уже дошли новости, – что Червехвосту больше нечего было предложить. Он больше не соответствует нашей новой директиве.

Угроза совершенно ясна: тот, кто не склонен к переменам, будет сломлен.

Люциус принимает ответ, склонив голову:

– Конечно, мой Лорд. Я сообщу любому, кто осмелится спросить.

– Не сомневаюсь, Люциус, – говорит Волдеморт, шагая к парадной лестнице, ведущей к выходу из этого торжественного скучного бального зала. – Я буду в отъезде в течение следующих нескольких дней. Убедись, что все идет в соответствии с нашими планами.

– Конечно, мой Лорд.

Волдеморт ничего не говорит. Он знает, что пусть даже из гордости и страха, но Люциус не разочарует его.

У Волдеморта есть дела поинтереснее.

***

Новости просто замечательные. Гарри беспомощно улыбается Сириусу сквозь пламя, стоя на коленях в гостиной Билла, волосы все еще влажные после душа. Он слышит, как Билл возится на кухне с чайником. Он живет в квартире Билла с тех пор, как заключил сделку с Волдемортом.

Было, мягко говоря, неловко вызывать Волдеморта через камин в комнату, полную его самых ярых противников. Ладно, Сириус и Билл – простые члены Ордена, но Гарри был втайне впечатлен, что Волдеморт не отказался наотрез, узнав, что Дамблдор будет присутствовать в качестве свидетеля.

Гарри думает, что только клятва удержала Волдеморта от нападения, когда Дамблдор улыбнулся и сказал ему: «Приятно видеть тебя при таких обстоятельствах, Том».

Гарри чуть не надорвался, стараясь держать лицо, когда почувствовал вспышку раздражения Волдеморта.

Столь напряженное начало переговоров отбило у Гарри всякую надежду на то, что его условия будут услышаны, но он все равно решил попытаться. Он подавил нервозность, загнал любые сомнения в самые глубокие уголки сознания и собрал всю свою гриффиндорскую смелость. Конечно, это не была битва «не на жизнь, а на смерть», но встреча лицом к лицу с Волдемортом на любом игровом поле всегда требовала от него немного храбрости.

– Уже принял решение, Гарри? – спросил Волдеморт.

Гарри проигнорировал Дамблдора, наблюдавшего за ними. Проигнорировал Сириуса, ощетинившегося и чуть ли не рычавшего. Проигнорировал Билла, который, казалось, был готов к чему угодно.

Он кивнул и шагнул вперед, протянув руку.

– Если ты согласишься на мои условия, я соглашусь на твои.

– Твои условия?

– Ты предлагал мне Петтигрю однажды. Я бы хотел принять это предложение.

И проигнорировал бормотание Сириуса, слишком сосредоточенный на восторге, что внезапно расцвел под кожей, и злой улыбке, распустившейся на лице Волдеморта. Волдеморт, не колеблясь, взял Гарри за руку.

После этого все пошло как по маслу. Их предплечья сомкнулись, они дали Нерушимый Обет, и Дамблдор самолично скрепил клятву.

В конце концов все сложилось в его пользу: Гарри не только взял клятву с лорда Волдеморта не причинять вреда ни ему, ни тем, о ком он заботится, пока они не угрожают самому Волдеморту, но и добился свободы для Сириуса и обещания приостановить все агрессивные действия по отношению к магглорожденным и магглам, пока Гарри не доведет до конца или не потерпит неудачу в своих начинаниях и не вернется в Англию. Все, что Гарри нужно было сделать, это поклясться в безопасности любых имеющихся или найденных крестражей, и что он злонамеренно не поднимет палочку против Волдеморта, кроме как в защиту себя – последняя часть по яростному настоянию Сириуса.

Единственной реальной жертвой, которую Гарри пришлось принести, было согласие не возвращаться в Англию, пока он не закончит или не потерпит неудачу. Стоит ему вернуться, и их Обет станет недействительным.

Было больно отказываться от этого, самовольно принять изгнание, но Гарри решил, что это стоящая жертва. И ничто не могло помешать его друзьям, его семье, навещать его.

Сейчас, чуть больше недели спустя, стоя на коленях перед камином и слушая, как Сириус передает ему хорошие новости, Гарри знает, что принял верное решение.

– Теперь, когда я юридически свободный человек, мне нужно привести счета Блэков в порядок, – говорит Сириус, и Гарри моргает, возвращаясь в настоящее. – И Министерство присудило мне компенсацию, которую еще нужно обработать. Но как только я все закончу, щенок, я весь твой.

Гарри улыбается так широко, что болят щеки.

– Не торопись, Бродяга. Наслаждайся. Я никуда не денусь.

И Гарри не кривит душой. В свой выходной Билл отвез его в Александрию и показал библиотеку, скрытую от маггловских глаз. Громадный подземный зал полный бумаги, чернил и потертых кожаных переплетов.

И Гарри был захвачен, затмленный и ничтожный перед колоссальным масштабом всего этого: витражного стекла купола, что отражало свет между этажами и на этажах, на этажах полок, словно живое зеленое пламя; колонн, статуй и невероятной мозаики на полу; глобуса, золотого, светящегося и медленно вращающегося в центре главного зала библиотеки, испещренного созвездиями вместо земли и океанов. Ошеломляющего количества знаний, что внезапно оказалось у него под рукой. Гермиона с ума сойдет от зависти.

Гарри знает, что пробудет в Египте по меньшей мере месяцы.

– Я уже скучаю по тебе, щенок, – говорит Сириус напряженным голосом, и Гарри хочется протянуть руку и погрузиться в мир комфорта и уюта, который теперь олицетворял Сириус.

– Я тоже скучаю, Бродяга. Мне нужно идти. Я скоро с тобой свяжусь.

– Держи зеркало при себе.

Гарри усмехается.

– Всегда.

Он обрывает связь как раз в тот момент, когда Флер появляется в холле, такая же прекрасная, как и всегда. Было неожиданно, но приятно узнать, что Билл и Флер вроде как встречаются. Билл выделил ему место на диване. Флер встретила Гарри с восторгом, щебеча о собственных исследованиях – как приехала в Египет, чтобы поработать над получением звания Мастера Разрушения Проклятий, как встретила Билла на одном из полевых выездов. Она была бесконечно счастлива принимать Гарри в их доме.

Поймав ее улыбку, Гарри возвращает ее сторицей, уже собирая вещи на сегодня. Нужно спешить в библиотеку, а времени в сутках как всегда не хватает.

– Наверное, сегодня снова буду поздно, – признается Гарри, когда Билл выходит с кухни с двумя чашками чая в руках; что-то пряное и сладко пахнущее, у Гарри уже текут слюнки.

– Не волнуйся, Гарри, – говорит Билл. – Мы не будем ужинать дома, так что раньше тебя спать не ляжем.

– Да, ‘орошего дня, ‘арри, – говорит Флер, пересекая комнату и целуя его в обе щеки, бледно-розовая помада размазывается по коже, пока он смеется и отмахивается. – Не перетрудись.

– Постараюсь, – говорит Гарри, натянуто улыбаясь и уже направляясь к двери. – Хорошего дня.

Он выходит из квартиры и спускается по лестнице в рекордно короткое время. Потирая щеку, он ступает на тихие утренние улицы волшебного района, где живет Билл, чуть дальше по дороге от банка. Он не уверен, но, кажется, после нескольких лет, проведенных в изоляции, в компании одного лишь Сириуса, ему стало неуютно общаться с людьми.

Одна из причин, почему он уходит так рано, а возвращается столь поздно в том, что в это время на улицах меньше людей. И еще потому, что Билл посоветовал ему не высовываться, пока не утихнет шумиха вокруг неизвестных аппарантов, и Гарри прилагал много усилий, чтобы оставаться незаметным – если и выходил из квартиры Билла, то только до библиотеки и обратно.

Пробираясь по улице к точке аппарации, Гарри не поднимает взгляд, капюшон плаща плотно прилегает к голове, скрывая черты лица. Он не следит за дорогой, слишком занятый мыслями об улыбке, которая растянулась на лице Сириуса, когда тот сообщил Гарри приятные новости. Гарри счастлив за него – даже в восторге – но часть его терзается от мысли, что Сириус сейчас так далеко, что Сириус должен вернуться домой, даже если это была идея Гарри. Он слишком занят попытками похоронить свою печаль и зависть.

Это единственная причина, почему он не замечает, как волосы встают дыбом. Как кожа внезапно поет от узнавания.

Однако рефлексы не подводят.

В момент, когда рука накрывает его руку, увлекая в закуток между домами, палочка Гарри сжимается в кулаке, острие вонзается в мягкую плоть под челюстью Тома Риддла. Гарри замирает, моргая при виде Волдеморта – бровь приподнята, элегантные черты лица не выражают ни капли беспокойства.

– Какого черта? – выплевывает Гарри, сбрасывая хватку Волдеморта и отступая назад, губы Волдеморта дергаются – веселье громко сочится через их связь.

– Здравствуй, Гарри.

Гарри каменеет лицом.

– Ты что, следишь за мной? Что-то не припомню, чтобы в нашу клятву входили преследования и случайные проверки.

Веселье не угасает. Гарри чувствует, как оно вибрирует между зубами.

– Я думал, что из всех дней именно сегодня ты будешь рад меня видеть, Гарри Поттер, – говорит Волдеморт. – Разве я не заслуживаю хотя бы немного благодарности?

Гарри чуть ли не закатывает глаза.

– О да, спасибо за выполнение своей части Нерушимого Обета. Я премного благодарен.

Появляется крупица раздражения. Гарри всегда лучше чувствует Волдеморта, малейшие оттенки его эмоций, когда он рядом.

Так лучше. Более знакомо. Гарри не знает, что делать с забавляющимся Темным Лордом.

– Я имел в виду Петтигрю, – говорит Волдеморт, улыбка как лезвие. – Или твой крестный не сказал тебе?

Гарри делает короткий вдох, ощущение, как будто его окатывает холодной водой. Он вздрагивает от отвращения… но не из-за Волдеморта или намека, змеиным ядом, капающего из его рта. Гарри вздрагивает от воспоминаний о собственном удовлетворении, после рассказа Сириуса о том, как именно было очищено его имя.

– Я слышал, – говорит Гарри, скрестив руки на груди, зная, что не должен одобрять действия Волдеморта, но втайне, в глубине души, одобряя их. – И ты ждешь благодарности за то, что пытками довел человека до безумия?

– Тебе противны мои методы?

Нет, думает Гарри, даже когда стыд поднимается в груди.

– Да, – говорит Гарри.

Глаза Волдеморта сужаются, голова склоняется набок, и он делает медленный шаг вперед. Гарри отступает только тогда, когда улыбка Волдеморта превращается в нечто жутко, зловеще восторженное.

– О, Гарри, – выдыхает Волдеморт, и от жара его слов по спине Гарри пробегает дрожь. – Нет нужды лгать мне.

Грудь наполняется теплом, плечи подтягиваются и туго напрягаются. Отнюдь не приятное чувство – внезапная волна унижения вместе с чувством вины; челюсть Гарри сжимается.

Волдеморт прищелкивает языком.

– Нет-нет. Не надо. Ты попросил – я выполнил. Он предал твоих родителей, ты имеешь полное право получать удовольствие от его страданий. Ты хотел его страданий. Здесь нечего стыдиться.

Гарри чувствует, как вся краска отливает от лица. Сердце ёкает в груди.

Он хочет сказать «нет». Хочет все отрицать. Хочет выплюнуть в ответ: да, Петтигрю предал его родителей, но именно Волдеморт убил их.

Но он молчит, он не может не молчать, потому что Волдеморт говорит правду.

Не говоря ни слова, не отрицая, Гарри поворачивается на каблуках и бросается прочь. Сбегает, и смех Волдеморта неотвязно следует за ним.

– Никакого спасибо, Гарри? – говорит Волдеморт ему в след, и Гарри требуются все силы, чтобы держать себя в руках, когда он возвращается на улицу. – Может быть, в другой раз!

Зажмурив глаза, Гарри сворачивает за угол, оставляя Волдеморта и его насмешки позади.

***

Гарри проводит весь день, старательно игнорируя все, что произошло утром, и с головой закопавшись в древние тексты, выискивая любое упоминание о магии души.

Так же он проводит следующий день. И следующий. И следующий. И… что ж, Тайная Александрийская библиотека – это богатый источник информации почти на все мыслимые и немыслимые магические темы чуть ли не на всех языках мира, и Гарри начинает казаться, что он проведет остаток своей жизни, уткнувшись носом в книгу.

Не помогает и то, что он находится в особенно дурном настроении (прошло три дня с тех пор, как он услышал хорошие новости от Сириуса и был загнан в угол Волдемортом), потому что прошлым вечером Билл и Флер сообщили ему чрезвычайно приятную, чрезвычайно волнительную новость о том, что Флер беременна, и скоро они отправятся во Францию, а следом в Нору, чтобы поделиться хорошими новостями с родными.

Гарри старался радоваться за них (и он радовался, правда), но, как и в случае с хорошими новостями Сириуса, Гарри не мог не чувствовать наточенное острие зависти глубоко внутри. Не помогало и то, что Флер была полна решимости душить его любовью при каждом удобном случае… И да, Гарри определенно нужно поработать над всей этой штукой с прикосновениями к людям.

Вот почему его часы в библиотеке становились все дольше и дольше. Вот почему он все еще сидит здесь, за одним из дальних столов, когда большинство других посетителей давно ушли, уставившись в пурпурную прозу волшебника, умершего в 15 веке, мечтая о хорошей чашечке чая и, возможно, бутерброде.

К сожалению, как и во все предыдущие походы в библиотеку, Гарри не может найти ничего о разрыве души. Ни одного упоминания о бессмертии. Когда слова начинают расплываться, все что он находит после двадцати богом забытых глав – это мимолетное упоминание о чем-то, что автор называет резонансом душ между волшебником и фамильяром… и в редких случаях между ведьмами и волшебниками необычайной силы.

Это интересно, но совсем не то, что он ищет. Тем не менее он записывает источник, на который ссылается автор, на будущее.

С мигренью, нарастающей в передней части головы, Гарри наконец собирает вещи. Взмахом волшебной палочки отправляет книги обратно на полки. Выходит из библиотеки, помахав ночному дежурному – ученому молодому человеку с темной кожей и яркими глазами, вечно уткнувшемуся в свои книги, картина, которую Гарри с каждым днем все больше и больше привыкает видеть. Приятный парень, который помог ему разобраться в системе организации полок и одолжил маленькое изящное зачарованное стекло, переводящее большинство языков на родной язык читателя, если держать его над словами.

Поднимаясь по истертым мраморным ступеням, ведущим из подземелья, Гарри уже не в первый раз жалеет, что с ним нет Гермионы и Рона. Гермиона определенно помогла бы ему разобраться во всем этом.

Он задается вопросом, не погостят ли они у него некоторое время после окончания учебного года в Хогвартсе. В конце концов Рон в Египте уже бывал, а Гермиону можно соблазнить одним лишь упоминанием о библиотеке.

Сомнения – ужасная вещь. Целых два года их связывали только письма, и какая-то его часть думает, что, возможно, они двинулись дальше. Что спустя столько времени они оставили его позади.

– Тяжелый день, Гарри?

У Гарри чуть душа не уходит в пятки.

Сразу за потайным входом – тупик позади маленького милого кафе, замаскированный под известняковую стену с изображением оазиса – прислонившись к задней двери кафе, стоит Том Риддл. Волосы и одежда поддернуты ветром, и несмотря на отсутствие факультетских цветов и мантии, он выглядит как точная копия себя в шестнадцать лет, если бы не морщинки вокруг глаз или намек на седину в волосах.

Гарри уже готов повернуться и вернуться в библиотеку.

Вместо этого, он делает вдох и медленный выдох, поправляет ремень сумки, и шагает вперед. Игнорирует взгляд Волдеморта и направляется к двери.

– Исчезни, – говорит Гарри, рывком открывая дверь и заходя в кафе; здесь пахнет чаем и сладким дымом, здесь приглушенная музыка и болтовня, и он пересекает помещение с Темным Лордом, весь путь идущим за ним по пятам, пока они оба не оказываются на улице.

– Как грубо с твоей стороны, Гарри, – говорит Волдеморт, не отставая ни на шаг, пока Гарри идет к точке аппарации. – Я всего лишь спросил, как прошел твой день.

– Ты сам не образец вежливости, – огрызается Гарри в ответ, в голове глухо пульсирует. – Так почему я должен быть любезен с тобой?

Волдеморт вздыхает.

– О человеке судят по манерам. Тебе было бы полезно научиться им.

– Мне не нужны уроки этикета от лицемера, – говорит Гарри. – Мне нужен сон и бутылка огневиски.

– Поиски идут не очень хорошо? – спрашивает Волдеморт, и Гарри может поклясться, что в его голосе нет ничего кроме удовлетворения.

– Прошло две недели, а не пять лет. Я знал, что на это потребуется время, – огрызается Гарри, резко поворачиваясь и глядя на кривую ухмылку Волдеморта. – Что ты вообще здесь делаешь? Зачем лезешь ко мне? Потому что, если ты все еще ждешь благодарности за то, что сделал с Петтигрю, ты ее не получишь.

– О, мне этого не нужно, Гарри, – говорит Волдеморт, понизив голос, и легким шагом пожирает пространство между ними, руки спрятаны в карманы брюк. – Я знаю, что ты чувствуешь на самом деле… это мерзкое удовлетворение, которое ты пытаешься похоронить под грузом вины. Так не похоже на Золотого мальчика Дамблдора, не так ли?

– Отвали, – выплевывает Гарри и разворачивается, чтобы унести ноги отсюда.

Но Волдеморт, как всегда, неумолим. Он идет за Гарри, не отставая ни на шаг, с такой легкостью, что гнев у Гарри в груди закручивается только сильнее.

– Твой гнев поистине божественно упоителен, Гарри, – говорит ему Волдеморт. – Гораздо лучшей этой беспрестанной задумчивости, что уже несколько дней гудит у меня в голове. Я уже начал думать, что еще немного, и у меня начнется мигрень.

– Ага, ведь с твоими вспышками чистейшего безумия иметь дело гораздо веселее, – бормочет Гарри. – В любом случае ты сам виноват, что пытался убить меня. Теперь разбирайся с последствиями.

Волдеморт, кажется, задумывается над этим.

– И какие же интересные последствия. Беспрецедентные. Хотя я более склонен полагать, что ты сам виноват, что выжил.

Гарри встает как вкопанный. Он смотрит на Волдеморта, брови подняты, глаза широко раскрыты, и Волдеморт смотрит в ответ, совершенно не смущаясь.

– Ты самый омерзительный человек на свете, – говорит Гарри.

Прижав руку к груди, Волдеморт улыбается.

– Ты ранишь мои чувства, Гарри.

Скривив рот в порыве внезапного отвращения, Гарри вцепляется в ремень сумки и сжимает кулак так сильно, что белеют костяшки пальцев.

– Перестань преследовать меня, или можешь забыть обо всех наших соглашениях.

– Ты бы сломал Нерушимую Клятву?

– Я бы сломал тебе нос, если бы он у тебя был, – предупреждает Гарри. – Ты не можешь легкомысленно относиться к событиям той ночи.

– Конечно, Гарри, – Волдеморт поднимает руки, совершенно и невыносимо далекий от раскаяния, даже когда отступает на шаг. – Моя ошибка.

– Да, ты только их и делаешь, – огрызается Гарри. – Прощай, Том.

– Еще увидимся, Гарри.

Гарри уходит, кровь все еще бурлит под кожей. Но он чувствует искру чужого раздражения, и старается получить от этого, как можно меньше удовольствия, прежде чем дойти до точки аппарации и позволить магии унести его прочь.

***

Один раз – случайность. Два раза – совпадение. Три раза, с ужасом осознает Гарри, – закономерность. Которую он не хочет продолжать.

И все же.

Прошло почти две недели, с тех пор как он видел Волдеморта или слышал о нем. Но каким-то загадочным образом, в день отъезда Билла и Флер, он появляется, садясь напротив Гарри за маленьким столиком, за которым он наслаждается завтраком, одетый в темные брюки-слаксы, еще более темную рубашку и чертовски привлекательное лицо Тома Риддла.

Гарри моментально теряет аппетит.

– О Мерлин, ты и правда преследуешь меня, – говорит он.

Волдеморт, похоже, не слышит его, слишком занятый тем, что морщит свой чересчур выразительный нос от маггловского окружения.

– Здесь определенно есть заведения получше.

Гарри фыркает, смиряясь перед лицом неизбежного, и откусывает кусочек тоста.

– Билл порекомендовал его.

И это правда. Гарри до сих пор чувствовал себя не слишком уютно, чтобы есть в одном из магических заведений, постоянно рискуя быть опознанным по своему шраму – или как волшебник, аппарировавший перед более чем дюжиной магглов – но ему нужно было как-то приспосабливаться к людям. Это же место было его идеальным маленьким раем, не слишком далеко от квартиры Билла и никаких «туристических ловушек» поблизости, в отличие от других мест, расположенных ближе к пирамидам. Плюс, здесь готовили превосходный чай.

– Здесь подают хороший чай, – добавляет Гарри ни с того ни с сего, пожимая плечами, беспечный и как никогда далекий от раскаяния, когда Волдеморт наконец смотрит на него.

Закинув ногу на ногу, Волдеморт откидывается на спинку стула, раздраженно фыркая.

– Да, что ж, очевидно, твой вкус оставляет желать лучшего.

– Ты волен уйти в любое время, – отвечает Гарри с милейшей улыбкой. – Я тебя не держу.

Какое-то время Волдеморт просто наблюдает, как Гарри ковыряется в своем завтраке. Сидит и пялится, как полный придурок, пока Гарри потягивает чай.

Затем он говорит:

– Кстати, о твоем Разрушителе Проклятий, мне сообщили, что он взял отпуск и вернулся в Англию.

– О, прекрасно, ты не только преследуешь меня, но еще и следишь за моими друзьями, – бормочет Гарри сухим тоном. – Какое утешение.

Гарри каждый раз забывает, каким быстрым может быть Волдеморт. Все дело в лице, думает он; высокие скулы, темные глаза, завиток волос. Он совсем не похож на жестокого убийцу. Скорее, на мажорного сноба, слишком увлеченного собой, чтобы опускаться до того, чтобы марать руки.

Но это не так. Это по-прежнему Волдеморт, напоминает себе Гарри, равно как Волдеморт напоминает ему, в мгновение ока потянувшись через стол, чтобы схватить Гарри за запястье, пальцы сжимаются так сильно, что боль пронзает руку наперегонки с электрическим разрядом, который обычно сопровождает их прикосновения кожа к коже.

Гарри морщится.

– Я искренне надеюсь, что он не уехал, прихватив с собой нечто, что ему не принадлежит, – говорит Волдеморт, склоняясь вперед.

Он сжимает руку еще сильнее. Кости протестуют от боли. Ощущения и эмоции (и не только его) вибрируют за коренным зубами.

Гарри хватает нож, лежащий рядом с тарелкой, тот ложится в ладонь так же легко и уверенно, как и палочка. И с глухим стуком вонзает его рядом с запястьем Волдеморта.

Волдеморт замирает, широко раскрыв глаза. Нож, воткнутый в деревянную столешницу, порвал и пригвоздил темную ткань рубашки. Прочертил неглубокую царапину на внутренней стороне запястья. Она кровоточит, красно и неторопливо.

Гарри скалит зубы.

– Билл едет домой, потому что его жена беременна, гребаный ты мудак. И твое имущество там, где и всегда было: со мной.

Взгляд Волдеморта перескакивает с ножа на ремешок мешочка из ишачьей кожи, который всегда при нем, даже сейчас. Затем он смотрит Гарри в глаза.

– Понятно, – говорит Волдеморт, ослабляя хватку на запястье.

– Хорошо, – огрызается Гарри, выдергивая нож, затем руку, вскакивает на ноги и бросает деньги на стол за недоеденную еду. – Когда в следующий раз попытаешься запугать меня болью, я без колебаний воткну в тебя нож. Понятно?

Глаза Волдеморта сужаются.

– Да.

– Хорошо.

Не говоря больше ни слова, Гарри огибает стол и выходит из закусочной на открытом воздухе, возмущение и раздражение пылают под кожей. Запястье болит; наверное, будет синяк.

Какое-то время, шагая по улице обратно к скрытому магическому району, он думает, что на сегодня на этом все. Что Волдеморт снова исчезнет, и Гарри увидит его, только когда тому снова вздумается внезапно появиться, чтобы залезть ему под кожу.

Он не ожидает, что Волдеморт будет идти рядом.

– Где ты научился этому? – спрашивает Волдеморт.

Гарри испускает тяжелый громогласный вздох.

– Научился чему?

– Так обращаться с ножом.

– А тебе какое дело?

Волдеморт коротко и нетерпеливо вздыхает, и когда Гарри смотрит на него, его лицо морщится; рукав его рубашки уже починен.

– Считай это профессиональным любопытством.

– Профессиональное любопытство, – усмехается Гарри. – И с каких же это пор наши отношения стали профессиональными?

– В настоящий момент ты имеешь прямое влияние на колыбель политики магического мира, – говорит Волдеморт, и удивительно осознавать, что это правда. – Если они и не были профессиональными раньше, то твоя роль в ограничении моей способности проводить определенную политику, которая повлияла бы на остальной магический мир, безусловно, сделало их таковыми.

– Ух ты, – фыркает Гарри, в недоверии качая головой. – Это… невероятно евроцентрично с твоей стороны. Колыбель политики волшебного мира. Серьезно?

– Если Британское Министерство переедет, то за ним, скорее всего, последует весь остальной мир.

– Ты болезненно эгоцентричен.

Волдеморт снова вздыхает.

– Трюк с ножом, Гарри. Где ты этому научился?

– Я провел последние два года в компании одного из лучших авроров Европы, незаконно осужденного или нет, не суть, – говорит Гарри. – Он научил меня, что делать, если я когда-нибудь останусь без палочки.

– Неужели? – медленно спрашивает Волдеморт, в его голосе звучит беззастенчивый интерес. – И чему же еще он тебя научил, Гарри?

– О, куче всяких вещей, – отвечает Гарри, мило и простодушно, ухмылка расползается по его лицу, когда он поднимает глаза и видит, что Волдеморт уловил тот факт, что Гарри не планирует вдаваться в подробности.

Между бровями пролегает морщинка, глаза пытаются просверлить в нем дыру, губы сжаты в тонкую линию. Гарри продолжает улыбаться, все так же мило и простодушно.

– Ты ведь не собираешься мне говорить, не так ли?

– Почему я должен что-то тебе рассказывать? – спрашивает Гарри.

– Ты сказал, что мне нужно только спросить…

– Но это не значит, что я должен отвечать, – говорит Гарри. – Ты не дал мне ни одной причины захотеть ответить.

– Я не знал, что мне нужно было объяснять причину, – говорит Волдеморт, и морщинка между его бровями становится еще глубже.

– Я не твой союзник. Я не твой друг. Я даже не твой последователь, – говорит Гарри, сбавляя шаг, и останавливается на тротуаре лицом к нему, выдерживая тяжелый взгляд Волдеморта. – Я не должен тебе ничего, кроме того, что я уже обещал оберегать. В последний раз, когда мы разговаривали, ты сказал, что я не очень любезен. Если тебе что-то от меня нужно, информация или что-то еще, возможно, тебе следует последовать своему собственному совету.

Черты лица Волдеморта сглаживаются. Его взгляд, темный, но пылающий и красный под слоем магии, блуждает по лицу Гарри.

Затем он делает осторожный шаг вперед, и Гарри приходится запрокинуть голову, чтобы удержать его взгляд.

Рот Волдеморт изгибается, и если бы Гарри не знал, кто он – этот мужчина, улыбающийся ему так – он был бы полностью сокрушен.

– Так значит, ты хочешь, чтобы я был любезен с тобой, Гарри? – спрашивает Волдеморт низким голосом, и это похоже на опасное приглашение.

У Гарри внезапно ужасно пересыхает во рту.

– Да, – выдыхает он.

– Понятно, – говорит Волдеморт, и что-то звенит в тонкой нити связи между ними, что-то, чего Гарри не может понять. – Еще увидимся, Гарри Поттер.

Когда Волдеморт уходит, воздух покидает его легкие внезапным рваным выдохом. Гарри даже не осознавал, что задержал дыхание.

***

Гарри бросает «Пророк» на стол.

Его лицо морщится, когда он снова читает заголовок, взгляд бегает по газете. Сняв очки, он вздыхает, проводит рукой по лицу и бредет на кухню.

В квартире тихо и бесконечно пусто без Билла и Флер. Перед их отъездом, Биллу удалось получить разрешение на расширение квартиры и открыть новую спальню дальше по коридору. Она была маленькой, но все же лучше, чем спать на преображенном диване, и даже лучше, чем спать на раскладушке в палатке посреди леса. Если честно, Гарри еще нигде так хорошо не высыпался, и вот почему он с каждым днем просыпается все позже и позже.

Это было бы прекрасное утро, начавшееся с прекрасной чашечки чая, если бы не газета, лежащая на кухонном столе.

Решив пока не обращать на нее внимания, Гарри почти заканчивает возиться с чайником, прерываясь только тогда, когда слышит зов из камина.

– Щенок?

На лице Гарри появляется улыбка.

– Бродяга! Я на кухне, заходи.

Когда треск камина заполняет дом и за ним следует слабый запах дыма, Гарри готовит две чашки чая. Слишком много сахара и чуток сливок для себя, и оставляя вторую чашку нетронутой, как любит Сириус.

Он заворачивает за угол и останавливается в дверях, заметив Сириуса, стоящего у стола с гримасой на лице и газетой в руке. Еще более удивительно, что Ремус стоит прямо за ним, и нечто большое висит у него в руках.

– Значит, ты уже видел новости, – вздыхает Сириус, его привычная экспрессивность смягчается чем-то похожим на смирение.

– К несчастью, – говорит Гарри, затем коротко улыбается Ремусу. – Если бы я знал, что ты тоже придешь, я бы приготовил еще чаю.

– Не беспокойся, Гарри, – говорит Ремус, окидывая его взглядом, его улыбка гораздо более непринужденная, чем у Гарри. – Выглядишь хорошо. Здоровым.

– Удивительно, что может сделать с человеком регулярный душ, – смеясь, говорит Гарри и ставит чашки на стол, прежде чем указать на занавешенный предмет. – Я бы обнял тебя, но…

– Ах! Да, точно, – Ремус подходит ближе, кладя его на стол с кривой усмешкой. – Я подумал, что ты был бы рад снова ее увидеть.

Еще до того, как стянуть ткань, Гарри уже знает, что под ней. Отчетливый шорох и клекот – довольно очевидная подсказка.

– Хедвиг! – ахает Гарри, бросаясь к клетке, пальцы возятся с замками, пока она распушает перья внутри. – О, ты только взгляни на себя, девочка. Все такая же красавица!

Она покусывает его пальцы с нежной, возбужденной привязанностью, еще до того, как он полностью справляется с замком. Улыбка на лице Гарри такая широкая, что болят щеки, он вытаскивает ее на свободу, смеясь, когда она взбирается вверх по предплечью и щебечет, приветствуя его. Слегка взмахнув крыльями, она добирается до плеча и клюет его за волосы.

– Да-да, я знаю, что мне нужно постричься, – фыркает Гарри, проводя пальцами по мягким перьям у нее на груди, и лучезарно улыбается Ремусу. – Спасибо.

– Думаю, она ужасно скучала по тебе, – говорит Ремус с нежностью на лице. – Как и все остальные.

– Да, что ж, – он откашливается, щеки нестерпимо горят, когда Ремус протягивает руку и сжимает его плечо, и Гарри указывает на газету в руках Сириуса. – Возможно, я вернусь гораздо раньше, чем мы предполагали, если он действительно решил затеять это дерьмо.

С рычанием Сириус швыряет «Пророк» обратно на стол. Заголовок: «Потерянный Наследник Гонтов Возвращает Места в Визенгамоте!» – наводит на тревожные мысли. Не особо помогает и то, что Том Риддл, в прекрасном парадном облачении и с доброжелательной улыбкой на лице, пожимает руку Фаджу на первой странице.

– Как ему вообще это удалось? – спрашивает Гарри.

Ремус вздыхает.

– Альбус говорит, что вокруг почти не осталось людей, которые узнали бы его в лицо. И даже если бы им удалось, Волдеморт приложил колоссальные усилия, чтобы похоронить связь между собой и Томом Риддлом.

– Как он себя называет?

– Томас Гонт, – усмехается Сириус, плюхается на диван и берет чай, потягивая его с довольным урчанием. – Пасиб, щенок. Это просто фантастика.

– С корицей, – пожимает плечами Гарри и садится сам, жестом приглашая Ремуса последовать его примеру. – Значит, он действительно может это сделать? Вернуть себе титул?

– Нет ничего необычного в том, что бастарды из мертвых благородных родов возвращают себе имя, – говорит Ремус. – Селвины, к примеру, появлялись и исчезали все время покуда существуют Священные Двадцать Восемь. Фамильное имя может быть подтверждено по праву крови и только после пятидесяти лет отсутствия… либо в результате смерти, либо тюремного заключения. Последний Гонт был в Азкабане с 1940-х годов и скончался несколько лет назад.

– Морфин, – кивает Гарри, вспоминая заметки Дамблдора. – Его дядя.

– Верно, – кивает Ремус и, несмотря на тему разговора, улыбается, глядя на то, как Гарри рассеяно гладит перья Хедвиг. – Он подтвердил свои притязания правом крови. Теперь он лорд Гонт. Со всей властью и полномочиями, что несет этот титул.

Сириус морщится, ставя чашку на стол.

– Что, к сожалению, означает, что я не могу присоединиться к тебе, щенок.

Гарри чувствует, как тяжелый, гулкий удар разочарования звенит в груди. Потягивая чай, он кивает, снова задерживая взгляд на заголовке.

– Я понимаю, – говорит Гарри через мгновение. – Ты лорд Блэк. Твои места в Визенгамоте – одна из немногих возможностей помешать им принимать законы, которые мы не одобряем.

– Ох, щенок, – снова вздыхает Сириус, и когда Гарри поднимает глаза, тот выглядит таким грустным, что Гарри не хочется ничего, кроме как обнять его. – Мне так жаль.

– Все в порядке, Сириус, – мягко улыбается Гарри. – Кроме того, здесь не так уж и плохо. И у меня будет компания, когда Билл и Флер вернутся.

Хедвиг щипает его за ухо.

Посмеиваясь, Гарри гладит ее промеж глаз.

– Да, и ты тоже, девочка.

Чужая рука накрывает его руку. Гарри вздрагивает и смотрит на Ремуса – его нежная улыбка превратилась в печальную гримасу.

– Ты вырос замечательным молодым человеком, Гарри, – говорит он. – Твои родители гордились бы тобой.

У Гарри сжимается горло.

– Ох, Лунатик, не начинай! – ноет Сириус, голова откидывается назад, сметая с лица спутанные волосы. – Как будто он миллион раз не слышал этого от меня за последние два года.

– Это стоит того, чтобы сказать еще раз, – возражает Ремус, поджав губы, но Гарри видит, как тот борется с очередной улыбкой.

– Я уже перешел черту сентиментальности, сказав, что не смогу присоединиться к нему, – Сириус вскидывает руки, как всегда донельзя драматичный. – А ты еще втягиваешь в это Джеймса и Лили?

Взгляд Ремуса возвращается к Гарри.

– Я глубоко сожалею, что тебе в попутчики достался именно Бродяга.

Заливаясь смехом, Гарри сгибается пополам, прижимая руку к животу. Хедвиг, потревоженная и сбитая с толку, снимается с плеча и усаживается на свободный стул, упрекая Гарри громким уханьем.

Но Гарри смеется только еще сильнее.

И вот они уже хохочут за чаем и странными новостями, а Гарри рассказывает Ремусу обо всех глупостях, которые вытворял Сириус во время их путешествия. Ремус внимательно слушает, его глаза блестят, и он почти не отрывает взгляда от Гарри. Сириус во многом такой же, даже когда утверждает, что Гарри был виноват ничуть не меньше в том инциденте с купанием нагишом в замерзшей реке пару месяцев назад.

Когда они снова устраиваются – на столе свежезаваренный чай, Хедвиг дремлет на спинке стула – Гарри еще раз берет в руки газету. Ремус в чем-то упрекает Сириуса (вероятно из-за упоминания о том, что Сириус пропускал «скучные главы» в книгах, отправленных им Ремусом), пока Гарри еще раз рассматривает колдографию.

Волдеморт выглядит таким самодовольным, пожимая руку Фаджу. Как будто все идет по его плану. Как будто ничто не может встать у него на пути.

Гарри отрешенно задается вопросом, как, во имя всего святого, Фаджа вообще переизбрали?

– Я ведь Наследник рода Поттеров, да? – спрашивает Гарри почти беззвучно, но Ремус и Сириус слышат его.

– Наследник Поттеров и Наследник Блэков, – кивает Сириус.

– И в Визенгамоте сто мест? – Гарри смотрит на их двойные кивки. – И сколько принадлежат Поттерам?

– Три, наверное, – говорит Ремус. – Как и большинство из Священных Двадцати Восьми, семья Поттеров – старинный и благородный род. Большинство лордов имеют по три места, за редким исключением. Хотя они остаются замороженными, пока титул лорда не будет востребован – не идут в расчет ни за, ни против.

– Один голос за место, всего доступно сто голосов, если все присутствуют. Большинство побеждает, – добавляет Сириус, наклоняясь вперед, опершись локтями на стол. – Что ты задумал, малыш?

– Могу ли я… заявить о своем праве на титул лорда и отдать голоса тому, кому я доверяю? – спрашивает Гарри, расчетливым взглядом окидывая замогильно серьезные лица Сириуса и Ремуса.

– Многие лорды и леди поступали так раньше с помощью правильных документов из банка, – медленно и задумчиво говорит Ремус, пока Сириус уже вовсю ухмыляется.

– Тогда мне повезло, что я живу недалеко от банка.

У Сириуса блестят глаза.

– Ты абсолютно безумный пацан.

Chapter Text

IX.

Волдеморт бросает «Пророк» на стол.

Это едва уловимо, почти незаметно, но Волдеморт чувствует, как вздрагивают все сидящие за столом. Люциус – хуже всех, хотя Волдеморт не сомневается, что если бы его отпрыск был здесь, тот бы не преминул спрятаться под стол от звука удара газеты о полированное дерево. Его жена, Нарцисса, даже не моргает; ее ложка лишь на секунду задерживается на пути от миски ко рту. Рудольфус и Рабастан обмениваются взглядами, губы сжаты в тонкую линию.

Беллатриса, однако, практически переваливается через край стола, ее глаза широко раскрыты, а лицо сочится нескрываемым презрением, когда она читает заголовок. Она чуть ли не рычит – и это бы не выглядело странно на ее лице, когда он только освободил свою самую преданную сторонницу из Азкабана, но после пары лет заботливого ухода под постоянным присмотром ее сестры Нарциссы, дикий оскал вступает в противоречие с мягкими завитками ее волос и нежным темным кружевом дневного платья.

Слева от него Люциус откашливается:

– Мой Лорд…

Поднятой руки достаточно, чтобы заставить его замолчать.

Как будто он до совершенства рассчитал время, дверь столовой раскрывается. Заходит Северус Снейп, мантия застегнута до подбородка и развевается за спиной, пока он не останавливается, кланяясь Волдеморту. Жесткий и безучастный, как всегда. Настоящий позор, думает Волдеморт, что Северус оставлен гнить в Хогвартсе.

Даже сейчас, когда Волдеморт жестом подзывает его ближе, Северус не колеблется. Он всегда уважал его способность сохранять самообладание даже перед лицом самого Волдеморта.

– Северус, – говорит он. – Как мило с твоей стороны присоединиться к нам.

– Вы вызвали, и я пришел, мой Лорд, – говорит Северус, останавливаясь у кресла Волдеморта.

– Да. Полагаю, тебе интересно, почему я вызвал тебя, оторвав от формирования светлых умов нашего будущего поколения, – говорит Волдеморт, его рот изгибается, Беллатриса хихикает над насмешливым тоном Волдеморта и рефлекторной усмешкой Северуса, но он указывает на газету вместо того, чтобы заставлять его последователей еще больше нервничать. – Скажи мне, это наш дорогой директор приложил руку?

Северус хмуро смотрит на газету. Затем, к удивлению Волдеморта и новой волне дрожи от сидящих за столом, Северус хватает газету, чтобы пробежаться по истории на первой странице, темные глаза мерцают.

Волдеморт уже знает, что там написано.

Мальчик, Который Выжил… в Египте?

Как многие из вас знают, знаменитый – или, возможно, для некоторых печально известный – Мальчик, Который Выжил, Гарри Джеймс Поттер, исчез с глаз магической общественности чуть более двух лет назад. Наш своенравный герой бросил Хогвартс, оставил магическую Британию позади, и все это без единого слова предупреждения!

За прошедшие годы появилось множество теорий по поводу его внезапного отсутствия, дорогие читатели, несколько даже от вашего покорного слуги. Неужели давление детства наконец достигло его? Было ли это делом рук сбежавших Пожирателей Смерти, мстивших за своего павшего лидера? Результатом очевидной душераздирающей травмы, нанесенной в прошлом году во время трагического завершения Турнира Трех Волшебников? Или, возможно, предвидя ужасное обращение со студентами опозоренного бывшего Заместителя Министра Амбридж во время своего пребывания в Хогвартсе, наш мальчик-герой сбежал из страха перед дальнейшим насилием?

Как оказалось, все эти предположения были далеки от правды, дорогие читатели. В эксклюзивном интервью (смотри стр. 4) я встретилась с нашим любимым Мальчиком, Который Выжил, чтобы обсудить его долгое отсутствие, и не только обнаружила, что он жив и здоров, но и то, что он провел последние два года тренируясь под руководством недавно освобожденного Сириуса Блэка, его крестного отца и лорда Блэка, и также решил претендовать на титул лорда дома Поттеров, пока продолжает учебу в Каире. Больше подробностей об этом шокирующем событии на странице 3.

Северус выглядит так, будто с трудом держит себя в руках. Хотя Волдеморт не уверен, то ли это из-за перелистывания страниц, чтобы прочитать больше, то ли из-за того, что газета порвалась у него в руках.

– Не прольешь ли немного света на ситуацию, Северус?

Северус делает резкий вдох.

– Я не был осведомлен о данной ситуации, мой Лорд. Не думаю, что даже Дамблдор был в курсе о его планах.

Волдеморт хмыкает.

– Интересно.

Северус складывает газету, и взгляд Волдеморта падает на перевернутое изображение Гарри Поттера, сидящего в незнакомой квартире с безмятежной улыбкой на лице и передающего чашку чая Рите Скитер. Он выглядит точно так же, как и в последний раз, когда Волдеморт видел его, даже если черно-белое изображение притупляет яркость его глаз.

– Интересно, мой Лорд? – спрашивает Люциус.

– Возможно, – говорит Волдеморт и затем поднимается на ноги. – Люциус, убедись, что разумно используешь мои голоса, пока меня нет.

Беллатриса вскакивает с места.

– Вы снова уезжаете, мой Лорд?

– Да, – говорит Волдеморт, затем добавляет: – Держи наиболее строптивых персонажей в узде, хорошо, Белла? Я заметил, что Кэрроу становятся… беспокойными. Мне бы не хотелось их потерять.

– Конечно, мой Лорд, – отвечает Беллатриса, затаив дыхание, она кланяется, глядя на него знакомым голодным взглядом, который Волдеморт игнорирует.

– Очень хорошо, – кивает Волдеморт. – До следующего раза, Северус.

***

Гарри будит грохот, доносящийся из камина. Он просыпается, растянувшийся на диване и придавленный весом Бродяги, который отказывается двигаться даже из-за шума.

Из комнаты Гарри выходит Ремус с палочкой наготове.

– Что происходит..?

– Поттер! – из камина доносится знакомое рычание, и Гарри моргает, уловив на заднем фоне упрекающий голос Альбуса Дамблдора. – Открой чертов камин или, видит бог…

Ремус подходит к дивану, и Гарри пихает огромную лохматую голову Сириуса; Сириус гавкает и только сильнее прижимается к его груди.

– Это Северус? – спрашивает Ремус.

– Какого черта? – ворчит Гарри, извиваясь, когда Сириус прикусывает его за подбородок и стучит хвостом. – Серьезно, Бродяга?

Сириус тявкает.

Голова Гарри плюхается обратно на подлокотник дивана, где он, видимо, задремал прошлой ночью.

– Ремус, ты не мог бы?..

Но Ремус уже шагает к камину, открывая его, чтобы впустить гостей.

Бродяга скулит у него на груди. Уши прижаты, когда он утыкается носом в лапы.

Гарри совсем не так представлял себе сегодняшнее утро.

– Так тебе и надо, – говорит Гарри, когда пламя камина снова оживает. – Может, ты уже слезешь с меня, здоровяк?

Раздаются два отчетливых удара хвостом. Гарри вздыхает.

Он может только представить, каким ленивым засранцем он выглядит, когда в гостиной появляются Северус Снейп и Альбус Дамблдор. Только проснувшийся, в старой футболке и боксерах, с опухшими глазами и полным беспорядком на голове. С одеялом, сбившимся вокруг ног. Бутылкой огневиски, оставшейся после вчерашнего празднования на кофейном столе. И гигантским гримом, прячущимся у него на груди.

Он не может разглядеть выражения их лиц без очков, но отчетливо представляет усмешку Снейпа.

– Доброе утро, – здоровается Гарри как можно бодрее.

– Глупый ребенок, – Снейп чуть ли не рычит.

Дамблдор тихо вздыхает.

– Послушай, Северус…

– Нет, Альбус! Я все еще не могу поверить, что вы одобрили это.

– Он ничего не одобрял, – говорит Гарри. – Я просто взял и сделал это. Вставай, Бродяга.

Хлопнув Сириуса по боку, Гарри вздыхает от облегчения, когда тот наконец-таки плавно меняет форму и встает. Приподнявшись, Гарри устало проводит рукой по лицу, Снейп шипит на выдохе. Когда ему предлагают очки, Гарри вслепую берет их и водружает на лицо. Подняв глаза, он улыбается такой же сонной улыбке Ремуса.

Последние несколько дней были на удивление приятными. Сириус и Ремус оставались рядом, помогая ему со всеми банковскими процедурами, включая официальное письмо Верховному чародею Визенгамота – тому самому Альбусу Дамблдору, который сейчас стоит в гостиной Билла Уизли – запечатанное гербом Поттеров. Они оторвали его от исследований, настояв, что хотят увидеть Каир, хотя Гарри все-таки удалось, по крайней мере, один раз затащить своего начитанного бывшего профессора в Александрийскую Библиотеку. Сириус, не переставая, ныл и нудел все дорогу.

– Вы хотите сказать, что не знали? – Снейп поворачивается к Дамблдору.

– Ремус действительно сообщил мне об их целях, – говорит Дамблдор с добродушным кивком, поглаживая бороду со странной улыбкой на лице и мерцанием в глазах, в которых Гарри распознает намек на озорство. – Хотя, должен признать, что когда я услышал план Гарри выровнять игровое поле, я подумал, что это довольно умно. И одобрил его запрос сразу же после получения.

– Кто бы сомневался, – выплевывает Снейп, и затем снова сосредотачивает все внимание на Гарри. – А ты. Ты был достаточно самонадеян, чтобы поверить, что это сойдет тебе с рук.

Гарри не может сопротивляться. По лицу расплывается еще одна улыбка.

– Я так рад снова видеть вас, профессор, – со всей искренностью говорит Гарри.

Снейп ощетинивается.

– Такой же, как отец, безрассудно несешься вперед, не задумываясь о последствиях… – голос Снейпа на мгновение прерывается возмущенным возгласом Сириуса, – …своих действий! Неужели ты думал, что он не узнает об этом, после того проклятого интервью?

– Эм, нет, я вроде как хотел, чтобы он узнал.

– Неужели годы, проведенные в компании блохастого пса, лишили тебя последних остатков разума? – Снейп подходит ближе, бросая экземпляр «Пророка» Гарри на колени. – Он не оставит это безнаказанным. Он выследит тебя, не то чтобы это представляло какую-то сложность, когда ты заявляешь о себе, как отчаявшийся павлин, и будет ломать тебя, пока от тебя ничего не останется, плевать Нерушимый Обет или нет, слабоумный ты младенец.

Сириус шагает вперед, оттаскивая Снейпа за плечо.

– Ладно, хватит уже, Нюниус.

Внезапно, больше к удовольствию Гарри и, возможно, немного к огорчению, они выхватывают палочки. Гарри быстро перестает вслушиваться в нарастающий поток оскорблений.

С тихим вздохом Гарри смотрит на Ремуса. Ремус ловит его взгляд и прикрывает смеющийся рот рукой.

– Чаю? – спрашивает Гарри.

– Я сделаю, – говорит Ремус.

Дамблдор оживляется:

– Может, тебе нужна помощь?

– Конечно, Альбус.

Гарри смотрит им вслед, поднимаясь на ноги. Видя, что Сириус и Снейп все еще слишком заняты друг другом, он идет обратно в свою комнату за домашним халатом.

Он как раз завязывает пояс, когда слышит стук во входную дверь. Нахмурившись, Гарри задумывается, не стоило ли наложить муффлиато на драку в гостиной. Он еще не до конца проснулся, чтобы иметь дело с разгневанными соседями.

Пройдя обратно через всю квартиру, Гарри направляется к двери. Снейп, уже не скрываясь, кричит на Сириуса, привычно бледное лицо раскраснелось, но, несмотря на палочки, Гарри рад, что заклинания не летят по комнате.

Легким движением пальцев он заглушает их перепалку до тихого бормотания, затем качает головой и поворачивается обратно к двери. Нацепив улыбку на лицо и борясь с легким похмельем, он готовится иметь дело с любым из любопытных соседей Билла. Гарри открывает входную дверь и тут же замирает.

– Доброе утро, лорд Поттер.

Волдеморт, как и всегда показываясь на публике, выглядит невозможно благопристойно. Одетый с иголочки, в костюме, идеально сидящем на широких плечах и узкой талии. Волосы идеально уложены.

Темные глаза скользят вниз по фигуре Гарри, и тот чувствует, как под кожей головы взрываются мурашки.

– Я застал вас в неподходящее время? – спрашивает Волдеморт, и его взгляд медленно поднимается вверх.

Гарри, одетый только в футболку, трусы и старый домашний халат, в панике захлопывает дверь у него перед носом.

Все остальные звуки в квартире замирают.

Сириус, нахмурившись, делает шаг к нему.

– Щенок? – спрашивает он, голос все еще приглушен.

– Э, – говорит Гарри, поджимая губы и качая головой. – Я просто. Погоди минутку.

А затем он открывает дверь, выходит и снова закрывает ее за собой.

Волдеморт ждет его. Бровь выгнута, на лице кривая усмешка, и Гарри стискивает зубы, чувствуя, как восторг Волдеморта проносится по их связи.

– Что ты тут делаешь? – шипит Гарри, впиваясь в него взглядом. – Или лучше: как, черт подери, ты продолжаешь находить меня?

– Мне не позволено поздравить вас с обретением титула лорда? – спрашивает Волдеморт, усмешка становится еще шире.

– Это не ответ.

– Но, лорд Поттер, я здесь лишь для того, чтобы выразить свое искреннее… изумление, – говорит Волдеморт, все еще усмехаясь, руки в карманах. – Впечатляющий шаг с вашей стороны. Я бы ожидал подобного от Дамблдора, но от вас?

– Да, замечательно, а теперь, когда ты закончил оскорблять мой интеллект с тонкостью отбойного молотка, – огрызается Гарри, хватаясь за дверную ручку позади себя, чтобы не наброситься на него. – Как ты продолжаешь находить меня?

– Всего лишь немного гадания на маятнике, Гарри, правда, – говорит Волдеморт (знакомое выражение, хоть Гарри и не может вспомнить откуда), как будто считает Гарри недалеким, его лицо светится весельем, а затем он смотрит поверх его головы на дверь. – Неужели я слышу Северуса?

Северус Снейп – шпион Ордена. Северус Снейп сейчас в квартире Билла и только затем, чтобы предупредить Гарри об опасности. Несмотря на все оскорбления и ядовитые слова, Гарри знает, что это правда. Северус Снейп пришел, чтобы защитить Гарри… и это идет вразрез со всем, что сделал бы хороший, настоящий Пожиратель Смерти. Северус Снейп вот-вот разнесет свое прикрытие в пух и прах.

Гарри чувствует, как что-то холодное скользит по позвоночнику. Затем он прислоняется спиной к двери, вздергивает подбородок и пожимает плечами.

– Альбус зашел обсудить последние дела и притащил с собой профессора Снейпа. Понятия не имею зачем, – говорит Гарри, не сводя глаз с Волдеморта. – Они с моим крестным сразу же вцепились друг другу в глотки.

Волдеморт хмыкает. Похоже, он почти купился.

Но затем он прижимает Гарри к двери, одна рука взметается вверх и упирается в раму, запирая Гарри в подобии клетки. Его глаза, все еще устремленные на Гарри, горят красным. Как обещание адского огня.

– Лжешь, Гарри? – спрашивает Волдемортом низким голосом, одновременно упрекая и забавляясь. – Должен признать, ты определенно хорош в этом. Ни намека на обман в этих прекрасных глазах. Но, конечно, ты уже знаешь, что со мной это не сработает.

Гарри чувствует исходящий от него жар, удушающий и тяжелый, нервы натягиваются до предела. Волдеморт даже не дотрагивается до него, но Гарри ощущает фантомную тяжесть. Морок под кожей.

Гарри вздрагивает. На кончике языка вертится очередная ложь… но к черту.

Волдеморт видит его насквозь. К черту все это, и к черту шаткое положение Снейпа.

– Он один из моих, – выдыхает Гарри, взгляд бегает по лицу Волдеморта, и неповоротливая, тихая ярость начинает бурлить по их связи. – Ты не тронешь его.

– Один из твоих? – шипит Волдеморт, его лицо обманчиво бесстрастно. – Ты действительно хочешь заявить на него права?

– Почему бы и нет?

Улыбка на его лице пагубна. Ядоносна. Триумфальна.

Но больше всего улыбка на лице Волдеморта голодна как смерть.

– О, Гарри, разве ты не знал? – Волдеморт подцепляет подбородок Гарри согнутым пальцем и наклоняет его лицо так, чтобы прошептать на ухо; пульс Гарри учащается, к лицу приливает кровь, и он вцепляется в дверь бесполезными пальцами. – Северус Снейп был тем, кто передал мне пророчество.

Гарри резко втягивает воздух.

Он слепо моргает, глядя в точку над плечом Волдеморта. Чувствует, как слова, клевета и осуждение от человека, который в равной мере высмеивал его и спасал жизнь бесчисленное число раз, захлестывают его. Чувствует, как они соединяются и обретают ужасный, печальный смысл.

Снейп всегда ненавидел Гарри из-за его отца. И никогда не упускал случая выразить свое презрение. Видимо, он передал Волдеморту то самое наполовину услышанное пророчество, которое привело все это в движение. Приговорил его родителей и самого Гарри к смерти, еще до того, как он родился.

Он думает, что это должно его разозлить. Должно высвободить ярость, которую Гарри научился тщательно скрывать. Он думает, что это именно то, чего хочет от него Волдеморт… чтобы потом избавиться от Снейпа, ведущего двойную игру, не нарушая их клятву.

Но затем он думает о Снейпе, который заслоняет собой Гарри от оборотня в полнолуние. Он думает о Снейпе, который пытается помешать Квиррелу на первом курсе. Он думает о Снейпе, который смотрит на него, протягивает зелья и произносит имя его матери с чем-то похожим на сожаление.

Гарри выдыхает.

– Ты говоришь о пророчестве, которое привело к тому, что ты уничтожил себя отскочившим проклятием, как последний идиот? – спрашивает Гарри, хватая Волдеморта за запястье и поворачивая лицо так, чтобы прошептать ему на ухо: – Он все еще мой. И он больше не будет кланяться перед тобой.

Волдеморт отстраняется, будто прикосновение Гарри обжигает. Его лицо искажается знакомым гневом, и Гарри чувствует ответную боль в голове.

Он думает, возможно, его сейчас проклянут…

Когда внезапно дверь позади него открывается.

Гарри поворачивается на нетвердых ногах и ловит мерцающий взгляд Дамблдора. Мерцающий озорством, думает он.

– Том, какой приятный сюрприз, – говорит Дамблдор, и Гарри сдерживает полуистерический смешок. – Или мне называть тебя лорд Гонт? Думаю, мы теперь будем часто видеться на заседаниях Визенгамота.

Волдеморт презрительно усмехается.

– Дамблдор.

– Мы как раз собирались выпить по чашечке чая, мой мальчик, – добавляет Дамблдор, ослепительно улыбаясь; Гарри понятия не имеет, как ему это удается, старый чудак. – Не хочешь присоединиться?

Он слышит, как внутри квартиры кто-то давится воздухом.

***

Квартира пронизана напряжением, которым обычно питается лорд Волдеморт. Оно густо витает в воздухе; давит. Он практически чувствует его вкус на языке, когда заходит внутрь вслед за Гарри.

Как жаль, что Волдеморт не может сполна насладиться этой комнатой, до краев наполненной тишиной. Мужчины топчутся, потеют, ожидают, когда он сделает ход.

Но он не может сделать ни одного. Не с клятвой, сдерживающей его гнев. Не с Гарри Поттером, ястребом наблюдающим за ним.

Зато он может сказать о том, каково это быть человеком, полностью завладевшим чьим-то вниманием. Еще больше, он может сказать о том, каково это полностью завладеть вниманием Гарри, учитывая всех остальных людей в комнате. Эти глаза, незыблемые и зеленые, не отрываются от Волдеморта ни на секунду. Не замечают оборотня, который замер посреди сервировки обеденного стола к чаепитию; не смотрят на крестного, который сжимает палочку и практически вибрирует от сдержанной ярости; не следят за Мастером Зелий, шпионом и предателем, даже после того, что рассказал Волдеморт; определенно, не внимают Дамблдору, великодушному директору, чтобы подчиниться его указаниям.

Стоя в этой комнате с Гарри Поттером, наблюдающим за ним – зелень его глаз непреклонна, когда Волдеморт встречает его взгляд – Волдеморт приходит к пониманию, которое шептало в глубине его сознания с той ночи в атриуме Министерства. То самое, из-за которого Волдеморт вернул пророчество и доверил ему свое самое ценное сокровище.

Что этот мальчик, этот молодой человек, этот маленький лорд – сила, с которой нужно считаться. Что Гарри Поттер, одетый лишь в хлопковый утренний халат и выглядящий так, будто только проснулся, самая большая угроза в комнате. Что он вполне может стать причиной падения Темного Лорда… или же его величайшим союзником. И он знает, что Гарри видит его в тех же потенциальных оттенках – черных, белых и серых.

Даже великий Альбус Дамблдор, похоже, считается с Гарри.

– Как занятно, – говорит Волдеморт, не отрывая взгляда от Гарри, даже когда эти глаза предупреждающе сужаются. – Так вот, как проходят собрания Ордена Феникса? За утренним чаем?

– Чепуха, мой мальчик, – говорит Дамблдор, и Волдеморт медленно вздыхает, скрипя зубами; по тому, как Гарри переминается с ноги на ногу, он может сказать, что он тоже это чувствует. – Мы собрались здесь просто для того, чтобы поздравить Гарри с получением титула. Так же, как и ты, полагаю.

– Конечно, – говорит Волдеморт, улыбаясь Дамблдору так же, как улыбался, когда ребенком встречал его поздними вечерами в коридорах Хогвартса. – Я был несказанно удивлен, прочитав об этом в утренней газете. Мисс Скитер проделала выдающуюся работу.

Он не упускает из виду, как Гарри закатывает глаза. И не упускает тихое бормотание Гарри: «уж лучше бы ей постараться».

Он может сказать кое-что по этому поводу. О твердой уверенности, скрытой за этими словами.

По рассказам Люциуса Волдеморт знает, что сотрудничать со Скитер весьма рискованное занятие. Деньги имеют некоторое влияние, но Скитер как-то удается заполучить в свои грязные лапы информацию, которая никак не могла оказаться у нее. Она всегда умела с изощренной безжалостностью искажать слова в свою пользу. Блестящая статья о внезапном возвращении Гарри Поттера вызывает подозрения.

И основательные.

Волдеморт чует секрет. Еще одно из множества тайных преимуществ Гарри Поттера.

Ему хочется надавить. Хочется надавить, вытянуть, вырвать каждую тайну из Гарри Поттера. У него зудят ладони; жжется во рту. Ему хочется выпотрошить каждую частичку Гарри, пока не останется ничего, что можно было бы утаить. Ничего, что может его удивить.

Дамблдор прерывает его до того, как он успевает даже попытаться.

– Какой приятный сюрприз видеть тебя здесь сегодня и с такими добрыми словами, мой мальчик, – говорит Дамблдор, и Волдеморт краем глаза видит, как Гарри скрещивает руки на груди; чувствует его недовольство. – Не присоединишься ли к нам за чаем?

Сириус Блэк дергается на месте; марионетка на ниточках.

– Альбус, вы же не серьезно…

– Кстати, говоря о сюрпризах, – говорит Волдеморт, упиваясь тем, как напрягаются плечи Гарри, когда он переводит взгляд на шпиона в их рядах. – Северус. Какое удовольствие видеть тебя в моем присутствии дважды за один день.

Последние краски сходят с лица Северуса. Волдеморт смакует зрелище с жестокой улыбкой на лице, наблюдая, как руки Северуса сжимаются в кулаки. Как он стискивает волшебную палочку… хотя, почему она вообще достана остается загадкой.

Он смотрит на Альбуса Дамблдора, готового пресечь все, что бы ни задумал Волдеморт. Но в этом нет необходимости.

В основном потому, что Гарри Поттер делает это за него.

– Он мой, Том.

Одного лишь парселтанга достаточно, чтобы остановить Волдеморта посреди любого действа. Так всегда бывает, когда он слышит, как Гарри говорит на нем. Единственный другой одаренный за пределами его родословной за последние столетия. Это упоение, пьянящий восторг – слышать звучание этого языка не из змеиных пастей… хотя, когда Волдеморт впервые узнал, что Гарри украл у него этот дар, он был в ярости.

Однако теперь, слыша мягкую решимость за тихими шипящими словами, Волдеморт тянется к нему. До краев наполненный удовлетворением, зная, что он может говорить с Гарри в окружении врагов, и никто из них не узнает о чем идет речь.

– Ты уже говорил, – шипит в ответ Волдеморт, делая еще один шаг ближе к нему, не обращая внимания на остальных и их любопытные, полные ужаса взгляды; Гарри Поттер вздергивает подбородок, будто готов сразиться с Волдемортом в одном исподнем. – И нет ничего, что я могу предложить, чтобы заставить тебя передумать?

Брови Гарри взлетают вверх, руки по-прежнему скрещены на груди, такой же упрямец, как всегда.

– Моя забота о людском благополучии не продается.

– Как благородно. Уже пытаешься соответствовать новоприобретенному титулу? – усмехается Волдеморт, подходя так близко, что Гарри приходится смотреть на него снизу вверх.

Блэк издает рычание более подходящее оборотню, который хватает его за руку, удерживая на месте.

– Отойди от моего крестника…

– Сириус, – упрекает оборотень, но его глаза – лютое золото, взгляд мечется между ним и Гарри. – Подожди.

Гарри откашливается и скупо улыбается, когда Волдеморт переводит на него взгляд.

– Ты снова оскорбил меня?

Волдеморт почти улыбается в ответ.

– Разве?

– Ага, и пытаешься убедить передать Снейпа тебе, – кивает Гарри. – Не очень успешно, могу добавить.

Волдеморт не знает, что в этом человеке такого особенного, что одновременно и приводит его в бешенство, и восхищает. Сложив руки за спиной, он наклоняется.

– Возможно, мне стоит быть немного более убедительным, – говорит Волдеморт, взгляд мечется между горящей зеленью глаз. – Ты знал, что он умолял? Не о пощаде к тебе или твоему отцу, нет. Но к твоей матери? Он умолял.

Гарри моргает. Будучи так близко, Волдеморт чувствует, как его слова попадают точно в цель. И видит тоже, по тому, как сжимается челюсть Гарри.

Волдеморт знает, что на его лице зловещее выражение.

– Наверное, он очень любил ее. И был бы только счастлив, если бы твой отец и его выродок убрались с дороги.

Взгляд Гарри скользит поверх плеча Волдеморта. Он знает, что Гарри смотрит на Северуса. Возможно, осуждая его.

Находя его виновным, надеется Волдеморт.

Вместо этого Гарри Поттер, как обычно, удивляет его. Напрягая челюсть и ноги, он выпрямляется и смотрит прямо в глаза Волдеморту.

– Ничего из того, что ты скажешь, не заставит меня передумать, – говорит Гарри, и переход обратно на английский режет по ушам, тон тихий, но неумолимый; собственный способ Гарри заверить всех присутствующих, что Северус Снейп официально неприкасаем, включая самого Северуса, когда он добавляет: – Северус Снейп спасал мою жизнь столько раз, сколько ты пытался ее отнять. Он попадает под клятву. Ты не тронешь его.

Облизнув губы, Волдеморт выпрямляется, склонив голову набок и оценивая решимость на лице Гарри. Ему даже не нужно обращаться к их странной связи, чтобы понять – Гарри не сдвинется с места в этом вопросе.

Гарри решил, что Северус Снейп стоит его защиты. И это не изменится.

– Понятно, – говорит Волдеморт и принимает удивление в распахнутых глазах Гарри в качестве приемлемой расплаты, поймав его врасплох так же, как он его до этого; их последняя встреча, несомненно, промелькнула у Гарри перед глазами. – Мои поздравления, лорд Поттер. Увидимся снова в скором времени.

Это и обещание, и угроза. Волдеморт не оставит Гарри в покое, пока они оба живы, а у Волдеморта впереди бесконечное количество времени.

Повернувшись, чтобы уйти, он не удостаивает взглядом никого из присутствующих. Они не имеют значения.

Гарри говорит ему вслед:

– Значит, вы не останетесь на чай, лорд Гонт?

Гарри Поттер приводит в бешенство. Гарри Поттер восхищает.

Нет ни одного живого человека, который говорил бы с ним так, как Гарри Поттер.

Остановившись перед дверью квартиры, Волдеморт оборачивается, чтобы встретиться взглядом с Гарри. Очевидный вызов, и Волдеморт не принимает его только из-за других людей в комнате.

– Обещаю, Гарри Поттер, – шипит Волдеморт, чтобы только Гарри мог услышать это обещание, потому что только реакция Гарри имеет значение. – В следующий раз я останусь так долго, как ты пожелаешь.

Всплеск цвета, согревающий лицо Гарри, приносит такое же удовлетворение, как совершенный ужас и разочарование, поющие между ними. В полной мере удовлетворенный, несмотря на предателя, которому он больше не может отомстить, Волдеморт покидает квартиру со злобной улыбкой на лице.

***

– Гарри.

Голос Сириуса – отчаянный скрежет. Пронзительный и тихий, одновременно любопытный и полный ужаса. Гарри не отводит взгляда от двери.

– Гарри, что, черт возьми, это было?

– Прошу, Сириус, я уверен, всему есть разумное объяснение, – говорит Дамблдор.

– Разумное? Разумное? Гребаный Темный Лорд только что заскочил в гости для непринужденной беседы с моим крестником, и вы называете это разумным, Альбус?

Гарри слышит, как вздыхает Ремус.

– Сириус, пожалуйста. Не нужно так волноваться. Ничего не случилось.

– Да. Гарри отлично со всем справился, – добавляет Дамблдор.

Гарри знает, что если бы он обернулся, Дамблдор посмотрел бы на него с чем-то вроде любопытства… и, возможно, удивления. Если бы он обернулся, то увидел бы мерцание в его глазах.

Гарри не оборачивается.

– Ничего не случилось? – Тревога Сириуса так очевидна – и немного приятна, если Гарри задумается об этом – и перекликается с собственным страхом Гарри перед прощальными словами Волдеморта. – Лунатик, ты что, ничего не видел? Этот безносый придурок, он… он… агрх, я не знаю, что он делал, но это не было похоже на ничего!

Ремус вздыхает. Опять.

– Я знаю, Сириус, но…

– Поттер.

Голос Снейпа тих. Почти дрожит.

И это единственное, что отрывает взгляд Гарри от двери.

Обернувшись, Гарри смотрит на своего бывшего профессора зельеварения. Его лицо напряженное и задумчивое. Его темные глаза смотрят на Гарри так, как никогда раньше.

– Профессор?

Снейп резко вздыхает.

– Что ты натворил?

Звучит почти обвинительно. Почти привычно. Но глубоко под всем этим слышится нечто потрясенное. Затаившее дыхание.

– Спас вам жизнь, профессор. Вы больше не служите Волдеморту, – простодушно отвечает Гарри и улыбается. – А теперь, если вы меня извините, я действительно думаю, что мне лучше надеть брюки, пока не появились другие неожиданные гости.

Он делает шаг, чтобы обойти его, вернуться в свою комнату и найти что-то более подходящее из одежды. Чужая рука хватает его за предплечье, длинные, покрытые пятнами пальцы осторожно обхватывают бицепс Гарри.

Снейп все еще смотрит так, будто не знает, что теперь делать с Гарри. Гордость щиплет уголки его глаз и тонкую линию рта.

Но, к его удивлению, Снейп не рычит, что Гарри самонадеянный идиот. Вместо этого, он склоняет голову, длинные волосы падают на изможденное лицо, когда он кланяется в благодарности.

– Спасибо.

Гарри чувствует, как в груди поднимается нечто, похожее на гордость.

– Не нужно меня благодарить, профессор. Это было правильно.

Кивнув, Снейп отпускает его.

Не говоря больше ни слова, Гарри уходит.

Chapter Text

X.

– Ох, да сколько можно, черт возьми?

Он думал, что очарование от поимки Гарри врасплох испарится после первых пары раз. И все же.

Возможно, это маленькая месть за все те разы, когда Гарри сбегал от него, думает Волдеморт. Абсолютное удовольствие от того, как враз меняется все поведение Гарри. Спокойная непринужденность, тающая от напряженного предчувствия. То, как в одно мгновение он вдруг выглядит так, будто готов бороться за свою жизнь – мышцы напряжены, глаза горят, магия непрестанным потоком гудит под кожей.

Тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда, воистину.

– Ну в самом деле, лорд Поттер, это же библиотека, – упрекает Волдеморт, обходя стол, за которым сидит Гарри; книги разбросаны повсюду, чернила на пальцах и щеке, заметки, нацарапанные в блокноте. – Проявите немного приличия.

Гарри свирепо смотрит на него, пальцы крепко сжимают перо. Волдеморт задумывается, не собирается ли Гарри заколоть его им.

Ему почти хочется увидеть, как тот попытается.

– Откуда у тебя моя кровь? – спрашивает Гарри.

Волдеморт моргает. Склонив голову набок, он устраивается на стуле напротив Гарри, сложив руки на деревянной столешнице.

– Что, прости?

Усмехнувшись, Гарри цепляет одну из книг из глубин аккуратных стопок и бросает ему через стол. Она приземляется с глухим стуком, немного пыли поднимается в воздух, и лицо Волдеморта морщится от небрежного отношения. Чары на его лице зудят.

Когда он бросает взгляд на название книги – «От потерянного к найденному: Полное собрание отслеживающих чар, заклинаний и ритуалов» – инкрустированное золотом по коже, Волдеморт приподнимает бровь. Снова взглянув на Гарри, он замечает, что на лице мальчика застыло до боли мрачное выражение.

– Не разыгрывай из себя дурака, – говорит Гарри. – Гадание на маятнике. Ты упоминал о нем в прошлый раз, и я вспомнил, где видел эти слова раньше – в твоем кабинете. Тебе нужна моя кровь, чтобы определить точно местонахождение. Где ты ее взял?

И снова Гарри полон сюрпризов. Он не думал, что тот станет утруждать себя поисками… или выяснением значения термина.

И все же Волдеморт отказывается быть впечатленным.

– Что заставляет тебя думать, что я просто не использовал собственную кровь? – спрашивает Волдеморт, зная на что надавить, чтобы проникнуть Гарри под кожу; напоминание о ночи воскрешения всегда действует безотказно.

Гарри даже не моргает, хотя Волдеморт видит раздражение в линии его плеч, даже если не может почувствовать его по связи, губы Гарри растягиваются в горькой улыбке.

– Думаю, ты и правда пытался. Пару раз. Не сработало, да?

Хорошо. Волдеморт немного впечатлен.

– Нет, – говорит он и чувствует, как начинает улыбаться.

Гарри наклоняется к нему, прищурив глаза.

– Итак. Вернемся к первоначальному вопросу: откуда у тебя моя кровь?

Волдеморт раздумывает, стоит ли говорить ему. Раздумывает, не оставить ли его томиться в неизвестности.

В конце концов с кровью волшебника можно сотворить много ужасающих и чудесных вещей.

Заманчиво; оставить Гарри с этим страхом. Заманчиво, но не приведет к желаемому. Даже если то, чего он хочет, кажется ускользающим и туманным каждый раз, когда он думает об этом.

– Последняя погоня в Албании, – наконец говорит Волдеморт. – Ты порезал руку о камень. Как раз достаточно для моих нужд.

Гарри тяжело вздыхает, бросая перо, чтобы провести рукой по лицу.

– Конечно, как я мог забыть.

Волдеморт наблюдает, как он откидывается на спинку сидения и снимает очки, чтобы потереть глаза.

Он выглядит как обычно – за исключением одного редкого вечера на Святочном балу у Малфоев – немного неряшливо, но в целом довольно удобно. Поношенные маггловские брюки и хлопковая рубашка с дыркой на воротнике, выглядывающая из-под слишком большого свитера с гигантской «Г», вывязанной на груди. На голове полная катастрофа. Волдеморт даже думать не хочет, что он может называть обувью.

Лучше, чем халат с нижним бельем, но настоящий позор в сравнении с тем, как он блистательно показал себя в той грамотно подобранной парадной мантии на балу.

Он выглядит усталым, думает Волдеморт немного рассеянно. Но учитывая, что он знает, что Гарри пробыл здесь – в Александрийской библиотеке – весь день, это имеет смысл.

Гарри никогда не производил на него впечатления прилежного ученика. Готовый раскрыть книгу ради поиска информации, но не ради самого знания. И слишком упрямый, чтобы сдаться.

Это было бы восхитительно, если бы все это упрямство не было направлено против Волдеморта.

– Ты хотел чего-то конкретного? – спрашивает Гарри, все еще потирая глаза. – Или снова пришел позлить меня ради забавы?

Волдеморт усмехается.

– Есть и такой вариант? Если бы я знал, то пришел бы раньше.

– Нахал, – говорит Гарри, опуская руку и снова впиваясь в него взглядом, но уже без привычного яда. – Тогда чего ты хотел?

Волдеморт выпрямляется.

– А если я скажу, ты дашь мне то, чего я хочу, Гарри?

– Полагаю, это зависит от того, чего ты хочешь, – говорит Гарри, глядя на него с настороженностью, которая вполне оправданна.

У них, как правило, довольно противоречивые взгляды.

– Есть один законопроект, который я хочу лоббировать среди членов Визенгамота, – говорит Волдеморт, замечая, как Гарри внезапно подается ближе, кладет локти на стол и с жадностью смотрит на Волдеморта. – У меня такое чувство, что твой крестный отец завернет его еще до того, как он будет представлен на рассмотрение только потому, что именно я намерен его выдвинуть. И он будет использовать для этого твои голоса, если ты не скажешь ему обратного.

– Ты и правда здесь по делу, – бормочет Гарри, морщинка между бровей и хмурая складка у рта появляются, когда его взгляд скользит по Волдеморту, будто он ищет какую-то скрытую причину его визита. – Ты и правда здесь, чтобы завоевать мою политическую благосклонность.

Волдеморт опускает голову; единственное неохотное согласие, которое он готов себе простить.

– Ха, – выдыхает Гарри себе под нос, наклоняя голову. – Что ж, давай взглянем на твой законопроект.

– Он в стадии разработки, – говорит Волдеморт, тщательно подбирая слова, понимая, что с голосами Поттеров и Блэков, он с легкостью продвинет законопроект… без них же, это будет тяжелая битва. – Он бы полностью реорганизовал систему выявления магический детей, рожденных от немагических родителей и то, как с ними… обращаются.

– Обращаются? – брови Гарри выгибаются, голос низкий и насмешливый. – Как расплывчато и зловеще.

– Это было бы выгодно для всех заинтересованных сторон.

– Прости, но я не верю тебе на слово, – бормочет Гарри, протягивая руку. – Законопроект, лорд Гонт.

Сжав челюсти, Волдеморт смотрит на него сверху вниз.

Это было бы так просто, думает он. Прошептать смертельное проклятие. Потянуться через стол и обхватить пальцами шею Гарри.

Но он вспоминает последний раз, когда держал Гарри за горло. Прижимая к стене и наблюдая, как его лицо краснеет, а глаза стекленеют, когда он беспомощно задыхался в лачуге матери Волдеморта, упорно сжимая крестраж в руке. Его пальцы подергиваются; телесная память о тепле под его ладонями. Искушение во всей красе.

Вместо этого он лезет во внутренний карман пиджака и достает свернутый пергамент.

– Текущий проект, – говорит он.

Волдеморт подает. Гарри забирает.

Откинувшись на спинку стула, Волдеморт закидывает ногу на ногу и складывает руки на колене, в то время как Гарри надевает очки обратно и разворачивает пергамент. Внутри несколько страниц, свиток плотный, но далеко не такой полный, каким он станет, когда будет готов к представлению в зале заседаний Визенгамота. Гарри просматривает его с отчетливой гримасой на лице, но прижимает плашмя к столу и скручивается над ним, изучая первую страницу. Его поза ужасна, но его сосредоточенность поражает.

– Закон «О переселении магических детей»? – спрашивает Гарри, не поднимая глаз, и Волдеморт вглядывается в его черты, он не уверен, что это – разочарование или глубокое раздумье. – Да будет оное засим утверждено достопочтенными членами Визенгамота. Данный законопроект, будучи принятым большинством голосов, пересмотрит и реорганизует закон «О розыске несовершеннолетних магов» 1697 года, с добавлением дополнительных положений в отношении магических детей, рожденных от немагических родителей… включая, но, не ограничиваясь, переселением магических детей, рожденных от немагических родителей и передачей их на попечение магического опекуна или опекунов в наиболее юном возрасте, возможном для выявления?..

Гарри обрывает себя, резко поднимая взгляд, на его лице отражается гневное замешательство. Поначалу Волдеморт думает, что ему придется объяснять юридический жаргон.

Затем Гарри качает головой, сжимая губы в тонкую линию.

– Ты спятил? Нет, погоди, не нужно отвечать. Ты явно спятил, и я уже давно знал об этом.

Волдеморт чувствует, как волна ярости пробегает по позвоночнику. Его рот кривится в усмешке.

– Я думал, что, возможно, ты будешь заинтересован в защите своих драгоценных грязнокровок, – говорит Волдеморт, и крошечная его часть испытывает неописуемое ликование, наблюдая, как Гарри вибрирует от гнева в ответ на оскорбление, легко слетевшее с языка Волдеморта. – Ты даже не дочитал законопроект до конца…

– Одна только преамбула предполагает, что ты намерен похищать детей и стирать память их родителям, – рычит Гарри в ответ. – Каждому из них – даже если родители полностью принимают их и счастливы иметь магического ребенка.

Волдеморт ухмыляется и взмахивает рукой, отвергая нелепое утверждение, даже не задумываясь над ним.

– Счастливы или нет, магические дети нуждаются в магическом воспитании. Уведомляя их в одиннадцать лет, мы оставляем их на годы позади других магических детей, занижая уровень образования для большинства из-за нужд некоторых.

– Да, хорошо, тогда уведомляйте их раньше, – говорит Гарри так, будто это очевидно, и Волдеморт моргает от удивления. – Начните приобщать их к магическому образованию в более раннем возрасте вместе с детьми магического происхождения, вместо того, чтобы начинать обучение в одиннадцать. Магглы начинают учиться в школе с пяти лет. И я точно знаю, что большинство чистокровных обычно занимаются с наставниками после одиннадцати лет. Почему бы им всем не начать раньше?

– Ядро ведьмы или волшебника недостаточно стабильно для использования палочки, пока им не исполнится одиннадцать, – говорит Волдеморт, но его ухмылка, как и его гнев, исчезли где-то между Гарри, сказавшим, что он спятил, и Гарри, предложившим совершенно логичный аргумент.

Гарри поднимает брови, его руки взметаются, как всегда выразительно.

– И? Да какая, нахрен, разница? Можно многому научиться и без палочки – история, теория, основы арифметики, как писать чертовым пером на пергаменте. Куча вещей, которые с легкостью можно осветить в классе; интегрировать магглорожденных в магических мир гораздо проще, чем красть их у родителей.

Волдеморт снова моргает. Он смотрит на Гарри, долгое, тихое мгновение; блеск его глаз, румянец раздражения на щеках, прерывистое дыхание.

О, думает Волдеморт, как жаль, что он не сможет встретиться лицом к лицу с этим маленьким лордом в Визенгамоте. Это сделало бы утомительные совещания гораздо более интересными.

В очередной раз – приятно – удивленный Гарри Поттером, Волдеморт признает:

– Я не подумал об этом.

Глаза Гарри расширяются за стеклами очков. Он откидывается на спинку стула с тихим фырканьем.

– Очевидно, – говорит он.

Волдеморт криво улыбается, удовлетворение согревает грудь. Ему нравится выводить Гарри из себя так же сильно, как Гарри нравится выводить его.

– Конечно, я не полностью согласен с тобой, – добавляет Волдеморт.

И Гарри… Гарри закатывает глаза и улыбается.

– Конечно, нет, – говорит он почти с нежностью, как ни странно. – Если бы это было так просто, и мы пришли к согласию, мир развалился бы на части.

Волдеморт чувствует, как его ухмылка медленно перерастает в улыбку.

– Именно.

– Тогда, боюсь, я не смогу поддержать тебя своими голосами, – Гарри пожимает плечами. – Не с нынешней формулировкой законопроекта.

Распрямив ноги, Волдеморт подается вперед, поставив локти на стол и скрестив пальцы между собой. Гарри смотрит на него своими внимательными, вечно настороженными зелеными глазами, приподняв бровь, но по-прежнему улыбаясь.

– У меня есть к тебе предложение, – говорит Волдеморт, потому что он отказывается позволить разговору окончиться на этой ноте, когда его цель не достигнута.

Он отказывается позволить разговору окончиться.

Гарри вздыхает, бросая взгляд на книги, разложенные по стопкам на столе вокруг него. Его исследование, его заметки, вещи, на которых, по мнению Гарри, он должен сосредоточиться, и Волдеморт не чувствует ни малейшей вины, отвлекая его от них.

Не специально, но это определенно приятный бонус.

С еще одним тихим фырканьем, морщинка между его бровями исчезает, и Гарри тоже подается вперед, Волдеморт с очарованием наблюдает, как он спорит, думает и приходит к решению… подперев рукой подбородок, он снова встречается взглядом с Волдемортом.

– Хорошо, – говорит Гарри, и Волдеморт знает, что его улыбка становится зловещей, но ему все равно. – Я слушаю.

***

Позже Гарри будет обвинять в этом усталость.

Но, кто будет его винить? Кто захочет потратить буквально месяцы в поисках любой информации по одной теме, просматривая десятки и десятки текстов, в которых нет практически никаких упоминаний о том, что он ищет?

Кроме Гермионы, конечно.

В свою защиту – которая на самом деле нужна только ему самому, потому что больше никто не знает, чем он занимается – Гарри прочитал все, что смог найти о магии души, и не нашел ничего полезного. Резонанс душ и духовные узы, реинкарнация, теория душ, чертова астральная проекция души – все бесполезно и совсем не то, что он ищет, похороненное на страницах страниц абсурдных теорий, которые звучали бы более уместно на уроках Трелони, чем в опубликованном отрывке помпезной пурпурной прозы, претендующей на звание академического исследования.

Хотя, он должен признать, что кое-что из того, что он читал о резонансе и узах душ, заставило его кожу покрыться холодным потом из-за сходства с их связью с Волдемортом. Он старается не слишком об этом задумываться.

Гарри целиком и полностью винит во всем измотанность от исследований. То самое всё заключается в том, что уже не в первый раз на этой неделе лорд Волдеморт достает его, потому что Гарри был достаточно глуп, чтобы согласился работать над законопроектом вместе с Волдемортом.

– Ты отдал законопроект своей грязнокровке?

Гарри делает долгий медленный вдох, сбиваясь с шага на полпути к одному из стеллажей на втором этаже библиотеки, пальцы скользят по томам в кожаных переплетах.

– Используй это слово еще раз и можешь забыть о любой поддержке от меня.

Он бросает взгляд на Волдеморта, в основном для того, чтобы увидеть отражается ли на его лице раздражение, исходящее от него. Гарри приятно удивлен гримасой на его лице. Нечто, что происходит все чаще и чаще; скользкая маска лорда Томаса Гонта уступает истинным чувствам, скрытым под ней, – только для глаз Гарри.

Он не без оснований думает, что это лишь потому, что они все равно не могут спрятаться друг от друга. В притворстве нет никакого смысла.

– Ты меня раздражаешь, – говорит Волдеморт.

– Ага, ты уже говорил, – Гарри пожимает плечами и поворачивается, щурясь на выцветший корешок книги. – Ты не можешь винить меня за то, что я хочу, чтобы кто-то более умный перепроверил мою работу.

Взяв книгу с полки, Гарри добавляет ее к растущей стопке в руках и сверяет название со списком. В последней прочитанной книге о резонансе душ, какой бы бессмысленной она ни была, приводилось довольно много источников с упоминанием души. С некоторыми из них он еще не сталкивался.

Когда он поворачивается и идет по проходу между стеллажами, уже ломая голову над тем, где может находиться следующий автор, он слышит вздох Волдеморта позади него, и затем быстрый стук его начищенных до блеска оксфордов по мраморному полу.

– Зачем вообще беспокоиться о магглорожденных? – спрашивает Волдеморт, следуя за Гарри по пятам, пока тот изучает стеллажи. – Если у тебя есть сомнения по поводу одного из разделов законопроекта, я с радостью разъясню их для тебя…

Гарри прерывает его фырканьем и взглядом через плечо, который заставляет Волдеморта замереть на месте. Он презрительно усмехается Гарри, подергивая пальцами.

Сегодня он выглядит по-другому. Это едва заметно. Едва ли стоит внимания – мантия поверх костюма, прическа гораздо более официальная, чем обычно. Учитывая, что утром было заседание Визенгамота, Гарри догадывается почему.

– Что? – спрашивает Волдеморт, рот все еще растянут в оскале, оскорбленность сквозит в каждой черте лица; его терпение (или что там у Волдеморта вместо него) сегодня, по-видимому, кончается еще быстрее.

– Во-первых, я искренне сомневаюсь, что ты бы с радостью сделал что-то для меня, – говорит Гарри, уже переходя к другому ряду книг, Волдеморт идет следом за ним. – Во-вторых, даже если бы ты это сделал, я бы не поверил тебе на слово… ты наследник Слизерина, в конце концов.

Гарри чувствует, как от Волдеморта по связи пробегает легкий трепет. Гордость.

Гарри закатывает глаза.

– В-третьих, – добавляет Гарри, наконец останавливаясь и заглядывая в лицо надоедливому Темному Лорду. – В отличие от некоторых людей, я не гений. Мои знания в области политики в лучшем случае ничтожны, и я понимаю, когда нужно обратиться за помощью к знающим людям. Также, в отличие от некоторых людей, я не древний. У меня нет десятков лет опыта. Было вполне разумно попросить вторую пару глаз оценить законопроект, связанный с законами, о которых я мало знаю, у человека, входящего в группу населения, на которую больше всего повлияет этот законопроект.

Волдеморт моргает.

– Большинство волшебников живут более 200 лет. Меня с трудом можно назвать древним.

Гарри чуть не давится собственным языком, немного удивленный, что Волдеморт решил сосредоточиться именно на этом, но больше раздраженный, что Волдеморт решил сосредоточиться именно на этом.

– И все же ты так боялся смерти, что разбил свою душу больше чем на полдюжины кусков, – огрызается Гарри. – Кстати об этом: ты мешаешь моим исследованиям. Снова.

С этими словами Гарри поворачивается на каблуках и уходит.

Он уверен, что на этом все, когда сворачивает к еще одному ряду стеллажей. Уверен, что они достаточно разозлили друг друга, что Гарри нажал на все кнопки, чтобы обеспечить себе покой, по крайней мере, до конца дня.

Волдеморт редко задерживается, когда Гарри становится настолько язвительным, что упоминает крестражи.

Гарри это вполне устраивает. Ему в любом случае не слишком нравится говорить с Волдемортом о его крестражах. Не тогда, когда он заботится о них больше, чем когда-либо будет заботиться Волдеморт. Как будто они нечто большее, чем сосуды для осколков души. Нечто большее, чем средство для выживания.

Потому что Гарри, в отличие от Волдеморта, слушал их. В тишине леса, а теперь в тишине квартиры, пустой для всех, кроме него, Гарри сидел на кровати, один, с двумя частицами души Тома Риддла и слушал. Слышал яростный прерывистый шепот мальчика, давно убитого ненавистью к себе. Был единственным слушателем тихой агонии и шептал нежные заверения в ответ.

Честно говоря, он заботился об этих вещицах больше, чем когда-либо заботился Волдеморт.

– Твоя магглорожденная, – говорит Волдеморт, и Гарри чувствует, как мышцы сжимаются от потрясения, когда видит его так близко, прислонившегося к стеллажу у начала прохода. – Ты действительно доверяешь ее рекомендациям?

– Она гениальна, – говорит Гарри, хмурясь от замешательства.

– Она магглорожденная.

– Мы полукровки, – отвечает Гарри, искоса глядя на Волдеморта; он действительно не понимает, почему Волдеморт так сильно полагается на чистокровную пропаганду. – И ее зовут Гермиона Грейнджер.

Челюсть Волдеморта сжимается. Привычный признак растущего гнева.

Тем не менее он засовывает руки в карманы брюк и кивает.

– Мисс Грейнджер в таком случае, – говорит Волдеморт. – Когда она… вернет тебе свои рекомендации?

– Зная Миону? – Гарри пожимает плечами, теперь полностью сосредоточившись на мужчине перед ним. – Думаю, это займет все выходные. Все-таки сейчас сезон ТРИТОНов.

– Значит через неделю, – кивает Волдеморт. – И что ты будешь делать в это время?

Гарри опускает взгляд на книги в его руках, затем снова поднимает.

– Серьезно?

Волдеморт мгновение изучает его. Гарри почти пугается медленной улыбки, расползающейся по его лицу.

– Ты уже понял, что не найдешь того, что ищешь здесь, в общественных залах?

Гарри закрывает глаза, сопротивляясь желанию либо швырнуть книги в лицо Волдеморту, либо просто бросить их на пол и уйти.

– Пожалуйста, только не говори мне, что в Тайной Александрийской библиотеке есть тайная библиотека.

Тяжесть в его руках внезапно исчезает. Гарри открывает глаза и видит, что тома, которые он столь кропотливо собирал, разлетаются прочь по мановению палочки Волдеморта.

Затем Волдеморт делает шаг вперед и берет его за запястье.

– Ну же, Гарри. Не смотри так разочарованно. Следуй за мной.

***

Прогулка до тайного кабинета на третьем этаже не занимает много времени. Путь, въевшийся в подкорку, путь, который Волдеморт мог бы проделать с закрытыми глазами, несмотря на годы, прошедшие с тех пор, как он провел юность, похоронив себя в этой библиотеке.

Когда Волдеморт еще был Томом Марволо Риддлом, он, как и Гарри, провел годы в общественных залах, поглощая любую стоящую литературу, которая попадала в его руки. Единственная проблема заключалась в том, что он, как и Гарри, не мог найти ответов на обычных стеллажах. Только спустя год после начала исследований ему удалось найти тайный кабинет – спрятанный позади стеллажей, за растянувшимся от пола до потолка изображением пирамид, в тусклом коридоре из песчаника и отблесков камина.

Гарри послушно следует за ним. И пусть он сопротивляется и протестует против оков преследования, он охотно принимает их, когда сам позволяет Волдеморту вести. Во время обсуждения законопроекта, он спокойно сидел и слушал соображения Волдеморта, вмешиваясь только тогда, когда был категорически не согласен или чего-то не понимал. Теперь, когда его запястье в крепкой хватке Волдеморта, он идет следом, скорее, любопытный, чем воинственный.

Это странное желание – поощрять его любопытство. Желание увидеть, расцветет ли оно, раскроется ли так же, как ум Гарри, – хитрый, серьезный и острый.

Это единственная причина, говорит себе Волдеморт, почему он облегчает поиски Гарри. Поиски, которые в любом случае бессмысленны. Хотя он и не планирует говорить об этом Гарри.

Дверь, к которой они шли, открывается весьма просто. Всего лишь прикосновением палочки к гравировке в центре. Затем она распахивается внутрь кабинета.

Он такой же роскошный и претенциозный, как и сама библиотека… хотя естественного света, золота, светлого камня и вздымающихся этажей здесь нет. Сводчатые потолки, поддерживаемые балками из темного дерева, стены, уставленные стеллажами и ни намека на солнечный свет. Вместо него факелы, вспыхивающие, когда Волдеморт проводит Гарри в комнату – дверь за ними закрывается – и чаша с вечным огнем в дальнем конце комнаты, окрашивающая лицо Гарри в оттенки синего.

Здесь, в этом кабинете, хранится нечто большее, чем просто книги и несколько произведений искусства. Артефакты, проклятые предметы и все темные вещи, об опасности которых предупреждают юных ведьм и волшебников.

Волдеморт уже видел их всех. Подробно изучил те, что его заинтересовали. Вместо раскрывшегося перед ними великолепия, его внимание, как и всегда в последние дни, переключается на Гарри Поттера.

Его запястье – все еще в руке Волдеморта – теплое на ощупь.

– Что это за место? – спрашивает Гарри.

Его голос звучит напряженно. Благодаря контакту с кожей, Волдеморт чувствует более тонкие оттенки эмоций Гарри через их связь: любопытство, волнение, невольный трепет.

– Это, Гарри, – говорит Волдеморт, что-то приятное клубится в груди, когда взгляд Гарри бегает по комнате; ладони зудят, а рот наполняется слюной, будто он съел что-то сладкое, становится легче, только когда он отпускает запястье Гарри, перемещается к нему за спину, опускает руки на плечи и говорит, тихо и вдумчиво, прямо в ухо: – Все то, чего ты не сможешь найти там, где общественность может неодобрительно отнестись к этому. Все темное, пугающее и могущественное.

Он чувствует, как плечи Гарри напрягаются под его ладонями. Слышит, как у него перехватывает дыхание. Видит борьбу страха и желания, пока Волдеморт проводит руками вдоль его спины.

– Типичный гриффиндорец, – упрекает Волдеморт, не в силах и не имея желания остановить улыбку, расплывающуюся по лицу, когда Гарри замирает и замолкает в его руках. – Чтение о темной магии не сделает тебя темным, Гарри. Нет ничего постыдного в любопытстве.

– Уверен, что есть поговорка о любопытстве, – бормочет Гарри, хотя и не так язвительно, как обычно.

Волдеморт хмыкает.

– И ты позволишь этому остановить тебя?

Гарри фыркает, и Волдеморт чувствует, как мышцы расслабляются под его пальцами, хотя напряжение остается; он задается вопросом, что нужно сделать, чтобы избавить Гарри от него навсегда.

– Я знаю, что ты делаешь. Ты далеко не так хитер, как думаешь.

– Но тебе любопытно, не так ли? – спрашивает Волдеморт, сжимая плечо Гарри и указывая другой рукой вперед. – То, что ты ищешь, находится в этой комнате, обещаю. Но это не единственное, что ты можешь здесь найти. Я провел месяцы в этой комнате, читая все подряд. Ты не найдешь осуждения с моей стороны, Гарри.

Волдеморт отступает на шаг. Отпускает Гарри, руки безвольно падают по бокам, он смотрит. Смотрит, как мальчик, которому предсказано привести его к падению, делает робкий шаг вперед. Смотрит, как Гарри – ох, какая осторожность – идет вглубь кабинета.

Его пальцы сгибаются, чувствуя нехватку тепла.

Волдеморт ждет. Смотрит и ждет, пока Гарри обходит комнату.

Он не берет ни одну из книг на полках, пока нет, Волдеморт понимает. Синий свет вечного огня соблазняет его подойти ближе, и когда он поворачивается к чаше, покоящейся на постаменте из выгнутого обсидиана, Волдеморт ловит выражение его лица. Нахмуренные брови, едва заметное напряжение линии рта, глаза все еще сияют зеленью, даже когда его черты скрадывают синие отблески пламени.

Гарри вскидывается, будто хочет протянуть руку и прикоснуться, но останавливает себя. Он справедливо полагает, что Гарри лучше учится, когда есть возможность запачкать руки. Полагает, что ему мало пользы от слов, написанных в старых книгах, или монотонного бубнежа профессоров. Дайте ему что-то осязаемое, что-то конкретное, что-то физически разложимое на части, и он преуспеет.

Волдеморт задается вопросом, пока Гарри проходит мимо котла Пары Дадени^[1], а синее пламя огня облизывает его бока, каково было бы прямо сейчас сразиться с ним.

Гарри идет, проходя артефакт за артефактом, от края до края огромной комнаты. Он редко останавливается, слишком занятый чтением табличек, размещенных перед каждым предметом… хотя, они мало о чем говорят. Названия и изредка даты. Доспехи Орвара-Одда^[2], серебристые, переливающиеся и сверкающие; щит Дубан^[3], золотой и украшенный гравировкой из изящных рун; Нэглинг^[4], меч, слишком огромный для большинства смертных; осколок Драконита, черный и нетленный, светящийся драконьим пламенем, который его породил. Он замирает только перед ветвью остролиста, что, по слухам, была той самой, с помощью которой Лофт^[5] начал Рагнарёк – и затем, наконец, останавливается в центре комнаты перед книгой из чистого черного золота.

Гарри будто застрял на месте, уставившись на иероглифы, украшающие обложку, на замок в форме звезды и гравировку скарабея в центре. Волдеморт наклоняет голову, наблюдая, как разглаживается морщинка между бровей Гарри, как он протягивает руку, как его пальцы застывают в сантиметре от книги.

Даже с того места, где стоит Волдеморт, он может чувствовать тоску Гарри. Будто он столкнулся с чем-то знакомым и давно потерянным. Будто Гарри чувствует, что древняя книга перед ним принадлежит ему.

Восхитительно.

– Что это? – наконец спрашивает Гарри, голос грубый и низкий в темноте комнаты.

Волдеморт скользит ближе, входит в его пространство, глядя на позолоченный том перед ними.

– «Книга Мертвых».

Рука Гарри отдергивается.

– Что?

Волдеморт тянется мимо него, проводя кончиками пальцев по заглавию; Гарри вцепляется в него сбоку, будто хочет отвести его руку подальше от книги.

– Ее называют «Черной книгой». Говорят, в ней содержатся древние заклинания и чары, способные воскрешать мертвых.

Гарри вздрагивает и сглатывает.

– Это правда? Или просто очередной миф?

– Было несколько, – говорит Волдеморт, пока Гарри внимательно следит за его рукой на обложке книги, – темных волшебников, конечно, которые… нашли немного правды в некоторых проклятиях из этой книги. Ты знаешь, что такое инфернал, Гарри?

Гарри моргает.

– Нет.

– Труп, оживший с помощью магии, – говорит Волдеморт с острой усмешкой, когда Гарри бледнеет. – Они марионетки. Не совсем живые. Не совсем мертвые. Некромантия. Самое близкое, что может соответствовать притязаниям на воскрешение, которые есть в этой книге.

У Гарри перехватывает дыхание. Волдеморт наслаждается этим – то, как Гарри смотрит на него, глаза бегают по его лицу, легкий трепет заставляет его дрожать перед Волдемортом так, как он не делал с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать.

– Ты… – Гарри обрывает себя, облизывая губы, и Волдеморт практически чует запах его страха; его любопытства. – Ты делал это. Создавал инфернала.

– Я создал множество их, Гарри, – признается Волдеморт, наклоняясь ближе, желая испробовать его страх на вкус. – Научился во время путешествий. Гаити. Вскоре после того, как покинул Египет, когда я был едва ли старше тебя.

Ресницы Гарри трепещут, когда он моргает, губы приоткрываются, будто он хочет спросить что-то еще.

Прежде чем он успеет, Волдеморт поднимает руку, пресекая затянувшееся касание к «Книге Мертвых», чтобы провести пальцами по челюсти Гарри.

– Хочешь, я научу тебя, Гарри?

Гарри отшатывается, сбрасывая руку Волдеморта.

Любой страх быстро поглощается гневом. Волдеморт с удивлением понимает, что больше предпочитает его.

– Ты больной, – рычит Гарри.

– И все же, тебе все еще любопытно, не так ли? – спрашивает Волдеморт, улыбаясь.

Гарри не может отрицать; Волдеморт знает это и знает, что Гарри тоже знает.

Он чувствует статику, наэлектризованность магии Гарри. Пьянящую, дикую и свободную.

Гарри поворачивается и идет к двери.

– Не возвращайся, пока я не пришлю тебе сову. Мне не о чем с тобой говорить, пока я не получу заметки по законопроекту от Гермионы.

Волдеморт не собирается отвечать. Не раньше, чем Гарри остановится и обернется, чтобы взглянуть на него.

– Мне нужно повторить, или тебе все понятно? – огрызается Гарри.

Волдеморт разрывается – как обычно в присутствии Гарри – между яростью и восторгом.

– Понятно, Гарри. С нетерпением жду твоей совы.

Гарри не отвечает и выбегает из комнаты.

Chapter Text

XI.

– Твоя мисс Грейнджер на удивление продуктивна.

Гарри поджимает губы, отрывая взгляд от книги. Прошло меньше недели, с тех пор как они виделись в последний раз, с тех пор как Волдеморт провоцировал его в том самом кабинете, где Гарри сейчас прячется с книгой по темнейшей магии в руках.

Честно говоря, Гермиона вернула ему законопроект с заметками уже к выходным, сопровождая его длинной тирадой через камин, к концу которой у Гарри вовсю звенело в ушах. Он просто не хотел иметь дело с издевками Волдеморта.

– Ей есть что сказать, – наконец отвечает Гарри. – Тебе многое может не понравиться.

Волдеморт наклоняет голову. Сегодня никакой мантии Визенгамота. Просто Волдеморт под чарами, в добротных слаксах и обычной рубашке на пуговицах. Все как всегда выглажено до последней складочки, новое и в безупречном состоянии. Как будто он терпеть не может носить непрезентабельную одежду, даже если не на кого производить впечатление.

– Почему ты так думаешь?

Гарри закатывает глаза и снова смотрит в книгу вместо того, чтобы столкнуться с испытующим взглядом Волдеморта.

– Она гораздо прогрессивнее, чем ты. Думаю, на самом деле она пошла на такие крайности, чтобы противостоять твоим собственным.

– О? – Гарри поднимает глаза, когда Волдеморт обходит пустое вольтеровское кресло напротив него – один из немногих укромных уголков для занятий в этом тайном месте – и садится. – Почему ты так думаешь?

Гарри вздыхает и закрывает книгу, кладя ее на кофейный столик между ними.

Честно говоря, как бы он ни тяготился тем, что Волдеморт снова присоединился к нему – несмотря на то, что Гарри сам послал ему сову – на самом деле он с большим облегчением сделал паузу в своих исследованиях. Чтение о темной магии, возможно, и не сделает Гарри темным, но кое-что из того, что он обнаружил, довольно сильно тревожило.

Нескольких заклинаний и ритуалов с лихвой хватило, чтобы вызвать у него отторжение. И уже не говоря о том, что еще с первого визита в кабинет он активно избегал «Книги Мертвых». Плюс несколько книг по сексуальной магии; это было что-то вроде откровения. Которое он быстро захлопнул и вернул обратно на полку.

– Обычная логика ведения переговоров, разве нет? – спрашивает Гарри и откидывается на спинку кресла, встречаясь взглядом с Волдемортом и чувствуя, как от их близости медленно просыпается связь; по крайней мере, никакого физического контакта, чтобы пробудить ее еще сильнее. В последний раз, когда они были здесь, когда руки Волдеморта на его плечах заставляли его нервы пылать, Гарри чуть не потерял себя в чужом извращенном удовлетворении. – Мчаться на предельной скорости, пока не встретитесь где-то посредине.

Волдеморт хмыкает с улыбкой на лице и закидывает ногу на ногу, переплетая пальцы на колене; непринужденно и комфортно, в отличие от постоянного напряжения, которое чувствует Гарри рядом с ним.

– Умно, – говорит Волдеморт. – Очень умно, Гарри.

– Не я это придумал, – Гарри пожимает плечами, чувствуя себя неловко от самой мысли о Волдеморте, делающем ему комплименты. – Это все Гермиона.

– Не недооценивай себя, Гарри, – говорит Волдеморт. – Ты распознал тактику. Полагаю, ты сам пользовался ей в собственных правках к законопроекту? Или я ошибаюсь?

Гарри тяжело вздыхает.

– Нет. Ты не ошибаешься. В любом случае было довольно легко опровергать большинство из пунктов. Оригинал… смехотворен.

– Как дипломатично, – говорит Волдеморт, губы сжаты в тонкую линию, и даже раздражение выглядит обаятельно на этом лице. – Оскорбление моих усилий не приведет тебя к компромиссу.

– Прости. Отвращение тебе больше по вкусу? – спрашивает Гарри, не в силах удержаться от милой, наивной улыбки.

Глаза Волдеморта сужаются, и под всеми слоями магии Гарри видит их красный цвет.

– Осторожнее, Гарри. Я изо всех сил стараюсь быть… любезным. Было бы справедливо, если бы тоже постарался.

– Я предпочитаю честность, – говорит Гарри без капли раскаяния; он не обязан любезничать с Волдемортом, не в том положении, в котором они сейчас находятся. – Я не собираюсь пресмыкаться перед тобой… У тебя есть множество других людей, готовых это делать. Кстати, как твои последователи справляются с нововведениями?

Какое-то мгновение Волдеморт молчит. Гарри думает, что, возможно, он сейчас просто потребует исправленный законопроект и уйдет. Что Гарри уже порядком исчерпал его терпение.

Затем Волдеморт наклоняется вперед, ставит обе ноги на пол, упираясь локтями в колени, и изучает лицо Гарри.

– Ты правда хочешь знать, Гарри?

Гарри моргает, колкий ответ застрял у него в горле на секунду, но только на секунду.

– Не очень хорошо, как я понимаю?

Улыбка Волдеморта сочится ядом; Гарри чувствует, будто угодил в ловушку.

– Они приспособились. Мои последователи были созданы для войны, Гарри. Война, которая закончилась в тот момент, когда я оставил этот шрам у тебя на лбу, – говорит Волдеморт, и Гарри почти тянется к молнии, высеченной у него на коже. – И затем, вскоре после того, как я вернулся, и самые преданные из них были освобождены из своих темниц, я обнаружил, что я сам и мои последователи связаны клятвой с ребенком. Их бунт закончился еще до того, как успел начаться…

– Бунт? Ты хоть сам себя слышишь? – фыркает Гарри. – Что бунтарского в том, что привилегированный класс борется за еще большие привилегии?

– Мои последователи знают, что я приведу магический мир в новую эру, – усмехается Волдеморт. – Они знали, что им больше не придется угождать и потакать прихотям магглов и магглорожденных.

– Угождать и потакать? – Глаза Гарри сужаются, головная боль пульсирует в затылке. – В нашем мире нет ни одного чистокровного, который бы угождал и потакал магглорожденным. Они слишком счастливы, запугивая, осуждая и дискриминируя их. Драко Малфой называл Гермиону грязнокровкой на втором курсе. Нам было всего двенадцать, и этот остролицый придурок думал, что он лучше ее, потому что она магглорожденная, лучше Рона, потому что у его семьи было не так много денег, и лучше меня, потому что я был полукровкой и меня воспитывали магглы. Нам было всего двенадцать… это заученное поведение, Том. Поведение, которому он научился у своего отца, твоего последователя, о превосходстве, основанном лишь на статусе и крови, и ты знаешь это.

– Всё не так просто, как кажется, – качает головой Волдеморт. – Это…

– Это предубеждение, Том. Всё просто. И я все равно не понимаю, как ты мог купиться на бредни чистокровных.

– Кровь – это могущество.

– Чушь собачья, и ты тоже это знаешь, – огрызается Гарри, он чувствует, как волнение – и его, и Волдеморта – нарастает в груди, чувствует, как откликается его магия, а волосы встают дыбом. – Мерлин, Том… ты же знаешь, насколько ты силен. Знаешь, что гениален… но ты поразительно глуп, когда дело доходит до этого.

– Доходит до чего? – шипит Волдеморт, глаза горят красным, но Гарри все равно.

Не сейчас. Не когда он напрямую столкнулся с этим вопиющим недостатком характера, расколом в логике, который видел в Волдеморте с тех пор, как прочитал о нем в дневнике Дамблдора. С тех пор, как он смог в полной мере понять мальчика из дневника, с которым впервые по-настоящему встретился на втором курсе.

– Когда дело доходит до того факта, что, несмотря на всю чистокровную чушь, которую ты упорно продолжаешь нести, ты один из самых могущественных волшебников на свете. И ты полукровка, – говорит Гарри, наклоняясь вперед и не сводя взгляд с Волдеморта, даже когда багровые глаза расширяются от удивления. – Если кровь – это могущество, то тогда, как ты объяснишь себя?

– Я наследник рода Слизерин, – отвечает Волдеморт.

– И? Как и твой дядя. Ты бы назвал его могущественным?

Рот Волдеморта кривится от презрения.

– У моей семьи никогда не было амбиций…

– Твоя семья – результат инцеста, – твердо говорит Гарри, не оставляя места для спора. – Как и многие чистокровные семьи. И все они съеживаются у ног полукровки, более сильного и гениального, чем все они разом. Род Гонтов был почти уничтожен, пока не появился ты, полукровка. И самое раздражающее в том, что ты это знаешь. Ты знаешь, что это правда, что кровь не имеет ничего общего с могуществом, но все равно используешь это предубеждение для собственной выгоды.

– И в чем же моя выгода, Гарри? – спрашивает Волдеморт тихим голосом, пристально глядя Гарри в лицо. – В чем моя конечная цель?

– Уничтожение или полное отделение от магглов, – говорит Гарри. – Из-за того, что ты пережил в детстве, ненависть, которую ты испытываешь к ним намного сильнее ненависти к претенциозным придуркам, которых ты убедил почитать тебя, как бога. Что, если честно, больше похоже на месть. Те самые чистокровные семьи, которые принижали тебя, когда ты только попал в Хогвартс, теперь вынуждены бояться и поклоняться тебе. Я прав?

Долгое мгновение – очень долгое мгновение – Волдеморт не делает ничего, только смотрит на него. Даже их связь, обычно ужасающе громкая, когда они рядом, будто онемела.

Затем Волдеморт смеется.

Откинувшись на спинку стула, прикрыв рот рукой, Волдеморт смеется.

Гарри моргает. Напряжение обжигает позвоночник. В уголках глаз Волдеморта видны морщинки, его веселье искреннее и настоящее, Гарри никогда не чувствовал и не видел его таким.

И в каком-то смысле это поразительно.

– Что? – спрашивает Гарри, голос срывается, волосы на затылке встают дыбом.

– Ох, Гарри, – выдыхает Волдеморт, рот все еще изогнут в яркой улыбке, которая, как известно Гарри, очаровала десятки людей, когда Волдеморт еще был Томом Риддлом. – Должен сказать, я впечатлен.

– Что, прости?

Снова наклоняясь вперед, пока его локти не упираются в колени, Волдеморт ухмыляется.

– Я впечатлен. Ты поразительно проницателен. Не думаю, что кто-нибудь когда-либо осознавал, сколько радости мне приносит смотреть, как чистокровные, которым ничего так сильно не хочется, как глядеть на меня свысока из-за моего происхождения, преклоняют колени у моих ног.

Гарри моргает. Затем еще раз.

– Так ты признаешь это, – говорит Гарри. – Ты признаешь, что все это «кровь – это могущество» – чушь собачья.

– Я бы не сказал так, Гарри, – Волдеморт прищелкивает языком. – Но ты прав в том, что моя цель… разделение магического и маггловского мира. Я бы признался и в желании уничтожить его, но наши клятвы не оставляют для этого места. И ты безусловно прав в том, что я получаю огромное удовольствие, наблюдая, как чистокровные пресмыкаются перед полукровкой.

– Ты используешь их, – говорит Гарри, когда понимание полностью оседает на задворках его сознания. – Ты используешь их, потому что их желания полностью соответствуют твоим целям. Они думают, что лучше магглов и магглорожденных, и ты этим пользуешься.

Усмешка Волдеморт кажется острой, почти голодной, будто Гарри смотрит в лицо хищнику.

– Да, Гарри, очень хорошо.

Гарри откидывается обратно на спинку кресла.

– Ты конченый социопат. Неужели тебе ни до кого нет дела? Совсем?

– Заботились ли боги о своих апостолах? – спрашивает Волдеморт, лениво обводя рукой комнату, заполненную артефактами из мифов и легенд.

– Но ты не бог, – говорит Гарри. – Ты человек, которому нравится так думать. Но не бог.

– Ты сам так сказал, Гарри, и мы оба знаем, что это правда: я один из самых могущественных волшебников на свете. И ты знаешь, что пока мои крестражи в безопасности, я бессмертен, – говорит Волдеморт, и у Гарри мурашки бегут по коже от того, как Волдеморт произносит это – серьезно и искренне, с истинной верой в свои слова. – Мои Пожиратели Смерти боятся меня, уважают меня, поклоняются мне. Разве это не делает меня богом?

Гарри чувствует, будто дыхание вышибло прямо из легких. Будто он резко свалился с метлы, и земля приближается слишком быстро.

Это трагедия. Лорд Волдеморт сидит перед ним, надев лицо того, кем он мог бы быть, и говорит, что страх, уважение и преклонение – это все, что нужно человеку. Настоящая трагедия.

– Нет, Том, – говорит Гарри, печаль сдавливает горло. – Это делает тебя человеком, изо всех сил старающимся притворяться, что он доволен тем, что у него есть.

Наконец улыбка исчезает с лица Волдеморта.

– У меня есть всё. Практически весь мир у меня в руках… несмотря на препятствия, которые ты поставил на моем пути. У меня есть всё.

– Всё, – кивает Гарри, он знает, что Волдеморт должен чувствовать эту смесь горясожалениягнева, потому что Гарри чувствует; его ребра напрягаются. – Всё… и ничего. Ничего, что действительно имеет значение в этом мире.

Волдеморт застывает. Каменеет. Смотрит на Гарри так, словно тот в любой момент может вытащить палочку.

– И что имеет значение, Гарри? Что действительно имеет значение? – спрашивает Волдеморт, верхняя губа приподнята в отвращении, голос напряжен и насмешлив.

– Товарищество. Доверие. – Гарри пожимает плечами, в голове звенит от нарастающей ярости Волдеморта и чего-то еще. Чего-то, чему Гарри не может дать названия. – Радость, дружба, семья. Любовь. У тебя есть сила, последователи, титул лорда и множество других вещей, да… но, если говорить об остальном, ты живешь полужизнью. И я…

Гарри обрывает себя, пораженный силой собственного сочувствия. От мысли о том, чтобы жить так, как живет Волдеморт. От того, насколько одиноким он должен быть на самом деле.

Он сглатывает.

– И мне жаль тебя, – признается Гарри на одном дыхании.

***

Любовь.

Волдеморт слышал те же самые слова из уст Дамблдора десятки раз. Что любовь, помимо всего прочего, побеждает все. Что человек не сможет познать истинное счастье, никогда не сможет жить по-настоящему полноценной жизнью без любви.

Слышать, как Гарри Поттер повторяет ту же самую сентиментальную чушь, заставляет Волдеморта кипеть от ярости.

Ты живешь полужизнью… и мне жаль тебя.

Три недели. Три недели, а Волдеморт все еще не может выбросить из головы его слова, выражение лица, его эмоции.

Мне жаль тебя, сказал Гарри.

Так серьезно. Так искренне. Без капли унизительной жалости.

Поначалу Волдеморт думал, что это она и была. Жалость. Отвратительная, приторная и оскорбительная. Ему хотелось зарычать и огрызнуться, вытащить палочку и прибить глупого мальчишку. Целую секунду в голове гремела мысль: как он посмел?

Пока он не понял, что в их связи было что-то еще не принадлежащее ему, и когда он узнал боль – столь необъятную и переплетенную с глубочайшей тоской, что она соперничала и перекликалась с его собственной, когда он был моложе – то дал себе время оценить, что именно предлагал ему Гарри Поттер.

Сочувствие.

Настоящее и простое понимание. Печаль, боль, ярость и тоска, в которых Волдеморт увидел отражение собственной юности.

Это было настолько удивительно, что он придержал язык и сдерживал свой гнев достаточно долго, чтобы попросить у Гарри заметки к законопроекту и уйти. Настолько поразительно, что он продолжал думать об этом – Гарри Поттер, смотрящий на лорда Волдеморта так, будто понимал – спустя несколько недель.

С тех пор он еще ни разу не встречался с Гарри лицом к лицу. Отказывался, пока не сможет полностью постичь… как мальчик, который казался любимым и желанным, мог понять лорда Волдеморта. Как мог чувствовать ту же разрушительную тоску, которая вела его, когда он еще был Томом Риддлом.

Сосредоточившись на приложении, которое Гарри добавил к законопроекту – с заметками магглорожденной, разбросанными по пергаменту – об изъятии волшебных детей из опасных домов, он думает, что, возможно, нашел первые ниточки, ведущие к ответу. Ведущие к распутыванию полотна, которое представляла собой абсурдная, непостижимая загадка Золотого мальчика Дамблдора.

Когда Северус еще служил ему – задолго до того, как Гарри целиком и полностью прибрал его к рукам и до того, как началась их первая погоня – он сказал, что мальчик Поттеров избалован. Заласкан и запестован хуже малфоевского паршивца. Эгоистичный, безрассудный и напыщенный. Самовлюбленный из-за долгих лет, проведенных с серебряной ложкой во рту.

В таком случае его упорная защита магглов имела смысл. Конечно, он хотел бы, чтобы семья, вырастившая его, была в безопасности.

И хотя Гарри рьяно протестовал против переселения всех волшебных детей, читая приложение, Волдеморт видит нечто отличное от того, во что его заставили поверить.

Приложение III

В рамках компетенции вышеупомянутого Комитета по правам магглорожденных и магических детей (ПММД), учрежденного в разделе II, данный документ гарантирует создание подкомитета, специально предназначенного для посещения каждого магического ребенка в их домах, с тем чтобы установить следующее:

      • Безопасные и надежные жилые помещения с доступом к стандартным удобствам, необходимым для развития ребенка, таким как:
      • Кровать и постельное белье
      • Одежда
      • Душ/ванна, туалет и другие туалетные принадлежности
      • Предметы, представляющие интерес, такие как книги или развивающие игрушки
      • Стабильное и нормальное питание или доступ к продуктам питания, соответствующим общему развитию ребенка
      • Доступ к чистой пресной воде
      • Свобода возможности:
      • Посещать начальную школу при необходимости
      • Покидать жилые помещения в сопровождении родителя или опекуна
      • Знакомиться с другими детьми аналогичного возраста в социальных и академических условиях

Если вышеуказанные минимальные требования не соблюдены, комитет может принять решение изъять ребенка у немагических родителей и/или опекунов и отдать на попечительство назначенному магическому опекуну (см. подраздел II-B), пока требования не будут соблюдены. Если проблема останется нерешенной, комитет может проголосовать за Обливиацию первоначальных немагических опекун(а/ов) и передать магического ребенка на постоянное попечительство.

Маленькое приложение, которое говорит о многом. Которое, как поначалу полагал Волдеморт, проистекало от знаний Гарри – переданных ему директором Хогвартса – о собственном детстве Волдеморта. Но заметки, написанные незнакомым почерком по краям подчеркнутого пункта об Обливиации, говорят об обратном:

Является ли Обливиация и переселение единственной компетенцией комитета? Это же просто стандартные ожидания адекватной домашней жизни, Гарри. Если ребенок лишен этих стандартов, против родителей/опекунов должно быть выдвинуто какое-то обвинение. Жестокое обращение, особенно жестокое обращение с детьми, является наказуемым преступлением в мире магглов. Какие у нас варианты?

Затем, сразу под заметкой, корявым почерком гаррин ответ:

Можно ли считать халатность жестоким обращением? Существуют ли в волшебном мире законы, установленные для рассмотрения подобных случаев? Если да, то что они из себя представляют и могут ли быть применимы к маггловским/немагическим родителям или опекунам?

Там нет ответов на вопросы, написанные черными чернилами, четко выделяющиеся на пергаменте. Волдеморт может только предположить, что Гарри оставил их специально для него. Если быть предельно честным, то сама идея, что Гарри в принципе будет что-то спрашивать, уже кажется довольно сумасбродной.

Не говоря о том, что Гарри будет спрашивать его.

Хотя, если взять во внимание их разговор после того, как Гарри передал копию законопроекта своей маленькой магглорожденной подруге, и тот факт, что Гарри не только заметил, но и прокомментировал знание Волдемортом тонкостей магического права, это обретает какой-то смысл. Очевидно, что его подруга не знает или не имеет доступа к ответам на их вопросы, поэтому единственным другим вариантом оставалось бы спросить самого Волдеморта.

Если Волдеморт и испытывает малую толику удовлетворения от того, что Гарри обратился к нему за ответами, то никто кроме него самого и Гарри Поттера никогда не узнает об этом. Даже если это удовлетворение очень быстро похоронено слишком знакомым любопытством и еще более незнакомым участием.

Можно ли считать халатность жестоким обращением? – спрашивает Гарри, ясно как день, чернилами на пергаменте. Волдеморт закрывает глаза и видит выражение лица Гарри: зеленые глаза, мягкие и серьезные за очками в проволочной оправе, нахмуренные брови и сжатые губы, когда он говорил Волдеморту, что, по его мнению, имеет значение:

Товарищество. Доверие. Радость, друзья и семья. Любовь.

Мысленно он видит, как Гарри смотрит на него в полутемном кабинете Александрийской библиотеки. Он видит, как Гарри смотрит на него, на все его достижения и находит его неполноценным. Он видит, как Гарри смотрит на него, глубокое понимание написано на лице и кружится по связи между ними, когда он говорит:

И мне жаль тебя.

Потому что каким-то образом Гарри знает, на что похоже такое существование. Почувствовал, увидел, пережил это сам. Он познал жизнь без этих вещей, вещей, которые, по его мнению, действительно имеют значение, и он видит Волдеморта, лишенного их, и испытывает сожаление.

Еще одна сторона Гарри Поттера, о которой он не знает. Еще одна тайна, которую он жаждет раскрыть.

И причина, по которой вызывает Люциуса. Причина, по которой он едва смотрит на его коленопреклоненную фигуру, небрежно взмахивает рукой, скрывая под чарами свой неземной облик, и приказывает Люциусу изучить предыдущих опекунов Гарри Поттера, используя любые средства, которые он сочтет необходимыми, и как можно быстрее предоставить ему информацию, и затем отсылает его.

Причина, по которой он забирает приложение, над которым Гарри так долго работал, сворачивает его и аппарирует к последней точке, где он обнаружил местоположение Гарри – кафе, которое скрывает вход в Александрийскую библиотеку.

В Египте полдень. Солнце высоко в небе; с каждым днем становится жарче по мере того, как приближается лето. Волдеморт испытывает одновременно отвращение и благодарность за жару, потому что находит мантию поверх его обычной строгой официальной одежды удушающей. Бросив взгляд на молодого человека, ради которого он проделал весь этот путь, он находит отсутствие свитера на Гарри гораздо более импонирующим.

Даже если на мальчике только поношенная рубашка и рваные джинсы.

Сидя за столиком снаружи кафе, Гарри откидывает голову и смеется. Он не один. Напротив него другой молодой человек: темная кожа, длинные волосы, собранные сзади в неаккуратный пучок. Он одет по работе, или, по крайней мере, как подобает настоящему волшебнику в такую жару; выглаженные слаксы и льняная рубашка.

Волдеморту не требуется много времени, чтобы узнать молодого человека – один из библиотекарей или вообще единственный библиотекарь в этой библиотеке, мимо которого он проходил дюжину раз, чтобы найти Гарри, спрятанного в глубине стеллажей – точно так же, как Гарри не требуется много времени, чтобы заметить его прибытие.

Его внимание мгновенно притягивается, стоит Волдеморту подойти к их столу. Мужчина не в силах выразить словами ощущение, пронизывающее его, когда эти зеленые глаза смотрят на него, только на него. Внимание Гарри прочно и целиком в руках Волдеморта, а он еще даже не сказал ни слова.

Как и должно быть.

– Лорд Гонт, – говорит Гарри, и Волдеморт упивается тем, как напрягаются его плечи, как глаза внезапно становятся ярче, как выпрямляется его спина… и усмехается в ответ на едва заметный гул раздражения и настороженности, которые видит и чувствует, пока Гарри разглядывает его. – Какой приятный сюрприз.

Волдеморт знает, что он имеет в виду что угодно, но только не это.

– Лорд Поттер, – он кивает, не желая отрывать глаз от Гарри. – Мне ужасно жаль прерывать вас, но не уделите ли вы мне минуту своего времени, чтобы обсудить… дела.

– Дела, – повторяет Гарри скучным и совершенно равнодушным тоном, но Волдеморт чувствует, как в нем нарастает раздражение, поглощая всю его настороженность, видит его в движениях Гарри, когда тот бросает мимолетный взгляд на библиотекаря и барабанит пальцами по столу. – Верно. И ты не мог отправить сову?

– Боюсь, это довольно срочно, – говорит Волдеморт, наконец переводя взгляд на другого мужчину за столом. – Мои извинения, мистер?..

– О, прошу, зовите меня Омар, – говорит мужчина с яркой улыбкой. – Неужели все британские волшебники такие официозные, Гарри.

– Большинство, – вздыхает Гарри.

– Омар, – чеканит Волдеморт, его терпение уже на пределе. – Боюсь, мне придется украсть твоего… компаньона.

– Конечно, – кивает Омар, уже поднимаясь на ноги и обмениваясь легкой улыбкой с Гарри через стол. – Мой обеденный перерыв все равно уже заканчивается. Увидимся позже сегодня?

Гарри вскидывает голову.

– Да…

– На самом деле, – Волдеморт улыбается, сжимая губы в тонкую линию и уже занимая место, освобожденное библиотекарем Омаром. – Это может занять у нас довольно много времени. Возможно, далеко за полночь.

– Тогда завтра, – невозмутимо говорит Омар, глядя прямо в глаза Гарри и ухмыляясь; Волдеморт ощетинивается. – Кстати, мой транслитератор все еще у тебя.

– Ох! – Гарри начинает копаться в сумке. – Я совсем забыл…

– Не волнуйся, – смеется Омар. – Как раз будет повод поговорить с тобой завтра утром. Хорошего дня, Гарри. Друг Гарри.

С вежливым поклоном, не таким низким, как хотелось бы Волдеморту, Омар уходит… направляется обратно в кафе и проходит через заднюю дверь, где скрывается вход в библиотеку. Как только он уходит, из Гарри уходит вся радость. Он откидывается на спинку стула, руки скрещены на груди, брови нахмурены – живое воплощение раздражения. Вся настороженность, которую он проявлял по прибытии Волдеморта, испарилась без следа.

Волдеморт знает, что Гарри ждет объяснений. Он заставляет его ждать.

Подзывает официанта, ожидает, когда уберут его половину стола, заказывает чашку чая. Гарри закатывает глаза, но под конец выглядит более расслабленным. Никакой досады и разочарования, скрипящих на зубах Волдеморта – во всяком случае, не от Гарри – и Волдеморт видит это в его движениях, в том, как опускаются его плечи, в том, как он проводит рукой по спутанным темным волосам, капля пота от солнца, цепляющаяся к его коже.

– Здравствуй, Гарри. Прошло много времени, не так ли? – спрашивает Волдеморт, когда ему наконец приносят чай, раздражение отчетливо и ясно гудит между ними.

– После того, как ты сбежал во время нашего последнего разговора, я надеялся, что пройдет гораздо больше времени, – парирует Гарри, не стыдясь их последней встречи и как всегда острый на язык. – Если ты пришел за извинениями, ты их не получишь.

Не будет никакого преклонения, страха, мольбы, только не от Гарри.

Волдеморт находит это довольно освежающим.

– Пустяки, Гарри, – Волдеморт взмахивает рукой, откидывается на спину стула и закидывает ногу на ногу, лениво потягивая чай. – Слова мальчика едва ли много значат.

– И в то же время слова пророчества неизвестного происхождения настолько меняют жизнь. Заканчивают жизнь, если угодно, – говорит Гарри, скованно улыбаясь. – Забавные у вас двойные стандарты, лорд Гонт.

Волдеморт чуть ли не вибрирует от какой-то ужасной, восхитительной смеси возмущения и веселья. Как он смог прожить почти месяц без этой маленькой занозы в боку?

– Ты злишься на меня, – замечает Волдеморт, обводя взглядом фигуру Гарри, компактную и инертную силу, заключенную в ней, магию, витающую вокруг него, которую он практически может попробовать на вкус. – За то, что я прервал твое свидание?

Гарри давится воздухом. Его лицо розовеет, как и уши, разве это не прелестное зрелище?

– Это… Это было не свидание, – говорит Гарри, качая головой. – Он помогает мне с некоторыми переводами… Одолжил мне эту штуку, пока я занимался исследованиями.

Он достает что-то из сумки и кладет на стол. Маленький стеклянный диск, немного похожий на лупу, но Волдеморт чувствует чары, вырезанные на дереве рукоятки.

Волдеморт приподнимает бровь, и Гарри фыркает.

– Ты же не ожидаешь, что я выучу 105 новых и мертвых языков. Транслитератор Омара делает всю работу за меня.

– Почему ты просто не наложил заклинание перевода? Или не зачаровал свои очки? – спрашивает Волдеморт.

– Ты так и делал? Новое заклинание перевода для каждого языка, который ты не мог прочесть? – спрашивает Гарри, указывая на стекло. – Оно универсально. Быстрее, проще.

– Новшество, и имя тебе – удобство, – Волдеморт вздыхает с некоторой долей презрения, и Гарри поджимает губы. – Это… интересно, я полагаю.

– Ты полагаешь.

– Да, – Волдеморт улыбается во все зубы. – Как, я полагаю, и твое приложение. Интересные политические меры.

Гарри замирает, почти мгновенно. Непринужденный разговор – Волдеморт мог бы зайти еще дальше и назвать это добродушным подшучиванием, если бы когда-нибудь участвовал в подобном – резко обрывается.

Гнев, любопытство, страх, печаль – все это Волдеморт уже видел на лице Гарри Поттера. Но то, что он видит сейчас, – внезапно прикрытые глаза, пустой взгляд, напряженная линия челюсти и рта – нечто новое. Впервые с тех пор, как Волдеморт встретил Гарри Поттера, тот полностью закрыт.

– Да? – спрашивает Гарри.

– Весьма, – говорит Волдеморт, не желая отрывать взгляд от Гарри и понимая, что даже их связь онемела от резкой смены разговора. – Откуда у тебя такие идеи?

– В каком смысле?

– Что ж, я не думаю, что они исходят от твоей магглорожденной. Ты был довольно убедителен в том, что ее родители… благосклонны к ее магической природе, – говорит Волдеморт, вытаскивая из-под мантии отрывок пергамента, и кладя его на стол между ними. – И все же ты описал весьма прискорбную ситуацию для магического ребенка в немагическом доме. Даже твоя магглорожденная называет вещи своими именами: жестокое обращение. Нечто, не имеющее судебного прецедента в магическом законодательстве – ни для магглорожденных, ни для полукровок, ни для чистокровных.

Гарри вздрагивает… и затем морщится.

– Ты хочешь сказать, что за всю историю не было случаев, чтобы чистокровные родители жестоко обращались и бросали своих детей-сквибов? Или своих чистокровных детей? Я точно знаю, что Блэки были не особо добры к своим детям… и слышал, что дядя Невилла Лонгботтома выбросил его из окна, чтобы посмотреть подскочит ли он. Ты не можешь утверждать, что это единичные случаи.

– Нет, не могу. И не собираюсь. Но они никогда не доходили до суда, – говорит Волдеморт, прищурив глаза. – И ты уходишь от ответа.

Гарри, однако, наклоняется вперед.

– Ты хочешь сказать, что в британском магическом законодательстве нет ни одного прецедента привлечения к судебной ответственности за жестокое обращение с детьми?

Волдеморт моргает.

– Родители-маги дорожат своими детьми. В этом нет необходимости…

– Нет необходимости? – Гарри усмехается. – Скажи это моему крестному. Скажи это Невиллу Лонгботтому. Да, черт возьми, скажи это Драко Малфою. Ни в жизнь не поверю, что, несмотря на жуткую избалованность, там не было места жестокому обращению. Я пересекался с Люциусом Малфоем – и единственное, что остановило его от нападения на безоружного двенадцатилетнего ребенка, это только что освобожденный домовой эльф.

Волдеморт моргает, снова, на его лице появляется хмурое выражение.

– Люциус напал на тебя?

– Я… Ну, в общем, да, – запинается Гарри, слегка качая головой, прежде чем ткнуть пальцем в приложение, лежащее между ними. – Дело не в этом. Дело в том, что это существует и это происходит, пусть и не доходит до суда. Должна быть какая-то система защиты. Для всех детей-волшебников, а не только для тех, кто живет в немагических семьях.

Волдеморт откидывается на спинку стула.

– А это, Гарри, уже будет совершенно другой законопроект.

– И что? Мы разобьем его на два разных законопроекта. Один об образовании, другой – о безопасности, – Гарри пожимает плечами. – Ты же сам хотел улучшить волшебный мир и защитить магических детей?

– И как бы ты назвал законопроект, обеспечивающий безопасность всех этих детей, Гарри?

– Закон о защите магических детей, – Гарри говорит так быстро, что у Волдеморта нет сомнений в том, что он уже думал об этом, планировал, обсуждал детали с теми, к кому привык обращаться за советом. – И плюсом к нему твой законопроект о переселении… но только в том случае, если их семейный быт не соответствуют требованиям.

– Эти требования являются абсолютным минимумом. Их едва ли можно считать семейным бытом, – Волдеморт многозначительно щурит глаза, и Гарри крепко сжимает зубы. – Не говоря уже о том, что в приложении ничего не говорится о других формах жестокого обращения или о том, кого считать магическим ребенком.

– Любой ребенок, рожденный с магическим даром, или от родителей магического происхождения в возрасте до семнадцати лет, – говорит Гарри.

– Включая сквибов? – спрашивает Волдеморт, но уже знает ответ.

В конце концов, у Гарри Поттера чересчур доброе сердце.

– Включая сквибов.

– Тебя ждет ярое сопротивление чистокровных.

– Нет, если это твой законопроект, – отвечает Гарри.

Волдеморт чувствует, как нечто похожее на злобный восторг разливается в груди. Он хмыкает и кивает.

– А определение жестокого обращения? – спрашивает он.

– Физическое и эмоциональное насилие – избиение, пытки и попытки выбросить ребенка из окна не допустимы. Принуждение ребенка практиковать неприятные или незаконные заклинания, например, ох, Непростительные, должны быть объявлены вне закона. – Гарри приподнимает бровь и смотрит на него, и все что Волдеморт может сделать – это улыбнуться. – И… пренебрежение и халатность будут квалифицироваться в соответствии… – Гарри запинается, и Волдеморт знает; он знает, что Гарри сейчас думает о детстве Волдеморта и, возможно, о собственном детстве тоже. – Пренебрежение и халатность будут квалифицироваться как жестокое обращение в соответствии с этим законом.

Волдеморт ставит обе ноги на пол, садится ближе и отставляет чашку в сторону. Гарри моргает и затем отводит взгляд. Волдеморт этого не потерпит.

Протянув руку, он хватает Гарри за подбородок и поворачивает его голову обратно, заставляя смотреть себе в глаза. Он знает, что они опасного, неестественного красного оттенка только по тому, как взгляд Гарри мечется по его лицу. Только по тому, как приоткрываются его губы.

– Халатность, – тянет Волдеморт. – Слишком мягкое слово для такой разрушительной вещи, тебе так не кажется, Гарри?

Гарри сглатывает.

– Твоя единственная оговорка к моему оригинальному законопроекту, Гарри; халатность или жестокое обращение с ребенком. Ты был так категоричен против Обливиации первоначальных опекунов, – Волдеморт чуть ли не напевает, проводя большим пальцем по сильной линии челюсти Гарри, чувствуя, как напрягаются мышцы под его прикосновением. – Что заставило тебя подумать о включении подобной оговорки?

Гарри резко выдыхает через нос.

– Ты знаешь почему.

– Неужели? – Волдеморт наклоняет голову. – Ты же не хочешь сказать, что написал ее только потому, что знал о моем детстве, Гарри?

– А если и так?

– Я бы сказал, что ты лжешь, – говорит Волдеморт, сжимая челюсть Гарри, прежде чем наконец отпустить его; кончики пальцев покалывает. – И мне бы пришлось выяснить о чем.

Это угроза. Очень простая и скромная.

Но магия Гарри все равно вырывается наружу и разбивает его чашку.

***

Из всех людей в мире Гарри никак не мог ожидать, что именно Волдеморт загонит его в угол этим вопросом. Гермиона, возможно; она была близка к этому пару раз. Сириус тоже. Гарри иногда представлял, как Ремус, Дамблдор или миссис Уизли просят его присесть и серьезно поговорить о его детстве. Честно говоря, он бы скорее подумал на Драко Малфоя, чем на лорда Волдеморта.

И все же.

Магия вспыхивает прежде, чем он успевает ее остановить. Разбивает чашку, его собственный стакан с водой и затем взметает ветер вокруг них. Жужжит под кожей – сердце колотится как бешеное – готовая унести его отсюда. Тянет за пупок, угрожая вырвать его из этого… этого момента, этого человека, этого монстра, намеревающегося разгадать его секреты.

То же самое ощущение, что он испытывал, когда они в последний раз сидели напротив друг друга. За исключением того, что в тот раз, это паническое желание сбежать было вызвано не страхом… скорее, печалью, тоской и осознанием того, что Волдеморт был готов сорваться в любой момент. Момент, который так и не наступил, потому что Волдеморт смог успокоиться и уйти.

На этот раз Волдеморт не уйдет. И когда он сжимает руку на запястье Гарри, становится ясно, что он не намерен отпускать и Гарри тоже.

Он знал, что было ошибкой отвечать на заметки Гермионы и оставлять их Волдеморту. Он знал, но все равно сделал и совершенно забыл об этом за те несколько недель, прошедших с их последней встречи. Он был занят, занимаясь в тайном кабинете, проводя ночи за беседами с Сириусом и Ремусом или Гермионой и Роном по камину и слушая крестражи Волдеморта в бессонные вечера, полные сумрака.

Только на этой неделе он начал выбираться в кафе с Омаром во время его обеденного перерыва – после многочисленных замечаний от Сириуса о том, что ему надо лучше питаться. Было приятно отвлечься от исследований, законопроекта и слишком очевидного отсутствия Волдеморта, врывающегося в его повседневную жизнь. Но так оно и было: всего лишь дружеские посиделки, чтобы отвлечься.

Теперь же его ничего не отвлекает.

– Отпусти меня, – говорит Гарри, не узнавая собственный голос.

Волдеморт продолжает улыбаться, крепче сжимая руку.

– Конечно, ты уже понял, Гарри… куда бы ты не пошел, я последую за тобой.

И Гарри… Гарри не знает, что ответить на это.

Chapter Text

XII.

Нет ничего ужаснее страха.

Он топил корабли, сжигал города, ломал сильнейших. Страх кипит и обжигает, гниет и отравляет, разрушает все вокруг, пока не останется ничего.

Лорд Волдеморт никогда по-настоящему не боялся чего-то, помимо той единственной, которую смертные считают неизбежной.

И все же, когда страх опутывает Гарри Поттера своими объятьями, он чувствует его вкус. Чувствует, как знакомые когти вонзают между костями грудной клетки, будто это происходит с ним самим.

Он чувствует страх Гарри Поттера и находит его совершенно и бесконечно знакомым.

***

– Отпусти меня, – говорит Гарри, не узнавая собственный голос.

Волдеморт продолжает улыбаться, крепче сжимая руку.

– Конечно, ты уже понял, Гарри… куда бы ты не пошел, я последую за тобой.

И Гарри… Гарри не знает, что ответить на это.

Магия говорит за него. Она туго натягивается под кожей и затем лопается… выдергивает его с места и тащит Волдеморта следом.

Немного похоже на дежавю: аппарировать вслепую и без палочки только бы подальше, прочь, с крепкой хваткой Волдеморта на руке. Внезапное вращение и тяга, головокружительный бросок, ожог от пальцев Волдеморта на коже.

Они с грохотом приземляются в пустой квартире Билла и Флер.

Гарри вырывается из рук Волдеморта. Отшатывается назад. Делает короткий вдох и задерживает дыхание. Бросает свирепый взгляд на Волдеморта, который чересчур быстро сориентировался, словно ожидал от Гарри подобной реакции, – отряхивает мантию и выпрямляется в полный рост, будто ему самое место в этой гостиной.

Холодная, острая улыбка ни на секунду не сходит с его губ.

– Похоже, ты действительно не хочешь об этом говорить? – спрашивает Волдеморт.

Гарри хочет швырнуть что-нибудь, что угодно, в его самодовольную физиономию; вместо этого его магия ударяет по подушке, кромсая ее, пока не полетят перья.

– Боже мой, интересно, что же заставило тебя так подумать?

Красные глаза, безжалостные и незыблемые, пристально смотрят на Гарри с безупречного лица. Заставляя Гарри кипеть, заставляя кожу покрываться мурашками, заставляя хотеть сорвать чары прямо с его лица.

– Знал ли ты, Гарри, что когда живое существо испытывает настоящий страх, оно зачастую поддается своим самым базовым инстинктам? – спрашивает Волдеморт, делая один медленный шаг вперед, мебель вокруг них трещит. – Бей или беги. Интересно, что даже когда ты бежишь, твоя магия буквально умоляет о первом.

– Я точно уверен, что ни в одном из наших соглашений, нет ничего, что касалось бы этого, – выплевывает Гарри, ладонь зудит от нехватки палочки, глаза бегают вокруг, даже если он не знает чего ищет, даже если не знает зачем. – И даже если бы я хотел проклясть тебя, я связан клятвой, и могу поднять палочку только для того, чтобы защититься.

– Полагаю, ты прав. – Волдеморт хмыкает, наклоняя голову и разглядывая Гарри, будто он какое-то неизведанное существо… а затем вынимает палочку. – Давай это исправим?

Заклинание летит быстро… слишком быстро, чтобы Гарри успел отразить его, но не так быстро, чтобы он не смог увернуться. Он врезается в кофейный столик, дерево ломается в щепки. Собственная палочка выскакивает из кобуры и ложится в ладонь прежде, чем он успевает подумать.

Магический огонь освещает комнату.

Нет ни места, ни времени для раздумий. Не с бесконечным потоком заклятий: одно просвистело над левым ухом, другое вылетело в ответ, промахнувшись на волосок. Не с лордом Волдемортом, решившим устроить с Гарри дуэль в маленькой квартире, без предупреждения, без причины.

Есть только действия и противодействия. Магия Гарри взбухает в груди, под кожей, вторя зову магии Волдеморта. Щит против проклятия, заклятие против чар, ослепляющий рой шипящих заклинаний, которые, как Гарри поймет позже, не могут нанести серьезного ущерба.

Все заканчивается так же внезапно, как и началось.

Он попадает в Волдеморта почти в то же время, что и Волдеморт попадает в Гарри обычным заклинанием первого курса. Тем не менее сил, вложенных в заклинание Гарри достаточно, чтобы разбить и развеять любые чары на лице Волдеморта, настолько мощные, что их нейтрализация заставляет того пошатнуться, будто Гарри ударил его… а Гарри достаточно дурацкого проклятия ватных ног, чтобы рухнуть на пол.

Только их хриплое дыхание наполняет тишину в разгромленной квартире.

И затем, конечно же, смех Гарри.

Гарри, свалившийся за диван, не видит Волдеморта, но слышит его раздраженное фырканье. У него ноет в животе, когда он пытается унять нелепые, абсурдные приступы смеха, клокочущие в груди.

– Забавно, не правда ли? – спрашивает Волдеморт.

– Это нелепо, – отвечает Гарри, язык заплетается, и надрывное хихиканье срывает с его губ. – Абсурдно.

Колени все еще ощущаются как вата, даже когда Волдеморт со вздохом отменяет проклятие. Он остается на месте, на полу за диваном, даже когда один из обеденных стульев подлетает к нему. Гарри поворачивает голову и смотрит, как тот опускается напротив него. Он моргает, улыбка становится усталой и печальной, когда лорд Волдеморт садится на стул.

Даже при всей своей бледности и чудовищности, в нем есть нечто особенное. То, как он сидит, как убирает палочку на место, как закидывает ногу на ногу и кладет руки на колено. Спокойный и собранный. Он могущественен; нечто, чего стоит бояться. Гарри знает это… но все же не может найти в себе ни капли страха.

Волдеморт ждет, пока Гарри не приподнимется, пока не прислонится к спинке дивана, пока не вытянет ноги и не уберет палочку обратно в кобуру. Ждет, пока Гарри не встретится с ним взглядом.

– Что тебя так рассмешило, Гарри? – спрашивает Волдеморт.

Брови Гарри взлетают вверх.

– Серьезно?

Он смотрит на убийцу своих родителей. Сидит с ним в одном комнате… на самом деле они сидели так уже много раз и вели не один почти нормальный разговор. Он сидит в одной комнате с потенциальным диктатором, обладающим большим количеством знаний и большим доступом к магии, чем Гарри способен представить. Он сидит со своим собственным убийцей – или возможным убийцей – после случайной дуэли, по итогу которой ни один из них не истекает кровью, корчась на полу.

И его убийца, человек, который вслух заявил, что смерть Гарри принадлежит только ему, хочет обсудить с ним вещи, которых у него нет причин желать знать.

– Помимо очевидного, – говорит Волдеморт, черты его лица искажаются, и Гарри думает, что если бы на нем все еще были чары, он бы непременно сморщил нос, как делает всегда, когда на него накатывает раздражение. – Мы оба знаем, что наша ситуация… уникальна.

– Безумна, – добавляет Гарри. – Невозможна. Выбирай любой синоним.

Волдеморт фыркает, а затем неловко ерзает на стуле, как будто совсем не собирался этого делать.

– Зачем эта импровизированная дуэль? – спрашивает Гарри, оглядывая разруху в квартире. – Были и другие разы, когда я представлял, что ты наконец срываешься и направляешь на меня палочку… сегодня не один из них.

Взгляд Волдеморта скользит по Гарри, прислонившемуся к спинке дивана, затем возвращается к его глазам; проходит долгое мгновение, прежде чем он наконец говорит:

– Твоя магия практически сочилась из тебя.

– Серьезно?

– Да, – Волдеморт опускает голову. – Я уже видел подобное однажды… в Годриковой Лощине. На кладбище.

Плечи Гарри напрягаются, но он усилием опускает их и вздыхает.

– Хорошо. И?

– Это опасно. Закупоривать магию в себе. Когда у тебя в последний раз была настоящая дуэль? – Волдеморт указывает на его руку, все еще гудящую от потока огня, сорвавшегося с пальцев. – Думаю, уже довольно давно. Учитывая, насколько твоя магия… проявила себя в минуту сильного потрясения.

– Может, в феврале, – Гарри пожимает плечами. – Ни разу с момента нашей последней погони. Почему это опасно? Я колдую каждый день.

Улыбка Волдеморта – узкая полоса, но в ней есть намек на удовлетворение. Гарри чувствует его.

– Ты, Гарри Поттер, обладаешь беспрецедентным количеством силы, которая может соперничать с моей собственной, – говорит Волдеморт, и Гарри моргает, не зная, что делать с этим признанием. – Простой левитации и очищающих чар недостаточно, чтобы истощить твои запасы. Они поглотят лишь малую толику твоей магии. И затем, когда… эмоции берут над тобой верх, твоя магия имеет отвратительную привычку набрасываться на тебя.

Гарри не понимает. Если честно, он вообще не понимает, зачем они ведут этот разговор.

Но Волдеморт медленно вдыхает, закрывает глаза и выдыхает.

– Ущерб, который ты бы мог нанести, если бы действительно захотел, Гарри. Всепоглощающее разрушение. Это было бы восхитительно.

Глаза Волдеморта резко распахиваются, встречаясь с глазами Гарри, он ставит ноги на пол и наклоняется вперед, пока его локти не упираются в бедра, он неотрывно смотрит на Гарри.

– Ты на самом деле не представляешь, каким потенциалом обладаешь?

– Потенциалом?

– Ты хитер. Находчив. Изобретателен, по крайней мере, из того, что я видел, – Волдеморт говорит так, будто размышлял об этом, о чертах, которые Гарри считает обычными в себе. – И один из немногих волшебников, способный аппарировать вслепую, несколько раз, без остановки. Кроме того, один из немногих людей, кто выступал против меня и выжил.

– Дамблдор все еще жив-здоров, разве нет? – отвечает Гарри почти на автомате, голова кружится от комплиментов, которыми его засыпал Волдеморт.

– Ты не видишь этого, – Волдеморт издает смешок, недоверчивый и восторженный одновременно, и Гарри вздрагивает, чувствуя, как его эмоции эхом отдаются по их связи. – Гарри, ты мог бы сравнять с землей целый жилой квартал, если бы захотел. Твоя магия настолько сильна, и ты закупориваешь ее столь часто, что это может разорвать человека на куски. Ты вполне можешь разорвать себя на куски.

– И… насколько плохо это будет?

Волдеморт наклоняет голову, глаза сужаются.

– Ты когда-нибудь слышал об обскурах, Гарри?

Гарри моргает.

– Звучит смутно знакомо.

– Обычно, они рождаются из маленьких детей, которые подавляют свою магию до такой степени, что она разъедает их изнутри, – говорит Волдеморт тихим голосом, и Гарри борется с искушением податься вперед, чтобы лучше слышать; это воскрешает воспоминания: то, как Волдеморт делится знаниями, будто Гарри должен быть благодарен за них, будто у Волдеморта и только у него есть информация, любая информация, которую Гарри хочет узнать. – Это было довольно распространенное явление еще во времена судов над ведьмами, когда на нас охотились. До того, как вступил в силу Статут о Секретности. Дети, настолько боящиеся своих собственных способностей, что магия разорвала их на куски, не оставив от них ничего, кроме сырой, необузданной магии.

Гарри дрожит.

– Я не ребенок.

– Нет, – соглашается Волдеморт, улыбаясь зловеще и довольно одновременно. – Ты не ребенок. И все же, когда я встретил тебя на том кладбище и ты угрожал мне, я был уверен, что если твой бесполезный крестный не найдет способ избавить тебя от излишков магии, то это станет твоей судьбой.

Гарри чувствует, как кровь отливает от лица. Кулаки сжимаются на коленях.

Волдеморт откидывается на спинку стула. Все такой же зловещий. Такой же довольный.

Впервые за долгое время Гарри чувствует себя крошечным перед ним. Как будто он никогда не сможет догнать его.

– Предполагаю, что эти вспышки преследовали тебя с детства, – говорит Волдеморт, уже мягче и немного задумчиво, вглядываясь в лицо Гарри. – Даже в Хогвартсе, твоя ярость, скорее всего, время от времени брала вверх над магией. И все же ни у кого из твоих сверстников не было подобной проблемы. Тебе не интересно почему, Гарри?

Нет. Или, скорее, не было.

Он в самом деле не понимал, не до конца, что люди обычно не раздувают своих теток из-за пары резких слов. Что волшебники его возраста обычно не разбивают чашки, когда не хотят о чем-то говорить. Что они обычно не разрушают гостиничные номера, когда уже почти досуха исчерпали свое магическое ядро, и не рвут подушки, не моргнув глазом, когда на самом деле хотят ударить кого-то по лицу.

Он ненормальный. Гарри никогда не был нормальным. Ни в маггловском, ни в магическом мире.

На мгновение это разбивает ему сердце.

Он вздрагивает от осознания, подтягивая колени к груди. Но Волдеморт прищелкивает языком и наклоняется вперед, качая головой.

– Нет, не надо, – выдыхает Волдеморт, встает со стула и опускается перед ним на колени, хватая Гарри за челюсть и приподнимая его лицо. – Не стыдись этого. У тебя есть сила – я знаю это с тех пор, как услышал то незаконченное пророчество, еще до твоего рождения – все что тебе нужно – это принять ее.

***

Прими ее, Гарри. Думает Волдеморт, сгорая от гнусного, бесстыдного желания увидеть, на что это будет похоже. Просто прими ее.

Он видел намеки на это, на Гарри, полностью раскрывшего свое великолепие; сияющий тем необузданным потенциалом, который Волдеморт увидел в нем. В ту ночь в атриуме, на кладбище, рядом с домом его предков в Литтл-Хэнглтоне.

И той ночью на балу, увидев Гарри в одежде, которая была ему к лицу, увидев его бдительным, но крайне дерзким, непокорным, даже когда Волдеморт буквально держал его в руках – та ночь оставила самое яркое впечатление.

Это было ошибкой, все эти годы гоняться за мальчиком из пророчества лишь из-за собственного страха перед простыми словами. Было ошибкой сомневаться, что этот мальчик, этот молодой человек, был чем-то значимым; было ошибкой думать, что он ничто – пустое место в сравнении с лордом Волдемортом.

Теперь он видит. Видит больше, чем просто потенциал. Видит нечто реальное, сидящее перед ним, напуганное собственной силой.

На мгновение он задумывается, кто сделал его таким. Были ли это долгие годы, когда его сравнивали с Волдемортом. Или все те случайные выплески магии. Или нечто совсем иное. На мгновение он задумывается, кто заставил его бояться собственной силы, – и решает разорвать их на куски.

Потому что досадно видеть, как вся эта сила уходит впустую. Досадно и неприемлемо. Не от мальчика, которого он отметил. Не от мальчика, которого судьба отметила равным ему.

Гарри дрожит под его рукой, глаза за стеклами очков широко распахнуты, и Волдеморт хочет, чтобы Гарри смотрел на него всегда.

– Ты разорвешь себя, если не сделаешь этого, Гарри. Ты сломаешься, – говорит Волдеморт, предупреждает его, напевает ему горько-сладкую песнь предостережения. – Ты должен принять то, на что способен. Овладеть им. Потому что, если ты этого не сделаешь, боюсь, что это будет конец для тебя и всех, кто окажется рядом в неподходящее время.

Ресницы Гарри трепещут. В нем нет страха – не сейчас.

Только жгучее желание, что перекликается с его собственным.

Гарри прелестен, думает Волдеморт, когда тот облизывает губы мимолетным движением языка и прижимается к руке Волдеморта. Прелестен, с глазами такими же зелеными, как смертельное проклятье.

– Как? – спрашивает он.

Волдеморт усмехается.

Chapter Text

XIII.

– Что, прости, ты сделал?

Гарри устало потирает лицо, пока Сириус смотрит на него из камина.

Если быть предельно честным, он и сам поражен своим решением. Он бы возразил, что во всем виноват Том Риддл – очарование, искушение, обольстительное коварство – но это был не Том Риддл.

Это был Волдеморт. Это был монстр, стоящий перед ним на коленях – бледная кожа, красные глаза – обещающий помочь Гарри почувствовать себя чем-то большим. Обещающий помочь Гарри полностью раскрыть свой потенциал – что бы это ни значило.

Это был дьявол во плоти, и Гарри заключил с ним сделку – еще одна сделка, еще одно обещание – между Гарри и человеком, который хотел его убить. Монстром, которого Гарри решил исправить.

Как? Гарри спросил.

И Волдеморт ответил.

– На самом деле все очень просто, – сказал Волдеморт, многозначительно оглядывая руины квартиры. – Ты делаешь то же самое, что и сегодня. Ты практикуешься. В дуэли. Со мной.

В его словах был вес, скрытый смысл. Угроза или обещание, Гарри не мог определить.

Большой палец Волдеморта опасно прошелся по его щеке.

– Позволь себе сиять, Гарри.

– Я не один из твоих последователей, Том, – сказал Гарри, цепляясь за остатки здравого смысла.

Улыбка Волдеморта стала шире.

– И вот почему я предлагаю это тебе.

Взглянув на Сириуса – квартира прибрана и собрана по кусочкам – Гарри тяжело вздыхает.

– Я согласился практиковаться с ним в дуэли, пока мы не закончим писать закон «О защите магических детей», – признается Гарри, стискивая зубы. – И законопроект об образовании, который он хочет продвинуть.

Сириус хмыкает.

– Так и думал, что ты так скажешь, черт возьми. Отойди. Я вхожу.

– Что?.. – Гарри моргает. – Нет, тебе не обязательно…

– Щенок, если ты не пошевелишься, я наступлю на тебя, – предупреждает Сириус.

Гарри быстро убирается с его пути.

Камин гаснет и тут же вспыхивает снова. Тепло и зеленый свет на мгновение заливают комнату, и появляется Сириус в одном домашнем халате, темные волосы мокрые и собраны в небрежный пучок, лицо частично побрито.

Гарри хочется рассмеяться, но серьезное выражение на лице крестного отбивает всякое желание. Он слегка ерзает, и Сириус, должно быть, замечает его метания, потому что выражение его лица смягчается, и затем Сириус подходит к нему вплотную и хватает за плечи.

– Ты совсем рехнулся, щенок? – спрашивает он.

В голосе слышится оттенок упрека, осуждения, но на лице уже проклевывается ухмылка.

Гарри сглатывает.

– Исследования такие скучные, Бродяга.

Смех, который он слышит в ответ, стоит слегка влажных объятий. Сириус притягивает его ближе и крепко сжимает в руках. Гладит по затылку, прижимая лицо Гарри к воротнику, и зарывается носом в его волосы. Гарри обхватывает его руками; так же крепко.

На мгновение они застывают так. На мгновение вся тревога и усталость исчезают.

Потому что Сириус Блэк – его крестный отец, и он любит его – Гарри Поттера – а не призрака его мертвого отца. Потому что Сириус поддержит его почти во всем.

Облегчение пробирает до костей.

– Я знал, что плохо влияю на тебя, – бормочет Сириус ему в волосы, слегка взъерошивая их, затем отстраняется, чтобы взглянуть на Гарри. – Ты свернул с правильного пути. В следующий раз я узнаю, что ты сделал татуировку и купил свой первый мотоцикл.

– Зачем мне его покупать, если ты сказал, что я могу взять твой? – спрашивает Гарри с кривой улыбкой.

Сириус закатывает глаза, мягко смеется и щиплет Гарри за щеку.

– Слушай сюда, проблемный ты мой. Если ты даже подумаешь о том, чтобы сделать первую татуировку без меня, я с тебя шкуру спущу. Пирсинга тоже касается.

– Я обязательно сверюсь с твоим графиком.

– Правильно, парень, – говорит Сириус, убирая руки и со вздохом плюхаясь на недавно восстановленный диван. – Ну-ка, давай. Расскажи дяде Сириусу, во что ты ввязался на этот раз.

– Пожалуйста, никогда больше не называй себя так, – морщится Гарри, но устраивается рядом. – В твоем исполнении это звучит просто ужасно.

Тем не менее он позволяет Сириусу притянуть себя ближе и обнять за плечи – как если бы они снова очутились в бегах, и им было слишком холодно или слишком одиноко – и рассказывает обо всем, что случилось в Египте в отсутствии Сириуса. Частые, неожиданные визиты. Подстрекательство и споры. Первоначальный законопроект, соавтором которого ему предложили стать. Тайный кабинет, и все, что в нем находилось. Новая сделка, которую он заключил с Темным Лордом буквально пару часов назад, после уничтожения квартиры Билла Уизли.

Сириус слушает его, не прерывая. Но начинает смеяться, когда Гарри рассказывает о том маленьком трюке с ножом, которому тот его научил. И слегка принюхивается, когда Гарри рассказывает, что Волдеморт последовал за ним досюда, морща свой чувствительный нос, будто все еще может чувствовать его запах.

– Я определенно не в восторге от твоих тайных встреч с этим хлыщем за моей спиной, – говорит Сириус, когда рассказ наконец подходит к концу; глаза Гарри закрыты, голова покоится у него на плече, и Сириус гладит его по волосам. – Но я определенно не могу винить тебя в том, что Темный Лорд – мерзкий сталкер.

Гарри фыркает и пихает его локтем.

– Сириус.

– Просто говорю, как есть, щенок. Я подозревал, что что-то не так, когда он явился после выхода той статьи, – бормочет Сириус, слегка дергая Гарри за волосы в отместку. – Но, думаю, я могу сделать ему поблажку – ты хранишь частицы его души. И загнал его в политический угол. Так что… черт возьми, думаю, было бы разумно следить за тобой, чертов придурок.

Гарри трясется от сдавленного смеха. Представляя выражение лица Волдеморта, если бы тот сейчас услышал Сириуса. Если бы услышал список красочных имен, которыми Сириус называл его на протяжении многих лет.

Сириус опускает руку обратно на плечо Гарри и крепко сжимает.

– Ты уверен, щенок? – спрашивает он.

Гарри вздыхает. Закрыв глаза, он видит Волдеморта, стоящего перед ним на коленях. Видит честное обещание, горящее в красных глазах. Видит нечто дурное в его внезапном предложении.

Он знает, что все не так просто. Знает, что Волдеморт о чем-то умалчивает, чувствует скрытый мотив в их новой сделке, тайную выгоду. Возможно, это способ вызнать его секреты. Возможно, способ оценить истинные магические способности Гарри. Возможно, способ занять его, отвлечь от поиска того, что хранится в тайном кабинете: ответов.

Возможно, ничего из перечисленного.

Гарри вздыхает и открывает глаза. Прижимается ближе к Сириусу, утыкается в его бок и кивает.

– Если я хочу сделать это, если я хочу попытаться исправить его, а не уничтожить, мне придется подобраться к нему как можно ближе, – говорит Гарри, слегка поморщившись. – Я знаю, ты не веришь в это, но… но он одинок, Сириус. Он один.

– Грустный маленький король грустного маленького холма, – вздыхает Сириус. – Мне это не нравится. Ты же понимаешь, щенок?

– Да, – говорит Гарри, снова закрывая глаза, чтобы просто насладиться теплом объятий Сириуса; он начинает скучать по временам их изгнания, когда он мог спокойно свернуться калачиком в кровати со своим крестным… или, что более вероятно, быть похороненным под его гигантской пушистой версией. – Ты же знаешь, что я все равно это сделаю?

– Да, – говорит Сириус, и Гарри слышит улыбку в его словах. – Совсем сбился с пути. Ремус разорвет меня на куски за то, во что я тебя превратил. Жду не дождусь нагоняя от Молли. Или, боже упаси, Нюниуса.

– Снейпу будет все равно.

Сириус усмехается.

– Тебе придется отбиваться от них метлой, щенок.

Гарри улыбается, втайне довольный, что так много людей беспокоится о нем. Его семья, странная и собранная из столь разных людей, всегда будет заботиться о нем.

Именно с этой мыслью – больше никакого беспокойства об их сделке с Волдемортом – он засыпает. Уставший, вымотанный, прижатый к боку Сириуса, Гарри проваливается в спокойный сон.

Первый спокойный сон за очень долгое время.

***

Собрания Визенгамота вызывают у Волдеморта одновременно и восторг, и отчаяние.

Первое, потому что это одно из немногих мест, где у него есть возможность размазать по стенке любого соперника, и при этом никто не будет плакаться на улицах о пришествии маньяка. Последнее, потому что…

Что же. В основном потому, что они болезненно, неэтично утомительны.

Нет ничего более бессмысленного, чем комната, полная самых влиятельных волшебников и ведьм, спорящих о принятии нового положения об ограничении скорости метел. Крошечные, незначительные проблемы, которые, если взглянуть на общую картину, никак не влияют на жизнь большинства волшебников и засоряют и до того неэффективную систему скукой. Вещи, которые изначально привели Волдеморта к тому, что большинство сочло бы экстремизмом – а некоторые даже терроризмом – чтобы добиться желаемого.

– Если мы введем ограничение на скорость, то что дальше? – выплевывает, почти буквально, мужчина с багровым лицом; мужчина, имя которого Волдеморт не потрудился узнать, потому что тот никогда не соглашается c новыми предложениями и не стоит усилий, чтобы пытаться его переубедить. – Ограничение по высоте? По типу древесины?

– Ограничения по высоте уже существуют, – растягивая слова, говорит Волдеморт, пальцы подрагивают, отчаянно желая проклясть их всех круцио и покончить с этим.

Люциус, сидящий рядом, кажется, замечает его растущее нетерпение. Он был предельно осторожен с тех пор, как Волдеморт вернулся из Египта несколько дней назад и… мягко допросил его о событиях, упомянутых Гарри во время их последней встречи. Похоже, Люциус все еще был слегка восприимчив после того, как Волдеморт вышел из себя, услышав, что тот пытался наложить на Гарри смертельное проклятие около пяти лет назад.

Люциус откашливается.

– Полагаю, мы исчерпали все, что можно было услышать по данному вопросу. Предлагаю начать голосование.

Альбус Дамблдор одаривает их добродушной улыбкой с места Верховного Чародея, и у Волдеморта только сильнее чешутся руки схватиться за палочку.

– Думаю, лорд Малфой прав, – говорит он. – Кто за принятие новых ограничений?

Меньше половины присутствующих поднимают руки. Волдеморт подавляет вздох.

– Кто против?

Большинство рук взметаются вверх. Есть несколько человек, которые никогда не поднимают руку, как и сам Волдеморт, но его взгляд останавливается на мужчине напротив.

Лорд Блэк сидит почти параллельно Волдеморту на другом конце цилиндрической комнаты, высоко подняв руку. На его лице застыло выражение, которое Волдеморт видел уже много раз, но его глаза горят чем-то новым, незнакомым. Чем-то опасным. Чреватым. Он видел подобное однажды, когда давал Нерушимую клятву Гарри Поттеру, и это заставляет его держать спину прямее.

– Боюсь, это «нет», леди Лонгботтом, – говорит Дамблдор, и женщина, которая внесла данное предложение на рассмотрение, выглядит гораздо более расстроенной из-за скорости метел, чем имеет право любая пожилая женщина. – Думаю, на этом наше собрание подходит к концу. До следующей недели.

Дамблдор поднимается с места, и остальные члены Визенгамота следуют за ним. Сириус Блэк все еще смотрит на него.

Но как только они выходят из комнаты, Блэк делает ход.

– Лорд Гонт, – зовет он, вежливо улыбаясь замешкавшимся и прессе, все еще сидящей наверху. – На пару слов, если у вас есть время?

Люциус выходит вперед, и даже лорды Флинт и Нотт замедляют шаг с подозрением на измученных лицах. Волдеморт взмахивает рукой, отпуская их, и они с легкостью подчиняются.

Волдеморт скучает по тем дням, когда волшебник мог просто вызвать другого на дуэль, если у них возникли разногласия. Скучает по поколению, которое он готовил, как своих последователей, до того как их дети приняли мантии; пугливые идиоты, большинство из них.

– Лорд Блэк, – отвечает Волдеморт с чеканной улыбкой, больше любопытствуя, чем опасаясь блеска в глазах Сириуса Блэка. – Не думаю, что нам раньше представлялся случай побеседовать. О чем вы хотели поговорить?

Ухмылка Блэка становится дикой. Как будто он вот-вот превратится в Грима, прямо здесь, на всеобщее обозрение, незарегистрированный он или нет.

– Уверен, вы уже знаете о моем временном назначении управляющим местами юного лорда Поттера, пока тот учится за границей, – говорит Блэк так легко, будто его ни капли не раздражает назначение на эту должность и чужие голоса, камнем висящие на шее; Волдеморт кивает, хотя некоторые присутствующие усмехаются. – Ах, отлично. Тогда вы наверняка знаете, что я часто общаюсь с ним, чтобы проследить, что все его пожелания учитываются… и, конечно, не стоит забывать, что помимо этого, я его крестный.

Волдеморт слышит в его словах нечто собственническое. Право на Гарри Поттера, стоящее выше других прав: крестный отец и крестник. Отношения, подразумевающие близость; отношения, на которые пресса пускала слюни с тех пор, как вышла первая статья о лордстве Гарри с грандиозными историями о приключениях золотого ребенка в бегах с его, тогда еще осужденным, опекуном.

Даже сейчас оставшиеся наверху репортеры, кажется, наклоняются ближе.

– Да, полагаю, мы все знакомы, – говорит Волдеморт, растягивая улыбку.

– Прекрасно! – говорит Блэк – воплощение мальчишеского обаяния, но опасный блеск все еще сияет в его глазах, и Волдеморт слегка беспокоится, что, возможно, они все это время ошибались в том, кто настоящий оборотень в Ордене. – Тогда, конечно, вы знаете, что он держит меня в курсе вашего маленького проекта.

Волдеморт приподнимает бровь.

– Проекта?

– О, ну знаете, закон о защите и законопроект об образовании, над которым вы вместе работаете, – продолжает Блэк, демонстративно не обращая внимания на шокированные взгляды, которыми обмениваются оставшиеся члены Визенгамота, или на перья, порхающие над блокнотами на верхних рядах. – Это действительно любезно с вашей стороны – взять его под свое крыло в таких сложных аспектах политики. Любезно, но не нужно. В конце концов, всему, что он знает, его научил я.

Волдеморт тут же понимает, что Блэк говорит совсем не о политике.

Это раздражает его до зубового скрежета. Он не уверен почему, но так оно и есть.

Блэк говорит о дуэлях. Об использовании магии для сражений и об обучении Гарри этому искусству. Он хвастается.

У Волдеморта снова чешутся руки схватиться за палочку.

– Вот как? – спрашивает Волдеморт.

– О, да. Я научил его всему, что знаю. Он схватывает на лету; способный ученик, очень сообразительный. Представляю, как вы с ним умаетесь, – говорит Сириус, затем слегка наклоняется. – Я верю, что он и сам справится с чем угодно, но я всегда буду рядом, чтобы проследить, что все идет как надо.

Варварство. Абсолютная безнаказанность.

Сириус Блэк угрожает ему.

Сириус Блэк угрожает ему на глазах Визенгамота и прессы… и Волдеморт совершенно ничего не может с этим поделать.

– Конечно, – говорит он ледяным голосом, возмущение бурлит под кожей. – Я буду иметь это в виду.

Блэк кивает и похлопывает Волдеморта по плечу.

– Не сомневаюсь. До следующей недели, джентльмены.

Не говоря больше ни слова, Сириус Блэк разворачивается. Уходит, не потеряв ни единого волоска на голове, при том, что Волдеморт с удовольствием выпотрошил бы его заживо. Уходит, пока Волдеморт молча кипит от гнева (острый укол чужого раздражения – не единственное, что держит его в узде), и ни одна душа не знает, о чем они говорили на самом деле.

В завтрашних газетах напишут о сотрудничестве между родами Гонтов и Поттеров. Беспрецедентный шаг, шокирующее партнерство между исторически светлой и известной темной семьей. И ни слова о том, что Сириус Блэк публично угрожал ему.

Подлый, но блестящий ход, должен признать Волдеморт.

– Мой Лорд? – тихо спрашивает Люциус, чтобы никто больше не мог услышать.

Волдеморт снова растягивает губы в острой улыбке.

– Боюсь, наши планы на сегодняшний вечер придется перенести, лорд Малфой. У меня появились срочные дела.

Глаза Люциуса слегка расширяются, но он быстро кивает.

– Конечно. Я передам остальным об изменениях и сообщу вам обо всем, что стоит внимания, при следующей встрече, лорд Гонт.

– Отлично, – Волдеморт кивает – единственный прощальный жест, которым он может его удостоить.

В конце концов ему еще предстоит найти одну маленькую занозу в боку. Его время слишком дорого, чтобы растрачиваться на любезности.

Ему не требуется много времени, чтобы выйти из зала Визенгамота, подняться на лифте в атриум и затем воспользоваться одним из множества каминов, чтобы вернуться в поместье. Ему требуется не больше мгновения, чтобы прошипеть инструкции Нагини на время своего отъезда, взять серебряную цепочку с маленьким агатовым камнем, красным от крови его предреченного врага, и найти точное местоположение Гарри Поттера. Ему требуется еще меньше времени, чтобы развернуться на каблуках, аппарировать через многослойный барьер и оказаться рядом с Гарри Поттером.

Однако ему требуется гораздо больше времени, чтобы понять, что это не то место, где он обычно его находит.

На пески Египта опустились вечерние сумерки. Над головой сияют звезды; внизу вздымается голубое золото песчаных хребтов, выступающее из теней ночного мрака. Вдалеке виднеется Нил, а за ним – город.

А у его ног, на песке, сидит Гарри Поттер. Он в пижаме, весь взъерошенный, как будто только проснулся, волосы в полном беспорядке. Но самое примечательное – это отсутствие очков, его глаза широко открыты, и он сжимает что-то в руках.

– Здравствуй, Гарри, – говорит Волдеморт, склонив голову набок. – Должен признать, я не ожидал найти тебя здесь.

Не отягощенные стеклом и проволочной оправой его глаза столь яркие, столь зеленые, даже в ночной темноте. В последний раз Волдеморт видел его таким – свободным от любых излишеств – на балу у Малфоев. В ночь, когда он держал Гарри в своих руках, и был твердо уверен, что больше тот не сбежит.

Спустя два года с того момента искра раздражения, что загорается в этих глазах, остается такой же. Обжигающей, ослепительной, неизменной.

Есть одна поговорка о непреодолимых силах и неподвижных объектах; впервые, Волдеморт понимает ее.

– Уже почти девять вечера, – говорит Гарри. – Что ты здесь делаешь?

– Я только что закончил очередное бессмысленное заседание в Визенгамоте, – говорит Волдеморт. – И очень занимательный диалог с твоим крестным отцом.

– Так вот, что тебя разозлило? Сириус? – усмехается Гарри, пальцы все еще крепко сжимают нечто, спрятанное в кулаке. – Я специально лег спать пораньше, но ты разбудил меня адской мигренью. Спасибо большое.

Волдеморт почти говорит: «Пожалуйста», но Гарри оборачивается, чтобы посмотреть – или, скорее, прищуриться – на него.

– Погоди, ты серьезно пришел сюда, чтобы пожаловаться на Сириуса? В девять вечера?

Он звучит недоверчиво. Раздраженно. Сердито.

Волдеморт кивает.

– Так и есть. Он рассказал мне несколько занимательных…

– Сейчас девять часов, Том! – Гарри практически кричит, рьяно жестикулируя сжатыми кулаками. – Что если бы я на самом деле спал?

– Тогда я бы разбудил тебя.

Гарри стонет и плюхается на песок, прижимая костяшки пальцев к глазам.

– Эгоистичный придурок.

Хотя обычно Волдеморт оскорбился бы, но он уже привык, что Гарри Поттер не выбирает выражений в порывах отчаяния. Вдобавок, он все равно мало что может сделать, кроме как уйти, а он не уйдет, пока не решит проблему, которая привела его сюда.

Гарри может сколько угодно грубить и показывать свой норов.

– Ты должен поговорить со своим крестным отцом, – Волдеморт поправляет мантию, лицо кривится от отвращения к песку, лежащему у его ног и цепляющемуся за волосы Гарри. – Публично угрожать мне, основываясь исключительно на соглашениях между нами – это верх оскорбления и полностью противоречит приличиям, как бы деликатно это ни было обставлено.

– Ты вообще слышишь себя, или это просто высокопарный фоновый шум? – спрашивает Гарри, убирая руки от лица и не делая ни малейшего движения, чтобы сесть и обратиться к Волдеморту подобающим образом. – И, если честно, тебе следует быть благодарным, что он вообще проявил деликатность. Сириус первым делом обычно бьет в лицо, вместо того чтобы угрожать.

Рот Волдеморта кривится в презрительной усмешке, но затем Гарри смеется.

– В смысле, ты можешь себе такое представить? Сириус, мой идиот крестный, человек, который подумал, что ты заигрывал со мной в пабе, пес, который буквально уплыл из Азкабана, а потом целый год преследовал меня в образе Грима, будет вести себя прилично и вежливо в высшем обществе? – Гарри уже вовсю хохочет со слезами на глазах, и Волдеморт начинает подозревать, что ему действительно нужно было пораньше лечь спать.

Он выглядит нервным и немного измученным. Будто не спал нормально несколько дней.

Волдеморт не понимает, что послужило тому причиной. Он не мог преследовать Гарри во снах уже около двух лет, и не утруждался заманивать его в пространство между их спящими мирами с тех пор, как поймал его в дюнах, не сильно отличающихся от песков у них под ногами.

Несмотря на навалившуюся на мальчика усталость, Волдеморт думает, что смеющийся Гарри намного лучше, чем Гарри, оскорбляющий его.

Тем не менее Волдеморт откашливается:

– Ты закончил?

– И близко нет, – говорит Гарри, снова смеясь, вскоре смешки стихают, и он приподнимается на локтях. – Так это и есть то, что тебя взбесило?

Рот Волдеморта сжимается в тонкую линию, и Гарри, похоже, этого достаточно. Этого, и волны раздражения, которую – Волдеморт знает – Гарри сейчас чувствует, судя по тому, как он морщится и трет лоб тыльной стороной ладони.

Шрам.

Их связь действительно завораживает. Метка его проклятия на коже Гарри. Постоянное напоминание о действиях Волдеморта – по общему признанию, излишне поспешных – против него, тогда еще не больше чем младенца. Непреложное утверждение: Гарри Поттер – его предреченный враг. Его ровня. Его.

Возможно, именно эта стремительная мысль заставляет Волдеморт наклонить голову.

– Тебя часто это беспокоит?

Гарри замирает в нерешительности.

– Я уже привык.

– Это не ответ, – говорит Волдеморт, и Гарри вздыхает, отводя взгляд. – Ты очень хорош в уклонении от темы, когда не хочешь о чем-то говорить. Ты делал то же самое, когда мы обсуждали твое приложение о жестоком обращении с детьми.

– Тогда, возможно, тебе стоит принять это как ответ: я не хочу говорить об этом.

Волдеморт хмыкает и затем, вопреки здравому смыслу, устраивается на песке рядом с ним. Гарри моргает, глаза вновь слегка расширяются, пальцы сжимаются над тем, что он прячет.

– Потому что ты не хочешь обсуждать это со мной? – спрашивает Волдеморт. – Или потому что ты вообще не хочешь это обсуждать?

Гарри, прищурившись, смотрит на него.

– Оба.

– А если я все равно хочу знать?

– Думаю, ты будешь донимать меня, пока я не сдамся. На самом деле ты мало что можешь сделать, пока мы связаны клятвами, – Гарри пожимает плечами.

– Как гончая на поводке, – кривит губы Волдеморт, хотя и не чувствует привычного гнева; он присоединяется к Гарри, откидываясь на прохладный ночной песок и смотрит на звезды. – Я даже не могу проклясть твоего крестного, когда он угрожает мне.

Когда он поворачивает голову, лицо Гарри кажется задумчивым, на губах застыла озадаченная полуулыбка. Волдеморт не может дать имя тому, что он чувствует, дергая за нить, связывающую его с Гарри.

Но оно кажется чем-то мягким.

– Не поводок, – наконец говорит Гарри после долгого молчания. – Мы оба связаны. Это…нечто симпатическое.

Волдеморт мгновенно понимает, что он на самом деле имеет в виду – два существа, два человека, связанные друг с другом. Связанные пространством или обстоятельствами, будь то во благо им или во вред, отношения, построенные на мутуализме.

– Симбиотическое, – говорит он, не находя в себе ни малейшего желания спорить по-настоящему.

Во всяком случае, не сейчас.

– Это… – Гарри снова вздыхает, затем смотрит в небо, надолго поджав губы, затем: – …сильные эмоции. Когда ты… испытываешь по-настоящему сильные эмоции, становится… ну, это неприятно. Тем более что в основном это ярость. Ты довольно быстро выходишь из себя.

– Люди довольно быстро выводят меня из себя, – отвечает Волдеморт.

Кажется, это вызывает у Гарри короткий смешок.

Когда он снова смотрит на Волдеморта, зеленые глаза полны любопытства. Горят чем-то большим, чем разочарование.

Волдеморт решает, что ему это даже нравится.

– Это больно, – признается Гарри. – Я понимаю, что тебе это только в радость, но… это больно. Когда ты злишься. И довольно сильно.

Откровенность. Безжалостная честность.

Волдеморт решает, что ему это тоже нравится.

Повернувшись на бок и опершись на локоть, Волдеморт вспоминает молодые годы, когда одной очаровательной улыбки и мягкого прикосновения было достаточно, чтобы добиться желаемого. Воспоминает льстивые слова, красивые обещания и всю ложь, что лилась из него рекой. Вспоминает, что ничего из этого никогда не работало и не будет работать с Гарри Поттером, если он не докажет свою серьезность и искренность своими поступками.

Так что, повинуясь чистому любопытству, которое всегда было ему присуще, Волдеморт протягивает руку и убирает прядь темных волос с лица Гарри. Большим пальцем проводит по шраму, шершавому и красному, к которому не прикасался с момента своего перерождения.

Без намерения причинить боль, и, похоже, это все меняет.

И хотя Гарри сперва вздрагивает, но когда боль не приходит, он не двигается, позволяя Волдеморту касаться себя. Не с легкостью, не с комфортом, но с таким же любопытным принятием.

Его кожа мягкая и теплая, висок и щека прижаты к костяшкам пальцев Волдеморта, но шрам все равно теплее. Кончики пальцев гудят. Будто в воздухе витает сырая магия.

– А сейчас? – спрашивает Волдеморт. – Как это ощущается сейчас?

Гарри колеблется, зеленые глаза изучают лицо Волдеморта, а затем закрываются.

– Э-э. Нормально? Сейчас ты спокоен, так что… нормально. Не больно.

– Как ты справляешься? С болью?

– Снейп готовит убойное болеутоляющее зелье, – говорит Гарри, но его пальцы сильнее сжимаются вокруг того, что он прячет в руках.

Волдеморт прищелкивает языком.

– Ты снова уклоняешься.

– Ты снова достаешь.

– Я веду себя хорошо, разве нет? – говорит Волдеморт, понизив голос, усмешка кривит лицо. – Что мне еще остается делать?

– Ты мог бы предложить другую сделку. Это уже стало нашей традицией.

– О, – Волдеморт убирает руку, и это чистый восторг, упоение, когда Гарри бессознательно тянется за ним, прежде чем открыть глаза и встряхнуть головой. – Но какую сделку ты хочешь заключить?

Кажется, Гарри на секунду застигнут врасплох. Затем, решительно сдвинув брови, он наклоняется вперед.

– Ты откроешь мне секрет, я открою свой.

***

Гарри расхаживает перед камином, скрестив руки на груди и зажав рот ладонью. Уже поздно, в Шотландии не так сильно, но у Гарри уже далеко за три часа ночи.

Его одежда до сих пор в песке.

Предложение обменяться секретами было его лучшим вариантом. Даже Дамблдор писал в дневнике, что Том Риддл всегда отличался ненасытным любопытством.

Гарри принял на себя основную тяжесть его любопытства сегодня вечером. Среди прочего.

Особенно одно витиеватое заклинание на парселтанге, которое Волдеморт послал в него во время дуэли, когда они скользили по песочным дюнам. У Гарри до сих пор ноет шея после неудачного приземления.

После обмена секретами, после того как Гарри признался, что он делал, чтобы смягчить боль от ярости Волдеморта, и после того как Волдеморт раскрыл ему одну из своих тайн.

– Твой крестный сказал, что научил тебя всему, что знает, – сказал Волдеморт, глаза сияли дурным блеском в темноте, палочка зажата в руке. – Давай проверим, насколько хорошо он тебя обучил?

По части чистого знания, было совершенно очевидно, что он превосходил Гарри. Волдеморт знал заклинания на языках, о которых Гарри даже никогда не слышал.

Но Гарри был быстр, находчив и изобретателен. Он сплетал заклинания и чары в таких изощренных комбинациях, о которых мало кто мог подумать, и смог достойно защитить себя на импровизированном испытании Волдеморта. И если бы они бились всерьез, то он, по крайней мере, сохранил бы большую часть конечностей и смог бы сбежать. Наверное.

Но ничего из этого на самом деле не было таким уж удивительным. Нет, самым большим сюрпризом оказалось то, насколько все это было захватывающим. Уклоняться от брызг песка, бросать проклятия, высвобождая немного магии, которую он так долго сдерживал, оказалось облегчением.

Волдеморт был прав.

Более того, Волдеморт был в восторге.

Гарри чувствовал это. Чувствовал радость от вызова, брошенного Гарри. От того, что этот вызов приняли и, возможно, однажды Гарри станет равным ему по силе.

– Возможно, – сказал Волдеморт перед уходом, – пророчество не так уж и ошибалось.

Гарри не совсем понял, что тот имел в виду, но Волдеморт выглядел довольным… и Гарри, задыхающийся и мокрый от пота, не испытывал должного страха. Не тогда, когда Волдеморт сказал, что через три дня он начнет обучать Гарри «всему, что не знает твой идиот крестный».

Гарри не испытывал ни страха. Ни беспокойства. Ни растерянности.

Он был взволнован.

Но все это было после того, как они обменялись секретами.

После того, как Гарри раскрыл ладони, показав два крестража, лежащих на них. После того, как Гарри признался напряженному лицу Волдеморта и хаосу, заполонившему их связь, что он использует их, частицы души Волдеморта, чтобы утихомирить боль, с которой не может справиться ни одно зелье, держа их в руках и слушая их тихий шепот.

– Ты не носишь их? – осторожно спросил Волдеморт, как будто Гарри ничего не знал.

– Я не идиот, – ответил Гарри.

Волдеморта это позабавило. Затем, аккуратными взмахами палочкой, он осторожно размотал проклятия, наложенные на медальон и кольцо.

– Теперь можешь, – сказал Волдеморт. – Но только ты.

Даже сейчас кольцо на его пальце поблескивает в отсветах пламени камина. Медальон тяжестью висит на шее.

Они становятся спокойнее, если носить их вот так. Как будто тепло гарриного тела успокаивает их так же, как тепло его ладоней, когда он держал их в руках в течение многих ночей.

Но секрет Гарри ничто в сравнении с секретом Волдеморта. Не совсем. Не в глобальном масштабе.

Камин шипит. Дамблдор откашливается.

– Они здесь, мой мальчик.

Гарри опускается на колени.

– Спасибо, Альбус.

Дамблдор улыбается.

– Конечно, Гарри. В любое время. В любое время.

Затем он уходит, и Гарри видит Рона и Гермиону. Рон выглядит мертвецки сонным, и Гермиона пихает его локтем.

– Гарри? Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

Гарри морщится.

– Знаю, прости, но это важно.

– Надеюсь. – Рон зевает. – Не то чтобы, я не был рад поболтать с тобой, приятель, но не так чертовски рано и не в кабинете директора.

Гермиона закатывает глаза, глядя на Рона.

– Что случилось?

Гарри коротко вздыхает.

– Помните Выручай-комнату?

Гермиона хмурится.

– Конечно. Мы все еще занимаемся там.

– Отлично, – кивает Гарри. – Мне нужно, чтобы вы кое-что там нашли.

– Нашли? Приятель, не думаю, что комната так работает, – говорит Рон.

– Работает. Другое ее название «Комната потерянных вещей», – говорит Гарри. – И я знаю это, потому что Волдеморт кое-что там спрятал.

Chapter Text

XIV.

У Волдеморта плохой день.

Во-первых, Кэрроу выходят из-под контроля. Неважно как много раз он заверял последователей, что они движутся к успеху, что война будет выиграна на другом поле битвы, и их болезненные желания будут удовлетворены, из всех его Пожирателей Смерти им больше всех не хватает терпения, Беллатриса не лучше. Во время последнего собрания они практически умоляли спустить их с поводка, выпустить на волю: грабить, громить, разрушать и пытать, пока останутся силы.

Хнычущие безмозглые вырожденцы, почти все они.

Во-вторых, разумеется, было объявлено, что леди Лонгботтом подала апелляцию о пересмотре результатов голосования по ее последнему предложению на предстоящем собрании Визенгамота, и Волдеморт заранее планирует оставить свое место свободным.

И это, разумеется, сопровождалось газетными заголовками: «Поттер и Гонт работают над законопроектом по образованию?» и «Гонт меняет позицию по отношению к магглорожденным в законе о защите?» и «Роды Блэков и Гонтов обучают Поттера?» Множество чистокровных аристократов мигом встали в штыки, посылая лорду Гонту вопиллеры, некоторые даже от его собственных последователей, которые все еще не знают о его деятельности на политической арене в роли лорда Гонта.

И все это, разумеется, предшествовало Люциусу Малфою, опустившемуся на колени, чтобы сообщить своему лорду, что он не смог найти о маггловской семье Гарри Поттера ничего, кроме слухов и сплетен. Ни местоположения, ни даже полных имен. И после… под деликатным нажимом Люциус признался, что ему помешал сам Альбус Дамблдор.

Который, разумеется, передал сообщение:

– Он… Он сказал, что если вы хотите что-то узнать, вам следует обратиться к источнику, мой Лорд, – говорит Люциус, слегка подрагивая, хотя Волдеморт не знает почему – он держал круциатус едва ли дольше секунды.

Наверное, он становится мягче. Более снисходительным.

Он не уверен, связано ли это с возрастом… или просто с рассеянностью.

Гнев пробуждал смутное чувство вины. Смиренное раздражение. Нечто, сдерживающее его палочку.

Ему хочется закончить разговор прямо сейчас, аппарировать и найти мальчика, ответственного за это. Увидеть его лицо, увидеть правда ли он использует крестражи, чтобы унять боль, это очаровательное признание…

Совершенно нелепо. Абсолютно абсурдно. У Волдеморта есть более важные дела, чем Гарри Поттер.

Это желание все еще сидит в нем, когда Люциус, заикаясь, заканчивает свои объяснения, свои оправдания, и сообщает ему о беспокойном состоянии Кэрроу, разочаровании некоторых из его самых кровожадных последователей и заинтересованных шепотках за закрытыми дверьми других членов Визенгамота по поводу слухов о законопроектах.

В конце концов это трудно игнорировать. Он все еще может ясно представить себе Гарри, сидящего на песке. То, как он разжал пальцы, беспокоясь, что Волдеморт может представлять угрозу собственным фрагментам души. То, какими тихими они были – возможно, впервые на памяти Волдеморта – лежащие на гарриных ладонях, убаюканные его теплом, будто они были бесконечно более ценными, чем Волдеморт когда-нибудь мог подумать.

Его душа в руках врага. Окутанная заботой, немыслимой Волдеморту.

– Они очень злы. Как и ты, – сказал Гарри. – Я… я слушаю их. И говорю с ними. Помогает отвлечься от… ну. От много чего, если честно.

От боли, которую лорд Волдеморт причинял ему своими приступами ярости. От всего, что может мучать юного мальчика-героя, – уже не мальчика, совсем нет – о чем Волдеморт не знал. Нечто такое, что могло вдохновить на написание приложения о жестоком обращении с детьми.

На задворках сознания зудит мысль, что он не знает большего. Что спустя столько времени, он не знает Гарри Поттера так, как Гарри Поттер знает его. Это могло бы свести его с ума – знать, что есть человек, знающий так много (почти как Альбус Дамблдор, знающий слишком много), если бы не осторожность, с которой Гарри держал в руках медальон и кольцо.

Он всегда считал доброту отражением слабости – он отчасти все еще так думает – но он никогда не постеснялся бы воспользоваться чужой добротой. Гарантией, что его крестражи хранятся в руках, поклявшихся защищать их из ошибочного представления, что его можно снова сделать целым.

Он не понимает Гарри Поттера, мальчика, родителей которого он убил, и его решимости собрать его воедино, а не уничтожить те части Волдеморта, которые оказались у него в руках… но ему интересно посмотреть на его попытки. Гарри, как никто другой умел разжечь его интерес, как бы глупо это ни было.

Он позволит ему попробовать. И позволит ему потерпеть неудачу. И когда придет время, он может проявить снисхождение к мальчику, отмеченному равным ему, и принять его в свою паству.

В конце концов было бы досадно растратить весь этот потенциал впустую.

– Скажи мне, Люциус, – говорит Волдеморт. – Как, по-твоему, нам стоит поступить с Кэрроу?

***

– Так, – откашливается Рон. – Что нам с этим делать?

Рон и Гермиона пришли камином рано утром в сопровождении Дамблдора, который держал в руках что-то, завернутое в мерцающую ткань.

Теперь она лежит на кофейном столике. Серебристая, сверкающая драгоценными камнями, потерянная диадема Равенкло лежит перед ними, как будто она только и ждала, чтобы ее нашли. Откровенная, оголенная.

Поначалу она была тихой. Слишком тихой. На мгновение Гарри забеспокоился, что они нашли не то украшение в комнате, которая, по словам Рона, была доверху заполнена грудами вещей, потерянных в течение многих лет с момента основания Хогвартса. Или даже хуже – у Гарри возникла пугающая мысль, что Дамблдор мог решить, что он слишком долго выполняет свою миссию, и сам разобрался с крестражем.

И только после того, как Дамблдор положил диадему на стол, стянув с нее ткань, а Гермиона объяснила, что им пришлось использовать заклинание указуй с чрезвычайно подробным описанием, Гарри почувствовал облегчение. В момент, когда ткань исчезла, знакомый шепот души Тома Риддла воззвал к нему.

Теперь Гарри понимает, насколько ужасающе это было – почувствовать облегчение от отзвука крестража Волдеморта. Чудовищный, нездоровый поворот событий.

Гарри глубоко вздохнул, и Дамблдор улыбнулся ему, его глаза мерцали озорством, спустя годы ставшим таким очевидным для Гарри. Взгляд задержался на медальоне, висящем на шее Гарри; кольце на его руке. Он чуть склонил голову, будто хотел спросить Гарри…

Затем Гарри, конечно же, отвлекли от любопытствующего взгляда директора и ужаса осознания того, насколько он привязался к этим крошечным осколкам души, когда Гермиона бросилась в его объятия… Рон следом за ней.

Все переживания, преследующие Гарри на протяжении нескольких лет, исчезли в одно мгновение, когда Гермиона заплакала у него на плече, а Рон сжал в крепких объятиях. Когда Гермиона сказала, как сильно она скучала по нему, как волновалась и как гордилась им. Когда Рон, не стесняясь, поцеловал его в висок, отказываясь ослабить сжимающие их медвежьи тиски, и, учитывая, насколько высоким, широким и сильным он вырос, Гарри сомневался, что сможет выбраться самостоятельно.

Не то чтобы он хотел.

Мерлин, как же он скучал по ним.

Теперь, сидя с ними на диване – рука Рона вцепилась в рубашку Гарри, как будто он мог снова сбежать, ладонь Гермионы легла на его колено, будто удерживая Гарри на его законном месте между ними – он чувствует, будто наконец вернулся домой. Не тянущую тоску по дому; только восторг, радость и облегчение.

Но раз они обсуждают судьбу крестража, ему, наверное, все-таки следует сосредоточиться именно на нем, а не терять голову от того, что они снова вместе – чудесная, гениальная, прекрасная Гермиона с одной стороны и смелый, сильный, воинственный Рон с другой – от того, насколько правильно это ощущается.

Дамблдор, стоящий перед ними, помогает Гарри вернуться в настоящее.

– Это, мой мальчик, полностью зависит от Гарри.

– Серьезно? – спрашивает Рон.

– Да, – кивает Дамблдор. – Мы уже давно так решили.

Гермиона хмурится, ногти впиваются в джинсы Гарри; на мгновение он пугается, но потом понимает, что ее свирепый взгляд предназначен Дамблдору, и только Дамблдору.

– Вы хотите сказать, что на пятом курсе, вы просто… позволили Гарри сбежать и остаться самому по себе, без вашего руководства, директор?

Дамблдор замирает, глядя на Гермиону, и Гарри кажется, что директор слегка побледнел.

– Ну, не совсем без руководства…

– Вы хотите сказать, сэр, что позволили пятнадцатилетнему подростку взять судьбу магической Британии в свои руки, в одиночку, в войне с Темным Лордом, который преследовал его с младенчества? – Гермиона подается вперед, впиваясь ногтями в бедро Гарри так глубоко, что он морщится от боли, а Рон сочувственно мычит.

Дамблдор определенно выглядит на оттенок бледнее.

– Да, моя дорогая, – говорит Дамблдор, понурив голову. – Так и есть.

Гарри кладет ладонь поверх руки Гермионы, пытаясь остановить ее от взрыва прямо здесь и сейчас.

– Гермиона, – говорит он, голос мягкий, улыбка еще мягче. – Я в порядке. Все обошлось, разве нет?

– Это еще предстоит выяснить, – возражает Гермиона, тон такой же нравоучительный, речь такая же быстрая, как всегда; и хотя это звучит как выговор, ее ладонь переворачивается под рукой Гарри, чтобы ухватить его за пальцы. – Попали ли мы в патовую ситуацию с Темным Лордом и его последователями? Определенно. Они увязли в политической волоките, вместо того чтобы бесчинствовать и проклинать людей на улицах, и ты сделал все возможное, чтобы у них не было шанса даже попытаться предпринять некоторые шаги… даже если бы им очень хотелось. Ты так много сделал для всех нас, Гарри, и ты должен гордиться собой… но дело в том, что ты не обязан был делать это.

Гарри хмурится.

– Кто бы еще мог это сделать, Гермиона? Я бы никогда не смог попросить кого-то другого пойти на это.

Гермиона вздыхает и поворачивается к нему, глядя в глаза, ее улыбка становится задумчивой.

– Я знаю, Гарри. Ты такой храбрый. Такой умный. Обманом заставил Темного Лорда принести те клятвы… Ты поражаешь меня, Гарри. Правда.

Рон откашливается, наклоняясь чуть ближе к Гарри.

– Я был бы в ужасе на твоем месте, приятель. Не представляю, как тебе удавалось сбегать от Пожирателей Смерти все эти годы. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты никуда не уходил.

– Я знаю, что ты никогда бы не попросил нас бросить Хогвартс, чтобы помочь тебе в этом деле, – добавляет Гермиона, проводя большим пальцем по тыльной стороне его ладони, и Гарри чувствует, как тепло приливает к щекам, от неприкрытой лести в ее словах становится неловко. – Но дело в том, что ты не обязан был делать это.

Она замолкает, переводит дыхание, а затем снова смотрит на Дамблдора.

Директор стоит, выпрямившись во весь рост, наготове. Руки сложены за спиной. Морщины на его лице стали глубже, как будто все, что Гермиона собирается сказать, уже дюжину раз прокручивалось у него в голове.

Гарри уверен в этом. Дамблдор всегда олицетворял мудрость и понимание… по крайней мере, для Гарри. Человек не без изъяна, изо всех сил старающийся создать лучший мир. Пожилой человек, делающий то, что, по его мнению, будет лучшим для всех, а не для немногих.

– Не тогда, когда есть более взрослые волшебники – например, столетние Верховные Чародеи – которые могли бы возглавить эту холодную войну, а не мальчик, даже не окончивший школу, – говорит Гермиона, снова впиваясь взглядом в директора. – Тебе не следовало бросать учебу. Детство. Жизнь. Кто-то другой должен был взять все в свои руки.

Дамблдор склоняет голову; молчаливое согласие.

Гарри сжимает руку Гермионы.

– Я понимаю, Миона. Что ты… злишься за меня, и я ценю это, но… никто не смог бы справиться с этим, кроме меня.

Взгляд Гермионы переключается на Гарри, ее лицо морщится.

– Не нужно искать для них оправданий, Гарри. Это нелепо…

– Это правда,– говорит Гарри.

Рон отпускает рубашку Гарри, но тут же сжимает его плечи.

– О чем ты, приятель?

Гарри запинается. Его взгляд на секунду задерживается на Дамблдоре. Прошло много времени с тех пор, как он искал одобрения директора, и хотя сейчас оно ему не нужно, он все равно смотрит на человека, которого всю жизнь считал своим наставником, на легкую улыбку, придающую Гарри уверенности.

– Я хочу сказать, – говорит Гарри, взгляд падает на диадему, все еще шепчущую ему с кофейного столика, – что на свете нет никого, кто знал бы Волдеморта так, как я. Нет никого… никого, кто был бы связан с ним так, как я, и я только удвоил, утроил эти уникальные отношения, связав нас полудюжиной клятв и обетов. Никто не смог бы с этим справиться – ни кто-то в Ордене, ни даже Дамблдор – потому что никто и никогда не мог привлечь внимание Тома так, как я.

Странно признавать это вслух. Странно осознавать, что это правда.

В мире больше нет никого, кто смог бы соперничать с Волдемортом на равных, кроме Гарри.

Самонадеянно. Думать о чем-то подобном кажется таким самонадеянным. Что он единственный – Гарри Поттер, сирота, уродец, никто, мальчик-герой, который выжил лишь благодаря жертве его матери – кто мог бы встретиться лицом к лицу с Волдемортом.

Но независимо от того, насколько это самонадеянно или странно, это правда.

– Я думаю, ты имел в виду, одержимость, Гарри, – говорит Рон, все еще обнимая его за плечи. – Прямо-таки жуть.

Гермиона перегибается через Гарри и шлепает его по рукам.

–Рональд!

Взвизгнув, Рон со смехом уворачивается, пытаясь скрыть свою внушительную фигуру за Гарри.

– Что? Я говорю о Сама-Знаешь-Ком! Он преследовал Гарри с самого детства… если это не одержимость, то что тогда? У парня проблемы, вот и все, что я хочу сказать.

Прежде чем Гермиона успевает воспользоваться подушкой, зажатой в руках, Гарри смеется. Смеется так сильно, что колет в боку, и чувствует, как рядом с ним Рон вздрагивает от хохота, а карие глаза Гермиона загораются весельем, когда она сжимает губы, пытаясь не улыбнуться.

Они не изменились. Ни капли. Гарри любит их.

Когда смех утихает, когда все они успокаиваются, Дамблдор все еще там. Диадема все еще там.

Гермиона смотрит на директора, затем на диадему, затем на Гарри.

– Хорошо, – говорит она. – Тогда что нам теперь делать?

Гарри аккуратно высвобождается из объятий друзей и поднимает крестраж. Как и другие, он тут же затихает в его руках; сердитое шипение парселтанга переходит в беспокойное бормотание.

Теперь у него их трое. Половина души Волдеморта у него на шее, на пальце, в руках. Он нашел третий, несмотря на убежденность Волдеморта в том, что он не справится, не выполнит свою задачу, и теперь Гарри понимает, почему он был так убежден.

Волдеморт, как самая настоящая змея, запретил ему возвращаться домой. Возвращаться в то место, где он смог бы найти то, что ищет. Волдеморт подстроил его провал.

Жгучий безжалостный огонь расцветает у него в груди. Он крепко сжимает диадему.

– Я точно знаю, что мы будем делать, – говорит Гарри.

***

У Волдеморта крайне плохой день.

Все началось с зудящей боли в глазах. Знакомо незнакомое ощущение гнева, эхом отдающееся в черепе, навязчивое и острое.

Все стало только хуже, когда перед чаепитием в поместье Малфоев он был вынужден слушать очередную порцию воплей от идиотов, не знающих своего места. Которые не понимают, какие последствия их ждут в скором времени, если все пойдет, как задумано. С каким гневом им придется столкнуться.

После, во время чая, Беллатриса только и делала, что скулила и ныла о том, что он сделал с Кэрроу – пытал их и оставил на попечение авроров – и не пригласил ее поучаствовать в веселье. Как будто наказание и изгнание пары инбредных псин было чем-то большим, чем очередной головной болью.

Он подумал, что, возможно, дела пойдут на лад, когда получил утреннюю газету. Что он откроет ее, прочтет заголовок о том, что подлые Пожиратели Смерти наконец пойманы, и поздравит себя и, возможно, Люциуса с хорошо проделанной работой по очередному одурачиванию бесполезной толпы.

В заголовке ни слова о Кэрроу.

Блэк Присваивает Половину Хранилищ Лестрейнджей.

Визг, который издала Беллатриса, чуть не разбил изящный фарфор. Даже ее муж, каким бы тихим он ни был со времен заключения в Азкабане, скривил лицо и выругался.

Однако это было ничем по сравнению с волной магии, которая прокатилась по комнате, питаемая яростью Волдеморта. Разрывая шелковые шторы и скатерть. Ломая его стул пополам. Разбивая люстру над их головами и выбивая окна.

Он исчез прежде, чем они успели моргнуть. Прорываясь сквозь барьеры и пересекая пространство, чтобы найти мальчика, ответственного за это.

Это было просто. Он находит Гарри в библиотеке, как почти и всегда.

– Здравствуй, Том, – говорит Гарри, не отрываясь от книги, тон приятный и вежливый, несмотря на огонь, пылающий у них обоих под кожей. – Ты на день раньше оговоренного урока дуэли. Пришел обсудить один из законопроектов?

Волдеморт хочет разорвать его на куски.

– Как ты это сделал? – выплевывает он.

Гарри моргает, глядя на него.

– Сделал что?

Волдеморт вырывает книгу из рук и бросает газету ему на колени.

Хмыкнув, Гарри разворачивает ее и пробегает глазами по первой полосе, приподняв бровь. Волдеморт хочет уничтожить его… хочет увидеть, как жизнь покидает эти зеленые глаза.

– Что ж, полагаю, гоблины работают значительно быстрее с правильным стимулом и надлежащими документами, – говорит Гарри, откладывая газету в сторону. – Не хочешь присесть?

– Гоблины не могли позволить Блэку присвоить собственность, которая ему не принадлежит. Существуют законы,– шипит Волдеморт, практически вибрируя под безмятежным взглядом Гарри.

– В законах есть лазейки, и я живу с человеком, много лет работавшим на гоблинов, – отвечает Гарри, даже не моргнув. – Хотя, ты прав. Сириус не мог присвоить себе ничего, что принадлежало бы или являлось семейной реликвией Лестрейнджей. Серьезно, присядь, Том. Невежливо нависать над человеком.

По коже Волдеморта пробегают мурашки. Чары, которые он в спешке набросил перед тем, как аппарировать к Гарри, невозможно зудят.

– И чего ты добиваешься, натравив своего пса на эти хранилища?

– Думаю, ты знаешь, – говорит Гарри, затем лезет в вездесущую сумку на боку, достает потерянную диадему Ровены Равенкло и кладет ее на кофейный столик, кольцо Волдеморта поблескивает на его пальце. – Сядь, Том.

Волдеморту чудится, что его сжимает со всех сторон. Как при первой аппарации.

Он садится, медленно, и смотрит на Гарри стальным взглядом.

– Как? – спрашивает он.

– Ты сам мне сказал, – говорит Гарри. – Ты правда верил, что был единственным, кто когда-либо находил Выручай-комнату?

Волдеморт резко выдыхает.

– Ты лжец, – добавляет Гарри. – И обманщик.

– Я никогда не лгал тебе, Гарри.

– Тогда просто обманщик, ведь это намного лучше. Ты заставил меня поверить, что я смогу найти то, что мне нужно, в той комнате. Ты намекнул, что я смогу добиться успеха, следуя по твоим стопам по всему миру. Ты запретил мне возвращаться домой – в единственное место, где ты хранил все свои крестражи.

Волдеморт прижимает руку к груди, улыбка дерганная и острая, битое стекло, готовое пролить первую кровь.

– Слизерин, дорогой. Или ты забыл?

– Тогда хорошо, что в комнате две змеи, – говорит Гарри, залезая в рюкзак и с грохотом ставя чашу Хельги Хаффлпафф на стол – глухой удар, настолько громкий, что эхом отдается в голове Волдеморта, когда он смотрит, онемевший и оцепеневший, на чашу, на свой крестраж, на последний оставшийся фрагмент, кроме себя и Нагини; все остальные в руках Гарри Поттера; когда он наконец поднимает взгляд, улыбка Гарри такая же острая, как и у Волдеморта. – Или ты забыл?

Он двигается, не задумываясь. Вскакивает с кресла – стол улетает прочь, будь прокляты его крестражи – и набрасывается на Гарри Поттера, прежде чем мальчик сможет вытащить палочку. Прежде чем сможет вздохнуть.

Он пригвождает его к креслу, глаза горят красным, по лицу расползается ухмылка. Маскирующие чары колеблются, когда он кладет руку на горло Гарри Поттера. Когда он прижимает кончик палочки к его груди.

Гарри ничего не делает. Сидит на месте и позволяет ему сжимать себя за горло. Вздергивает подбородок, подставляя горло под ладонь Волдеморта, будто подношение.

– Давай, – выдыхает он, зеленые глаза плавятся от ярости, собственный гнев бьет хлыстом по грудной клетке, и пусть шрам Гарри начинает кровоточить, он не отшатывается. – Давай. Нарушь клятву. Посмотрим, что будет.

Челюсть Волдеморта плотно сжимается; в ушах звенит. Пальцы сжимаются на горле, и он чувствует, как гаррино сердце трепещет под кончиками пальцев.

– Я хочу еще одну клятву, – шипит он.

Улыбка Гарри как змеиный укус.

– Нет.

– Ты дашь мне то, чего я хочу, или…

– Ты ничего не можешь мне сделать, Том.

Его рука дрожит на горле Гарри.

– Ты всего лишь мальчишка. Ты правда думаешь, что можешь сравниться со мной? Правда веришь, что сможешь победить?

– Я могу. И я это сделаю, – рука Гарри скользит по запястью Волдеморта, обхватывает его, как тиски, глаза горят зеленым, словно смертельное проклятие, когда он наклоняется вперед, палочка Волдеморта вонзается в кожу, прямо над сердцем. – Я бы предпочел никогда не возвращаться домой, чем доставить тебе удовольствие победить. Я разгадаю каждую твою маленькую хитрость, разрушу каждый дюйм каждого плана, буду бороться с тобой на каждом шагу.

У Волдеморта пересыхает во рту. Становится трудно дышать.

Он понимает, что боится этого молодого человека. Он очарован.

Гарри ни на секунду не отводит взгляд.

– Ты правда думал, что я узнаю и смирюсь с неудачей? Подожму хвост, вернусь домой, отступлю? После трех лет в бегах, просто сдамся? Откажусь от своей задачи? Своей миссии? От тебя? – Гарри задает вопросы, и Волдеморт не может не слышать в них правды; убежденности. По его лицу стекает кровь, по телу проходит дрожь, но Гарри все равно бросает ему вызов. – Мне плевать, если я не смогу найти ответов в той комнате. Я все равно найду их. Я исправлю тебя, Том Риддл. Я снова соберу тебя воедино, и ничто не сможет мне помешать.

Chapter Text

XV.

— Ты злишься на меня.

Ярость Волдеморта, волной пронесшаяся по комнате, заметно утихла. Но она все еще здесь: в тупой боли в черепе, в красных глазах Волдеморта, в его движениях, пока он сидит напротив Гарри, готовый в любой момент вскочить на ноги и вцепиться ему в глотку.

Между ними снова стоит стол, и все крестражи — или, по крайней мере, те, которые Гарри удалось найти — разложены на нем. Они разрываются от беспокойства, как и Волдеморт, и Гарри приходится бороться с желанием забрать их обратно, утешить мягкостью рук и нежным шепотом. Успокоить их, как он делал много раз до этого.

Искать в их утешении лекарство от собственной боли. На правой стороне лица все еще подсыхает кровь.

— Не потому, что они у меня… Я, как и ты, связан клятвами и не могу причинить им вреда, — добавляет Гарри, когда Волдеморт сердито смотрит на него, напрягая челюсть и сжимая пальцы. — Ты злишься на меня, потому что рассчитывал, что у меня ничего не выйдет, а ты ненавидишь ошибаться.

Волдеморт еще больше напрягается, но по-прежнему молчит. В выражении его глаз, его лица, Гарри видит холодный расчет. Волдеморт не смотрел на него так с того дня в маггловском отеле, когда Гарри каким-то образом смог обернуть собственную поимку в свою пользу.

Как будто его оценивают. Или, скорее, оценивают заново.

— Ты сделал ставку и проиграл. Это раздражает. Я знаю, потому что чувствую это, — наконец говорит Гарри, указывая на шрам, все еще горячий и красный, в висках стучит. — Каждую крошечную эмоцию. Твой гнев. Твое разочарование. Даже твой страх.

Рот Волдеморта кривится в усмешке, такой отталкивающей на красивом лице. Проекция того, кем он мог бы быть, личина, проникающая Гарри под кожу.

Он имеет дело не с лордом Гонтом. Он имеет дело не с Томом Риддлом. Он имеет дело с Волдемортом.

— Ты много раз говорил, что я не смогу обмануть тебя, — говорит Гарри как можно более приятным тоном, скупо улыбаясь. — Что ж, это действует в обе стороны. Я знаю тебя, лорд Волдеморт.

Там есть что-то. Почти дрожь. Судорога.

Оно заполняет связь между ними. Нечто неопределенное, чему Гарри не может дать названия, столь незнакомое, что кажется пощечиной по лицу, если бы не тот факт, что оно невозможно, непередаваемо теплое. Почти обжигающее.

Гарри хмурится.

— Сбрось чары, — говорит он.

Ему даже не нужно двигаться. Словно стоячая вода, идущая рябью при первом прикосновении, чары развеиваются. Тают, пока не остается только лорд Волдеморт.

Гарри требуется мгновение — долгое мгновение — чтобы взглянуть на него. На бледность его кожи, красные глаза. На змеевидные щели его носа. На скулы, все такие же высокие, на линию подбородка, все такую же твердую.

Перед ним больше не злобное чудище, которым родители пугают детей. Не кошмарный скелет, вышедший из глубин котла. Перед ним человек, который сделал слишком много ошибок, на лице которого ясно видно, какие потери эти ошибки ему принесли.

Это лорд Волдеморт. Это Том Риддл.

Волдеморт откидывается на спинку кресла, закинув ногу на ногу. Такой же чопорный и церемонный как и всегда. Такой же педант, каким был Том Риддл. Напыщенный и надменный и, возможно, немного неуверенный.

— Я жду, — говорит Волдеморт, в голосе слышится опасное шипение. — Ты рассказывал, как много ты знаешь обо мне, не так ли, Гарри?

Гарри вздыхает.

— Я действительно знаю, что ты такое. Кто ты такой, — говорит Гарри, игнорируя насмешку Волдеморта. — Ты монстр, убивший моих родителей. Приказавший убить Седрика Диггори.

— Да, так и есть, — говорит Волдеморт с ожесточенной улыбкой на лице.

— Ты Темный Лорд Волдеморт, — говорит Гарри, не отводя взгляда, не дрогнув перед лицом этого человека. — И я тебя не боюсь.

***

Можно многое сказать о Гарри Поттере, называющем его именем, которое он сотворил для себя сам. Учитывая, как часто Гарри называл его Томом или лордом Гонтом, и как редко обращался к нему по имени, которое Волдеморт так ловко придумал, это почти неприятно слышать.

Неприятно и каким-то образом правильно и невероятно неправильно одновременно.

Гарри не из тех, кто преклоняет колени, склоняет голову в мольбе, целует край мантии, поклоняясь лорду Волдеморту. Когда Гарри называет его этим именем, он делает это в приступе ярости или в насмешку.

Теперь же, когда это констатируется как простой факт, когда Гарри называет его Темным Лордом Волдемортом и смотрит в глаза с привычным неповиновением, с тем же огнем в глазах, как и в тот раз, когда Волдеморт схватил его за горло, с упрямым вызовом во взгляде, призывающим его просто сделать это, Волдеморта захлестывает теплый прилив удовлетворения… за которым быстро следует дискомфорт.

Проблема в том, думает он, что ему слишком нравится, когда Гарри зовет его Волдемортом. И точно так же, по неизвестной причине, он позволяет мальчику называть себя Томом без каких-либо последствий или ощущения вязкого омерзения, которое возникает каждый раз, когда Дамблдор использует давно умершее имя.

Возможно, думает он, все потому, что когда Гарри смотрит на него, то не видит перед собой заблудшего сироту, в отличие от Дамблдора. Возможно, думает он с некоторым ужасом, все потому, что, когда Гарри смотрит на него и называет Томом, или лордом Гонтом, или лордом Волдемортом, он видит Волдеморта. Независимо от маскирующих чар или хитрых уловок.

Гарри видит его.

Уродливого, могущественного, озлобленного, настоящего. Гарри видит его целиком.

Внутри нестерпимо зудит. В груди становится так тесно, как не бывало с тех пор, как он был маленьким мальчиком. Застывший, застрявший, окаменевший под этим опасным зеленым взглядом.

И все же он наклоняется вперед.

— Я и есть монстр, Гарри. Тот самый, который отнял у тебя родителей… который отнял бы у тебя все, если бы мои руки не были связаны красивыми словами и магией клятвы. Думаю, ты очень хорошо это знаешь, не так ли, дорогой?

Ресницы Гарри мгновение трепещут за стеклами очков. Единственный ответ, который он дает, если не считать вспышки предостерегающей ярости, ударившей по нервам. Если не считать того, как сжимается его правая рука в поисках палочки.

— Да, — говорит Гарри.

Волдеморт позволяет себе на секунду насладиться этим. Принятием. Знанием, что Гарри понимает, что он может сделать, на что он способен, если бы только была возможность. Если бы была причина.

Волдеморт все еще немного зол из-за поражения, и сейчас этой причины достаточно.

— И все же, — тянет Волдеморт, наклоняя голову. — Ты говоришь, что не боишься меня. Почему?

— Потому что, как и я, ты просто волшебник, просто человек, — говорит Гарри, и Волдеморт усмехается от мысли, что он просто кто-либо. — Потому что, как и я, ты когда-то был ребенком. Возможно, более гениальным. Определенно, более одиноким.

Волдеморт практически хватается за это, хотя бы для того, чтобы не замечать, как задевают его слова, словно стрелой в сердце. Он наклоняется вперед, рот все еще искривлен злобной усмешкой, глаза прищурены.

— Тебе было одиноко в детстве, Гарри? — спрашивает он.

Гарри игнорирует его… или кажется, что игнорирует. Когти Волдеморта впиваются в кожаные подлокотники. Гарри продолжает.

— Ты спрашивал, почему я написал то приложение к законопроекту, и ты был прав, когда намекнул, что я сделал это для себя, — говорит, признает Гарри, в его движениях виден дискомфорт, но он подавляется твердой решимостью; взглядом полным неумолимости. — Но также я сделал это для тебя.

Волдеморт издает резкий смешок, и Гарри морщится.

— Неужели?

— Знаешь, у меня был выбор, — говорит Гарри немного резче; словно лезвие, рыщущее меж ребер. — Прежде чем все это началось, мне дали выбор.

— Да? И какой же?

— Я нашел медальон — там, где меньше всего ожидал найти, прямо у себя под носом — и отнес его Дамблдору. — Гарри, не сводя глаз с лица Волдеморта, указывает на единственную фамильную реликвию рода Слизерин, как будто это нечто незначительное. — Он дал мне выбор… сказал, что может дать средство уничтожить еще одну твою часть, и позволил мне решать.

Волдеморт отмахивается.

— Как будто это можно назвать выбором. Сомневаюсь, что у тебя были знания или средства, чтобы уничтожить мой крестраж.

— У меня был меч Гриффиндора… а если бы это не сработало, меня ждала Тайная комната с мертвым василиском, в прошлый раз его клык, похоже, отлично справился. Или ты забыл, что я уже уничтожил василиска и один из твоих крестражей? Когда мне было двенадцать.

Волдеморт резко выдыхает.

Мерлин, Гарри Поттер вселяет ужас. Победить его в младенчестве и снова в одиннадцать. Убить многовекового василиска в двенадцать. Отбиться — судя по тому, скольких Волдеморт смог заполучить себе в армию — от стаи, орды дементоров год спустя. Противостоять и бросать вызов Волдеморту снова и снова.

Уже не говоря о том моменте во время их последней погони, когда Гарри бросился с обрыва и упал на метлу… или та же слепая аппарация до полного магического истощения.

Гарри Поттера, возможно, и хотели распределить в Слизерин, но Гриффиндор неоспоримо течет в его венах. Он либо трогательно храбр, либо восхитительно глуп, и Волдеморт уже знает, что это точно не последнее.

Двенадцатилетний мальчик, уничтожающий его крестраж и убивающий василиска.

Как жаль, что у Гарри нет больших амбиций, кроме победы над Волдемортом. Кроме этого безрассудного плана – собрать Волдеморта воедино, будто проклятого Шалтая-Балтая.

Он мог бы стать грандиозным.

— В моих руках было начало твоего конца… — говорит Гарри. — И я этого не сделал.

Волдеморт вдруг понимает, как сильно он желает, чтобы Гарри стал таким.

— Почему? — спрашивает Волдеморт. — Почему нет, Гарри?

— Потому что я знаю, каково это — ненавидеть так сильно, что кажется, будто в мире не осталось ничего хорошего. Ненавидеть себя так сильно, что саморазрушение кажется лучшим выбором, — говорит Гарри, признание, сказанное без капли стыда, которого Волдеморт ожидал бы от него, признание, слетающее с его губ, словно тайна, в то время как его глаза горят непримиримым вызовом. — Хотеть сжечь все дотла и восстать из пепла чем-то совершенно новым. Как феникс.

Волдеморт вдруг понимает, как сильно он желает, чтобы Гарри так и сделал… желает быть тем, кто проведет его по этому пути.

— В твоих словах мое саморазрушение и воскрешение звучит как нечто прекрасное, — говорит Волдеморт, вглядываясь в лицо Гарри, в поисках любого намека на обман.

Ничего.

— Это было ужасно, — говорит Гарри, прямолинейно, честно и непреклонно, как всегда.

Волдеморт вдруг понимает, что желает быть рядом, когда Гарри наконец достигнет тех высот, которых способен достичь.

— Ты убил так много кусочков себя, что почти ничего не осталось, Том.

Волдеморт чувствует это желание, эту потребность увидеть, как Гарри реализует свой потенциал. Он напрягается, усмешка застыла на лице.

— Я не убивал их…

— Но ты убил, — говорит Гарри, наклоняясь вперед, поднимая медальон Слизерина и протягивая ему. — Разве ты не слышишь их? Разве ты не слышишь, сколько страданий ты себе причинил? Сколько боли? Разве ты не чувствуешь? Их отсутствие?

Волдеморт наконец отводит взгляд от Гарри. К медальону, поблескивающему металлом на свету, в руке Гарри.

Он чувствует притяжение, которое способны вызывать все крестражи, но оно редко бывает достаточно сильным, чтобы заметить. Но в комнате, сидя перед таким количеством осколков своей души, он чувствует неподдельную тягу. Как будто из его груди тянется нить, соединяя его с этими бесценными фамильными реликвиями тончайшим, прочнейшим шелком. Она гудит, натягиваясь между ними, и он скалит зубы.

— Какая разница? — спрашивает он.

Выражение лица Гарри, секунду назад такое твердое, невозможно смягчается.

Он протягивает другую руку, преодолевая расстояние между ними, и берет Волдеморта за запястье. Пальцы грубые, мозолистые от многолетнего обращения с палочкой и, возможно, метлой, но его прикосновение осторожное. Даже нежное. Он поворачивает руку Волдеморта, и тот позволяет… просто чтобы посмотреть, что он сделает.

Это первый раз, когда Гарри протягивает руку, чтобы коснуться его.

— Ты испытал столько страданий. Ты был так одинок, Том, — говорит Гарри, понизив голос, и опускает цепочку в открытую ладонь Волдеморта, прежде чем положить сам медальон, смыкая пальцы Волдеморта вокруг него своими собственными; бушующий зеленый взгляд падает на их руки. — И теперь все стало только хуже. Ты был зол, напуган и одинок так долго, что уже не чувствуешь боли.

Когда Гарри снова поднимает взгляд, Волдеморт в ловушке. Пойман этим взглядом. Рукой, лежащей на его руке.

Он не может даже разозлиться.

— Какая чушь, — шипит, выдыхает Волдеморт, его голос утихает, когда этот мальчик, этот волшебник, эта маленькая заноза видит его насквозь, угрожает раскрыть, разломать его глазами цвета смертельного проклятья, мягкими словами и еще более мягкими прикосновениями.

— Возможно, — говорит Гарри, пальцы соскальзывают, когда он откидывается на спинку кресла, оставляя руку Волдеморта холодной; Гарри кивает на медальон, крепко зажатый в его ладони. — Но это не делает это менее правдивым, не так ли?

Да, Гарри Поттер вселяет ужас, решает Волдеморт.

Он не хочет признавать и никогда бы не признал этого вслух, но в словах Гарри есть доля истины. Истины, которую он видит, держа в руках медальон и чувствуя, как осколок его души надрывно скулит и кричит, желая быть целым. Истины, которую он видит, находясь так близко к крестражам, что его тянет к ним; что какая-то его часть жаждет вернуть их. Истина в том, что Гарри Поттер видит и понимает его, как никто другой.

Гарри Поттер видит монстра и не боится. Гарри Поттер видит человека и понимает.

И если Гарри, выступая против него, против Темного Лорда Волдеморта, постоянно находится на грани того, чтобы перехитрить, опередить и обыграть его, то выступи Гарри против кого-либо другого, и это покажется детской забавой. Гарри против кого-либо другого станет настоящим разрушением. Истреблением.

Истинный ужас. Самое опасное существо, с которым Волдеморт когда-либо сталкивался и, несомненно, когда-либо столкнется.

Он больше не может с точностью сказать победил бы он Гарри, если бы тот действительно нацелился на уничтожение Волдеморта. Но зато он может сказать, без всякого сомнения, что жаждет встретиться с Гарри в настоящем поединке. Что, когда Гарри не сможет найти способ собрать его воедино, Волдеморт без колебаний предложит ему альтернативу: присоединиться к Темному Лорду.

Откинувшись на спинку кресла и чувствуя некоторую легкость, пришедшую после этих откровений, как будто с его плеч свалился тяжкий груз, Волдеморт проводит большим пальцем по медальону.

— Как тебе удалось?

Гарри хмурится.

— Удалось что?

— Ты сказал, что знаешь, каково это, — говорит Волдеморт, удерживая растерянный взгляд Гарри, — ненавидеть до саморазрушения. И все же, вот он ты, вечная заноза в моем боку. Как тебе удалось?

Гарри поджимает губы, брови сведены вместе. Похоже на стыд, думает Волдеморт, то, как он ерзает и отводит глаза. Или, возможно, на сожаление.

Это выглядит неправильно, особенно на лице Гарри, решает Волдеморт.

— Почему ты хочешь знать? — спрашивает Гарри.

Поднявшись на ноги, Волдеморт обходит низкий столик и встает перед ним. Протягивает руку и зажимает подбородок Гарри между большим и указательным пальцем. Поднимает его лицо, чтобы эти глаза снова смотрели на него.

— Тебе выпала сомнительная удача узнать обо мне очень многое, Гарри Поттер, — говорит Волдеморт, покачивая медальоном перед ним. — Мое прошлое. Мое настоящее. Мои тайны. Не сомневаюсь, что теперь ты знаешь даже больше, чем достопочтенный директор.

Взгляд Гарри мечется между его глазами, рука медленно поднимается, чтобы взять медальон.

— К чему ты клонишь?

— Ты так много знаешь обо мне, но я почти ничего не знаю о тебе, — говорит Волдеморт, отпуская цепочку и проводя большим пальцев по краям шрама, покрасневшего и раздраженного, на коже Гарри; одним лишь шепотом исцеляя и убирая кровавые подтеки с его лица. — Как-то несправедливо, не так ли, дорогой?

Гарри прижимает медальон к груди. Не уклоняется от прикосновений Волдеморта.

— И что это тебе даст? — спрашивает он.

Хороший вопрос. Разумный вопрос.

— Возможно, ничего, — говорит он. — Возможно, все.

Глаза Гарри сужаются, и Волдеморт чувствует, как дрожь поднимается в груди.

— А что это даст мне? — спрашивает Гарри.

Волдеморт усмехается.

***

— Нет. Движение все еще неправильное. Все дело в крутящем моменте запястьем. Попробуй снова.

Гарри закатывает глаза, опуская палочку и вздыхая, пот прилипает к коже и футболке. Каким бы магически могущественным он ни был, как утверждает Волдеморт, все еще существует определенный уровень напряжения, с которым проходит изучение нового и сложного заклинания. Работа с заклинаниями, думает Гарри, стоит всего на втором месте после полетов в списке занятий, поддерживающих его в форме.

Они занимаются уже несколько часов. С тех пор, как Волдеморт пришел и забрал его чуть ли не с порога дома Билла и Флер сегодня утром.

Гарри сильно вымотался, проведя полночи перед камином после последнего разговора с Волдемортом. Сначала он поговорил с Сириусом, который притащил с собой Ремуса и корчил двусмысленные рожи во время краткого пересказа событий, произошедших после прибытия Волдеморта — гнев, разговор, затишье после шторма — пересказа, на протяжении которого Гарри тщательно обходил любые упоминания о соглашении, приведшего к сегодняшнему «уроку» с Волдемортом. Затем, конечно же, он рассказал все Дамблдору, который в тот момент был на встрече со Снейпом, который в свою очередь был слишком доволен собой, чтобы сдержать беспокойство, замаскированное под оскорбления. Затем, по совету Дамблдора, он написал Рону и Гермионе обо всем произошедшем — поняв, что они были довольно полезны в сложившейся ситуации — и извинился перед Хедвиг, прежде чем отправить ее с письмом в глубокую ночь.

Она укусила его за пальцы и с ласковым воркованием скрылась в темноте без особых жалоб.

С наступлением утра Гарри был готов отправиться в библиотеку для еще одного дня, проведенного за исследованиями, но стоило ему выйти за порог, как он столкнулся с Волдемортом. Даже несмотря на чары, придающие ему облик лорда Гонта, он все еще выделялся из толпы — светло-коричневые брюки в «елочку», зеленая рубашка, столь бледная, что казалась почти белой, мантия из тончайшего темного шелка в тон начищенных черных оксфордов. Стоя посреди улицы в окружении других ведьм и волшебников, руки в карманах, волосы уложены до мальчишеского, но очаровательного совершенства, Волдеморт выглядел как воплощение силы.

Когда он улыбнулся, криво, но столь же очаровательно, и протянул руку под взглядом широко распахнутых гарриных глаз, Гарри почти почувствовал себя ничтожным в сравнении с ним. Снова почувствовал себя мальчишкой в потертых обносках рядом с кузеном — или Драко Малфоем — пока они щеголяли в красивых новых одежках.

Честно говоря, он все еще ходил в обносках. Потрепанная красная футболка, которую он носил где-то лет с двенадцати — с дырами на воротнике и подоле — и джинсы, которые были у него столь же долго и которые приходилось стягивать вокруг талии ремнем.

Волдеморт отвлек его от размышлений, сказав:

— Пойдем, дорогой. У нас зарезервировано, нельзя опаздывать.

Как оказалось, Волдеморт зарезервировал для них целый дуэльный зал на имя лорда Гонта.

Когда Волдеморт аппарировал с ним и затем провел внутрь, на Гарри нахлынули воспоминания о последних месяцах в Хогвартсе — тайные собрания АД в Выручай-комнате – сводчатый потолок и много пустого пространства, лампы, висящие высоко над головой, и зеркала вдоль стен, отражающие каждое движение. Богатые красные портьеры ниспадали с потолка на мраморный пол, прикрепленные к белым колоннам, что поддерживали высокий потолок, и лишь золотое сияние массивных люстр освещало комнату. В дальнем конце Гарри разглядел стойку для оружия из темного дерева с ассортиментом разнообразных клинков.

Он приподнял бровь, но так и не успел спросить. После того, как ему сказали положить рюкзак на ближайший стул — красный бархат и золотая филигрань, Гарри был в восторге от гриффиндорских цветов, несмотря на расстояние и отсутствие связи с его факультетом — они с Волдемортом провели следующий час, обмениваясь заклинаниями, сглазами и проклятиями, прервавшись лишь тогда, когда их палочки столкнулись в потоке знакомых золотистых искр.

Приори Инкантатем, подумал Гарри, почти ожидая увидеть призраков, появляющихся из палочки Волдеморта, как в прошлый раз. Вместо этого, заклинание просто окружило их ореолом света, пока Волдеморт не выдернул свою палочку, оборвав связь, и ловко увернулся от взрывного проклятия Гарри.

— Интересно, — сказал Волдеморт, но не стал давить, несмотря на расчетливый блеск в глазах.

После этого они быстро перешли к следующему этапу: Волдеморт учит Гарри магии парселтанга.

В конце концов, именно это Волдеморт выменял на гаррины секреты. Одно заклинание или проклятие за три секрета на выбор Волдеморта.

Гарри почти справился с одним — проклятие, которое сжимает противника, подобно удаву, кольцами оборачивающемуся вокруг своей жертвы, которое невозможно отменить, если не знать парселтанга — хотя и не может заставить его держаться достаточно долго. Ударить и вложить достаточно сил, чтобы сбить с ног манекены — да; удержать, пока Гарри сам не снимет заклятие — нет.

— Знаешь, бесконечное повторение инструкций на самом деле не помогает, — наконец говорит Гарри, смахивая челку в сторону, ему и правда стоит постричься, решает он.

Волдеморт, прислонившийся к одной из колонн, мантия давно сброшена, рукава рубашки закатаны, поднимает бровь.

— Крутящий момент — это сила, с которой ты поворачиваешь и дергаешь запястьем в конце заклинания…

— Да, я знаю, — огрызается Гарри и затем тяжело вздыхает. — Просто… покажи еще раз?

Прищурив глаза, Волдеморт оглядывает Гарри так пристально, что тому хочется переступить с ноги на ногу, а затем прищелкивает языком, задерживая взгляд на палочке, зажатой в руке. Оттолкнувшись от колонны, Волдеморт приближается.

— Возможно, дело не в инструкциях, а в том, как ты держишь палочку.

— Я всегда так ее держу, и у меня никогда не было проблем ни с одним другим заклинанием, — отвечает Гарри, вздрагивая, когда Волдеморт подходит слишком близко и сжимает запястье Гарри. — Эй!

— Спокойнее, Гарри, — упрекает Волдеморт, по их связи разливаются отвратительные всполохи веселья, и затем он берет Гарри за плечи.

Волдеморт делает шаг вперед, широкая грудь прижимается к боку Гарри, когда он поднимает чужую руку, с зажатой в ней палочкой, в воздух. Его рука на запястье поворачивается, увлекая за собой руку Гарри, пока его пальцы не сжимаются вокруг нижней части палочки; большой палец оказывается сверху.

— Ты держишь палочку так, будто она вот-вот выскочит у тебя из рук, — говорит Волдеморт, проводя пальцами по тыльной стороне ладони Гарри, и плечи Гарри напрягаются от вспышки тепла. — Ты держишь ее, как инструмент. Она не инструмент, Гарри. Она продолжение — твоей руки, твоего тела, твоей магии. Она позволяет направлять твою магию через дерево прямо к сердцевине и затем высвобождать, полностью контролируя ее поток.

Нахмурившись, Гарри смотрит, как пальцы Волдеморта скользят по его собственным. Как они обхватывают их — давление настойчивое, но почти нежное — поправляя хватку Гарри на палочке аккуратными движениями, которых Гарри никак не мог ожидать от Темного Лорда.

Его пальцы на удивление теплые; длинные, изящные и сильные на фоне огрубевших от работы рук Гарри. Внизу живота зарождается дрожь и поднимается вверх, Волдеморт сжимает руку у него на плече.

— Расслабься, дорогой, — шепчет Волдеморт, рука скользит с плеча к изгибу шеи, большой палец касается места под ухом; Гарри снова вздрагивает. — Это вполне может работать с другими заклинаниями… но, скорее всего, лишь благодаря уровню твоей силы. Ты заставляешь магию работать на себя, а не высвобождаешь ее. В случае с магией парселтанга, она должна течь свободно.

— Почему? — спрашивает Гарри, когда Волдеморт заканчивает поправлять его хватку на палочке. — В чем разница?

— Это язык змей, Гарри. Твои действия должны отражать твои слова, — говорит Волдеморт, затем поворачивает голову, и Гарри чувствует его дыхание над ухом. — Попробуй сейчас.

Парселтанг легко слетает с языка — возможно, легче обычного из-за Волдеморта, прижимающегося к нему сбоку — и заклинание освещает кончик его палочки. Гарри чувствует это. Чувствует свою магию, как не чувствовал никогда раньше или просто не обращал внимания, чувствует, как она тянет за пупок, поднимается выше, заполняя легкие, и проходит по руке. Чувствует, как заклинание буквально течет через него.

Он поражает манекен с такой же легкостью и эффективностью, как и во время прошлых попыток. Но, в отличие от прошлых попыток, он еще и отправляет его в полет в одну из зеркальных стен — конечности туго стянуты, полностью неподвижны.

— О, — выдыхает Гарри, глупо моргая от контроля, который ощущает, удерживая проклятие на цели.

— Очень хорошо, Гарри, — говорит Волдеморт и отпускает его, отступая на шаг.

Гарри отпускает руку с палочкой и проклятие. Когда Волдеморт направляется к манекену, Гарри чувствует его восторг.

— Теперь, давай посмотрим, сможешь ли ты повторить без моей помощи…

Слова Волдеморта резко обрываются, когда Гарри шипит слова проклятия ему в спину. Тот спотыкается и с глухим стуком падает на землю. Когда он оборачивается, его глаза красные, и Гарри чувствует всплеск ярости в шраме.

— Упс, — говорит Гарри. — Ты что-то говорил?

Волдеморт с шипением снимает проклятие. Гарри прикусывает губу, чтобы сдержать улыбку, когда Волдеморт поднимается на ноги, отряхивая свои абсурдно великолепные одежды.

— Ты ведь в курсе, Гарри? Что бросать заклинание в спину это верх грубости? — спрашивает Волдеморт, глаза по-прежнему красные, но в упреке нет яда.

— Ты говоришь так, будто никогда не бросал заклинания кому-то в спину, — говорит Гарри сухо и с сомнением в голосе. — Или не использовал других сомнительных тактик в бою.

Волдеморт долго смотрит на него.

— Я всегда честен на дуэли, Гарри.

Гарри усмехается.

Лицо Волдеморта морщится, на нем явно читается раздражение.

— Ты думаешь о нашей дуэли на кладбище.

Гарри даже и не собирается отвечать.

— У тебя была палочка, я позаботился об этом, — говорит Волдеморт, протягивая руки, будто физически предлагая объяснение. — Ты мог защищаться. Нет чести в дуэли с кем-то беззащитным. Мы поклонились…

— Ты заставил меня поклониться, — обрывает его Гарри, судорожно сжимая волшебную палочку, готовый бросить в него еще одно заклинание. — Ты окружил меня своими последователями. Ты заставил раненого, напуганного подростка поклониться тебе и сражаться на дуэли. И это только в ту ночь на кладбище. И ты еще смеешь говорить что-то о чести?

Волдеморт пожимает губы. Сжимает челюсть.

— Ты прав. Не могу, — говорит Волдеморт, и Гарри недоуменно моргает. — Хочешь, чтобы я извинился?

Гарри снова моргает.

— Что?

Волдеморт фыркает.

— Я умею извиняться, Гарри.

— Искренне?

Это заставляет Волдеморт задуматься. Затем он кивает.

— За это, да, — говорит Волдеморт. — Я крайне серьезно отношусь к дуэльным правилам.

Конечно, так и есть, думает Гарри. Конечно, из всех вещей Волдеморт извинился бы за то, что заставил Гарри участвовать в дуэли — основываясь на дурацких понятиях о чести — но никогда за множество других ошибок, совершенных за эти годы.

Гарри скрещивает руки на груди.

— Хорошо. Я слушаю.

Волдеморт не сводит с него глаз, сокращая расстояние между ними широкими уверенными шагами, вынимает палочку левой рукой. Брови Гарри поднимаются все выше и выше, пока Волдеморт не оказывается прямо перед ним, протягивая руку без палочки с ожиданием на лице.

Когда Гарри не двигается с места, Волдеморт откашливается.

— Могу я? — спрашивает он.

Между бровями образуется морщинка, когда Гарри смотрит на мужчину перед ним.

— Я не знаю, о чем ты просишь.

— Твоя рука, дорогой, — отвечает Волдеморт с насмешкой, кривая улыбка дразнит его губы. — Чтобы я смог извиниться.

— И тебе нужна моя рука для этого?

— Для официальных извинений? Да.

– Хорошо,— медленно говорит Гарри, убирая палочку в кобуру и протягивая правую руку.

Волдеморт берет его за руку. Прикосновения такие же осторожные, как и тогда, когда он поправлял хватку Гарри на палочке; длинные пальцы обхватывают руку, костяшки впиваются в ладонь.

— Я, лорд Волдеморт, официально приношу извинения лорду Гарри Джеймсу Поттеру, — говорит Волдеморт ровным низким тоном, затем прижимает руку с палочкой к груди и склоняет голову перед Гарри, упираясь лбом в костяшки его пальцев; у Гарри перехватывает дыхание. — Я приношу извинения за любое проявленное неуважение во время нашей официальной дуэли в ночь моего воскрешения. Это отражает недостаток предусмотрительности и мудрости у меня и тех, кого я бы мог назвать своими последователями. Надеюсь, что в будущем, я смогу заслужить твое прощение… и расположение.

Пальцы Гарри дергаются в чужой хватке. Все еще стоя, склонившись перед ним, Волдеморт издает тихий звук и крепче сжимает его руку.

— Э, — Гарри облизывает губы, лицо кажется странно теплым. — Я должен что-то сделать?

Смех срывается с губ Волдеморта, когда он выпрямляется. Он все еще держит Гарри за руку, глаза красные и святятся весельем, рот кривится в усмешке, которая выглядит совершенно по-домашнему на его лице.

Большой палец скользит по тыльной стороне пальцев Гарри, они снова дергаются.

— Обычно, ты должен либо принять, либо отклонить извинения. Если бы ты отказался, на этом бы все закончилось, — говорит Волдеморт, поднимая руку Гарри вверх, пока теплое дыхание не опаляет костяшки его пальцев. — Если бы ты принял их, я бы продемонстрировал еще больше искренности касательно моих извинений, поцеловав руку, которой ты держишь палочку. Согласно традиции.

Гарри отдергивает руку, лицо и уши потеплели и, несомненно, порозовели. Он отступает назад, и улыбка Волдеморта становится шире.

Гарри иногда забывает, что за этим очаровательным лицом скрывается хищник.

— Странная традиция, — бормочет Гарри.

— Такая же старая, как и сами дуэли, — говорит Волдеморт, снова убирая палочку. — Ты не сильно осведомлен о волшебных традициях, не так ли, Гарри?

— Ведь у меня было так много времени изучить их за годы, проведенных в бегах, — отвечает Гарри, закатывая глаза, и насмешливо кланяется. – Приношу извинения за то, что я такой болван во всем, что касается древностей.

— Это должно было входить в курс Истории Магии, — говорит Волдеморт, когда Гарри выпрямляется, глаза все еще красные и так же полны веселья.

— Попросить Биннса воспевать что-то, кроме Восстаний гоблинов? Даже не надейся.

Его остроумие вызывает у Волдеморта еще один смешок. Гарри кажется, что земля в любой момент может провалиться под ногами.

— Это помогло? — спрашивает Волдеморт спустя мгновение, скрестив руки на широкой груди и каким-то образом все еще вызывая ощущение превосходства и могущества, несмотря на небрежно расстегнутый ворот рубашки и обнаженные предплечья. — Извинения? Тебе стало лучше?

Гарри не упускает намек на насмешку. Глумливый тон.

— Немного, — сухо отвечает Гарри. — Хотя я все еще предпочел бы запустить проклятием тебе в лицо.

Волдеморт хмыкает.

— Заманчивое предложение, но боюсь, я должен отказаться. Наши палочки кажутся довольно… темпераментными по отношению друг к другу.

Гарри видит его насквозь. Видит намек в его словах.

— Ты пытаешься подловить меня, — говорит он. — Хочешь узнать, спроси. Я все равно должен тебе три секрета.

Глаза Волдеморта сужаются.

— Да. Да, так и есть.

***

Волдеморт вздыхает.

— Может, присядешь? — спрашивает он, пока Гарри расхаживает по дуэльному залу в неудачной попытке скрыть беспокойство. — Или так и будешь вытаптывать узоры на мраморных полах?

Гарри бросает на него мрачный взгляд через плечо. Недовольный. Раздраженный.

Лишь бы не показывать, насколько он нервничает.

Если быть честным, Волдеморт совсем не ожидал такой реакции. Учитывая, сколько раз Гарри смотрел Волдеморту в лицо, бросал ему вызов, он никогда не думал, что небольшой разговор вызовет столько беспокойства у молодого человека.

И все же.

Указывая на стол, накрытый для чаепития домашним эльфом, Волдеморт откидывается на спинку кресла и наблюдает, как Гарри кругами ходит по комнате.

— Хотя бы выпей чаю. Пока он не остыл.

— Мы волшебники, — отмахивается Гарри, снова поворачиваясь к нему спиной, мышцы напрягаются под изношенным хлопком. — Не остынет.

Какая досада, не в первый раз думает Волдеморт, что Гарри отказывается одеваться соответствующе своему положению.

Хотя, он должен признать, что наблюдая за движениями Гарри во время дуэли, критикуя его стиль ведения боя, когда учил его новому проклятию, прижимаясь к нему, когда поправлял хватку на палочке, он не обращал на одежду никакого внимания. Не тогда, когда он видел силу и решимость в линии его плеч; чувствовал тепло его тела, твердого и неподатливого. Не тогда, когда видел легко струящуюся мощь в его заклинаниях; умение овладевать ими при помощи простейших инструкций.

Не тогда, когда ему удалось вызвать румянец на его лице. В те моменты Волдеморта совершенно не заботила его потрепанная одежда.

Он был поглощен восторгом. На мгновение задумавшись, какие еще мелочи могут вызвать подобную реакцию: забавную и, что уж скрывать, очаровательную.

Гарри Поттер — могущественный, хитрый и безрассудно храбрый волшебник, переполошился из-за поцелуя в руку. Одного упоминания о нем. Что за нелепая, диковинная ситуация — невзирая на смущение Гарри.

— Ты собираешься задавать свои вопросы, или мы будем сидеть здесь до конца дня? — наконец сдается Гарри и поворачивается лицом к Волдеморту, скрестив руки на груди и ссутулив плечи. — У меня вообще-то есть и другие дела.

— И какие же? — спрашивает Волдеморт просто для того, чтобы возразить… и посмотреть, как Гарри выпрямляется и напрягается, будто готовый выполнить свою недавнюю угрозу и бросить проклятие ему в лицо.

— Спрашивай, или я ухожу.

— Хорошо, — говорит Волдеморт, берет чашку и делает медленный глоток, наблюдая за лицом Гарри из-за фарфорового края, и решает проявить доброту.— Та мантия, что была на тебе, когда я поймал тебя в своем поместье… Откуда она у тебя?

Гарри выдыхает, опуская плечи, будто напряженное ожидание, заставляющее его наматывать круги по комнате, разом покидает его. Он стоит на другой стороне зала напротив Волдеморта, руки все еще скрещены на груди.

— Дамблдор дал мне ее, — говорит он.

Волдеморт ждет продолжения, и когда молчание затягивается, поднимается на ноги. Поставив чашку на стол, он подходит к Гарри, зная, что эти пронзительные зеленые глаза выискивают в нем угрозу. Зная, что Гарри видит предупреждение в его движениях.

— Ты пытаешься провести меня, Гарри?

Губы Гарри дергаются, будто в попытке сдержать усмешку, и тот же самый горячечный восторг, который Гарри почувствовал, ударив Волдеморта в спину связующим проклятием, лучом света звенит по их связи.

— Понятия не имею, о чем ты, — говорит Гарри. — Я ведь ответил на твой вопрос? Ты спросил, откуда у меня эта мантия… Я ответил, что мне ее дал Дамблдор. Это правда.

— Не вся правда, — усмехается Волдеморт.

Гарри пожимает плечами.

— Тогда, возможно, тебе следует лучше формулировать вопросы.

– Ладно, — фыркает Волдеморт, медленно кружа вокруг Гарри и наблюдая за языком его тела в поисках любого намека на обман. — Что ты знаешь о наших палочках и о том, почему они ведут себя так, когда сталкиваются друг с другом?

— Из чего сделана твоя палочка, Том? — спрашивает он.

Волдеморт моргает.

— Тис. Сердцевина из пера феникса.

— Верно, — кивает Гарри, и Волдеморт понимает, что Гарри, должно быть, уже знал об этом. – Моя из остролиста. С сердцевиной из пера феникса.

— На что ты намекаешь? — хмурится Волдеморт.

— Когда я впервые пришел к Олливандеру, я перепробовал… дюжину разных палочек. Ни одна из них не отреагировала. Ни одна из них… Ни одна из них не хотела меня, — говорит Гарри, нервно потирая руки и переминаясь с ноги на ногу. — Палочка выбирает волшебника, верно? И ни одна из них не хотела выбрать меня, на мгновение я поверил, что все это ошибка… что я не тот, кем Хагрид считает меня, или что-то пошло не так, или… что ж. Это не так уж важно.

Волдеморт позволил бы себе не согласиться. Похоже, это чрезвычайно важно.

Похоже на собственный опыт Волдеморта в магазине волшебных палочек, когда он пробовал палочку за палочкой, не находя заветного отклика. Чувствуя, будто все это какая-то ужасная шутка.

— Через некоторое время Олливандер посмотрел на меня так, как он… как он иногда смотрит на людей. Как будто он на самом деле смотрит не на, а сквозь них… — Гарри вздыхает, проводя рукой по растрепанным волосам, и слегка качает головой. — В общем. Он смотрит на меня и затем говорит: «Интересно». Уходит вглубь магазина, скрывается за бесчисленной кучей коробок с волшебными палочками, и я думаю: ну вот и все, да? Никакой палочки для меня. Пока он не возвращается.

Снова поворачиваясь к нему лицом, Волдеморт видит, как Гарри поджимает губы. Видит его взгляд, устремленный в пол, остекленевший, затерянный в воспоминаниях.

— И с чем он вернулся, Гарри?

Гарри снова поднимает глаза, встречаясь взглядом с Волдемортом. Коротко вздыхает.

Он осторожно вынимает палочку из кобуры.

— С палочкой. С моей палочкой, — говорит Гарри, темный остролист лежит на его ладони, как нечто бесценное; Волдеморт знает, что для многих магглорожденных или воспитанных магглами детей, палочка — это нечто бесценное.

Во всяком случае, для него это всегда было так.

— Я… Я не могу сказать, что знаю многое о создании волшебных палочек, или об их истории, или преданиях, или еще что, — говорит Гарри, не сводя глаз с палочки. — Но, когда она выбрала меня, когда я взял ее в руки и почувствовал, будто вернулся домой, Олливандер сказал мне нечто… странное. «Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов, очень гибкая, прекрасная палочка» — сказал он. А потом… потом он сказал мне, что феникс, который отдал перо для сердцевины моей палочки, дал не одно, а два пера.

Он снова поднимает глаза, чтобы встретиться с испытующим взглядом Волдеморта. Протягивает палочку, будто это может что-то доказать.

Волдеморт с нехарактерной для него нерешительностью берет ее.

Когда его пальцы касаются дерева, она оживает. Выплевывает искры точно так же, как его собственная палочка, когда он впервые коснулся ее много лет назад, освещая пространство между ними.

Он слышит, как у Гарри перехватывает дыхание. Видит, как расширяются его глаза. Чувствует, как его собственное замешательство отзывается в Гарри ошеломленным благоговением.

— У наших палочек одна сердцевина, — говорит Гарри, когда свет наконец гаснет, пристально следя за тем, как Волдеморт проводит пальцами по темному дереву его палочки. — Они в некотором роде сестры. Феникс, который дал перо для моей палочки, за всю жизнь дал только два пера — и второе в твоей.

Долгое мгновение Волдеморт пристально смотрит на Гарри. На этого юного волшебника, на мальчика из пророчества, которого кто-то когда-то нарек причиной падения Волдеморта. На маленького лорда. Маленькую занозу. На равного Волдеморту.

Слышать это, знать, что даже их магия похожа — настолько похожа — что у их палочек одна и та же сердцевина от одного и того же феникса… что же. Это лишь подтверждает многие истины, которые Волдеморт итак уже осознал:

Что у Гарри Поттера есть потенциал стать чем-то впечатляющим.

— Вот почему, когда мы сражаемся, они… так реагируют, — добавляет Гарри, когда Волдеморт возвращает ему палочку. — Думаю, это…. своего рода выражение протеста. Они не хотят, чтобы их направляли друг против друга, потому что они… ну, они одинаковые.

Они одинаковые.

Эта мысль дико, безудержно проносится в голове Волдеморта. Одинаковые сердцевины палочек. Одинаковые проблемы с поиском палочки у Олливандера. Одинаковый темперамент — скорый до гнева, запальчивый — и одинаковые вспышки силы в детстве, если верить словам Гарри и отчетам. Одинаковая — или, по крайней мере, схожая — магическая сила.

Если бы Волдеморт был на десятилетия моложе, Гарри Поттер мог бы даже превзойти его.

Одинаковые. Они одинаковые; не только их палочки. Могущественные полукровки, упрямые и хитрые, с толпой людей, готовых следовать за ними по одному только слову… по праву заслуженное Волдемортом завоеванием, господством и махинациями; заслуженное Гарри остроумием, храбростью и дважды проклятой добротой.

Волдеморт не в первый раз задается вопросом, насколько же они похожи на самом деле.

— Ты все еще должен мне третий секрет, маленькая заноза, — говорит Волдеморт приглушенным голосом.

Почти мягко. Уговаривающе, понимает он.

— Спроси меня, — отвечает Гарри.

— Назови мне причину — настоящую причину — почему ты добавил ту поправку в оригинальный текст законопроекта, — говорит Волдеморт. — Расскажи мне о своем детстве, о том, как ты жил до Хогвартса, Гарри.

И Гарри… Гарри отшатывается.

***

Гарри знал. Он знал, когда согласился — знал, когда Волдеморт посмотрел на него в том кабинете и сказал, что ничего не знает о Гарри, выглядя так, будто очень хотел узнать, — что Волдеморт спросит его об этом. Он знал, что избегал, уклонялся, прятался от этого так долго, что Волдеморт выбрал эту тему, единственную тему, о которой Гарри не знает и не хочет знать, как говорить.

И даже если бы знал, он все равно не готов говорить об этом.

Он отшатывается от вопроса, от Волдеморта, делая несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше… от человека, или монстра, или самого вопроса, Гарри не знает. Как и в первый раз, когда Волдеморт загнал его в угол этим вопросом, Гарри чувствует зуд, вибрацию под кожей. Будто ему нужно убраться подальше, хотя он не до конца понимает, где или что такое это подальше.

Он замирает, когда Волдеморт делает шаг к нему; Гарри — пугливый олененок, готовый бежать в любой момент. Волдеморт больше не двигается.

Медленно, будто боясь напугать его еще больше, Волдеморт убирает руки за спину.

Наклонив голову, Волдеморт пристально смотрит на него. Красные глаза, что в прошлом преследовали его в ночных кошмарах, видят его насквозь.

— Ты действительно не хочешь говорить об этом, — бормочет Волдеморт, почти задумчиво, будто не может понять, почему Гарри не хочет говорить о своем детстве. — Ты правда боишься. Не могу поверить, что я уже какое-то время чувствую твой настоящий страх, Гарри.

Холодный пот, выступивший на коже, внезапно становится заметным. Бешеный стук сердца. Сжатые кулаки.

Волдеморт прав. Он боится.

А затем, совершенно внезапно, он злится.

— Они держали меня в чулане, — выплевывает он.

Глаза Волдеморта расширяются.

И Гарри злится, больше чем злится, он в ярости.

— Ты убил моих родителей. Ты пытался убить меня. Ты сделал меня сиротой, — говорит Гарри, чувствуя, как магия начинает гореть и клокотать внутри; как нечто дикое, опасное, полное зубов. — И когда ты сделал меня сиротой, меня отправили к единственным доступным родственникам… и они держали меня в чулане одиннадцать лет.

Смех — горький и короткий — вырывается изо рта. Конечности, скованные ужасом, туго натянуты. Болят от напряжения. Пружина, готовая прийти в движение. Как в тот момент, прямо перед падением в финт на метле.

Как в тот момент на краю обрыва.

— Хочешь узнать о моем детстве, Волдеморт? — спрашивает Гарри, насмешливо, резко и зло, и получает удовлетворение, когда Волдеморт делает крохотный шаг назад. — О детстве, которое у меня было, потому что ты убил моих родителей? Первые пять лет жизни у меня не было имени.

Волдеморт протягивает руки, как будто хочет успокоить его.

— Гарри…

— Нет, я не был Гарри. Я был мальчишкой. Я был уродцем, — усмехается Гарри, поглощая все свободное пространство, которое Волдеморт оставляет между ними, осторожно отступая назад, и какая-то его часть знает, что Волдеморт больше не единственный хищник в этой комнате. — Ты помнишь, каково это, Том, быть уродцем? Но у тебя хотя бы было имя… даже если ты его возненавидел.

Лицо Волдеморта напрягается. Он сжимает челюсти, хмурит брови, поджимает губы.

Это несправедливо, думает Гарри. Несправедливо, что человек, отнявший у него всё — или возможность всего — стоит здесь и требует большего.

Гарри хочет ненавидеть его за это. Ненавидеть за все. И не может.

Он сам согласился на это. Сам встал на этот путь. Гарри сделал выбор. Он не может винить во всем Волдеморта.

Но он, черт возьми, может заставить его пожалеть о своем вопросе.

— Хочешь знать, почему я добавил ту поправку, дорогой? — с издевкой спрашивает Гарри, подходя ближе, пока не упирается взглядом прямо в потрясенное, испуганное, очарованное лицо Волдеморта. — Потому что, когда ты отнял, когда ты украл, когда ты убил моих родителей, меня отдали той маленькой семье, которая у меня осталась. Они не били меня, нет, не совсем… но они морили меня голодом, они высмеивали меня, они использовали меня, они запирали меня в чулане под лестницей, как будто это могло заставить меня исчезнуть.

Гарри плачет, понимает он в одно мгновение. Слезы, горячие, злые и уязвленные, текут по его лицу.

У него сдавливает горло.

— Я написал ту поправку, потому что знаю, каково это быть ненавидимым за то, кто ты есть, — говорит Гарри, дрожа всем телом, голос срывается. — За то, кто мы есть. И я не хочу, чтобы какой-либо ребенок снова прошел через это.

На мгновение все, что он слышит, — это стук крови в ушах. Все, что он ощущает, — это привкус безграничного разрушения на языке.

Затем Волдеморт тянется к нему. Затем Волдеморт обнимает челюсть Гарри ладонями, игнорируя рефлекторную дрожь, и большим пальцем осторожно вытирает слезы с его щеки.

— Мне жаль, — говорит он тихим голосом, и Гарри не чувствует лжи. — Мне очень жаль, Гарри. Что тебе пришлось пройти через это.

Лицо Гарри кривится.

— Твои слова ничего не значат. Твои извинения ничего не значат, — говорит он.

Это ничего не изменит, думает Гарри.

Волдеморт вздыхает, будто слышит его мысли.

— Я знаю, — говорит он. — Но я все равно сожалею.

И Гарри… Гарри плачет.

Chapter Text

XVI.

В кабинете тихо, если не считать потрескивания огня в камине. Волдеморт сидит в тусклом свете, слепо глядя на языки пламени на обожженной каменной кладке. Он не видит их, не по-настоящему, его разум где-то в другом месте… где-то далеко, в вихрящихся песках Египта, в комнате из мрамора и стекла, с дикой магией в воздухе, с молодым человеком, стоящим перед ним в слезах.

Волдеморт был не из тех, кого трогают чужие слезы. Даже когда он был Томом Риддлом – ни в приюте, ни в Хогвартсе. Гарри и раньше называл его социопатом – эгоцентричным к тому же – но он никогда не рассматривал отсутствие заботы о других недостатком характера. Он просто думал, что все остальные были… меньше. Ниже его. Просто его ум был острее, чем у сверстников и взрослых, и он видел дальше этих мягких, мимолетных эмоций, которыми так дорожат люди. Любая забота и сострадание виделись лишь оправданием слабости.

И все же.

И все же, когда Гарри Поттер стоял перед ним и плевался обвинениями – не беспочвенными, не ложными, – когда Гарри Поттер наконец сломался и рассказал о своем детстве – ужасном и столь похожем на детство Волдеморта, – когда Гарри Поттер плакал перед ним…

Он никогда не думал, что его тронут чужие слезы, но почему-то вид Гарри Поттера, горящего гневом, печалью и болью, заставил его шагнуть вперед. Заставил протянуть руку. Заставил вытереть слезы с лица Гарри – и Мерлин, он еще никогда не видел, чтобы его глаза так сияли, даже на кладбище, или бальном зале, или библиотеке – и выдохнуть извинения.

Как будто ему было не все равно. Как будто он испытывал сострадание. Как будто он хотел забрать всю эту боль и все исправить.

Неприятное откровение, которое пришло не сразу. Нечто, что он не смог бы по-настоящему заметить, когда Гарри стоял прямо перед ним. Не с той болью, исходящей от Гарри, открытой и ноющей, как свежая рана, затапливающей их связь. Не тогда, когда Волдеморт был слишком занят борьбой между жаждой сделать, сказать что-нибудь, чтобы все исправить, и подлой, но такой знакомой жаждой чужой боли.

Возможно, думает он, того самого человека, что осмелился запереть Гарри Поттера в чулане под лестницей.

Чувство вины – не то, к чему Волдеморт привык. И это не совсем вина, не сейчас, не когда Гарри наконец отстранился от него, чтобы вытереть глаза изгибом запястья, но что-то очень похожее.

Жгучая, кипящая потребность сделать что-нибудь. Исправить ошибку, которую не следовало совершать.

– Как их зовут? – спросил он.

Гарри посмотрел на него – зеленые глаза полны влаги, ресницы слиплись – и издал смешок, такой отрывистый и резкий, что можно резать стекло. Его улыбка была горькой, печальной и измученной, и Волдеморт решил, что обязательно найдет способ загладить свою вину.

Например, повесив магглов на улице.

Но Гарри покачал головой, прищелкнул языком и сказал:

– Полагаю, на сегодня я выполнил свою норму по секретам, Том. Спроси меня снова завтра.

Сидя в кабинете, пока завтрашний день грозит затопить светом горизонт, Волдеморт знает, что обязательно спросит снова. Однако его сдерживает ощущение, что, возможно, ему не следует этого делать.

В первый раз – в самый первый раз в его жизни – Волдеморт задается вопросом, должен ли он делать что-то, основываясь на желаниях и потребностях другого человека. Основываясь на желаниях и потребностях Гарри Поттера.

Какое же безумие.

– Хозяин, – шипит Нагини, взбираясь на кресло и заставляя его впервые за вечер оторвать взгляд от огня к ее зеленой чешуе. – Ты снова пахнешь тем мальчиком.

–Неужели?– спрашивает он, проводя бледной рукой по ее голове. – Как прошла охота, моя дорогая?

– Плодотворно,– говорит Нагини, свободно обвиваясь вокруг его руки. – Кролики плодятся.

Волдеморт фыркает.

– Тебе очень нравится, когда они быстрые.

Нагини шипит, долго и бессловесно, звук удовольствия, хорошо знакомый Волдеморту.

– Чем сложнее вызов, тем больше удовольствия, хозяин.

Хмыкнув, Волдеморт кивает.

– Да, моя дорогая, полагаю, так и есть.

Волдеморт гладит мягкое место у нее за головой, и Нагини затихает, лениво водя языком. Ощупывая воздух, впитывая его эмоции. Волдеморт позволяет ей.

– Ты сегодня снова увидишься с мальчиком, хозяин?– в конце концов спрашивает она.

Волдеморт делает медленный вдох.

– Да.

– Ты должен когда-нибудь познакомить меня с ним,– требует она, просто и бесцеремонно, как и все рептилии; без всякого представления о возможных последствиях.

Он задумывается, что сделал бы Гарри, встретившись с его последним крестражем. Попытался ли бы забрать и беречь ее?

Позволил ли бы Волдеморт ему?

– Да, моя дорогая, возможно, я так и сделаю, – говорит он.

Он сидит еще некоторое время, пока солнце наконец не восходит над горизонтом, затем аккуратно снимает Нагини с руки. Она недовольно шипит, но быстро скользит прочь, чтобы погреться в луже солнечного света.

Подойдя к столу, он берет цепочку с камнем, определяя местоположение Гарри. Волшебная палочка падает в руку, и он уже собирается облачиться в свежий комплект одежды и наложить чары на лицо… но как только она оказывается у него в руке, Волдеморт замирает.

Вчера он держал в руке палочку Гарри Поттера, и она была неотличима от его собственной. Они сошлись в дуэли, отличной дуэли, пока их палочки не встретились в золотистом потоке света.

Они никогда не смогут сразиться должным образом, по крайней мере, не всерьез. Не до смерти.

При мысли о Гарри Поттере, мертвом у его ног, по спине Волдеморта пробегает неприятный озноб.

Сжав зубы, он призывает одежду, приглаживает лацканы мантии и затем накладывает чары на лицо. Они привычно зудят на коже, когда Волдеморт поворачивается на каблуках и аппарирует.

Ранним утром улицы магического района Каира практически пусты. Лишь несколько ведьм, спешащих на работу; солнце здесь немного выше, чем в Литтл-Хэнглтоне. Магазины готовятся к открытию: волшебники вешают вывески на окна, выкатывают тележки с безделушками и всякой утварью, в надежде привлечь проходящих мимо покупателей. Так похоже на Косой переулок.

Волдеморт не задерживается надолго.

Он направляется от точки аппарации туда, где, согласно камню, находится Гарри – в кафе неподалеку от квартиры, в которой тот остановился. Довольно самобытное заведение – разномастные стулья и столы, подержанные фарфоровые чашки на потрескавшихся блюдцах, и когда официантка выходит из двери и оставляет тарелку на столе, за которым сидит Гарри, изнутри доносятся тихие звуки, напоминающие гитару.

Гарри сидит за столиком, освещенный восходящим солнцем, и натянуто улыбается официантке, которая тут же уходит, оставляя его наедине с завтраком. Он пьет чай маленькими глотками, волосы растрепаны, глаза усталые. Примостившись на спинке стула, сидит полярная сова и покусывает спутанные пряди у его уха. Гарри тихо смеется и ставит чашку на стол, прежде чем предложить ей кусочек бекона с тарелки. В другой руке зажато письмо, его глаза не отрываются от него ни на секунду, даже когда он тянется, чтобы погладить сову по голове.

Он выглядит довольным. Возможно, немного рассеянным. Будто, как и Волдеморт, плохо спал прошлой ночью – хотя Волдеморт не слишком нуждается во сне, в то время как Гарри выглядит так, будто ему это необходимо. Волдеморт замечает, что на нем те же штаны, что и вчера, но футболка нежно-голубая. Красная шла ему больше.

На его шее висит медальон Слизерина. На безымянном пальце правой руки кольцо Гонтов. На бедре мешочек из ишачьей кожи.

На мгновение Волдеморту не хочется вмешиваться. Ему любопытно, от чего может отвлекаться Гарри, если то, в чем он признался много ночей назад, было правдой, и крестражи Волдеморта действительно помогают ему держать свой разум подальше от… разных вещей.

Сова Гарри замечает его прежде, чем он успевает развить мысль. Она клекочет и распушает перья, и Гарри отрывает взгляд от письма, зеленые глаза находят Волдеморта, как ключ находит замок, – споро, легко, уверенно. Когда Волдеморт делает шаг вперед, Гарри откладывает письмо в сторону и садится прямее, хотя и не перестает поглаживать сову по голове.

– Доброе утро, Том, – говорит Гарри. – Чаю?

Опустившись на стул напротив него, Волдеморт понимает, что, вопреки желанию, рад предложению.

– Я предпочел бы кофе.

– Серьезно? – Гарри слегка морщит нос. – Никогда бы не подумал, что тебе нравится кофе.

– Когда я занимался здесь исследованиями, я практически жил на нем, – говорит Волдеморт.

Гарри хмыкает, его взгляд скользит по плечам Волдеморта, а затем возвращается к его лицу.

– Да, пожалуй, могу себе это представить.

Когда Гарри с вежливой улыбкой подзывает другого официанта, Волдеморт не может не поддаться искушению задержаться взглядом на блеске кольца на руке Гарри.

Встрепенувшись, сова чуть расправляет крылья. Коротко ухнув, чтобы привлечь внимание Волдеморта, она пушит перья, опасно раздуваясь.

– Хедвиг, – упрекает Гарри, поглаживая пух у нее на груди. – Прекрати сейчас же. Он не причинит мне вреда.

Волдеморт откашливается, стараясь не слишком обижаться на то, что ему угрожает птица.

– Твой фамильяр? – спрашивает он.

– Да, – говорит Гарри, нежно улыбаясь, когда сова снова тянет его за волосы, и пожимает плечами на поднятую бровь Волдеморта. – Она убеждала меня постричься. Она весьма категорична в этом вопросе.

– Не у многих фамильяров развивается чувство индивидуальности, – говорит Волдеморт. – К тому же обычно они недостаточно тесно связаны с волшебником, чтобы суметь проявить его. Во всяком случае, в наши дни. Они, как правило, просто домашние животные.

– Только не Хедвиг, – Гарри качает головой, и она, кажется, слегка красуется, тыкаясь клювом в щеку Гарри и получая в ответ легкий смешок. – Думаю, она поняла, что я принадлежу ей, как только я увидел ее в Косом переулке.

– Интересная точка зрения: верить, что ты принадлежишь ей, а не она тебе.

– Она больше, чем просто почтовая сова, – отвечает Гарри, в тоне заметна некая непреклонность, но без резкости. – Она мой компаньон. Мой друг. Мой первый друг, если честно… хотя я никогда бы не признался Рону.

Он делает паузу, когда возвращается официантка, две дымящиеся металлические чашки плывут за ней следом. Волдеморт берет одну, позволяя себе на мгновение расслабиться, вдыхая старые, но такие знакомые ароматы кофе, мускатного ореха и гвоздики. Он видит, как Гарри делает то же самое, баюкая чашку в ладонях, будто желая согреться, несмотря на весеннее солнце, все еще висящее в небе.

Сделав большой глоток, Гарри хмыкает и ставит чашку на стол. Волдеморт откидывается на спинку, закинув ногу на ногу, странно довольный тем, что Гарри продолжает заполнять тишину.

– Может, Хагрид и купил ее мне, но у меня такое чувство, что мы все равно бы оказались вместе, – говорит Гарри.

Волдеморт наклоняет голову.

– Я думал, ты не веришь в судьбу.

Гарри сжимает губы в тонкую линию и смотрит на Волдеморта через стол, зеленые глаза непроницаемы – их связь приглушена, наконец понимает Волдеморт. Осознавать, что все это время Гарри был настороже, несколько беспокоит.

– Это не судьба, не совсем, – наконец говорит Гарри. – Скорее… чувство. Инстинктивная необходимость.

Звучит надуманно. Жалостная мечта о принадлежности и товариществе. Почти наивная.

Но Волдеморт еще раз бросает взгляд на сову, ее золотые глаза, не мигая, смотрят на него. В ней есть некая мудрость, смелость – черты, которые Волдеморт видел только в Гарри, и он может легко представить, как этот фамильяр, не жалея когтей и клюва, сражается за своего волшебника.

– У тебя уникальный взгляд на мир, Гарри, впрочем, как и всегда, – говорит Волдеморт, снова переводя взгляд на Гарри и делая глоток кофе. – Ты сказал, что она была твоим первым другом. Большинство волшебников не обзаводятся фамильяром, пока не получат палочку. В одиннадцать.

Гарри тяжело вздыхает и откидывается на спинку стула, устало потирая глаза под очками.

– Уже началось?

– Что?

– Игра в двадцать вопросов об ужасном детстве Гарри Поттера, пока ты наконец не будешь удовлетворен.

Волдеморт почти улыбается.

– Так вот, как мы это называем?

– Как я это называю, – бормочет Гарри и снова вздыхает. – Мне следует подготовиться к допросу?

На мгновение Волдеморт так и планирует. Выжать, надавить, раскрыть все его секреты.

Затем, когда Гарри отнимает руку от лица, еще раз поправив очки, когда Гарри смотрит на него усталыми зелеными глазами, когда Гарри ждет, готовится к тому, что считает неизбежным, Волдеморт решает проявить терпение.

– Глупости, – говорит он. – Я еще даже не научил тебя новому заклинанию. Доедай, и пойдем.

Гарри моргает.

Затем, с долей осторожности, он снова придвигается к столу. Берет вилку с ножом. Режет яичницу и мясо, улыбается про себя и ест.

Между ними оседает странное спокойствие. Голоса других посетителей, гомон уличных лавок, обрывки разговоров проносятся мимо них. Праздность; то, что Волдеморт всегда ненавидел. У него нет времени на праздность.

Но когда он сидит, потягивая кофе и наблюдая, как Гарри завтракает – постоянно прерываясь, чтобы скормить маленькие кусочки фамильяру, и с легкостью притворяясь, что Волдеморта здесь нет, когда читает письмо, зажатое в руке – он чувствует себя довольным.

Даже лучше – он чувствует, что Гарри доволен. Какую бы преграду тот ни воздвиг между собой, своими эмоциями и Волдемортом, она медленно рушится.

Волдеморт говорит себе, что это к лучшему, потому что так Гарри проще читать. Проще разобрать на части, когда придет время.

– Держи, – говорит Гарри, пододвигая свою чашку через стол, когда Волдеморт допивает свой кофе. – Слишком крепкий на мой вкус.

– Не любишь кофе, Гарри? – спрашивает Волдеморт, но тем не менее принимает чашку.

– Некоторые напитки и еда мне не по душе.

– Да? Отчего же?

Гарри с секунду смотрит на него, лениво вертя нож в руках, но больше не пытается отгородиться от него по связи.

– Помфри однажды сказала мне, что я недоедаю. Думаю, это от… непривычки к обильной, тяжелой пище.

Они морили его голодом, думает Волдеморт. Помнит, как он говорил об этом вчера.

– Но теперь к тебе, похоже, вернулся аппетит, – говорит Волдеморт, но рот, произносящий слова, кажется чужим.

– Я, э-э… на самом деле я не бываю голоден. Или… скорее, не осознаю этого, – признается Гарри, слова подобраны с осторожностью и неохотой, но это один из секретов, который Волдеморт уже наполовину знает; Гарри голодал в детстве, и его разум научился игнорировать муки голода, чтобы выжить. – Я просто знаю, что должен есть. А ты… ты вообще ешь?

– Иногда, – говорит Волдеморт. – Сейчас мне не нужно много.

– Ясно.

Гарри все еще смотрит на него, по-видимому, совсем позабыв о еде. Волдеморт едва не дергается под этим пристальными взглядом.

– Я тоже не был… привычен к обильной пище, – признается Волдеморт, не понимая, зачем рассказывает об этом Гарри Поттеру, но не в силах остановиться. – Мне часто бывало плохо после Приветственного пира, пока я не усвоил урок.

Рот Гарри кривится в подобие улыбки.

– Не устоял перед пирожками с говядиной и куриными ножками?

Волдеморт обдумывает. Хочет ответить и находит это желание любопытным.

– Перед сладостями, – наконец отвечает Волдеморт.

Брови Гарри взлетают вверх.

– Сладости? Серьезно?

Волдеморт не ощетинивается от подозрительного веселья в глазах Гарри и усмешки на его губах.

– Мне нравится сладкое.

Гарри заливается смехом. Что-то в груди Волдеморта трепещет при этом звуке.

– Я запомню это на случай, если мы снова будем обговаривать условия сделки. Темный Лорд любит сладкое, – говорит Гарри, улыбаясь и откусывая очередной кусочек яичницы, а затем указывает вилкой на Волдеморта. – Ты очень странный человек, Том Риддл.

Волдеморт даже глазом не моргнул, когда Гарри назвал его именем, данным при рождении. Это не задевает его так, как раньше.

– Я могу сказать то же самое о тебе, Гарри Поттер, – говорит он. – А теперь заканчивай. Нам пора в дуэльный зал.

***

У Гарри было весьма странное утро.

Он очнулся от беспокойного сна в квартире, наполненной шумом – Билл и Флер вернулись ночью из длительного путешествия в Англию и Францию. Флер, уже заметно беременная, но все еще такая же прекрасная, была из-за чего-то взвинчена, но Гарри предпочел не задерживаться и успел уловить только то, что одежда стала мала и лучше растить ребенка в доме на берегу моря.

Он быстро и беззастенчиво сбежал, пока Билл пытался сладить с гормонами своей жены и ее взрывным темпераментом вейлы, крикнув им «доброе утро», когда уже выходил за дверь. Флер сразу же улыбнулась и помахала ему на прощание, прежде чем снова наброситься на Билла, но Гарри был более чем счастлив оставить ссорящуюся пару наедине.

Он остановился в кафе в квартале от дома, заказал чай и скромный завтрак, и приятно удивился, когда Хедвиг спикировала к нему, чтобы составить компанию, к лапе было привязано письмо. Увидев, что оно от Гермионы, он быстро распечатал его и успел прочитать примерно половину ее длинной тирады о том, что Рон недостаточно серьезно относится к учебе, и как он болезненно побледнел и чуть не упал в обморок перед началом первого экзамена. Гарри был готов рассмеяться, веселье, окрашенное легкой завистью, когда Хедвиг предупредила его о Волдеморте.

Гарри ожидал, что тот присядет, возможно, будет вести светскую беседу, пока не сочтет, что проявил достаточно вежливости, или пока его терпение не иссякнет, а затем начнет допрашивать Гарри об именах его маггловских родственников и многом другом, до тех пор пока не удовлетворит свое любопытство. Но он не стал. Вместо этого Волдеморт просто сидел напротив, пил кофе и разговаривал с Гарри, пока тот заканчивал есть и читать письмо.

А потом почти признался в том, что он сладкоежка – что имело смысл, судя по изобилию специй, приторному вкусу их kahwa bl bharat и тому, как Волдеморт, казалось, смаковал его, прежде чем перейти к предложенной Гарри чашке – пока рассказывал, что имел схожие проблемы с едой в детстве. Вспоминая дневник Дамблдора, Гарри легко может сопоставить сиротский приют, нормирование, войну и голод.

Когда они входят в дуэльный зал, и Волдеморт сбрасывает мантию, закатывая рукава белоснежной рубашки, Гарри может представить это. Юный Том Риддл, восхищенный огромным количеством еды, лежащей перед ним, объедается до тошноты, боясь, что это был первый и последний раз.

В конце концов сам Гарри так и сделал.

Отослав Хедвиг немного передохнуть, Гарри не нужно делать ничего, кроме как достать палочку. Он стоит в центре зала, раскачиваясь на цыпочках. Ему не терпится, понимает он, сразиться на дуэли, узнать что-то новое. Заклинание, которого он раньше никогда не видел.

Не терпится учиться у Волдеморта. Сразиться с Волдемортом.

Странная мысль, особенно учитывая, что он провел большую часть ночи, страшась этой встречи.

– Можешь убрать палочку, – говорит Волдеморт, блестящие оксфорды стучат по мраморному полу, когда он пересекает зал.

Гарри хмурится.

– Мы не будем упражняться в дуэли сегодня?

– Не говори так разочарованно, дорогой, – упрекает Волдеморт, останавливаясь в дальнем конце зала у стойки с оружием, и оглядывается через плечо на Гарри. – Мы будем упражняться в дуэли. Просто не на палочках.

Не говоря больше ни слова, он берет две шпаги со стойки и поворачивается, протягивая одну Гарри. Тот моргает, приподнимая брови.

– Разве твой крестный не учил тебя обращаться со шпагой? – спрашивает Волдеморт, нечто похожее на самодовольство струится по их связи, отпечатывается на его лице.

– Он говорил, что это для напыщенных традиционалистских придурков, – говорит Гарри, разглядывая рукоять меча и осторожно придвигаясь ближе, чтобы взять его в руки. – Но он научил меня паре приемов.

Ухмылка Волдеморт слегка блекнет, и он вздыхает.

– Да, по сути, он не так уж и ошибается в том, что это дань традиции.

– Нет? Он ошибся, сказав, что это для напыщенных придурков? – напевает Гарри, ухмыляясь под хмурым взглядом Волдеморта, и отступает на шаг, чтобы взвесить клинок в руке.

– Волшебники времен Мерлина сражались бы со шпагой и палочкой в руках. Это умение такое же древнее, как и сама магия, – говорит Волдеморт, и Гарри чувствует слабое покалывание раздражения и досады по их связи. – Ты кланяешься, ты сражаешься до первой крови.

Гарри хмыкает и поднимает рапиру, касаясь кончиками пальцев лезвия.

– Она затуплена.

– Мы же не хотим, чтобы было слишком просто? – говорит Волдеморт, выставляя ногу вперед, одна рука за спиной, другая вытянута – острие клинка направлено точно в сердце Гарри. – Проверим, что ты умеешь?

Гарри колеблется. Глаза обводят фигуру Волдеморта, и все, что он видит – это Том Риддл. В отглаженных брюках, белой рубашке, блестящих туфлях. С темной прядью, падающей на лоб, с глазами восхитительно грифельно-серыми, с сильной челюстью и легкой усмешкой. Самодовольного, напыщенного и нетерпеливого. Внезапно он кажется молодым. Молодым, ярким и могущественным.

На мгновение Гарри понимает, как кто-то мог слепо следовать за ним.

– Нервничаешь, дорогой? – спрашивает Волдеморт, сверкая зубами, немного похожий на волка, готового проглотить Гарри без остатка.

Гарри заливается смехом, отступает на пару шагов и поднимает рапиру так же, как поднял бы палочку.

– Скажи, Том. Разве чувствуется, что я нервничаю?

Серые глаза впиваются в Гарри. Голова слегка наклоняется.

– Нет, – говорит Волдеморт, медленно и не сразу; затем: – Но твоя стойка отвратительна.

– Хочешь подправить мою стойку? Или хочешь начать дуэль, Том?

Вежливо опустив голову, Волдеморт кланяется.

– После вас, маленькая заноза.

Гарри возвращает жест, склонив голову. Затем, чуть сильнее согнув колени, делает выпад, их клинки целуются со звуком металла, ударяющегося о металл, когда Волдеморт парирует. Волдеморт тут же отвечает мягким ударом, который Гарри с легкостью блокирует.

Поначалу они лишь проверяют реакцию друг друга. Подталкивая другого к действию. Подначивая другого атаковать первым. Парируя пробные удары, они медленно приближаются к центру дуэльного зала. Глаза Гарри не отрываются от Волдеморта, глаза Волдеморта не отрываются от Гарри.

Ложный выпад наконец заставляет Гарри вложить больше силы в удар. Ложный выпад, в результате которого Волдеморт цепляет Гарри за плечо кончиком затупленного клинка. Ложный выпад, который приводит их в движение.

Гарри солгал бы, если бы сказал, что не чувствует себя далеко позади. Сириус, возможно, и научил его орудовать шпагой при необходимости, но это не было его любимым оружием. Сириус всегда предпочитал драться грязно – скорее, ударит исподтишка, чем будет исправно фехтовать.

И именно так он учил Гарри.

Так что, когда Волдеморт начинает сокращать разрыв, поглощая пространство между ними все более агрессивными выпадами, и Гарри остается только парировать, отвечать и отступать, ждать, когда тот откроется. Ждать, блокировать и снова ждать… пока Волдеморт не делает выпад и Гарри не удается увернуться, слепо и демонстративно взмахивая шпагой и посылая следом кулак левой руки; Волдеморт уклоняется от шпаги, но не видит удара.

Он соприкасается, твердый и жесткий, с челюстью Волдеморта. Заставляя его отшатнуться, рука обхватывает челюсть, глаза вспыхивают опасно красным.

Но Гарри не чувствует страха, хотя уверен, что должен. Вместо него, по спине пробегают мурашки. От того, как рот Волдеморта кривится в усмешке. От того, как он приближается к Гарри с невероятной скоростью, невероятной проворностью, пока Гарри не спотыкается, просто в попытке не отставать, в неудачной попытке…

И затем он уже на заднице, шпага катится по мраморному полу, клинок Волдеморта упирается под подбородок.

Он задыхается, понимает он. Пот блестит на коже, лицо горячее и красное, голова откинута назад, когда Волдеморт прижимает кончик рапиры к горлу. Приоткрыв губы, тяжело дыша, Гарри смотрит на Волдеморта, торжествующего.

– Ты небрежен, – говорит Волдеморт, прищелкнув языком, запрокидывая голову Гарри все выше, и тот сглатывает, когда лезвие клинка вонзается в кожу. – И ты сжульничал, маленькая заноза.

– Меня обучал Сириус Блэк, – отвечает Гарри, ухмылка расползается по губам, и Волдеморт сужает глаза. – Ты правда ожидал, что я буду драться честно?

– Нет, – говорит Волдеморт и наконец опускает клинок, протягивая Гарри руку. – Не ожидал.

Гарри принимает руку, не отрывая взгляда от красных глаз Волдеморта, даже когда снова стоит на ногах.

– Тогда откуда столько удивления? – спрашивает Гарри.

– Возможно, я был о тебе лучшего мнения.

Гарри закатывает глаза.

– Традиционное не всегда значит лучшее. Иногда лучше все изменить. Повеселиться. Такой подход помог мне выбраться из трудной ситуации или двух.

– Или пяти-шести, – добавляет Волдеморт, сжимая руку Гарри. – У тебя неуемная склонность попадать в неприятности.

Со смехом Гарри хочет отстраниться, отступив на шаг.

– Ты даже не представляешь, – говорит он.

Но хватка Волдеморта останавливает его. Он хмурится, наклоняя левую руку Гарри, пока не покажется тыльная сторона руки. Пока не сможет провести большим пальцем по очертаниям знакомых слов, написанных знакомым почерком. Его брови морщатся, и он подступается ближе, поглощая расстояние, которое Гарри оставил между ними.

Гарри знает, на что он смотрит. Знает, что говорят слова. Плечи поднимаются, а рука напрягается в настойчивой хватке Волдеморта.

– Что это? – спрашивает он.

Я не должен лгать.

– Неприятности, – отвечает Гарри, откашливаясь и дергая рукой.

Хватка Волдеморта сжимается сильнее.

– Это не ответ, – говорит Волдеморт, поджимая губы, глаза все такие же опасно красные. – Это твой почерк.

Гарри делает резкий вдох.

– Ты еще не научил меня новому заклинанию. Можешь спросить снова, когда выполнишь свою часть уговора.

Волдеморт моргает. Один раз, второй. Затем отпускает Гарри.

Отступив на несколько шагов, Гарри прикрывает шрамы на левой руке пальцами правой. Кожу покалывает, будто внезапно похолодало. Он скучает – так сильно, что сам себе удивляется – по зиме; когда он мог прикрыть отметины на руке рукавами свитера.

– Это то, чего ты хочешь, Гарри? – наконец спрашивает Волдеморт, в его голосе есть нечто мягкое; нечто, что он слышал только однажды, вчера, когда Волдеморт извинялся за то, что Гарри пришлось пережить; нечто, что заставляет Гарри ощетиниться. – Мы с тобой, раз за разом обмениваемся секретами, пока их не останется?

– Я хочу, чтобы ты прекратил спрашивать о вещах, которые не имеешь права знать, – огрызается Гарри.

Глаза Волдеморта снова сужаются.

– Кто-то сделал это с тобой, я прав, Гарри? Кто это был?

Гарри хочется оскалить зубы. Хочется выпустить то, что в нем проснулось, всколыхнулось и почти пенится у рта жаждой вырваться на свободу.

– Мерлин, ты как собака с окровавленной костью, – выплевывает Гарри, скрестив руки на груди, пятясь назад. – Ты никогда не задумывался, что, возможно, я просто не хочу играть в «покажи и расскажи» с мегаломаньяком?

Волдеморт отбрасывает свой клинок. Тот приземляется с резким лязгом металла о камень. Он делает шаг вперед, прищелкивая языком, и Гарри жалеет, что не ударил его сильнее.

– Теперь ты просто пытаешься разозлить меня, – говорит Волдеморт, следуя за Гарри по пятам. – Я уже понял, что ты отнюдь не против делиться со мной информацией о себе… пока речь не идет о людях, причинивших тебе боль.

Гарри сжимает челюсть. В висках глухо пульсирует.

– Так что я спрошу еще раз: кто сделал это с тобой?

Гарри знает – он знает – что рассказать Волдеморту то, чего он хочет узнать, – единственный выход прекратить этот разговор. Единственный способ закончить его.

И все же слова застревает на губах. На кончике языка. В горле. Грозят задушить. Утопить его.

Хуже всего, что Волдеморт прав. Что именно об этих секретах, о тех, которые Гарри держит близко к груди, закаленных и запятнанных в остром стыде, Гарри не хочет говорить. От которых он бы сбежал навсегда, если бы был выбор.

– Я сам, – наконец говорит Гарри, слова колючие и острые.

Волдеморт качает головой.

– Ты не можешь лгать мне, Гарри.

– Я не лгу…

– Хочешь сказать, что ты это сделал? Ты вырезал эти слова на своей руке? По собственной воле? – Волдеморт фыркает – улыбка словно стекло – и подходит все ближе. – Попробуй еще, дорогой.

– Какая разница?– Гарри спрашивает, требует; нечто, похожее на панику поднимается в груди, привкус магии на языке, искры на кончиках пальцев. – Какая, черт возьми, разница? Особенно тебе?

Что-то встает на место на лице Волдеморта. Что-то твердое. Что-то тихое. Что-то похожее на гнев.

Гарри помнит, что уже видел его таким в лесу. Окруженного оборотнями. В окружении Пожирателей Смерти.

Он помнит, как спас Волдеморту жизнь. Помнит, как Волдеморт спас его первым.

– Потому что ты мой, Гарри Поттер, – говорит Волдеморт, и Гарри помнит и это тоже, помнит яростное безумие, с которым Волдеморт взглянул на Грейбека и заявил, что он выше всех остальных. – Ты был моим, с тех пор как я оставил этот шрам на твоей голове. Ты мой, и нет никого, ни в этом мире, ни в следующем, кому позволено…

– Что? – спрашивает Гарри, больше не двигаясь с места, потрясение от вопиющего заявления Волдеморта дает дорогу собственному гневу Гарри. – Ранить меня? Убить? Никому, кроме кого? Тебя?

Внезапно Гарри чувствует дерево палочки в ладони. Чувствует магию, жужжащую на кончиках пальцев, умоляющую о свободе.

Волдеморт останавливается, поднимает руку.

– Гарри. Не надо.

Гарри не обращает внимания.

– Потому что моя смерть принадлежит тебе? Ты сам это сказал на кладбище много лет назад, когда отгонял своих последователей. Что я твой, и моя смерть тоже твоя. Что ты хочешь увидеть, как свет покинет мои глаза, помнишь?

Гарри направляет палочку в грудь Волдеморта. На кончике языка вертится заклинание, горящее в глубине его сознания и, без сомнения, в его глазах.

Он не произнесет его. Никогда не произнесет. Но сейчас, он хочет.

Он никогда раньше не хотел.

Гарри открывает рот, чтобы сказать Волдеморту, куда именно он может засунуть свои…

Но Волдеморт обнажает палочку. Но Волдеморт разоружает его. Но Волдеморт шагает вперед, еще одно заклинание почти срывается с его губ, и Гарри движется.

Выбивает палочку Волдеморта рукой. Замахивается другой, целясь в ту часть челюсти Волдеморта, до которой не добрался в прошлый раз.

Волдеморт откидывает голову и ловит его запястье, и когда Гарри пытается вывернуться, вырваться, Волдеморт обхватывает его за талию и прижимает к себе. Хватает за руки, даже когда Гарри бьет его локтем в живот. Хрипит и подтягивает его ближе, пальцы крепко стискивают пальцы Гарри; спиной к Волдеморту, руки прижаты к груди, дыхание загнанное, прерывистое.

– Успокойся, Гарри, – тихо шепчет на ухо Волдеморт, Гарри мечется в его руках, паника и борьба все еще стучат в крови, и Волдеморт просто крепче прижимает его к себе. – Успокойся.

– От… отвали от меня!– рычит Гарри, вырываясь, но Волдеморт не двигается. – Отпусти!

– Сделай глубокий вдох, Гарри, – говорит Волдеморт тем же проклятым мягким и уговаривающим тоном. – Остановись и сделай глубокий вдох.

Почти невольно, Гарри дышит. Один судорожный вздох, затем еще один. И еще, и еще – пока гнев не уходит. Пока он не вытечет без остатка. Пока не останется только стыд и усталость. И в ту же секунду Гарри повисает в безжалостной хватке Волдеморта. Глаза крепко зажмурены. В затылке пульсирует тупая боль.

За стыдом и усталостью приходит унижение.

Гарри делает еще один короткий резкий вдох.

– Я…

– Тише, – упрекает Волдеморт. – Не надо, Гарри.

Гарри качает головой.

– Ты даже не знаешь, что…

– Я чувствую твою вину, Гарри. Твой стыд, – говорит Волдеморт, и Гарри чувствует его дыхание над ухом, голова опускается, челка падает на лицо. – Не нужно.

– Почему? – Гарри смеется, горько и измученно. – Потому что ты не утруждаешь себя этими чувствами?

Волдеморт встряхивает его, как будто это поможет вбить в него немного здравого смысла, и когда он прижимается губами к уху Гарри, его голос резкий и решительный:

– Нет. Потому что, когда кто-то ранит нас, Гарри, это не наша вина. Когда кто-то ранит тебя, это не твоя вина.

Гарри крепче зажмуривает глаза.

– Твои маггловские родственники, тот, кто сделал это с твоей рукой… даже я, – настаивает Волдеморт, его хватка наконец становится слабее, но он не отпускает. – Это не твоя вина, Гарри.

Горло сдавливает всхлип. Он проглатывает его, давится им.

Он не будет больше плакать перед Волдемортом.

На мгновение, долгое мгновение, Гарри может лишь опустить голову и дышать, пока все не закончится. Все это время Волдеморт держится рядом, держит крепко, держит неподвижно.

– И еще, Гарри, – в конце концов добавляет Волдеморт, голос полон мягкости с оттенком горячности. – Я уже довольно давно не хочу твоей смерти.

Еще один вздох вырывает из груди.

Затем Волдеморт отпускает его, но в ту же секунду пальцы обвиваются вокруг гарриных предплечий. Он осторожно тянет, пока Гарри не окажется лицом к нему, и приподнимает его подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

– Ты понимаешь, Гарри? – спрашивает он.

– Да, – выдыхает Гарри.

И Гарри верит ему. В его словах нет лжи, нет обмана.

Только правда. Удивительная и невероятная.

– Хорошо, – говорит Волдеморт, поднимая левую руку Гарри. – А теперь скажи мне, кто это сделал, Гарри.

***

– Долорес Амбридж, – говорит Гарри, все еще глядя на него широко раскрытыми глазами, будто не может до конца поверить, кто стоит перед ним. – Она была моим преподавателем Защиты. До того, как я покинул Хогвартс.

Чтобы сбежать от тебя, не договаривает он, но Волдеморт все равно понимает.

Волдеморт чувствует, как хмурится его лицо, чувствует, как привычный гнев разгорается и ворочается в груди, словно раскаленные угли.

Он захватил его – затопил и заставил кровь кипеть – когда он заметил слова, что оставили шрамы на руке Гарри. Заставил его давить, допрашивать, выпытывать, несмотря на понимание, которого они прежде достигли.

Это совсем не то, что слышать, как гаррины родственники морят его голодом, унижают и хранят в чулане, словно какой-то полезный в хозяйстве инструмент. Оно было материальным. Нечто, что он мог увидеть, потрогать и…

И он разозлился.

Он злился, что кто-то посмел прикоснуться к Гарри. Что кто-то посмел нанести ему непоправимый вред. Посмел навредить ему.

Что кто-то посмел повредить то, что принадлежит ему.

Но гнев угас, как только Гарри поднял на него палочку. Взглянул с презрением в зеленых глазах, с дрожью в руках и сбитым дыханием. Угас, потух сам собой, когда Волдеморт ощутил всепоглощающее буйство паники, ярости и стыда.

Он знал, что смотрит в лицо саморазрушению Гарри. Знал, что если не успокоить его, Гарри взорвется сверхновой и поглотит все вокруг.

Волдеморт сотворил нечто похожее, когда был немногим старше Гарри, и чуть не обрушил поместье Риддлов себе на голову.

Было легко принять решение шагнуть вперед, остановить, успокоить его. Попытаться избавить от чувства стыда.

Говоря, что у него больше нет намерения или желания убивать Гарри, он не до конца понимал, что это правда, пока слова не были произнесены.

Но удивление, все еще написанное на лице Гарри – непоколебимая вера в слова Волдеморта – стоило того.

– Преподаватель? – спрашивает Волдеморт.

– Да, – кивает Гарри, подбородок все еще покоится на сгибе пальцев Волдеморта, губы сжаты в тонкую линию. – Ее назначил министр Фадж, когда я начал говорить, что ты вернулся. Ей не понравились мои слова.

Волдеморт медленно, размеренно выдыхает.

– Как?

– Кровавое перо, – говорит Гарри. – Я был не единственным.

Волдеморт проводит большим пальцем по словам: Я не должен лгать.

Они неровные. Глубокие. Шрамы, которые может оставить только многократное использование темного предмета.

– Магия крови могущественна, Гарри. Я удивлен, что ты вообще способен лгать, – говорит Волдеморт, потому что не может думать, когда растущая пасть гнева раскрывается пропастью в груди.

Гарри пожимает плечами.

– Я не очень хорош в этом.

– Ты очень хорош в обмане, – возражает Волдеморт. – Ты сказал, что был не единственным. И Дамблдор допустил подобное? Другие учителя? Декан факультета?

– Министерство угрожало сместить Дамблдора; назначить Амбридж директором. Думаю, другие учителя предприняли бы что-нибудь, если бы их работа не была на кону. В конце концов Гермиона все уладила.

Волдеморт моргает, отводя взгляд от слов на коже Гарри, удивление подобно потоку ледяной воды по венам.

– Твоя магглорожденная? Студентка?

Наконец на лице Гарри появляется слабая улыбка.

– Ты разве не видел статью Риты Скитер? Она назвала ее жалкой. Худшей ведьмой столетия. Фадж отстранил ее от должности, оштрафовал и уволил с поста заместителя министра.

– Сомневаюсь, что штраф – надлежащее наказание, – кривится Волдеморт.

Гарри трагично вздыхает, на лице читается смесь упрека и чего-то невозможно мягкого.

– Мы оба знаем, какое наказание ты бы предпочел.

– Она это заслужила, – отвечает Волдеморт. – Она имела власть над студентами и злоупотребила ей.

Гарри приподнимает бровь.

– И ты не стал бы бросать круцио направо и налево?

– Нет, я бы… – Волдеморт вздыхает, пальцы обхватывают челюсть Гарри, и тот не пытается вырваться, не сводит глаз с Волдеморта. – Я хоть раз накладывал его на тебя, с начала наших занятий?

– Нет, но…

– Клятвы не помешали бы мне использовать его, Гарри. Они помешали бы мне держать его слишком долго, – говорит Волдеморт, резко сжимая челюсть Гарри. – Годы назад я хотел стать преподавателем в Хогвартсе. Или ты забыл?

Взгляд Гарри мечется по его лицу. Что-то вспыхивает в их связи, что-то похожее на узнавание, и Волдеморт чувствует, как тепло этого знания разливается в груди.

– Нет, – признается Гарри, слова как выдох. – Нет, не забыл.

Гарри все еще всматривается в его лицо. Все еще ищет что-то во взгляде.

Затем растягивает губы в кривой улыбке.

– Из тебя бы вышел прекрасный учитель, Том.

Признание почти выбивает дыхание из груди. Часть его, крошечный кусочек, который должен быть похоронен, вырван десятилетия назад, отзывается эхом давней тоски.

Между бровями Гарри пролегает складка. Он хмурится. Правой рукой обхватывает запястье Волдеморта, сжимает мягко, большим пальцем надавливая на основание ладони, пока пальцы Волдеморта не начинают подергиваться.

– Хогвартс стал моим первым домом, – говорит Гарри, подчеркнуто, весомо, понимающе, и в его словах явно пропущено «тоже».

– Да, что ж, – Волдеморт откашливается и затем наконец отпускает Гарри, делает пару шагов назад и принимается разглаживать складки на рубашке. – Все могло бы быть совсем по-другому, если бы мне позволили занять эту должность.

– Совсем по-другому, – соглашается Гарри.

– К примеру, – добавляет Волдеморт, кивая в сторону покрытой шрамами руки Гарри. – Долорес Амбридж никогда бы не получила возможность сотворить такое со студентами.

Гарри морщится, потирая тыльную сторону руки. Сжимает пальцы и прячет руку за спину.

– Возможно, у меня был бы достойный преподаватель Защиты, за исключением третьего курса, конечно, – говорит Гарри.

Волдеморт приподнимает бровь.

– У тебя есть достойный преподаватель Защиты.

– Это еще предстоит выяснить, – нахально отвечает Гарри. – Официально, ты научил меня только одному заклинанию.

Хмыкнув, Волдеморт вытягивает руку и молча призывает палочку. Гарри с трепетом смотрит на нее, затем переводит на Волдеморта взгляд, полный ожидания. Полный рвения.

Это будоражит – зеленые глаза, глядящие на него с любопытством. Будоражит… и сбивает с толку.

– Давай посмотрим, как это исправить?

Усмехаясь, Гарри протягивает руку и призывает палочку.

– После вас, лорд Гонт.

***

Несколько дней спустя рассвет разгорается над горизонтом, и Гарри сидит в постели. Он не спит, не спал большую часть ночи. По пояс укутанный в простыни – футболка давно скинута из-за растущей летней жары – Гарри хмуро смотрит на развернутую газету. Упершись локтями в колени, он рассеянно играет с медальоном на шее, другая рука все еще сжимает последнее письмо Гермионы; шепот кольца и медальона еле слышен, приглушен, успокоен теплом его кожи.

В изножье кровати примостилась Хедвиг и с уханьем распушает перья.

Гарри вздыхает.

– Не смотри так не меня. Я не знал.

Хедвиг снова ухает.

– Чего ты от меня хочешь? Послать ему гневное письмо? – спрашивает Гарри, с прищуром глядя на то, как сова перебирает ногами. – Тебе придется его доставить, помнишь?

Хедвиг прекращает суетиться. Моргает.

Самодовольно кивнув в ее сторону, Гарри спрашивает:

– Не думала об этом, так ведь?

Когда фамильяр наконец успокаивается, и шквал ее осуждения смолкает, Гарри вздыхает и снова опускает взгляд на газету.

Бывший заместитель министра признается в пособничестве и подстрекательству к побегу Пожирателей Смерти

Проведя рукой по лицу, Гарри вздыхает, снова, еще более тяжко.

– Ну и чушь.

Откинувшись на спинку кровати, Гарри снова бросает взгляд на письмо Гермионы. В нем уйма подчеркнутых фраз. Много разбрызганных чернил. Он ясно может представить, как взволнованная Гермиона пишет ему это записку между экзаменами.

Гарри Джеймс Поттер, что, во имя Мерлина, происходит? Одно дело, когда это был Петтигрю – несмотря на жестокость, это был блестящий способ выполнить его часть клятвы. Конечно, затем Министерство начало ловить обезумевших беглых Пожирателей Смерти, и это казалось почти естественным. Но то, что творится сейчас? Гарри, скажи мне, что ты не заключал с ним новой сделки, чтобы отомстить Амбридж? И если заключил, то что ты предложил взамен?

С нетерпением ожидаю твоего ответа,

Гермиона Джин Грейнджер.

Гарри кажется немного забавным, что она думает, что в нем достаточно хитрости или изворотливости, чтобы заключить сделку с Волдемортом и посадить в тюрьму женщину, которую он не видел более двух лет, за то, чего она не совершала. А еще Гарри кажется немного забавным то, что она до сих пор подписывается полным именем, когда пишет ему письма.

Но самым забавным в конечном счете оказывается то, что он не просил Волдеморта ни о чем. Он просто взял и сделал. И хотя часть Гарри знает, что он должен чувствовать раскаяние от мысли о том, что Волдеморт послал кого-то выследить Амбридж и под империо заставить ее признаться в нераскрытых преступлениях – но нет.

Ни малейшего намека на чувство вины.

Он задумывается, что это говорит о его совести. Если это вообще о чем-нибудь говорит.

Но Волдеморт не пытал ее – он уверен – и не убил. Он посадил ее за решетку, когда ее предыдущие преступления остались безнаказанными. Он добился справедливости, окольным путем, для всех студентов Хогвартса. Он добился справедливости, окольным путем, для Гарри.

Под ребрами ощущается что-то теплое. Что-то мягкое, словно лепестки, что раскрываются и пускают корни.

Хедвиг, прищурившись, смотрит на него с изножья кровати и снова ухает.

Закатив глаза, Гарри откидывает простыни и встает с кровати.

– Ой, да тише ты.

Порывшись в вещах, Гарри находит чистую футболку и штаны и натягивает их на себя. Прокручивает в голове вчерашнюю газету и письмо Гермионы, задумываясь, что все это может значить – если вообще значит что-нибудь. Он останавливается у маленького зеркала у двери, проводя пальцами по растрепанным волосам; Хедвиг права, это уже выходит из-под контроля.

Выйдя в коридор, он чувствует запах чего-то сладкого и свежего, смешанного с ароматом чая и корицы. Он идет дальше, останавливаясь, когда видит Билла за столом с чашкой чая и новым экземпляром Ежедневного Пророка. На первой странице новый заголовок: Фадж в опале из-за преступлений бывшего заместителя министра.

– Доброе утро, Гарри, – говорит Билл, кивая головой. – Видел сегодняшний заголовок?

Гарри садится за стол.

– К сожалению.

– Если честно, мне кажется, это к лучшему, – пожимает плечами Билл, делает глоток чая и протягивает Гарри газету. – Фадж тот еще придурок.

Гарри фыркает и не спорит.

Добавляя молоко и сахар в чай, он изучает газету. Наблюдает за двигающимся изображением министра Фаджа, который уклоняется от вспышек. Задумывается, должен ли он чувствовать себя виноватым… когда он ничего, совершенно ничего не чувствует.

– Ой! ‘арри, как я рада тебя видеть, – Флер лучезарно улыбается ему, выходя из кухни с подносом полным булочек; она целует Билла в макушку и ставит поднос на стол. – П’гошу, угощайся. Билл был так мил, что п’гинес мне целую кучу, когда я сказала, что ‘очу сладкого.

Гарри слегка улыбается, когда щеки Билла покрывает румянец. Похоже, они помирились. Или, по крайней мере, Билл старается, как может, чтобы порадовать беременную жену.

– Спасибо, Флер. Правда, спасибо, – говорит Гарри и берет булочку, заворачивая ее в салфетку. – Я возьму с собой.

– Уже уходишь? – спрашивает Билл.

Гарри делает глоток чая.

– К сожалению, в последнее время я совсем забросил свои исследования в библиотеке. Нужно наверстать упущенное. Плюс, не хочу наступать никому на пятки.

Флер качает головой.

– Не надо так. Тебе всегда тут рады, ‘арри.

– Ага, что ж. Я думал, что, может, пора начать искать собственное место, – Гарри слегка пожимает плечами, щеки теплеют. – Может, я задержусь здесь, понимаешь?

Флер оживляется.

– Я могу помочь! В городе столько п’гекрасных мест. Мы могли бы осмот’геть их! Найти то, что подходит тебе больше всего.

– Э-э, – Гарри моргает.

Билл фыркает.

– Полегче, дорогая. Он сказал, что лишь думал об этом. Дай ему время.

Закатив глаза, Флер плюхается на стул.

– Никакого веселья, – говорит она, подбирая подбородок рукой и бросая хитрый взгляд на Гарри. – Это было бы здо’гово. Возможно, ты мог бы помочь мне в поисках, ‘арри. Билл все в’гемя повто’гяет, что нам не нужно место побольше.

Билл вздыхает, запрокидывая голову.

– Это намек на то, что тебе пора уходить, Гарри.

– Точно, – смеется Гарри, особенно, когда Флер подмигивает ему, а затем нарочито надувает губы в ответ на ласково-раздраженный взгляд Билла. – Увидимся позже.

– Хорошего дня, mon chou! – говорит Флер с улыбкой.

Она и вправду светится от счастья. Когда Гарри собирает вещи и, извинившись, выходит из-за стола, он видит, как Флер смеется и целует Билла в щеку, пока Билл пытается скрыть собственную улыбку за Ежедневным Пророком.

Так и должна выглядеть любовь, думает Гарри.

Ему тепло и радостно видеть свою семью и друзей такими счастливыми. Ему тепло и радостно, когда он выходит за дверь и спускается на улицу. Тепло и радостно, когда он выходит на дорогу и улыбается про себя, засунув руки в карманы. Тепло и радостно от мысли, что он каким-то странным образом приложил руку к тому, чтобы они все были в безопасности, чтобы они могли быть счастливы.

Он захвачен этими мягкими, искрящимися чувствами, когда направляется в библиотеку. Захвачен ими настолько, что не замечает надвигающейся тени, пока та не приближается вплотную.

Точно так же, как в первые дни, когда Волдеморт появлялся из ниоткуда и зажимал его в угол, Гарри не ожидал нападения… но к тому времени, как его спина ударяется о кирпичную стену переулка, его палочка уже в руке. Упирается под ребра Волдеморту, пока тот прижимает его к стене, закрывая рот Гарри рукой – глаза горят красным, волосы растрепаны, мантия перекосилась.

Широко раскрыв глаза, Гарри смотрит на него. Он никогда раньше не видел его таким – не с этой идеальной маской на лице. Гарри дергается, пытаясь освободиться, но Волдеморт тут же шипит ему: «тише», все еще зажимая рот рукой, а другой – вытаскивая палочку. Брови Гарри взлетают вверх, проклятие уже горит на кончиках пальцев…

Но Волдеморт лишь накладывает на них какие-то чары, скрывая от посторонних глаз и заглушая их голоса. Гарри хмурит брови.

– Какохх…

Рот Волдеморт сжимается в тонкую линию.

– Разве я не сказал тебе молчать?

Гарри сердито смотрит на него. Он скрещивает руки в небольшом пространстве между их телами и посылает свое раздражение, замешательство, любопытство Волдеморту с деликатностью удара квоффлом по голове.

Волдеморт морщится.

– Прекрати. Я почти закончил.

С чем? Хочет спросить Гарри.

Последнее заклинание обволакивает их – что-то на парселтанге, что звучит ужасно похоже на «скрытое» – и затем Волдеморт убирает палочку и обращает красные глаза на Гарри.

Гарри ждет.

– Рита Скитер, – шипит Волдеморт.

Брови Гарри взлетают вверх.

– Я знаю, что у тебя есть какая-то власть над ней, – добавляет Волдеморт. – Зачем ты приказал ей следить за мной?

Все еще зажимая рот рукой, Волдеморт пристально смотрит на него.

Гарри ждет секунду. Затем молча указывает на руку, заставляющую его молчать, приподнимает брови и закатывает глаза.

Раздраженно вздохнув, Волдеморт убирает руку. Но тут же обхватывает его подбородок, пальцы впиваются в челюсть, Гарри морщится.

– Ну, маленькая заноза? – шипит Волдеморт. – Что ты скажешь в свое оправдание?

Гарри чувствует, как раздражение Волдеморта покалывает нервы. Его собственное раздражение эхом вторит ему, он дергается вперед и, морщась от боли, хватает Волдеморта за запястье.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – говорит Гарри.

Волдеморт сжимает челюсть.

– Рита Скитер. Гнусная репортерша, если ее вообще можно так назвать.

– И что с ней?

– Гарри, – говорит Волдеморт, понижая голос до опасного шепота, пальцы сжимаются. – Я знаю, что у тебя есть что-то на нее. И с тех пор, как объявили об аресте Амбридж, она пытается загнать меня в угол, преследует на каждом шагу, чтобы взять интервью. Зачем ты обратил ее внимание на меня?

Гарри требуется всего мгновение, чтобы соединить все точки – Рита, арест Амбридж, письмо Гермионы и растрепанный вид Волдеморта – и он не может удержаться от смеха.

Глаза Волдеморта еще больше сужаются, и Гарри чувствует острую боль в голове.

Подняв обе руки в знак капитуляции, Гарри изо всех сил борется с распирающим его весельем.

– Я ничего не делал. Клянусь.

– И твои заверения должны что-то значить для меня?

– Разве я когда-нибудь нарушал наши клятвы? Даже неформальные?

Волдеморт мгновение сверлит его взглядом и потом вздыхает.

– Нет.

Он отступает на шаг, отпуская Гарри. Тот вздыхает, потирая челюсть костяшками пальцев, позволяя прохладному черному камню кольца Гонтов облегчить слабую боль.

Волдеморт наблюдает, не сводя глаз с крестража, затем снова переводит взгляд на Гарри и складывает руки на груди.

– Она действительно раздражает, да? – спрашивает Гарри, закусывая щеку, чтобы удержаться от веселой улыбки. – Как надоедливое насекомое, не находишь?

– Да, – отвечает Волдеморт, прищурив глаза, но красный цвет уже начал исчезать из них. – Почему она преследует меня?

– Возможно, она думает, что вы интересная, привлекательная новая история, лорд Гонт, – говорит Гарри, проглатывая очередной смешок, когда лицо Волдеморта дергается. – Может, она даже напишет разоблачительную статью о тебе. Ты читал то, что она писала обо мне на четвертом курсе? Она прекрасно умеет обращаться со словами. И ложью.

Опустив руки, Волдеморт делает шаг вперед. Он возвышается над Гарри, прижимая его спиной к стене, обхватив голову рукой.

Он кипит от сдерживаемого гнева. Уморительно. Завораживающе.

Глаза сияют, Гарри улыбается ему.

– Правду, Гарри, сейчас же. Прекрати ходить вокруг да около и скажи мне.

– Но ты еще ничему меня не научил сегодня, – говорит Гарри. – И это не совсем мой секрет, чтобы рассказывать так запросто.

– Гарри…

Гарри пожимает плечами.

– Может, если ты вежливо попросишь…

Рот Волдеморта сжимается. Краем глаза Гарри видит, как дергается рука Волдеморта в поисках палочки.

Гарри знает, что, возможно, он давит слишком сильно. Знает, что, возможно, исчерпал и так ограниченные запасы терпения Волдеморта.

Но он не может остановиться. Есть нечто удивительное в том, чтобы видеть Волдеморта таким. Разочарованным и раздраженным репортершей, которая отравляла жизнь Гарри на протяжении всего четвертого курса.

Немного похоже на возмездие.

Опустив голову, Гарри тихо смеется, затем поднимает руку.

– Хорошо-хорошо, я…

Пальцы касаются его подбородка. Нажимают и запрокидывают голову.

Улыбка на лице Волдеморта столь же очаровательна, сколь и смертоносна.

– Хочешь, чтобы я сказал «пожалуйста», Гарри?

Гарри сглатывает. Жар бросается в голову.

Он все же выдавливает из себя очередной смешок.

– Нет, – говорит он. – Ты просто будешь должен мне еще одно заклинание.

– Какой требовательный маленький лорд, – Волдеморт щелкает языком, наклоняет голову и смотрит; щеки Гарри горят. – Отлично. Я согласен. А теперь скажи мне, кто…

– Гермиона.

Волдеморт моргает.

– Твоя магглорожденная.

– Моя подруга, – поправляет Гарри, закатывая глаза, он прислоняется спиной к стене, отбрасывая руку Волдеморта от лица. – Именно она узнала секрет Риты. И надавила на нее, заставив следить за тобой.

– Почему? – спрашивает Волдеморт, его голос такой расстроенный, что это даже немного мило; он звучит, как ребенок, что гневно топает ногой в паре секунд от истерики.

– Амбридж, – говорит Гарри, наконец отводя взгляд, веселье приутихает, и он складывает руки на груди и пожимает плечами, язык тяжестью лежит во рту. – Она волнуется, что я заключил с тобой еще одну сделку. Она волнуется о том, что ты мог потребовать взамен.

– О, – говорит Волдеморт, его голос звучит немного отстраненно, хотя он все еще стоит слишком близко к Гарри. – Но я не требовал ничего взамен.

– Нет, – говорит Гарри, хмуря брови и уставившись в землю рядом с ботинками Волдеморта.

Он слышит вздох. Чувствует его, когда теплое дыхание ерошит волосы. Волдеморт отодвигается, но Гарри не поднимает глаз, задерживаясь взглядом на блестящей коже ботинок Волдеморта, пока тот не ловит медальон, висящий на шее Гарри.

Гарри вздрагивает, резко поднимая голову, но взгляд Волдеморта прикован к медальону, он проводит пальцем по кристальной поверхности.

– Я не выношу дураков, Гарри Поттер, – говорит Волдеморт. – И не терплю идиотизма… особенно в ситуациях, когда некомпетентность может иметь катастрофические последствия для будущего волшебного мира. Я сделал то, что сделал, потому что отказываюсь оставлять подобные действия безнаказанными.

– Знаю, – выдыхает Гарри и движется, тянется, обхватывает пальцы Волдеморта, лежащие на медальоне, даже не задумываясь. – Спасибо тебе.

Бесконечно тянущееся мгновение Волдеморт смотрит на него. Наверное, Гарри должно быть неловко под столь пристальным взглядом.

Но нет.

– Не за что, – мягко говорит Волдеморт; затем, прищурив глаза, тянет за медальон, цепочка врезается в кожу. – Скажи своей магглорожденной, чтобы она держала Скитер подальше от меня.

Гарри фыркает.

– Я, конечно, скажу. Но это же Гермиона.

– Это должно что-то значить для меня?

– Когда-нибудь ты поймешь, – говорит Гарри, он приподнимается на цыпочки и опускает руку Волдеморта, чтобы похлопать его по плечу, затем протискивается к выходу.

– Я не шучу, Гарри, – предупреждает Волдеморт, но спокойно идет вслед за Гарри, который проходит через все барьеры приватности, воздвигнутые Волдемортом. – Нужно ли мне напоминать, что это не мой истинный облик? У меня нет времени прятаться от репортеров.

Гарри оглядывается на него через плечо.

– Как тебе удается поддерживать его? Разве барьеры в Министерстве не разрушают любые маскировочные чары?

– Так и есть, – говорит Волдеморт, чрезмерно довольный, судя по самодовольной улыбке на лице, но проходит секунда, и он снова хмуро смотрит на Гарри. – Скажи своей магглорожденной отозвать собаку.

Гарри останавливается в начале переулка и откашливается. Он ждет, глядя на Волдеморта, пока тот не сдается, закатывая глаза.

– Скажи своей подруге отозвать собаку, – исправляется Волдеморт.

Гарри улыбается.

– Конечно. Напишу ей, как только вернусь из библиотеки.

– Нет, – говорит Волдеморт, снова сжимая челюсть, он шагает вперед и хватает Гарри за запястье, оттаскивая его в сторону. – Ты пойдешь со мной и напишешь ей прямо сейчас. И, как только ты отправишь письмо, я научу тебя накладывать необнаружимые чары гламура.

Улыбка Гарри становится шире.

– Звучит разумно.

Волдеморт колеблется. Останавливается и смотрит на Гарри.

– Гриффиндор оказал тебе невероятную медвежью услугу, – говорит Волдеморт, но Гарри чувствует, как веселье искрится по их связи.

– Вот уж не знаю, – пожимает плечами Гарри. – Ты бы ожидал от гриффиндорца подобного?

– Нет, – говорит Волдеморт, пальцы сжимаются на запястье Гарри.

– Тогда это вроде как идеально для меня?

– Ты несносен.

Гарри снова ловит себя на том, что смеется.

– Я несносен? Ты уверен, что хочешь указать пальцем именно в мою сторону?

Лицо Волдеморта снова дергается.

– Я порядочный человек.

– Большей лжи я не слышал, – говорит Гарри, бока болят от рвущегося смеха, но Волдеморт уже тянет его за запястье, и Гарри прикрывает рот рукой, заглушая смешки.

– Я не солгал ни разу в жизни.

Гарри спотыкается, не в силах сдерживать хохот. Он позволяет ему тянуть и направлять себя, глупо хихикая из-за наглой лжи Волдеморта. И все из-за истовой убежденности в его словах.

Он знает, чувствует, что Волдеморту тоже весело.

***

– О!

Гарри в довольно странном настроении, решает Волдеморт, когда молодой человек смотрит на тыльную сторону своей руки широко раскрытыми глазами.

С тех пор как они встретились сегодня, Гарри постоянно излучал слабые волны восторга по их странной связи. Даже когда Волдеморт припер его к стене, угрожая сорваться в любую секунду, под всем гарриным недовольством скрывалось нечто теплое.

Только когда Гарри взял его за руку, посмотрел на него и сказал «спасибо», Волдеморт понял, что это было: радость.

В нем не было ни стыда. Ни вины. Не так, как с Петтигрю. Только благодарность. Только радость.

Как пузырьки на языке после глотка шампанского.

Волдеморт хотел загнать это чувство в клетку. Хотел разлить его по бутылкам и оставить себе.

– О, просто блестяще, – говорит Гарри, все еще рассматривая тыльную сторону левой руки, лишенную шрамов, проводя пальцами по чистой коже. – Я даже не чувствую их. Великолепно.

Да, думает Волдеморт, когда Гарри наконец поднимает глаза, ослепительная улыбка и радость проносятся по их связи, как теплый солнечный свет в ужасно холодный день, да, он хотел бы оставить это чувство себе.

– Великолепно? – Волдеморт ловит себя на вопросе.

– Магия, – говорит Гарри с рвением, которого Волдеморт никогда не слышал, но сразу узнает – он много раз ощущал подобное, узнавая новое заклинание. – Все, что мы можем с ее помощью сделать. Это великолепно. Как думаешь?

– Полагаю, это подходящее описание, – кивает Волдеморт.

Гарри хмыкает, все еще водя пальцами по руке.

– Получается, твои чары тоже материальные?

– Что?

– Волосы, например, – говорит Гарри и делает шаг вперед. – И все остальное. Если я не ощущаю свой шрам, значит ли это, что они тоже материальны?

Ах, любопытство. Оно так ему к лицу. То, как он хмурит брови, будто пытается что-то разгадать. То, как наклоняет голову. То, как он всегда хочет проверить все новое, чему его научил Волдеморт.

– Не хочешь проверить сам? – спрашивает Волдеморт.

Гарри хмурится сильнее, но прежде чем он успевает открыть рот, Волдеморт уже протягивает ему обе руки.

С шипением контрзаклятия – совершенно ненужного, но он все еще обучает Гарри – чары на его левой руке рассеиваются. Кожа становится бледнее, пальцы длиннее, а ногти больше напоминают когти.

Гарри моргает, глядя на раскрытые ладони Волдеморта. Затем протягивает руку.

К большому удивлению, сначала он касается бледной руки. Обхватывает тыльную сторону ладони, проводит пальцами по линиям на коже Волдеморта. Кончики пальцев покалывает теплом, когда Гарри ведет пальцами от запястья до конца ладони.

– Ты холодный, – бормочет Гарри.

– Побочный эффект, – говорит Волдеморт, наблюдая, как Гарри переключается на другую руку, в этот раз зачарованную, и повторяет прошлый ритуал, проводя рукой по ладони, пальцам, венам под кожей. – Того, что я сделал, чтобы стать тем, кто я есть.

Гарри хмыкает, снова.

– Бессмертным?

– Да.

Зеленые глаза, блестящие и яркие, поднимаются, встречаясь с ним взглядом. Снова эта складка между бровями, снова этот наклон головы.

Он отпускает руку Волдеморта, делает еще один шаг вперед и тянется вверх.

Пальцы касаются волос. Отодвигают челку в сторону. Большой палец скользит по лбу. По носу. По щеке.

Гарри Поттер ощупывает его лицо с деловитым любопытством. Скромным желанием конкретизировать абстрактное. Почувствовать доказательство заклинания Волдеморта собственными руками.

Волдеморт позволяет ему.

Он все еще чувствует эти приливы и отливы хорошего настроения Гарри, его ленивое тепло, текущее между ними. От пальцев Гарри, что едва касаются его подбородка, расходится жар, оседающий на его плечах ощущением странного спокойствия. Он чувствует его так явно, так ярко, что почти принимает эти эмоции за свои.

Ладони зудят. Пальцы подрагивают. Он хочет…

– Блестяще, – говорит Гарри, отступая назад с кривой улыбкой на лице. – Что еще ты можешь с ним сделать? Или оно только для маскировки?

Волдеморт моргает и затем откашливается.

– Это не магия иллюзий, не совсем. Скорее… искажение реальности.

– Искажение реальности?

– Как будто скрываешь что-то, создавая на его месте нечто новое. Немного похоже на трансфигурацию, – объясняет Волдеморт. – Но гораздо менее опасное.

– Трансфигурация опасна?

– Может быть опасна, – кивает Волдеморт. – Если постоянно изменять какой-то предмет, может случиться так, что ты не сможешь вернуть ему первоначальный облик. С этим же заклинанием тебе требуется лишь сила, способность концентрировать эту силу и четкое представление о том, что ты хочешь скрыть. Оно может скрыть от обнаружения целые города… например, Шангри-Ла. Это одна из разновидностей маскировки.

– А что еще ты можешь замаскировать? – спрашивает Гарри.

– Все, что угодно, – говорит Волдеморт, доставая палочку. – Хочешь наглядную демонстрацию?

– Если ты не против, – говорит Гарри и дергается, когда Волдеморт направляет палочку ему в грудь.

– Стой спокойно.

– Скажи «пожалуйста», – отвечает Гарри, подозрительный и все такой же дерзкий, не сводя глаз с палочки Волдеморта.

Волдеморт позволяет себе усмехнуться. Осторожность Гарри настолько же лестна, как и забавно его остроумие.

– Пожалуйста, – говорит Волдеморт, голос сочится насмешкой.

Тихо фыркнув, Гарри кивает. Он стоит перед Волдемортом, руки вытянуты по бокам, и ждет.

Заклинание слетает с палочки так же легко, как и каждый раз по утрам, когда Волдеморт накладывает его на себя. Нити пронизывают воздух и оплетают Гарри, оседая на его одежде и коже. Вяжутся воедино, будто им там самое место.

Заклинание слетает с палочки так легко, просто потому что Волдеморт уже знает, как выглядит идеальный отрезок ткани, подходящий под комплекцию Гарри Поттера. Просто потому что он уже давно хотел увидеть Гарри Поттера, одетого как подобает волшебнику его статуса.

Мантия – почти точная копия той, что была на Гарри много лет назад, в ночь рождения Волдеморта. Ткань – темный атлас, почти черный, блестящий на свету, словно разлитая нефть. Липнет к его рукам, плечам и груди. Высокий воротник, длинные рукава, подол касается пола.

Гарри оглядывает себя, уши розовеют, и он поправляет очки, норовящие соскользнуть с носа. Из-под подола мантии высовывается носок потрепанных кроссовок.

В этом есть что-то смутно приятное. Видеть Гарри, одетого должным образом, но все еще в поношенной обуви и с растрепанными волосами.

Он должен бы испытывать отвращение, но почему-то находит это сочетание идеальным для Гарри.

– Ох, что за чушь, – ворчит Гарри и дергает мантию, сморщив нос.

– Не в твоем вкусе? – спрашивает Волдеморт, криво усмехаясь.

– Парадные мантии хоть кому-то приходятся по вкусу? – спрашивает Гарри, бросая на Волдеморта раздраженный взгляд поверх очков. – Я едва могу дышать в ней… не говоря уже о том, чтобы двигаться.

Волдеморт хмыкает и обходит Гарри по кругу. Посадка, конечно, довольно плотная, но не настолько, чтобы сковывать движения.

Гарри дергает за рукава. Оттягивает воротник.

Подойдя ближе, Волдеморт прижимает руку к середине спины Гарри, другой хватает за плечо.

– Встань прямо. Подбородок вверх, плечи назад. Ты просто привык носить… то, что ты обычно носишь.

Гарри выпрямляет спину под наставлениями Волдеморта и поворачивает голову, чтобы взглянуть на него.

– Теперь ты издеваешься над моей одеждой?

– Да, – говорит Волдеморт. – Ты волшебник с высоким положением. Лорд одного рода и наследник другого. Ты должен одеваться в соответствии со своими титулами.

– В парадные мантии? – усмехается Гарри.

– Да, если того требует случай, – говорит Волдеморт.

– А сегодняшний случай требует?

– Что ж, – вздыхает Волдеморт, все еще прижимая руку к спине Гарри, и поворачивает его к центру дуэльного зала. – Ты сам хотел наглядную демонстрацию.

С этими словами Волдеморт выпускает магию на волю.