Archive of Our Own ^beta

Глава 1

Кончина графа Альберта Хоксворта была внезапна и нелепа. В день своей смерти граф пригласил на ужин соседей по охотничьим угодьям и намеревался показать новый, только что изобретенный им способ поедания перепелок. По словам отца Бернарда, местного священника, также приглашенного к столу, способ этот состоял в помещении запеченной птицы в рот целиком. Как именно едок должен был расправиться с ней, священнику узнать не довелось: граф Хоксворт выбрал для демонстрации довольно крупного цыпленка, тот застрял у него в глотке и, по-видимому, перекрыл дыхательное горло. Несколько минут гости и слуги пытались спасти хрипящего графа, но безуспешно — незадачливый изобретатель отправился к Создателю.

Все это кардинал Сильвестр узнал напрямую от отца Бернарда, который привез в столицу печальную новость. Но к его величеству людей столь низкого звания не допускали, поэтому записку священника зачитывал церемониймейстер. Фридрих Манрик умел развлекать монарха: он читал почти серьезно, но с затаенной улыбкой и многозначительными паузами, превращая и без того дурацкое происшествие в комедию. Придворные прыскали в кулаки, дамы прикрывали улыбки веерами.

— Ужасная смерть, — произнес король, с трудом сдерживая смех. — Мы скорбим о кончине нашего верного вассала.

— Душа покойного ныне в руках Создателя, но в земных делах мы прибегаем к вашему величеству, — Фридрих поклонился. — У графа не осталось прямых наследников. Об этом доложит геренций.

Поднялся Гогенлоэ-цур-Адлерберг, похожий на крепкую сухую палку.

— Согласно собранным геренцией документам, графство Хоксворт было образовано в сто пятьдесят шестом году Круга Скал. Землю и титул первый граф Хоксворт получил в награду за доблесть в бою. Его потомки также больше тяготели к войне, а не к миру, и в результате неумелого управления доход графства сократился почти вдвое. Сыновей, братьев или племянников у Альберта Хоксворта нет, а найденные дальние родственники перешли в мещанское сословие. Таким образом, феод и титул являются выморочными и обращаются в доход государства.

— Ваше величество, прошу слова, — Леопольд Манрик склонил голову в парике, из-под которого торчали собственные рыжие волосы.

— Говорите, — кивнул Фердинанд. Переход от забавных историй к дворцовой рутине его явно не обрадовал.

— Как тессорий я обязан заметить, что содержать владения Хоксворта за казенный счет невыгодно. Почва в тех местах болотистая, непригодная для земледелия, промыслы неразвиты. Замок Хоксворт находится в плачевном состоянии.

Леопольд жестом фокусника достал из-за своего кресла картину в резной раме. Полотно кисти не лучшего художника изображало какие-то развалины среди болот.

— Да, зрелище печальное, — согласился король. — И что же вы предлагаете?

— Я осмелюсь предложить вашему величеству не обременять казну, а передать графство Хоксворт в управление одному из верных вассалов. Будет удобнее, если его владения примыкают к осиротевшему феоду.

Сильвестр перекинул бусину на четках. Ему было очевидно, что старик Леопольд положил глаз на кусок земли у своих границ, да и титулов многочисленным потомкам Манриков уже давно не хватало. Сильвестр не сомневался, что безвольный король не сумеет отказать. Но вмешиваться было рано: пусть сначала пройдоха-тессорий достанет все козыри из рукава.

— Превосходная мысль, господин тессорий! — вскочил со своего места кансилльер Штанцлер, опережая Манрика. — Ваше величество, извольте взглянуть на карту ваших владений: земли Хоксворта находятся в южном Надоре и граничат с графством Рокслей. Граф Генри Рокслей рачительно управляет своими землями и восстановит Хоксворт. А титул мог бы унаследовать второй племянник графа, достойнейший молодой человек.

Кансилльера Сильвестр не считал серьезным противником: его ставка на юного Окделла провалилась, сын мятежника служил Рокэ Алве и в интриги упорно не втягивался. Неугомонный интриган переключился на Рокслея с племянниками.

— Да, юный Дэвид, мы его помним, — кивнул король.

— Ваше величество, позвольте вас предостеречь, — елейным голосом сказал Манрик. — Покойный брат графа Рокслея принимал участие в мятеже Эгмонта Окделла. Ваше великодушие не знает границ. Однако не все ваши подданные способны оценить такой благородный жест. Если вы наградите землей брата преступника, авторитет королевской власти пошатнется.

— Действительно... — замялся Фердинанд. — А с кем еще граничит Хоксворт?

— С владениями графа Манрика, — услужливо подсказал Гогенлоэ. В свое время он породнился и с Людьми Чести, и с Лучшими Людьми, но после восстания Окделла союз с Приддом потерял смысл, и Гогенлоэ стал играть за Манриков с удвоенной силой.

— Ваше величество, я нижайше прошу дозволения взять Хоксворт под свою опеку. — Леопольд усердно поклонился, несмотря на больную спину. — Я буду счастлив восстановить то, что пришло в упадок в руках беспечного хозяина. Мое прошение содержит планы добычи железной руды из болот, а также схему перестройки замка. На первых порах это потребует расходов, но я не пожалею собственных средств ради процветания Талига.

Свиток, который Леопольд поднес королю, был слишком длинным, чтобы его можно было написать за час. Кардинал даже допустил, что несчастный Хоксворт подавился перепелкой не случайно. Пора было остановить этого алчного рыжего кота. Король уже дочитал до конца и оглянулся в поисках чернильницы, благо, кардинал позаботился, чтобы в такие моменты пера и чернил под рукой не было. Стремление угождать людям — самое неподходящее для правителя качество. Сильвестр посадит на трон Талига достойного короля, но не сегодня, а сегодня он должен предотвратить усиление Манриков.

— Ваше величество, поспешность в таких делах ни к чему. Помочь графу Хоксворту мы ныне можем лишь молитвой. — Сильвестр поцеловал кардинальский перстень, поднял глаза к потолку и снова вернулся к мирским делам. — Граф Манрик, когда написана ваша картина?

— Я не знаю точного года, но…

— Вероятно, еще в прошлом столетии. Из беседы с отцом Бернардом я узнал, что замок Хоксворт был перестроен не более сорока лет назад отцом покойного графа. Если бы имение оставалось в руинах, где бы Хоксворт давал торжественный ужин?

— В самом деле, — покивал король, — не мог же он принимать гостей в развалинах.

— Советую вашему величеству отправить в Хоксворт инспекцию, чтобы оценить нынешнее состояние владений и уточнить границы. Когда самые свежие и подробные сведения будут у вас в руках, вы сможете принять взвешенное решение о судьбе феода. До той поры пусть он остается в распоряжении короны.

— Так и будет, — с облегчением сказал Фердинанд. — Мы устали и удаляемся в свои покои до обеда.

Все придворные поднялись, зазвенели от поклонов ордена, зашуршали от реверансов женские юбки. Кардинал Сильвестр последовал за королем в золоченые двери. Слышно было, как за спиной разочарованно вздохнул Штанцлер и злобно цокнул Манрик.

* * *

Король Фердинанд Второй злился. Разумеется, ему случалось сердиться и на нерасторопную прислугу, и на сжегших обед поваров, и на придворных, что фальшиво улыбаются в глаза и посмеиваются за спиной. Но по-настоящему зол он бывал только на себя самого. Верно говорили мятежники, что он король-марионетка — кто бы ни тянул за ниточку, Фердинанд послушно дергался. Он ненавидел в себе это и все же не мог побороть. Он любил награждать и миловать, потому что в глазах подданных тогда вспыхивала радость; а отказывать в просьбе, лишать чинов и осуждать преступников не любил, ведь это вызывало обиду и разочарование. В такие моменты ему вспоминалась строгая мать-королева, от которой маленький принц напрасно ждал ласки и которую сам невзлюбил в конце концов. И вот, став самым могущественным монархом в Золотых Землях, он словно все еще искал ее любви и просил прощения за свою нелюбовь у каждого встречного. Встречные этим беззастенчиво пользовались.

Фердинанд устроился в любимом кресле, закинул ноги на атласный пуфик и потребовал книгу. Книги помогали забыться, книги позволяли вообразить себя тем, кем ему никогда не бывать. Камердинер подал на серебряном подносе пухлый том и увеличительное стекло. Новый роман баронессы Сэц-Дамье Фердинанд уже прочел — жадно, быстро, в ущерб другим делам — и теперь с наслаждением перечитывал, ведь синеглазый граф обладал всеми качествами, которых так не хватало самому Фердинанду: отважен до безрассудства, дерзок, обаятелен. Влюбляет в себя друзей и восхищает врагов. Когда он пылает страстью, для него нет преград, даже если возлюбленный, вопреки заветам церкви и общественному мнению — мужчина…

Впрочем, в этом Фердинанд с синеглазым графом разошлись: королю все-таки нравились женщины. Во дворце их было множество. Вот только фаворитки Фердинанд так и не завел. Во-первых, ему очень не хотелось расстраивать Катари (а что она узнает и расстроится, сомнений не было). Во-вторых, смесь подобострастия и презрения во взгляде делает непривлекательным самое милое лицо, а фрейлины и дамы взирали именно так. Даже девицы из благородных семей приобретали это неприятное выражение спустя полгода при дворе. Одна только Катари смотрела доверчиво и нежно, как в первую встречу. Все-таки она — благословение Создателя. Но иногда Фердинанду хотелось глотнуть неосвященного вина и закусить не просфорой, а пончиком.

Закрыв книгу после яркой любовной сцены (разумеется, любовь был гайифской, но страсть синеглазого графа это не умаляло), король откинулся на подушки. На бархатной обложке красовалось сердце, пронзенное четырьмя стрелами, и стояло загадочное имя «баронесса Сэц-Дамье». Южанка. Фердинанду нравились южанки.

— Дорака ко мне, — бросил он в воздух, зная, что приказ услышат и мгновенно исполнят.

Сильвестр явился через четверть часа, благоухая ладаном и крепким шадди. Фердинанд, воодушевленный примером синеглазого графа, сразу перешел к делу:

— Ваше высокопреосвященство, кто эта дама? Почему нам ее не представили?

Полный сдержанного осуждения взгляд кардинала остановился на бархатной обложке.

— Потому что женщина с таким именем никогда не появлялась при дворе.

— А почему? Почему ее не пригласили?

Кардинал устало вздохнул.

— Ваше величество, происхождение этой дамы сомнительно. Она подписывает свои романы как баронесса, но неизвестно, владеет ли этим титулом в действительности. Я полагаю, что это мистификация, созданная издательством. Не удивлюсь, если автор романов — не дворянка, а какой-то нибудь борзописец из мещан.

— Подождите, но ведь все говорят, что герцог Алва с ней знаком! Значит, она существует! Так привезите ее во дворец! Мы хотим с ней поговорить.

— Про герцога Алву говорят многое, — Сильвестр потеребил четки, — и зачастую лгут.

— Зато сам он не лжет. Я потребую, чтобы Алва привез свою таинственную знакомую во дворец.

— Мне будет крайне любопытно, сумеет ли он это сделать.

— Алва сумеет все. Он нас никогда не подводил. Ступайте, Дорак, от вас никакого толку.

Глава 2

— Эр Рокэ, а мы никого здесь не встретим? — спросил Ричард, выглядывая из-под огромной дамской шляпы с вуалью.

— Пейзажный парк сегодня закрыт для публики. Специально для вас, баронесса. Прошу.

Алва подставил локоть и медленно повел «баронессу» по белым от инея дорожкам среди подмороженных клумб. Ричард кутался в пуховую накидку и опускал голову, чтобы шляпа скрывала лицо. Варастийский загар на северной коже держался крепко, и Ричард не был уверен, что пудра сделала ее хоть на тон белее.

— Мне это не нравится, эр Рокэ.

— Мне тоже. Растущие по линейке кипарисы — это так скучно. А укрытые от мороза кусты выглядят жалко. Цветы должны цвести свободно или умереть, а им не дают ни того, ни другого.

— Я не про кусты, эр Рокэ, не делайте вид, что не поняли. Зачем вы опять пообещали показать баронессу Сэц-Дамье?

— Затем, что его величество это развлечет. А королей нужно развлекать, скучающий король опасен для государства. Осторожнее, сударыня, здесь ступеньки.

— Мы ведь уже провалились полгода назад. А сейчас меня нельзя принять за женщину с десяти шагов.

— Именно поэтому вами любуются издали. Его величество в Голубом флигеле, в одном из эркеров на втором этаже, — Ворон повел рукой в направлении флигеля, а потом ловко развернул «баронессу» и указал на беседку над ручьем. Со стороны можно было подумать, что он рассказывает о парковой архитектуре. — С такого расстояния и в теплой одежде за женщину сойдет даже Хуан.

«Вот и наряжали бы Хуана», — подумал Ричард, придерживая юбки, чтобы не наступить на подол. Как вообще дамы не падают в своих платьях? А ведь некоторые умудряются даже скакать в них верхом!

— Вы это делаете не ради короля, монсеньор. Вы просто любите рисковать и морочить головы.

— Успешный полководец должен уметь и то, и другое, — парировал Алва. — Лучше ответьте, почему вы согласились?

— Потому что вы помогаете мне издавать романы. Не хочу быть неблагодарным.

— А вот и нет. Вы согласились, потому что слишком глубоко в это влезли. Сказали А, теперь говорите Б — не потому, что этого хотите, а потому, что Б идет после А. Некоторые люди всю жизнь только и делают, что произносят алфавит. Помолвка, женитьба, дети, генеральский чин, отставка, подагра… О, я вижу, его высокопреосвященство присоединился к зрелищу. Сударыня баронесса, давайте пройдем вдоль ручья еще раз, чтобы нас хорошенько рассмотрели.

* * *

— Не правда ли, она очаровательна? — спросил Фердинанд, словно прилипший к окну. От дыхания холодное стекло туманилось, и камердинер поминутно протирал его платком.

— Девица довольно высокого роста, — заметил Сильвестр из своего кресла. — Уроженки южной Эпинэ редко могут таким похвастаться.

— Может быть, она надела туфли с каблуком. Герцог Алва наверняка позаботился, чтобы Сэц-Дамье предстала перед нами одетой по последней моде.

— Последняя мода в Олларии требует от дам носить низкий вырез даже зимой. Напрасно церковь указывает на вред этой моды для здоровья — ничто не остановит женщину, которая хочет показать свои прелести свету. Разве что их отсутствие. Странно, что Сэц-Дамье не попыталась привлечь ваше внимание приоткрытой грудью.

— Значит, она добрая олларианка! И вообще, Дорак, вы же сами родом с юга и до сих пор мёрзнете, хотя прожили в Олларии с полвека! Бедняжка еще не привыкла, что на Осенние Волны в столице случаются первые заморозки. — Фердинанд, несмотря на тучность, проворно перебежал в другой эркер, чтобы проследить за гуляющей парой. — Жаль, что в парке осталось так мало хризантем. Может быть, пригласим ее в оранжерею?

Кардинал поправил плед на своих коленях и отрицательно покачал головой.

— Ваше величество, мы же с вами уговорились. Вы пожелали увидеть баронессу Сэц-Дамье — вы ее видите.

— Я что, так и не смогу с ней поговорить? — в голосе короля было больше обреченности, чем надежды.

— Это тонкий лед, ваше величество, — сказал Сильвестр. Он поднялся из кресла и встал за плечом короля, воплощая почтительную заботу. — Само приглашение баронессы во дворец уже вызвало слухи. Сэц-Дамье сочтут вашей фавориткой. Разумеется, слухи не могут повредить законному монарху, но подумайте, не пострадают ли от них королева и сама баронесса?

Фердинанд отвернулся от окна и прикусил губу с досады.

— Но если слухи уже поползли, почему я не могу побеседовать с ней час-другой?

— О, ваше величество. Я уже упоминал о сомнительном происхождении этой девицы. Некоторые заразные болезни, ммм, дурного свойства определяются не сразу. Прошу вас подождать, пока мы не будем уверены в том, что Сэц-Дамье достаточно здорова для встречи с вами.

Дурных болезней Фердинанд боялся и сник. В свое время кардинал приложил усилия, чтобы молодой король увидел самые мерзкие из последствий разврата, и труды вознаградились, потому что Фердинанд утратил охоту делать бастардов. Значит, когда ему придется уступить престол более достойному королю, у Дорака будет на одну проблему меньше. Дети от Катарины все равно незаконные, как и сама королева, но эту информацию кардинал пока придерживал — может быть, Алва на троне захочет признать детей королевы своими.

— Не огорчайтесь, ваше величество. Есть и другие способы проявить свое расположение, например, отправить подарок. Завтра урготский посол представит новые сорта роз со своей родины…

— Да, конечно! — воспрял духом Фердинанд и не дал кардиналу закончить. — Я напишу ей, что сожалею о жалком виде осеннего парка, и пошлю самый пышный из розовых кустов!

* * *

Маленький веер в руках королевы щелкнул, как спусковой крючок. Небрежно-усталым жестом она отвела руку, позволяя догадливым дамам из свиты увлечь ее от окна и усадить на кушетку.

— Я знала, что когда-нибудь это случится, — сказала она слабым голосом. — Я старею и дурнею, и мой супруг уже открыто пригласил во дворец юную девушку.

— Ваше величество, да вы в своем уме! У вас ни единой морщинки нет! — искренне закудахтала розовощекая Отилия Дрюс-Карлион.

— Ах, это все отеки, — Катарина сложила руки под грудью, чтобы живот под свободным платьем стал заметнее. — Я всегда дурнею, когда ношу дитя. А эта Сэц-Дамье наверняка свежа, как маргаритка. Что ж, я не сужу своего мужа.

— Говорят, что не очень-то она и красива, — подольстилась баронесса Заль. — Иначе бы герцог Алва не показывал ее на фоне увядших цветов.

— Эр Август, а вы видели баронессу Сэц-Дамье?

Сложенный веер похлопал по бархатному сиденью, приглашая кансилльера занять место возле королевы. Повинуясь взмаху руки, дамы и фрейлины отошли к дальнему окну и, разумеется, навострили уши.

— Нет, ваше величество. Девица очень скромная, почти не покидает дома, который снял для нее Ворон. Я проезжал мимо: особняк охраняют кэналлийцы, на вид сущие бандиты.

— Сколько ей лет? Где ее родители?

— Насколько мне известно, баронесса — сирота.

— Бедняжка. На одиноких наследниц всегда идет охота. Я читала у Дидериха: коварные кузены, подкупленные слуги, наконец, уличные разбойники. Правда, будет ужасно, если такая молодая девушка упадет с лестницы? Или если кони вдруг понесут карету?

Тонкий мизинец трижды коснулся костяной планки. Штанцлер кивнул.

— Вам вредно волноваться, ваше величество. Не думайте о таких ужасах, лучше развлеките себя музыкой или живописью. Оставьте уличных разбойников нам, мужчинам.

Глава 3

В оранжерее было душно. Придворные толкались в узких проходах между цветочными вазонами, чтобы лучше видеть урготские дары. Для монаршей четы установили помост, Первый маршал занял место у его подножия, а Ричард как оруженосец смотрел из-за его плеча. Розовые кусты были видны отлично, самого посла заслонял пальмовый лист. С листа время от времени скатывалась капля.

— Прелестно, прелестно, — толстый король едва не хлопал в ладоши. — Наш брат Фома нашел воистину искусных садовников.

Ричард не мог поверить, что усыпанное бледно-оранжевыми цветами деревце в самом деле является розой. Убедил бы его разве что аромат, но духи изысканных дам и кавалеров перебивали цветочные запахи. Он глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы прогнать сонливость от слишком густого и влажного воздуха.

— Скучаете, юноша? — обернулся через плечо Алва. — Только не вздумайте клевать носом перед его величеством, найдите для этого укромное место.

Пристыженный Ричард расправил плечи и опять уставился на оранжевый куст.

* * *

Церемониймейстер произносил протокольную благодарность, и Фердинанд начал нервничать. Осуществить задуманное он мог и позже, но ему хотелось сделать широкий жест, который привлечет внимание. Хотелось ненадолго почувствовать себя синеглазым графом.

— Господин Луческу, мы хотим видеть вас сегодня за королевским ужином. Расскажете нам, как вы сумели привезти целый сад по осеннему тракту.

Довольный посол поклонился:

— Для меня это большая часть. За сохранность стеклянных теплиц следует благодарить ваше величество и состояние дорог в Талиге.

— Как, вы говорите, называется этот сорт?

— «Тайная симпатия», ваше величество.

На краю поля зрения шевельнулся Дорак. Фердинанд хмыкнул про себя — кардинал, конечно, вспомнил вчерашний разговор.

— Эта роза воистину хороша. Мы желаем распорядиться ею особо.

— Воистину хороша, — прошептала Катарина, но все это слышали, и Фердинанд осекся. — Такой нежный оттенок. Будет жаль, если она останется в оранжерее, ведь тогда я не смогу любоваться ей. Я ведь теперь почти не покидаю своих покоев, — она опустила светлые ресницы на выпуклый живот под кремовым атласом.

— Да, моя дорогая, эту розу мы не желаем оставлять в оранжерее, — растерянно сказал король.

— Она стала бы украшением зимнего садика возле моих спален. Мы с вами могли бы пить утренний тизан и наслаждаться ее ароматом, — проворковала Катари и подняла на мужа глаза, которым невозможно отказать.

— Так и будет, — произнес Фердинанд слова, которые вовсе не планировал говорить, — розу сорта «Тайная симпатия» мы дарим нашей прекрасной супруге.

Наиболее чувствительные дамы тихо заахали от восторга. Урготский посол прижал руку к сердцу:

— Как вы мудры, ваше величество. Пусть тайное остается тайным.

Катари счастливо улыбнулась. Фердинанд же смотрел на нее, не в силах улыбнуться в ответ. Он снова сделал не то, что хотел, а то, чего от него ожидали. Король-марионетка разыгрывает любую пьесу. Он мгновенно рассердился, и подданные, привыкшие ловить малейшие перемены настроения монарха, притихли.

— Мы желаем, — начал Фердинанд, обводя взглядом пеструю толпу: кардинал что-то шепнул слуге, остальные внимали, — мы желаем сделать еще один подарок. Земли графства Хоксворт и соответствующий титул мы дарим нашей милой подруге баронессе Сэц-Дамье!

Удивленный и восторженный рев толпы вознес Фердинанда в Рассветные сады.

* * *

— Очнитесь, юноша, вы же не беременная королева, чтобы терять сознание на приемах!

— Простите, монсеньор, — пробормотал Ричард прежде, чем смог сфокусировать зрение. Ворон нависал над ним, вокруг было зеленое.

— Придется отправить вас домой. Я остаюсь во дворце и вернусь поздно.

— Будьте осторожны, эр Рокэ, — Ричард поднялся на ноги и оглянулся: придворные шумели за стеной из экзотических растений, дела до Ворона и оруженосца им не было. — Вчера за нашей каретой следили.

— Вы небезнадежны, если это заметили. Верхом ехать сможете?

— Конечно! Просто было душно, — сконфузился Ричард. И тихо-тихо добавил: — Монсеньор, что же теперь делать? Ведь никакой бароне…

Узкая ладонь с прохладными ободками колец зажала ему рот.

— Теперь — отдыхать и тренироваться, чтобы не опозорить меня в следующий раз. И шпагу свою не забудьте, — губы Алвы искривила усмешка, — надорский гиацинт.

* * *

Граненый флакон с нюхательной солью покоился в потайном кармане за подкладкой дублета и снаружи был абсолютно незаметен, но Ричард все равно стыдился и прикрывал рукой левый бок. Со скандала в оранжерее прошла неделя. Обмороков с ним больше не случалось, только Алва все равно заставлял носить с собой аммоний и подтрунивал над впечатлительностью «баронессы». В другое время Ричард превратил бы впечатления в новую главу, но уже шесть дней не касался пера, да и вообще не находил себе места. Ведь королевский подарок обратил невинную ложь в катастрофу — Сэц-Дамье не могла его принять и не могла отказаться! Надевать платье снова Ричард зарекся. На прямой вопрос, что же будет с выдумкой, графством и им самим, Алва глумливо ответил: «Да мне и самому интересно, юноша».

Рокэ Алва занимал место Первого маршала у овального стола. Краснодеревщик, который создавал мебель для зала Малого совета, вероятно, прежде работал в пыточных: кресла с высокими резными спинками как будет специально создавали так, чтобы сидящим было неудобно, и государственные мужи ерзали. Один Ворон своей ленивой позой посрамлял мастера и менее стойких придворных. Кресло монарха пустовало, кардинал и кансилльер тоже отсутствовали, поэтому разговоры вели свободнее. Оруженосцы, ожидавшие у входа в зал, без помех наблюдали разгорающийся спор.

— Господа, я неделю не вылезал из архива, — сухой геренций с крысиным лицом говорил громко и раздраженно. — И не обнаружил никаких записей о баронах Сэц-Дамье!

— Что вы на это скажете, герцог Алва? — прищурился Леопольд Манрик.

Алва снял невидимую пылинку с рукава.

— Скажу, что господину геренцию следует посмотреть внимательнее. Если захотите сменить пенсне, могу порекомендовать морисского ювелира в Часовом квартале.

— Хватит увиливать, герцог! — кипятился Леопольд. Еще бы, у него из-под носа уплыл лакомый кусок. — Вы не можете дурачить всю столицу! У вас нет никаких доказательств, что баронесса Сэц-Дамье существует. Ни родственников, ни соседей по имению, ни записей в родовых книгах. Даже показать ее саму вы отказались. Вам никто не верит, Алва.

— Мне достаточно того, что мне верит мой король, — нарочито смиренно сказал Ворон. — Его величество видел баронессу. К сожалению, после той прогулки прекрасная Эсклармонда простудилась и не выезжает.

— Ложь, — прошипел Манрик.

— Но для вас, господа, у меня есть один документ. — На полированное дерево лег цветной лист. — Это распоряжение о назначении меня опекуном составлено в столице покойным бароном Сэц-Дамье и скреплено по всем нотариальным правилам.

Сановники недоверчиво забормотали, зашелестели рукава и бумага. Гогенлоэ склонился над листком так, что чуть не продырявил его носом. Ричарду стало не по себе. Он знал, как рисковал Валентин, изготовляя документ, и боялся не того, что подлог разоблачат, а того, чем разоблачение грозит его другу.

— Герцог Придд, это печать вашего ведомства, — проскрипел геренций.

— Нотариусы работают под надзором судебной власти, — невозмутимо ответил Вальтер Придд. — Дайте-ка сюда. Действительно, заверено в канцелярии супрема… — «Спрут» долго изучал печать через хрустальную лупу. — Все документы перед заверением копируются. Если такое распоряжение поступало в мой кабинет, в архиве хранится его дубликат.

— Поищите хорошенько, герцог Придд. И отправьте копию в геренцию — у графа Гогенлоэ-цур-Адлерберг не такой порядок в бумагах, как у вас.

Глава 4

Наслаждаться триумфом Фердинанду довелось недолго. После церемонии в оранжерее Катари почувствовала дурноту и отправилась в свои покои, не выйдя даже к ужину с послом. Шестой день она не покидала комнат, и лекари, сменяясь, дежурили в приемной. Фердинанд не на шутку беспокоился о ее здоровье и заходил проведать дважды в день, но Катари только слабо улыбалась и просила прощения за то, что заставляет супруга волноваться.

О здоровье королевы говорил и кансилльер. Фердинанд не любил его, как и все вещи, связанные с матерью, и точно так же не желал от него избавляться.

— Ее величество — удивительно кроткая женщина! Она никогда не позволит себе даже тени ревности. Один дриксенский философ считает, что непроявленные чувства подтачивают организм изнутри и могут даже убить.

Если бы это было так, Фердинанд давно был бы мертв. Дриксенскому философу король не верил ни на грош.

— Но, может быть, вынужденное затворничество спасает королеву от слухов, которыми полнится двор.

— И что говорят? — спросил король, глядя мимо кансилльера на узор мраморной панели.

— Что ваше величество умеет выбирать неординарных женщин. Ваша щедрость наделала много шума, и теперь все очарованы тайной баронессы Сэц-Дамье.

— Я устал слышать об этой баронессе, — признался Фердинанд. Правда была в том, что он устал только слышать и выпрашивать у Дорака встречу. Позавчера кардинала свалила сердечная болезнь, и тайное свидание снова откладывалось.

— Разумеется, разумеется, ваше величество, — подхватил Штанцлер, — яркие цветы быстро приедаются! Но даже порвать с фавориткой вы можете так, чтобы проявить милость к подданным!

Логика Штанцлера иногда приводила Фердинанда в изумление.

— Как это?

— Прежде короли Талига выдавали своих надоевших любовниц за вассалов. Женщина переходила в дом супруга, как драгоценный дар, и дар этот хранили с великим почтением. Такие браки освящала благосклонность короля, они были крепкими и счастливыми.

— Вы хотите сказать, я должен… выдать Сэц-Дамье замуж?

— Так вы позаботитесь о будущем баронессы и отметите одного из верных престолу рыцарей. Это очень старый обычай, так поступал еще Франциск Великий.

Фердинанд с тоской подумал, что Франциск сделал наоборот: забрал ту, которая ему понравилась, хотя она еще носила ребенка от погибшего мужа. Фердинанду было далеко до героического предка. Даже если бы Леона Салина, ныне маркиза Ноймар, снова появилась в столице, у короля не хватило бы духу отнять жену у племянника. Людвиг, похоже, понимал больше, чем показывал, и ни разу не взял супругу в Олларию. А может, она и сама не хотела покидать дом.

— К тому же это пойдет на пользу придворной атмосфере, — не унимался Штанцлер. – Страсти улягутся, и ее величество спокойно доносит маленького принца. Мы все об этом молимся!

Наверное, Сэц-Дамье тоже мечтает о рыцаре, а не о немолодом человеке с двумя подбородками и без собственного мнения. Конечно, мечтает — ведь она написала синеглазого графа!

— Кого же нам выбрать ей в мужья? — Сердце Фердинанда обливалось кровью, как на обложке романа. Он сам не составит ее счастья, связь с королем заставит страдать от молвы, как Катари или даже сильнее. Но он может сделать ее счастливой иначе.

— Ваше величество, при дворе есть исключительно достойный юноша! Он скрывает свои чувства к баронессе, чтобы не оскорбить ваше величество, но он давно и тайно влюблен. Если вы вручите ему руку баронессы, у вас не будет более преданного слуги!

— Он влюблен? — Осознать себя не единственным поклонником было до того досадно, что Фердинанд мысленно обругал себя дураком. Безвольным дураком с двумя подбородками.

— Верно, ваше величество! Позвольте мне помочь вам соединить два сердца. Я приведу его через час или полтора. Только умоляю, не открывайте нашего разговора никому! У этих стен есть уши.

Штанцлер неожиданно резво раскланялся и чуть не прыжками поспешил из кабинета.

Часы отбили очередную четверть. Фердинанд успел выпить горячего шоколада и собирался вздремнуть, когда в дверях появился герольд и торжественно произнес:

— Высочайшей аудиенции просит граф Леопольд Манрик!

Фердинанд вздохнул и приготовился к утомительному разговору о доходах и расходах. Он уже много раз просил Леопольда распоряжаться самостоятельно, но указы требовали подписи, а подписывать, не читая, тессорий не позволял. Приходилось слушать пересказы.

— Ваше величество! — тессорий был необычайно взволнован. — Прошу вас принять участие в судьбе моего сына!

— Фридриха? А что с ним? Мы видели его утром, он был весел.

— Мой второй сын, Леонард, сгорает от любви к одной девушке. Она из благородной семьи, но ее опекун ненавидит нашу фамилию и не даст благословения на брак. Лео, мой Лео хочет уехать в Торку и искать смерти в бою. Я прошу, нет, я молю вас, — Леопольд не без труда опустился на колени, — не обрекайте моего мальчика на гибель, а девушку на монастырь. Только ваш приказ их спасет, ведь нет власти выше королевской. Позвольте влюбленным быть вместе. Дайте согласие на брак!

Подданные не так уж редко преклоняли колени перед монархом, но смотреть на Леопольда было неловко. И особенно неловко было его слушать, как будто играл расстроенный клавесин.

— А что она, тоже его любит?

— Безумно!

— Ну, пусть тогда объявят помолвку, мы всегда на стороне взаимных чувств. Кто же эта девушка?

— Ваше величество, я назову имя, и пусть ваш гнев падет только на мою седую голову… Возлюбленная моего сына — баронесса Сэц-Дамье!

— И она… любит Леонарда? Они встречались?

— Ах, ваше величество, разве мне, старику, поспеть за молодостью? Ко мне попало лишь несколько писем, но они полны страсти. Мой сын и баронесса не хотят жить друг без друга.

Фердинанд поник, как будто невидимый кукловод отпустил все ниточки, а собственной воли у куклы не было. Значит, Сэц-Дамье уже нашла своего рыцаря. Леонард — приличный офицер, только глаза у него не мечут сапфировые молнии. Какие, кстати, у Манрика глаза?

— Ваше величество? Могу ли я надеяться?

В глубине души король испытал облегчение: все решилось само, ему не пришлось бороться за свой выбор. Он все равно был слишком труслив для борьбы. К общей неловкости ситуации примешался стыд, и Фердинанд хотел только как можно скорее ее закончить.

— Мы даем наше благословение. Готовьте свадьбу перед Зимним изломом, в день святого Сильвестра. Мы как глава церкви лично обвенчаем молодых.

Отбив земной поклон и рассыпав хвалу доброте короля, Леопольд при помощи слуг поднялся и вдруг стал самим собой — попросил разрешение на брак в письменном виде. Поднесли прибор, секретарь под диктовку тессория записал высочайшую волю, а Фердинанд поставил под ней витиеватую подпись. Герольд щелкнул каблуками так резко, что с пера сорвалась клякса.

— Высочайшей аудиенции просят граф Август Штанцлер и кавалер Дэвид Рокслей!

При виде победоносного Манрика лицо Штанцлера вытянулось, нижняя губа отвисла. Он стал настолько забавным, что Фердинанд, несмотря на удар судьбы, не мог не рассмеяться.

Глава 5

— К вам посетитель, соберано. Сын графа Манрика.

— Фламинго залетел в воронье гнездо? Нам предстоит редкое зрелище, Ричард. Проводи его, Хуан. А вы, юноша, разлейте эту бутылку на троих.

— Гость настаивает на разговоре с глазу на глаз, — черный взгляд Хуана остановился на Ричарде.

— Гость не может ни на чем настаивать, потому что он всего лишь гость. Если Манрик откажется, мы выпьем вино вдвоем.

— Слушаюсь, соберано.

Дворецкий исчез, а Ричард вместо буфета бросился к Алве.

— Эр Рокэ, мы должны ему рассказать! Он думает, что помолвлен, но ведь это обман!

Рокэ закатил глаза.

— А почему вы не расскажете о баронессе всем ее читателям? Значит, обманывать многих вам нравится, а обманывать одного — ужасный грех?

— Не сравнивайте! Читатели не присылали баронессе браслетов.

— Мой племянник прислал вам ожерелье весом в две пессаны, шестнадцать локтей шелковой тафты и благовония аль-фараж. Между прочим, на языке пустыни это признание в любви. Почему фламинго заслуживает правды больше, чем шад?

— Ложь бесчестит всегда, но лгать жениху, даже если он Манрик, совсем противно. Эр Рокэ, я так больше не могу. Я расскажу Манрику, что баронессы не существует! — выпалил Ричард, упрямо глядя на Алву. — И вы меня не остановите, потому что это моя тайна, а не ваша.

Алва поднял бровь, как делал перед тем, чтобы сказать что-то особенно обидное, но открыть рот не успел: в комнату вошел Леонард Манрик. В изумрудно-зеленом бархатном колете, тщательно выбритый, с завитыми по придворной моде, хотя все равно отчаянно рыжими волосами он совсем не походил на угрюмого генерала, которого Ричард видел в Тронко. В руках Манрик держал тяжелый парчовый сверток.

— Герцог Алва, герцог Окделл. — Гость сдержанно поклонился, не помяв накрахмаленного воротника.

— Садитесь, — бросил Алва и глазами указал Ричарду на все еще пустой кувшин. Пришлось заняться вином. — Какое дело у вас ко мне?

— К вам — никакого, — без тени дружелюбия сказал Леонард. — Я хотел бы видеть мою невесту, баронессу Сэц-Дамье. Ее не оказалось дома, и я предположил, что найду ее здесь.

— И ошиблись, — оскалился Алва, — Сэц-Дамье здесь нет. Может быть, поехала за покупками или на прогулку. В любом случае вам не стоит искать встречи с девицей без присутствия ее опекуна. Даже если девица — ваша нареченная.

— Господин Манрик, — вмешался Ричард и ойкнул от боли. Алва лениво перекинул ногу на ногу и ударил его носком сапога прямо под коленную чашечку.

— Мой оруженосец хочет знать, какое вино вы предпочитаете. В доме только кэналлийское, могу предложить «кровь» или «слезы». Учитывая, что вы скоро женитесь, рекомендую «девичьи слезы».

Манрик кивнул, чем заслужил толику уважения от Ричарда. Только самые глупые гости оспаривали вкус Рокэ по части напитков. Прихрамывая, он вернулся к буфету за другой бутылкой.

— Герцог Алва, я не хочу этого брака.

— Ваше отец говорит обратное.

— К алтарю пойдет не мой отец.

— Если я хоть что-то понимаю в политике, к алтарю пойдут интересы семейства Манрик. Вы готовы их предать, Леонард?

— Это наше семейное дело, герцог, — ответил Леонард с достоинством, которого от «навозника» Ричард не ожидал. — Но я не хочу позорить бедную девушку, публично от нее отказываясь. Думаю, что вместе мы найдем другой способ отменить свадьбу. Я готов оплатить связанные с этим неудобства.

Увесистый сверток лег на стол рядом с кувшином, и Ричард чудом не плеснул на него из бутылки.

— Кого вы подкупаете сейчас: меня или баронессу?

— К богатствам Кэналлоа я вряд ли могу что-то прибавить. А вот к приданому девицы из никому не известного рода — вполне.

— Уберите свое золото, — Алва брезгливо тряхнул унизанной кольцами рукой.

Повисло молчание. Ричард решил им воспользоваться и только набрал воздуха, как вдруг Алва заорал:

— Что это такое?! Юноша, вы ослепли? Это не «девичья слеза», а «вдовья»!

Конечно, Ричард мог перепутать, но прежде Алва никогда не реагировал так бурно. Обычно он отпускал колкость, а то и вообще не замечал ошибку за столом и долго высмеивал ее после, но в этот раз разразился длинной тирадой, не давая вставить даже слова.

— Ричард, подайте другую бутылку немедленно! Видите этот теплый медовый оттенок, Леонард? «Девичья слеза» должна быть прозрачна, как топаз. Мой оруженосец перепутал, но это неудивительно, ему ведь всего восемнадцать лет: по таким юнцам плачут вдовушки. Девы льют слезы по мужчинам постарше, вроде нас с вами. Не ищите в этом буфете, юноша, «девичьей слезы» там нет! Она в кабинете.

Растерянный, Ричард вбежал в кабинет и стал перебирать бутылки на каминной полке. Оттиски на сургуче были те же самые, что и на вине из буфета в приемной. Уверенный, что не ошибся, он взял точно такую же бутылку. Вот только дверь за ним захлопнулась и в замке повернулся ключ.

Уловка была возмутительна в своей подлости. Ричард бросился к двери и заколотил по дубовому полотну:

— Монсеньор! Выпустите меня! Как вы посмели!

— Прошу прощения за этот спектакль, — глухо из-за двери, но с различимой улыбкой в голосе сказал Алва, — такие деликатные вопросы лучше обсуждать без лишних ушей. Ваше здоровье, Леонард.

Звон бокалов сообщил Ричарду, что Манрика совсем не смутили стук и крики из кабинета.

— Если вы не хотите жениться на Сэц-Дамье, у вас есть только один выход — обвенчаться с другой женщиной до Зимнего Излома, — притворное участие от Ворона было совершенно издевательским. — Я рекомендую присмотреться к свояченице губернатора Варасты. Она полновата, зато одной с вами масти. Родите полдюжины рыжих детишек и сможете сказать отцу, что не только сохранили, но и приумножили золото Манриков!

Что ответил Леонард, Ричард не расслышал, но вряд ли он был доволен. Зато Рокэ не унимался.

— Но ей, конечно, недостает столичного лоска. Тогда, может быть, одна из сестер Фарнэби? Они похожи, как две капли, будет трудно выбрать одну. Но это не страшно: обе девицы весьма склонны к совместным развлечениям.

Что-то хлопнуло — похоже, Леонард в ярости поставил бокал на стол.

— Замолчите, Алва! Я не собираюсь жениться ни на ком!

— Интересно, по какой причине? — снова вкрадчиво спросил Рокэ.

— По той же самой, что и вы, — процедил сквозь зубы Леонард, и Ричард понял, что задерживает дыхание, слушая под дверью, но все равно упускал некоторые слова. — Граф… посвятил меня в детали вашего… знакомства. Только мой брат… семье наследников, а вам придется однажды… браслет… и полдюжины детишек.

Всего несколько мгновений было тихо, потом опять звякнул бокал.

— Вы правы, Леонард, — бесстрастно ответил Рокэ, и Ричарду стало не по себе от этого тона. — Есть более короткий путь к свободе. Смерть на дуэли — быстро и красиво. Я вроде бы достаточно вас оскорбил? Завтра на рассвете вас устроит?

— Нет! — Леонард явно паниковал. — Я вас не вызываю!

— Что, если я вызываю вас?

— У вас нет свидетелей!

— Одну минуту, я выпущу герцога Окделла и мы повторим все, что сказали друг другу. Не забудьте, что оружие и условия выбирает оскорбленная сторона. Леонард, куда же вы? Леонард!

Глава 6

Новенькая карета выкатилась во двор почти бесшумно. Трех гнедых лошадей в нее запрягли цугом, фонари сняли, задернули шторы на окошках. Эстебан сидел на козлах с видом заправского кучера, даже сдвинул шляпу набок. Ричард сложил на сиденье ворох женской одежды и сунул в него пару туфель. Закрыл на крючок дверцу, поправил шпагу на бедре.

— Все готово? — спросил Эстебан, проверяя на прочность хлыст. Ему не терпелось начать рискованное предприятие.

— Лица закройте, — сказал Валентин и раздал каждому черный платок.

С платками и в неприметной одежде трое молодых дворян превратились в героев приключенческого романа. Тот, кто закрывает лицо черным шелком, может быть благородным контрабандистом или беглым принцем, но никогда — простым воришкой.

— Ричард, я все же думаю, что мы поступаем неразумно, — в последний раз воззвал к рассудку Валентин. — Новая книга уже в типографии, со дня на день пришлют сигнальный экземпляр, а вы собираетесь убить баронессу Сэц-Дамье?

— Да! — горячо ответил Ричард. — Потому что иначе Рокэ убьет живого человека ради нашей выдумки. Я не могу этого допустить! Наша забава зашла слишком далеко.

— Почему вы не верите Алве? Я уверен, он разрешит все недоразумения.

— Потому что… Потому что моя ложь — это моя ответственность! Я не хочу плыть по течению в надежде, что все образуется само. Игра перестала быть веселой, нужно ее прекратить. Нельзя всю жизнь произносить алфавит!

— А к алфавиту у вас какие претензии, Ричард? — с изумлением спросил хладнокровный обычно «спрут». — Перестало хватать букв для романов?

— Потом объясню, — буркнул Ричард. — Лезь на запятки.

— Записку не забыл? — спросил Эстебан.

— В комнате оставил. Мигель знает, что делать.

По сигналу Эстебана молчаливые кэналлийские конюхи открыли ворота, и карета баронессы Сэц-Дамье отправилась в последнее путешествие.

Время было далеко за полночь, поэтому улицы Олларии были пустынны. Фонари уже погасли, но над крышами поднималась ущербная луна. Мерно цокали подковы по покрытым инеем булыжникам. Ричард и Валентин ехали за каретой стоя, как лакеи. По дороге им попалось только несколько пьяниц, одна проститутка с клиентом и два монаха с мулом в поводу.

— Утопиться в Данаре — это такая пошлость. Не могли вы придумать более правдоподобной смерти? — вполголоса спросил Валентин, все еще недовольный планом.

— Любая другая смерть оставляет тело. А у баронессы тела нет, вот незадача, правда?

— Это слишком картинно. Еще и прощальное письмо…

— Сэц-Дамье любит драму. Она же писательница! А письмо нужно, чтобы почерк могли сличить с рукописями. Если, конечно, кому-то придет в голову проверить типографию.

— Эй вы, не болтайте! — окрикнул товарищей Эстебан. — Поедем поживее, а то холодно кобылкам.

Щелкнул хлыст, гнедые линарки зацокали чаще. Еще один нетрезвый мещанин вжался в глухой забор и стащил шляпу, пока карета проезжала мимо. Ричарду прохожий чем-то не понравился; проехав, он оглянулся и увидел, как тот резво побежал назад и свернул в переулок.

— Лишь бы карету не утащили до утра, — заметил Валентин. — Зато все поверят, что коней выпрягли и увели ушлые люди. Сразу за мостом торговый квартал, там оглянуться не успеешь — без кошелька останешься.

Показалась мостовая башня. В арке под башней мелькнула тень. Впереди кто-то свистнул.

— Кошки закатные, на охоту вышли? — прошипел Эстебан и добавил громче: — Держитесь там!

Он вытянул хлыстом коренную, и колеса загремели по мостовой. Разогнавшись на прямом участке перед мостом, карета влетела в темную арку. Пронзительный свист раздался со всех сторон, по стенкам кареты застучали камни и на упряжку прыгнуло несколько силуэтов. Разбойники!

У Ричарда заколотилось сердце. В одно мгновение (два удара сердца) карета выкатилась на мост, а в другое остановилась — негодяи сумели заворотить первую лошадь. Эстебан достал одного бичом, замахнулся на второго, но на него налетел третий разбойник, настоящий громила, и стянул с кучерского сиденья. Ричард спрыгнул на мостовую, обнажил шпагу и тут же столкнулся с четвертым противником. Ни лица, ни одежды было не разглядеть, только кинжал в его руке блестел под луной. Разбойник ловко увернулся от первого выпада, но второй насадил его на клинок, будто цыпленка на вертел. Ричард не успел выдернуть шпагу из тела, как сзади на него навалился еще один. Грохнул выстрел, и разбойник сзади захрипел и обмяк. Стряхнув его, Ричард обернулся к своему спасителю: это был Валентин.

— Спасибо! — бросил Ричард другу и тут же доказал свою благодарность на деле, отбив атаку проворного злодея, который почти достал Валентина своим ножом. Вдвоем его прикончили быстро и помчались на помощь Эстебану.

Эстебан потерял шляпу и отличался от трех других темных силуэтов только шпагой. Он стоял спиной к колонне ограды и удерживал противников на расстоянии. Ричард сразу вспомнил, что в Лаик унар Эстебан фехтовал искуснее всех. Если бы кто-то бросился вперед, Эстебан бы его убил, но двое других напали бы раньше, чем Эстебан освободил клинок. Перевес был на стороне нападающих, только умирать первым никто из негодяев не хотел. Ричард бросился вперед и завязался общий бой — без правил, без сожаления.

Когда еще два тела повалились на землю, третий понял, что дело плохо, и бросился наутек. Валентин выстрелил ему вслед, но промахнулся. Сзади, за башней, раздавался шум и крики. Кто-то звал на помощь стражу.

— Надо удирать, — выдохнул Эстебан. Сделал шаг к упряжке, споткнулся и рухнул наземь.

— Ранен? — подлетел к нему Ричард.

— Ерунда, — прохрипел друг, и сразу стало понятно, что ранен он серьезно.

Его перевернули на спину. Куртка под ребрами была разорвана и мокла, но больше ничего разглядеть было нельзя.

— Нож… метательный… — сдержав стон, пояснил Эстебан.

— Верхом ехать сможешь?

— Ага.

— Не слушай его, Ричард, давай в карету! — это Валентин.

— А как же баронесса?! — зарычал раненый. — Оставьте карету, я поеду сам.

— Да и Чужой с ней, с баронессой! Утопим в другой раз. Скачем к лекарю!

— Кошки с две! Вернемся, Алва меня залатает, — гордо бросил Эстебан, как будто только ради этого и дрался с разбойниками. Он отпихнул руку друга и поднялся на ноги. — Ричард, швыряй все в Данар! Валентин, режь постромки!

Перепуганные лошади рвались из рук, почуяв свободу. Подсадили Эстебана, взлетели на конские спины сами и понеслись галопом по темным улицам, а на мосту за спиной уже гремели копыта и сверкали факелы городской стражи.

Глава 7

После первой чашки шадди, которую ему позволил лекарь после болезни, кардинал Сильвестр чувствовал не только положенную бодрость, но и нехарактерное благодушие.

— Как себя чувствует моя королева? — спросил он Катарину, которая тоже впервые за эту неделю появилась на публике.

— Благодарю, нам уже гораздо лучше. Мэтр Цвайлангер творит чудеса. Мы так рады снова видеть лица наших подданных. — Это уже не кардиналу, а всем лизоблюдам, которые приезжают во дворец чуть свет, чтобы пожелать их величествам доброго утра.

Лица за годы придворной службы научились изображать радость. Один Гогенлоэ смотрел так, будто съел лимон.

— Господин геренций, так что же, вы нашли документы о происхождении баронессы Сэц-Дамье? Точнее, ее уже следует именовать графиней Хоксворт.

Сильвестр редко задавал вопросы, ответа на которые не знал. Но понимание, что шпионы кардинала окружают тебя повсюду, еще никого не освобождало от необходимости отвечать.

— Разумеется, ваше высокопреосвященство. Я разыскал информацию о бароне Сэц-Дамье и его потомках и составил родословную на основе разрозненных документов. Сведения о графстве Хоксворт мы обновим, когда вернется высочайшая инспекция.

— Прекрасно. Граф Манрик, должно быть, очень этому рад.

В том, что Гогенлоэ будет на стороне Манриков, кардинал не сомневался, но такой масштабной подделки документов на своем веку еще не наблюдал. Что наводило на мысли о ценности владений Хоксворта. Чего же так алчет Леопольд, не болотного же железа? Сильвестр сделал мысленную пометку выяснить это. Появился его величество и вслед за ним все торжественно двинулись в зал для церемоний. Алые, лиловые, бирюзовые одежды придворных стремились затмить друг друга пышностью, хотя день был не праздничный. Должно быть, весть об излечении королевы от недуга многие получили накануне.

— Герцог Алва просит высочайшей аудиенции!

Алва был одет в траур с ног до головы, только герцогская цепь сверкала на угольно-черном бархате. Он рассек любопытную толпу надвое и преклонил колено у первой из ступеней к трону.

— Ваше величество. Близкая мне особа, баронесса Эсклармонда Сэц-Дамье и графиня Хоксворт, стала жертвой чудовищного преступления. Я прошу вас позволить мне носить траур еще три дня, чтобы оплакать мою подругу.

— Не может быть! — Фердинанд вскочил со своего места. — Что случилось?

— Вчера поздно вечером на карету баронессы напали неизвестные. Утром в реке нашли ее одежду. Я считаю, что девушку ограбили, а после жестоко убили. На мосту осталась лишь это.

Алва протянул на ладони туфельку: расшитую бисером новенькую обувь для танцев, только светлую парчу уродовали бурые пятна. Толпа зашумела. Фердинанд бледнел, слушая рассказ. Катарина то и дело прикладывала платок к губам, ведь он так хорошо скрывал невольную улыбку. Сильвестр же был доволен тем, что фарс наконец-то закончился. «Хорошо, что ты наигрался, Рокэ, — с отеческим умилением подумал кардинал, — скоро придет пора для взрослых дел».

— Вранье! Вы все это подстроили, герцог Алва! — вырвался из толпы Леопольд Манрик. Он был без парика, рыжие с сединой волосы растрепаны — гордый прежде тессорий казался жалким стариком. — Ответьте, где мой сын? Его вы тоже убили?

— Полагаю, на пути в Тронко. Проверьте Варастийский тракт. Не беспокойтесь, он намерен вернуться до Излома. Большего сказать вам не могу — это чужая сердечная тайна.

— Постойте, а кому же тогда отойдет графство Хоксворт? — спросил Гогенлоэ. — Герцог Алва, вы же распоряжаетесь имуществом покойной?

— Верно. И как опекун я должен заботиться о том, чтобы имущество моих подопечных не убывало, а прирастало. Земли Хоксворта в Надоре я передаю в управление герцогу Окделлу.

Это вызвало новый всплеск возмущения. Сильвестр подумал, что оспаривать решение Рокэ он не будет: главное, что земля не досталась ни Манрику, ни Рокслею, а об Окделлах Алва позаботится и сам.

— Это я, я виноват в ее смерти, — упавшим голосом повторял Фердинанд, не слыша спора. Он взял туфельку обеими руками и выглядел потерянным.

— Ах, не говорите так, мой дорогой супруг!

— Что вы, ваше величество! Виновата городская стража!

— Давно пора сменить коменданта, вечерами по столице просто страшно ездить!

— Ваше величество, — оборвал хор голосов Алва, — я не буду отпускать вам грехи — для этого у вас есть духовник. Я лишь скажу, что из мальчика мужчину делают не годы и не первая женщина, а первое убийство.

«Все еще ребенок», — вздохнул Сильвестр.

* * *

Штанцлер метался по кабинету, как лиса по клетке.

— Какой ужасный, жестокий, бессердечный человек! И какой подлый! Убил сироту, чтобы завладеть ее имуществом — да сам Леворукий устыдился бы настолько низкого поступка. А главное, весь двор это проглотил! Они все боятся Ворона. Ты понимаешь, Дикон, что угрозе со стороны Алвы нужно что-то противопоставить? Твой отец это понимал.

— Извините, эр Август, — Ричард старался быть вежливым, хотя после бессонной ночи и целого дня при дворе еле держался на ногах, — монсеньор отпустил меня только на четверть часа. Я буду писать в Надор. Передать от вас поклон матушке и дяде Эйвону?

* * *

«Уважаемая матушка герцогиня», — выводил Ричард по лучшей бумаге, стараясь не оставлять помарок, — «мне очень жаль, что я не смогу исполнить свое обещание и навестить Вас на Зимний Излом. Монсеньор остался на зиму в столице, а я всюду его сопровождаю. Среди прочего посылаю Вам документы на графство Хоксворт — эти земли дарованы мне за безупречную службу. Прошу Вас от моего имени отправить туда людей и навести порядок в замке. В будущем замок и доход с земли я хочу передать Айрис — ведь у сестры герцога Окделла должно быть достойное приданое».

Дик изгрыз перо, рассказывая о войне в Варасте так, чтобы матушке не сердилась, а гордилась им. Второе письмо писалось не в пример легче.

«Милая сестра, братец Дикон помнит о тебе и очень скучает. И по Дейдри с Эдит тоже. Теплую шаль передай старой Нэн, а то она все время зябнет. Остальные подарки раздай на твое усмотрение — я знаю, ты никого не обидишь, даже тех, кого я сам бы забыл. Коня зовут Бьянко, монсеньор купил его в самом Линарэ. Я надеюсь, вы поладите. Он любит яблоки.

Книга же, которую тебе передадут, не об истории Золотой Анаксии — я так подписал, чтобы матушка не открыла. Это последний роман баронессы Сэц-Дамье, сигнальный экземпляр — значит, что тираж еще не напечатали и ты будешь первой, кто его прочтет. Не читай по ночам, а то утром будешь зевать на молитве. И хорошенько прячь книгу от младших!

С любовью,

Дикон».