Работа над ошибками

Его разбудил мучительный солнечный свет, ворвавшийся под сомкнутые веки, и лишь через секунду после этого до сумрачного сознания дошло, что голос, звавший его по имени, звучал вовсе не в спутанном тревожном предутреннем сне, а существовал в реальности. Людвиг недовольно заворчал, попытался натянуть одеяло на уши, укрыться от тяжкой необходимости просыпаться, но звавший его жестокий палач был настойчив и неумолим. Король нехотя разлепил веки и приподнялся на подушках.
В просторных покоях было светло – так светло, что голова едва не разорвалась от встрепенувшейся боли. Людвиг застонал – чья-то милосердная рука немедленно всунула ему в ладонь благословенно прохладный стакан воды. Король сделал первый долгий глоток, а невидимый пока благодетель уже протягивал ему маленькую зеленую пилюлю – снадобьем этим Людвига перед отъездом снабдила Филиппа, затем, чтобы, по ее словам, он не слишком сильно позорил родину на чужбине. Пилюли, стоило отдать им должное, обладали поистине магическими свойствами, и уже через пару мгновений в голове у короля прояснилось, и он смог сесть в постели и оглядеться.
У окна, все еще держа в руке край тяжелой гардины, стоял Эмгыр – свежий, подтянутый и недовольный, как разбуженный посреди зимы медведь. Людвиг мысленно обругал друга за эдакое предательство – накануне в окно опочивальни для почетных гостей они влезали вместе, пьяно смеясь и шикая друг на друга. Нынешним же утром нильфгаардский пес выглядел так, словно проспал всю ночь в мягкой постельке и не думал даже наливаться лимонной водкой и грушевым шнапсом в сомнительном кабаре на окраине столицы.
- Какого хрена? – широко зевнув – так, что захрустела челюсть – светским тоном поинтересовался Людвиг.
- Я пытался отговорить Его Милость от поспешных действий,- подал голос до сих пор выпадавший из поля зрения Иван – верный товарищ, протянувший своему королю руку помощи с зажатой в ней волшебной пилюлей,- но…
- Да какая он там милость в такую рань?! – раздраженно бросил Людвиг, откинувшись обратно на подушку.
- Время к полудню,- с прохладцей сообщил Эмгыр, выпустил наконец тяжелую гардину и, по-солдатски чеканя шаг, прошагал через комнату и уселся в бархатное кресло, вальяжно закинув ногу на подлокотник.
Людвиг вздохнул, приподнялся и, не ища больше ни сочувствия, но спасения, посмотрел на друга. Накануне торжественный прием по случаю исторического визита короля Редании Людвига Второго Миротворца в столицу Нильфгаардской Империи, первого с незапамятных времен, плавно перетек в дружескую гулянку. Эмгыр, коварный черный, сам вызвался продемонстрировать иноземному величеству и его верному стражу-ведьмаку лучший, по его заверениям, дом терпимости в городе, и втроем – старой доброй дружеской компанией – они веселились чуть не до самого утра. А теперь вот Эмгыр вар Эмрейс цвел, как вешняя маргаритка, а Людвиг Второй Миротворец едва мог держать глаза открытыми. Была в этом какая-то жестокая, необъяснимая несправедливость.
- Чего тебе надо? – поинтересовался король, снова зевая, хотя ответ на этот вопрос знали все присутствующие в покоях.
- Я не мог допустить, чтобы ты проспал до самого торжественного обеда, на котором решится судьба обоих наших государств,- покачивая в воздухе ногой, ответил Эмгыр,- слишком многое стоит на кону, чтобы ты имел за столом такой бледный жалкий вид.
Людвиг поморщился. У его визита в Нильфгаард, помимо исторического значения, была, конечно, и вполне конкретная цель. Реданское общество, прославлявшее своего короля за заключенный мир с давнишним врагом, вовсе не забыло своих давнишних требований и недовольства – властитель, давно вышедший из мальчишеского возраста, нуждался в спутнице жизни, а королевство – в наследниках.
До недавних пор Людвигу удавалось балансировать на грани судьбоносного решения, откладывать его, оправдываясь нежеланием ссориться ни с одним из князей и наместников, предлагавших в качестве будущей королевы своих дочерей и младших сестер. Однако вскоре после подписания настоящего мирного договора с Нильфгаардом – после чего Людвиг Второй и получил прозвище Миротворец, активно повторяемое теперь в Третогоре и за его пределами – со стороны наместника Эмгыра поступило предложения, от которого молодой король просто не смог отказаться.
Эмгыр объявил, что ради подтверждения нового славного союза, предлагает в жены Реданскому королю одну из старших сестер ныне здравствующего Императора, которые как раз недавно вошли в возраст и жаждали познакомиться со знаменитым Людвигом Вторым, прежде носившим в Нильфгаарде прозвище Король-сосунок, а за его пределами – Красавчик. Девицы, похоже, склонны были верить вторым источникам.
Ни причин, ни способа отказаться от навязываемого союза Людвиг найти не сумел. Филиппа, и прежде проедавшая ему плешь необходимостью женитьбы, теперь буквально вцепилась в воспитанника когтями, как сова в землеройку, и пригрозила, что потащит Людвига к алтарю в мешке, если тот посмеет и на этот раз отказаться. В короле жила еще надежда уговорить лучшего друга Эмгыра повременить со свадьбой, дать жениху познакомиться с невестой, присмотреться к ней, но вчера, уже изрядно приложившись к бутылке нильфгаардской лимонной, товарищ поведал наконец о своих истинных мотивах, толкнувших его на торговлю императорскими сестрицами.
В столице – рассказал Эмгыр серьезно – уже несколько лет формировалась неуловимая, но явно набиравшая силы злонамеренная оппозиция, желавшая оспорить права юного Императора Фергуса и совершить государственный переворот. Поймать заговорщиков на горячем, вычислить лидеров или хотя бы публично обвинить в чем-то пока оказывалось невозможно. Организация действовала с такой осторожностью, какую менее прозорливый правитель счел бы ленью и неохотой, и до сих пор все ограничивалось распространением неприятных слухов, призванных вызвать волнения в обществе, но обычно – легко опровергаемых.
И лишь совсем недавно заговорщики выпустили в народ сплетню, которая, как ни странно, закрепилась в умах простого люда и форсировалась чрезвычайно удачно – так удачно, что Эмгыр стал слышать отголоски даже за надёжными стенами Императорского дворца. Люди болтали, что он, непогрешимый, преданный родине, целомудренный и надежный наместник, пекшийся исключительно о благе мальчика-императора и Нильфгаарда, был не так уж целомудрен и непогрешим, а в основе столь удачного и взаимовыгодного договора с давним врагом, Реданским королевством, не прекращавшим войну с Империей, даже когда все остальные сдались, лежала срамная связь между Эмгыром и королем Людвигом – об их дружбе было известно давно. Историю же о глубине и качестве этой дружбы теперь граждане рассказывали друг другу так, словно не испытывали по ее поводу никаких сомнений.
Выслушав друга, Людвиг, полный сочувствия, поинтересовался, отчего же наместник сам не женится, чтобы пресечь грязные слухи. Молодому королю было глубоко наплевать на то, что о нем болтали в Нильфгаарде – он подозревал, что до смены политического курса Империи, в его адрес сыпались обвинения и похуже. На родине же сомнений в любви властителя к противоположному полу не возникало ни у кого – Людвиг с нежной юности появлялся в обществе под руку с чародейками, а несколько третогорских, оксенфуртских и даже вызимских кабаре существовали и процветали исключительно благодаря королевской щедрости.
Эмгыр стушевался было, не найдясь с ответом, а потом выдал тираду о том, что ему, мол, не до поисков достойной кандидатки в жены, и кроме того, брак Людвига с одной из императорских сестер был политически выгоден, и значил гораздо больше, чем свадьба наместника с какой-нибудь подходящей ему по статусу виконтессой. Людвиг любил своего друга, готов был пойти ради него и в огонь, и в воду – так и сказал ему, откупоривая накануне очередную бутылку – а, если уж так надо, то и под венец. Сегодня утром, однако, грядущая свадьба оказалась какой-то уж чересчур реальной и неотвратимой. Но слово друга было даже тверже слова короля, и Людвиг, все еще жалобно стеная, выбрался из постели и принялся умываться.
- Во время обеда,- наставительно вещал Эмгыр, пока Людвиг, отплевываясь и фыркая, как конь на водопое, плескался в ледяной воде, - ты должен будешь взять одну из них за руку и усадить рядом с собой. Это будет обозначать, что выбор сделан. Об окончательном решении объявим завтра на торжественном параде. Помолвку справим до конца недели…
- …свадьбу – еще через два дня, а наследника она родит к Беллетейну,- ехидно подхватил Людвиг. Иван протянул ему свежую рубашку, и король нырнул в шелковые глубины, немедленно запутался в рукавах и горловине.
- Такой спешки нет,- проигнорировав его блестящий сарказм, откликнулся Эмгыр,- но было бы неплохо, если бы наследник родился к Йуле.
- То есть покрыть девицу я должен буду немедленно, если арифметика еще не поменяла свои законы,- хмыкнул Людвиг. Иван, верный проводник, направил его руки и голову в нужные отверстия рубахи и подставил приготовленный заранее сюртук.
- …к весеннему Эквинокцию,- сжалился Эмгыр.
- А если ни одна из них мне не придется по сердцу? – осведомился Людвиг. Накануне он видел обеих выставленных на торги принцесс только мельком и понял лишь одно – одетые в одинаковые платья, они не отличались друг от друга ничем.
- Императоры владеют Империями,- философски изрек Эмгыр,- и лишь двумя вещами…
- Ладно-ладно, я пошутил,- прервал Людвиг, отмахнувшись от дружеской тяжеловесной мудрости,- могу я хотя бы поговорить с ними, пока еще не взял ни одну за руку?
Эмгыр улыбнулся.
- Тебе стоит прогуляться в саду,- заметил он, поднимаясь наконец из кресла,- в это время принцессы как раз совершают полуденный променад.
Когда Людвиг уезжал из Третогора, город еще засыпал последний промозглый снег, а весной в воздухе едва начинало пахнуть. Здесь же, в Городе Золотых Башен, уже вовсю цвели крокусы и гиацинты. Большой дворцовый сад просушили за несколько недель до приезда почетного гостя, и ласковое, еще совсем не жаркое солнце приятно щекотало кожу. На прогулку Людвиг отправился в гордом одиночестве – Иван остался с Эмгыром, хоть и порывался, исполняя свой долг, составить королю компанию. Наместник, однако, был неумолим, выразив надежду, что хотя бы в супружескую спальню Людвиг не соизволит притащить с собой верного ведьмака, бутылку желудевки и парочку сговорчивых оперных певиц. Посему первое знакомство с будущей невестой так же следовало провести без лишних глаз и ушей.
По хрусткой гравиевой дорожке Людвиг прохаживался неспешно, заложив руки за спину и оглядываясь по сторонам, то и дело останавливался у цветущих кустов, склонялся к ароматным бутонам, всем своим видом демонстрируя готовность к случайной встрече. И она состоялась. Правда, вовсе не с одной из юных принцесс.
Невысокую стройную фигуру король заметил, свернув с главной садовой дорожки и пройдя немного в сторону зеркального пруда. Людвиг замедлил шаг, приглядываясь, а потом вдруг сорвался с места и, смеясь, налетел на человека с объятиями. Вернон Роше – императорский заложник – не вздрогнул, но словно чуть напрягся в руках внука.
- Ваше Величество,- негромко пожурил он,- вам не стоит так делать…
- Брось,- Людвиг отстранился и заглянул дедушке в лицо – свежее, молодое, как всегда, и вовсе не похожее на лицо мучимого в застенках пленника. Вернон Роше был чисто выбрит, аккуратно подстрижен и причесан по последней нильфгаардской моде – темно-рыжие, пронизанные тонкими серебряными нитями седины волосы наполовину прикрывали уши и непокорно закручивались в мелкие кольца на затылке и над высоким лбом. – Сколько мы не виделись? – Людвиг все же разжал объятия, но продолжал держать Роше за плечи, внимательно глядя на него,- четыре года? Пять? А ты все не меняешься.
Роше все же улыбнулся ему – тепло, ласково, как улыбался всегда, когда Людвиг вместе с родителями приезжал в замок Кимбольт, чтобы отпраздновать очередные именины или Йульскую ночь.
- А вы стали совсем взрослым, Ваше Величество,- покачал головой человек,- и уже совсем не тем пухлым малышом, таскавшим пирожные со стола, пока никто не видит,- взгляд его на миг затуманился,- вы так похожи...
- …на Фольтеста, знаю,- фыркнул Людвиг – это сравнение в последние годы всплывало все чаще, особенно, когда Реданский король приезжал с визитом к сестре-королеве в дружественную Темерию. При Вызимском дворе люди болтали, что в нем возродился сам славный король Фольтест, а вот мнения о том, хорошо это или дурно, расходились диаметрально. Одни припоминали блестящие победы в Северных Войнах, другие – связь с родной сестрой и плод этой связи – чудовищную упырицу, державшую в страхе всю Вызиму.
- Я собирался сказать, на твою матушку,- хмыкнул Роше. Людвиг, почувствовав внезапный укол грусти, опустил глаза.
- Отец писал мне несколько недель назад,- об этом король не рассказывал ни Ивану, ни Эмгыру, ни даже Филиппе,- они все еще живут на Хиндарсфьялле, но мама совсем перестала узнавать окружающих. Кейра говорит, это уже необратимо.
Роше вздохнул и на этот раз сам притянул внука к себе в объятия и крепко сжал его плечи.
- Знаешь, что,- стараясь разогнать нахлынувшую тоску, заявил Людвиг, когда Вернон отпустил его,- я ведь не только ради свадьбы с принцессой приехал. Мы с Эмгыром должны подписать дополнения в мирный договор, решить торговые вопросы, что-то там про порты и пограничные зоны… Если хочешь, я могу настоять, чтобы в этих договоренностях фигурировало твое имя.
Роше удивленно поднял брови.
- Да-да, - ухватившись за собственную неожиданно гениальную идею, затараторил Людвиг,- я могу сказать, что не соглашусь ни на брак, ни на ратификацию новых соглашений, если Нильфгаард не выдаст Редании тебя. А потом – сниму с тебя все обязательства, и ты будешь свободен!
Роше нахмурился, медленно покачал головой.
- Сейчас не время и не место говорить об этом,- сказал он серьезно и каким-то безжизненным официальным тоном.
- Да почему? – возмутился Людвиг,- здесь, кроме нас, никого нет!
Роше покосился куда-то в сторону, и Людвиг проследил за его взглядом. Из-за высокого куста еще не зацветшей сирени медленно, словно опасливый крольчонок, вышел маленький щуплый мальчонка – чернявый, темноглазый, с любопытным лицом, на котором едва обозначились породистые эмрейсовы черты. Людвиг выпрямился, расправил плечи и поклонился.
- Ваше Императорское Величество,- выговорил он торжественно, скрывая неловкость,- я не заметил вас поначалу. Прошу прощения и приветствую.
Мальчик, едва взглянув на гостя, решительно просеменил к Роше, остановился перед ним и требовательно поднял вверх руки. Человек наклонился и поднял Императора Фергуса, усадив его на сгиб своего локтя. Его Величество вцепился в шею Вернона, спрятал лицо в мелких кудрях и искоса уставился на Людвига с осуждением котенка, у которого на глазах злые людишки поедали рыбные котлеты, не думая делиться.
- Боюсь, я вынужден отклонить ваше предложение,- сказал Роше, и мальчик на его руках разве что язык Людвигу не показал,- я нахожусь в заложниках не без причины.
- Понимаю,- подавив желание досадливо поморщиться и показать Императору язык, ответил Людвиг.
- Мы вынуждены оставить вас, Ваше Величество,- взгляд Роше обещал, что позже они еще поговорят, но слова звучали твердо и уверенно,- Императору пора на урок к мастеру Мараалу.
- Не хочу я,- внезапно проговорил Император, упрямо нахмурив черные брови.
- Так надо, - мягко, но не оставляя мальчику возможности возразить, ответил Роше. Фергус фыркнул, воздел черные очи горе, но спорить больше не стал. Вернон, проходя мимо Людвига, свободной рукой потрепал его по плечу, и король улыбнулся им вслед. Для себя он все равно решил поговорить с Эмгыром о судьбе почетного заложника, который, похоже, вместо того, чтобы страдать в застенках, нашел себе нового птенца, которого можно было укрыть под крылом, пестовать и заботиться.
До резной беседки у самого пруда Людвиг добрался в полном одиночестве, погруженный в размышления о судьбах империй, уселся на скамью и, подняв глаза, заметил наконец, что по дорожке к нему приближалась его будущая судьба. Во всяком случае, один из ее вариантов.
Девица, одетая в легкое платье цвета свежей весенней зелени, вышагивала по хрусткому гравию изящно, как танцовщица по сцене. В длинные рыжие кудри были вплетены белые цветы, на хорошеньком большеглазом лице сияла приветливая улыбка. По пятам за принцессой деловитой походкой породистого иноходца следовал крупный рыжий котяра, задрав трубой толстый хвост и таращась по сторонам хищными по-ведьмачьи золотым взглядом.
Принцесса взошла по ступеням беседки, и Людвиг поднялся на ноги. Кот, обогнав хозяйку, вспрыгнул на скамью и, посидев немного в собранной воинственной позе, откинулся на бок и развалился, открыв солнечным лучам полосатый светлый живот. Принцесса сделала короткий вежливый книксен, склонив рыжую головку, Людвиг учтиво поклонился – подавать девице руку раньше времени не полагалось, и она сама устроилась на краешке скамьи. Король уселся так, что пушистая дуэнья оказалась между ними.
- Рад приветствовать, Ваше Высочество,- проговорил Людвиг по-нильфгаардски, как того требовал этикет, искренне надеясь, что собеседница догадается представиться.
- Я тоже рада,- она взмахнула темными ресницами и улыбнулась еще очаровательней,- мое имя Рия, Ваше Величество.
Людвиг благодарно кивнул.
- Для меня это честь, госпожа Рия,- произнес он, понимая, что запас выученных иностранных слов в его памяти подходил к концу.
- Я говорю на всеобщем языке,- вновь пришла ему на помощь девушка, быстрым изящных жестом заправив прядку волос за ухо,- и неплохо знаю Старшую речь,- зачем-то добавила она, видимо, решив пойти с козырей.
- Прекрасно,- поспешил перейти на знакомое наречье Людвиг, не давая собеседнице шанса начать демонстрировать знания эльфских пословиц и поговорок,- как вам нравится нынешняя погода? Неправда ли весна восхитительна? – Реданского короля чуть ли не с рождения воспитывали в лучших традициях северных королевств, какие бы слухи ни ходили на Юге о невежестве и варварстве нордлингов, молодой король умел вести светские беседы, знал, что не стоило ковырять вилкой в зубах за столом, справлять нужду с балкона и делать предложение девице, едва узнав ее имя. Но тему для разговора с нильфгаардской принцессой с ходу Людвиг придумать не смог и обратился к самой безопасной.
Рия великодушно кивнула, не переставая улыбаться.
- Рододендроны еще не зацвели,- сообщила она,- надеюсь, вы задержитесь подольше и увидите наш сад со всем его великолепии.
- Уверен, это зрелище ни с чем не сравнится,- подхватил подсказку Людвиг,- разве что с вашей красотой.
Это было, пожалуй, немного чересчур. Филиппа огрела бы его линейкой по пальцам, узнай она, что отвешивать сомнительные по оригинальности и искренности комплименты король начал на четвертой фразе разговора. Рия, однако, ничуть не смутилась, даже не зарделась – эта девушка, похоже, привыкла к похвалам, и воспринимала их уже как обязательную часть любой светской беседы.
- Вы тоже гораздо красивее своих портретов, Ваше Величество,- ответила она без заминки. Людвиг догадывался, что портреты, о которых шла речь, были заранее переданы в Нильфгаард из его личной канцелярии, чтобы юные принцессы могли налюбоваться на будущего избранника заранее. На них наверняка король был изображен в блеске славы, с белым орлом на груди, красным полотнищем за спиной и синим небом над головой. Лица на таких картинах разглядеть оказывалось почти невозможно.
Рыжий кот между ними приподнялся, закинул вверх одну из могучих задних лап и принялся сосредоточенно и серьезно, точно ученый производивший сложные расчеты, вылизывать массивные оранжевые шары, составлявшие, по всей видимости, его особую гордость. Людвиг несколько секунд не мог оторвать от него взгляда, и принцесса, похоже, заметила его интерес.
- Это Огонек,- сообщила она неожиданно звонким, совсем детским голоском, и король догадался, что принцессу, должно быть, учили говорить ниже и торжественнее, но выучка давала сбои, когда речь заходила о девочкином любимце,- он принадлежал моему кузену Вигго, - продолжала рассказ Рия, с явным удовольствием соскочив со скучной темы цветения рододендронов,- но Вигго покинул Нильфгаард, а Огонек остался.
- И вы его приютили? – подхватил Людвиг понимающе.
Рия рассмеялась – словно солнечные блики рассыпались по поверхности пруда.
- Его невозможно приютить, он жил во дворце и гулял, где хотел,- пояснила она неразумному остолопу-нордлингу,- но, когда мы переехали сюда, Огонек выбрал меня своей хозяйкой. – Рия проговорила это с нескрываемой гордостью, и Людвиг уважительно покивал в ответ,- он уже довольно старый,- с сожалением продолжала она,- ему двенадцать лет, а коты редко живут так долго…
Огонек, перешедший языком от внушительных гонад к местам еще более отдаленным, не обращал на собеседников никакого внимания, а Людвиг вновь задержал на нем взгляд.
- Вы хорошо о нем заботитесь,- неловко заметил он, боясь, что тему скорой кончины любимого кота принцессы он просто не вывезет, как тонущая в болоте лошадь,- уверен, Огонек проживет еще долго.
- Он так болел,- Рия грустно покачала головой, и не сиди совершенно здоровый кот сейчас между ними, Людвиг едва ли смог бы справиться с желанием войти в пруд и утопиться от смущения,- ничего не ел, не вставал и…- она моргнула,- не вы понимаете, все такое…
Король сочувственно кивал головой. Кот, изящно изогнувшись, проходился языком по задранной к небесам задней лапе. Девочка продолжала:
- Но мастер Мараал приготовил для него какое-то снадобье, я поила Огонька им из пипетки три дня, а на четвертый он совсем поправился,- лицо принцессы просияло, и у Людвига отлегло от сердца.
- Этот мастер Мараал, наверно, очень могущественный чародей,- заметил он. Имя это он слышал сегодня уже второй раз, а до этого не сталкивался с ним ни разу.
- Он Знающий,- весомо сообщила Рия,- и друг моей матушки.
Весь остаток беседы – довольно короткой – принцесса рассказывала о привычках и повадках Огонька, и Людвигу оставалось лишь поддакивать и кивать. Он чувствовал себя, как во время одного из бессмысленных разговоров с младшей сестрой. Лилия тоже обожала животных, и, если двум властителям не приходилось решать между собой важные политические вопросы, говорила только о своей собаке, своем коне и мерах, которые предприняла, чтобы поддерживать популяции редких животных в Темерии.
Рия откланялась, Огонек, величаво спрыгнув со скамьи, поспешил за ней, а Людвиг, уставший от беседы так, словно провел с десяток переговоров с ковирскими торговыми гильдиями, а потом еще выслушал лекцию от Филиппы о важности заключения брачного союза и семейных ценностях, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Солнце грело кожу, и через пару мгновений король осознал, что почти бессонная ночь вновь начинала напоминать о себе. Он вздрогнул, сгоняя тень дремоты, и тут же заметил вторую принцессу, спешащую по дорожке к беседке.
Офелия – а именно так ее звали, если сестры не решили подшутить над гостем и поменяться платьями за ближайшим кустом рододендрона – шагала с тем же изяществом, что и сестра, но одеяние на ней было алое. По-настоящему, по-редански алое, расшитое белым шелком по подолу, и Людвиг сразу почуял неладное.
Принцесса сделала реверанс – настоящий реданский реверанс, предписанный придворным третогорским этикетом – протянула руку для поцелуя, и Людвиг, повинуясь скорее инстинкту, чем рассудку, любезно коснулся губами ее пальцев.
- Ваше Величество,- заговорила Офелия на чистейшем всеобщем языке реданского образца,- для меня такая честь приветствовать вас в Нильфгаарде. Приятным ли было ваше путешествие?
- Весьма приятным,- ответствовал король. Принцесса не спешила садиться, и Людвиг знал, что она дожидалась его приглашения. Он сделал скупой вежливый жест рукой, и она опустилась на скамью с изяществом уже состоявшейся королевы. Собеседник остался стоять – как и предписывал третогорский этикет.
- Прошу, составьте мне компанию,- милостиво разрешила принцесса. Людвиг повиновался. Всеми этими расшаркиваниями и поклонами не баловалась в Третогоре даже Филиппа, ревностная блюстительница национальных традиций, но Офелия, похоже, изучила букву законов реданской вежливости от и до, и приняла эти правила, как нерушимые и несомненные. С такой заводить разговор о погоде не имело никакого смысла.
- Что вы думаете о перспективах мирных соглашений? – осведомилась Офелия серьезно,- позволят ли они снизить налоговую нагрузку в пограничных зонах и наладить торговлю с Махакамом?
Таких вопросов не задавал ему даже Эмгыр. Людвиг неловко сглотнул.
- Боюсь, рано рассуждать об этом, пока соглашения не подписаны,- ответил он наконец, стараясь звучать не слишком глупо.
- Союз наших государств чрезвычайно важен для общего мирового порядка,- продолжала девица уверенно, и Людвигу показалось даже, что это коварный друг подговорил ее заговорить сходу о чем-то подобном.
- Давайте оставим политику,- попытался он разбавить вдруг сгустившуюся атмосферу,- сегодня такой чудный день, а вы – так прекрасны…
Офелия снисходительно улыбнулась.
- Хотите я прочту вам стихотворение? – выкатила она тяжелое стенобитное орудие на ристалище для кулачных боев.
- Конечно,- Людвигу больших усилий стоило не закатить глаза. Офелия и впрямь изучила традиционные реданские ценности, и следовало, должно быть, благодарить небеса, что не предложила ему станцевать партию из балета Щелкунец. Для этого, видимо, был не сезон.
Офелия прикрыла большие зеленые глаза.
- Орел не прерывает мелких птиц,- завела она торжественно, чуть сорвавшимся от сдерживаемого пыла голосом,-
Ничуть не думая о смысле этих песен.
Ведь тенью крыльев солнца свет завесив,
Он голоса их может заглушить…
- Вильгельм Мэкспир,- уважительно прокомментировал Людвиг,- не думал, что в Нильфгаарде он тоже популярен.
Девочка открыла глаза и сконфуженно посмотрела на короля. Он немедленно понял, что совершил стратегическую ошибку. Офелия, по всей видимости, намеревалась выдать стихи Оксенфуртского Барда за свои собственные, не рассчитывая, что невежественный нордлинг распознает подлог. А как еще она могла подумать о нем, если до недавних пор нильфгаардское общественное мнение рисовало образ глупого, легкомысленного мальчишки на Реданском троне? Людвиг снисходительно улыбнулся.
- Если будете в Третогоре,- поспешил он попытаться спасти положение,- я непременно приглашу вас на постановку Вакмета. Она, поверьте, просто феноменальная. Вам понравится.
- Благодарю,- принцесса потупила взор, и хорошо поставленный звонкий голос ее зазвучал смазано и тихо.
Оправиться от потрясения Офелия так и не сумела – дальнейшая беседа клеилась с трудом, и через несколько минут девушка наконец избавила их обоих от мучений, поднявшись со скамьи и распрощавшись. После того, что между ними произошло, подумалось Людвигу, он был просто обязан на ней жениться. Хотя бы из простой человеческой порядочности.
Воспитанный королем, пусть и не в самых консервативных традициях, Людвиг Второй Миротворец с самого детства познал, что такое королевская необходимость. Он понимал, что сопротивляться дальше не имело никакого смысла. Он дал слово – Филиппе, Эмгыру и народу Редании – что привезет из Нильфгаарда королеву. А слово следовало держать. В размышлениях об этом молодой король вышел из беседки и неспешно зашагал по дорожке обратно к выходу из сада.
Разлучать Рию и Огонька, которого однажды уже бросил хозяин, было просто жестоко – думал Людвиг. Но и перспектива слушать стихи Мэкспира и посещать все спектакли Большого Третогорского Театра до конца своих дней казалась ничуть не лучше. Хотя Филиппа, следовало это признать, пришла бы в восторг от юной Офелии, знавшей и соблюдавшей реданские традиции прилежней реданского короля.
Из Рии, впрочем, Первая Советница смогла бы слепить, что угодно – девице нравились коты, рододендроны, но никаких иных проблесков бунтующей индивидуальности Людвиг в ней не заметил, а Филиппа любила именно таких – мягкую податливую глину, девушек, похожих на чистые грунтованные холсты. И можно было бы подумать, что предпочтения чародейки не имели никакого значения при выборе жены для короля, но Людвиг оценивал ситуацию здраво – он пообещал повести одну из этих девиц под венец исключительно ради того, чтобы порадовать наставницу. Ну и друга спасти от позора, конечно, тоже.
Об худенькую девчонку, похожую на легкое облако, из-за которого вдруг вырвался солнечный луч, Людвиг, погруженный в свои невеселые мысли, едва не споткнулся. Она отскочила с его пути, но, тут же выпрямившись, отвесила ему быстрый реверанс – слишком поспешный, чтобы сойти за третогорский.
- Прошу прощения,- растерянно проговорил Людвиг. Девочка – совсем малютка, едва ли старше десяти – хорошенькая, как фарфоровая кукла, и проворная, как малиновка, улыбнулась.
- Я сама виновата,- сказала она,- просто мне очень хотелось увидеть Ваше Величество вблизи. Я знаю, вы приехали свататься к моим сестрам, а мне всего одиннадцать лет. Но через три года я войду в возраст! – многообещающе закончила принцесса, и у Людвига нехорошо екнуло сердце.
Он и не думал, что среди нильфгаардских принцесс начнется соревнование за его руку и сердце. А эта малышка – которая могла бы, веди он менее осторожный образ жизни в юности, приходиться ему дочерью – явно собиралась включиться в гонку. И ведь не расскажешь же ей – да и никому из ее сестер – что Людвиг, соглашаясь на брак с едва переступившей границу совершеннолетия девчонкой, шел наперекор собственным вкусам. Ему не нравились девицы – им он без сомнения предпочитал женщин постарше, причем разница в возрасте могла измеряться, как десятками, так и сотнями лет. Одним словом, Людвиг любил чародеек.
- В знак извинения,- продолжала девочка, имени которой король так и не сумел припомнить, хотя Эмгыр перечислил всех сестер Его Величества накануне,- прошу, примите, эту розу.
Она протянула ему цветок – алый, как платье Офелии, и свежий, как весеннее утро. Людвиг, скрыв смущение, принял подарок, аккуратно отщипнул у розы головку и вдел ее в петлицу своего простого светлого сюртука. Девочка зарделась от удовольствия.
- Эти розы посадили для моей бабушки,- поспешила поделиться она,- но, когда ее не стало, моя тетя Лита ухаживала за ними. Но теперь и Лита уехала из столицы, так что за розарием присматриваю я.
Людвиг улыбнулся, не зная, что сказать. Девочка задержала на нем взгляд еще на несколько мгновений – прямой, смелый, совершенно не вписывавшийся ни в один из этикетов – и, хихикнув в кулачок, скрылась за сиреневыми кустами.
Эмгыр и Иван поджидали его вместе. Ведьмак прятал ехидную улыбочку, а в черных глазах наместника плескалось нетерпение.
- Решил? – требовательно спросил он. Людвиг тяжело вздохнул.
- Вроде того,- выговорил он,- а нельзя ли подождать еще три года, пока не повзрослеет младшая из сестер?
- Фрейя? – нахмурившись, переспросил Эмгыр,- ах, нет. Астрид. Людо, ты знаешь ответ.
- Знаю,- вздохнул король, покосившись на розу в петлице,- в таком случае, полагаю, я выбираю Офелию.
- Рия старшая,- напомнил Эмгыр настойчиво.
- Тогда – я выбираю ее? – Людвиг воззрился на друга почти в отчаянии.
- Решение за тобой,- развел тот руками.
- Ненавижу тебя, Эмгыр вар Эмрейс,- закатил глаза король.
- Не ляпни этого на переговорах о пограничных зонах,- усмехнулся тот и похлопал друга по плечу,- идем, пора обедать.
В обеденном зале собралось почти все императорское семейство. Величавая матушка Императора и всех его сестер, Изольда, наряженная в светло-розовое обманчиво простое платье, и державшая за руку рассеянно глядевшего по сторонам Императора, вежливо улыбнулась будущему жениху одной из своих дочерей, и Людвиг ответил любезным протокольным поклоном. Ее супруг Мэнно, делец и олигарх – начинавший стареть горбоносый мужчина с усталыми зелеными глазами – скупо кивнул, едва взглянув на короля.
Трое принцесс стояли рядом с родителями. Малышка Астрид стрельнула в Людвига многозначительным взглядом, и ему пришлось сделать вид, что он ничего не заметил. А заметил он другое – Рия и Офелия переоделись в совершенно одинаковые, почти такие же, как у матери, розовые платья, кота Огонька не было видно поблизости, и все признаки, отличавшие одну сестру от другой, улетучились. Людвиг почти в отчаянии глянул на Эмгыра. Лицо того осталось бесстрастным и жестким, точно он не обедать собирался, а выстраивал войска перед битвой.
- Прошу прощения за остальным моих дочерей,- заговорила Изольда, потупив взор,- Лита не любит большого скопления людей и пугается. А Фрейя…
Она осеклась. Дверь в обеденный зал распахнулась, и твердой кавалеристской походкой вошел высокий налысо остриженный юноша, одетый, впрочем, отчего-то в изящное розовое платье.
- Фрейя! – не сдержалась Изольда, едва не выпустив руки драгоценного Императора.
Взоры всех обратились к мальчишке, и только сейчас Людвиг заметил, что подогнанное точно по фигуре платье явственно облегало едва наметившуюся, но вполне красноречивую девичью грудь – таращился он на нее, пожалуй, слишком долго и поспешил отвернуться.
Изольда, бледнее снежного рододендрона, взирала на девицу так сурово, словно готова была велеть ей убираться вон. Офелия и Рия, хихикая, принялись перешептываться, сдвинув одинаковые рыжие головы. Инициативу же на себя неожиданно взял Мэнно, сбросивший вдруг пелену усталого безразличия. Он шагнул вперед и протянул дочери руку.
- Чудесная прическа, дорогая,- сказал он во всеуслышание, не взглянув на супругу,- дядюшка Риэр постарался?
Фрейя улыбнулась отцу, взяла его под локоть и свободной рукой огладила рыжий пушок на обритом затылке.
- Я его упросила,- ответила она,- не сердись на него.
- О, я с ним непременно серьезно поговорю и поблагодарю за усердие,- вмешалась Изольда, крепче сжав руку растерянного Императора, готового, похоже, вот-вот расплакаться от непонимания происходящего,- прошу к столу, Ваше Величество,- обратилась женщина к Людвигу.
Король, отважно шагнув к застывшим одинаковым невестам, успел услышать шепот Эмгыра за спиной.
- Правая,- наконец сжалился друг.
Людвиг уже поднял было руку, соображая, правая – с его стороны или со стороны девочек? – но двери зала распахнулись вновь, и запыхавшийся человек в одежде гонца поспешил к Эмгыру. Тот недовольно поморщился, но прогонять посланца не стал, выслушал донесение под нетерпеливыми взорами семейства, и Людвиг видел, как поменялось его лицо.
Эмгыр кивнул гонцу, выпрямился и обернулся к родственникам, посмотрел на гостя.
- Я приношу искренние извинения, Ваше Величество,- проговорил он странным чуть охрипшим голосом,- но помолвку придется отложить. Нам сообщили, что в Туссенте после долгой болезни скончалась Ее Милость Лея, ваша сестра.
Людвигу словно пощечину отвесили. Он моргнул и опустил руку.
- Моя сестра,- повторил он, растерянно глядя на Эмгыра в упор, и тот не отводил глаз,- моя сестра умерла.

Chapter 2: Когда я уйду

Chapter Text

Фергус проснулся в полной оглушительной тишине совершенно пустого дома. Накануне он, сбитый с ног усталостью, заснул на низкой софе в голубой гостиной, и от неудобной позы сейчас у него неприятно ныла шея и раскалывалась голова. Вчерашний день остался в памяти рваными кусками – и Фергус от души надеялся, что со временем милосердный разум сотрет его из воспоминаний окончательно. Все, что произошло, было слишком ужасно, слишком тяжело, чтобы надеяться, что осколки событий не станут всплывать в его будущих снах, превращая их в мучительные кошмары.
Накануне утром из нильфгаардской столицы прибыла черная карета с торжественным караулом, чтобы забрать тело бывшей Императрицы – по законам Империи Лею следовало похоронить со всеми возможными почестями, несмотря на то, как позорно окончилось ее правление. Разбираться с угрюмым молчаливым посланником, возглавлявшим группу чернолатных рыцарей, пришлось Фергусу – вернее, конечно, господину Гуусу Хиггсу, чье присутствие в доме почившей особы императорской крови осталось для нильфгаардцев непонятным. Ему пришлось скомкано пояснять посланнику, что он-де был поверенным принца-консорта, другом семьи и бес знает, кем еще. Мужчина в черной ливрее, выслушав спутанную, ничуть не убедительную историю, впрочем, лишь рассеянно кивнул. Ему, конечно, было все равно. Его единственной задачей было забрать тело, ставшее для Империи куда более драгоценным, чем когда-либо при жизни, и вернуться с ним в столицу. И на этом месте начались настоящие проблемы.
Айра, до прибытия посланников не отходивший от постели почившей возлюбленной, забаррикадировался в ее спальне и не желал пускать внутрь людей, намеревавшихся похитить Лею, вырвать ее из его рук. Фергусу пришлось проявить чудеса дипломатии, чтобы убедить нильфгаардцев не выламывать дверь и не оттаскивать скорбящего супруга волоком прочь, а Айру – все же позволить вторженцам сделать то, зачем они приехали.
После долгих переговоров эльф все же впустил посланцев, внимательно проследил за тем, как двое рыцарей подошли к постели, в которой покоилась Лея, и Фергус едва успел перехватить руку принца за секунду до того, как тот всадил длинную золотую шпильку в затылок человека в черной ливрее. Айру все же пришлось запереть. Он метался и кричал, плененный в опустевшей спальне, пока Фергус разговаривал с собравшимися в обратный путь посланниками, выслушивал решение господина регента о прекращении полноценного обеспечения поместья, и провожал глазами уезжавший в туманную весеннюю хмарь скорбный экипаж.
Едва карета, увозившая тело Леи, скрылась за горизонтом, дворецкий и слуги, пять лет служившие в поместье по милости Его Величества Императора – а на самом деле всемогущего господина регента, разумеется – принялись наводить последний лоск. Им предстояло уехать следом за телом их госпожи обратно в Нильфгаард – Фергус знал, случайные люди в поместье не работали. Каждый из тех, кто присматривал за садом, готовил еду, намывал полы и заправлял постели, служил господину регенту и, помимо основной работы, осуществляли слежку за жителями дома, наверняка исправно докладывали обо всем в столицу – и именно поэтому почетный караул и катафалк появились на пороге уже через несколько часов после того, как измученное, изношенное сердце Леи остановилось.
Теперь же следить слугам было не за кем, и они, смущенно поглядывая на Фергуса, который, не зная, чем еще себя занять, расхаживал по дому, считая в нем углы, встречались с ним глазами и словно безмолвно извинялись за свое поспешное бегство. Через неделю из Боклера в поместье должен был приехать новый управляющий, но к тому моменту – посланник господина регента четко дал это понять – в доме не должно было остаться ни души. Фергуса, однако, это условие вполне устраивало.
Под вечер, остановившись под дверями спальни и прислушавшись, он понял, что Айра утихомирился. Из комнаты не доносилось ни звука, и Фергус на мгновение испугался, не решился ли безутешный супруг повеситься на простыне, не вынеся потери. Но на его встревоженный вопрос вполне живой принц велел Гусику убираться, и Гусик не без удовольствия последовал этому совету.
Он рухнул на софу и заснул, когда суета слуг вокруг еще продолжалось, но утро, разбудившее Фергуса, оказалось промозглым и безмолвным. Уезжая, люди оставили поместье в сияющей безликой чистоте, и, поднявшись с софы, Гусик решил проверить, не совершил ли Айра все же то, чего не сделал накануне.
На столе в обеденном зале Фергус нашел записку – какая-то часть его, та, вероятно, что вырастала из шрамов, оставленных Господином Зеркало, точно знала, что так и будет. Айра не сможет остаться в поместье, и, уж конечно, не захочет и дальше делить свой жизненный путь с Фергусом. Их отношения за пять лет совсем не потеплели.
Гусик переселился в Туссент, чтобы быть рядом с Леей, которую любил, как дочь, и перед которой чувствовал вину, вполне заслуженную, конечно. Айра же скорее терпел Фергуса рядом, чем прикладывал усилия, чтобы подружиться с ним. Не вполне понятно было, что стало тому причиной. Руками Фергуса Господин Зеркало много лет назад подарил Лее жизнь – настолько, насколько сумел. И, вероятно, неприязнь Айры зиждилась на том, что именно ради него, Гусика, его дважды бросил родной отец. Хотя, с другой стороны, об Иане эльф вспоминал лишь тогда, когда ему было от него что-то нужно. Случалось это очень редко, и истинной причины нелюбви Айры к себе Фергус так и не понял – не то, впрочем, чтобы пытался слишком усердно.
Записка была короткой и поспешной – Айра написал, что уезжает в Кимбольт, замок, который после признания Вернона Роше изменником, перешел в полное его владение по праву единственного наследника. Фергус решил, что лучшего в сложившихся обстоятельствах принц сделать просто не мог. Кимбольт был домом его детства, тем местом, где Айра был по-настоящему счастлив до того, как женился на Лее и посвятил всю свою жизнь ей. Именно там, и нигде еще, он мог бы, пожалуй, обрести покой и новую волю к жизни. Мысленно Фергус от души пожелал Айре и того, и другого.
Отложив клочок бумаги, он медленно обошел длинный обеденный стол, за которым с тех пор, как болезнь Леи зашла так далеко, что она больше не могла вставать с постели, никто не обедал. Стулья стояли ровно, как по линейке, полированная дубовая поверхность блестела в тусклом утреннем свете, и непонятно было, сколько лет еще пройдет прежде, чем на нее опустятся тарелки и приборы, а кто-то другой, ищущий в тихом туссентском поместье спасения от суеты жизни или вынужденный скрываться в нем, отодвинет тяжелые стулья, усядется на мягкие бархатные подушки и заведет разговор о чем-то малозначительном, просто чтобы скоротать долгий теплый туссентский вечер.
За высокими окнами – уезжая, слуги отчего-то забыли задернуть тяжелые светлые шторы – открывался не слишком привлекательный в это время года вид на просторные, тянущиеся до самого горизонта табачные плантации, сейчас черневшие после зимы. Здесь, на этой земле, начался триумфальный путь матушки Фергуса к вершинам успеха и богатства. Здесь, в этих стенах его отец случайно обронил замечание о том, как мучились его солдаты, суша махорку и вечно теряя трубки и кисеты, а Рия ухватилась за эту мысль и в течение нескольких последующих лет буквально заполонила Континент по ту и эту сторону Ярры своим революционным изобретением – табачными палочками, удобными и легкими в применении и хранении, названные в последствии папиросами.
Фергус подошел к самому окну, коснулся прохладного чуть влажного стекла, продолжая смотреть на чернеющие просторы. Этот дом – обширное, но по меркам Империи довольно скромное поместье с виллой и примыкавшими к ней виноградниками – купил его отец в тот год, когда Император Фергус Второй Нерешительный – или, как его позже называли в исторических хрониках – Триумфатор – взошел на престол после победы в Северной войне. Здесь, в тиши и благополучии, родились его младшие братья, и никто – Гусик точно знал это – не любил эти стены и эти поля больше, чем Риэр, ни за что не желавший их покидать даже ради торжественного блеска столицы.
Своими глазами Фергус этого, конечно, не видел, но матушка позже со смехом рассказывала кому-то, какую истерику закатил старший из близнецов, отказываясь уезжать из Туссента. Он плакал, кричал и даже пытался драться. Он был единственным человеком на всем белом свете, пожалуй, кто осмелился выкрикнуть в лицо великому Эмгыру вар Эмрейсу «Я ненавижу тебя!» и выжить после этого. Дом, казалось, запомнил его вопли, запомнил он и веселый смех двух мальчишек, гонявшихся друг за другом по длинным коридорам виллы с деревянными мечами в руках и игрушечными лошадками между ног. Дом запомнил и пустоту, оставшуюся после их отъезда.
В этом доме, Господин Зеркало, и Фергус вместе с ним знали это, Лита провела последний месяц перед рождением Вигго – и вилла помнила его первый вздох и первый крик. А еще то, с какой радостью Советница покинула опостылевшие за несколько мучительных недель вынужденного бездействия стены, и как здесь вновь воцарилась тишина.
Фергус не мог сказать, чтобы после отъезда близнецов кто-то был в этом доме по-настоящему счастлив – уж точно не Лита. И, конечно, не Лея, поселившаяся здесь после нее. С самого начала – униженная, оскорбленная, побежденная – бывшая Императрица никак не могла смириться со своим новым положением почетной изгнанницы. Не помогал ей ни Айра, всегда остававшийся рядом с ней, ни Фергус, добровольно поселившийся вместе с ними, чтобы помогать и поддерживать, ни ребенок, росший внутри нее и, по мнению бывшей Императрицы, ставший чуть ли не причиной всех ее несчастий.
Лея полюбила свое чадо, едва увидела его – конечно, полюбила. Но на настоящую нежность у нее просто не хватило сил. Вскоре после сложных родов у нее начало болеть и сбоить сердце – драгоценный тонкий артефакт, созданный чародеем, давно почившим в бозе. И именно из-за того, что Яссэ, создавший чудесное устройство, умер, его творение обречено было не пережить его надолго. Остановить разрушение сложных заклятий не смогли ни Айра, ни Иан, вызванный на помощь, и Лея медленно угасала, отвоевав у смерти всего пять лет покоя и тишины вдали от возненавидевшего ее Нильфгаарда.
Она угасла – и вместе с ней в доме вновь угасла жизнь, и он снова погружался в тишину. Фергусу полагалось покинуть поместье как можно скорее – на это очень явно намекнул господин регент, но человек был отчего-то уверен, что, реши он остаться здесь, никто не стал бы его прогонять. Эмгыр, сидя на троне в далеком Нильфгаарде, ничуть не заботился о судьбе этого дома, пока он снова не пригодится, чтобы заточить очередного узника или поселить тех, кто искал счастья. Фергус мог бы остаться и помогать боклерскому управляющему, писать картины, ухаживать за садом, встречать закаты и рассветы. Но он знал – этому не бывать. Ему следовало уехать, как можно скорее, и дело было вовсе не в воле господина регента.
Но пока длилось безмолвное хмурое утро, Фергусу некуда было торопиться.
Он отвернулся от окна и едва не вскрикнул от неожиданности. В дверях, протирая кулачками заспанные и заплаканные глаза, стояла маленькая светловолосая девочка.
- Ана! – выдавил Фергус и сделал осторожный шаг к ней – засомневавшись вдруг, уж не чудилась ли она ему.
В записке Айры о дочери не было ни слова, и Гусик, как любой разумный человек, сделал вывод, что своего ребенка эльф забрал с собой в Кимбольт – лучшего места, чтобы вырастить маленькую девочку было не придумать. На самом изломе года Ане исполнилось пять лет, и для своего возраста она, как любая полуэльфка, была очень смышленой и совсем не капризной. Лея полюбила ее – и, пока была в силах, дарила девочке ласку и внимание, но потом даже такая тихая и незаметная малышка, как Ана, стала для умирающей матери слишком тяжелой ношей, и дитя почти полностью оказалась под опекой няни, слуг и доброго дворецкого, не чаявшего в ней души. Фергус тоже время от времени обращал внимание на девочку – даже попытался написать ее портрет на фоне зимних полей, но Ана совсем не хотела позировать, убегала и норовила заглянуть художнику под руку. Портрет остался невзрачным пейзажем, а по-настоящему привязаться к девчушке Фергус так и не сумел.
И вот теперь, нате вам, Ана стояла на пороге пустого обеденного зала в безлюдном доме, и все, кто мог нести за нее ответственность – родной отец ли, няньки ли – уехали, даже не вспомнив о ней.
- Где мама? – тихо спросила девочка, и у Фергуса пересохло во рту.
О том, что мама болела, девочке, конечно, поведали не сразу и не слишком охотно. Она удивлялась, что Лея перестала с ней гулять и играть, и взрослым пришлось придумать объяснение. Ане обещали, что мама вскоре поправится и вернется к ней, но шли дни, грозный отец выставлял малышку за дверь, когда та хотела повидаться с Леей, а лица окружающих становились все мрачней и отчаянней.
Когда Лея умерла, Ана была занята своими книжками или куклами, или играла с нянюшкой во дворе – одним словом, новость о кончине бывшей Императрицы ее дочь получила едва ли не последней и, по всей видимости, не поверила в нее.
- Мама ушла, малышка,- тихо ответил Фергус.
Светлые ресницы Ана опустились, задрожали тонкие губы, кулачки снова метнулись к глазам и принялись тереть еще сильнее. Гусик стоял, дурак дураком, смотрел, как маленькая девочка плакала по своей маме, и не знал, куда себя деть. Лишь когда отчаянные всхлипы немного поутихли, человек нашел в себе решимость подойти ближе. Он присел рядом Аной на корточки – она отняла кулачки от лица и посмотрела на него покрасневшими темными глазами, и Фергус сам едва не расплакался от отчаяния. Что ему оставалось делать?
Первой мыслью было, конечно, попытаться связаться с Айрой. Может быть, в поспешности своего побега из дома скорби тот просто-напросто забыл о дочери, и теперь жалел, что бросил ее. Фергус вполне мог подождать здесь, пока эльф вернется за ней, но тут же на него снизошло отчетливое понимание – Айра не приедет. Он принял решение, о котором, вероятно, пожалеет позже, но до этого момента должно было пройти еще слишком много времени, ни у Гусика, ни у Аны не хватило бы терпения его дождаться.
- Ты голодная? – осторожно поинтересовался Фергус. В доме было холодно – словно вместе со всеми его обитателями, кроме двоих забытых, из этих стен улетучилось все прежнее тепло. Камины ночью не топили, а где-то в комнатах, вероятно, по неосторожности оставили раскрытыми окна – по полу тянуло сквозняком. Ана же стояла перед Гусиком босая, в легкой светлой ночной рубашке, и стопы ее – он только сейчас это заметил – уже начинали синеть.
Вздохнув, Фергус выпрямился и поднял Ану на руки. Девочка не сопротивлялась, рассеянно моргая слипшимися посеревшими от слез ресницами.
- Давай оденем тебя потеплее и посмотрим, не осталась ли на кухне какая-нибудь еда,- предложил он. Она едва заметно кивнула.
В комнате Аны все осталось на своих местах – игрушки, которые заказывали для нее из Боклера, книжки с картинками, доставленные из самого Нильфгаарда – ради того, чтобы их иногда привозили, хлопотал добрый дворецкий, бывший одновременно, должно быть, не последним человеком в имперской разведке. И – о радость! – все немногочисленные наряды, значительная часть которых, правда, была Ане уже слегка маловата. Новую одежду не заказывали для нее с самой ранней осени – Лее тогда стало совсем плохо, а девочка росла, несмотря на это. Тем не менее, Фергусу удалось найти для нее и теплые рейтузы, и рубашку, и курточку, и мягкие сапоги, в которых девочка проходила всю зиму. Все это он выложил на ее смятую постель, пока Ана стояла в уголке, комкая ухо большого тряпичного зайца и глядя на человека с каким-то невыразимым сомнением.
- Одевайся,- поторопил девочку Фергус,- а потом – на кухню. Уверен, там для нас что-нибудь да найдется.
Ана потерянно посмотрела на него, и Гусик понял – до сих пор одеванием и разоблачением юной принцессы, пусть и несостоявшейся, занимались умелые руки нянюшки, а сама она не была приучена даже выбираться из собственной ночной рубахи.
Пауза затягивалась. Фергус чувствовал, как у него вспотели ладони – он убеждал себя мысленно, что стесняться ему было совершенно нечего. Этот ребенок привык, чтобы его одевали и раздевали чужими руками, а Гусик был ей вовсе не чужим. Он, конечно, не присутствовал при самом ее рождении, но согласился минутку подержать новорожденную на руках пару часов спустя. И, тем не менее, человек не смог убедить себя в том, что ничего страшного и странного не произойдет, если он разденет ребенка, который не был его собственным.
- Ухвати за края рубашки и тяни вверх,- посоветовал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, наставительно и не дрожал.
Девочка, как ни странно, безропотно повиновалась. Она взялась за полы своего ночного облачения, задрала его вверх и, конечно, запуталась в нем головой и плечами. Фергус двумя пальцами поддернул рубашку в нужном направлении, и Ана наконец оказалась на свободе – совершенно раздетой и дрожащей от холода. Гусик кашлянул. Опыт подсказывал ему, что под рейтузы полагалось натягивать еще и какое-то белье. А существовало ли в принципе белье, предназначенное для таких крохотных девиц?..
Ана, однако, пришла ему на помощь – белье, соразмерно крохотное – нашлось в одном из ящиков массивного комода у стены. Девочка протянула находку мужчине, уселась на кровать и вытянула ноги. Принцип действия этой детали гардероба был Фергусу знаком – он даже умел снимать его с других, но сейчас снова замялся. Малышка дрожала и вновь начинала хныкать – ситуация требовала немедленного решения.
После победы над бельем, к счастью, дела пошли веселее – Фергус сумел следом натянуть на тощие детские ножки шерстяные рейтузы, помочь Ане с навигацией на просторах рубахи и даже своими руками застегнул на ней курточку – с пуговицами девочка сама провоевала бы до самого вечера. Последней его победой стали натянутые на нужные стопы сапожки.
- Дома нужно разуваться,- тихо возразила Ана, когда Фергус справился с последней застежкой, но он ее разумное замечание предпочел проигнорировать. Пока и думать не хотелось о том, что в конце этого казавшегося сейчас совершенно бесконечным дня ему предстояло проделать все эти манипуляции заново, но в обратном порядке.
- Идем на кухню? – с надеждой предложил Гусик, и Ана, не дожидаясь второго приглашения, зашагала из комнаты прочь.
В коридоре они столкнулись с новой бедой – девочка, воспитанная послушной и безропотной, понятия не имела, где в доме располагалась та самая пресловутая кухня. Это помещение, по всей видимости, расценивалось ее воспитателями, как опасное и не предназначенное для того, чтобы по нему шныряли маленькие девочки, и Фергусу пришлось показывать дорогу. Сам он пробирался в эту святая святых очень часто – особенно после того, как домочадцы перестали пользоваться обеденным залом. Ему, в отличие от маленькой принцессы, услужливые нянюшки не приносили завтрак, обед и ужин прямо в спальню.
Один раз – в особенно темном переходе – Ана попыталась взять Фергуса за руку, но он, не ожидавший такого, инстинктивно отдернул ладонь, и она больше не приближалась к нему, оттянув ладошками карманы куртки.
Самые смелые надежды Фергуса оправдались – на кухонном столе, которым обычно пользовались слуги и он сам – забытого жильца дожидалось накрытое белой салфеткой блюдо. Кухарка, госпожа Рона, тоже, наверно, разведчица со стажем, позаботилась о последнем завтраке для Гусика, с которым до сих пор всегда была приветлива и даже по секрету рассказывала ему, как сильно он похож на доброго Императора Фергуса, которого женщина помнила еще мальчишкой.
Под салфеткой обнаружился остывший желтый омлет, несколько кусков слегка подсохшего хлеба, сыр, мед и два сморщенных зимних персика. Гусик на мгновение задумался, не привыкла ли Ана, чтобы ее кормили с ложки, но, к его облегчению, девочка поспешила усесться за стол и принялась, деликатно отламывая по кусочку, мусолить сыр и хлеб, оставив, видимо, превратившийся в склизкую массу холодный омлет на милость спутнику. Фергус, как ни странно, был совершенно не голоден.
Сев напротив девочки и все же взяв в руку бесполезную вилку, человек принялся размышлять. Он сам собирался уже сегодня отбыть из Туссента и двинуться в сторону Вызимы – всех деталей будущего путешествия Фергус продумать не успел, но надеялся добраться до Боклерского порта, а там сесть на первый подходящий корабль – денег на одно место в каюте ему вполне должно было хватить. Время от времени он писал портреты жен окрестных виноделов на заказ и смог скопить немного золотых флоренов на черный день – такой, как этот, например. В Вызиму Гусик ехал по суровой необходимости, и не рассчитывал задерживаться там надолго. Разобравшись со срочными делами, он планировал вернуться в Новиград – к той жизни, которую оставил пять лет назад, и о которой с каждым днем тосковал все больше.
Но все это имело смысл до того, как выяснилось, что в опустевшем доме он проснулся вовсе не один. Теперь же ему предстояло придумать, куда деть Ану, и идея заехать в Кимбольт по пути в Темерскую столицу казалась человеку все глупее и безнадежней с каждой минутой. У девочки, конечно, кроме разбитого горем отца, имелись и другие родственники, и самые близкие из них обитали в независимом Аэдирне, где полуэльфку, взявшую от внешности отца больше, чем от матери, приняли бы там без вопросов и колебаний.
Иан, приходившийся малышке родным дедом, во время своих редких визитов умилялся ей, да и вообще опыта общения с такими маленькими созданиями у него было гораздо больше, чем у Фергуса. Решение вдруг показалось человеку беспроигрышным, и на душе даже немного полегчало. Он посмотрел на Ану, докрошившую и склевавшую большую часть хлебных и сырных крошек, а теперь пальчиками тянувшуюся в кувшинчик с медом, и улыбнулся ей.
- Мы с тобой отправимся в путешествие,- проговорил он.
- К маме? – тут же переспросила девочка, и Фергус пожалел, что для описания случившейся трагедии выбрал стратегически сомнительное слово «ушла».
- Нет,- покачал он головой, всеми силами стараясь сохранить беззаботный тон,- к твоему дедушке Иану – и брату Йоне. Он ведь король, знаешь?
С Ианом Ана была знакома, а вот родного брата не видела ни разу в жизни. В доме о нем говорили редко и скупо, словно стыдясь того факта, что, обессиленная сперва рождением Аны, а потом болезнью, Лея, вопреки обыкновению, почти перестала видеться со старшим сыном. Она писала ему письма, но Йона – слишком юный или слишком поглощенный своей ролью правителя независимого молодого королевства и надежды всего нелюдского сообщества – отвечал редко, и под конец письма от него, подстраиваясь под почерк сына, начал писать для Леи Айра. Она умирала в святой уверенности, что ее первенец скучал по ней и желал ей выздоровления, хотя на самом деле, скорее всего, Йона до сих пор так и не узнал ни о тяжести болезни матери, ни о ее смерти.
- Я хочу к маме,- весомо возразила Ана, и Фергус – с застывшей улыбкой на глупом лице – покачал головой.
- К маме нам нельзя,- ответил он, чуть не добавив «пока что»,- но Иан и Йона будут рады тебя встретить, а в Аэдирне тебе очень понравится.
Ана опустила глаза, но спорить больше не стала.
Убедившись, что за его словами не последует некрасивая детская истерика, Фергус встал из-за стола. На внутреннем дворе виллы в укромном месте на стене Иан пять лет назад нарисовал магический круг. Он сделал это вместе с обещанием помочь Айре и Лее с рождением Аны, но супруги его помощью тогда так и не воспользовались. Никто из них не пожелал вызывать того, кто не захотел разделить с ними изгнание, хотя Фергус обещал, что Иан ни за что не откажется. Круг, которым пренебрегли тогда, остался на своем месте, и позднее Айра все же пару раз пользовался им, и Иан приходил, пусть и мало что мог поделать с болезнью Леи.
Теперь же Фергус, выйдя из дома во двор, с замиранием сердца подходил к заветной стене. Ана семенила за ним, не отставая ни на шаг, хотя он ее с собой и не звал. Гусик волновался о том, что магический круг от его прикосновения не сработает – Айра был могущественным чародеем, пусть и не слишком старался развивать свои силы. Он же, простой человек, унаследовал редкую аномалию от своего отца – полное отсутствие магического ядра.
Опасения Гусика оказались напрасными. Отыскав на стене потускневший, но все еще хорошо различимый рисунок, он произнес короткое заклинание. Рунная вязь вспыхнула на мгновение, и через секунду на плечо Фергуса опустился крупный черный стриж. Записку человек написал заранее, вытащив из своего мольберта огрызок карандаша и вырвав из этюдника лист бумаги. Он постарался быть кратким, ограничившись известием о том, что Лея умерла, а сам он надеялся заявиться в гости. Фергус просил разрешения приехал в Венгерберг или – что было бы совсем замечательно – получить с ответным посланием порт-ключ, ведущий прямо в королевскую резиденцию.
Черный стриж улетел под пытливым взглядом Аны, и Фергус, приготовившись ждать, повернулся к ней и снова попытался улыбнуться.
- Хочешь пока немного порисовать? – предложил он лучшее, что пришло ему в голову,- или пойдем собирать вещи?
У него самого пожитков было совсем мало – пара смен одежды и художественные принадлежности, все аккуратно уложенные в большой деревянный мольберт. О составе имущества Аны Фергус ничего не знал, но девочка небрежно качнула головой, что, видимо, означало отказ. Ничего удивительного – за всю свою короткую жизнь принцесса не покидала территорию поместья и выезжала на прогулку разве что до соседнего виноградника.
- Идем,- подбодрил ее Фергус,- наверняка кто-то из твоих кукол захочет попутешествовать с нами.
Одежду и все необходимое, решил человек, Ана могла получить и в Венгерберге, тем более, что почти все ее наряды вскоре просто перестанут на нее налезать.
Черный стриж вернулся, когда девочка наконец сделала судьбоносный выбор между тряпичным зайцем и деревянной лошадкой после того, как Фергус с сожалением посоветовал ей оставить кого-то из двоих дома. Ответное послание Иана оказалось сдержанным, но сочувственным. Он догадывался, писал эльф, что Лее оставались считанные дни, но все равно был шокирован известием до глубины души. Порт-ключа к своим сожалениям он все же не приложил, но предложил Фергусу добраться своим ходом до Боклера, чтобы воспользоваться стационарным порталом в тамошней Академии. Венгербергский университет активно налаживал связи с туссенскими учеными – особенно, конечно, полуковками – и ректоресса Академии, давняя знакомая Иана, не откажется им помочь. План сразу показался Фергусу сомнительным, но возразить ему было нечего.
- Хочешь поглядеть на Боклер, малышка? – спросил он у Аны – и глаза у той впервые с самого утра загорелись от предвкушения. О туссентской столице до сих пор ей приходилось только слышать – да еще в хорошую погоду с верхнего этажа виллы видеть отблески шпилей Боклера на дальнем горизонте. Выбирая новое место жительства для своей беременной близнецами любимой жены, Эмгыр вар Эмрейс предпочел забраться так далеко от высшего света, как только возможно, и по хорошей дороге до Боклера ехать было не меньше полутора дней.
Весь масштаб катастрофы Фергус осознал, зайдя на конюшню и обнаружив, что вместе со слугами-разведчиками из денников пропали оба коня, которыми Айра и сам Гусик пользовались, чтобы разъезжать по округе. Одного, надо полагать, забрал безутешный вдовец – открывать порталы в расстроенных чувствах и на такие большие расстояния было опасней, чем ехать верхом по мирному Туссенту. Другого же – любимца Гусика, вороного скакуна Пирожка Второго – наверно, увел дворецкий, решив не разбазаривать имперскую собственность, на кого попало.
Ана стояла за спиной Фергуса, пока тот бессмысленно взирал на пустые стойла – уже собранная, с закинутой на плечи маленькой торбой, из которой уныло взирал на мир выбранный ею заяц. Человек повернулся к девочке, силясь скрыть отчаяние на лице.
- Придется нам немного прогуляться пешком,- объявил он, и Ана нахмурилась.
- До Боклера очень далеко,- резонно заметила она, но Фергус беззаботно пожал плечами.
- Мы доберемся до Форствата, а там сядем на дилижанс до столицы,- пообещал он. Деревня располагалась действительно не так уж и далеко – несколько часов бодрым шагом. Ана с сомнением смотрела на спутника, но тот, решив не терять оптимизма и убеждая себя, что девочка останется его проблемой всего на пару дней подольше, чем он надеялся, кивнул сам себе,- весна в Туссенте ведь чудо, как хороша!
Лея умерла на Эквинокций, но зима, выдавшаяся в тот год такой суровой, что у соседей-виноделов померзли все посадки, едва успела сдать свои позиции весне. Воздух оставался влажным и промозглым, а по ночам иногда все еще шел снег, быстро таявший на черных полях. Пахло землей и илом, а дорога, на которую мужчина и девочка вышли вскоре после полудня, почти не успела просохнуть. Кое-где на ней блестели глубокие бурые лужи, и идти приходилось осторожно, чтобы не оскальзываться на ходу.
Поначалу, впрочем, все было неплохо. Фергус, то и дело оправляя на плече ставший ужасно тяжелым мольберт, подстроился под шаги Аны, и они шли рядом, почти не разговаривая. Девочка, слишком обескураженная происходящим, никогда до сих пор не отправлявшаяся на такую долгую прогулку, глядела по сторонам, иногда подмечая что-то необычное – работавших в полях крестьян в ярких одеждах, стаи птиц, кружащихся над чем-то невидимым в стороне от тракта, поднимавшийся над горизонтом дым. Гусик кивал, пытался вставлять веселые комментарии, отвечал на немногочисленные вопросы, и пару часов путешествие казалось очень даже приятным. Пока наконец, вдруг притихнув, Ана не остановилась прямо посреди дороги.
Фергус удивленно повернулся к ней – последние полчаса или около того девочка с ним не заговаривала, не заметила, казалось, ни табун лошадей, ни особенно жирную любопытную ворону у обочины.
- Я устала,- объявила Ана и с надеждой посмотрела на спутника.
Тот, пусть и пропустивший в своем человеческом старении добрую дюжину лет, устал не меньше, ноги ныли от непривычной, хоть и неторопливой ходьбы, но останавливаться прямо сейчас человек совершенно не планировал – до Форствата оставалось, если память ему не изменяла, совсем недолго, и Гусик отважно собирался потерпеть еще пару часов. А вот девочка, похоже, к таким жертвам была совсем не готова.
- Идем,- поторопил он ее,- уже недалеко. В Форствате мы заночуем в корчме, там подают суп со шкварками и горячий малиновый кисель.
Ана сморщила нос.
- Я устала,- повторила она и решительно скрестила руки на груди.
- Ана,- Фергус шагнул к ней, только через мгновение осознав, каким угрожающим могло показаться для маленькой девочки это его движение,- не упрямься, идем. Давай – шажок за шажком.
- Нет,- она топнула ногой, крепче прижала к себе скрещенные руки, а потом – о ужас! – уселась прямо в дорожную грязь. Мысленно Фергус велел себе не думать о том, какой заманчивой показалась вдруг идея бросить девочку прямо здесь, посреди дороги. Лишних рейтуз они из дома, конечно, не прихватили.
- Ана,- Гусик постарался, чтобы голос его звучал терпеливо и ласково, подошел к принцессе совсем близко, присел на корточки,- ну пожалуйста, прошу тебя, идем. Ты ведь теперь вся мокрая, а если простудишься…
- Заболею, как мама,- выдала девочка, глядя прямо ему в глаза,- и умру.
Фергус испуганно моргнул, едва не отшатнувшись от нее, а Ана, зажмурившись, вдруг разревелась в голос.
Единственным доступным вариантом для себя сейчас Гусик рассматривал сесть рядом с ней и заплакать с той же тоской и яростью. Но из них двоих взрослым мужиком был все-таки он. Взрослым мужиком, который не имел ни малейшего понятия, что делать дальше.
- Эй, парень,- окликнул его незнакомый чуть насмешливый голос. Фергус выпрямился и оглянулся.
По дороге ехала телега, запряженная мохноногим сивым першероном. Человек в ярко-синем анораке, сидевший на козлах, придержал удила, и конь послушно встал, запряв ушами. Фергус вдруг представил, как сцена, участником которой он стал, неприятно выглядела со стороны, и поспешил оправдаться.
- Девочка устала…
- Да вижу,- отмахнулся мужчина,- у меня самого дома таких три. Бери свою дочурку, и садитесь на телегу. Куда вам? В Форстват? Подвезу!
Слово «дочурка» болезненно резануло слух, Гусик едва сдержался, чтобы не начать возражать, объяснять, но это было явно излишним. Он сгреб плачущую Ану в охапку, неуклюже залез на телегу, и мужчина, причмокнув, тронул коня с места.
Девочка проплакала еще несколько долгих неловких минут. Добрый незнакомец косился на них через плечо, и Фергусу стало удушающе стыдно за то, что неожиданный избавитель, должно быть, думал, какой горе-папаша попался ему на пути. Такой бездарный, что не просто не мог успокоить собственного ребенка, но даже не делал попыток обнять и приласкать ее, чтобы та перестала плакать. Но переступить через себя Гусик не смог. Ана успокоилась сама, сжалась рядом с ним и смотрела теперь куда-то вдаль.
- В Боклер едете? – наконец спросил мужчина, и Фергус, надеясь, что разговор затухнет сам собой, рассеянно кивнул.
- А мамка где же? – продолжал бесхитростный допрос незнакомец,- девчушка, наверно, по ней скучает, раз так расплакалась.
Фергус сглотнул, посмотрел на Ану. Та оставалась совершенно безучастна.
- Нету ее,- тихо, пряча глаза, ответил наконец Гусик.
Мужчина, явно опешивший от такого ответа, сочувственно присвистнул, отвернулся и больше не пытался заговаривать с попутчиком.
Когда в конце концов телега въехала в ворота деревни, у Фергуса ломило в висках, а голова начинала нехорошо кружиться. И он точно знал, что причиной тому был вовсе не тревожный сон нынешней ночью, не голод, не усталость и даже не мучительный стыд. К нему медленно, но неотвратимо подбирался очередной приступ болезни, ради которой он и намеревался сперва доехать до Вызимы, и остановить его теперь было почти невозможно.
Гусик, однако, поблагодарив незнакомца и предложив ему флорен из своих запасов, спустил молчаливую Ану с телеги и поспешил к корчме – высокому каменному зданию с весьма красноречивой вывеской, изображавшей зажаренную целиком свинью с яблоком во рту. Может быть, надеялся он, если толком поесть и выспаться, приступа еще удастся избежать.
Хозяйка корчмы – высокая дородная женщина в белоснежном фартуке поверх пышного цветастого платья – цепким умелым взглядом быстро оценила путников. От ее глаз, наверно, не укрылось ли бледное измученное лицо Фергуса, ни заплаканный вид его маленькой спутницы, но грязное пятно на ее рейтузах пониже спины. Женщина быстро проводила их за стол и пообещала, что комнату для «них с дочкой» немедленно приготовят. Фергус, не в силах сопротивляться и спорить, уселся на жесткую скамью, борясь с желанием прижать сдавленный изнутри лоб к поверхности стола. Ана скромно устроилась рядом с ним – не напротив – и теплым комком прижалась к боку человека.
Хозяйка поставила перед гостями две тарелки со знаменитым супом, две большие кружки киселя и задала Фергусу какой-то встревоженный вопрос, но шум в ушах мешал его расслышать. Человек отмахнулся, отпуская добрую женщину, и та, все еще оглядываясь, отошла.
Первая алая капля угодила прямо в исходившую паром розовую массу киселя в большой глиняной кружке. Гусик пару мгновений задумчиво наблюдал, как по вязкой поверхности вокруг яркой кляксы разбегаются красные лучи.
В том, что его настигла та же хворь, которой много лет страдал его отец, Фергус убедился вскоре после того, как переехал в Туссент. Поначалу – после пары коротких и почти бесследно прошедших приступов – он не хотел никому ничего рассказывать, надеясь, что со временем найдет способ добраться до умевших лечить эту болезнь чародеек. Недуг прогрессировал медленно – время от времени у него шла носом кровь, случайные раны подолгу не затягивались, и Гусик уверял себя, что времени на лечение у него в запасе было еще много. Он не мог оставить Лею, сперва почти обездвиженную готовящимся появиться на свет ребенком и страдавшую от скуки, потом слишком слабую от ее собственного недуга. Он не хотел вспоминать о своей беде, пока она не давала о себе знать, и, утирая кровь с верхней губы, убеждал себя, что это ничего, это пройдет.
Позже приступы стали сильнее, дольше и заметней – пришлось сознаться во всем Айре, и тот, как умел, помогал Гусику справиться с ними. В последние несколько месяцев все было тихо, словно его болезнь, смутившись соседства со страшным смертельным недугом Леи, утихомирилась и выжидала. И вот теперь вновь – впервые с ранней осени – поднимала голову, напоминая о себе.
- У тебя кровь,- донесся до Гусика тихий голос Аны. Он рассеянно кивнул, бросил ей, почти не разжимая губ:
- Ешь,- прихватил со стола полотняную салфетку и прижал ее к лицу.
К моменту, когда девочка наполовину управилась со своей порцией супа и киселя, ткань в пальцах Фергуса вымокла от крови. Он поспешил упрятать салфетку поглубже в карман, подхватил следующую и, пошатнувшись, встал из-за стола. В указанном хозяйкой направлении – вверх по лестнице и налево – человек поднимался, словно сквозь густой вешний туман. Женщина спросила, не следует ли ей послать за доктором, но Гусик снова отмахнулся – его болезнь имела магические корни, и обычные лекари могли лишь сочувственно качать головами.
- Нет ли в деревне чародея? – все же отважился спросить Фергус. Хозяйка всплеснула руками.
- Чародейки есть самое близкое – в Боклере,- сказала она. Гусик свободной рукой, той, что не прижимал к лицу окровавленную салфетку, полез в карман, выудил несколько тяжелых монет и протянул их женщине.
- Не затруднит ли вас…- начал он.
Хозяйка, видимо, куда более бывалая, чем могло показаться, поспешно кивнула.
- Сейчас же отправлю гонца,- пообещала она, пряча монеты за персями,- потерпите, сударь.
Ничего иного, кроме как терпеть, ему, собственно, и не оставалось. Фергус, совершенно позабывший про Ану, скинул сапоги, уселся на кровать, взбил повыше большую свежую пуховую подушку и устроился так, чтобы кровь из носа не заливалась в горло, прикрыл глаза и замер. Терпеть ему предстояло долго – едва ли даже самый быстрый гонец мог обернуться быстрее, чем за несколько часов.
Сквозь грохот в ушах Фергус слышал какое-то шебуршание. Приоткрыв глаза, не опуская головы, он увидел, как Ана, предоставленная сама себе, не глядевшая на него, вытащила из своей торбы зайца, усадила его на соседнюю кровать, забралась на нее сама, не снимая испачканных рейтуз, и вцепилась в игрушку так, словно собиралась отгородиться ей от подступившей новой беды.
- Ты заболел? – осторожно, почти шепотом спросила девочка, все же взглянув на Гусика.
У того перед глазами начинало плыть – кровь из носа продолжала сочиться, и оставаться в сознании ему было с каждой минутой все тяжелее, не говоря уже о том, чтобы поддерживать бессмысленную беседу.
- Ничего страшного, малышка,- ответил он, тем не менее,- из Боклера пришлют чародейку, и она меня вылечит.
- А если нет? – спросила Ана раздражающе дрожащим голосом.
А если нет, захотелось ответить Гусику, то Император Фергус вар Эмрейс, прозванный в исторических хрониках Триумфатором, закончит свой бесславный век в комнате корчмы в деревушке близ Боклера, и никто о нем даже не всплакнет.
Ана снова заплакала. Гусику хотелось пошевелиться, прикрикнуть на нее, велеть перестать разводить нюни – ведь это ему, не ей, предстояло истечь кровью и захлебнуться в ней, но нет – маленькой принцессе, наверно, казалось, что уж ее-то горе – самое неутолимое из всех. Сознание уплывало, и в беспамятстве таилось блаженство безразличия. Фергус Триумфатор умирал.
Его разбудил спокойный, ровный и удушливо знакомый голос.
- Намочи снова полотенце,- донеслось до слуха Фергуса,- это уже совсем нагрелось. Быстрее, и не вздумай хныкать!
Свет резанул глаза, когда он поднял тяжелые веки. Взгляд озерно-зеленых глаз Гусик узнал бы по ту и эту сторону жизни.
- Иан,- прошептал он, едва шевеля сухими губами.
- Шшш,- заботливые руки подняли его голову,- пей,- скомандовал эльф, и благословенно холодная жидкость полилась в саднящее горло.
- Иан,- повторил Фергус, наконец утолив казавшуюся бесконечной жажду.
Эльф – не изменившийся ни капли, стройный, как стрела, с черной косой, заброшенной на плечо, с тенью улыбки на тонких губах – присел на край постели.
- Ты проснулся наконец,- Иан покачал головой,- ну и напугал ты нас с Анкой, верно? – последнее слово он бросил куда-то через плечо, и рядом с ним в зоне видимости Фергуса возникло лицо Аны. Девочка не плакала больше. Светлые, почти белые волосы были подхвачены в высокий неряшливый пучок, черные глаза светились уже не страхом и горем, но любопытством.
- Я помогаю,- похвасталась девочка, но Гусик больше не глядел на нее – только на Иана.
- Как ты меня нашел? – спросил он хрипло,- в письме же…
- Иорвет велел мне так написать,- брови Иана нахмурились, лоб прошили морщины,- прости меня, я отправился следом за своим стрижом почти сразу же, но спутанная тропа работает хуже обычного портала, и в поместье, когда я прибыл, уже никого не было.
- Понятно,- слабо усмехнулся Фергус,- людям не полагается появляться в Венгерберге из ниоткуда – только через контролируемые стационарные порталы.
- Верно,- вздохнул Иан,- но, к счастью, я успел вовремя – покумекал немного, куда ты мог направиться, и двинулся по тракту. Хотел порасспрашивать о тебе на дилижансной станции, но перехватил гонца, спешащего по поручению в Боклер. Оказалось, какой-то господин занемог в местной корчме, и ему требуется помощь чародейки. Прости, чародейку к тебе так и не прислали.
Фергус протянул руку и слабо сжал ладонь Иана, лежавшую поверх покрывала. Эльф улыбнулся так ласково, что у человека засосало под ложечкой – а, может быть, это все еще были последствия приступа.
- Ты, дорогой, не написал, что с тобой едет Ана,- понизив голос, сообщил вдруг Иан, - если бы я знал, уговорил бы отца все же передать вам порт-ключ.
Фергус нахмурился.
- Я…- он поднял глаза на эльфа и попытался неловко улыбнуться,- я забыл.
Иан покачал головой.
- Ну теперь, когда все прояснилось, мы отправимся в Венгерберг немедленно, как только тебе станет лучше,- пообещал он и обернулся к Ане, все еще топтавшейся рядом с ним,- что, малютка, хочешь повидаться с дедушкой и братом?
Ана с сомнением на мгновение взглянула на него в упор.
- Я хочу к маме,- потупившись, тихо ответила она.

Chapter 3: Придумай что-нибудь

Chapter Text

Письмо ждало ее на столе у окна в гостиной, и в первый момент Лита подумала, что отправил его Мэнно или, может быть, Лаар — они имели обыкновение писать чародейке раз в несколько недель, чтобы отчитаться о ходе медленной борьбы за восстановление справедливости, и в последние месяцы Лита читала эти послания с возрастающим раздражением. Фантазия ее так называемых сторонников с каждым годом заметно истощалась, и идеи о дискредитации действующей власти в Империи становились все банальней и бесполезней. Со своей стороны, чародейка не спешила предлагать им что-то свежее и оригинальное — потому, вероятно, что за пять лет окончательно потеряла надежду, что их неясный путанный план рано или поздно принесет хоть какие-то плоды.

Однако на длинном золотом конверте с черной каймой красовалась императорская печать, и, застыв в шаге от стола и уже протянув руку за письмом, Лита вдруг замерла и замешкалась. Отчего-то ей совсем расхотелось не то что читать — даже трогать таинственное послание. Должно быть, его отправил кто-то из придворных чародеев — вероятней всего, Ирра вар Тарр, занимавшая ныне должность главной имперской магички, и для того, чтобы бывшая подопечная и подлая предательница решилась написать опальной советнице, в Нифльгаарде должно было произойти что-то из ряда вон выходящее и, скорее всего, трагическое.

По здравому размышлению, конечно, получалось, что жалеть в Империи Лите было больше некого. Там оставался Мэнно — единственный из ее родственников, кто еще ее не предал. Но случись что-то с самым младшим из ее братьев, об этом первым сообщил бы ей Лаар. Или, по крайней мере, на конверте стояла бы печать с ощетинившимся ежом, символом компании «Эмрейс и сын», но никак не шестнадцатиконечное имперское солнце. Все остальные родичи, в данный момент заполонившие родной дом Литы, могли сгореть в пламени того самого солнца — она бы и слезинки не проронила. Тем не менее, письмо отчего-то показалось чародейке зловещим предзнаменованием, и, какой бы глупой ни была эта мысль, только не тронув его, Лита могла избежать заключенного в нем проклятья.

Из-за приоткрытых окон донесся короткий серебряный смех. Чародейка отдернула руку, поспешно отвернулась от конверта и, не взглянув на него больше, поспешила прочь из гостиной, через короткую галерею прихожей на внешнюю террасу. Год переступил через Эквинокций, но горный воздух снаружи был еще по-зимнему прозрачен и свеж. Лита забыла накинуть на плечи хотя бы шаль и, переступив порог террасы, вздрогнула от обхватившего ее холода, обняла себя руками, но назад не повернула.

На просторной площадке перед террасой, которой в нормальном доме полагалось быть садом, высокий мальчишка в легкой не по погоде белоснежной рубахе, сидя прямо на черно-бурой земле, повернувшись спиной к дому, низко склонился над чем-то, словно изучал трещины в поверхности почвы. Напротив него чудовищным изломанным болотным деревом возвышался матерый серый катакан, обвешенный золотыми украшениями, как Йольское древо конфетами. Лита замерла, пригляделась внимательней — в узловатой когтистой лапе вампир, не потрудившийся хотя бы ради приличия принять антропоморфный облик, сжимал несколько карт с синими рубашками и, проводя над ними длинным пальцем-стилетом, похоже, готовился сделать решающий ход.

— Думай быстрее, — поторопил катакана мальчишка, тот недовольно рыкнул, обнажив пугающе огромные желтоватые клыки, сверкнул золотыми глазищами, словно надеялся запугать противника или хотя бы осадить его, но потом вдруг швырнул карты на землю, вскинул морду к небу и завыл, как раненный волколак.

— Ты жульничаешь! — прозвучали в этом вое скомканные слова, но мальчишка лишь засмеялся в ответ.

Лита почувствовала, как Детлафф — неслышный, как весенний туман — появился у нее за спиной.

— Разве это четно? — спросила она, не оборачиваясь, — они ведь не могут его не слушаться. Конечно, он всегда будет их обыгрывать.

— О, нет, — с нескрываемой, прямо-таки неприличной гордостью ответил Детлафф, — у гвинта свои законы. Эретэ никогда не приказывает им специально играть плохо, так что побеждает он исключительно благодаря своему мастерству.

Лита вздохнула. Если бы Вигго — Эретэ, напомнила она себе мысленно — вздумалось оторвать одному из своих приятелей-катаканов голову и заставить остальных играть ею в новую модную темерскую игру ногомяч, Детлафф все равно с гордостью заявлял бы, что его сын внес в скучную человеческую забаву остроумные вампирские улучшения.

— Почему вообще он играет в гвинт посреди поля? — спросила чародейка, все еще не оборачиваясь к вампиру.

— Ты велела низшим держаться подальше от дома, — напомнил тот, — и мы уважаем твои желания.

— Очень мило с вашей стороны, — вздохнула Лита, покачала головой и наконец посмотрела на Детлаффа, — как прошла ваша ночь?

На губах вампира заиграла легкая улыбка — не будь чародейка знакома с этим существом буквально всю свою жизнь, и не знай она, что он ни за что не причинил бы ей вреда, ей впору было бы задрожать от ужаса. Такой очаровательный оскал на лице Детлаффа означал только одно — ночью пролилась кровь. Лита нахмурилась.

— Не слишком ли рано ты стал приучать нашего сына к этим твоим обычаям? — спросила она недовольно, — сам же знаешь, как опасно бывает увлечение кровью, особенно для таких юных вампиров, как Вигго.

— Я не позволяю Эретэ ее пить, — спокойно отозвался Детлафф, но по его тону становилось ясно — воспитание того, кого раньше он именовал не иначе, как «детеныш», вампир полностью взял на себя, и лишь природная вежливость и то обстоятельство, что детеныш этот вылез из ее тела, мешали Детлаффу грубо поставить Литу на место и сообщить, что в ее советах они не нуждались, — но он должен знать ее запах, различать оттенки и нюансы. Созерцать пролитую кровь и иметь достаточно сил, чтобы побороть ее искушение — этому не научить, если не давать ему приближаться к ней.

Лите было, что возразить, она могла бы сказать, что тринадцатилетним мальчишкам вообще не обязательно было начинать разбираться в крови да еще такими сомнительными методами — и ни один нормальный родитель не пустил бы своего отпрыска на празднество в честь Равноденствия. Но то касалось исключительно человеческих детей и их человеческих родителей. Детлафф и Вигго к таковым не относились.

— Тебе прислали письмо, — неожиданно сменил тему вампир, легко взмахнув перед лицом Литы золотым конвертом, словно не было в его появлении сегодня утром никакого зловещего смысла, — прочтешь?

Чародейка мрачно заглянула собеседнику в глаза. Иногда Лита скучала по тем временам, когда супруг ее был угрюмой тенью нынешнего себя, скрывался в тенях своих страданий и улыбался раз в несколько месяцев, обычно храня на челе неизбывную печать тоски. Теперь же Детлафф, впустив в свое сердце, свой разум — в само свое естество — Вигго, сам превратился в беззаботного и беспечального мальчишку. Метаморфозе этой поражался даже Регис, хотя уж он-то знал своего друга с тех пор, когда они оба сами еще были совсем юными. Эмиель нарадоваться не мог тому, каким счастливым стал его вечно недовольный жизнью собрат, а вот у Литы на этот счет были смешанные чувства. Два вампира-мальчишки в доме — это для нее было все-таки немного чересчур.

Она протянула руку за конвертом, и Детлафф отдернул его за миг до прикосновения. Лита нахмурилась.

— Сам читай, — обронила она, отвернулась и зашагала обратно в дом.

Детлафф пошел за ней — Лита услышала звук разрываемой бумаги, и сердце ее ледяным осколком упало в желудок.

— Его Величество Император Фергус вар Эмрейс, милостиво правящий Империей Нильфгаард… и так далее, и так далее…- вампир замешкался, явно пробегая глазами все положенные к перечислению в официальном письме титулы, через пару мгновений снова возвысил голос: — с грустью сообщает о кончине…

Лита резко развернулась, с не пойми откуда взявшейся сноровкой выхватила письмо из рук Детлаффа и сама уставилась на аккуратные частые строчки. Дочитав до конца, подняла на спутника удивленные глаза.

— Они приглашают меня на панихиду, — тихо поделилась чародейка. Детлафф, захваченный врасплох, смотрел на нее, не успев стереть улыбки с лица. — Лея умерла.

Вампир молчал несколько долгих мгновений и наконец рассеянно пожал плечами.

— Вы не виделись почти пять лет, — заметил он таким тоном, словно провозглашал прописную истину, — ты расстроилась?

Лита скрипнула зубами от внезапно накатившей злости, шагнула к Детлаффу, не сводя с него глаз — вампир не пошевелился. За пять лет, прожитых с ними под одной крышей, чародейка почти привыкла к тому, что должна была понять и принять еще много лет назад. Вампиры и люди относились к совершенно разным видам, и взгляды их на окружающий мир были совершенно, трагически непохожими. Прежде связанный с ней, с Дани, росшей в окружении людей, с Регисом, принявшим человеческую природу, как свою собственную, Детлафф, может, сам того не желая, мыслил и чувствовал, как человек. Временами — как безжалостный убийца, но все еще человек. Получив же свободу и право распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению, не ограниченный больше условностями чуждого ему мира, Детлафф стал тем, кем ему полагалось быть по самой его природе, и сейчас его недоумение было более, чем искренним.

— Не сказать, чтобы я сильно ее любила, — вдохнув и выдохнув, поборов приступ слепой злости, ответила Лита, — но мы были близки. Она доверяла мне, и я, раз уж на то пошло, подвела ее тогда, пять лет назад. Боюсь, в том, что случилось с Леей, есть и моя вина.

— Ты поддерживала работу золотого сердца, сколько могла, — напомнил Детлафф спокойно, и Лита почти пожалела, что в свое время — в основном со скуки — поделилась с ним этой историей среди всех прочих. — Лея сама выбрала свой путь, а артефакт все равно не проработал бы дольше, чем ему положено, после смерти создателя.

Аргументы звучали вполне убедительно, но Лите отчаянно не хотелось позволить Детлаффу убедить себя. Согласиться на то, что, раз она ничего не могла поделать, то и переживать не о чем, означало, как вдруг показалось чародейке, сдаться и признать — человеческая природа была слаба и неудобна не только из-за своей физической хрупкости, но и из-за всех этих условностей и печалей, которые не отступали в людях даже перед лицом железных аргументов.

— Мы должны рассказать об этом Вигго, — тихо произнесла Лита, глянув через плечо вампира — мальчишка и катакан, похоже затеяли второй раунд гвинта. — Лея была ему не настоящей матерью, но ведь большую часть жизни он об этом не знал.

— Я расскажу, — улыбнулся Детлафф.

— Не надо, — Лита вскинула руку, — я сама, — битву за человечность своего единственного сына она, может, и проиграла, но подписывать капитуляцию, вопреки железным аргументам, пока не спешила.

Вигго сколько угодно мог превращаться в бездушное, достаточно сильное, чтобы созерцать кровь, но не подчиняться ее искушению, существо, но следы на светлом ковре в гостиной он оставлял, как самый обыкновенный мальчишка. Лита не любила дом, в котором они с вампирами прожили последние пять лет, не нашла в себе сил по-настоящему его обставить и подогнать под свои вкусы. Она вообще иногда с ужасом думала, как быстро это жилище заросло бы грязью до самой крыши, если бы Детлафф, желая сделать ей приятное, не велел нескольким альпам, обратившимся миленькими девчушками с прозрачно-пустыми глазами, прибираться в комнатах, следить, чтобы в погребе не переводились продукты, которые никто, кроме Литы, не ел, топить камины и даже стирать одежду и чистить обувь.

Однако сейчас, заметив, как стопы Вигго оставили на чистом ковре черно-бурые отпечатки грязи, Лита болезненно поморщилась, будто сама, в поте лица, все утро наводила в доме чистоту. Вновь отогнав от себя естественную человеческую эмоцию, чародейка шагнула к мальчику, выжидающе застывшему перед ней, и аккуратно взяла его за руки.

— У меня для тебя очень дурные новости, мой милый, — сказала она, заглядывая в его чудесные бархатно-черные глаза, сейчас полные скорее любопытства, чем тревоги, — из Нильфгаарда сообщили, что Лея умерла.

Вигго смотрел на нее еще пару секунд, точно ждал продолжения — пояснения, почему это должно было его волновать. Лита мысленно выругалась, но ни лицо, ни голос ее не дрогнули.

— Она любила тебя, как собственного сына, — напомнила чародейка, стараясь не слишком настаивать, — и ты любил ее, ведь правда?

— Потому что мне никто тогда не рассказывал, что моя настоящая мать — ты, — напомнил Вигго мягко. Он не обвинял, не жаловался — просто приводил проклятые аргументы. И Лита знала — для юного Эретэ, как для любого представителя его вида, личность матери не имела ровным счетом никакого значения с того момента, как детеныш учился самостоятельно ползать по вертикальным поверхностям, защищать себя от возможных врагов и охотиться. Таков был закон их природы, а Детлафф был для мальчика в первую очередь родственной душой и спутником, и лишь потом — отцом.

— Меня приглашают на панихиду, — попыталась Лита вновь, хотя и понимала уже всю глупость своих слов, — может быть, ты тоже захочешь попрощаться с ней? В приглашении тебя не упоминают, но ведь ты и не изгнанник. Наш уход был добровольным.

Вигго неожиданно смутился. Чародейка заметила, как он поднял глаза и поискал взглядом Детлаффа, все еще стоявшего у Литы за спиной, словно ждал от него поддержки.

— Мы хотели сказать тебе, — заговорил мальчик, дождавшись, видимо, ответного ободряющего взора, — но не находили подходящего момента.

Значит, в нем, несмотря на всю силу вампирской крови в его жилах, осталась еще капля человеческого — пусть и та, что отвечала за смущение и неуверенность. Лита моргнула, стараясь скрыть вновь охватившую ее тревогу.

— Сказать — что? — переспросила она.

— Мы с Эретэ, — Детлафф наконец взял на себя обязанности старшего в стае и выступил вперед, — давно думали о том, что этот дом и эта долина слишком малы для нас.

— Вы летаете, где хотите, — напомнила Лита в нелепой попытке найти собственные аргументы. Слова Детлаффа были полны странного, невыносимого смысла, которого она пока не могла понять, — вас ничто не сдерживает.

— Этот дом сдерживает нас, — ответил за отца Вигго, — даже долетая до самых границ Брокилона, мы все равно всякий раз возвращаемся сюда, — «к тебе», — не прозвучало, но Лита это услышала.

— Всем известно, что находится на Дальнем Юге, — продолжал Детлафф, — я сам бывал и в Зеррикании, и в Хакланде, и даже в Зангвебаре. Но никто не знает, что лежит там, за Драконьими горами, на Дальнем Севере.

— Там лежат снега и нет ничего живого, — пожала плечами Лита, — не обязательно бывать там, чтобы это знать.

— А вдруг нет? — черные глаза Вигго загорелись азартом, — вдруг там, за горами, есть какая-то жизнь? Или, может, портал в иные миры?

Лита поджала губы. Ей совершенно не нравилось, куда двигался этот разговор. Она очень плохо помнила свою старшую сестру, но та, пока Лита была совсем малышкой, рассказывала иногда о своих путешествиях по иным мирам, и большая часть этих историй уже тогда казалась будущей чародейке глупыми выдумками. Цирилла говорила о землях, где люди ездили на повозках, не запряженных никем, даже летающих по воздуху без крыльев и магии, о мирах, затопленных огромным океаном и тех, где никогда не заходило солнце, потому что их на небе было целых три. Для нее, Литы, эти истории никогда не были особенно привлекательными, она не завидовала сестре, не мечтала владеть ее силами и мочь путешествовать по этим невероятным местам. Ее вполне устраивал этот мир, ограниченный Драконьими горами на Севере и рекой Альба на Юге, ей не надоедало каждую ночь видеть в небе созвездия Дракона, Серпа и Семи коз, она стояла обеими ногами на земле, даже обращаясь нетопырем и взмывая к облакам. А вот в Вигго, похоже, странным образом возродилось это стремление к иным мирам, дремавшее в их общей крови.

— Мы не принадлежим этому миру, — неожиданно печально заявил Детлафф, видимо, перехватив ее мысли.

— Вигго родился в Туссенте, на вилле моих родителей, — напомнила Лита прохладно, — он принадлежит этому миру — и никакому другому.

— Эретэ — Гхарасхам, — с неожиданной твердостью в голосе возразил Детлафф так, будто никаких иных доводов ему не требовалось.

— Мы хотели позвать тебя с собой, — снова вмешался Вигго. Может быть, он решил сгладить резкость отца, но, скорее всего, просто, 0 не позволил матери сбить себя с мысли, — два других клана отправились на восток и на юг. Те, что остались здесь…- он потупил взор.

— Очеловечились, — пробормотала Лита, сжав кулаки. Детлафф бессердечно кивнул.

— Может быть, там, за Драконьими горами, мы найдем новые земли, чтобы возродить Гхарасхам таким, каким его почти никто не помнит.

— А мне вы предлагаете стать матерью будущих поколений Гхарасхам? — неожиданно рассмеялась Лита. Перед ней вдруг очень четко встала пугающая картина — вот она, окруженная почестями, как богиня нордлингов Мэлителэ, вынашивает очередного маленького хищника, пока предыдущий сосет кровь из ее персей, а катаканы и бруксы вокруг воспевают ее плодовитость. От образа этого чародейку замутило, и она отбросила его, как налипшую на волосы паутину.

— Мы не хотим с тобой расставаться, — тихо проговорил Вигго, и Лите немедленно стало стыдно. Она вздохнула, шагнула к сыну вплотную и аккуратно взяла в ладони его лицо, заглянула в глаза.

— Ты стал бы таким славным Императором, мальчик мой, — прошептала чародейка, решив не добавлять, что при этом совершенно не факт, что он стал бы еще и хорошим человеком. — На Дальнем Севере холодно, голодно и совсем нет жилья — пока не доказано обратное. И я, боюсь, не смогу там выжить.

— Мы будем охотиться для тебя, — Вигго не отстранялся от нее, лишь перехватил пальцами ее запястье и, казалось, прижал ладонь матери теснее к своей щеке, — строить временные убежища, пока не найдем там жизнь или не убедимся, что ее там нет.

Предложение — пусть нелепое, невыполнимое и пустое — на мгновение показалось Лите удивительно заманчивым. Ее вампиры будут нести ее большую часть пути, а кое-где она сможет обойтись собственными крыльями. Они станут коротать долгие ночи или чересчур ослепительные снежные дни в пещерах и землянках, они увидят край мира — и… И что произойдет дальше, она придумать не смогла.

— Летите без меня, — вздохнула Лита, наконец отпустив Вигго, — если край этого мира окажется слишком пустым или холодным — вы всегда сможете вернуться и отыскать меня.

Вигго отступил к отцу, и тот положил руку ему на плечо.

— Мы думали отправиться в ближайшее время, — сказал старший вампир, — и, раз ты отказываешься лететь с нами, можем выдвинуться прямо сегодня. Если мы понадобимся тебе — обратись к Регису. Он всегда знает, как меня найти.

Лита улыбнулась через силу.

— Я запомню, — кивнула она, мысленно пообещав себе, что никогда так не сделает, пока они не решат вернуться сами.

Эретэ промедлил еще мгновение, потом, рассыпавшись дымом прямо под рукой отца, понесся куда-то вглубь дома — видимо, вампиру в пути все же могло что-то пригодиться. Детлафф же шагнул к Лите и внезапно — она едва не отпрянула от неожиданности — опустился перед ней на колени. Он протянулся к ее рукам, и чародейка позволила вампиру сжать ее ладони.

— Я ненавидел тебя, — проговорил Детлафф, глядя Лите прямо в глаза, — некоторое время был уверен, что никогда не смогу тебя простить за предательство, за то, как ты воспользовалась мной…- Лита сглотнула. Они прожили в этом уединенном доме в назаирских предгорьях пять долгих лет, и за все это время разговора по душам о том, что между ними произошло, так и не состоялось. Они ладили. Они любили друг друга — насколько это вообще было возможно, и слова стали для них двоих лишними, пустыми и бесполезными. Но вот теперь Детлафф смотрел ей в глаза, а Лита замерла, обратившись в слух, — но сейчас, — продолжал он, — во мне не осталось ничего, кроме благодарности. Неважно, каким способом, неважно, по моей воле или против нее, но ты подарила мне такое счастье, о котором прежде я и не подозревал, — он бережно коснулся губами ее пальцев. Лита бледно улыбнулась. По ее воле или против нее — этот вампир забирал от нее того, кому чародейка надеялась посвятить всю свою оставшуюся жизнь, и теперь на месте сына зияла тянущая мрачная, холодная, как Дальний Север, пустота.

— Береги его, — прошептала Лита, прикрыв глаза, чтобы Детлафф не заметил ее слез.

Под вечер они улетели, а еще через час, обойдя опустевшие комнаты, так и не ставшие ее домом, Лита взяла в руки печать с имперским солнцем — милостиво присланный из столицы вместе с письмом порт-ключ — и произнесла нужное заклинание.

Вопреки ее ожиданиям — а, может, опасениям — никто из родственников не встречал Литу по ту сторону магического прохода. Услужливый лакей, поклонившись, приветствовал бывшую советницу и отвел ее в приготовленные покои — совсем не те, что Лита занимала, пока жила во дворце. Там, однако, ее ждала горячая ванна, теплая постель, а наутро появилась приветливая молодая служанка, которая помогла чародейке облачиться в появившееся за ночь модное платье глубокого винного цвета. Лита не носила красное и его оттенки с тех пор, как покинула Реданию и вернулась домой — и все в Нильфгаарде это знали.

В обеденном зале стол был накрыт к завтраку — Лита про себя усмехнулась. Милую, пусть и искусственную насквозь традицию собираться всей семьей по крайней мере раз в неделю — или перед всеми значительными событиями — она ввела сама, и ее, похоже, новая власть решила перенять, отменив все прочие указы. Литу встречала Изольда, теперь бывшая во дворце хозяйкой — чародейка знала, братова жена переехала сюда из пригородной виллы вскоре после рождения маленького Фергуса, и с тех пор все здесь подчинялось ее воле. Мать Императора приветствовала бывшую советницу с теплой улыбкой, как сестру, с которой давно и не по своей воле не виделась, а вот Лита не удержалась от колкости.

— Изольда! — воскликнула она, пожимая протянутые ладони невестки и окинув ее фигуру, облаченную в искусно подогнанное травянисто-зеленое платье, придирчивым взглядом, — какая неожиданность — ты не беременна! Или просто еще не видно?

Изольда снисходительно улыбнулась.

— Все дети, которых я хотела родить, скоро прибудут к столу, — ответила она, — но мы написали Дани в Третогор — или как там ее теперь зовут? И она, подумать только, так и не ответила на приглашение.

Лита не позволила своему лицу дрогнуть. Ее дочь жила под совиным крылышком уже пять лет, и писала матери в изгнание исправно, но будто бы неохотно и, как подозревала чародейка, исключительно по настоянию Региса. Думать о Дани — или Эржац, как она теперь требовала себя называть — прямо сейчас Лита была не в силах. Неприятный диалог продолжился бы неловкой паузой, если бы на пороге не возник тот, кого бывшая советница вспоминала лишь с презрением и досадой на саму себя. Эмгыр вар Эмрейс, ставший неотличимым от собственных парадных портретов, вошел в зал твердой размашистой походкой — такой, какой ходил ее отец, когда был здоров и в приподнятом настроении.

Регент поклонился бывшей советнице, та, высвободившись из рук Изольды, сделала короткий вежливый реверанс, как предписывал этикет, и их взгляды встретились, как две армии на поле боя.

— Ты чудесно выглядишь, Лита, — проговорил Эмгыр, и чародейка изобразила улыбку, — этот цвет очень тебе к лицу, — ее улыбка слегка увяла.

— Власть тебя красит, дорогой племянник, — ответила она ему в тон, и он скромно покачал головой, словно отметая сомнительный комплимент.

— Мы рады, что ты смогла прибыть на прощание, — сказал Эмгыр, понизив голос и подпустив в него немного печали, будто не он был повинен в том, что правление Императрицы Леи — первой, единственной и, видимо, последней женщины на Нильфгаардском троне — закончилось так бесславно и несвоевременно, — после завтрака мы проследуем в храм, а оттуда тело отвезут в мавзолей. Я хотел бы, чтобы ты сопровождала меня в торжественной процессии, которая пойдет следом за катафалком.

— Сочту за честь, — продолжала зубоскалить Лита. Эмгыр, она это знала, приглашая ее на прощание и — о ужас! — готовый пройти с ней рука об руку через весь город к мавзолею, посылал своим подданным четкий сигнал. Новый правитель Империи не боялся испачкаться в позоре, которым покрыла себя бывшая советница, едва эту самую Империю не погубившая. Его широкое сердце и добрая душа простили ее, пусть законы и общественное мнение этого и не позволяли.

Следом за Эмгыром в зале стали появляться дочери Изольды. Старшие близнецы держались за руки и выглядели так, словно проплакали несколько ночей подряд, но делали это исключительно изящно — их искусно подведенные глаза блестели благородной печалью, а припудренные лица оставались бледными и отрешенными. За ними по пятам спешила Астрид — маленький цветок этого непомерно разросшегося семейства, и ее вид не выдавал ни капли грусти. Ей нравились сборища, она любила свою семью и находиться в обществе старших сестер, для нее все произошедшее было необычным жизненным поворотом, выходом из повседневности, занимательным представлением и, может, даже приключением. С любимой тетушкой вся троица поздоровалась вежливо, но холодно, зато вот господину регенту достались быстрые искренние поцелуи в щеку — по всей видимости, Эмгыр изображал из себя не только отца нации, но и папулю этих расцветавших девиц. Любопытно, что думал по этому поводу досточтимый господин Мэнно.

Младший брат — пугающе постаревший, как немедленно заметила Лита — появился в компании самой младшей из своих дочерей. Малютка, носившая то же имя, что и опальная тетушка, прятала глаза, шла нехотя, не глядя по сторонам, крепко уцепившись за отцовскую ладонь, и на гостью даже не взглянула. Мэнно же, не отпуская дочь от себя, обнял сестру свободной рукой и быстро шепнул на ухо:

— Мы поговорим после похорон, — и Лите захотелось рассмеяться ему в лицо. В этом черно-золотом осином гнезде он — выполнивший свою роль при осе-матке — еще надеялся сыграть какую-то исторически важную роль. Их матушка, ненавидевшая политику всей душой и оберегавшая от нее своего младшего любимейшего сына, была бы сейчас страшно разочарована.

Последним на сцене появился Риэр — Лита и не знала, что так рано весной молодой ведьмак уже успел выбраться из своей заснеженной горной крепости. Может быть, брат не зимовал в этом году в Каэр Морхене? Ее охватило любопытство, но вопросы следовало оставить на потом. Риэр, явно очень неловко чувствовавший себя в строгом черном бархате, без мечей за спиной, рядом с близнецом казался едва ли не его сыном, которого Мэнно случайно заделал в совсем уж нежной юности, и этот контраст отозвался в сердце Литы непрошенной болью. Младший брат хотел спасти ее — и, может быть, Империю, если получится — а получалось, что в спасении нуждался он сам.

Риэр вел под руку последнюю из отпрысков Императорского семейства — Фрейю, и, глянув на нее, Лита едва сдержала ехидную усмешку. Девица бунтовала, этого разве что слепой бы не заметил. Доставшиеся ей от матери густые рыжие волосы были безжалостно сострижены, и из-под тех, что еще остались на голове, проглядывала блестящая розовая кожа. Фрейя не пожелала обрядиться в платье, а мать, наверно, запретила слугам приносить ей другую одежду, потому на девочке была куртка с чужого плеча — видимо, Риэра — в которой принцесса тонула, но не сдавалась. Лита украдкой посмотрела на Изольду — на лице у той застыла вежливая улыбка, но она не сказала ни слова.

Эмгыр — всепонимающий, всепрощающий хозяин торжества — приветствовал Фрейю кивком — и она, о удивление, не полезла к нему с поцелуем, наградив родича лишь быстрым тяжелым взглядом. Риэр же немного смущенно кашлянул в ответ на полный скрытой угрозы взгляд Изольды, но Мэнно — Лита отметила это почти с изумлением — фыркнул в кулак и похлопал близнеца по плечу. В святом семействе бунт, похоже, нарастал не только в сердце тринадцатилетней ведьмачки.

Следуя протоколу, все семейство заняло места за столом, пока не спеша садиться. Лита оказалась рядом с Эмгыром, но не глядела на него больше. Двери в зал распахнулись еще раз, и головы присутствующих положенным образом склонились. К столу подходил сам Его Величество Император Фергус Третий, которого Лита никогда прежде не видела живьем. Его сопровождал невысокий юноша в таком же, как у Риэра бархатном дублете. Чуть напрягши память, чародейка вспомнила, что этого мальчика звали Яапом, и она сама выписала его из Третогора, чтобы служить Вигго. Видимо, теперь молодой ведьмак перешел по наследству новому правителю. Яап отвел малыша Фергуса — невзрачного чернявого и тщедушного, как мышонок — к месту во главе стола, и все наконец расселись.

Поначалу завтрак проходил в полном молчании. Юный Император, явно лишь недавно освоивший с грехом пополам искусство обращения со столовыми приборами, загребал ложкой кашу из своей тарелки и, стоило отдать ему должное, почти не размазывая ее по лицу, воротнику и столу вокруг, послушно отправляя в рот. Изольда украдкой наблюдала за ним, сияя от гордости, словно сын ее раздавал приказы генералом, а не воевал с утренней трапезой.

Эмгыр пытался ухаживать за Литой — даже начал было светский разговор, но он быстро увял. Мэнно, отрешенный от происходящего вокруг, кормил с ложки малютку Литу — и вот ее кашей были уже накормлены и белый слюнявчик, и стол вокруг, и заботливый папаша, не оставлявший своих попыток. Наконец, отпихнув на подлете очередную порцию, девочка пронзительно выкрикнула что-то недовольное и вдруг проворно, как змейка, соскользнула с высокого стула под стол. Лита-старшая подумала было, что подумают собравшиеся, реши она последовать за своей тезкой, но внезапно инициативу проявила молчавшая до сих пор мрачная Фрейя. Юная ведьмачка, не взглянув на мать, нырнула за сестрой следом, бросив на прощание только быстрое «Я достану!», но этого Изольда потерпеть уже не могла.

— Фрейя! — выговорила мать семейства, подав Яапу быстрый знак, чтобы тот не позволил Его Величеству соизволить присоединиться к сестрам, — если ты не уважаешь нас и нашу гостью, ты могла проявить хотя бы каплю уважения к усопшей!

Этот козырь, наверно, Изольда хранила для более подходящих обстоятельств, но на Фрейю он, как ни странно, подействовал — или это Риэр пнул ее ногой под столом. Так или иначе, девочка вынырнула из-под скатерти и с непередаваемо недовольным видом снова уселась на стул.

— Прошу прощения, — вклинился в представление Мэнно. Из глубин спасительной темноты под столом уже доносились отчаянные всхлипы — его младшая дочь, похоже, испугалась одиночества — или материнского сурового тона. Отец встал, отодвинул свой стул, нырнул под скатерть и вскоре появился, прижимая плачущую малышку к себе. Лита прятала лицо у него на груди, а Мэнно, скользнув по ее старшей тезке отчаянным взглядом, заспешил прочь из обеденного зала.

Некоторое время над столом висела мучительная тишина.

— Прошу прощения, — взял слово господин регент, прямо глянув на Литу, точно это она подговорила девчонку выкинуть эдакий фортель, — малышка не любит больших компаний.

Чародейка изобразила светскую улыбку.

— Мой отец рассказывал, что в детстве я и сама так иногда поступала, — ответила она любезно, — это пройдет с возрастом.

И, словно в доказательство утешительных слов, чародейка прилежно взялась за свою кашу, которую в возрасте своей бедной племянницы непременно раскидала бы по всему столу под умильным взглядом родителя.

На церемонию в храм малышку Литу не потащили — Мэнно появился вместе с Изольдой, но невооруженным взглядом было заметно, что этим двоим, породившим целый выводок девиц и одного Императора, весьма неловко и, может, даже непривычно было находиться так близко друг от друга. Лита решила, что во время обещанного братом разговора непременно поинтересуется его личной жизнью, хотя, возможно, объяснять ему было и нечего, все и так казалось ясным. Изольда любила Мэнно, но Империю, для которой родила наследника, полюбила гораздо больше. В этом страшном заблуждении она оказалась слишком похожа на Литу, и чародейка мысленно даже немного пожалела ее.

На сцене, однако, появился новый персонаж — бывшая советница, может, и не заметила бы его, если бы он сам не подошел к ним с Эмгыром поздороваться. Таких красивых людей — почти неуместно красивых — Лита не встречала очень давно. Молодой человек в красном мундире с перекинутой через плечо черной лентой и реданским гербом на груди был высок и строен — можно было сказать, сложен, как эльф, хотя ничто больше в его внешности не выдавало подобной примеси. У реданца были медово-рыжие волосы, того удивительного мягкого оттенка, который не придавал лицу ненужной бледности. Выразительные, как у смышленого щенка, карие глаза встретились со взглядом Литы, и выражение, возникшее в них, чародейка мгновенно узнала. Она слишком много времени провела в свое время при реданском дворе, где нравы были куда свободней, чем в Нильфгаарде, чтобы не распознать — возникший перед ней человек был сражен ею наповал, и, встреться они на балу или во время дневного суаре, она могла бы очаровать и выведать все его тайны за считанные минуты. И это непрошенное внимание посреди торжественных похорон странным образом заставило сердце Литы дрогнуть и согреться.

— Госпожа Лита, я хотел бы принести свои соболезнования, — произнес реданец, спотыкаясь чуть ли не на каждом слове.

Эмгыр, почуявший неладное, поспешил вклиниться:

— Лита, позволь представить тебе Его Величество короля Редании, Людвига Второго Миротворца. Он прибыл вовсе не по нынешнему печальному поводу, но пожелал остаться на панихиду.

Чародейка на сей раз посмотрела на реданца с почти неприкрытым изумлением. Она помнила его — пухлощекого рыжего мальчишку, не желавшего пачкать руки и возиться с младшей сестрой и ее подружкой Дани. Оставалось только гадать, благодаря какой удивительной шутке природы у Дурнушки Анаис мог родиться сын такой неземной красоты. Неземной красавец, меж тем, поклонился Лите, а та даже не успела отвесить ему хотя бы малюсенький книксен.

Она чуяла на себе его взгляд на протяжении всей церемонии в храме, и позже, когда Эмгыр вел ее по улицам столицы — не слишком изменившимся за пять лет — и демонстрировал державшейся по сторонам толпе, как военный трофей. Реданский король сопровождал к мавзолею обеих старших дочерей Мэнно, но внимания девицам, похоже, не доставалось ни капли, и Лита, польщенная его взглядами, почти забыла о сосущей пустоте в груди, которую пока совсем не знала, чем заполнить.

Тело Леи возложили в саркофаг, все слова были сказаны, скупые слезы пролиты, и торжественная процессия отправилась в обратный путь — на сей раз в приготовленных заранее каретах. Лита не вполне поняла, как Людвигу Второму Миротворцу удалось оттереть от нее господина регента, но именно он вскочил на подножку ее экипажа, нырнул внутрь и захлопнул за собой дверь, оставив Эмгыра снаружи. Лита, заметив через окно недовольное раздосадованное лицо родича, тихо рассмеялась.

— Ваша дерзость грозит дипломатическим скандалом, Ваше Величество, — заметила она, когда Людвиг уселся напротив нее. Король лишь беззаботно махнул рукой.

— Эмгыр только прикидывается таким мрачным, — ответил он, — на самом деле он — золото, а не человек.

Лита скептически изогнула бровь, но ничего не ответила. Породистый щеночек, избавивший ее от необходимости еще полчаса делить общество господина регента, вдруг посерьезнел.

— Я же лишь хотел еще раз выразить мои соболезнования, — сказал он.

— Лея была вашей сестрой, — заметила в ответ Лита, — полагаю, это мне полагается вам сочувствовать.

Людвиг, словно это совершенно вылетело у него из головы, на миг нахмурился, потом невесело усмехнулся.

— Она была моей сестрой, — подтвердил он, — и правительницей вражеского государства. Нельзя сказать, чтобы мы хорошо ладили.

— Повинуясь этой логике, со мной у вас тоже поладить не получится, — произнесла Лита, — Лея была Императрицей, но все знали, что именно я правила вместе нее — и именно я едва не привела Империю к гибели. Так что все это время вы враждовали со мной.

— Мой отец — не я! — быстро нашелся Людвиг, — но вы правы — мне хорошо известно, как к вам относятся здесь, в Империи, и мне было чертовски интересно, правдива ли хотя бы половина слухов о вас.

— Что бы вы обо мне ни слышали, — печально качнула головой Лита, — почти наверняка, все это чистая правда. Я действительно совершила государственную измену, желая возвести на трон собственного сына, и от казни нас обоих спасла лишь добрая воля господина регента.

Людвиг поморгал, как разбуженный посреди ночи ярким лучом света, но быстро взял себя в руки.

— Теперь, когда все наладилось, — завел он, не сводя с Литы глаз, — я хотел бы в качестве жеста доброй воли пригласить вас поехать со мной в Третогор — ваша дочь ведь проходит обучение у моей Советницы. Думаю, Эржац рада будет с вами повидаться.

Лита поджала губы. Ее снова вынуждали думать о Дани — об Эржац — и она снова не пожелала падать в эту бездну. Однако вместо одного провала перед чародейкой вдруг разверзся другой. Добрый король Людвиг приглашал ее в Третогор — погостить или поселиться, пока было непонятно, но Лита неожиданно осознала, что, кроме этого неожиданного предложения, других перспектив у нее попросту не было. В назаирский дом чародейка возвращаться не хотела, в Нильфгаарде остаться не могла, здесь ее готовы были потерпеть на время похорон, но не дольше. Злоупотребление этим терпением могло привести к возрожденным обвинениям в измене и на сей раз — настоящему изгнанию. Оставалась еще, конечно, вилла в Туссенте. Туда Лита уехала перед рождением Вигго, когда больше не могла скрывать своего положения и боялась разродиться прямо посреди очередного заседания Совета. Тот дом опустел теперь, после смерти Леи, но жить там одной показалось Лите страшнее, чем предстать перед нильфгаардским судом.

И так ли плохо было предложение Дурнушкиного щеночка? В Третогоре жила ее дочь, там же обретался уже много лет Регис, не предавший ее ни на миг, остававшийся ей добрым другом, и даже Филиппа наверняка приняла бы Литу без возражений. Между ней и бывшей наставницей не было настоящей дружбы, но и настоящей вражды тоже. Однако мысль о том, чтобы искать убежища, униженно просить, всегда помнить, что не гонят ее только по королевской — или по филиппиной — милости, показалась Лите невыносимо пугающей.

— Мне нужно подумать, — улыбнулась она Людвигу, и тот засветился, как новенький флорен.

В контору компании, по-прежнему носившей потерявшее смысл название «Эмрейс и сын», Лита прибыла вечером, как и было предложено в записке, которую Мэнно передал ей через улыбчивую служанку. Здание на одной из центральных улиц столицы стояло, погруженное во тьму — сотрудники, должно быть, разошлись по домам. И только в кабинете на самом верхнем этаже — бывшей обители Рии вар Эмрейс — еще горел тусклый свет. Мэнно ждал сестру за большим столом — еще более усталый и отрешенный, чем утром.

Стоило, однако, Лите переступить порог, брат поднялся ей навстречу и, обойдя стол, шагнул к ней, раскрывая объятия. Чародейка приняла их, но, отстранившись, посмотрела младшему в глаза.

— Ты ужасно выглядишь, — заметила она.

— А ты — великолепно, спасибо, — фыркнул он, но потом, посерьезнев, добавил, — политика — мерзкое дело. Матушка всегда это знала. Но теперь я по уши в политике, и она — хуже болезни.

— Мне очень жаль, — покачала головой Лита. Мэнно усмехнулся.

— Наш отец всегда говорил, что мы с братом родились в уникальный момент их с мамой жизни, — заговорил он грустно, — когда оба они уже, казалось, выплатили Империи все долги и могли жить — и рожать детей — для самих себя. Риэр воспользовался этой возможностью на полную катушку.

— Но не ты, — вздохнула Лита.

— Не я, — ответил он, — иногда я думаю, — Мэнно понизил голос и прятал глаза — совсем как его младшенькая, — нас с Изольдой свел какой-то злой рок, чей-то недобрый замысел. Не пойми меня неправильно — я хотел жениться на ней, и я люблю своих детей, но…

— Но никого из них ты по-настоящему не хотел, — Лита невесело улыбнулась и опустила руки брату на плечи, — я понимаю и не сужу тебя, мой дорогой. Но не могу не отметить, что я тебя предупреждала.

Мэнно фыркнул.

— Фергус — мой единственный сын, — заметил он, — мой младший и последний ребенок. И его я отдал в жертву Империи.

— Как сделала и наша мать, — подтвердила Лита, — и я сама. Совершенно неважно, что ни у нее, ни у меня Империя эту жертву не приняла. У твоего сына, однако, еще есть шансы стать хорошим правителем.

— Под чутким руководством господина регента, — усмехнулся Мэнно.

— Не взирая на мое к нему отношение, этот человек — Эмгыр вар Эмрейс, — напомнила Лита, — и один раз он уже привел Империю к славе.

Брат покосился на нее недоверчиво.

— Ты веришь в собственные слова? — спросил он.

Лита пожала плечами.

— Я говорю, как есть, — ответила она, — наш отец был великим правителем…

— …и утопил половину Континента в крови, — закончил он за нее, — у нынешней версии нашего отца есть все шансы повторить этот подвиг — руками моего сына.

Лита тихо рассмеялась.

— Именно это вы должны писать в своих агитационных памфлетах, которыми люди выстилают курятники и разжигают печи, верно? — с насмешкой спросила она, — а видят они то, как господин регент заключает одно мирное соглашение за другим. Редания была врагом Империи с незапамятных времен, но посмотри на Людвига — он, похоже, готов расцеловаться с Эмгыром при всем честном народе и повести его под венец вместо одной из твоих дочек. Благодаря имени и влиянию твоей жены новая королева Скеллиге — ее родная тетка — подписала пакт о морской торговле и впервые за сотню лет отправила в Нильфгаард настоящего посла. Народ кормят сказками о будущих подвигах Императора Фергуса, а на деле он — хороший мальчик, который в четыре года умеет пользоваться ложкой и не плачет, окруженный толпой. Это прекрасное начало для того, кому суждено стать великим.

— У нас нет лидера, — собравшийся было возражать, Мэнно понурил плечи, — нашим сторонникам нужно верить в того, кем они хотят заменить нынешнюю власть. Ты пять лет прожила в изгнании — и наконец вернулась. Теперь все будет иначе.

— Теперь я уеду, — покачала головой Лита, — в Империи мне больше нет места, а у меня — нет сил бороться за нее.

— Не уезжай! — Мэнно шагнул к сестре и с жаром перехватил ее руки, — ты не можешь остаться публично — это правда. Но хотя бы тайно — так, чтобы лишь избранные знали, что их лидер рядом, что ей не все равно.

— О чем это ты? — Лита внимательно посмотрела на брата, не вполне веря, что расслышала его правильно, — ты планируешь спрятать меня в чулане у себя на вилле и выпускать только на собрания вашего тайного ордена балаболов?

— Нет, — Мэнно смахнул обидные слова, как пес воду из шерсти, — я предлагаю тебе остаться под прикрытием — ты ведь знаешь заклятье, меняющее внешность.

— Уловку Сендриллы, — вздохнула Лита, кивнув, — в прошлый раз она почти меня не подвела.

— Ты видела мою младшую дочь — ту, что спасла от смерти? Ту, что назвали в твою честь, — зачастил Мэнно. Лита только успела кивнуть, — она… не здорова. Нам говорят, ее состояние как-то связано с тем, что ей понадобилось слишком много времени, чтобы появиться на свет, и теперь Лите сложно общаться с миром, а миру — с ней. Ей нужна наставница. Искусная чародейка, способная помочь. И никому я не доверил бы мою малышку с большей охотой, чем тебе.

Лита молчала, прямо глядя на брата. Тот, не слыша возражений, продолжал:

— Но помощь Лите будет не главной причиной твоего пребывания в столице.

— Главной будет государственный переворот, — вздохнула Лита, вдруг ощутив на своих плечах невыносимую, неподъемную усталость. Мэнно с жаром кивнул. Чародейка помолчала пару мгновений, а потом проговорила, отвернувшись от него: — Мне надо подумать.

Chapter 4: Арлекино

Chapter Text

В лаборатории горела всего одна тусклая свеча на столе, а все остальное пространство комнаты окутывал приятный бархатный полумрак. Однако ни хозяйка, ни ее ученица в свете не нуждались вовсе, и Филиппа зажигала этот крохотный источник света исключительно ради благостного контраста. Оранжевый огонек, чуть подрагивавший от легкого сквозняка, делал обычно холодную темноту вокруг уютной и спокойной, точно капелька сливок, смягчавшая терпкий крепкий чай. Чародейка не любила яркого света, особенно под конец дня, когда искусственно выращенные глаза начинали слезиться от усталости, а в висках зарождалась неприятная пульсирующая боль, и ей, пожалуй, следовало благодарить судьбу — или собственную прозорливость — за то, что ученица ее — девушка-вампир — могла бы работать и в полном непроницаемом мраке.

С годами созданная магией роговица — пусть усовершенствованная, пусть постоянно поддерживаемая специальными эликсирами и заклинанием — начинала изнашиваться, и Филиппа подозревала, что через пару лет ей предстояло проделать всю процедуру заново, начиная с выращивания тканей на черных агатах и заканчивая мучительно болезненной регенерацией, которая в прошлый раз заняла почти две недели, когда чародейка не могла поднять веки и страдала от невыносимых мигреней, пока ткани искусственных глаз приживались и адаптировались. Думать об этом заранее совершенно не хотелось, но и откладывать подготовку еще на год было по-детски глупо. Мастер Эмиель обещал помочь, но Филиппа знала — все, что мог сделать вампир, не владевший человеческой магией, это с ювелирной точностью и без побочных эффектов удалить устаревшие глазные яблоки и приготовить обезболивающие эликсиры. Со всем остальным чародейке предстояло справиться самостоятельно. Но, к счастью, не сегодня.

Звякнуло стекло. Эржац досадливо зашипела. Филиппа подняла взгляд от почти забытого за размышлениями письма.

— Пожалуйста, осторожней, — предупредила она, — эти пробирки сделаны из тонкого офирского стекла — пройдет пара месяцев, прежде чем по специальному заказу нам смогут доставить новые.

— Я слетаю за новыми, если разобью, — бросила через плечо девушка.

— Я же сказала — их придется заказывать специально, — терпеливо повторила Филиппа, — офирские стеклодувы обычно создают вазы и кубки, пробирки и реторты — не самый распространенный и выгодный товар. Соответствующего мастера еще придется поискать.

— Тогда почему бы нам не завести собственного стеклодува, который занимался бы исключительно пробирками и ретортами? — судя по тону, Эржац начинала злиться. Во время работы такое приключалось с ней только в том случае, если у девицы не сходились формулы или перегоняемый в течение нескольких часов эликсир выходил не того цвета, что было нужно. Сегодня, однако, ученица занималась тем, что могла бы, пожалуй, делать не только в темной лаборатории, но и с закрытыми глазами и заложив правую руку за спину. Будь Эржац обычной девушкой, Филиппа предположила бы скорую смену ее лунного цикла, однако тело юной вампирской принцессы в регулярном обновлении эндометрия не нуждалось, и причину следовало искать в чем-то куда менее приземленном.

— Я подумаю над этим, — произнесла чародейка, — может быть, так действительно будет проще, раз уж мне досталась такая неловкая ученица.

Эржац громко фыркнула, но не повернулась. Филиппа снова опустили глаза на письмо. Из Нильфгаарда сообщали, что опальная бывшая Императрица Лея проиграла свою битву с давно терзавшим ее недугом, и, по правде говоря, официальное извещение об этом пришло на два дня позже, чем реданские агенты в Туссенте сообщили советнице эту информацию.

Новость была, безусловно, печальной, но вовсе не неожиданной. Полгода назад Филиппа — и еще несколько ее подруг, включая Кейру Мец и Трисс Меригольд — получили почти одинаковые письма от супруга бывшей Императрицы, в которых тот просил помощи с излечением страшной болезни, сделавшей молодую женщину совершенно беспомощной. Было созвано экстренное заседание Ложи, состоялась жаркая дискуссия.

Малютка Трисс, конечно, настаивала на том, что одной из них следовало откликнуться на зов отчаявшегося супруга и попытаться спасти бедную девочку. Изабелла де Брюсье, придворная чародейка туссентской княгини, напротив замечала, что вмешательство в ситуацию прямо на глазах пары десятков нильфгаардских агентов, наполнявших виллу под видом слуг, могло привести к нежелательной международной напряженности, особенно сейчас, когда Редания и Нильфгаард наконец сели за стол переговоров, и переговоры эти шли столь удачно. Изабелле напомнили, что та могла бы отправиться к Лее в качестве посланницы княгини, исключительно по ее доброй воле и повинуясь велению чуткого сердца. Но туссентка наотрез отказалась и не потрудилась объяснить свои мотивы.

Филиппа и остальные дамы не стали настаивать. Сама госпожа Эйльхарт участвовать в этом деле так же не собиралась. Медицина не была ее областью научных интересов, проклинать — и снимать проклятья — она умела куда лучше, чем врачевать. Реально же помочь могла, пожалуй, только Кейра Мец, тем более, что Лея была ей вовсе не чужой — темерская чародейка долгое время была советницей ее матери, более того — знала бывшую Императрицу буквально с первого ее вздоха — потому, что сама помогла ей его сделать. Кейра, впрочем, лишь отрешенно разводила руками. Политические тонкости ее не интересовали, но она, положившая всю жизнь на борьбу с болезнями, казавшимися неизлечимыми, и одержавшая множество побед, заранее признавала свое поражение. Случай юной Леи вар Эмрейс был безнадежным, и дамы из Ложи могли разве что облегчить ее уход.

В конечном итоге было принято общее и почти единогласное решение не вмешиваться. Айре отправили ответное письмо, полное сочувствия, и саквояж, полный успокаивающих, обезболивающих и веселящих эликсиров — набор паллиативных средств, которые Кейра всегда использовала для самых безнадежных своих пациентов. И вот теперь страданиям Леи пришел конец, и следовало задуматься о том, как преподнести эту новость Виктору.

С бывшим королем, оставившим Реданию ради того, чтобы разделить несколько лет беспросветно счастливой жизни со своей возлюбленной — куда менее безнадежно больной, по мнению Кейры — Филиппа поддерживала связь. Пусть нерегулярную, довольно формальную, но новости пребывания Виктора и Анаис на одном из островов Скеллигского архипелага до чародейки все же доходили. Она знала, что сам бывший король был здоров и ни на что не жаловался, а вот сознание его спутницы жизни с каждый днем все больше угасало. Кейре удалось почти устранить физиологические симптомы болезни Анаис — сделать так, чтобы ту не настигла смерть от дыхательной недостаточности или остановки сердца, как случилось с Рией вар Эмрейс. Но разум Анаис был поврежден и продолжал разрушаться. Одно было хорошо — новость о смерти дочери не могла ее расстроить. Виктор же — совсем другое дело.

Филиппа никогда не верила в то, что Анаис и ее единственному законному супругу Фергусу вар Эмрейсу удалось зачать совместного ребенка. Их брак оставался бездетным несколько лет, пока в жизнь бывшей королевы Темерии не ворвался во всем блеске своего скромного великолепия ее единственный настоящий возлюбленный — Виктор, тогда только начинавший свой путь к Реданской короне. В такие совпадения Филиппа не верила, а некоторое время назад получила прямое и неоспоримое подтверждение своей теории.

Они с мастером Эмиелем проводили совместное исследование — писали большую основательную работу о ядах и противоядиях, их действиях на организм и долгосрочных последствиях. Регис привел несколько клинических случаев из своей многолетней практики, описал их чрезвычайно подробно, и в одном из них четко прослеживался неприятный инцидент, приключившийся много лет назад с юным наследником Нильфгаардской Империи. Мальчика отравили, пока он гостил с родителями в Боклере, и Регис, живший тогда при княжеском дворе, спас ему жизнь. Однако яд и противоядие в сочетании, как выяснилось, давали ряд побочных эффектов, один из которых был для Нильфгаардской Империи, пожалуй, даже хуже, чем не случившаяся смерть мальчика. Оставалось только возрадоваться, что Император Эмгыр так никогда и не узнал о том, что в результате покушения и спасительного лечения его сын остался безнадежно бесплодным. Филиппа решила оставить эту информацию при себе, а в статье имена пациентов, конечно, были неузнаваемо изменены.

Филиппа догадывалась, что Виктору доказательства и аргументы были не нужны вовсе. Он знал о своем отцовстве, и это знание преследовало его всю жизнь. Юная Императрица ненавидела своего родного папашу, пожалуй, больше, чем даже его Советницу, коварную и злокозненную чародейку. Новость о смерти дочери, однако, следовало преподнести Виктору поаккуратней — и точно не в ближайшие несколько дней.

— Готово.

Филиппа вздрогнула — поток мыслей захватил ее так сильно, что она совершенно забыла об Эржац, а теперь ученица стояла над наставницей и протягивала ей тонкую склянку, закупоренную синей пробкой. Чародейка с сомнением посмотрела на творение рук раздраженной девицы и медленно покачала головой.

— Придется переделать, — тихо произнесла она.

На мгновение показалось, что склянка треснет в пальцах Эржац — Филиппа заметала даже, как начали наливаться и набухать на них суставы, а аккуратные ровные ногти — удлиняться и заостряться. Еще секунда — и маленькая вампирша сбросила бы надоевший человеческий облик.

— Но почему? — справившись с собой, спросила Эржац — голос ее звенел.

— Посмотри на цвет, — ответила Филиппа, не пошевелившись. Провоцировать ученицу было опасно, но, когда работаешь с высшими вампирами, опасность оказывается обязательным условием этого сотрудничества.

— Она черная, как и должна быть! — ответила Эржац, но склянку все же подняла и поднесла к глазам.

— Она черная, а должна отливать серебром, — кивнула Филиппа.

— Это всего лишь тушь для ресниц, — недовольно сморщила длинный породистый нос девица — фамильные черты за последние пару лет проявились в ней с удивительной ясностью. От истинного Эмрейса, какими их принято было представлять, Эржац отличали теперь только большие внимательные синие глаза.

— Это не просто тушь для ресниц, — напомнила Филиппа, — это средство для их роста. Нашей заказчице почти нечего красить обычной тушью, и наша задача — помочь ей исправить эту шутку природы.

— Зачем ей ресницы, когда глаза жиром заплыли? — Эржац хмурилась все больше, склянка в руках дрогнула и заходила ходуном.

— Фи, как некрасиво, — зевнула Филиппа, — не вздумай задать этот вопрос благородной графине Мориц в лицо. Ее муж и сын…

— Знаю, знаю, — Эржац опустила склянку — и взгляд в пол, — крупные инвесторы, которых нужно облизывать со всех сторон. И, признаться, я бы лучше занялась Фредериком, чем его жирной мамашей.

— Все в свое время, — отмахнулась Филиппа, — завтра утром возвращается Его Величество, и вечером именно ты станешь сопровождать Фредерика Морица в театр и на прием после спектакля. А его, как ты выразилась, жирная мамаша рассчитывает появиться там с опахалами длинных ресниц. Так что поживей, милая, уже за полночь.

— Ты никогда не поручаешь мне ничего серьезного, — обиженно откликнулась Эржац, но, тем не менее, угрюмо поплелась обратно к ретортам и пробиркам, — как долго мне еще мыть лабораторную посуду и варить тушь для ресниц и омолаживающие кремы?

— Ты ведь хочешь стать настоящей чародейкой, — улыбнулась Филиппа, — или я неправильно поняла тебя?

Эржац передернула плечами, не оборачиваясь. Сомнительную цель — освоить человеческую стихийную магию — она сформулировала сама, почти без посторонней помощи. Беря девочку в ученицы, Филиппа представила ей несколько вариантов на выбор. Юная вампирша владела собственными силами, развивать и направлять которые взялся мастер Эмиель, лишняя наставница же ей в этом была совершенно ни к чему. Потому госпожа Эйльхарт предложила ввести Эржац в свет и помочь той занять в нем достойное место, а через несколько лет — вступить в Ложу и приняться за настоящую большую политику, решать — совместно с подругами-чародейками — судьбы мира.

Вторым вариантом было куда менее приятное взаимодействие типа ученая — подопытная. Пока Регис обучал бы и пестовал девочку, Филиппа, продолжая изучать ее удивительную природу, помогала бы развивать таланты Эржац на химическом уровне, совершенствуя ее малоизученное ядро и не самую чистую вампирскую кровь. Оба этих предложения девушка отвергла. Она заявила, что хотела бы заниматься магической наукой — стать той, кого в просторечье принято было называть чародейкой.

Такой интерес едва ли был связан с влиянием Филиппы — самой могущественной из ныне живущих магичек. Скорее этому поспособствовал пресловутый мастер Эмиель, охотно заменивший Эржац и отца, и мать. Девица хотела быть, как он, заниматься тем же, чем и он, и Филиппа лишь предложила подойти к запросу с неожиданной стороны — вместо того, чтобы очищать вампирскую кровь от незначительной, но ощутимой человеческой примеси, сосредоточить внимание на доставшемся Эржац от матери человеческом магическом ядре — роскоши, не свойственной никому из ее сородичей. Такой вариант пришелся по душе и самой ученице, и, как ни странно, мастеру Эмиелю. Тот, однако, поставил одно жесткое и неумолимое условие. Обучая его драгоценную дочурку, Филиппа не должна была подпускать ее к экспериментам с кровью. Обещать такое было не слишком сложно — стихийная магия редко взаимодействовала с антропогенными субстанциями, если не заниматься целительством, и все трое пришли к чудесному гармоничному консенсусу, который лишь совсем недавно начал давать сбои. Эржац хотелось свершений, научных прорывов и волшебства вместо магии, Филиппа же учила ее консервативным неторопливым способом, который применяла ко всем своим ученицам, даже к Лите.

Чародейка отложила письмо и встала — голова ответила неприятной вспышкой боли, обхватившей череп, как слишком узкая низко натянутая шапка.

— Достаточно на сегодня, — произнесла Филиппа, подходя к лабораторному столу и опуская руку на плечо Эржац, — ступай, ночь еще молода.

— Я не устала, — раздраженно бросила девушка, но не отстранилась от касания.

— Разумеется, но я устала, — ответила чародейка, — средство для графини я закончу сама — утром. Ты хорошо поработала.

— Недостаточно, — буркнула Эржац, но вернула пробирку в держатель, обернулась к наставнице, посмотрела ей в глаза, — тебе нехорошо? — с неожиданной заботой спросила маленькая вампирша. Филиппа улыбнулась ей.

— Ничего необычного, — отмахнулась она, — я справлюсь сама.

Эржац мгновение медлила, потом наконец кивнула, потянулась, чтобы чмокнуть чародейку в щеку и, рассыпавшись дымом, просочилась прочь сквозь неплотно прикрытое окно лаборатории. Оставшись одна и оценив свои шансы заснуть прямо сейчас, как ничтожные, Филиппа закончила готовить эликсир, и остаток ночи провела за чтением какого-то скучного эльфского трактата, и наконец, прикрыв на секундочку усталые слезящиеся глаза, заснула прямо в кресле.

Наутро вернулся Людвиг. Успевшая переодеться и освежиться Филиппа встречала его в портационном зале — прямая коммуникация между Нильфгаардом и Третогором была налажена совсем недавно, стационарный портал работал исправно, но чародейка советовала королю пользоваться пока иными способами путешествия — или хотя бы добираться до более близких к столице городов прежде, чем телепортироваться домой. Людвиг ее советы, конечно, игнорировал.

Молодой король никогда не отличался покорностью. С раннего детства мальчишка быстро усвоил, что скандалами и прямым противоречием добиться можно было куда меньше, чем показной вежливостью, даже покорностью, прикрывавшими реальные действия, потому, мило улыбаясь в глаза, кивая на ее советы, признавая ее правоту, Людвиг почти всегда поступал по-своему. Прежде — до коронации — это касалось каких-то глупых мелочей. Его отправляли спать пораньше, а он, пожелав всем прекрасных сновидений, вылезал через окно спальни и несся играть с мальчишками на конюшне. Ему запрещали объедаться сладким, а он, признав, что яблоки были куда вкуснее конфет, проникал на кухню и позволял добрым поварихам набивать свои карманы пирожными.

Мальчик вырос и стал королем — и вместе с ним выросли и его поступки, и степень его непослушания. Глядя на то, как в очередной договор с Ковирской торговой гильдией вписывали совершенно грабительский процент пошлины или обговоренные и согласованные на Совете три военных судна в помощь Каэдвену в борьбе с речными пиратами превращались в пять, Филиппа с тоской вспоминала, каким замечательным королем был отец Людвига, Виктор, и жалела, что никакая магическая наука не умела пока воспроизводить людей в пробирке с точностью до клетки.

Людвиг был пятым правителем, выросшим и взошедшим на престол на глазах и под чутким руководством Филиппы. С тремя первыми гордиться было нечем. Визимир, подававший большие надежды, пекшийся о благополучии Редании и следовавший мудрым советам, в какой-то момент поддался гордыне и стал большой проблемой, однако, отдавая приказ о его ликвидации, Филиппа и представить не могла, что ждало ее со следующим претендентом на трон.

Из воспоминаний о Радовиде чародейка сохранила лишь те, в которых сдувала с ладони жгучий порошок ему в глаза и погружала нож мальчишке в спину, умывала руки в его крови. Все остальное, запрятанное в недоступные глубины забвения, возвращалось к ней только в мучительных кошмарах.

С Аддой Филиппа совершила множество ошибок и не могла не признать, что, несмотря на охотное соучастие королевы в процессе собственного уничтожения, была полностью повинна в ее бесславном и трагическом конце. Магия оказалась не всемогущей, а найденное через некоторое время лечение недуга, терзавшего Адду, появилось слишком поздно.

Виктор же, воспитанный и выпестованный с учетом всех предыдущих ошибок, оказался живым идеалом. Он был достаточно умен, чтобы слушать советы, но при том — вполне тверд и уверен в себе, чтобы не следовать им слепо, но подстраивать под ситуацию и под себя. Он был добрым и покладистым, и в то же время — жестким и решительным. Он умел прощать, когда нужно, и казнить, когда иного выхода не было. Он любил свою семью, и тем подкупал простых обывателей, но не позволил любви к старшей дочери помешать радеть за благополучие Редании. Филиппа тосковала по нему каждый день и порой даже надеялась, что, когда неизбежная кончина прекратит страдания Анаис, советнице удастся уговорить Виктора вернуться в Реданию хотя бы в качестве советника.

Людвиг, конечно, не шел ни в какое сравнение ни с Визимиром, ни с Аддой, ни, конечно, с Радовидом. Он был себе на уме, упрямым лицемером, глупым недальновидным мальчишкой, желавшим нравиться всем подряд. Но просто избавиться от него, как от двух первых своих подопечных Филиппа никак не могла. Может быть, то были признаки подкравшейся старческой усталости, но она, знавшая и учившая Людвига с весьма нежного возраста, привязалась к мальчишке, как к родному сыну — и не испытывала ничего подобного ни к одному из его предшественников.

Но даже эта ее слабость не могла исправить того факта, что Людвиг все сильнее отбивался от рук. И ладно бы, его маленькие бунты были следствием его собственных самостоятельных решений — так нет, в последние годы, с тех пор, как был подписан первый мирный договор с Нильфгаардом, Людвиг оказался под влиянием куда более сильным, чем личная придурь в мальчишеской голове и юные амбиции. Ее маленький мальчик, ее прекрасный принц попал под власть своего друга, который по странному стечению обстоятельств стал регентом при малыше-Императоре Фергусе.

Из арки портала они вышли вместе — наряженный в алый мундир Людвиг, сиявший неизменной улыбкой, и его милость Эмгыр вар Эмрейс, черный, как ворон, строгий, как комендантский час в Аретузе. Король, едва переступив через мерцающий круг, бросился к Филиппе с объятиями. Он бесцеремонно расцеловал ее в обе щеки, но чародейка, привыкшая к таким проявлениям его натуры, не сопротивлялась, даже напротив — ответила ласковым объятием и улыбкой.

— Пиппа, — торжественно заговорил Людвиг, отстранившись от нее и сделав широкий жест за спину, — ты ведь помнишь Дани… вернее, его милость господина регента Эмгыра. Я уговорил его отправиться в Третогор со мной, чтобы потом мы вместе смогли поехать на переговоры в Вызиму.

Филиппа сдержанно кивнула, подняла взгляд на господина регента и на мгновение лишилась дара речи. Она помнила его — конечно, помнила. По тем еще временам, когда этот мальчишка приезжал в Реданию раз в год, чтобы заняться делами ведьмачьей конторы, работавшей в сердце столицы. Людвиг таскал его на все официальные мероприятия и дружеские пирушки, на все премьеры и бенефисы, но тогда друг его казался обычным заморышем, мрачным и молчаливым, отдаленно напоминавшем кого-то из своих предполагаемых родственников. Он был похож на ведьмака Риэра или торговца Мэнно, и Филиппе незачем было подолгу задерживать на нем взгляд.

Теперь же перед ней стоял Эмгыр вар Эмрейс во плоти — не просто похожий на него человек, а он сам, в точности такой, каким вновь взошел на престол Нильфгаарда почти семьдесят лет назад. Чуть моложе, чуть шире в плечах, но ошибки быть не могло — Филиппа помнила лицо возродившего династию Эмрейсов человека, она инкогнито присутствовала на его коронации, она присматривалась к нему все время, пока он не двинул свои войска на Север. И именно он стоял сейчас перед ней, выпрямившись, как солдат, и напряженно улыбаясь уголками губ, но не черными глазами. Самый известный из Императоров Нильфгаарда улыбался точно так же.

По официальной версии этот человек был незаконнорожденным сыном ныне вроде как покойного Фегуса вар Эмрейса Триумфатора, и, получив доказательство тому, что это никак не могло быть правдой, Филиппа решила, что, стремясь к власти, мальчишка просто сочинил легенду, которую никто не смог бы оспорить. Сам же он был маской без лица, имени и судьбы, актером, игравшим роль, которая давалась ему на удивление хорошо. Но Филиппа не верила в совпадения. Человек, не состоявший в прямом и очень бликом родстве с Эмгыром вар Эмрейсом, просто не мог быть случайным образом так поразительно на него похож. Оставалось предположить, что славившийся своей жесткостью, принципиальностью и в то же время беззаветной верностью жене Император все же согрешил с кем-то на стороне, но и эта версия не выдерживала никакой критики.

Филиппа сообразила, что таращилась на гостя непростительно долго, моргнула и вновь посмотрела на Людвига.

— Я рада, что ты вернулся, мой мальчик, — сказала она негромко, больше не глядя на пугающего призрака, — и жду хороших новостей. Когда нам объявить о помолвке?

Улыбка Людвига ничуть не померкла.

— Пока не нужно, — беззаботно ответил он, — моя сестра умерла, знаешь? Я в трауре. И не знаю, как быстро смогу справиться с потерей.

Мгновенно позабыв, что за спиной короля все еще стоял воскресший мертвец, Филиппа ощутила, как внутри у нее все сжалось от злости. Людвиг вновь надеялся поступить по-своему, ослушаться ее, хотя они обо всем договорились заранее, и он торжественно пообещал привезти из Нильфгаарда невесту.

Могло показаться, что такая ерунда, как королевская свадьба, не имела никакого значения, по крайней мере, срочного. Людвиг был еще молод, а строгих законов престолонаследия Филиппиными стараниями в Редании не было. Благодаря этой гибкости она возвела на трон сперва жену покойного Радовида, походя сменив многолетнюю династию, потом — ее очень дальнего и никому не известного родственника, и наконец — незаконнорожденного сына Анаис, изначально обещанного темерскому народу. Однако на этот раз Филиппа надеялась избавить себя от хлопот. Никто не знал, скольких усилий ей стоило заставить реданцев признать законность притязаний Адды, право рождения Виктора и достоинства Людвига, произведенного на свет не просто в соседней стране, но под сенью вражеской Империи. На этот раз она хотела наследника, который просто взял бы и взошел на трон, безо всяких усилий с ее стороны.

По большому счету, Филиппу устроил бы и случайный бастард — Людвиг не гнушался добрачных связей, а воспитать из подкидыша того, кого нужно, труда бы не составило. Даже зная, что ее подопечный отдавал предпочтение чародейкам, подавляющее большинство из которых не способны были к деторождению, советница позаботилась, чтобы его постоянной спутницей в свое время стала Магдалена, не утратившая этого дара. Но та оказалась хитрей — должно быть, пила особые зелья, а потом вовсе сбежала из Третогора, едва не разрушив планы по освобождению Аэдирна. Бастардов от Людвига так дождаться и не удалось, и Филиппа решила обратиться к более традиционным методам — браку по расчёту.

— Думаю, нам нужно поговорить, — Филиппа наградила короля тяжелым взглядом, и траурная улыбка на лице мальчишки наконец заметно увяла, — да простит нас господин регент.

— Господин регент принимал в этом деле непосредственное участие, — принялся возражать Людвиг, — думаю, он тоже должен поучаствовать в этом разговоре.

— О, нет, — Филиппа снова зыркнула на Эмгыра, — его милость присоединится к вам в театре, куда вы направитесь вскоре после нашего приватного разговора.

— Это лишнее, — отмахнулся Людвиг, решив вместо аргументов надавить на авторитет, — не вижу в том необходимости.

— Живо, — процедила Филиппа, сжав зубы и заглянув королю прямо в глаза. Тот напряженно сглотнул, в последний раз покосился на друга и наконец кивнул.

— Как вам будет угодно, советница, — пробормотал он.

— Я требую объяснений, — начала с места в реку Филиппа, едва они с королем оказались в тиши его кабинета.

Людвиг, заложив руки за спину, прошелся по комнате взад-вперед, остановился под портретом кого-то из предков, не имевших к нему никакого отношения, откашлялся, выдохнул и все же вскинул решительный взгляд на чародейку.

— Я отказываюсь жениться на ком-либо из тех девчонок, — заявил он, — Пиппа, послушай, они ведь совсем дети!

— Близнецы Рия и Офелия вар Эмрейс родились, когда их матери было шестнадцать лет, — решив пока остаться в поле плодотворной дискуссии, возразила Филиппа, — кроме того, от тебя вовсе не требуется заводить с ними потомство немедленно, никто не ждет, что наследник появится к весеннему Эквинокцию на следующий год.

Людвиг отчего-то не то фыркнул, не то кашлянул в кулак.

— Я присмотрелся к ним, как ты и советовала, — продолжал он отважно, — и обе показались мне ужасно неинтересными. О чем я стану с ними разговаривать, если у нас не найдется ни одного общего интереса?

— Проводить с ними все время тебя тоже никто не заставляет, — все еще спокойно ответила Филиппа, — девице, оказавшейся при реданском дворе после унылой строгости Нильфгаарда, найдется, чем себя занять. Мы с Эржац составим ей компанию и избавим тебя от необходимости хоть о чем-то с ней разговаривать. Свои прямые обязанности, как мужа и будущего отца, ты знаешь и без меня.

— Но ты ведь говоришь, что строгать с ней детей мне не обязательно, — ехидно напомнил Людвиг.

— Не обязательно в ближайшую пару лет, — подтвердила Филиппа, — но, кто знает, может быть, этот процесс тебе так понравится, что ты не сможешь остановиться. После близнецов в шестнадцать лет их мать дарила Мэнно вар Эмрейсу по дочери раз в три года. Может, это у них наследственное.

Людвиг нехорошо нахмурился.

— Я тебе пес что ли породистый? — осведомился он, — и что ты будешь делать с такой прорвой детей? Дарить соседям?

— Брак — лучшее средство установления добрососедских отношений с королями, — пожала плечами Филиппа, — кроме того, мы говорим о детях, которые еще даже не зачаты. Если заводить породистых щенков тебе не понравится, разрешаю ограничиться одним, а потом сможешь вернуться к своим чародейкам.

— Я не хочу так, — лицо Людвига давно не бывало таким серьезным — даже на его собственной коронации, — мои родители встретились и полюбили друг друга с первого взгляда, и, может быть, мне тоже суждено нечто подобное. Я просто пока не знаю, где искать такой любви…

— Тебе почти тридцать лет! — неожиданно выйдя из себя, прикрикнула на мальчишку Филиппа, — ты уже не глупый юнец, которому прилично мечтать об истинной — и случайной — любви. Хочешь ее искать — пожалуйста! Но сперва, будь добр, выполни свой долг перед Реданией.

Людвиг шагнул к ней, остановился вплотную, заглянул ей прямо в глаза.

— Нет. — твердо выговорил он и, не произнеся больше ни слова, быстро вышел из собственного кабинета.

Филиппе потребовалось приложить значительные усилия, чтобы взять себя в руки. Таким — решительным, непокорным и прямым — она не видела своего птенца ни разу в жизни. Он умел юлить и уклоняться от прямых ответов, спорить и противоречить исподволь, делать по-своему за ее спиной, но этот его тон, его взгляд были тревожными сигналами. Мальчишка менялся, и эти изменения не нравились Филиппе, совсем не нравились.

Чтобы успокоиться и переключиться, она решила занять свои мысли чем-то более интересным, но менее личным, и лучшей загадки, чем восставший из мертвых Эмгыр вар Эмрейс было не придумать. Однажды, много лет назад, мальчишка оказался в ее власти — она держала его в магическом плену и успела прощупать его сигнатуру. Вернее — отсутствие таковой. Тот, кто раньше звался Дани — вот ведь совпадение! — был совершенно пуст. Оболочка из плоти, не хранившая под собой ни капли магии. Самым странным представлялось то, что тот, другой Эмгыр был точно таким же. У Императора не было магического ядра — это подтверждали товарки по Ложе, и такая аномалия оставалась более редкой даже, чем рождение чистого Истока. Теперь же, чтобы понять немного больше того, что она уже о нем знала, Филиппа решила попробовать добыть образец крови гостя и исследовать его. В отсутствие сигнатуры это был самый надежный способ.

На театральную премьеру Людвиг и Эмгыр прибыли, конечно, вместе. Пары для гостя не нашлось, и, отринув свои обязательства перед крупными инвесторами Морицами, Филиппа попросила Эржац составить ему компанию. Девица, просияв, охотно согласилась. Она была знакома с таинственным родственником и испытывала к нему, по всей видимости, довольно теплые чувства. Сидя в ложе рядом с ним, принцесса пыталась завести беседу, но Эмгыр, пусть и предельно любезный, сводил все разговоры на нет после пары ничего не значащих фраз. Он отвечал на вопросы, но собственных не задавал, и Эржац быстро заскучала, а потом и вовсе переключилась на начинавшийся на сцене спектакль.

Людвиг, компанию которому по традиции составляла сама Филиппа, вернулся в благостное расположение духа и, в отличие от своего друга, сам пытался разговорить спутницу, точно надеялся таким образом загладить свою вину. И она не без удовольствия позволила ему это. Он шепотом поведал наставнице о своих встречах с сужеными ему близняшками. Одна, по его словам, любила кошек больше, чем книжки, а вторая напротив — проштудировала хрестоматию реданской литературы от корки до корки и могла изъясняться цитатами из королевского гражданского кодекса.

— Выбрал бы первую, — лениво отозвалась Филиппа, — мы подарили бы ей на свадьбу выводок котят, и все ваши проблемы в общении оказались бы решены.

— Я подумаю, — захихикал Людвиг, враз становясь обычным дурашливым собой. Чародейка улыбнулась и погладила его по щеке — может быть, еще не все было потеряно.

— Знаешь, о чем я подумал, — заговорщически прошептал король ей на ухо, когда действие на сцене достигло своего апогея — трагичным голосом главная героиня взывала к небесам, прося поразить себя молнией после смерти возлюбленного на войне, — давай поищем невесту для моего друга? — Людвиг взглядом указал на Эмгыра, рассеянно таращившегося в потолок рядом с захваченной представлением Эржац, — ему это нужно гораздо больше, чем мне.

— Правда? — стараясь не выдать вспыхнувшего любопытства, нейтральным тоном переспросила Филиппа, — это еще почему?

— Ну…- туманно ответил Людвиг, — есть причины. Жалко, что с Эрой они в таком близком родстве — кузены… В Темерии на это закрыли бы глаза, но не в этом их душном Нильфгаарде.

— А еще Эра — вампир, — напомнила Филиппа.

— Ее матери это не помешало, — фыркнул Людвиг, потом лицо его приняло вдруг исчезающе странное мечтательное выражение, — я, кстати, и Литу видел на панихиде. Пригласил ее в Третогор, но она отказалась…

— Ближе к делу, — прервала его неожиданное смятение Филиппа — говорить о бывшей ученице ей было совершенно неинтересно. С Литой они переписывались раз в пару месяцев, и та, растеряв все свое политическое влияние, теряла еще и магическое мастерство, живя в праздности где-то у черта в гузне. — Эра нам не подходит, но тогда кто же?

— Может, Лилии предложить присмотреться к нему? — подмигнул в полутьме Людвиг, сверкнув белозубой улыбкой, — вот это был бы политический союз! Всем союзам союз.

— Не думаю, что из этого что-то получится, — отмахнулась Филиппа, — твоя сестра выйдет замуж, только если ее заставить. Кейра говорит, наследниками Темерия может обзавестись разве что случайно, но это всех устраивает.

— Чушь, — хмыкнул Людвиг, — заставить я ее, конечно, не могу. Но ведь мы едем в Вызиму через три дня — я подстрою им встречу, подтолкну друг к другу, слово за слово…

— Развлекайся, если хочешь, — покачала головой Филиппа, — но потом не жалуйся, что они оба с тобой больше не разговаривают.

— О, ничего! — Людвиг уже был, похоже, полностью захвачен своей идеей, — мы с Ивасиком что-нибудь придумаем!

Означенный Ивасик сидел по правую руку от своего короля — собранный и серьезный, точно ожидал нападения в любой момент — и сжимал руку одной из придворных чародеек, составлявших ему компанию. На слова Людвига, которые, несомненно, уловил своим ведьмачьим слухом, верный страж даже не обернулся. Шутовская придурь короля была для него делом привычным.

Когда актеры вышли наконец на третий поклон и удалились за кулисы, король и его ближайшее окружение устремились на устроенный театром прием. Эржац, которую Эмгыр вар Эмрейс держал под руку, стреляла глазами по сторонам, явно выискивая, кого бы утянуть на первый танец вместо своего деревянного спутника, не выразившего ни малейшего желания плясать мазурку. Филиппа подтолкнула своего венценосного спутника в спину.

— Иди, спасай Эру, — шепнула она ему, — вампиры, которым становится скучно, способны таких дел наворотить.

Людвиг понимающе кивнул и поспешил к сомнительной парочке. Филиппа видела, как король галантно улыбнулся, подмигнул другу и быстро уволок смеющуюся Эржац танцевать — только алые полы праздничного кунтуша взметнулись на бегу. Сама чародейка, перехватив с подноса проносившегося мимо нее слуги два бокала с эст-эстом, степенной походкой подошла к оставшемуся в одиночестве кавалеру.

— Господин Эмрейс, — улыбнулась она ему — Эмгыр явно не ожидал наступления и взглянул на чародейку слегка удивленно. Она протянула ему бокал, — мы рады приветствовать вас в Третогоре. Давно вы здесь не были — как ваши первые впечатления после стольких лет?

— Мало что изменилось, — ответил призрак ровным прохладным тоном, но бокал принял. Пить из него, однако, он, по всей видимости, не собирался.

— Конечно, в прошлый раз вы были здесь, как частное лицо, а теперь — в качестве представителя Империи, — продолжала Филиппа, — здесь только и разговоров о том, какое прекрасное будущее вы с Его Величеством построите для обеих наших стран.

— Поживем — увидим, — скупо ответил Эмгыр. Чародейка не переставала улыбаться. Тот, на кого он был так невыносимо похож, всегда вел себя с дамами любезно, даже галантно, не скупился на ответы и встречные вежливые вопросы, приглашал на танец, когда того требовал протокол. Исключением были только чародейки — их Эмгыр вар Эмрейс не считал за людей, и бесед с ними старался избегать. Этот молодой человек, похоже, избегал бесед вообще со всеми — неужто стеснялся?

— Как здоровье Его Величества Императора? — продолжала светскую беседу Филиппа.

— Все в порядке, — ответил Эмгыр, и в этот момент бокал в его руке вдруг пошел трещинами и, хлопнув, как шутиха, рассыпался осколками, разбрызгивая вокруг вино и кровь. Филиппа, сотворившая заклинание без единого слова, испуганно ахнула. К ним через зал уже спешили расторопные слуги, желая убрать последствия крохотного инцидента.

— Ничего страшного, просто царапина, — пробормотал Эмгыр, глядя на свою кровоточащую ладонь.

— Вы позволите? — в пальцах Филиппы появился белый батистовый платок. Человек глянул на нее как-то растерянно и враждебно, отступил на полшага, но чародейка успела перехватить его запястье, прижала платок к ране и произнесла заклинание — на этот раз вслух. Лицо Эмгыра расслабилось, он позволил себе призрачную улыбку.

— Благодарю, — произнес он, отнимая свою руку — уже совершенно здоровую. Платок с кровавыми разводами, меж тем, исчез из вида.

— Пустяки, — покачала головой Филиппа, — не стану вас больше беспокоить.

Ее гнало прочь из зала жгучее любопытство. Кровь была добыта легко, играючи, и теперь оставалось лишь рассмотреть ее повнимательней. Глупо было надеяться на какие-то шокирующие немедленные ответы, но дух исследования захватил Филиппу, и она не подумала даже, каким подозрительным могло показаться кому-то ее поспешное бегство с приема.

Чародейка толком не знала, что надеялась выяснить, пропустив кровь человека с чужим лицом через все обычные этапы исследования. Она могла бы предположить, что этот тип был создан при помощи запретной некромантии — но Филиппа, изучавшая это искусство исключительно теоретически, но зато довольно подробно, никогда не слышала о магических техниках, позволявших возродить человека, умершего много лет назад, да еще и в очень преклонном возрасте в здоровом молодом теле без следов разложения. Гоэция на такое тоже была не способна, и невозможность обратить смерть вспять была, как она знала, базовым законом природы, одним из непреодолимых препятствий в магии любого рода.

Результат, впрочем, страшно ее разочаровал. Кровь оказалась самой обычной. В ней не было ни следа заклятий, ни искусственного элемента, ничего. Человек, проливший эту драгоценную жидкость, был на редкость заурядным. Эмрейсом — несомненно. Сигнатура крови совпадала с той, что была знакома Филиппе по образцам взятым в свое время у Литы и Эржац. Но кроме этого, и того факта, что реальное происхождение этого человека невозможно было определить без глубоких исследований, она не обнаружила больше ровным счетом ничего странного.

Обманутая в своих ожиданиях — и, как ни странно, еще более заинтригованная, чем прежде, Филиппа отошла от стола и опустилась в кресло. Голова болела, глаза слезились, в них словно насыпали стекла, и она опустила веки.

— Ты могла бы меня позвать! — раздался прямо над головой Филиппы недовольный и болезненно звонкий голос.

Эржац стояла в шаге от кресла наставницы, решительно скрестив руки на груди. Чародейка глянула на нее, приоткрыв один глаз.

— Ты должна быть на балу, развлекать гостей, — пробормотала она устало.

— Я увидела, что тебя нет, — Эржац подошла ближе, — и поняла, что ты сбежала. Думаешь, никто не заметил твоего фокуса с бокалом?

— Если ты заметила мой фокус с бокалом, то зачем спрашиваешь, почему я не позвала тебя ассистировать? — вздохнула чародейка, не пошевелившись, — твой папаша голову бы мне снял — в самом буквальном смысле — если бы узнал, что ты помогаешь мне в экспериментах с кровью. А мне нравится моя голова. Я совсем недавно сделала очень модную стрижку.

— Это не просто кровь! — взвилась Эржац, обида в которой, видимо, копилась очень долго, и теперь наконец нашла выход, — это кровь моего родича, моя кровь!

— Пусть так, — согласилась Филиппа покладисто. Ссориться с ученицей у нее не было никаких сил, — но все еще — кровь. И мастер Эмиель четко сказал…

— Да к лешему пошел мастер Эмиель! — воскликнула Эржац, потом, вдруг осекшись, захлопнула рот, сообразив, до каких заявлений довела ее эта негаданная истерика. В своем названном родителе она не чаяла души, и обижать его избегала даже заочно. — В любом случае, что такого интересного в крови Эмгыра? Зачем она тебе понадобилась?

— А тебе он не кажется странным? — вопросом на вопрос ответила Филиппа, — ты своего дедушку живым, конечно, не застала, но ведь видела портреты — и среди них бывали и достаточно точные изображения.

Эржац фыркнула и неожиданно высокомерно глянула на наставницу.

— Это тебе интересно? — переспросила она, — это показалось тебе подозрительным, и ты устроила нелепое представление с битым стеклом и побегом с приема?

Филиппа выпрямилась в кресле, пристально, несмотря на резь в глазах, посмотрела на ученицу.

— Что ты хочешь этим сказать? — полюбопытствовала она.

— А то, — с достоинством ответила Эржац, — что, раз тебе это так интересно, ты могла бы просто спросить меня.

Chapter 5: Любовь, похожая на сон

Chapter Text

Прием был в самом разгаре. Эра, очаровательно улыбнувшись, сделала короткий реверанс, взмахнула черными кудрями и унеслась куда-то – должно быть, на поиски очередного кавалера для следующего танца. Людвиг знал – перед каждым балом Филиппа наставляла ученицу, чтобы та не тратила все свое время на одного почетного гостя и курсировала между ними, даря каждому равные доли своего драгоценного внимания. Сам он, впрочем, не слишком расстроился из-за потери партнерши – зал был полон уже слегка подвыпивших актрис, чародеек и графинь, и ему самому было, из кого выбирать.
Глотнув вина из бокала, король огляделся по сторонам, размышляя, какую из дам осчастливить своим вниманием следующей, и вдруг заметил, как через зал твердым солдатским шагом, сжав правую руку в кулак, к нему двигался Эмгыр. На миг Людвиг замешкался – выражение лица друга не предвещало ничего хорошего, и король с досадой подумал, что к очередной лекции о том, что вечернее время можно было потратить с куда большей пользой, чем бессмысленные танцы и светские разговоры, оказывался совершенно не готов. Но ретироваться Людвиг не успел – Эмгыр поравнялся с ним, ухватил его за локоть и решительно повел куда-то в сторону – на миг человек испугался, что товарищ тащит его прямо в центр зала, чтобы вот так – без слов, поклонов и комплиментов – пригласить на очередной круг Третогорского вальса. Скандал получился бы отменнейший.
Однако у Эмгыра, по счастью, были другие планы. Он отвел приятеля к одной из дальних колонн и, не разжимая крепкой хватки на локте, зло прошептал ему на ухо:
- Что она задумала?
- Кто? – растерянно поморгал глазами Людвиг,- Эра? Да она просто танцует со всеми…
- Филиппа,- почти по слогам четко выговорил Эмгыр,- что задумала Филиппа?
Король посмотрел на танцующих поверх головы собеседника, поискал глазами чародейку, но не нашел ее, вернул взор к Эмгыру и пожал плечами.
- Она всегда что-то задумывает,- ответил он, стараясь беззаботно улыбнуться – тревога во взгляде друга его совершенно не радовала. Похоже, пока Людвиг смотрел в другую сторону, посреди веселого приема успело произойти что-то почти непоправимое,- ты имеешь в виду что-то конкретное?
- Вот,- Эмгыр разжал кулак, протянул товарищу правую руку – тот внимательно посмотрел на раскрытую ладонь, словно надеялся разглядеть невидимый предмет, который друг до этого так яростно сжимал.
- Ничего нет,- осторожно заметил Людвиг.
- Конечно, больше ничего нет,- огрызнулся Эмгыр,- она вылечила рану, которую сама же мне нанесла!
- Филиппа тебя ранила? – брови короля изумленно изогнулись. Происходящее начинало напоминать один из тех снов, которые он видел, когда в детстве болел скарлатиной.
- У меня в ладони лопнул бокал,- Эмгыр, похоже, все-таки сумел взять себя в руки и заговорил спокойней, - Филиппа вылечила рану и стерла кровь платком.
- Это офирское стекло,- осторожно заметил Людвиг,- очень хрупкое, постоянно бьется, я давно говорил, что пора прекращать выпендриваться и вернуться к старым добрым оловянным кубкам. Может быть, ты просто слишком сильно его сжал?
- Нет,- черные глаза сверкнули,- я умею пользоваться бокалами и знаю, зачем чародейке может понадобиться кровь.
- Она вылечила твою рану,- Людвиг легонько коснулся его ладони,- это же хорошо, разве нет? – только сейчас он заметил крохотные багряные пятна на белоснежном манжете, выглядывавшем из-под рукава черного сюртука.
- Она взяла платок с моей кровью и смылась,- Эмгыр отдернул руку, взгляд его оставался непримиримо жестким.
Людвиг вздохнул и покачал головой.
- Дружище,- начал он,- я помню, что ты не хотел ехать со мной и опасался, что здесь, в Третогоре, тебя может подстерегать опасность. Не знаю точно, что ты имел в виду, но я обещал – и повторяю свое обещание – здесь, в моей стране, моем городе и моем доме, тебе ничто не грозит, и я огражу тебя ото всех злоумышленников.
- Раз так – держи свое обещание,- бросил Эмгыр. Руку он опустил, но не взгляд,- найди Филиппу и отними у нее платок с моей кровью.
- Но прием еще только начался,- попытался возразить Людвиг, снова встретился глазами с другом и тяжко выдохнул,- ладно,- сдался он,- но, если я прав, и она ничего не замышляла, а просто ушла из-за своей мигрени, на завтрашнее суаре у графини Мориц ты пригласишь Агнетту фон Кляйн.
Эмгыр покосился через плечо. Княжна фон Кляйн – одна из наиболее вероятных невест реданского короля, которую заботливая Пиппа разве что голышом на порог его спальни не отправляла - скучала у стола с напитками, лениво скользя большими коровьими глазами по веселящейся толпе.
- Договорились,- отважно выговорил глупый нильф. Людвиг просиял.
- Тогда я откланиваюсь,- сообщил он и впрямь церемонно поклонился.
Король вышел на просторный безлюдный балкон – погода в Третогоре совсем не располагала к тому, чтобы гости коротали время под открытым небом, с которого вновь принялся сыпать противный мелкий снег. Однако для Людвига и его магического таланта это место было весьма подходящим – он давно умел открывать порталы, особенно в знакомые точки, но делал это гораздо искусней и точнее, если вокруг не было ни души, и никто ему не мешал. Магический переход он направил к порогу Пиппиной лаборатории – внутрь, конечно, король переместиться не мог, на чародейском святилище стояла мощная защита. Потому в дверь пришлось стучаться – деликатно и негромко, поскольку Людвиг прекрасно понимал неуместность собственных действий.
Филиппа вообще не любила появляться на приемах и празднествах, возложив эту сомнительно почетную обязанность на плечи Эржац. У самой чародейки, по ее словам, в первые полчаса очередного бала начинала болеть голова, а музыка и разговоры только усугубляли недомогание. Эмгыру об этом знать, разумеется, не полагалось.
Из-за двери донеслось приглашение заходить, и Людвиг, толкнув створку, переступил порог. В лаборатории царила полутьма, которую разгоняла лишь пара тусклых свечей. Филиппа сидела в глубоком кресле, а Эра стояла над ней, склонившись и прижав ладони к вискам наставницы – предположение о разыгравшейся мигрени находило все больше подтверждений.
- Ваше Величество,- заговорила Пиппа, когда ученица отступила на полшага от ее кресла и опустила руки,- с вашего позволения я не буду вставать.
Людвиг великодушно отмахнулся – мол, понятное дело.
- Ты так быстро покинула праздник,- сказал он, чувствуя себя с каждым мгновением все более неловко,- тебе стало нехорошо?
- Увы,- Филиппа устало провела пальцами по высокому лбу,- такова цена высшей магии регенерации. Мои глаза… да ты и сам все знаешь.
Людвиг кивнул – до того, как за дело взялась Эра, ему тоже приходилось время от времени помогать советнице снимать приступы головной боли.
- У тебя какое-то срочное дело? – выждав долгую паузу, поинтересовалась Филиппа,- я слушаю.
Людвиг кашлянул, переступил с ноги на ногу, подбирая такие слова для объяснения, чтобы они не звучали, как параноидальный бред.
- Я слышал, на приеме перед твоим уходом произошел один инцидент,- заговорил он неуверенно. Филиппа нетерпеливо изогнула бровь,- у нашего гостя в руках треснул бокал,- Людвиг снова натужно кашлянул – под прямым взглядом черных глаз – вторых, чтоб его, за вечер! – он ощущал себя глупым мальчишкой, выпрашивающим лишнюю конфету после ужина, зная, что это строго-настрого запрещено.
- Такая неприятность,- покачала головой Филиппа,- и так неудобно перед господином регентом. А ну как он подумает, что в Редании нет нормальных бокалов, которые не лопаются у почетных гостей в руках.
- Эмгыр сказал, ты вылечила его рану, утерла ему кровь,- продолжал Людвиг.
- Не стоит благодарности,- величественно махнула рукой Филиппа,- это меньшее, что я могла для него сделать.
- …а потом прихватила платок с его кровью,- не дал сбить себя с мысли король,- и сбежала с приема.
Филиппа ласково улыбнулась.
- Звучит интригующе,- заметила она,- и господин регент полагает, что я побежала накладывать на него страшное проклятье? Сейчас, когда переговоры так близки к благополучному завершению?
Людвиг развел руками.
- И господин регент так обеспокоен моим возможным злым умыслом, что имел смелость послать короля Редании разобраться с этим? – в тоне чародейки зазвенел плохо прикрытый злой сарказм. Людвиг почувствовал, как у него неприятно вспыхнули щеки,- мой милый мальчик,- Филиппа улыбалась теперь ласково,- прошу, не сочти за труд, передай нашему гостю, что я извиняюсь за свой поспешный побег. Целительские заклинания – совершенно не мой конек, и то, которым я излечила его нечаянную, но весьма глубокую рану, плохо наложилось на уже начинавшуюся мигрень. Я не хотела портить другим праздник своим недомоганием.
Людвиг кивал, пока она говорила, потом, дождавшись паузы, вздохнул.
- Понимаю и передам,- пообещал он, помедлил мгновение и вытянул вперед руку,- отдай мне тот платок,- попросил король,- чтобы Эмгыр больше не беспокоился.
Филиппа долго – казалось, несколько минут – смотрела на него тяжелым мрачным взглядом.
- То есть ты согласен с его предположением, и считаешь, что я действительно проводила на его крови какие-то магические манипуляции? – спросила она холодно и ровно.
- Нет,- мотнул головой Людвиг,- и именно поэтому прошу – отдай мне платок, чтобы инцидент мог быть исчерпан.
- Это всего лишь платок,- не меняя тона, возразила Филиппа,- и ты готов спорить со мной из-за него? Отчего так?
- А ты отчего не можешь его просто отдать мне? – поймав неожиданный раж, поинтересовался Людвиг,- если это всего лишь платок, я подарю тебе новый – да хоть сотню. С монограммами и кружевом. А этот - отдай.
- Я так разочарована,- Филиппин тон изменился – она вдруг заговорила грустно и тихо,- ты не только готов бежать и исполнять безумную просьбу Эмрейса, но и споришь со мной – и будешь спорить, пока я не сделаю так, как ты хочешь. Как он хочет. Твой отец…
- Мой отец вел торговую войну с Нильфгаардом все время, пока был у власти,- оборвал ее Людвиг, неожиданно разозлившись,- а я подписываю с Империей договоры и строю стабильные отношения – делаю именно то, о чем много лет молили отца торговые гильдии и крупные компании. Я не хочу, чтобы платок с каплей крови превратился в дипломатический инцидент, и все мои старания пошли насмарку. Отдай мне его, и я оставлю тебя в покое.
Филиппа прикрыла глаза и помассировала пальцами виски. Откинулась на спинку кресла и махнула Эре. Та – до сих пор изображавшая из себя невидимую тень на стене – метнулась к столу наставницы, подхватила с него клочок белоснежной ткани и протянула его Людвигу, не посмотрев тому в лицо. Король на мгновение – всего на миг – подумал, что спор с другом он все-таки проиграл.
- Уходи,- обронила Филиппа, но Людвиг и сам не хотел больше здесь задерживаться.
На бал король вернулся, уже успокоив собственные подозрения – от платка не фонило магическим воздействием, он не был ни порванным, ни влажным, даже реагентами от него не пахло. Если Филиппа и планировала совершить над ним какие-то злокозненные действия, сделать этого она не успела. Друг дожидался его на балконе под снегом.
- Ты совсем сдурел? – спросил у него Людвиг, выходя из портала,- подхватишь пневмонию, помрешь, а мне потом доказывать, что это не реданская разведка заперла тебя в одном сюртуке на балконе?
Эмгыр не улыбнулся, молча протянул руку. Людвиг поморщился – все вокруг словно сговорились относиться к нему сегодня, как к нерасторопному лакею, недостаточно быстро обновлявшему вино в бокале офирского стекла.
- Забрал я твой платок,- буркнул он недовольно,- и она ничего с ним не сделала – у нее мигрень, и Эра ей помогает,- король вытащил дипломатический инцидент из-за пазухи и кинул его Эмгыру. Тот поймал и быстро затолкал в карман сюртука. Людвиг поежился на промозглом ветру,- знаешь, я что-то устал веселиться. Иди, познакомься с милой Агнеттой, завтра тебе предстоит весь вечер ее развлекать.
- То, что Филиппа пока ничего с ним не сделала…- завел было Эмгыр, но Людвиг властно поднял ладонь, останавливая его.
- Я устал,- бросил он,- найди Ивана, он проводит тебя во дворец, когда прием закончится.
Не слушая больше никаких возражений, Людвиг отвернулся от Эмгыра и открыл новый портал – на сей раз прямиком в свои покои.
В тиши темной спальни, впервые за несколько долгих дней оставшись наедине с самом собой, король в первый момент собрался скинуть с себя намокший под снегом кунтуш, стянуть сапоги и, не призывая на помощь камергера, просто завалиться в постель. Но полумрак комнаты был таким уютным и мирным, в камне так благостно плясал огонь, а воздух спальни сделался таким теплым, что Людвиг передумал.
Сапоги и кунтуш он все-таки стянул, сел в кресло у незашторенного окна, из которого открывался чудесный вид на ночную столицу, и погрузился в медленные и неожиданно благостные мысли. Там – на границе дремы, когда размышления уже начинали мешаться с легкими сновидениями, Людвиг вдруг увидел ее. Вишневые глаза, расширившиеся от удивления, снова смотрели на него из глубин кареты. Алые губы вновь изогнулись в ехидной озорной усмешке. В тоне вновь зазвучала хорошо скрытая, облаченная в шутливое ехидство благодарность. Лита вар Эмрейс – в платье цвета старого вина, удивительно подчеркивавшем ее красоту – вновь сидела так близко, что не нужно было даже протягивать руку, чтобы коснуться ее.
Конечно, опальная нильфгаардская принцесса отказалась уехать вместе с Людвигом в Третогор. Да и как она могла согласиться? Людвиг поступил очень глупо, даже заикнувшись об этом. В Редании Литу ненавидели ничуть не меньше, чем в родном Нильфгаарде. Те, кто постарше, помнили ее в ученицах Филиппы и осуждали за то, что чародейка, воспитанная и обученная Первой советницей, бросила все и вернулась в Нильфгаард. Иные видели в Лите врага реданского народа – никто не заблуждался насчет того, кто реально правил Империей, пока на троне сидела Лея. Именно с Литой связывали непримиримый конфликт двух самых могущественных держав, именно она, по общему убеждению, приняла все решения, едва не приведшие к очередной открытой войне. Надеяться, что такая, как она, согласится жить среди неугасаемой ненависти и презрения, было нелепо. Но, как бы там ни было, Людвиг чувствовал сейчас, что, согласись Лита приехать вместе с ним в Третогор, он приложил бы все усилия, чтобы обелить ее репутацию, и заставить Реданию полюбить ее – свою будущую королеву…
Эта последняя мысль оказалась одновременно удушливо стыдной и вызывающе приятной. Людвиг вздрогнул, просыпаясь, балансируя на грани дремы. Он вполне мог представить себе Литу в простом традиционном белом платье, увенчанной короной из майских цветов, идущей ему навстречу по проходу в тронном зале. Людвиг видел ее сияющие темные глаза, ее ласковую улыбку, а потом картинка менялась – и вот они уже в тиши этой самой спальни медленно освобождали друг друга от одежды.
А почему бы, собственно, и нет? – спрашивал одурманенный сном разум. Лита была высокородной дамой с безупречной родословной, она была чародейкой, а, значит, возраст ее не имел никакого значения, но при том, очевидно, новая королева могла бы подарить Редании наследника – или двух. Существование Эржац и ее, как недавно выяснилось, брата Вигго доказывало, что Лита не пожертвовала магии свою способность к деторождению. В своих фантазиях Людвиг уже качал на руках черноглазого рыжеволосого малыша, объявляя собравшейся под дворцовым балконом ликующей толпе: «Ее Величество разрешилась мальчиком! Приветствуйте наследника Реданского престола!» - и толпа приветствовала…
Он проснулся, как от толчка. Спальня была пуста – должно быть, в камине треснуло, занимаясь, очередное полено. Людвиг, протирая глаза, выпрямился в кресле и зевнул – в теле после волнующего сновидения поселилась приятная теплая нега, какой он не ощущал с позднего отрочества. Король похлопал себя по щекам – прежде, чем все, что привиделось ему во, вполне вероятно, вещем сне, станет реальностью, ему следовало сделать хотя бы первый шаг. Ну, второй, если считать тот, когда он оттолкнул Эмгыра от подножки кареты и сам занял его место.
Писчие принадлежности лежали на столе в дальнем углу покоев – Людвиг время от времени писал какие-то важные государственные письма, не выходя из спальни. Выбравшись из кресла, он зажег свечу, сел за стол и задумчиво обмакнул перо в чернильницу, надеясь, что расторопные секретари не забыли обновить в ней чернила, и они не засохли с прошлого раунда важных государственных дел. Если бы Людвигу пришлось разыскивать свежие средства воплощения своей идеи посреди ночи, он, наверно, отступил и постарался бы похоронить свои чувства под покровом рутины и тоски.
По счастью, чернила оказались свежими, а бумага – чистой. Людвиг прикусил кончик пера, соображая, с чего бы ему начать судьбоносное послание, и внезапно на него словно бы упал горячий солнечный луч, будто в Третогор ни с того ни с сего пришло жаркое, удушливое, как его вдохновение, лето. Он припал к листку, и строчки стали рождаться сами собой, одна за другой, почти без усилий.
«Я был потерян, я блуждал во мгле,
Я брел, незрячий, в пыльных лабиринтах –
Но вдруг видение средь тьмы явилось мне,
Как летний сон, как морок позабытый.

Я вас увидел в суете двора –
Одна вы были, под руку с печалью –
И мир расцвел, как вешняя пора –
Смотрел на вас я, словно проткнут сталью,

Я ранен был нездешней красотой,
Был оглушен одним случайным взором.
О если б были вы сейчас со мной,
Я был бы…» - перо споткнулось, Людвиг замер, лихорадочно подбирая очередную рифму, на миг ощутил почти необоримое желание перечеркнуть все написанное, скомкать глупое самонадеянное послание, бросить его в камин, упасть в постель и прорыдать до утра. Нечеловеческим усилием воли он все же закончил строку – неловко, сбившись с ритма, а потом, не давая себе передумать, выхватил из пачки конвертов один, сунул листок в него и запечатал клапан. Капнул сургучом, прижал тяжелым королевским перстнем и откинулся на спинку стула, тяжело дыша. Дело было сделано.
Людвиг рывком встал, прошелся по комнате. Письмо, хоть и написанное и запечатанное, еще следовало отправить, и способ для этого существовал только один. В отличие от других, более искусных чародеев, король не слишком ловко умел создавать магических посланников. Его дядя Иан, к примеру, освоил этот навык, доведя его до совершенства – его черные стрижи, время от времени приносившие королю послания из Свободного Аэдирна, умели не просто находить адресата, но и выглядели и вели себя совершенно, как настоящие птицы, были научены дожидаться ответа, даже намекать, садясь на голову или на плечо, что дело не терпело отлагательств. Самому Людвигу такое мастерство и не снилось. Его посланцы птиц напоминали лишь отдаленно, летали строго по прямой и, хоть и находили адресата, рассыпались пылью, стоило тому забрать у них послание. А еще для отправки такого уродца Людвигу приходилось искать открытое и заряженное магией место. Желательно – подальше от земли, поскольку его базовым элементом, на котором он учился творить заклинания, был воздух.
Письмо для Литы было слишком важным, чтобы рисковать. Следовало забраться так высоко, как только было возможно, и Людвиг, еще минуту посомневавшись, прихватил конверт, вышел из своих покоев и отправился на поиски Ивана.
Верный ведьмак обнаружился без труда – буквально выпрыгнул на короля в галерее. Вид Иван имел, как обычно, собранный и серьезный, так и не заподозришь, что всего пару минут назад он обжимался в темном углу коридора за колонной с одной из придворных чародеек. Об этом говорили лишь следы розовой помады на шее бравого убийцы чудовищ да исходивший от него сладкий аромат гиацинта. Спутница Ивасика, по всей видимости, заслышав приближение сурового реданского самодержца, поспешила смыться.
- Полезли на крышу,- без прелюдий заявил Ивасику Людвиг, махнув у того перед носом конвертом, и ведьмак, ни задав ни единого вопроса, с готовностью кивнул.
В опасном предприятии Ивану отводилась очень простая роль – когда они с королем, поднявшись на несколько пролетов, выбрались на самый высокий узкий балкон Третогорского королевского замка, ведьмак должен был страховать своего господина, пока тот лез еще выше – к самой маковке тонкой башни, где связь с воздушной стихией оказывалась особенно прочной и чистой.
Снег шел уже в полную силу, им мгновенно засыпало плечи короля, не потрудившегося накинуть обратно хотя бы праздничный кунтуш. Иван, глянувший сперва на город, раскинувшийся до самого горизонта, а потом на камни внутреннего двора внизу, всем своим видом – хоть и без единого слова – выразил глубокие сомнения, но Людвигом в равных долях двигали любовь и упрямство.
- Растопи наледь,- велел он спутнику. Иван, сложив знак Игни, очистил покатую красную крышу башенки, потом, сохраняя завидное спокойствие, подсадил Людвига, помогая тому уцепиться за ненадежный карниз. Говорить о том, что, скатываясь с этой крыши, реданский властитель имел все шансы пролететь мимо подставленных надежных заботливых рук своего стража, Иван не стал. Людвиг знал – случись такое, его верный друг непременно бросится за ним следом вниз. Потому следовало соблюсти хотя бы видимость осторожности.
- Вы чего это тут делаете? – раздался совсем рядом с ними любопытный голос. Людвиг, уже зацепившийся за карниз, и Иван, подставивший ладони ему под стопу, как стремя, одновременно вздрогнули от неожиданности.
Эржац – трепещущий призрак, не потрудившийся принять четкие формы – зависла у края балкона, с интересом наблюдая за усилием короля.
- У меня дела,- весомо ответил Людвиг, спрыгнув обратно на твердый пол и подбоченившись. Признаваться Эре, что он залез на крышу единственно ради того, чтобы отправить любовную поэму ее маме, было мучительно, непростительно, невыносимо стыдно. – А ты что тут делаешь?
- Летаю,- беззаботно ответила Эржац,- ты же не сброситься с крыши решил, не выдержав ссоры с Пиппой?
Людвиг фыркнул.
- Стал бы я брать с собой Ивасика? – спросил он.
- Конечно,- ответили ведьмак и вампирша одновременно, и Людвиг стушевался – он и впрямь стал бы, вне всякого сомнения.
- Ты не переживай,- продолжала Эржац, встав на перилах балкона и подняв руки над головой, как прима-балерина Большого Реданского театра на сцене,- она обиделась на тебя, но это скоро пройдет. Пиппа тебя любит.
Людвиг опустил глаза, на миг и впрямь почувствовав, что обида Филиппы действительно его тревожила и расстраивала. Вампирша, меж тем, оттолкнулась мысочками от перил и нырнула вниз, снова взлетела вверх и зависла в паре дюймов от пола рядом с Людвигом.
- Ясно, что ты не прыгать отсюда забрался,- рассуждала она,- но тогда, может, тебе помочь? Иван хорошо страхует, но я могу поднять тебя на самый верх без всякого труда.
Людвиг покачал головой.
- Не надо, я сам,- он поспешил невинно улыбнуться – при отправке посланника следовало называть вслух имя адресата, иначе несчастное ущербное создание могло не понять, куда лететь, и король уже с ужасом представлял, как не сможет посмотреть Эре в глаза после сегодняшней ночи, если сделает это при ней.
- Сам так сам,- легко согласилась вампирша, проявив неожиданные чудеса деликатности – или просто утратив всякий интерес к происходящему,- но я тебя все-таки внизу подстрахую. Если ты упадешь, Филиппа мне голову оторвет. А ты знаешь, как больно и нудно приращивать обратно голову?
- Не знаю,- признался Людвиг.
- И я не знаю,- хихикнула Эра,- мне папа рассказывал.
Она снова подняла по-балетному руки и нырнула вниз, а Людвиг наконец выдохнул с облегчением. Лезть на самую маковку, однако, он передумал – если судьбе угодно было сделать так, чтобы письмо, несмотря на все препятствия, добралось до адресатки, то лишние несколько метров никак не могли этому помешать.
Дрожащее темно-синее создание, сотканное из воздуха и похожее больше всего на взъерошенного побитого жизнью воробья, приняло из рук короля драгоценное письмо, выслушало произнесенное четко и по слогам имя и, неуверенно взмахнув неодинаковыми крыльями, оторвалось от перил и полетело в снежную муть. Людвиг посмотрел на Ивана – тот слышал все, от первой до последней буквы, но ничего, конечно, не сказал – лишь посмотрел, казалось, сочувственно и грустно.
К утру, проснувшись от очередного неуловимо приятного сна про несбыточную семейную жизнь с Литой, Людвиг уверился в том, что поступил непоправимо глупо. В его плане слишком многое могло пойти не так. Магический воробей мог сбиться с пути или рассыпаться раньше времени. Письмо могло размокнуть в дороге от снега, и самое страшное – Лита могла просто выбросить его, не читая. Зря он, наверно, поставил на конверт собственную печать – так бы чародейка рискнула прочесть послание хотя бы из любопытства…
Терзаемый сомнениями и решивший для себя, что расстроится совсем не сильно, если так и не дождется ответа – такова, значит, была воля судьбы – Людвиг окунулся в не связанные с его глубокими чувствами дела почти с радостью и энтузиазмом.
А окунаться было, куда. Эмгыр, получивший накануне обратно свою кровь на платке, и не думал успокаиваться. Его не убедил беглый анализ друга, постановивший, что над образцом не проводили никаких магических манипуляций, и он принялся доставать этим короля, едва они вновь встретились за завтраком. За столом, кроме них двоих и Ивана, больше никого не было, и Людвиг, не видя другого выхода, заявил:
- Если хочешь, я спрошу мнения другого эксперта, но только, прошу тебя, не прямо сейчас.
Эмгыра это предложение, казалось, успокоило. Он отдал Людвигу изрядно смятый платок и, не став уточнять, что за эксперта тот имел в виду, превратился в прежнего себя – нудно серьезного, но больше не встревоженного и не находящего себе места. Перед друзьями лежал долгий день, в бурном течении которого, похоже, оба они надеялись утопить свои тревоги. Во всяком случае, быть представленным княжне фон Кляйн Эмгыр не отказался.
В салоне мазель Агнетты, куда король и его спутник отправились ближе к обеду, царило оживление. В просторном светлом зале собрались, казалось, все мыслимые подружки молодой княжны, и было заметно, что сама хозяйка салона не пребывала от этого факта в восторге. Приглашая короля, она надеялась, видимо, попытать счастья и остаться с ним наедине. В такой же пестрой и навязчивой компании это представлялось совершенно невозможным.
Людвиг – воспитанный безупречно галантным кавалером, представлял Эмгыру всех собравшихся в салоне дам по именам. Сама Агнетта – высокая, статная девица с причудливой сложной прической из змеившихся переплетенных светлых кос на голове, выдающейся круглой грудью, подчеркнутой глубоким, но недостаточно, чтобы казаться неприличным, декольте, не сводила внимательных цепких, как у бывалого разведчика, синих глаз с Людвига, как бы тот ни старался переключить ее внимание на своего спутника, аккуратно расписывая его достоинства.
Спутник, впрочем, прелестей княжны, видимо, тоже в упор не замечал. Отвечал на все вопросы рубленными, на грани с грубостью, фразами, не улыбался, не шутил, тянул один бокал вина уже второй час, и вообще оставался больше похожим на коршуна, чем на представителя высшего света. Из салона, чтобы подготовиться к вечернему приему в доме графа Морица, Людвиг уходил разочарованным. Ни одна девица Эмгыра так и не заинтересовала.
- Дружище, я начинаю думать, что злопыхатели твои правы, и ты безнадежно влюблен в меня, раз ни одна дама на той выставке девичьих прелестей тебя не привлекла,- заметил король, когда они ехали в экипаже по улицам столицы обратно ко дворцу,- если так, самое время признаться, и мы вместе подумаем, что можно с этим сделать.
Эмгыр поднял на него тяжелый пронзительный взгляд.
- Мне некогда заниматься такими глупостями,- отрезал он.
- В Нильфгаарде – некогда, это я еще понимаю,- признал Людвиг,- там вместе с бременем власти ты получил в нагрузку шестерых детей и их мать, явно предпочитающую тебя собственному мужу. Но здесь их нет, ты свободен, и для твоей репутации будет полезно, если ты хотя бы поговоришь с кем-то из реданских графинь и виконтесс или пригласишь их на круг кадрили.
Эмгыр смотрел на него несколько долгих мучительных секунд, потом вздохнул и потупился. В узком пространстве экипажа тишина вдруг стала почти осязаемо тяжелой, точно друг собирался-таки обрушить на Людвига то самое признание, о котором король вообще-то просто шутил.
- Я был влюблен,- наконец выговорил Эмгыр негромко, не поднимая глаз,- и это нехорошо закончилось. Я добился ответного чувства и воспользовался им, наплевав на все, что знал и чувствовал раньше, ни на мгновение не усомнившись. Может быть, весь запас отпущенной мне любви умер вместе с ней…- он осекся, и Людвиг понимал, что имени таинственной «нее» он так от друга и не услышит. И что ответить на это, король тоже не нашелся – сытый голодному был, конечно, не товарищ.
- Извини,- зачем-то выпалил он, но Эмгыр лишь отмахнулся. Больше до самого дворца они не разговаривали и не смотрели друг на друга.
Вечер на очередном приеме прошел без шокирующих происшествий. Эмгыр, точно устыдившийся своей откровенности, явно из кожи вон лез, чтобы исправить свою сомнительную репутацию – или порадовать волновавшегося за него друга. Он был любезен, даже мил, приглашал на танцы улыбчивых девиц, и чаще других – Агнетту, а в самом конце – вот уж невидаль! – вывел ее из душного зала на закрытую террасу «подышать воздухом», и Людвиг, пробравшийся следом за парой, с удовлетворением наблюдал, как Эмгыр целовал пышной княжне сперва руки, а потом – дебелую шею.
Сам король, решив, что честь не позволит Эмгыру лишить девицу невинности – или во всяком случае, велит ему впоследствии сделать Агнетте предложение – все же оставил Ивана присматривать за другом, а сам снова покинул прием одним из первых. Ему хотелось, как и накануне, остаться наедине со своими мыслями и помечтать о Лите в тишине. Эта стыдная, но такая приятная тайна разжигала кровь в жилах и делала короля необъяснимо и непростительно счастливым.
На столе в его покоях ждало письмо. Заметив маленький черный конверт, Людвиг решил было, что у него остановится сердце – так резко оно рухнуло куда-то вниз. Руки его дрожали, когда он ломал крохотную золотую печать с розой и разворачивал тонкий, пахнущий теми самыми розами листок бумаги. И каким жарким было нетерпение, таким же ледяным стало разочарование, когда король понял, что на надушенной бумаге красовалась всего одна строчка: «Очень мило, жаль, что я терпеть не могу поэзию».
Первой мыслью растерянного самодержца было броситься обратно на самый высокий балкон самой высокой башни и на этот раз прыгнуть с него, не надеясь, что проворная Эра подхватит его на лету. Следующей, однако, пришла куда более обнадеживающая мысль. Лита ответила ему. Прочла его послание и нашла время, чтобы чиркнуть пусть даже эту одну-единственную жестокую фразу, а потом сотворила собственного посланника и произнесла его имя, отправляя наверняка куда более ладную, чем его воробей, птицу в путь. И еще более воодушевляющим стало понимание того, что он сам, Людвиг, вообще-то тоже терпеть не мог поэзию.
Накануне строчки полились из него сами, помимо его воли, рождаемые неудержимым вдохновением, но обычно, на более холодную голову, он ни за что не опустился бы до банального рифмоплетства. Этим пробавлялись все те глупые девицы, которых Филиппа навязывала ему в невесты, и кичливые кавалеры, соревновавшиеся в патриотизме, слагая одну торжественную оду про белого орла в синем небе на алом фоне за другой. Он, Людвиг, всегда это презирал.
Но, конечно, немедля написать об этом Лите было бы ужасно глупо. Она могла решить, что безумный поклонник просто подстраивался под нее, старался понравиться и врал, чтобы втереться в доверие и добиться хотя бы симпатии, если не сочувствия. Действовать следовало тоньше. А для этого – понять, что же Лита терпеть могла, если не поэзию, а еще лучше – что же ей по-настоящему нравилось, кроме мрачных вампиров в черных сюртуках и с романтической грустью в опасном синем взоре. Воспоминание о Детлаффе неприятно ковырнуло в груди – Людвиг понимал, что менее похожих существ, чем он и бывший супруг Литы, отец ее детей, найти было сложновато.
Следовало, наверно, поговорить с тем, кто знал Литу давно и хорошо, и очевидным выбором могла стать Эра – на приеме у Морицов ее, как ни странно, не было. Вероятно, вампирская принцесса проводила очередной сложный магический эксперимент под присмотром строгой наставницы – и уж не над кровью ли Эмгыра ставился тот эксперимент?
Людвиг споткнулся об эту мысль. Расспрашивать Эру о ее матери, не раскрывая своих мотивов, было бы стыдно и глупо. Ученица чародейки отличалась проницательностью – и при желании легко могла прочесть мысли безнадежного влюбленного дурака-короля. Ему нужен был другой собеседник – незаинтересованный, отстраненный и в известной степени объективный. Такой, чтобы без спроса не полез Людвигу ни в голову, ни в душу. И только один из знакомых королю существ подходил под это описание.
Повинуясь какому-то совершенно человеческому тщеславию, мастер Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, профессор Реданской Академии Наук, почетный лектор Оксенфуртского Университета, пару лет назад прислал королю прошение о строительстве настоящей чародейской башни в историческом центре Третогора, и Людвиг, вопреки желанию Филиппы, это прошение удовлетворил. Чародеи Континента давно перебрались из некогда многочисленных башен в просторные университетские залы, цеховые лаборатории или практиковали, не выходя из собственных домов.
Мастер же Эмиель, дождавшись окончания строительства, перенес свою лабораторию в возведенное величественное здание, устроил внутри библиотеку, занявшую несколько этажей уходящих к потолку круговых книжных полок, и даже организовал небольшой лекционный зал, куда допускались самые блестящие студенты из Оксенфурта и Вызимы. Сам он объяснял свою выходку просто – ему показалось, это будет забавно. Ничего забавного Филиппа в этом не находила, обозвав коллегу позером и выпендрежником, а Людвиг напротив видел в строительстве таинственной чародейской башни вполне конкретную прелесть. Слух о новой достопримечательности разнесся по всей округе, и теперь лучшие умы дружественных Редании королевств мечтали посетить эдакий анахроничный храм магической науки. Все это шло на пользу репутации и королевства, и короля, давшего на то добро.
Тем вечером доброго правителя в стены таинственной башни, конечно, никто не приглашал, но у Людвига, вместе с полным правом посещения лаборатории мастера Региса в любое время, был еще и прекрасный повод нанести ему визит. Как повернуть разговор об окровавленном платке и возможном проклятье в нужное русло увлечений и предпочтений прекрасной Литы, Людвиг пока не знал, но надеялся, что река разговора сама вынесет его к нужным берегам.
Мастер Эмиель принял его приветливо, как всегда, не выказал ни капли удивления позднему визиту и принял из рук Людвига злополучный платок с нескрываемым любопытством, зажегшимся в черных (снова черных!) глазах.
- Это кровь Эмгыра вар Эмрейса,- констатировал Регис, лишь слегка понюхав ткань,- пролита недавно, день или два назад. Я чую в ней немного алкоголя, чуть больше сахара, чем положено, но больше ничего интересного. Полагаю, за этим платком стоит какая-то куда более занимательная история, чем может рассказать одно-единственное скучное пятно.
Под внимательным изучающим взглядом Людвиг слегка стушевался. Отринув его настоящие мотивы, стоило признать, что поход к Регису, обращение к еще одному эксперту, так сказать, выглядело почти как предательство доверия Филиппы, которая уже сказала, что ничего не делала с этим проклятым платком. Но Людвиг легко отмел эту постыдную и неудобную мысль – в конце концов, на самом-то деле он пришел говорить вовсе не о возможном проклятье.
- Эмгыр считает, что это Филиппа заставила его пролить кровь и прихватила платок, чтобы…- Людвиг развел руками,- ну я не знаю, навести на него порчу или вроде того.
Регис скептически изогнул седеющую бровь, дожидаясь продолжения. Людвиг опустился на свободный стул и сцепил руки на коленях. Неожиданная мысль постучалась ему в голову, и он ухватился за нее, как за ускользающий порыв вдохновения.
- Мой друг вообще не любит чародеек и не доверяет им,- сказал он. Регис терпеливо кивнул – мол, знаю-знаю,- и, может быть, он решил, что Филиппу проклясть его попросила Лита – в отместку за то, что он сделал с ней пять лет назад. Они ведь дружат.
Регис тонко усмехнулся.
- Сомневаюсь,- покачал он головой,- во-первых, я не назвал бы нашу славную госпожу Пиппу такой уж задушевной подругой Литы, а во-вторых, если бы Лита хотела проклясть Эмгыра, она сделала бы это сама – своими руками. И возможностей для этого у нее было бы очень много, поверь мне.
- А что бы она сделала? – спросил Людвиг, подняв на Эмиеля куда более жадный взгляд, чем предполагала ситуация. Регис пожал плечами, поигрывая окровавленным платком с таким видом, словно едва удерживал себя от того, чтобы вновь понюхать побуревшее пятно.
- Она – могущественная чародейка не самого заурядного толка,- ответил он наконец,- ее кровь… особенная, и ее способности завязаны не только на магическом ядре. А Эмгыр подвержен магическим воздействиям куда сильнее обычного человека. Лита могла бы заставить его зачахнуть от непонятной болезни – так, что никто из врачей не догадался бы, в чем дело. Или отбить у него желание жить дальше, приведя на конек крыши, берег реки или в петлю.
- Она так может? – пораженный такими откровениями, переспросил Людвиг. К образу прекрасной принцессы-чародейки в его сознании прибавлялись пугающие – и поразительные в своем величии – опасные новые черты.
- Может,- подтвердил Регис,- с небольшой помощью со стороны тех, с кем она связана кровью, но без особых усилий. Но это не значит, что захочет. Реши она избавиться от конкурента таким способом, изжила бы его со свету давным-давно.
- Но он ведь предал ее, изгнал, обнародовал ее главную тайну,- затараторил Людвиг, не делая вдохов между словами,- неужели она не захотела бы отомстить?
- Превыше всего на свете Лита ценит кровные узы,- покачал головой Регис,- Эмгыр предал и изгнал ее – это правда. Но он остался ее родичем, а в Лите – не без моей скромной помощи – чувство крови сильнее всех прочих.
Людвиг моргнул и выдохнул – полученная информация ничем ему не помогала. Лита любила свою семью – но не писать же ей о чем-то подобном в очередном письме? К ее кровным родичам реданский король, по счастью, не относился.
- Жаль, я с ней почти не знаком,- выговорил он невпопад, но не найдя иного способа продолжить этот разговор. Регис снисходительно качнул головой.
- А я знаком с ней всю ее жизнь,- ответил он,- и видел, как из девчушки, игравшей в казни собственных кукол, она превратилась в женщину, всегда точно знающую, чего хочет, и добивающуюся этого, не щадя ни себя, ни окружающих.
Мастер Эмиель, заметил Людвиг, делился этими знаниями легко и охотно, словно давно искал благодарные внимательные уши, чтобы поговорить о той, по кому, должно быть, очень скучал. И словно в подтверждение этой догадки Регис продолжил:
- И лишь немногим дано увидеть, какой бывает Лита, если ей не приходится бороться за свои идеалы или свою жизнь. А я видел и то, как она научилась ухаживать за розами после смерти матери, с которой при ее жизни так толком и не сблизилась, хотя до этого никогда не интересовалась цветоводством. И то, как еще до изгнания она давала советы племянницам, к которым, казалось бы, не испытывала никаких теплых чувств, о том, как правильно одеваться, подбирать платье к цвету глаз и аромат к событию. Лита никогда не позволяла другим понять, как много для нее значили и эти розы, и эти советы, и вообще все, что выходило за рамки созданного ею образа хранительницы нильфгаардских традиций и матери нации. Она не позволяла себе простоты – смеяться над шутками, плакать над тем, что ее печалило, скучать по тем, кто ушел, радоваться мелочам. Боялась, что эти ее слабости, эту человечность обратят против нее,- Регис вдруг осекся, отвернулся, бросив Людвигу скомканный платок,- прости старика. Я наговорил лишнего и надеюсь, что ты не обратишь мою слабость против меня.
Людвиг неловко поднялся со стула, перехватив платок на лету.
- Мне, наверно, пора,- промямлил он, начиная тактическое отступление бочком к двери, но Регис на него даже не взглянул. И лишь у самого порога король поймал на себе его быстрый пронзительный взор.
На сей раз письмо лилось так же легко, как накануне. Людвиг позволял словам срываться с кончика пера, не задерживаясь, не спотыкаясь о препятствия рассудка. Он писал обо всем, что приходило ему в голову – и признался даже, что и сам ненавидит поэзию, не находя оправданий тому, что решил начать их общение с такой банальной вещи, как непростительно корявые стишки.
Он писал Лите о том, как в салоне княжны Агнетты барышни украдкой утаскивали со столика с пирожными лишние кусочки сластей, надеясь, видимо, что их маневры останутся незамеченными, а потом заявляли во всеуслышание, что они, мол, так наелись, что больше и крошки не проглотят – затем лишь, чтобы через минуту снова совершить налет на угощение. Он писал о том, как ради создания ущербного маленького воробья-вестника залез на самую высокую башню вместе с Иваном, и походя размышлял о том, в достаточно ли красивой позе окажется внизу, на камнях двора, его тело, случись ему сорваться с покатой крыши. Он писал о том, как скучал по матери и отцу и переживал, не обиделась ли на него Филиппа, заменившая ему и мать, и отца. Он писал о ерунде – и о том, что ему самому казалось непередаваемо важным. И, конечно, письмо оказалось длинным и путанным, но Людвиг, не давая себе времени усомниться, затолкал его в конверт, запечатал и, сунув драгоценное послание за пазуху, решительно вышел из спальни.
Ивана король обнаружил там же, где и накануне, словно тот точно знал, что другу и в эту ночь снова приспичит взобраться на крышу. Людвиг улыбнулся ведьмаку и похлопал его по плечу.
- Ну что, дружище,- проговорил он, широко улыбаясь,- подстрахуешь меня?

Chapter 6: Будь или не будь

Chapter Text

Прошло несколько дней, прежде, чем Иан, убедившись, что его пациент достаточно окреп после своего приступа, дал добро на путешествие через портал. Фергус понятия не имел, чем занималась Ана, пока он отлеживался в постели, ел, спал и вел неторопливые ничего не значащие беседы с эльфом. Девочка время от времени возникала у его кровати, вежливо интересовалась самочувствием человека, но всякий раз, едва дождавшись ответа, спешила исчезнуть, словно боясь момента, когда ее погонят прочь. Должно быть, в ней еще свежи были воспоминания о том, как Айра, ничуть не заботясь о деликатности, выставлял дочь из комнаты, в которой лежала хворая Лея.
Наконец, осмотрев Фергуса в очередной раз и решив, что приступ прошел без последствий, Иан объявил своим подопечным, что пришло время отправляться в Венгерберг, и Гусик, полный нетерпения, заметил вдруг, как лицо Аны побледнело и сморщилось, словно девочка готова была горько разрыдаться. От цепкого взора Иана эта перемена, конечно, тоже не укрылась, и он, присев рядом с малышкой на корточки, взял ее за руки и внимательно заглянул ей в глаза.
- Тебе понравится Венгерберг, - заверил он ее, - я покажу тебе королевский дворец, и Старый Город, и Дом Чародейки, и Белые сады. Неужто тебе совсем не интересно?
Ана шмыгнула носом, отрицательно мотнула головой.
- Я хочу домой, - прошептала она, - хочу к маме.
Иан поднял глаза и над головой девочки встретился взглядом с Фергусом – а тот мог в ответ лишь растерянно пожать плечами. Пока болел и валялся в постели, он, конечно, не слышал, чтобы Ана капризничала или скучала по родителям, но, может быть, вся драма просто происходила за пределами его внимания.
- Мы не можем вернуться к маме,- поняв, что помощи от глупого д'хоине он не дождется, Иан взял сложную ситуацию в свои руки,- но зато ты сможешь познакомиться со своим старшим братом и дедушкой – разве не замечательно?
Ана снова отрицательно мотнула головой, отвернулась от доброго дядюшки эльфа и отступила к Фергусу, который завис с этюдником в одной руке и парой теплых носков в другой – он-то уже вовсю паковал свои нехитрые пожитки в долгожданный путь. Девочка прислонилась к нему, и у человека не хватило рук, чтобы обнять ее.
- Ана,- строго сказал он вместо этого,- мы должны слушаться Иана – он прибыл, чтобы помочь нам. Так что прекрати разводить сырость и собирайся. – Краем глаза Фергус перехватил осуждающий взор Иана, но решил его проигнорировать. Миндальничая с капризной девчонкой, они только тратили время. Кроме того, Ане полезно было понять, пусть и на таком жестоком примере, что не все в мире происходило так, как она хочет, а взрослые существовали вовсе не для того только, чтобы выполнять ее прихоти.
Ни слова, ни тон его, однако, не возымели задуманного эффекта. Вместо того, чтобы успокоиться, смириться и подчиниться, Ана заплакала еще горше, только на этот раз уже не пыталась прижаться в поисках сочувствия ни к кому из взрослых. Иан, наблюдавший за этим неудачным актом воспитания, тяжело вздохнул и покачал головой.
- Ана,- снова обратился он к девочке,- хочешь пройти через портал, как настоящая чародейка?
Девочка с любопытством покосилась на него, размазывая по лицу слезы. Чародеек в своей жизни она, конечно, никогда живьем не видела, но истории о них – прекрасных и могущественных, мудрых и неотразимых – Ане время от времени читала Лира, ее кормилица и нянька. Фергус не знал точно, не предпочитала ли девочка этим историям сказки про отважных рыцарей и принцесс, но, по всей видимости, приманка пришлась ко двору, и Ана неуверенно кивнула.
- Тогда хватай своего зайца – и отправимся в путь,- не давая малышке времени передумать, Иан поднялся на ноги и задорно подмигнул Фергусу. Тот облегченно выдохнул – до момента его освобождения от непрошенных отцовских обязанностей оставались считанные часы.
Открывать портал Иан решил за пределами деревни, и, покидая гостеприимную корчму, путешественники простились с доброй хозяйкой. По тому, как Ана обнимала женщину, Фергус догадался, что именно она развлекала девочку, пока сам он приходил в себя, а Иан помогал ему с этим. Хозяйка, улыбаясь и, похоже, тайком смахнув слезы, сказала, что всегда будет рада видеть Ану, реши та вернуться в их благоденствующий край, и Гусик на мгновение испугался, что девочка вновь заноет, прося своих спутников остаться здесь. Но Ана стойко простилась с новой подругой и послушно взяла Иана за руку.
Отойдя немного от деревенских ворот, эльф наконец счел расположение достаточно удачным и, выпустив ладошку девочки, выпрямился, произнес заклинание, и перед ними замерцал золотистый магический проход.
- Ну,- подбодрил Иан спутников,- вперед.
Ана явно колебалась. Она вновь потянулась к эльфу, желая уцепиться за его ладонь, но тот лишь ободряюще улыбнулся.
- Это совсем не страшно,- заверил чародей девочку,- один шажок – и ты на месте. Вот, посмотри, Гусик же совсем не боится,- он многозначительно подмигнул человеку, и тому ничего больше не оставалось, кроме как отважно и с гордой беззаботной улыбкой шагнуть в портал.
Фергус не прибегал к магическим способам путешествия уже много лет, и в первый момент, переступив границу мерцающего круга, почувствовал, как стальной крюк подцепил все его внутренности и дернул вперед. Еще мгновение мучительного давления, еще один шаг – и человек буквально вывалился по ту сторону портала, не вполне осознавая, где именно оказался.
Иан появился через пару мгновений – неся Ану на руках. Девочка дрожала – и да, снова всхлипывала, вцепившись в зеленую рубаху эльфа, как сбитый с палубы моряк в качающийся на волнах обломок мачты.
- Ну вот,- жизнерадостно заговорил Иан, не переставая лучезарно улыбаться,- и ничего… - девочка икнула, вздрогнула – и весь ее завтрак, щедро поданный доброй трактирщицей, украсил собой зелень эльфских одежд. Ана, явно напуганная этой дерзостью собственного желудка больше, чем быстрым переходом через портал, зарыдала еще пуще. Фергус, у которого от стремительного путешествия тоже мутилось в голове, прижал пальцы к вискам, готовый расплакаться следом за девчонкой.
Только сейчас, стараясь отвлечься от досадного происшествия, человек заметил, что оказались они посреди начинавшего зеленеть просторного ухоженного сада, и буквально в нескольких шагах от них высилась белокаменная королевская резиденция.
Иан, не растеряв ни капли оптимизма, погладил Ану по голове.
- Идем, малышка, нам обоим надо умыться и переодеться,- заявил он.
- А я? – подал голос Фергус, размышлявший уже, не стоило ли ему тоже продемонстрировать содержимое своего желудка, чтобы и его погладили по голове, умыли и переодели.
- А ты – иди с нами,- ответил ему Иан,- я распоряжусь, чтобы для тебя и Аны приготовили комнаты, а потом, как я и обещал, пойдем гулять в Старый Город. Если вы не слишком устали.
- Я бы хотел поговорить с Иорветом,- уверенно объявил Гусик. Он ничего не имел против экскурсии – в Венгерберге он бывал в последний раз, неся в себе семя мрака, одержимый Стеклянным Человеком, и ему сейчас действительно было интересно, во что за годы своего настоящего правления превратил столицу Аэдирна Иорвет, так отчаянно сражавшийся за свободу и получивший желаемое. Однако важные дела следовало завершить до того, как предаться беззаботным прогулками и начать размышлять о том, куда двигаться дальше.
Лицо Иана, впрочем, заметно посмурнело.
- Отец очень занят,- сказал он,- и едва ли сможет принять тебя до вечера.
По тону и взгляду – а еще по тому, как быстро родился в устах Иана этот ответ – Фергус догадался, что эльф следовал негласному протоколу. Регент Аэдирнского короля не мог позволить себе принимать посетителей – особенно людей – по первому их требованию. И, вероятно, всем просителям сообщали об ужасной занятости властителя и сулили встречу не раньше вечера или завтрашнего дня. В чужой храм, однако, со своими идолами не ходили, и Фергус подчинился. Он был рад уже тому, что Иан, похоже, решил взять заботы об Ане на себя.
По распоряжению эльфа Гусика проводили в одну из комнат дворца – самую, должно быть, маленькую и тесную, хоть и безупречно чистую, и вполне уютную. Его ждала горячая вода, холодная закуска и свежая застеленная постель, реши гость немедленно отправиться на боковую. Фергус спать не собирался – последние несколько дней он и так большую часть времени провел в мире тревожных снов, и сейчас, умывшись и надев свежую рубаху из собственных запасов, он понял вдруг, что впервые за очень долгое время оказался полностью предоставлен сам себе.
Ему известны были сложные аэдирнские законы, регламентировавшие пребывание людей на территории королевства. Ни один гость столицы не имел права разгуливать по ее улицам, предварительно не отметившись в ратуше и не получив временное разрешение на пребывание в Аэдирне. У каждого человека должен был иметься поручитель, несший ответственность за все его действия. Но Фергус полагал, что о его собственном статусе уже позаботился Иан, раз в своем письме все же пригласил Гусика в столицу. Потому, набравшись смелости, человек прихватил этюдник, кожаный пенал с карандашами и, никем не остановленный, вышел из королевской резиденции прямо в гущу городской Венгербергской жизни.
Некоторое время Фергус просто слонялся по улицам. Живя с Айрой и Леей, он время от времени выбирался в Боклер, чтобы наведаться в художественную лавку или просто пройтись, набираясь вдохновения, но всякий раз, выходя в одиночестве на шумную улицу, Гусик не мог отделаться от мысли, что дома его ждали, пусть это было и не совсем правдой. Тем не менее, груз призрачной ответственности, а позже – страх пропустить непоправимое – вынуждали человека завершать свои дела поскорее и возвращаться на виллу. Сегодня же он шагал по просторной шумной улице столицы, и ни одна тяжкая мысль не тревожила его умиротворенный разум. Миссия Гусика была выполнена – он передал Ану из рук в руки ее родне, и заботиться о том, что будет с девочкой дальше, ему было больше не нужно.
В географии города Гусик не слишком разбирался, тем более, что со времен его прошлого визита многое успело измениться, и потому он просто брел, куда глаза глядят, пока наконец не поднялся на небольшую и, как ни странно, совершенно пустынную площадку, с которой открывался чудесный вид на одну из центральных улиц города. Один из домов – самый высокий, окруженный небольшим и странно художественно заброшенным садом – привлек его внимание. На общем фоне городской архитектуры, стремившейся к чистой эльфской стилистике, это строение казалось выброшенным из иного мира путешественником. Сложно было сказать, что конкретно цепляло взгляд – нарочито небрежная неровность линий, в то время, как остальные здания были словно вычерчены по линейке, белоснежная лепнина, не повторявшая растительных мотивов, так любимых эльфами, а выполненная в развязно-элегантном абстрактном стиле, уже цветущий, несмотря на раннюю весну, и казавшийся заброшенным сад, в объятиях которого утопал странный дом.
Фергус присел на низкое заграждение у края площадки, развернул пенал, открыл этюдник и вытащил острозаточенный черный карандаш – удивительное строение необходимо было хотя бы зарисовать, раз уж человек не захватил с собой мольберт и краски, чтобы написать полноценную картину.
Несколько минут он пытался перенести на бумагу то, что видели его глаза, и раз за разом убеждался, что что-то с этим домом было решительно не так – или с ним самим. Линии словно не хотели укладываться в гармоничное изображение, соединяться в очертания, небрежные тени казались недостаточно темными, а все изображение неуловимо менялось, искажалось прямо под рукой художника, пока тот еще не успел даже закончить очередной линии.
- Ничего не выйдет,- раздался над плечом Фергуса звонкий и немного насмешливый голос. Человек вздрогнул, увлеченный очередным сопротивляющимся эскизом, и обернулся, пожалуй, слишком резко, точно ожидал нападения со спины.
Иан стоял, щурясь на солнце, и держа за руку переодетую, умытую и причесанную Ану. На девочку были надеты явно мальчишеские брючки и курточка, а светлые волосы чья-то умелая рука заплела в тугую косу, сейчас перекинутую через плечо.
- Что ты имеешь в виду? – спросил Фергус, снова глянув на свой рисунок – только что аккуратно нарисованный фасад исказился, поплыл и перестал быть похожим хоть на что-то приличное.
- Это Дом Чародейки,- ответил Иан, подходя ближе. Ана семенила рядом, с любопытством взирая по сторонам,- если точнее, то одной небезызвестной нам с тобой чародейки. И хотя Йеннифэр из Венгерберга уже почти полвека не посещала свой родной город, жилище ее остается нетронутым. Его не коснулось ни восстание моего отца, ни его реновация, и вместо того, чтобы лезть в магические дела и, допустим, посылать меня, чтобы я попытался переступить запретный порог и объявить, что за жилище надо платить в государственную казну, объявил Дом Чародейки историческим памятником и показывает его почетным гостям столицы с этой самой площадки. Ты, вероятно, не заметил стражи внизу, но они пропустили тебя именно потому, что ты мой гость.
- Хочу рисовать,- заявила вдруг Ана, указав на этюдник Фергуса. Тот инстинктивно придвинул свое сокровище поближе к себе, а Иан приветливо улыбнулся девочке.
- Конечно, милая,- сказал эльф,- Гусик с радостью поделится тобой кусочком бумаги и карандашом. Правда, Гусик?
Фергус на мгновение замешкался. Этот этюдник он приобрел несколько месяцев назад в пресловутом Боклере, и эта невзрачная на первый взгляд книжица, составленная из плотных мелованных листов бумаги, стоила ему чуть ли не всех его денег. То же касалось и набора карандашей, который он бережно хранил и лелеял, аккуратно стачивая кончики из драгоценной серебристой акации, обнажая по чуть-чуть тонкие разноцветные графитовые грифели.
Ана смотрела на него выжидающе. Прежде, живя на вилле в Туссенте, она никогда не позволяла себе просить у Фергуса его инструменты, чтобы «просто порисовать» - во всяком случае, не после того случая, когда он отказался от идеи написать портрет девочки и, наверно, слишком резко сообщил ей о своем нежелании. Но сейчас в глазах Аны поселилась решимость – Иан, ее новый любимец, новый заботливый папочка, дал свое дозволение, и все вокруг, включая Фергуса, очевидно, обязаны были подчиниться. Впрочем, решил Гусик, чего не сделаешь ради того, чтобы помочь Ане и Иану привязаться друг к другу еще крепче, раз уж отныне именно эльфу предстояло воспитывать эту маленькую капризулю. Если ради установления авторитета нужно было пожертвовать одним-единственным карандашом и листочком бумаги, так тому и быть.
Фергус щедрым жестом вырвал страницу из этюдника, протянул ее Ане, а потом, порывшись в развернутом пенале, извлек самый короткий, давно замененный на инструмент поновее, карандаш.
- Держи, малышка,- улыбнулся Гусик.
- Хочу фиолетовый,- объявила Ана. Фергус поморщился – губа у девчонки была не дура. Туссент славился на весь мир не только своими винами, но и производством художественных принадлежностей, включая краски и цветные карандаши. И вот именно фиолетовый краситель почему-то ценился в этом производстве выше остальных. Один только этот карандашик стоил больше, чем весь прочий набор.
- Рисуй черным,- все еще стараясь не выходить из себя, предложил девочке Фергус,- все настоящие художники сперва делают набросок, а потом раскрашивают.
- Хочу фиолетовый,- нижняя губа Аны задрожала, и у Гусика руки зачесались отвесить девочке тяжелую оплеуху. Ему вспомнилось вдруг, как в далекой юности, еще не покинув отчий дом, он время от времени вынужден был держать оборону своей удобной светлой мастерской, в которую пыталась прорваться настойчивая, противная и совершенно безнаказанная младшая сестра. Удивительно, как поведение Аны сейчас было похоже на поведение Литы тогда, хотя в них не было ни капли общей крови.
- Гусик, ну прекрати жадничать,- нахмурился Иан,- дай ей фиолетовый карандаш. Я куплю тебе новый.
«Где купишь? В Боклере?» - чуть обиженно не переспросил Гусик, но, чтобы не показаться совсем уж глупым и нелепым, все-таки вытащил свое фиолетовое сокровище из пенала и нехотя протянул его Ане.
- Только не сломай,- попросил он. Девочка радостно выхватила подношение из пальцев Гусика и, прихватив вырванный листок, понеслась к противоположному краю площадки, где в тени кустов приютилась низкая кованная скамья.
Иан проводил ее умиленным взглядом.
- Странно, что ты не учил ее рисовать,- заметил он,- я думал, тебе всегда хотелось, чтобы кто-нибудь унаследовал твой дар.
- Ты меня с кем-то путаешь,- недовольно ответил Фергус,- мой дар – это мой дар, кто я такой, чтобы дарить его кому-то еще и надеяться, что подарок придется ко двору?
Иан развел руками.
- Наверно, ты прав,- ответил он,- помнишь, когда мы с тобой жили на Фарерах, а я был твоей женой Иоанной, кумушки из Харвикена чуть не раз в неделю спрашивали, когда же мы заведем детишек. Им нравилось рассуждать о том, что, если у нас родится девочка, она сможет стать такой же замечательной целительницей, как я. А вот фантазируя о мальчике для нас, они вечно спотыкались и не могли решить, чему полезному сможешь научить будущего мужика ты, мой дорогой супруг.
- И тогда ты упоминал о моем рисовании,- вздохнул Фергус,- выходит, это была твоя мечта, а не моя.
Иан развел руками.
- Я никогда не мечтал о детях,- ответил он,- но строить такие вот предположения было… забавно.
- Моим возможным детям предстояло унаследовать Нильфгаардскую Империю, Темерию и половину Континента в придачу,- заметил Фергус,- не думаю, что в этом списке не хватало только моего художественного таланта.
Иан снисходительно усмехнулся.
- Все очень запуталось с тех пор, как твоим возможным детям полагалось что-то такое унаследовать,- произнес он.
- Верно,- вздохнул Гусик,- теперь ничего, кроме этого самого художественного таланта у меня и не осталось…
Они помолчали несколько мгновений, вместе наблюдая за тем, как Ана чиркала драгоценным фиолетовым карандашом по бесценной боклерской бумаге.
- Куда вы двое отправитесь после Венгерберга? – внезапно спросил Иан, и в первый миг Фергусу показалось, что он ослышался.
- «Мы двое»? – переспросил он,- что ты имеешь в виде?
Иан растерянно перевел взгляд с Фергуса на Ану и обратно.
- Ты и Ана,- понизив голос, повторил он,- ты же не собирался оставаться тут, в Венгерберге. Знаешь же, как это сложно…
- Я – не собирался,- подтвердил Фергус, чувствуя, как от внезапного волнения и разочарования у него похолодели пальцы,- но Ану я рассчитывал оставить здесь, с ее родственниками. Старший брат, дедушка и добрый дядюшка Иан – ты сам говорил.
Иан некоторое время напряженно молчал, заламывая пальцы и пристально глядя на Ану. Та все еще выводила что-то фиолетовое на уже почти полностью исчирканном листке бумаги.
- Ты ничего не говорил об этом,- наконец заметил он,- и я не думал… Об этом нужно поговорить с Иорветом.
- Я и собирался,- поспешил напомнил Гусик,- но ты сказал, что твой отец занят и сможет принять меня только вечером.
Иан решительно расправил плечи.
- Думаю, теперь он уже не так уж и занят,- выговорил он,- идем, я отведу тебя.
Фергус захлопнул этюдник. Сердце его билось мучительно быстро, а тяжелое нехорошее предчувствие наполнило грудь вязкой тяжестью.
- Она ведь дочь Айры,- с надеждой проговорил он,- твой отец любил Айру.
- Любил,- мрачно подтвердил Иан,- пока Айра не предал его и все, во что мой отец верил и за что боролся,- эльф невесело улыбнулся,- Иорвет скор на гнев и совершенно не расположен к милости. Он считает, что Айра променял свою эльфскую гордость на свою человеческую жену. А превыше эльфской гордости отец ценит разве что моего папу.
Во дворец они возвращались в напряженном молчании, и только Ана всю дорогу пыталась всучить Гусику свой фиолетовый шедевр. На листке, как ни странно, вполне отчетливо проступали очертания дома, тонущего в лиловой зелени сада. Девочка даже изобразила кудрявую и несоразмерно большую голову чародейки в одном из окон, и теперь жаждала поведать спутникам увлекательную историю о хозяйке дома, глядевшую на мир из-за заколдованных стекол.
Об аудиенции Иан договорился быстро, но, как Фергус ни надеялся, сопровождать его в кабинет регента отказался. Порог просторного светлого помещения, почти свободного от мебели, Гусик переступал в гордом одиночестве.
Иорвет сидел за широким столом, одиноко и громоздко высившимся посреди почти пустой комнаты, и на посетителя едва поднял взгляд единственного глаза.
- Мастер Гуус,- проговорил регент сдержанно приветливым тоном – словно их мог подслушивать кто-то, перед кем не следовало озвучивать настоящего имени гостя.
- Господин регент,- ответил Фергус, вежливо поклонившись.
- Я слышал, ты привез дурные вести,- вновь заговорил Иорвет после непродолжительной, но мучительной паузы, во время которой гость отчаянно подбирал слова, чтобы начать разговор.
- Лея умерла,- подтвердил Фергус,- а ваш сын счел лучшим для себя скорбеть по ней в замке Кимбольт.
- Уехал, не попрощавшись,- фыркнул Иорвет, откинувшись на спинку стула и впервые по-настоящему взглянув на Гусика,- как это на него похоже. Впрочем, убегать без оглядки от своей ответственности, должно быть, свойственно всем в моем роду. Мне жаль, что он поступил так с тобой.
- Дело не во мне,- возразил Гусик,- нас с Айрой мало, что связывало, и передо мной он не должен был отчитываться за свои действия. Однако он оставил свою дочь, Ану.
- И теперь ты заботишься о ней,- закончил за него Иорвет,- очень благородно с твоей стороны, Гусик. От имени своего сына благодарю тебя.
Фергус мотнул головой – мол, не стоит благодарности, вдохнул поглубже.
- Я привез ее в Венгерберг,- заговорил он наконец,- чтобы девочку воспитывали ее родственники. Она нуждается во внимании и заботе, а здесь…
- Здесь нет для нее ни нянек, ни достойного примера,- развел руками Иорвет,- Его Величество уже вырос из того возраста, когда нуждался в том, в чем, должно быть, все еще нуждается она.
- А я – бродяга без дома и дохода,- напомнил Гусик,- к тому же я болен и, возможно, скоро умру. Едва ли мое общество для нее лучше, чем ваше, пусть даже здесь некому наряжать ее в платья и плести косы.
Иорвет молчал, глядя на него, почти не моргая, и Фергусу под его взглядом стало вдруг так неловко, словно он заявился на аудиенцию в одном исподнем и выпрашивал у регента права сплясать у него на столе в таком виде.
- Решение должен принять Йона,- наконец выговорил Иорвет,- он – наш король, и последнее слово в любом случае остается за ним.
Гусик уныло кивнул – регент явно не желал, чтобы прямой отказ прозвучал из его уст, и надеялся препоручить эту тяжкую обязанность юному королю. Впрочем, возможно, убедить мальчика, которого Фергус помнил улыбчивым, легкомысленным и беззаботным, могло оказаться проще, чем этого желчного, безразличного старого эльфа.
- В таком случае, я хотел бы поговорить с королем,- произнес Гусик, снова склонив голову, и Иорвет улыбнулся одной половиной рта.
- Его Величество изволит охотиться в окрестных лесах,- ответил он,- но должен вот-вот вернуться. Ты можешь его подождать,- «но можешь и не ждать, а убираться немедленно» - не прозвучало, но услышал Фергус.
Иана и Ану Гусик нашел во внутреннем дворе дворца, рядом с королевскими конюшнями. Чародей, видимо, не нашел лучшего способа развлечь нежеланную гостью, чем показать ей целый выводок крепких рыжих и черных щенков, резвящихся на открытой площадке перед денниками. Ана, видевшая в своей жизни не так уж много живых тварей вблизи, робко жалась к ногам эльфа, а тот пытался заинтересовать ее шумной сворой маленьких псов, не обращавших на нее никакого внимания. При появлении Гусика Иан оставил свои попытки и повернулся к нему.
- Иорвет велел мне дождаться короля и поговорить с ним,- отвечая на незаданный вопрос, сказал Гусик. Ана с любопытством глядела теперь на него, и продолжать этот разговор при ней Фергусу ужасно не хотелось.
- Что ж, это неплохо,- пожал плечами Иан,- Йона – хороший мальчик, добрый и отзывчивый, у него много друзей, и он никому не отказывает в помощи, если считает, что может помочь.
- Наверно,- со вздохом ответил Гусик, снова покосившись на Ану.
Неожиданно вся щенковая стая, как по команде, замерла, обратила морды в сторону больших внешних ворот и, помедлив мгновение, разразилась пронзительным радостным лаем. Ана, вскрикнув, мотнулась к Фергусу, прижалась к его ногам, обхватив за колени, и человек покачнулся, едва инстинктивно не оттолкнув испуганную девочку от себя.
Еще через мгновение стало понятно, что вызвало такое оживление в рядах щеночьей братии. Ворота распахнулись, и во двор сперва ворвалось несколько взрослых собак – все, как на подбор, высокие, жилистые, с лоснящейся шерстью и вислыми ушами. Следом за стаей на массивных вороных конях въехали двое всадников – к седлу одного из них была прикреплена туша большого бурого кабана. Собаки, повинуясь быстрой команде, встали, как вкопанные, а кони загарцевали по пыли двора.
Один из всадников – широкоплечий, но удивительно изящный черноволосый ведьмак с ужасным шрамом через всю щеку – спешился первым, едва взглянув на замерших зрителей. Он свистнул щенкам, и те окружили его трепещущей оранжево-черной волной. Второй же – светлокудрый стройный юноша с широченной улыбкой на тонком лице – с высоты седла оглядел раскинувшийся перед ним двор. Его глаза – темные, как у матери, озорные, как у отца – перескочили с веселящихся у ног ведьмака щенков на две фигуры в небольшом отдалении, а потом остановились на Иане. Тот, махнув юноше рукой, выступил вперед.
- Одни выстрелом, прямо в глаз! – воскликнул Йона, быстрым грациозным движением вылетев из седла и подскакивая к чародею ближе,- ты бы видел, я почти не целился, правда, Эскель? – бросил он через плечо.
- Прекрасный выстрел, Ваше Величество,- ровным голосом подтвердил ведьмак, присев, чтобы наградить щенков быстрыми поглаживаниями по вислоухим головам.
- Беги на кухню! – продолжал Йона, смеясь,- скажи им, что сегодня вечером будет пир! Эдакой туши на всех хватит!
- Иорвет кабанятины не ест,- напомнил все тем же тоном Эскель, но Йона лишь легкомысленно отмахнулся.
- Для дедушки мы еще и пару куропаток подстрелили, голодным не останется! – заявил он.
Пока длился этот радостный разговор, осмелевшая Ана отцепилась от ног неподвижного Фергуса и осторожно выступила вперед, приблизилась к одной из неподвижных собак – самой крупной из стаи – и несмело протянула к ней руку.
- Ана,- шикнул на нее Фергус, но Йона, наконец заметивший маневр девочки, лишь тряхнул растрепанной головой. Светло-рыжие кудри взлетели и опали ему на узкие плечи.
- Не бойся,- обронил он,- это Ларра, самая добрая из моих собачек. Она твою дочку не обидит. Смелее, девочка, погладь Ларру.
- Йона,- заговорил Иан, наконец перехватив взгляд юного короля,- Ана – вовсе не дочка Гусика. Это твоя сестра, и она приехала, чтобы жить с нами.
Лицо мальчишки изменилось мгновенно – осунулось, заострилось и побледнело.
- Нет,- твердо и безапелляционно выплюнул он,- Ларра, ко мне! – крикнул король, и собака отшатнулась от девочки, почти дотянувшейся ладошкой до ее рыжего лба, поднялась и рывком оказалась у ног хозяина.
- Эскель,- бросил Йона спутнику,- отнеси добычу на кухню. Мне надо переодеться.
И больше не глядя ни на Иана, ни на непрошенных гостей, мальчишка, сопровождаемый Ларрой, широким, немного нервным шагом двинулся прочь со двора.
Иан с виноватым видом обернулся к Гусику. Ана в шаге от него плюхнулась на землю и уже снова размазывала слезы по лицу.
- Я поговорю с ним,- тихо пообещал чародей,- он меня послушается – вот увидишь.
К ним пружинистой по-ведьмачьи неслышной походкой подошел Эскель. Свора щенков тянулась за ним, виляя хвостами и взвизгивая.
- Ты идешь на кухню, прихвати Ану с собой? – попросил его Иан.
- Король сказал, нет,- равнодушно, без капли раздражения ответил ведьмак.
Безутешная, растерянная и даже слегка напуганная Ана снова оказалась на попечении Гусика. Иан, как и обещал, отправился к Йоне, чтобы поговорить с ним, и пара незадачливых гостей осталась предоставлена самим себе. Вздохнув и подняв плачущую девочку на руки, Фергус решил вернуться в свою комнату и дожидаться королевского решения там, чтобы не путаться ни у кого под ногами.
Оказавшись в спальне, Ана перестала плакать и устало медленно моргала, пока Гусик усаживал ее на кровать. Она вытянула ноги, дожидаясь, пока взрослый разует ее, и человеку пришлось повиноваться. Один из сапог – возможно, слишком маленький для девчачьей ноги, застрял и не хотел поддаваться. Фергус дернул посильнее.
- Больно! – возмутилась Ана, и от возгласа этого терпение человека подошло к концу. Он выпрямился и отступил на шаг.
- Раз так, сама снимай свои сапоги,- почти выкрикнул он,- я тебе не камергер.
Лицо девчонки снова сморщилось.
- Лира умела снимать с меня сапожки,- захныкала она,- где Лира? Хочу, чтобы она меня раздела.
- Нет тут никакой Лиры,- зло, осознавая жестокость собственных слов, но не желая обуздывать ее, ответил Гусик,- она уехала в Нильфгаард.
- Лира мой друг,- завела Ана, прижимая кулачки к глазам и размазывая слезы с соплями,- почему она уехала?
- Потому что работа у нее была такая – раздевать и одевать тебя,- продолжал свою экзекуцию Фергус,- ее призвали обратно – и она уехала.
- Нет! – взвизгнула девочка,- ты врешь! Хочу Лиру! Хочу к маме!
- Определись уже,- устало проговорил Гусик и отвернулся.
Ана проплакала еще некоторое время, пока наконец не заснула поперек его кровати, как была – в одном сапоге и наполовину расстегнутой курточке. Побродив по тесной комнате, постояв немного у окна, открывавшего скучный вид на белую мраморную стену, Фергус присел в одинокое деревянное кресло и подумал уже снова достать этюдник и попытаться зарисовать дом Йеннифэр по памяти, но внезапно в спальню деликатно постучали.
- Идем,- Иан перехватил его за запястье, стоило Гусику открыть дверь,- Иорвет вызвал к себе Йону, и они говорят об Ане. Думаю, отец убедит мальчишку смягчиться.
- Иорвет? – устало переспросил Гусик,- смягчиться?
Иан фыркнул.
- Знаю, как это звучит,- подтвердил он,- но за последние годы мой отец стал гораздо более… сговорчивым, чем был. Он не простил Айру и презирал Лею, но, я уверен, с Аной поступит по совести. Будь здесь сейчас мой папа, разговор получился бы гораздо короче, но и так у Иорвета хватит порядочности, чтобы не вышвырнуть из дома свою родную плоть и кровь.
Гусик вздохнул.
- И куда же мы идем? – спросил он.
- Подслушаем их разговор,- подмигнул Иан,- неужто ты думал, что в этом дворце нет потайных ходов, как во всех остальных?
Гусик тихо рассмеялся.
- Я помню, как показал тебе тайный ход в Боклерском дворце,- заметил он,- когда наши отцы строили свои далеко идущие планы.
- Я тоже это помню,- на ходу с улыбкой кивнул Иан,- как я мог забыть нашу самую первую встречу?
Проход, который показал ему эльф, оказался уже, теснее и грязнее того, каким они воспользовались много лет назад, чтобы шпионить за Эмгыром и Верноном Роше. Или, может быть, двум мальчишкам проще было пробираться по тайным тропам, чем двум взрослым, тянущим на плечах весь груз прожитых лет. Фергус не отставал от Иана ни на шаг, и в конце концов они оказались перед небольшой деревянной перегородкой, из-за которой вполне отчетливо доносились раздраженные громкие голоса. Иан прижал палец к губам, хотя такие предосторожности не больно-то требовались – спорщики за перегородкой были так увлечены друг другом, что едва ли расслышали бы, реши шпионы даже затянуть гимн Нильфгаарда во всю силу легких.
- Нет! – кричал Йона,- я сказал – нет! Что в этом непонятного?
- Послушай меня,- Иорвет говорил тише, хоть и тоже на повышенных тонах,- мы можем отослать ее в пансионат в Адельсберге или найти для нее гувернантку и поселить в одном из замков у южных границ, ты и видеть ее не будешь.
- Нет! – как заведенный повторял Йона,- нет! Нет!
- Йона,- одернул его Иорвет,- подумай, что скажет Вернон, если узнает, что мы выгнали дочь его драгоценной внучки? Да он…
- А почему нас должно волновать, что подумает Вернон? – резко перебил его король,- бес с ним, бес с его мнением, бес с его недовольством, он бросил нас – и меня, и тебя!
- Не смей так говорить! – на этот раз и Иорвет перешел на крик.
- А вот и смею! – обрубил мальчишка, и крик его внезапно оборвал резкий звонкий шлепок – похоже, Иорвет отвесил внуку пощечину.
- Из-за нее мои родители оставили меня,- после короткой паузы и уже гораздо тише и рассудительней вновь заговорил Йона,- они променяли меня на нее, а теперь моя мама умерла, а мой отец… где он? Хрен его знает, где он. Да только даже он не захотел иметь с девчонкой ничего общего. Почему я должен исправлять его ошибки?
- Ты прав,- со вздохом после еще пары секунд молчания ответил ему Иорвет,- прости меня, мой мальчик.
Гусик осторожно тронул застывшего, как статуя, Иана за локоть.
- Пойдем отсюда,- шепнул он,- я слышал достаточно.
В полутьме тесной спальни Гусик уселся в деревянное кресло, а Иан остался стоять, опустив руки, словно провинившийся слуга перед строгим господином.
- Я еще могу разубедить их,- прошептал он наконец, глядя себе под ноги,- ты слышал – Иорвет предложил пару вполне разумных вариантов. В пансионат в Адельсберге я могу определить Ану и без его согласия.
Гусик молча посмотрел мимо эльфа на все еще спящую поперек кровати девочку. Во сне она свернулась клубком, как котенок, подтянула колени к груди и накрыла голову рукой, словно скрывшись от звучавших из другого конца дворца жестоких выкриков «Нет!»
- Мы поедем в Нильфгаард,- наконец негромко и медленно, точно слова не хотели выталкиваться из глотки и царапали небо, произнес Фергус,- там у Аны тоже есть родственники, пусть и поддельные. Со своей смертью Лея получила помилование, ее похоронили с почестями, и у Эмгыра нет причин отвергать ее дочь. К тому же, в Нильфгаард вернулась Лира, любимая нянюшка Аны – и их привязанность была, кажется, взаимной, может быть, я сумею ее разыскать.
Иан молчал, продолжая сверлить глазами носки своих сапог.
- Мне так жаль, Гусик,- наконец шепотом проговорил он,- мне правда так жаль.
Фергус поднял на него глаза.
- Ничего,- слабо улыбнулся он,- все как-нибудь образуется.

Chapter 7: Женщина, которая поет

Chapter Text

Странное маленькое создание, больше всего похожее на взъерошенного, побитого жизнью воробья, вылетело из предрассветной мглы, врезалось Лите в лоб и шлепнулось на подставленную ладонь. Чародейке не спалось. Она вышла в безлюдный сад, чтобы немного проветрить голову, подумать о своей дальнейшей судьбе, и никак не ожидала этого внезапного вторжения. Созданная чьим-то неумелым заклинанием нелепая птичка рассыпалась пылью у нее в руке, оставив на месте себя небольшой бумажный свиток.
Из знакомых Лите чародеев очень немногие пользовались таким сомнительным способом передачи сообщений – магические крылатые посланцы легко плутали в пути, зачастую путали адресатов из-за схожести имен, а кроме того запросто отслеживались и перехватывались теми, кто не желал, чтобы письмо попало в нужные руки. Но даже те, кто, несмотря на все опасности, все же прибегали к помощи зачарованных вестников, умели создавать почти точные подобия настоящих птиц, не вызывающих лишних подозрений своим неестественным видом. Тварь же, разбившаяся об лоб Литы, была настолько несуразной и неумелой, что оставалось предполагать, что наколдовала ее начинающая адептка Аретузы – да и то, узнай Маргарита Ло Антиль, что кто-то из ее подопечных сумел выдать эдакого уродца, девица, повинная в этом, была бы немедленно отчислена из Академии.
Однако письмо лежало у нее на ладони, и Лита с удивлением, покрутив его в пальцах, обнаружила, что скреплен свиток был реданской королевской печатью. В памяти немедленно всплыл образ красивого, светящегося надеждой лица Дурнушкиного щеночка, взиравшего на Литу большими золотисто-карими глазами и вопрошавшего «Вы согласны?» Она, конечно, отказала ему тогда, позволив себе усомниться в этом решении всего на несколько мгновений. В Редании Лите было нечего делать, пусть она до сих пор и не решила, остались ли у нее дела где-то еще на этом свете.
Она сломала печать, пробежалась глазами по строчкам и рассмеялась. В письме обнаружились стихи – паршивые, нескладные, банальные до неприличия вирши, за которые распоследнему трубадуру, развлекающему кметов на ярмарке, сделалось бы стыдно. Печать и подпись, тем не менее, не оставляли сомнений – сие удивительно неуместное произведение принадлежало перу самого Реданского короля, Его Величеству Людвигу Второму Миротворцу. И Людвиг Второй, вне всякого сомнения, написал их в порыве неподдельной страсти. Лита улыбнулась – поощрить нечто подобное было бы до нелепости глупо и недальновидно. А она, любимая дочь Эмгыра вар Эмрейса и бывшая, пусть неофициальная, но действующая правительница Нильфгаарда, не могла позволить себе ничего недальновидного.
Ответ мальчишке Лита написала, вернувшись в выделенную ей спальню, которую даже про себя она пока не стала называть «своей». Записка получилась короткой, желчной и жестоко правдивой. Ровно такой, какую следовало отправить в ответ на его глупое поэтическое откровение, и, создавая собственного магического посланца – идеального, быстрого, черного, как южная ночь, нетопыря – Лита ни на секунду не усомнилась в правильности своего поступка. Мальчишку надо было осадить. Более приятный и развернутый ответ или хуже того – полное молчание – могли привести к совершенно нежелательным политическим последствиям. В отличие от Реданского Миротворца, Лита прекрасно осознавала свое место в этом мире, и взяла на себя труд указать ему на его.
Нетопырь улетел в рассвет, и Лита все же решила прилечь обратно в постель, чтобы хотя бы пару часов подремать до того момента, как по-настоящему наступит утро нового дня, и жизнь ее изменится окончательно.
От неожиданно крепкого сна ее разбудил осторожный стук в дверь. На пригородной вилле семейства Эмрейсов уже несколько лет никто не жил постоянно. Изольда с детьми перебралась во дворец сразу после рождения Императора Фергуса. Мэнно же, проводивший большую часть жизни в разъездах или в конторе в центре столицы, наведывался в этот дом, который с такой любовью и старанием построил для своей растущей семьи, исключительно ради драгоценных часов уединения – а еще, конечно, для тайных собраний с группой заговорщиков, планирующих свергнуть действующую власть. На то, чтобы пожить на этой вилле, пока планы их не обретут ясность, Лита согласилась без раздумий. В этих стенах ее никто не стал бы искать, а, если бы нечто подобное и пришло кому-то в голову, следы старого заклятья, оградившего несколько лет назад виллу огненным щитом, значительно усложнили бы поиски.
По официальной версии Лита покинула столицу вскоре после похорон Леи. Она не уточнила, куда именно направляется, но ее об этом никто и не спрашивал. Эмгыр, занятый другими, куда более важными делами, не видел больше в бывшей Советнице серьезной опасности – пять лет затворничества в компании неугомонных вампиров сделали свое дело, и былое могущество Литы забылось, как глупая сказка. Мэнно утверждал, что подобное попустительство со стороны господина регента было им, несомненно, на руку, но Лита и сама сомневалась, что была способна еще хоть для кого-то представлять опасность. Разве что для душевного покоя глупого красавчика Людвига на другом конце Континента.
На пороге спальни возникла молодая служанка – одна из тех, кто еще оставался на вилле, поддерживая ее жилой вид. Мэнно поручился, что девушка не выдаст, кому именно прислуживает, и будет держать язык за зубами. Едва взглянув на нее, Лита заподозрила, что младшего брата и эту хорошенькую светловолосую и зеленоглазую девицу, подозрительно напоминавшую их мать со старых парадных портретов, связывало куда большее, чем просто честное слово. Впрочем, личная жизнь младшенького, явно ставшего заложником очень неприятных обстоятельств и изжившего себя брака, чародейку не касалась. Девушке, представившейся Рианной, она позволила причесать себя и помочь с умыванием и платьем. Руки у служанки были удивительно деликатные и проворные, и Лита, чувствуя, с какой осторожностью и заботой девица пробиралась гребнем сквозь ее спутанные кудри, могла лишь порадоваться за младшенького.
Сам Мэнно явился через полчаса после того, как Лита – одетая, умытая и причесанная – вышла в начинавший цвести сад, чтобы позавтракать в беседке на берегу пруда. Брат сел за столик напротив нее, махнул рукой очередному невидимому слуге, и наконец пристально посмотрел на чародейку. Он молчал, пока перед ним появлялись тарелка и приборы, кружка с горячим бодрящим напитком, и услужливые руки разве что салфетку ему на шею не повязали. Домашних слуг в своем холостяцком убежище, бывшем когда-то семейным гнездышком, Мэнно вышколил, как когда-то отец – своих генералов.
- Мое предложение остается прежним,- заговорил наконец Мэнно, так, видимо, и не дождавшись, чтобы Лита первой завела светскую беседу или, может быть, поделилась созревшими за ночь планами.
- Как и мой ответ,- сказала она, намазывая медом крохотный кусок поджаренного белого хлеба,- я считаю твой план глупым, неэффективным и мало выполнимым. О твоих… друзьях,- даже в надежных стенах этого дома, посреди просторного пустого сада, среди преданных Мэнно слуг, Лита опасалась озвучивать некоторые вещи без экивоков,- я почти ничего не знаю. Все их действия до сих пор выглядели так, словно они умышленно создают ситуации, в которых, возражая, Эмгыр мог бы самоутвердиться еще больше. Эта ваша последняя придумка про него и короля Людвига – ну чушь же! Кто в такое поверит? А, если и поверят, то что дальше? Наш драгоценный господин регент вступает в порочную связь с реданским королем – пусть так, зато новый договор о пограничной торговле в далекой перспективе принесет Империи миллионые прибыли. Обо мне и моих ухажерах болтали гораздо больше даже тогда, когда я на все приемы таскала с собой своего бывшего мужа и щеголяла беременным животом под парадным платьем. И сместили меня вовсе не из-за этих сплетен.
- Курочка по зернышку,- с мудреным видом изрек Мэнно, разок ковырнув яйцо пашот у себя на тарелке вилкой и выпуская наружу золотистый желток. Лита не сдержала короткого смешка.
- А, кроме того, создается впечатление, что действуете вы так медленно, чтобы создавать видимость сопротивления,- заметила она,- и простые люди не думали бы, что Фергус взошел на престол, не преодолев ни одного препятствия. Народу нравится, когда их герои справляются с трудностями. А ты со своим тайным обществом неудачников очень хорошо поднаторел в создании таких трудностей, которые Эмгыр мог бы с легкостью преодолеть.
Мэнно сконфуженно молчал, уставившись в свою тарелку и размазывая по ней желток.
- И заметь,- продолжала бить козырями Лита,- ты – один из немногих, у кого в руках находится реальная власть в этой стране. Ты владеешь внушительными капиталами, пусть не такими, как при маме, но все равно – немалыми. На твоих фабриках – тех, что еще не принадлежат государству – производится большая половина всей нильфгаардской продукции. Ты мог бы одним решением и парой подписей обернуть историю вспять. Повлиять на налоги, настоять на переносе оставшихся производств за Ярру, искусственно создав безработицу и, как следствие, народное недовольство. Ты мог бы вступить в союз с независимыми торговыми гильдиями Ковира и Офира, навязать Нильфгаарду и Редании конкурентную борьбу на море, к которой они на данный момент катастрофически не готовы – иначе зачем бы им подписывать новые торговые договоры? Ты мог бы, в конце концов, не соглашаться на брак одной из твоих дочерей с Людвигом, предположительно, любовником Эмгыра, чтобы обелить их совместную репутацию, а выслать их на учебу в Аретузу, пресекая тем самым все поползновения укрепить власть династическим браком. Но ничего – ничего! – из этого ты не делаешь. Позволишь узнать, почему?
Мэнно вздохнул и отложил вилку. Постучал пальцами по столешнице.
- То, что ты предлагаешь, повлияло бы на политическую ситуацию – это правда,- подтвердил он,- но я делец, а не политик. И для меня выгода…
- …важнее всего,- передразнила его Лита,- тогда какого лешего ты вообще полез в эту политическую передрягу? Или для тебя собрания в подвале твоей холостяцкой виллы – это своего рода офицерский клуб, где почтенные господа могут посидеть вдали от надоевших жен, выпить эст-эста, выкурить папиросу – производства компании Эмрейс, конечно – и поболтать о том, как здорово было бы свергнуть Императора?
- Лита,- взмолился Мэнно, подняв на нее полные муки зеленые глаза,- я все это понимаю, и не уверен, что хоть кто-то из моих так называемых единомышленников, за исключением, разве что, Лаара, всерьез намерен двигать наши идеи дальше пустых разговоров и легко опровергаемых сплетен. И именно поэтому мне нужна ты, милая сестра. Если кому-то в мире и под силу выстроить заговор так, чтобы он действительно сработал, то только тебе одной.
Лита вздохнула, отложила нож для масла, опустила руки на стол и долго пристально смотрела на младшего.
- Милый брат,- наконец выговорила она,- я осталась в столице, хотя, увидев меня на улице, люди, скорее всего, закидают меня помоями и освищут, а собственная родня – бесцеремонно попросит убираться вон, и для тебя это должно было стать знаком, что я согласна тебе помогать, хоть пока толком и не понимаю, в чем именно.
Мэнно кивнул, не поднимая головы, но явно чуя на себе тяжелый пристальный взгляд чародейки.
- Но прежде, чем мы действительно приступим к исполнению твоего плана,- продолжала она,- я хотела бы прояснить несколько чрезвычайно важных вещей. Во-первых, нам обоим известно, что, раз уж я берусь за дело, свести всю борьбу к распространению пасквилей и пустым разговорам больше не получится. Я участвую в серьезных предприятиях – и никак иначе.
- И всегда доводишь начатое до конца,- тихо подтвердил Мэнно,- я знаю – и принимаю это.
- Во-вторых, для меня крайне удивительно – и с самого начала было – что именно ты находишься в центре этого заговора, пусть пока и не слишком явного,- продолжала Лита,- с прибылью все понятно – твои заводы будут работать при любом правительстве. Но, вдруг ты забыл, нынешний Император Нильфгаарда – твой единственный сын. Строя заговор против него ты рискуешь не просто его падением и изгнанием – ты ставишь под удар саму его жизнь. Свергнутые властители редко получают такую же милость, какой удостоилась Лея. Их убивают – так это было с Фергусом Первым и с Узурпатором после него. Даже пожелай мы сохранить мальчику жизнь, народ может взбунтоваться и потребовать его голову. И, если в случае с Эмгыром, ни я, ни ты, видимо, возражать не станем – нам даже желательно, чтобы разгневанная толпа разорвала его голыми руками – то с Фергусом – совсем иное дело. Я не желаю твоему сыну ни смерти, ни позора, ни изгнания. Он – маленький мальчик, которому не посчастливилось родиться в не лучший период истории. Что же мы будем делать, если ситуация выйдет из-под контроля?
- Не выйдет,- уверенно возразил Мэнно,- я уверен, что даже в критической ситуации, пока толпа будет рвать Эмгыра на куски, мы успеем спасти и Фергуса, и остальных моих детей.
- Поразительная наивность,- вздохнула Лита,- с дочерями проблем действительно не будет. Старших я все же советую тебе отправить на попечение Марго Ло Антиль, из них получатся замечательные чародейки. Фрейя позаботится о себе сама – пристанет к Риэру, и он выведет ее на нужную дорожку. Астрид и Лита… уверена, с ними тоже едва ли возникнут проблемы, реши мы перед началом восстания удалить их из столицы. Но Фергус – не просто крон-принц, не сомнительный наследник, чьи права можно оспорить, не самозванец из-за бугра, он – Император. Пусть пока лишь номинально, но его статус безусловен, и, разорвав Эмгыра, толпа непременно примется за него. А мы не сможем вмешаться, потому что, если дойдет до кровопролития, мы, как его зачинщики, сможем только поддержать, чтобы самим не превратиться в предателей.
- Больше всего на свете наша мать ненавидела политику,- заговорил Мэнно, немного помолчав,- помнишь? – Лита кивнула,- она не смогла уберечь от нее ни отца, ни Фергуса, ни тебя. Риэр нашел лазейку сам, а меня она оберегала от этого с самого раннего детства – с тех пор, как мы вынуждены были вернуться в столицу. И я вырос с уверенностью, что никого из моих собственных детей эта скверна тоже не коснется. Девочкам это и не угрожало. Да, их можно выгодно выдать замуж, но до недавних пор их к этому никто не собирался принуждать. Они, будь на то воля моих дочерей, даже сейчас могут выбрать любой путь, какими бы недовольными ни оставил нас с Изольдой их выбор. Старшие сами сумеют принять решение стать чародейками или найти себе женихов по вкусу. Про Фрейю моя жена всегда говорила, что она – порочное дитя, разбившее ей сердце, но Иза не возражала, когда я обновил для дочери площадку Риэра и позволил ей тренироваться вместе с Лето. Астрид и Лита еще малы, однако для них открыты все пути, на которые им захочется ступить. Но Фергус… Моего единственного сына я уберечь не смог. И планируя заговор, даже ставя его под возможный удар, я делаю ему большое одолжение.
- Жизнь Императора лучше, чем никакой жизни,- мрачно прокомментировала Лита, но Мэнно лишь отмахнулся.
- Именно затем, чтобы в критический момент у него была возможность сбежать и спрятаться – или хотя бы надеяться на народную милость и отправиться в изгнание, как Лея, я и хочу, чтобы ты, Лита, поселилась при дворе и постаралась создать для этого нужные условия,- Мэнно тяжело выдохнул, словно произнес всю эту тираду на одном дыхании,- мне нужна твоя помощь – и не только в том, чтобы организовать переворот, но и в том, чтобы он прошел, как надо, и мой сын спасся.
Лита молчала, постукивая пальцами по столешнице и не глядя на брата.
- Прошу тебя,- тихо выговорил Мэнно,- спаси моего сына.
Она подняла на него глаза. Брат сидел – осунувшийся, бледный, почти старик – прямо перед ней и смотрел на сестру с такой верой в глазах, что Лите на мгновение стало не по себе.
- Хорошо,- наконец качнула она головой,- я согласна.
Лицо брата разгладилось – казалось, за секунду с плеч его упал груз пары десятков лет, и глаза заблестели надеждой.
- В таком случае, мы отправимся во дворец немедленно,- быстро заговорил он – так уверенно, словно всю ночь репетировал эту сцену. Вполне вероятно, так оно и было,- как я предлагал, ты станешь воспитательницей мой младшенькой, и, находясь так близко к Фергусу, сможешь решить, как именно можно ему помочь.
- Ты говоришь об этом так, словно нет ничего проще,- фыркнула Лита,- да, заклятьем, меняющим внешность, я владею хорошо, и в этот раз нет отягчающих обстоятельств, которые могли бы сбить его с меня. Но что заставляет тебя думать, что Изольда согласится приставить совершенно незнакомую женщину к одной из своих дочерей?
- Лита родилась не вовремя,- Мэнно вновь опустил глаза,- она, как бы это сказать… лишний ребенок. Она слишком сложная, и появилась на свет слишком близко к рождению того, кого Изольда по-настоящему ждала. Так что, уверяю тебя, моя жена будет только рада избавиться от этой проблемы – все предыдущие воспитательницы не выдерживали рядом с Литой долго, и Изе слишком часто приходилось думать о том, на кого бы заменить очередную.
- Твоя дочь такая непослушная? – уточнила Лита. Сама она имела крайне мало опыта общения с капризными детьми. И Дани, и Вигго с младенчества отличались послушанием и покладистостью, кроме того, ее старшую отчасти воспитывал и пестовал многоопытный Регис.
- Дело не в этом,- покачал головой Мэнно,- она… как бы это сказать… необычная. Гувернантки отказывались от нее не из-за непослушания. Последняя из дезертирш – старая Агна – в свое время присматривала за нами с Риэром, и навидалась драк и бунтарства. Но Лита пугает их. Она молчаливая и отстраненная, большую часть времени даже не смотрит ни на кого рядом с собой, будто разговаривает мысленно с кем-то, кого никто, кроме нее, больше не видит. Я говорил тебе – она больна, но то не болезнь тела.
Лита передернула плечами.
- Я, как и старая Агна, и все дезертирши до нее, не слишком-то искусна в общении со странными детьми,- напомнила она.
- Ты – чародейка,- уверенно заявил Мэнно,- никто из твоих предшественниц магией не владел – и Иза, и Эмгыр не выносят чародеек. Но, может быть, именно магической помощи моей дочери и не хватает?
- Может быть,- немного подумав, согласилась Лита. Такие материи были ей уже куда лучше знакомы,- итак, ты хочешь, чтобы я прикинулась гувернанткой, совершенно лишенной магического таланта, правильно я поняла?
Мэнно кивнул.
- Я представлю тебя Изольде и скажу, что познакомился с тобой во время одного из моих путешествий на Дальний Юг,- продолжал он,- ей это понравится.
- Твоя дурная благоверная всегда любила экзотику,- фыркнула Лита.
- Точно,- подтвердил брат,- и доказательством тому – ее дорогой друг-эльф, которому Иза доверила обучение Фергуса.
Лита удивленно подняла брови.
- Чародеек она, значит, не выносит, а Знающие ей по душе? – переспросила она.
- Это не просто Знающий,- возразил Мэнно,- Мараал – так его зовут – заслужил полное доверие Изольды, когда они повстречались в городе в день рождения Фергуса. У моей жены очень некстати схватки начались прямо на Торговой площади, а мудрый аптекарь Мараал принял у нее роды.
- В центре столицы аптекарем работал Знающий? – с сомнением переспросила Лита,- я вполне уверена, что моя разведка в то время непременно поставила бы меня в известность об этом.
- Твоей разведкой в то время руководил Лаар,- напомнил Мэнно,- и да, этот тип мне тоже кажется подозрительным. Если ты сможешь разузнать о нем побольше, это тоже поможет делу.
Лита кивнула.
- Теперь уже я заинтригована,- заметила она.
- Мы отправимся во дворец в самое ближайшее время,- продолжал Мэнно,- чтобы успеть представить тебя Изольде, пока Мараал проводит свое ежедневное занятие с Фергусом, а не трется рядом с моей женой. В дальнейшем тебе придется соблюдать осторожность рядом с ним – не уверен, что он не сможет прозревать сквозь твое заклятье.
Лита высокомерно усмехнулась.
- Не сможет,- заверила она брата,- хорошо, что ты предупредил меня о нем сейчас. Я кое-что знаю об особенностях магии Знающих, и для наложения Уловки Сендриллы использую огонь в качестве источника. Этот тип заклятий эльфам противен, они не умеют и не хотят ими пользоваться. Значит, для нас это будет в самый раз.
Мэнно с готовностью кивнул.
- В таком случае – отправляемся? – он быстро встал из-за стола, так и не домучив свое яйцо пашот,- а завтра вечером я соберу наших единомышленников, чтобы рассказать им о новом курсе.
Подъезжая ко дворцу в закрытом экипаже Мэнно, Лита, уже успевшая наложить на себя меняющее внешность заклятье, начала наконец сомневаться. Предложенный братом план с самого начала казался ненадежным и почти обреченным на провал, но чародейка согласилась в нем поучаствовать по нескольким, не самым достойным причинам, среди которых искреннее желание помочь маленькому племяннику избавиться от ярма власти стояло, пожалуй, чуть ли не на последнем месте.
Куда сильнее Литой овладели любопытство и азарт. Она провела пять лет в скучном проживании каждого дня среди тех, кому была совсем не нужна. Ее вампиры любили чародейку – по-своему, странной, можно сказать, природно обусловленной любовью, и сомневаться в этом не приходилось. Однако присутствие Литы, безусловно, ограничивало и Детлаффа, наконец познавшего счастье, и Вигго, получившего свободу и с радостью принявшего свою новую сущность. Ее вампиры сбросили узы привязанности, оставив ее совсем одну, потерянную и беспомощную. И вот теперь младший брат и его глупый план вновь придавали жизни Литы смысл и нужность.
Накладывая Уловку Сендриллы, Лита расстаралась на славу. Изобретательница этих чар – досточтимая Кейра Мец – в своих инструкциях рекомендовала использовать для их наложения стихию воздуха, как самую пластичную и изменчивую. Но лишь потому – убедилась со временем Лита – что огненный источник по-прежнему оставался запретным для чародеек Континента. Она же не боялась к нему прибегать, и горячая, гибкая, покорная сильной воле чародейки энергия позволила сплести заклятье так точно и искусно, что новый облик лег на Литу, как вторая кожа.
На пороге комнаты, где их с Мэнно ожидала Изольда, появилась гостья с дальнего Юга, ничем не напоминавшая опальную чародейку Литу. У приветствовавшей мать Императора молодой женщины была гладкая темно-оливковая кожа, чуть раскосые светло-голубые глаза, остро, резко очерченные скулы и волосы мягкого медного оттенка поздней осенней листвы, мелкими кудрями падавшие на округлые плечи. На шею Лита повесила золотой медальон, служивший стабилизатором заклятья, и он отлично вписывался в общий образ гостьи из дальних стран.
- Иза,- заговорил Мэнно, выступая вперед,- позволь представить тебе…
- Мое имя Ашторет, госпожа,- проговорила Лита, подступая ближе и любезно склоняя голову в традиционном офирском приветствии. Это имя – прежде звучавшее для ее ушей, как удары дождевых капель о жестяную крышу – дали ей Регис и Детлафф, и на их языке оно означало «Обретенная». Лита никогда его не использовала – лишь в последние пять лет так время от времени называли ее вампиры.
Изольда с любопытством посмотрела на гостью, потом метнула взгляд на мужа.
- Вы из Офира, надо полагать? – резко спросила она.
- Из Аль-Ашаза, госпожа,- ответила Лита. Она впустила в свой голос легкий, но явный южный акцент, и произносимые слова в ее устах звучали мягко и певуче,- города у самой границы ведомого мира, на краю Великой Белой Пустыни.
Озвученное, видимо, не сильно впечатлило Изольду – она высокомерно поджала губы. За годы, проведенные в Нильфгаарде, мать Императора явно освоила одну из главным нильфгаардских черт, жертвой которой сама нередко становилась – недоверие к чужакам, граничащее с презрением.
- И что заставляет вас думать, что вы сможете поладить с моей дочерью? – спросила она,- мой супруг, должно быть, рассказал вам, что Лита – девочка необычная?
- Рассказал,- подтвердила Ашторет,- а я, в свою очередь, рассказала ему, как дома, при дворе Малика Нибраса, я воспитывала всех его дочерей – а их у нашего властителя была дюжина дюжин, и каждая – необычней другой. Женщины моего рода издавна владеют древним искусством Хду, умиротворяющего пения.
- Вы чародейка? – резко спросила Изольда, пронзив мужа тяжелым взглядом.
- Чаро… дейка,- повторила Лита по слогам, точно споткнулась о незнакомое слово,- госпожа имеет в виду, не сахра ли я? О, нет. Сахра владеют заклятьями и состоят в шраа, закрытых группах, которые им запрещено покидать, я же – просто пою, и боги даруют моим песням силу умиротворения.
- Интересно,- немного помолчав, выдала Изольда. Она, как и все дремучие островитяне, какой оставалась, несмотря на нильфгаардский лоск, верила в чудесную силу жриц, превосходящую банальное чародейство,- каким богам вы служите?
- В моем родном королевстве миром правят справедливые боги, живущие в гармонии и мире,- ответила Лита, не моргнув глазом,- но силу спокойствия дарит лишь одна Верховная Мать Амма. Я слышала здесь, на севере, ее именуют Великой Модрон.
Это было точное попадание – Лита перехватила удивленный, почти восхищенный взгляд брата. Лицо Изольды же смягчилось, женщина наконец улыбнулась.
- Что ж, Ашторет,- проговорила она,- я всегда знала, что, если кто и может помочь моей малышке, то только Модрон Фрейя. Должно быть, она и прислала вас к нам. Добро пожаловать. Я распоряжусь, чтобы вам подготовили покои рядом с комнатой Литы. Чувствуйте себя, как дома.
Чародейка снова любезно поклонилась, а Изольда величественно махнула мужу рукой.
- Проводи госпожу Ашторет к Лите,- велела она,- малышка, должно быть, уже проснулась.
Время подходило к полудню, и про себя новоиспеченная нянька удивилась, что императорской сестрице дозволялось валяться в постели так долго. Вероятно, заподозрила она, девочку пичкали какими-то снадобьями, и эту догадку тоже следовало проверить.
Мэнно покорно кивнул, указал гостье путь и пропустил вперед.
- Гениально,- шепнул он сестре, когда они уже вышли из комнаты и шагали до длинной галерее,- когда ты успела это придумать?
- У стен дворца есть уши,- шикнула на горе-шпиона Лита,- так что заткнись и восхищайся молча,- потом, чуть смягчившись, добавила: - когда я жила в Редании, при дворе Виктора постоянно терлись гости из Офира, а мне приходилось их обхаживать. Они много чего интересного порассказали.
- А петь ты правда умеешь? – с мальчишеской наивностью вопросил младшенький.
- Я немного владею вампирской магией,- отмахнулась та,- пять лет ничем другим не занималась.
На пороге спальни дочери Мэнно замедлил шаги, тревожно повернулся к сестре.
- Если тебе покажется, что она слишком… сложная,- начал было он.
- Не волнуйся,- ободряюще улыбнулась ему Лита, хотя сама едва ли была уверена в несомненном успехе,- взрослые обычно куда сложнее детей, а в обуздании их у меня очень обширный опыт.
Мэнно, успокоенный, кивнул и толкнул дверь спальни.
В небольшом полутемном из-за задернутых штор помещении на первый взгляд не обнаружилось ни души. Постель – смятая и разворошенная – стояла пустой.
- Лита, - тихо позвал Мэнно в пустоту,- ты где, малышка?
Ответом ему была тишина.
- Она что, сбежала? – тревожно спросила Лита, памятуя о том, с какой легкостью ускальзывала из своих покоев Дани с тех пор, как научилась ползать по стенам.
- Нет,- уверенно ответил Мэнно,- прячется просто. Лита,- позвал он снова, делая шаг в комнату,- выходи, я кое-кого привел, и она хочет с тобой поиграть.
Он подманивал дочь, как притаившуюся в темном углу комнаты кошку, разве что «кис-кис-кис» не повторял на разные лады, и чародейку слегка покоробило. Ей ясно представилось, как девочка – дикий зверек, не знавший дочерней покорности – с шипением вырывается из полумрака, размахивая в воздухе ручонками, как хищник когтями. Но в комнате по-прежнему царила тишина.
- Лита,- не меняя тона и не теряя терпения, снова попытался Мэнно,- ты слашишь? Я привел тебе нового друга, выходи.
В дальнем конце комнаты едва заметно пошевелились тяжелые светлые занавеси. Мэнно улыбнулся.
- Пора – не пора, иду со двора,- предупредил он, медленно, как Риэр на охоте, шагнув к занавескам,- кто это прячется в тени?
Пологи качнулись явней. Лита стояла неподвижно, наблюдая за странной игрой. Мэнно подошел уже совсем близко.
Малышка вынырнула из-под занавесей так внезапно и стремительно, что чародейка едва не взвизгнула от неожиданности. В руках маленькая рыжая девчушка сжимала что-то большое и серое, похожее на сбившийся ком пыли, и только через мгновение Лита поняла, что это была вовсе никакая не пыль, а массивная упитанная голохвостая крыса. На этот раз чародейка не смогла сдержать испуганного возгласа.
Мэнно же остался совершенно бесстрастным.
- Лита,- строго обратился он к дочери,- не сжимай так Хвостатика, ты ему шею свернешь.
По всей видимости, присутствие в комнате ужасной, разносящей заразу твари было для отца и дочери в порядке вещей. Лита замерла, боясь пошевелиться. Другая же Лита, встав посреди комнаты, явно слегка ослабила хватку. Мерзкий Хвостатик пискнул и скользнул девочке на плечо, запутался в пышных рыжих кудрях и пропал из вида. Малышка осталась стоять, растопырив руки и опустив голову.
- Ай-ай-ай,- покачал головой Мэнно, подходя к дочери,- почему ты до сих пор не умылась, малышка? Где Зия?
Зией, видимо, звали гувернантку, отвечавшую за утренний туалет принцессы, и она, скорее всего, не выдержала компании Хвостатика. Обо всем этом, впрочем, оставалось догадываться, потому что сама маленькая Лита стояла в застывшей позе, не глядя ни на кого и молча.
- Она почти не разговаривает,- с нескрываемым сожалением, не поворачиваясь к сестре, пояснил Мэнно,- придворный врач говорит, что рано или поздно это пройдет, и остается только ждать.
Крыса высунулась из рыжего гнезда девочкиных волос и оглядела комнату черными бусинами глаз. Мэнно уверенным жестом ухватил тварь за шею, высвободил ее из кудрей дочери и отпустил на пол – Хвостатик немедленно предпочел испариться. Девочка же, нахмурив лоб, приготовилась расплакаться, но Лита, наконец взяв себя в руки, шагнула к ней, присела на корточки и постаралась перехватить взгляд маленькой тезки.
- Лита,- обратилась она к ней тихо, но твердо,- посмотри на меня. Тебе надо умыться. Ты ведь еще не завтракала?
Мэнно наблюдал за сестрой и дочерью, но наконец, когда младшая Лита не ответила, даже не посмотрела на старшую, хоть и передумала плакать, тяжело вздохнул.
- Боюсь, мыть и одевать ее тебе придется самой,- сказал он,- или я могу все же позвать Зию. Но тогда воплей будет…
- И, если Хвостатик вернется, еще не известно, чьих,- фыркнула Лита,- я поняла, она – сложная натура. И ты хочешь, чтобы я мыла, одевала, кормила ее – и при этом занималась осуществлением наших далеко идущих планов? Боюсь, Мэнно, это была не лучшая идея.
Брат растерянно развел руками, и Лита уже собиралась подняться на ноги, но девочка вдруг протянула маленькую ручку, осторожно – без резкости и опаски – коснулась золотого медальона у чародейки на шее и наконец встретилась с ней взглядом.
- Тепло,- совершенно четко, без запинки проговорила девочка, и Лита, глянув на брата поверх ее головы, неуверенно улыбнулась.
- Что это? – шепотом спросил Мэнно, и сестра лишь пожала плечами. Девочка продолжала гладить медальон, и Лита, помедлив мгновение, сняла его с шеи и аккуратно повесила артефакт девочке на грудь. Та улыбнулась, поспешно нащупав подвеску и сжав ее в пальцах.
- На нее действует магия Огня,- прошептала Лита, наконец поднимаясь на ноги. Без стабилизатора поддерживать заклятье стало сложнее, но чародейку сейчас это не волновало – она легко могла создать новый из подручных материалов. На девочку же зачарованный медальон произвел поистине чудесное действие. Она, отвернувшись от Литы, посмотрела вдруг на отца, протянула к нему руки.
- Кушать,- попросила девочка, и лицо Мэнно расплылось в счастливой облегченной улыбке.
- Конечно,- зачастил он, подняв девочку на руки,- я сейчас же позову кого-нибудь, чтобы тебе принесли завтрак, малышка!
- А потом – начнем знакомство с начала,- хмыкнула Лита, погладив принцессу по голове.

Chapter 8: Держи меня, соломинка

Chapter Text

С верхней террасы дворцового сада были хорошо видны и нижние галереи, и блестящий в солнечных лучах овальный пруд, и даже разбросанные в кажущемся беспорядке белые беседки. Держа Эржац под руку, Филиппа неспешно подошла к перилам террасы и окинула взором раскинувшийся внизу простор. Наставница и ученица совершали утренний моцион почти каждый день, и обычно вели пространные, малозначительные беседы, во время которых юная вампирша тренировалась избегать неловких пауз в светских разговорах, а чародейка – давала отдых рассудку, позволяя спутнице брат заботу о том, чтобы болтовня не угасала, полностью на себя.
Сегодня, однако, разговор их выходил далеко за рамки обычной вежливой ерунды. Оперевшись одной рукой о перила, Филиппа пристально пробежалась внимательным взглядом сперва по берегу пруда, потом по вычерченным, словно по линейке, дорожкам нижнего сада, наконец остановилась на одной из беседок. Там, обманчиво скрытый резной, пока не успевшей украситься пышным багрянцем девичьего винограда перегородкой, тот, о ком вели беседу чародейка и ее ученица, устроился на кованой скамье и, держа за руку элегантную спутницу, должно быть, плел кружево комплиментов – со своего места Филиппа видела, как княжна Агнетта, внимая своему спутнику, время от времени прижимала к губам раскрытый веер. Невозможно было понять, скрывала она смешок или усталый зевок, но по расслабленной, немного игривой позе становилось понятно – компания нильфгаардского гостя была молодой даме чрезвычайно по душе. Следовало позже послать к Агнетте Эржац, чтобы ученица порасспросила «подружку» о содержании разговора.
- Невероятно,- негромко проговорила Филиппа, переводя взгляд с девицы на ее кавалера и присматриваясь к нему пристальней,- ты уверена, что все произошло именно так, как ты рассказала?
- Вполне,- улыбнулась Эржац. Она остановилась рядом с наставницей и тоже с любопытством глядела вниз,- хочешь, послушаю, о чем они говорят? – предложила маленькая вампирша.
Филиппа отмахнулась.
- Агнетта – известная мастерица находить общий язык с любыми кавалерами,- заметила она,- и едва ли ее можно записать в шпионки. Уверена, болтают они о какой-нибудь ерунде.
- С любыми, кроме нашего Людо,- рассмеялась Эржац, и Филиппа вдруг поймала себя на том, что готова отойти от изначальной темы, словно ученица таким, казалось бы, невинным способом, увела ее в сторону от неприятного предмета. Девочка явно делала успехи в своем обучении придворным хитростям.
- «Вполне»,- повторила она, бросив взор на Эржац,- но сама ты в этом мероприятии не участвовала?
- Милейший господин регент пребывает в этом мире примерно столько же, сколько я,- рассмеялась Эржац,- я родилась в тот год, когда он здесь объявился. Всю его историю я знаю из-за того, что несколько раз позволяла ему слиться с собой, ну и Эмиель кое-что рассказывал. Если тебе интересно узнать подробности, поговори с ним.
- Едва ли мастер Эмиель захочет откровенничать со мной на эту тему,- отмахнулась Филиппа, мысленно, однако, сделав себе засечку на будущее.
- Кроме меня и его, эту историю знают еще несколько человек,- пожала плечами Эржац,- мне кажется, из нее никогда не делали особой тайны, потому что, какой бы нелепой ни была придуманная легенда, в правду поверить гораздо сложнее.
- Это точно,- подтвердила Филиппа,- я изучаю магию почти всю свою жизнь, и до сих пор и представить не могла, что нечто подобное возможно.
- Ты ведь изучала Ген Старшей Крови,- напомнила ей Эржац, поигрывая черным локоном,- я читала записи. Разве он не позволял своим носителям путешествовать между мирами?
- Во-первых, путешествие между мирами обычно не подразумевает перемещения во времени,- возразила Филиппа, переходя на учительский тон,- доказанный факт, что реальности существуют параллельно друг другу, в нормальных обстоятельствах не пересекаются, и каждая имеет собственное летосчисление, а человек, переступающий границу, оказывается в том моменте, который актуален для возможного наблюдателя по ту сторону. Во-вторых, этот человек,- она кивнула на беседку внизу,- не являлся носителем нужного гена, как и те, кто, по всей видимости, участвовал в его перемещении.
- Откуда ты знаешь? – охотно подхватив новый тон беседы, переспросила Эржац. – Даже я не больно-то уверена, кто именно это сделал. Знаю, что приложила руку моя мама – вроде как, именно она вытащила Эмгыра в наше время. Но ей наверняка кто-то помогал – помимо Эмиеля.
- Это просто,- вздохнула Филиппа,- я уверена, что, кто бы ни осуществил этот переброс, носителей нужного гена среди них не было. Единственная его наследница пропала много лет назад, и никто о ней ничего не слышал со времен Северной Войны.
- Моя знаменитая тетушка Цирилла,- многозначительно кивнула Эржац.
- Если бы она могла в этом поучаствовать, вопросов стало бы гораздо меньше,- подтвердила Филиппа,- но даже при таком условии, появление Эмгыра в текущем времени оставалось бы маловероятным. Сейчас же это кажется мне просто немыслимым.
- И тем не менее, он здесь,- развела руками Эржац, снова устремив взгляд вниз. Эмгыр, меж тем, подал руку своей даме, и вместе они неторопливо зашагали по одной из ровных дорожек к кромке пруда. Господин регент, по всей видимости, прислушался к чьему-то доброму совету и решил всерьез взяться за обеление собственной репутации.
- Он здесь,- подтвердила Филиппа,- и в далекой перспективе непонятно, чем его присутствие грозит ткани нашей реальности. Эти материи слишком высоки для меня – я никогда не думала, что мне придется интересоваться магией времени вне пустопорожних теорий.
- Ты думаешь, его появление в этом времени могло негативно повлиять на что-то? – спросила Эржац деловито, словно любопытствовала мнением наставницы о своей новой прическе.
- Я не знаю,- покачала головой чародейка,- чтобы судить об этом, нужно уметь заглядывать в будущее, а мне это недоступно. Пока же я вижу то, что вижу – этот человек, несмотря на внешнюю идентичность и повторяемость основных личностных качеств, под влиянием обстоятельств не может прожить ту же жизнь по второму разу. Он по-другому рос и учился – по крайней мере, с тех пор, как оказался здесь – и это сформировало совершенно другую личность. А это, в свою очередь, означает, что его приход из иного времени – и даже тот факт, что он не просто похож на Эмгыра вар Эмрейса, а буквально им является, в нынешний момент не имеет никакого значения.
Эржац вздохнула – Филиппе показалось, немного разочарованно, словно ученица надеялась, что из их разговора наставница сделает совершенно другие выводы.
- Придуманная им легенда достаточно надежна и убедительна,- продолжала Филиппа, все еще поглядывая на прогуливающийся вдоль пруда малоизученный магический феномен, но уже почти без интереса,- занимаемое положение он завоевал самостоятельно, никак не опираясь на свое истинное происхождение. Установившиеся – не без его участия - отношения между нашими державами достаточно надежны и основаны на тех качествах и знаниях, которые Эмгыр приобрел уже в своей новой жизни… Так что, я полагаю, мы можем сделать вид, что ничего необычного о нем не узнали. Пусть его тайна останется тайной.
- Пускай,- со вздохом повторила за ней Эржац,- но я все-таки хочу послушать, о чем это они там болтают с Агнеттой,- девушка тихо рассмеялась,- а ну как он всерьез задумал ее завербовать.
- Лети,- устало отмахнулась Филиппа – при всем своем могуществе, после стольких лет обучения и воспитания, даже при том, что вампиры взрослели куда стремительней, чем люди, принцесса Эржац оставалась любопытной девчонкой, которую иногда гораздо сильнее магических премудростей интересовали придворные сплетни.
Вечером, когда Филиппа закончила читать донесения разведки – подготовка к переговорам в Вызиме шла полным ходом, и чародейка предпочитала избегать входить в воду, не зная брода, а потому за несколько недель до начала исторической встречи удвоила присутствие своих агентов в Темерии – в ее будуаре появилась Эржац. Чем девица занималась целый день, чародейка не знала, но вид у юной ученицы был чрезвычайно воодушевленный.
Филиппа отложила очередное письмо – вести из соседнего королевства оставались почти удручающе однообразными. Подготовка шла по плану – за тем лишь исключением, что королева Лилия объявила в своей стране трехдневный траур по случаю смерти старшей сестры. Скорбные мероприятия должны были закончился ровнехонько к тому моменту, когда участники саммита пересекут границу Темерии.
- Вижу, твой день прошел гораздо более плодотворно, чем мой,- заметила чародейка, лениво откинувшись на спинку стула. Эржац, едва касаясь ногами пола, проскользнула мимо нее и с грацией первого осеннего листа упала на низкую белую софу, скинула изящные бархатные туфельки и театрально повела рукой над головой.
- Все, как всегда,- прощебетала девица, на миг набросив на лицо вуаль усталого безразличия, словно вынуждая наставницу выпрашивать свежие новости светской жизни. Филиппа фыркнула, потянулась за очередным посланием – ее этими дешевыми приемами было не купить.
- Понятно,- обронила она,- тогда не мешай мне, пожалуйста, эти письма все еще требуют моего внимания.
Эржац несколько мгновений выжидала, все еще надеясь, видимо, поймать наставницу на блефе – но в этой игре она пока что не достигла такого совершенства, как Филиппа, и вскоре вынуждена была сдаться.
- Ладно, у меня куча новостей,- объявила принцесса, занимая позу поудобней. Чародейка снова опустила очередной свиток – уже, надо сказать, однажды читанный – и глянула поверх него на ученицу. Вопросов она задавать не стала, дожидаясь, когда всю эту кучу обрушат ей на голову безо всякой посторонней помощи.
- Я поговорила с Агнеттой,- начала Эржац, чуть понизив голос и подавшись вперед,- и, если она не врет, поцелуйчиками на балконе и беседами у пруда у них с Эмгыром дело не ограничилось.
Филиппа фыркнула, не сдержавшись.
- Какой конфуз,- выдала она,- интересно, принимает ли Агнетта все еще то снадобье, что я приготовила для нее на случай, если бы наш драгоценный король все же обратил бы на нее взор?
- Если да, вскоре мы сможем получить подтверждение ее словам,- многозначительно хихикнула Эржац,- и, видимо, начинать готовиться к свадьбе!
- Едва ли,- Филиппа плавно повела рукой,- Агнетта девица разумная, она прекрасно знала, что именно за средство я ей даю, и портить себе жизнь и репутацию ради сомнительного южного захватчика, пусть и ныне принятого с почестями и записанного в союзники, однозначно не станет.
- Ты права,- Эржац немного разочарованно кивнула,- Агнетта о своей репутации печется, но как насчет Юдоры?
Филиппа прищурилась – Юдорой звали одну из кузин княжны Агнетты, и та за неимением родных братьев должна была вскоре унаследовать внушительное состояние своего давно страдавшего от непонятной болезни отца. Тот же владел несколькими торговыми кораблями, приписанными к Третогорскому порту, и еще, возможно, целой флотилией, разбросанной по портам независимых королевств и по документам не имевшим к нему никакого отношения.
- А при чем здесь Юдора? – спросила чародейка.
- Похоже, одной девицей из этого славного семейства наш дорогой гость решил не ограничиваться,- ответила Эржац легкомысленно,- и под конец вечера уже вовсю беседовал с Юдорой, а та и рада – папаша ведь выбрал для нее жениха среди своих деловых партнеров, только, кажется мне, что кандидатура не пришлась мазельке по сердцу. А вот экзотически опасный гость из некогда вражеской Империи – очень даже.
- Помнится, в начале своего визита Эмгыр и в глаза-то никому не смел смотреть- заметила Филиппа мрачно,- не то что шашни крутить. Сдается мне, дело тут вовсе не в прелестях Юдоры, а в прилагающихся к ее благосклонности торговых кораблях. Будь добра, Эржац, понаблюдай за похождениями нашего дорогого гостя и в случае необходимости – проследи, чтобы его маневры не привели к потере ценной реданской собственности.
Принцесса кивнула.
- Возможно, мы его недооценили,- заметила Филиппа, немного помолчав,- оказавшись на нашей территории, он, конечно, немедленно стал оценивать окружающую обстановку с точки зрения полезности для себя. Я помню, как тот, другой Эмгыр вар Эмрейс говорил, что, прибывая в новый город, всегда сперва подмечал слабости в его обороне и мысленно выстраивал план штурма. Этот, раз уж воевать по-настоящему ему пока не выпало, решил подвергнуть проверке иные слабые места в нашей защите, и, возможно, уже распланировал штурм. Нам следует отнестись к этому серьезно.
Эржац выпрямилась на софе и чопорно сложила ладони на коленях.
- Я поняла,- без тени озорства в голосе ответила она. Филиппа ласково улыбнулась.
- А чем, позволь поинтересоваться, занят наш король, пока его приятель выстраивает планы захвата девичьих сердец и их приданого? - спросила она.
Эржац заметно нахмурилась и не успела скрыть от наставницы этого выражения. Та удивленно изогнула брови.
- Хочешь сказать, он не стоит у Эмгыра над душой и не держит для него свечку на свидании? - спросила Филиппа притворно насмешливым тоном.
- Держит, конечно, только чужими руками, - Эржац чуть склонила голову – наставница уже успела изучить все ее маленькие, но такие многозначительные жесты. И эта немного напряженная поза обозначала, что девушка засомневалась вдруг, продолжать ли разговор на эту тему,- но Людвиг уже несколько вечеров подряд уходит с приемов раньше всех, а Эмгыра оставляет заботам Ивасика.
- Уж не заболел ли наш мальчик? – Филиппа постаралась надежно скрыть тревогу в своем тоне за все той же легкой насмешкой,- или это смерть старшей сестры и впрямь так сильно его потрясла?
- Он посылает письма,- немного помявшись, наконец выдала Эржац,- при помощи магических вестников с самой высокой башни дворца,- она осеклась и метнула взгляд в сторону, точно немедля устыдившись своей болтливости.
Филиппа нахмурилась. Людвиг с самого детства часто шел ей наперекор, стремился к независимости, и, как следствие – создавал собственные маленькие секреты, обычно невинные, служившие для того лишь, чтобы юный принц, а теперь уже король мог почувствовать обманчивый вкус свободы. Чаще всего Филиппа узнавала о его тайнах очень быстро, но, если выходки Людвига не угрожали его безопасности, закрывала на них глаза. Ничего плохого не было в том, чтобы позволить мальчишке шляться по злачным местам Третогора – под пристальным незаметным присмотром, конечно, - или водить дружбу с прибывавшими в столичный порт моряками со Скеллиге, по крайней мере, до тех пор, пока Людвигу не постучится в голову мысль уплыть вместе с ними на острова.
Филиппа не была уверена, знал ли король, что все его шалости почти немедленно становились известны строгой наставнице. Если и так, между ними был словно заключен негласный договор. Пока Людвиг искал все новые способы повести себя не по-королевски, она заботилась о том, чтобы он не зашел слишком далеко, но при этом держалась на почтительном расстоянии и не мешала мальчику развлекаться.
- Ты смогла узнать, кому именно он пишет? – осведомилась Филиппа. Сам факт тайной переписки короля с неизвестным адресатом мог означать буквально все, что угодно, и чародейка решила разузнать побольше прежде, чем грубо врываться в зачарованный сад доверия своего подопечного и перехватывать его магических вестников на лету.
- Смогла,- Эржац снова накрутила локон на палец и отпустила его, явно мешкая. Филиппа склонила голову к плечу, выжидая,- он пишет моей маме,- наконец на одном дыхании выпалила маленькая вампирша. Чародейка вздрогнула – она ожидала чего угодно, но едва ли именно этого.
- Ты уверена? – переспросила Филиппа ученицу. Та лишь развела руками.
- Я специально не прислушивалась,- завела девица, словно оправдываясь, но Филиппа лишь отмахнулась,- да, я уверена,- подтвердила Эржац,- он произносил ее имя очень отчетливо – видимо, чтобы посланник его понял и долетел, куда нужно.
Литу вар Эмрейс Филиппа списала со счетов пару лет назад. С тех пор, как в Нильфгаарде произошло то, что в реданских политических кругах назвали «карманным переворотом», бывшая Первая Советница Императрицы исчезла с общественного небосклона. Филиппа разузнала об ее уходе все, что смогла. Лита призналась, что намеревалась возвести на трон своего сына, выдав его за отпрыска Императрицы Леи, и, чтобы избежать неприятных последствий, прихватила мальчишку и покинула Город Золотых Башен. Вдали от столицы, в небольшим полузаброшенном поместье где-то на севере Назаира Лита вар Эмрейс коротала дни в компании своего сына и бывшего мужа, не демонстрируя никаких поползновений вернуться в строй.
Однако, несмотря на то, что сама бывшая советница бесславно сошла – можно даже сказать, рухнула со сцены, имя ее оставалось на устах у некоторых оставшихся в игре. В Нильфгаарде, как доносила Филиппе разведка, начала действовать группа заговорщиков, ничем выдающимся, впрочем, до сих пор не отличившаяся. Подпольная группа, членов которой чародейке вычислить удалось лишь частично, ставила своей целью возвращение к власти единственной, по их мнению, достойной наследницы Эмгыра вар Эмрейса – собственно, Литы. Сложно было сказать, насколько сама опальная чародейка была вовлечена в деятельность сомнительной оппозиции – Филиппе со стороны казалось, что ни насколько – или хотя бы поддерживала их идеи. Заговорщики не предпринимали никаких по-настоящему активных действий, не выходили из подполья, и вскоре после возникновения, казалось, почти совсем заглохли.
Но внезапно Филиппе пришла в голову тревожная мысль – что если это молчание, эта череда почти бессмысленных, малоэффективных действий была предпринята затем лишь, чтобы отвлечь внимание от истинных целей группы? Что если пять долгих лет, сидя вдали от столицы, прикрываясь скукой и бездействием, Лита готовилась – к чему-то? Копила силы, собирала ресурсы, чтобы в какой-то решающий момент ударить с самой неожиданной стороны? И что, если для осуществления этого удара бывшая советница решила заручиться поддержкой сильных мира сего, а, если точнее – того, от чьих решений в значительной степени зависело состояние нынешних отношений между Нильфгаардом и Реданией, а следовательно – и положение Императора и правящего от его имени господина регента?
Филиппа не верила, что ради сомнительной политической игры Людвиг отказался бы от своей дружбы с Эмгыром, решился бы предать его доверие и отвернуться от него. Но мальчишка, считавший себя гораздо более мудрым, чем был на самом деле, хоть и провел значительную часть жизни в обществе чародеек, вряд ли успел познать границы их коварства.
Литу Филиппа помнила еще маленькой девочкой, и наблюдала за ростом этой девочки почти всю ее жизнь. На нее в свое время она возлагала большие надежды, и за долгие годы того, что с определенными оговорками можно было назвать дружбой, успела понять, что границы Литиного коварства лежали далеко за пределами среднего значения.
- Зачем Людвигу писать твоей матери? – решительно взяв себя в руки, спросила Филиппа. Эржац неуверенно покачала головой.
- Мне кажется, он в нее влюбился,- ответила она очень тихо. Филиппа обратила на ученицу тяжелый суровый взгляд.
- Если я попрошу тебя перехватить новое письмо Людвига, буде он такое напишет,- произнесла чародейка медленно и не сводя с ученицы взгляд,- ты это сделаешь?
Эржац не задумалась ни на секунду – кивнула.
- А если я попрошу разузнать, отвечала ли Лита на его письма и, если да, добыть ее письмо? – тон Филиппы стал чуточку мягче, границы доверия и покорности Эржац она пока что тщательно и бережно прощупывала, а сейчас речь шла о довольно серьезном предательстве. Последние пять лет – очень осторожно, по капле, по ниточке – Филиппа старалась истончить, стереть прочную связь между ученицей и ее матерью. Преданность Лите представлялась серьезным препятствием в их совместных занятиях, и до сих пор манипулировать в этой области приходилось, оглядываясь на каждом шагу. Эржац отдалялась от Литы, но процесс этот был сложным и многоступенчатым, как создание особенно тонкого и эффективного противоядия.
Эржац мешкала чуть дольше на этот раз. Филиппа выжидала, не пускаясь в объяснения, не настаивая, не давя и не торопя.
- Нет,- принцесса наконец опустила глаза и как-то точно уменьшилась, сжалась, крепче сцепив руки на коленях. Филиппа подошла ближе, аккуратно прихватила пальцами подбородок девушки и подняла ее лицо к себе.
- Нет, значит – нет,- чародейка улыбнулась,- но с чего ты взяла, что Людвиг влюбился в Литу?
Эржац улыбнулась ей в ответ с явным облегчением. Филиппа знала, как прикормить чудовище, умела добиваться их преданности, и эта смертоносная малышка, уже почти прирученная, жаждала одобрения наставницы, боялась идти ей наперекор, и получала ровно столько внимания и похвалы, чтобы желать еще больше.
- Мне так просто кажется,- ответила девушка,- зачем иначе он стал бы писать ей письма?
- Может быть, она написала ему первой? – предположила Филиппа. Эржац нахмурилась,- в любом случае, сейчас это имеет мало значения. Спасибо за новости, моя милая,- чародейка вновь ласково улыбнулась ученице,- а теперь оставь меня – мне нужно подумать.
Эржац послушно поднялась с софы и через мгновение исчезла, просочившись в оконные щели. Оставшись одна, Филиппа вернулась за стол, несколько минут бездумно разбирала бумаги, невидящим взглядом бегала по строчкам писем, а мысли ее перенеслись в Нильфгаард. Следовало постараться узнать, не активизировались тамошние заговорщики, не готовили ли чего-то масштабного. И главное - не примкнула ли к ним Лита, вернувшаяся из долгой ссылки.
Сегодня просить Эржац разузнать, возвратилась ли ее мать после похорон обратно в свое назаирское поместье, было бы чересчур. Чародейка и без того прощупала очередную границу девушки, расширять которую следовало очень осторожно. Нужные сведения можно было попытаться раздобыть у мастера Эмиеля, но Филиппе уж очень не хотелось привлекать его к этому делу. Он, конечно, располагал информацией о месте пребывания всего прочего вампирского семейства – его вороны приглядывали и за Детлаффом, и за Литой. Но, коль скоро еще имелась возможность разузнать это по-другому, Филиппа откладывала очевидное решение на самый крайний случай.
Дорогой коллега с самого начала не одобрял связи между Филиппой и Детлаффом – с того памятного дня, когда вампир, вкусивший очередного предательства, с разбитым сердцем и сумбуром в мыслях, явился к ней на порог и попросил разрешения войти. Чародейка заранее подготовила почву к его приходу и приняла вампира с радостью, и долгие годы они жили в состоянии гармоничной взаимной полезности.
От Филиппы Детлафф получал то, чего, по всей видимости, всегда жаждал – ощущение нужности и причастности, легкого, ненавязчивого, неявного контроля. Это могущественное, практически неуничтожимое существо больше всего на свете боялось остаться в одиночестве. Но почти так же его страшили прутья решетки, возможность оказаться в плену обстоятельств или чужой злой воли. И Филиппа дарила ему ложную, но достаточно убедительную свободу, изящно противопоставленную их связи.
В партнерстве этом сама же чародейка получила именно то, ради чего с самого начала прикормила и приручила вампира – она нашла способ его обезвредить, как прежде научилась обезвреживать драконов, стрыг и даже глав реданской разведки. Метод, примененный на Детлаффе, сработал бы на любом его собрате – и в решающий момент у Филиппы не дрогнет рука набросить зачарованную сеть даже на милую Эржац, случись той потерять рассудок.
И единственным, на ком этот метод мог бы не сработать, оставался мастер Эмиель Регис, слишком проницательный, чтобы дать заманить себя в ловушку, слишком человечный, чтобы поддаваться вампирским слабостям, слишком вампир, чтобы их не признавать. Филиппа боялась его больше всех чудовищ, с которыми имела дело.
Мастер Эмиель мог бы помочь – но плата за его помощь могла оказаться непомерной.
Чародейка с трудом дождалась утра. Она едва ли сомкнула глаза, но постаралась придать себе благостный беззаботный вид прежде, чем отправилась к Людвигу. Славный король не должен был с порога понять, что наставница пришла к нему с каким-то важным и, что самое главное, предельно волновавшим ее вопросом. Их разговору следовало начаться, как легкой дружеской беседе, и потому, постучавшись в королевские покои, Филиппа нацепила на лицо самую приветливую из своих улыбок.
Как она и рассчитывала, Людвиг едва продрал глаза. Он, однако, уже успел умыться и одеться для конной прогулки, на которую был приглашен, конечно, и почетный нильфгаардский гость.
- Ты уверена, что не хочешь поехать с нами? – Людвиг приветствовал наставницу, шагнув к ней вплотную и запечатлев на ее щеке короткий звонкий поцелуй,- весна, похоже, наконец нагрянула, и день обещает быть просто замечательным!
Казалось, король напрочь забыл, что один из последних их разговоров закончился некрасивой ссорой, что он требовал от нее отдать платок задушевного приятеля и подозревал во всяческих непотребствах. Ощущение это было обманчивым – ничего Людвиг не забыл. Вести себя, как ни в чем не бывало, только в разы милее, приветливей и нежнее, было его способом извиняться.
- Я воздержусь, спасибо,- подняла руку Филиппа и улыбнулась. Сегодня трюк провинившегося короля должен был сработать безотказно.
- Брось,- Людвиг от избытка чувств схватил ее ладонь,- Эмгыр едет с Юдорой Ковальни, Ивасик – с какой-то очередной чародейкой, а я – совсем один. Будь моей парой, умоляю тебя!
- Выбери ты себе невесту, не пришлось бы ездить на такие прогулки в одиночестве,- не удержалась от шпильки Филиппа. Фразу эту она произнесла спокойно, с доброй усмешкой, давая собеседнику возможность легко уйти от возможной ссоры. И Людвиг этой возможностью охотно воспользовался.
- Я сделал тебе предложение еще много лет назад! – заявил он,- и держусь своего решения. Что говорят о короле, который бросает слова на ветер? Вот тебе и очередной повод поехать с нами. Пусть подданные видят, что я верен данному давным-давно обещанию.
- Как бы я тебя ни любила, мой мальчик, быть твоей невестой мне не по возрасту,- покачала головой Филиппа,- ни одна жена не должна иметь возможность сказать, что качала своего мужа на руках.
- Возраст – это всего лишь цифры,- отбил ее подачу Людвиг, тряхнув рыжими кудрями,- особенно для вас, чародеек.
- Ты отказался жениться на сестрах Императора, потому что они слишком юны,- напомнила Филиппа,- или это твое правило про цифры работает только в одну сторону?
- Я отказался на них жениться, потому что они скучные,- блеснул улыбкой Людвиг,- и рядом с ними я помер бы с тоски.
- Ты серьезно завышаешь планку, мой дорогой,- покачала головой Филиппа,- сделать так, чтобы невеста была не слишком юна, недурна собой, да еще и интересна тебе… Боюсь, под эти параметры и впрямь подходит только твой друг Эмгыр.
- Реши я жениться на нем – то-то был бы скандал! – рассмеялся Людвиг,- может, объявим об этом на ближайшем дворцовом балу и понаблюдаем за реакцией?
- Этим ты никому хорошо не сделаешь,- Филиппа взяла его за руку и заглянула в глаза. Мальчишка уже достаточно разговорился, и можно было начинать подталкивать его в нужном направлении,- но давай все же пофантазируем. Кого ты видишь рядом с собой? Дай мне хотя бы направление мысли – назови любое имя, даже если действительно жениться на той, кого ты назовешь, совершенно невозможно.
- Я уже сказал тебе,- лицо Людвига светилось улыбкой, но взгляд неожиданно переменился, стал каким-то рассеянным и отстраненным – мальчишка приготовился солгать,- лучше всего мне было бы жениться на тебе – и покончить с этим.
- Увы, я при всем желании не смогла бы стать твоей королевой,- вздохнула Филиппа,- боюсь, то, ради чего короли заводят королев, мне совершенно недоступно. Если и впрямь хочешь чародейку с тяжелым характером и паршивым чувством юмора, тебе стоит выбрать из тех, кто способен выносить и родить твоего наследника.
Людвиг, посерьезнев, молча взирал на нее. Лицо его теперь было совершенно нечитаемым.
- В этой части Континента таких не так уж мало,- продолжала Филиппа, делая вид, что ничего не заметила,- из самых известных нам обоим – Кейра Мец, Трисс Меригольд, Изабелла де Брюсье и Лита вар Эмрейс. Но все они либо слишком стары для тебя, либо состоят в давних отношениях с другими.
Скулы Людвига едва заметно дернулись – он едва подавил желание возразить.
- Однако, раз уж мы говорим серьезно, я могу устроить твой визит в Аретузу,- продолжала Филиппа,- ты познакомишься с выпускницами последних лет – и теми, кто только готовится выпуститься. Я попрошу Марго подготовить справку о том, кто из этих девиц способен к деторождению, и тогда…
- Нет,- неожиданно резко прервал ее Людвиг,- нет, не нужно. Я уже говорил тебе – сучку для случки подыскивать мне не нужно!
Филиппа поморщилась от грубого выражения, но тут же снова мягко улыбнулась Людвигу.
- Я лишь предлагаю,- заметила она,- выбор – за тобой.
- Выбор! – Людвиг отступил на шаг и улыбался теперь криво и вымученно,- хорош выбор, если я в нем толком не участвую. Ты ведь сама находишь претенденток, не спрашивая моего мнения, а мне остается только отбиваться от твоих предложений.
- Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как я впервые заговорила об этом,- напомнила Филиппа негромко,- и за это время ты не предложил ни одной собственной кандидатуры.
- Я предложу,- заявил Людвиг, на миг сжав кулаки от досады,- когда наступит нужный момент.
- О, правда? – Филиппа изогнула бровь,- стало быть, кандидатура у тебя уже есть?
- Нет,- отрезал Людвиг, тут же перехватил себя,- не совсем,- уточнил он, потом, совсем растерявшись, повторил: - нет…- и отвернулся от наставницы.
Похоже, Эржац была права. Однако предъявлять свои выводы Людвигу, отговаривать его – значило лишь разжигать его интерес еще сильнее. Действовать надо было тоньше, изящнее и… Филиппа вдруг поймала себя на ощущении, что смертельно устала. С этим мальчишкой почти все в последнее время превращалось в борьбу. Он не мог высказать своего недовольства чем-то напрямик, соглашался с решениями Филиппы, делал вид, что готов пойти по выбранному ею пути – и в последний момент неизменно сворачивал в противоположную сторону. И если предположение Эржац было правдивым, сейчас раздражающая привычка Людвига действовать наперекор Филиппе могла завести короля в совсем уж непролазные дебри. И Лита, прикармливающая, приручающая его, принимала в этом самое активное участие.
Не желая больше продолжать этот бессмысленный разговор, Филиппа в очередной раз отказалась от конной прогулки, пожелала растерянному и явно расстроенному Людвигу хорошего дня и, совершенно опустошенная, вернулась в свою лабораторию.
Эржац была там – на конную прогулку принцесса не собиралась. Во-первых, потому что кони в ее присутствии нервничали и не желали ходить смирно, а во-вторых, принцесса не намеревалась пропускать очередной урок с Филиппой, каких бы важных гостей ни принимали в Третогоре, и наставница очень это ценила. Но только не сегодня.
- Сходи, проведай мастера Региса,- предложила девушке Филиппа, едва переступила порог и увидела ученицу за пробирками – они работали над новой формулой очередного малозначительного эликсира, и Эржац была уверена, что близка к прорыву.
- В чем дело? – тревожно переспросила девушка, выходя из-за стола с приборами и подходя к наставнице ближе. Та лишь бессильно махнула рукой и опустилась в кресло,- Мигрень? – быстро сориентировалась Эржац, скользнув к ней вплотную.
- Нет, милая, все в порядке,- остановила ее Филиппа,- я имела не самый приятный разговор с Людвигом этим утром.
- Он снова нахамил? – сочувственно спросила Эржац.
- Лучше бы нахамил,- вздохнула чародейка,- с этим мальчишкой никакого сладу. Если бы он хотя бы высказывал свое несогласие, сразу озвучивал позицию, а не нарушал договоренности исподтишка, когда уже ничего нельзя переиграть. Как же я устала от его сумасбродства.
Эржац присела на подлокотник кресла и застыла, не перебивая.
- Жаль, ты почти не застала его предшественника – Виктора,- глядя куда-то в пространство, продолжала Филиппа,- вот уж кто славный был король. У него было достаточно сил и отваги, чтобы забыть о личном интересе и всегда действовать во славу Редании – ни разу за время своего правления н не отступился от выбранного курса потому лишь, что противостоял своей дочери или своей любимой. Он умел принимать решения…
- …и всегда слушал твоего совета,- хмыкнула Эржац.
Филиппа обиженно покосилась на нее.
- Если и так – что в этом плохого? – осведомилась она,- я, можно считать, вырастила этого мальчишку, научила его всему, возвела на трон, хотя изначально судьбой ему было уготовано окончить свои дни разбойником из банды Бедлама. Ах, как жаль, что нельзя сделать все это снова…
Она вдруг осеклась, подняла глаза на Эржац, которая ответила наставнице сосредоточенно любопытным взглядом.
- Ты говоришь, в том деле с Эмгыром был замешан мастер Эмиель,- спросила Филиппа,- и он знает подробности о произошедшем?
- Думаю, да,- глаза маленькой вампирши загорелись – она предчувствовала приключение, способное нарушить привычное, надоевшее течение дней.
- В таком случае, мне нужно с ним поговорить,- уверенно заявила Филиппа.

Chapter 9: Миллион алых роз

Chapter Text

Темерская королева встречала их собственной персоной. Основная часть делегаций обоих государств, участвовавших в переговорах, должна была прибыть в Вызиму только через несколько дней – они добирались до места общей встречи, минуя порталы. Людвиг же с Эмгыром вместе решили, что тратить время на плавание по Понтару или тряску в экипаже было бы просто глупо. Протокол предписывал обратное – главам делегаций полагалось прибыть на переговоры врозь, делая вид, что они вовсе не знакомы, и Филиппа не отказала себе в удовольствии несколько раз напомнить молодому королю об этом. Тот, однако, посчитал все эти формальности излишними – все вокруг и без того знали, что и из Нильфгаарда в Третогор главы делегаций прибыли вместе, а соблюдение протокола на этом этапе договоренностей можно было считать необязательной и даже вредной блажью.
Потому, предоставив сопровождению наслаждаться речной качкой и дорожной тряской, друзья, попрощавшись с Филиппой – раздраженной и разочарованной, разумеется – вошли в портал Третогорского замка и вышли в Вызимском королевском дворце. Лилия, знавшая о грядущем грубейшем нарушении протокола, конечно, встречала гостей с нескрываемым нетерпением прямо в портационном зале. Это правила переговоров тоже, разумеется, строго-настрого запрещали.
С младшей сестрой Людвиг виделся не слишком редко – не меньше трех-четырех раз в год, и всякий раз их встречи, начинавшиеся, как сугубо официальные, чопорные и отстраненные, заканчивались тем, что Лилия тащила брата на конюшню, чтобы похвастаться новорожденным жеребенком, или на псарню, чтобы продемонстрировать, как здорово подросли щенки с прошлого помета.
Следом за этим непременно следовало приглашение на конную прогулку или на охоту – причем, конечно, вовсе не такую, какая была привычной в Редании, без загонщиков и псов, а самую настоящую, где участникам полагалось самим выслеживать дичь и загонять ее. Людвиг на такие предложения всегда не очень-то деликатно напоминал Лилии, что вообще-то из всех его знакомых ее больше других волновала судьба бессловесных тварей, а в детстве девочка и вовсе отказывалась есть мясо даже специально выведенных под это кроликов, лишь бы не покушаться на жизни невинных созданий. Лилия, смеясь, отвечала, что охота в ее стране производилась исключительно в соображениях контроля популяций диких животных, подчинялась строгим правилам, следовала четкой сезонности, и жертвами ловчих становились исключительно те звери, чье излишнее размножение могло угрожать сельскому хозяйству или безопасности людей. Однако, даже выслушав все это, от охоты Людвиг всякий раз находил способ отказаться.
На сей раз никакого официоза во встрече брата и сестры не было с самого начала. Лилия ждала их в зале одна – даже не в привычной компании ведьмака Ламберта, обычно не отходившего от королевы ни на шаг – только у ног девушки в обманчиво расслабленной позе лежал огромный рыжий пес, немедленно поднявший голову и насторожившийся, стоило магическим вратам замерцать, открываясь. Когда Людвиг, Эмгыр и Иван переступили порог пространства, пес неторопливо поднялся, заслонил собой неподвижную хозяйку, опасно припал на передние лапы и недовольно, угрожающе заворчал, прижав вислые уши к голове.
- Брось, Крендель,- одернула пса Лилия,- ты что, не узнаешь? Это же Людо.
Людвиг подозревал, что для Кренделя такое напоминание скорее напротив служило сигналом соблюдать еще большую бдительность – пес сестры не любил реданского короля. Иван, неожиданно большой знаток по части собачьего поведения, объяснял эту неприязнь тем, что пес чувствовал страх и настороженность брата своей хозяйки и реагировал соответствующе. Людвиг с этим предположением не спорил – огромная клочковато-рыжая тварь, способная, казалось, одним щелчком челюстей перекусить человека с комплекцией реданского короля пополам, несомненно не вызывала в нем особого доверия.
Вот и сейчас Людвиг лишь искоса поглядел на Кренделя, на миг замешкался, хоть и понимал – глупо вот так трусить перед лицом несуществующей опасности. Даже вздумай пес на него напасть, неверно истолковав какой-нибудь его невинный жест, сестра успеет его одернуть и остановить – хотя, конечно, при желании Лилия могла бы ездить на Кренделе верхом, лишь чуть-чуть подогнув ноги, а он одним толчком способен был сшибить ее с ног. Впрочем, если хозяйке не удалось бы остановить взбесившуюся тварь, на защиту своего короля мог попытаться лечь костьми верный друг Ивасик, но Людвиг подозревал, что у того в случае нападения Кренделя, не осталось бы времени на спасительный маневр. Заминка затягивалась.
Неожиданно инициативу на себя взял третий спутник короля. Эмгыр, выступив из-за спины друга, сперва вежливо поклонился Лилии, а потом – неслыханное дело! – вытянул вперед руку, чуть ли не ткнув ею Кренделя в нос. Пес с любопытством понюхал подставленные пальцы, и Людвиг уже начал прикидывать, как ему удастся разрешить международный скандал после того, как собака темерской королевы решит поужинать ладонью нильфгаардского регента на глазах у двух безмолвных северных правителей.
Крендель, однако, деликатно высунул мокрый розовый язык и осторожно лизнул руку Эмгыра. Тот сдержанно улыбнулся и погладил пса по голове, поднял глаза на Лилию.
- В детстве я ужасно боялся собак,- заметил он,- хотя у нас на псарне человек, следивший за ними, вышколил каждую из них так, что они у него чуть ли не строем ходили, как нильфгаардские рыцари на торжественном смотре войск.
Королева хихикнула.
- И что же заставило вас перестать бояться? – поинтересовалась она.
- Ничего,- пожал плечами Эмгыр, теперь бесцеремонно начесывая Кренделя за ухом к нескрываемому восторгу пса,- глажу вашего красавца, а внутри у меня сердце в пятки упало.
Лилия засмеялась громче, Людвиг же в молчаливом недоумении перевел взгляд с сестры на друга, а потом посмотрел на Ивасика – тот, конечно, не подал вида, что заметил хоть что-то необычное. Однако необычного в произошедшем, разумеется, было предостаточно. Эмгыр, покинувший Нильфгаард, и Эмгыр, прибывший в Вызиму, походили друг на друга не больше, чем Иван на Кренделя. Из Города Золотых Башен в Третогор явился мрачный суровый тип, готовый разглядеть врага в первом встречном и любое событие истолковать превратно. Сестриного пса за ухом же сейчас чесал совершенно уверенный в себе человек, спокойный и расслабленный, и таким своего друга Людвиг не видел уже очень давно.
Возможно, подумалось ему, Эмгыру необходимо было сбежать от взятых им на себя почетных, но, несомненно, невыносимо тяжких обязанностей. Дома, в Нильфгаарде, друг был не просто правителем Империи, всего пять лет назад пережившей государственный переворот и до сих пор сомневавшейся в справедливости произошедшего, но фактически - главой большого семейства и названным отцом маленького Императора. Такой груз, пожалуй, кого угодно мог сделать недоверчивым и мрачным, но стоило Эмгыру очутиться вдали от повседневных забот, а еще, пожалуй, последовать мудрому совету заботливого друга и поглядеть по сторонам, не ожидая неминуемого подвоха, как вся нажитая тревога оставила его, и господин регент вновь превратился в нормального человека.
Лилия, меж тем, отсмеявшись и теперь с любопытством стреляя глазами в сторону Эмгыра, тепло приветствовала Ивана – молодой ведьмак королеве всегда очень нравился, и она нравилась ему в ответ. Во всяком случае, общих тем для разговора с ним у Лилии находилось гораздо больше, чем с родным братом.
- Вас проводят в приготовленные покои,- сообщила королева наконец, переведя взор с Ивана на Эмгыра,- приношу свои извинения, но мне бы хотелось поговорить с братом наедине, а завтра утром, обещаю, я проведу с вами весь день. Вы, господин вар Эмрейс, насколько я знаю, никогда прежде не бывали в Вызиме?
Эмгыр отрицательно качнул головой.
- Не имел чести,- подтвердил он,- и меня зовут Эмгыр, моя королева.
- В таком случае, мне будет, чем вас удивить, Эмгыр, - улыбнулась девушка, чуть заметно покраснев, - но, увы, не сегодня.
Эмгыр поклонился и отступил на полшага, поравнявшись с Иваном.
Вопреки привычке правителей всего просвещённого мира, включая самого Людвига, обсуждать важные вопросы в стенах собственных кабинетов с неудобными стульями и внушительными столами, отделявшими собеседников друг от друга, Лилия отвела брата для приватного разговора в маленькую уютную комнату, где в камине горел огонь, а низкие мягкие кресла призывно манили ласковыми глубинами. Когда Людвиг устроился в одном из них, он немедленно почуял, что через несколько минут расслабленного сидения уже не сможет поддерживать хоть сколько-нибудь осмысленный диалог. Лилия, однако, сразу взяла виверну за рога.
- Нам нужно поговорить о Лее,- заявила она, присаживаясь на самый краешек коварного кресла. Людвиг немедленно встрепенулся и выпрямился, насколько позволяло положение.
- А чего о ней говорить? – вздохнул он, мельком глянув на сестру, но тут же отведя глаза в сторону,- она умерла, и я был на ее похоронах. Очень печально, конечно, но ведь ты общалась с ней еще меньше даже, чем я.
- Все так,- отмахнулась Лилия,- и свой сестринский долг я выполнила, объявив в Темерии траур и отменив все увеселительные мероприятия на три дня. Но речь не о самой Лее, а о том, как мы сообщим эту новость маме.
Людвиг прикусил губу. За все время, что прошло с того момента, как Эмгыр объявил ему о кончине сестры, король и на минуту не задумался о том, что известие это вообще-то неплохо было бы донести и до их общей на троих матери. Такой неожиданный эгоизм отчасти, конечно, можно было оправдать тем, что, по тому, что знал о состоянии Анаис Людвиг, мама, выслушав новость, просто не поняла бы ее содержания, а значит, и огорчать ее лишний раз попросту не следовало.
- А мы должны ей ее сообщить? – осторожно поинтересовался король,- может быть, напишем отцу, а он решит, следует ли маме вообще об этом что-то знать. Я боюсь, она и не вспомнит, кто такая Лея.
Лилия резко дернула головой, отворачиваясь, поджала губы и сцепила руки на коленях. Людвиг, чувствуя себя безотчетно, несправедливо, но мучительно в чем-то виноватым, сел еще выше и подался к ней, пока не решаясь коснуться младшей сестры. Та, насколько он мог судить, до сих пор не смирилась с тем, что болезнь их матери оказалась неизлечимой, и разум ее не просто уснул, а разрушался безвозвратно.
- Может быть, эта новость – как раз то, что нужно ей, чтобы прийти в себя,- прошептала Лилия, одной этой фразой подтверждая смелые догадки брата.
- Лилия, но ведь это жестоко,- он все-таки коснулся ее запястья, и руки сестры вдруг задрожали. Она сухо всхлипнула, поникла в кресле, а Людвиг, поднявшись, наклонился к ней и заботливо обнял маленькую королеву за плечи.
- Если Филиппа еще сама ему не сообщила,- произнес он, гладя сестру по спине,- я напишу отцу, когда вернусь в Третогор. Так будет лучше всего.
Лилия секунду медлила, потом вдруг решительно вывернулась из его объятий и отстранилась.
- Я сама,- выговорила она, глянув на брата в упор,- я сделаю это сама!
- Напишешь ему? – осторожно, слегка обескураженный бурностью ее реакции, уточнил Людвиг.
- Такие новости нужно сообщать лично,- отрезала Лилия,- и я хотела предложить тебе сделать это вместе со мной. Но раз ты не хочешь…
Людвиг замешкался, все еще сбитый с толку, он непонимающе взирал на сестру.
- Эра помогает мне видеться с родителями,- пояснила та, заметив его недоумение,- я попрошу ее и в этот раз.
Людвигу на миг стало обидно почти до слез. Он скучал по отцу – по матери, конечно, тоже, но по Виктору все же гораздо сильнее, и время от времени молодому королю приходило в голову, что неплохо было бы посоветоваться по тому или иному вопросу с родителем – да или просто поговорить с ним, пусть бы даже о какой-то ерунде. Но попросить Эржац о том, чтобы та отнесла Людвига на Скеллиге, королю и в голову не приходило, в то время, как младшая сестра, похоже, пользовалась услугами подруги постоянно. А та уж могла бы предложить позвать с собой и Людвига, коль скоро теперь вроде бы, Эра приходилась подругой и ему.
- Я подумаю над этим,- буркнул он, и Лилия, наконец поднявшись из кресла, кивнула ему.
- Я собираюсь посетить их сразу после окончания переговоров,- заявила она,- и буду рада, если ты присоединишься ко мне.
- А Эра сможет отнести нас обоих? – с сомнением спросил Людвиг – идея путешествия у вампира на закорках не казалась ему такой уж привлекательной, несмотря на важность повода.
Лилия пожала плечами.
- Я обязательно у нее спрошу,- ответила она.
Разговор, как показалось Людвигу, вышел у них с сестрой какой-то совсем бестолковый. Лилия, похоже, ждала, что брат не просто поддержит ее идею, но и подтвердит, что она непременно сработает, как надо. Реданский король знал – в отличие от него, на долю младшей выпало не просто узнать, что их мать тяжело заболела, но и видеть, как болезнь пожирала ее, лишая рассудка, стирая воспоминания, делая из Анаис совершенно незнакомого человека. Помочь матери не смогла даже Кейра Мец – гениальная целительница, чей дар признавала и уважала сама Филиппа Эйльхарт – а Лилия все не оставляла надежд.
На подушке в приготовленной для дорогого гостя постели сидел, раскинув вокруг себя черные крылья, маленький остроухий нетопырь. Сердце Людвига екнуло от предвкушения, и весь неприятный осадок после разговора с сестрой враз растворился в этом волнительном, самую малость постыдном чувстве.
Лита ответила на его предыдущее письмо – посланием чуть более длинным и развернутым, чем самое первое, но все равно – пространным и отстраненным, словно посылала формальную отписку на не менее формальное поздравление с именинами. На все его излияния, на всю подробную историю пары прожитых дней – на все то, что советовал рассказать Лите мастер Эмиель – та чиркнула пару строк, в которых назвала его повесть «забавной», и высказала уверенность, что жизнь молодого короля полна приключений и, несомненно, очень интересна. Кому-то, кроме самой Литы, разумеется.
Людвиг едва удержал себя тогда – пару дней назад – от того, чтобы сваять очередную поэму, описывающую то, какой пустой и бессмысленной стала его, пусть и полная приключений, жизнь без внимания Литы. Строфы, возникавшие в сознании сами собой, совершенно без усилий, едва не разрывали голову и сердце Людвига изнутри, но он сдержался. В новом послании король поведал о своих уроках магии, походя извиняясь за нелепый вид магического посланника, приносившего Лите его письма.
Король поделился воспоминаниями о том, как Филиппа, уверенная, что будущему правителю Редании, может, и не следует быть слишком могущественным колдуном, но точно необходимо знать и уважать магию, ценить и превозносить ее, а потому – владеть хотя бы азами. Советница была не слишком строга с ним, не настаивала на дисциплине и излишнем усердии, учила тому, чем он сам интересовался, к чему проявлял какие-никакие способности. И Людвиг, не выносивший других уроков – безропотно, но после долгих уговоров или прямых приказов, отсиживавший лекции по истории, решавший математические задачи, пока учитель нависал над ним, как угроза засухи в южных деревнях, разучивший все придворные танцы из-под палки и выслушивающий чужие стихи, напоминая себе, что смирение есть признак королевского характера – в какой-то момент стал просить наставницу позаниматься с ним еще, рассказать о магии больше, показать еще парочку полезных заклятий.
Филиппа одобряла его интерес и усердие, но, увы, талантом Людвиг не отличался, а потому магический посланник его ныне выглядел, как выглядел, а по-настоящему могущественного чародея из него так и не получилось.
То письмо получилось длиннее предыдущего, и, готовясь отправить его, Людвиг на секунду засомневался, не следовало ли ему проявить хоть немного сдержанности и сократить свои излияния так, чтобы Лита, читая их, не заснула на середине. Но в конце концов король решил, что и так сойдет – вся его затея была до нелепости безрассудной, и длина письма не добавляла ей глупости и несбыточности.
И вот теперь на то неприлично длинное письмо пришел ответ – Людвигу и трех дней не пришлось его дожидаться. Он забрал у крохи-нетопыря маленький свиток, сразу разочарованно подметив, что размером он совершенно не отличался от предыдущего. Надежду вселяло, впрочем, то, что Лита в принципе ему отвечала – пусть сухо и кратко, но молчание было бы в сотни раз тяжелей.
Новое письмо, как ни странно, оказалось немного длиннее предыдущего. Людвиг жадно пробегал глазами строчки – он понятия не имел, где именно сейчас находилась Лита, и не заглядывал ли ей через плечо ее спутник-вампир, пока она писала ответ. Король не решался спрашивать чародейку почти ни о чем, и в ее письме не было ни намека на то, чем Лита на самом деле занималась прямо сейчас, где жила, с кем разговаривала. Она сдержанно похвалила Людвига за интерес к магии, сказала, что сама в детстве магичкой становиться не собиралась, но так уж сложилась ее судьба.
И в самом конце несколькими фразами – на первый взгляд почти нейтральными, брошенными просто для того, чтобы заполнить листок до края – Лита пожаловалась, что за время ее отсутствия в Нильфгаарде розы, для которых чародейка придумала и сотворила особое заклинание, способное поддерживать их в идеальном состоянии без особых усилий, и побуждавшее розы цвести по шесть раз в год, совсем одичали, будто кто-то специально велел садовникам не обращать на кусты внимания.
Эти розы, сообразил Людвиг, упоминал мастер Эмиель, когда король ходил к нему за советом. Лита начала ухаживать за ними после смерти матери, и теперь, это же надо, именно о них написала надоедливому поклоннику, приоткрыв – совсем чуть-чуть – завесу, отгораживающую человеческую часть натуры Литы от той, что она готова была демонстрировать всем окружающим. Должно быть, их заброшенный вид, безразличие тех, кто ныне хозяйничал в доме чародейки, действительно задевали ее, и Людвиг решил назавтра подобрать подходящий момент и попросить Эмгыра по возвращении в Нильфгаард проследить, чтобы розарий Литы привели в порядок.
Написать ответ сразу король, впрочем, не решился – он хотел сперва поговорить с другом, убедиться, что тот пообещает выполнить его просьбу, а потом уже, не раскрывая всех карт, написать Лите и заверить ее, что проблема с розами будет решена.
На следующий день подняли Людвига из постели, конечно, ни свет, ни заря. Всего его визиты в Вызиму начинались с этого. Излишне деятельная сестра, встававшая в лютую рань, вне зависимости от времени года и занятий накануне, рассчитывала, что и гости ее придерживаются такого же распорядка. Будить брата Лилия отправила, конечно, того, кому гнев властителя почти не грозил – Ивана, и, выбравшись из постели, умывшись, одевшись и выйдя во двор, Людвиг с удивлением обнаружил, что Эмгыр, в Третогоре продиравший глаза не раньше полудня, уже поджидал его у стремени запряженного высокого сивого коня. Он приветливо улыбнулся Людвигу, а тот лишь наградил подлого нильфгаардца тяжелым осуждающим взглядом.
Лилия, конечно, уже была полностью готова отправляться в путь. Накануне она не поставила гостей в известность, куда именно их приглашала, но Людвиг, по счастью, не заметил у седла сестры ни короткого копья, ни арбалета, а из собак у ног ее кобылы крутился только Крендель. Более того, даже Ламберта поблизости было не видать, а это уже точно говорило о том, что сегодня утром гостей ожидала вовсе не охота.
- Мы ждем еще кое-кого,- бросила Лилия, пока Людвигу подводили запряженного специально для него жеребца – каурого, стройного и послушного пятилетку по имени Орел. Впервые сестра познакомила старшего брата с этим конем год назад, когда они собирались на очередную прогулку по окрестным лесам. Лилия, смеясь, заявила тогда, что Орел еще жеребенком показался ей уж очень похожим на Людвига, и она велела воспитать и обучить его специально для брата. Людвиг не возражал против такого сравнения – масти они с Орлом и впрямь были почти одинаковой – а в жеребце теперь души не чаял. Лилия предлагала ему забрать Орла с собой в Третогор, но брат отказывался, говоря, что, приезжая в Вызиму, проводит в седле куда больше времени, чем в любых других обстоятельствах.
Во двор вывели еще одну лошадь, пока остававшуюся без всадника, и через несколько минут та, кого ждали для начала прогулки, наконец явила себя. Кейра Мец, бывшая придворная чародейка, ныне – ректоресса Вызимской Академии и самая известная целительница по обе стороны Яруги – выглядела юной и свежей, под стать по-настоящему теплому весеннему утру. На ней был подогнанный по фигуре костюм для верховой езды, высокие сапоги, а пуговицы на рубахе оказывались расстегнутыми ровно настолько, чтобы будоражить воображение, но не выдавать слишком многого. Светлые волосы женщина заплела в косу, а на прекрасном лице цвела приветливая улыбка. Рядом с ней – чародейкой, превосходившей королеву возрастом в несколько раз – Лилия, обычно просто ничем внешне не примечательная девчонка, начинала казаться почти что неухоженной дурнушкой. Она, как всегда с ироничным сочувствием замечала Пиппа, внешностью и характером, несомненно, пошла в мать, и знакомые черты Анаис с возрастом проступали все отчетливее.
- Ламберт сейчас занят на южной границе,- пояснила Лилия, словно кто-то просил у нее этих объяснений,- он вернется к началу переговоров. А Кейра великодушно согласилась сопровождать нас. Тем более, то, что я хочу сегодня вам показать, - плод ее трудов. Никто, лучше нее об этом не расскажет.
- Вы не совсем правы, Ваше Величество,- любезно, но твердо поправила королеву Кейра,- то, что мы сегодня увидим, изобрела одна из чародеек, работающих в Академии. Я и некоторые другие наши коллеги лишь помогли воплотить задумку в жизнь в самые короткие сроки.
Лилия скептически хмыкнула, словно хотела упрекнуть чародейку в излишней ложной скромности, но вслух возражать не стала. Компании пора было отправляться в путь.
То, что сестра и ее чародейка, видимо, хотели им показать, Людвиг заметил вскоре после того, как они выехали за городские ворота. Раньше к самым стенам Вызимы подступало обширное, населенное опасными тварями болото, которое по распоряжению королевы Анаис осушили и вычистили. На этой земле, где раньше, окруженная трясинами, ютилась деревня кирпичников, возвели кирпичный завод, однако несколько лет назад из-за неприятного известия, что отходы производства могли отравлять воду и воздух вокруг Вызимы, работа на предприятии была остановлена, а само здание – закрыто и огорожено.
Людвиг знал – проверка, подобная тем, что были организованы на всех крупных производствах после смерти Рии вар Эмрейс и болезни Анаис, не выявила конкретно на этом заводе никаких серьезных опасностей, и Лилия настояла на его закрытии, просто воспользовавшись ситуацией. Она прекрасно понимала, что без заводов компании Эмрейс и тех, что открывались под эгидой реданской короны, ее королевству, до сих пор восстанавливавшемуся после долгих лет существования под пятой Нильфгаарда, было просто не выжить. Но Лилия ненавидела эти заводы, и, если ей представлялся случай избавиться от одного из них, не вызвав народного недовольства, больше того - руководствуясь благородными целями, она, конечно, не могла им не воспользоваться.
Во время прошлого визита здание завода, безлюдное, темное и зловещее, возвышалось в паре миль от столицы, как башня чародея-некроманта, и Лилия сетовала, что договор с компанией Эмрейс не позволял ей просто снести его до основания и выстроить что-нибудь посимпатичней. Нильфгаардцы еще надеялись открыть завод заново после того, как усилиями чародеев или ученых будет найден универсальный и дешевый способ переработки отходов производства без вреда для окружающей среды.
Теперь же, едва отъехав от городских стен, Людвиг узрел настоящее чудо. На их пути, величественные, необъяснимо высокие, стремящиеся к небесам, как узор на древних эльфских колоннах, высились розовые кусты. Точнее, впрочем, было назвать их розовыми стенами, ибо невозможно было понять, где находился ствол, отследить к чему крепились изогнутые и переплетенные ветви, сейчас усыпанные деликатными, но внушительных размеров бутонами, явно готовыми со дня на день зацвести.
- Мы решили, раз уж сносить здание нам нельзя, можно хоть немного его приукрасить,- улыбнулась Лилия, заметив реакцию Людвига,- Кейра и ее подопечные вырастили эти кусты всего за несколько недель, когда начал сходить снег.
- Они устойчивы к изменениям погоды, - подхватила чародейка, не скрывая гордости,- не нуждаются в уходе и специальной почве. Их форма корректируется, в зависимости от цели. Здесь нам нужно было скрыть откровенно уродливое здание, в иных обстоятельствах это может быть декоративный забор в саду или защитное строение, не хуже каменной стены или глубокого рва. Через эти заросли, если они выращены определенным образом, невозможно ни пройти, ни прорубиться. Они, конечно, горят, если их поджечь, но остаются значительно более устойчивыми и к магическому огню, и к обычному.
Людвиг, не дожидаясь приглашения, спешился, опасливо подошел к розовой стене, протянул руку и коснулся бутона. Сомкнутые лепестки туманно-красного цвета едва заметно дрогнули. По белесым жилкам прокатились две стремительные капли росы.
- Мы хотели сделать их голубыми, как Темерское знамя, - усмехнулась Кейра,- или хотя бы лиловыми, как легендарные Розы Памяти. Но пока получаются только алые. Мария – изобретательница этих цветов - работает над оттенками.
Людвиг быстро повернулся к чародейке. Идея вспыхнула у него в сознании мгновенно, он даже не успел толком поймать ее до того, как заговорил.
- Мне нужны такие розы,- король перевел взгляд с удивленно изогнувшей бровь Кейры на поджавшую губы сестру,- пожалуйста, Лилия. Отдай мне один-единственный саженец, такой, чтобы из него можно было вырастить такой вот куст. Я готов заплатить, сколько скажешь.
Розы, не нуждавшиеся в уходе и особой почве – где бы сейчас ни находилась Лита, она могла бы вырастить для себя куст, который никогда не увял бы, а вместе с тем – при должном старании и крайней необходимости – окружил бы ее защитным барьером.
- Мы можем подарить вам цветок,- вскинув голову, ледяным тоном произнесла Кейра, не дожидаясь ответа Лилии,- чтобы вы вдели его в петлицу или подарили даме на балу. Но образец для разведения? Нет, ни в кое случае.
- Кейра… - попыталась встрять Лилия.
- Нет,- твердо повторила чародейка, и на лице ее отразились вдруг все прожитые ей на свете годы – юношеская свежесть слетала с него, как снег с ветвей, а голубые глаза окрасились серой сталью,- это изобретение еще не доработано и не стабилизировано, и я точно знаю, как Пиппа, к которой в руки, видимо, и попадет запрошенный образец, относится к незаконченным творениям.
Людвиг хотел заверить женщину, что вовсе не для Филиппы старался, что до нее черенок ни за что бы не дошел. Но тогда пришлось бы признаться, для кого именно он просил – а к этому король был пока совершенно не готов. Он потупил взор и вздохнул.
- Что ж,- пожал Людвиг плечами,- я все понимаю.
Лилия неловко ему улыбнулась, а Кейра подняла поводья своей лошади.
- Думаю, теперь я могу возвращаться в город,- объявила она,- Ваше Величество позвала меня, чтобы показать розы, я это сделала.
- Поезжай,- согласилась Лилия – голос ее звучал немного хрипло, должно быть, от досады за то, как чародейка одернула ее у всех на глазах,- С нами Иван – он ведьмак и защитит меня, если что.
Кейра величественно кивнула, развернула лошадь и поскакала прочь. Лилия, дождавшись, пока чародейка скроется из вида, спрыгнула с седла и придержала свою кобылу.
- Хорошо, что она уехала,- заметила королева,- я хотела еще кое-что вам показать. Для этого придется немного пройтись.
Эмгыр и Иван спешились за ней следом. Лошадей спутники привязали на границе розовых зарослей, вовсе не опасаясь за их безопасность – так близко к городу на них никто не стал бы нападать. Неприметная тропа, по которой королева повела своих спутников, начиналась поблизости и огибала стену, уводя дальше к темневшему в небольшом отдалении лесу.
- Я заметила это совсем недавно,- заговорила Лилия на ходу, когда они отошли от дороги достаточно далеко, словно опасалась, что Кейра оставила своих шпионов или сама могла бы подслушать их разговор,- но пока никому не показывала. Не знаю, что мне делать, и ни один очевидный вариант мне не нравится.
Людвиг обменялся взглядами с Иваном, тот едва заметно пожал плечами и явно начал прислушиваться по-ведьмачьи, король знал, как в эти моменты менялось его лицо, как друг щурил золотые глаза, какими мягкими и бесшумными становились его шаги. Лилия же уверенно шла вперед, ничего не заметив.
Они прошли через первый подлесок, то и дело теряя тропу, пока наконец не оказались на небольшой прогалине, где из земли тут и там показывались отбившиеся от основной массы своих собратьев невысокие розовые кусты. Не с первого взгляда, но Людвиг разглядел вдруг, что покрытые шипами темные ветви, почти лишенные бутонов, переплетались между собой, образуя странный узор, который при взгляде сверху был, наверно, виден куда отчетливей.
Спутники остановились на краю поляны и разглядывали открывшееся зрелище молча, пока Лилия вновь не заговорила.
- Такие круги появляются повсюду вокруг розовых зарослей,- сказала она,- я находила три поляны, эта – четвертая. Может быть, я выдумываю, но мне кажется, они появляются не просто так.
- Возможно, это часть заклятья? – предположил Людвиг, присаживаясь на корточки перед невысоким кустом и аккуратно поддевая ногтем один из черных шипов,- ты не спрашивала у Кейры?
- Не спрашивала,- мотнула головой Лилия,- и я не думаю, что дело тут только в заклятье. Один из таких кругов я обнаружила в сумерках, когда мы с Кренделем ходили гулять вдвоем. А вы ведь видели Кренделя – он большой и отважный, в обычное время вообще ничего не боится. А тут, едва принюхавшись к розам, он заскулил, закрутился, начал тащить меня прочь. Я потому и не стала его сегодня брать с собой.
- Собаки чуют опасные магические сигнатуры,- подал голос Эмгыр, до сих пор хранивший полное молчание,- Госпожа Мец сказала, что изобретение не стабилизировано. Вы не думали, что дело именно в этом?
- Это еще не все,- Лилия коротко сглотнула, опустила взгляд,- Крендель тащил меня прочь, но я не ушла сразу – и видела, как к кругу приближалось… нечто. Какая-то высокая и явно не человеческая фигура. Оно шло по лесу, не треща сушняком под ногами, не задевая ветвей, словно само принадлежало этому лесу. И движения у нее были какие-то...- она подняла глаза к небу, точно примеряя слово на свой рассказ,- деревянные.
- Тогда тебе нужен ведьмак,- хмыкнул Людвиг, стараясь унять холодную дрожь, бродившую теперь по его спине. Рассказ сестры – даже лишенный сочных подробностей – встревожил его не на шутку,- попроси Ламберта, пусть прочешет окрестности и выяснит, кто это такой. Ну или Иван может этим заняться прямо сейчас, если хочешь.
- Нет,- Лилия с неожиданным жаром обернулась к брату,- я позвала вас, именно потому, что не хочу привлекать к делу Ламберта. Конечно, он найдет это существо, и что, как вы думаете, он с ним сделает?
- Убьет, конечно,- отозвался Людвиг, пожав плечами.
- Конечно,- ядовито откликнулась Лилия,- для него мои идеи по спасению существ – это глупость и блажь. Он и помогать-то мне согласился, потому что выбора у него не было, и все равно большую часть популяции, например, утопцев, он просто прикончил!
- Но ведь это утопцы, Лилия, - воскликнул Людвиг,- что еще с ними делать?
Он прекрасно знал ответ на этот вопрос, но все равно не переставал поражаться сестре. Лилия, движимая жалостью ко всему живому, несколько лет назад начала создавать на территории Темерии, в самых отдаленных ее частях особые санитарные зоны, в которых твари, на которых обычно охотились ведьмаки, могли бы существовать без вреда для человека. Молодая королева объясняла такую необходимость тем, что чудовища в любом случае размножались, но без ее вмешательства делали это совершенно бесконтрольно. Трупоеды, огроиды, низшие вампиры и другая занимательная фауна, не стесняясь, вновь нападали на людей, а возрождавшаяся гильдия ведьмаков пока не отличалась достаточной численностью, чтобы решить эту проблему полностью.
Лилия наняла нескольких охотников, помимо Ламберта, помогавшего ей из чистой отеческой любви, несмотря на глупость затеи, и все вместе они вывезли на специально отведенные и магически огороженные – спасибо Кейре и ее магичкам – участки чудовищный молодняк, чтобы те могли свободно существовать вдали от человеческого жилья, питаясь тем, что приносили обширные безлюдные леса и болота вокруг. Лилия выиграла битву за те земли с компанией Эмрейс, желавшей построить там новые заводы, не грозившие бы отравить все живое вокруг. Но до сих пор сложно было сказать, работала ли задумка так, как надо, не лишила ли королева своих подданных новых рабочих мест зазря. Однако вблизи крупных городов новых стай чудовищ не видели уже очень давно, это было несомненно.
- Мы пока не знаем, что это такое,- резонно заметил Иван, меж тем, - если, допустим, призрак или дух, можно будет его упокоить или изгнать.
- Против этого ты, надеюсь, не возражаешь? – не сумев подавить сарказм в голосе, полюбопытствовал Людвиг.
- Не возражаю,- проигнорировав его тон, ответила Лилия,- но тот, кого видела я, был… как бы это сказать, плотным, живым, не похожим, одним словом, на призрака.
- Кроме того, он управляет физической реальностью,- заметил Эмгыр, неожиданно выступая вперед,- духи влияют на сигнатуру и атмосферу. Могут немного воздействовать и на материю, но не так очевидно, как здесь.
- Ты прав,- признал Иван, явно невольно отступая назад, давая дорогу старшему. Еще до того, как оказаться в Третогоре, молодой ведьмак был учеником школы Каэр Морхен, а в ней в свое время Эмгыр встал во главе всех суровых бывалых ведьмаков, построив их по своей воле, доказав свой авторитет. И Иван до сих пор, похоже, помнил те времена.
Нильфгаардец, меж тем, присел на корточки на краю поляны, потрогал шипастый ствол, поднялся и обошел прогалину по краю, приглядываясь к узору.
- Я могу предположить, что здесь завелся какой-то вид лешего,- вынес он вердикт наконец. Господина регента вырастил один из самых известных ведьмаков по обе стороны Яруги – и забывать об этом никому никогда не следовало, подумал вдруг Людвиг,- может быть, боровик – они обычно используют цветущие растения для своих тотемов. Но я почти уверен, что это – не обычный реликт, не похожий на своих собратьев. Сила заклинания привела, а, может, и создала его. Круги не слишком обширны, здесь не видно ни воронов, ни крыс, ни волков, значит, боровик еще очень молодой, и встроиться в естественную сигнатуру леса либо не сумел, либо пока не успел.
- Тем проще,- кивнул Иван,- я могу приготовить масло для меча и ловушки. Если Эмгыр прав, и боровик связан с цветами, достаточно поджечь эти, чтобы выманить его.
Лилия часто заморгала, сжала руки в кулаки, и Людвиг почти почувствовал, как она сдерживала резкие слова, не давая себе велеть молодому ведьмаку заткнуться самым грубым образом.
- Ты совсем, как Ламберт,- наконец выплюнула королева. В голубых глазах ее задрожали непрошеные слезы.
Иван, обескураженный такой реакцией на свои разумные и понятные любому ведьмаку слова, с извиняющимся видом развел руками, отступил и виновато опустил голову.
- Не обязательно его убивать,- заметил Эмгыр, не отворачиваясь от кустов, которые пристально рассматривал, снова присев на краю поляны. Людвиг увидел, как голова сестры дернулась. Лилия резко обернулась к Эмгыру, взметнулись светлые ресницы, а во взоре загорелась надежда. – Эти круги обозначают границы владений, если я не ошибаюсь. Настоящий же тотем наверняка расположен где-то ближе к центру. Если мы отыщем его и выманим боровика, то сможем перенести его в другое место почти без потерь.
- Это правда можно сделать? – чуть дрогнувшим голосом вопросила Лилия. Эмгыр скромно пожал плечами.
- Если Иван поможет,- ответил он,- увы, сам я знаками пользоваться не умею. А тотем придется окружить Квеном, чтобы он точно не пострадал.
- Иван поможет,- опережая просьбу сестры, заявил Людвиг, которого внезапно охватил непонятный азарт. Ему показалось, что здесь, на волшебной поляне боровика, происходило нечто куда большее, чем просто спасение редкой твари.
С поисками тотема Людвиг не без гордости предложил свою помощь. Из присутствующих только он умел настолько точно считать сигнатуру места, чтобы отследить ее след, ведущий от одного круга на краю к центру владений боровика. Тот, впрочем, похоже, и не думал скрываться, решив, что в землях, на которых он очутился или зародился, ему ничто не угрожало. Отчасти это была чистая правда – тварей рядом с Вызимой обычно почти не водилось, и охотиться на незваного гостя, не реши тот показать себя и напасть на кого-нибудь, никто в ближайшее время не стал бы.
Тотем – невысокое хитрое сооружение из все тех же переплетенных и устремленных ввысь шипастых ветвей, но на сей раз – щедро усыпанных алыми бутонами, - располагался в центре совершенно круглой поляны, по краю которой тянулся невысокий, но вполне явный забор, точно боровик хотел хоть как-то оградить свою драгоценность от непрошеных гостей.
- Людвиг, и вы, Ваше Величество… - заговорил Эмгыр, осмотревшись по сторонам.
- Лилия,- поправила его королева,- меня зовут Лилия.
Нильфгаардец улыбнулся ей с неожиданной теплотой, и подозрение Людвига стало отчетливей.
- Лилия,- повторил его друг со внезапной хрипотцой, но быстро взял себя в руки,- держитесь в стороне и ни о чем не беспокойтесь. Что бы ни происходило – не вмешивайтесь.
- А что будет происходить? – опасливо переспросила Лилия, вновь посерьезнев.
- Со стороны все будет выглядеть так, будто мы призвали боровика, чтобы просто его убить,- пояснил Эмгыр,- но пока цел тотем, создание это может возродится даже из единственной собственной щепки или куска смолы. Именно поэтому, пока я буду обезвреживать нынешнюю оболочку боровика, Ивану предстоит удерживать щит над тотемом.
Ведьмак кивнул с явной неохотой, которую он почти не пытался скрыть.
- Хорошо,- Лилия на миг прикусила губу, посмотрела на Эмгыра широко распахнутыми глазами и снова мельком улыбнулась,- я верю – все получится.
Людвиг, который такой незамутненной уверенности не чувствовал, взял сестру за руку и поспешил увести ее в сторону. Бес его знает, действительно ли Эмгыр решил попытаться спасти местного необычного лешего, или все это он выдумал, чтобы не расстраивать маленькую королеву. Так или иначе, младшей сестре вовсе не обязательно было наблюдать сцену сражения с «бедненьким» чудовищем.
Отойдя достаточно далеко, они устроились под раскидистым деревом, усевшись среди его корней, так, чтобы совершенно не видеть поляну с тотемом. Из той части леса, которую они покинули, вскоре послышался треск, вой ветра и странный стрекот. Лилия, вздрогнув, придвинулась к брату поближе, а тот заботливо обнял ее.
- Как ты думаешь, Эмгыр правда его спасет? – тихо спросила сестра.
- Думаю, он сделает все возможное,- подтвердил Людвиг и тут же, ухватив за хвост внезапное вдохновение, добавил: - мой друг вообще – отличный парень, что бы о нем ни говорили.
- Да уж, говорят о нем порядочно,- усмехнулась Лилия. Она явно старалась не прислушиваться к несущемся со стороны поляны лязгу и звону – похоже, боровик клюнул на приманку и явился сразиться за свой тотем,- Кейра его терпеть не может. А уж Ламберт…
- Мало кто его может терпеть,- фыркнул Людвиг, прижимая сестру к себе покрепче,- но это от того лишь, что мало кто его по-настоящему знает.
- А ты? – Лилия подняла на него глаза. Людвиг улыбнулся.
- А я – знаю,- сказал он,- и люблю, как родного брата.
Сестра несмело улыбнулась, кивнула и вновь опустила глаза.
Иван и Эмгыр нашли их через некоторое время. Нильфгаардец все еще сжимал в руке рукоять меча, одолженного у спутника-ведьмака. Сам он, играя роль господина регента Нильфгаардского Императора, оружия при себе не носил, во всяком случае, на виду. По лезвию лениво стекало что-то, похожее на золотую смолу.
- Все кончено,- объявил Эмгыр, когда Лилия подскочила ему навстречу,- Тотем остался нетронутым, и сегодня же его вместе с останками боровика можно будет отвезти в безопасное место. Тем, кто этим займется, я покажу, как правильно это сделать. Придется выкопать тотем, но глубоко он прорасти не успел.
- И боровик возродится и будет жить? – Лилия прижала ладони к щекам, почти не моргая, пожирая Эмгыра глазами.
- Думаю, да,- с улыбкой подтвердил тот.
Лилия захлопала в ладоши и несколько раз подпрыгнула, как беззаботная маленькая девочка, но тут же, одернув себя, выпрямилась и величественно посмотрела на нильфгаардца.
- Как мне отблагодарить тебя? – спросила она королевским тоном,- чего ты хочешь в награду?
Эмгыр коротко рассмеялся.
- Очень опасно задавать такой вопрос ведьмаку, моя королева,- ответил он, чуть вздернув подбородок, но тут вдруг озорно подмигнул девушке,- к счастью, я не ведьмак, да и ничего неожиданно у тебя дома мы не застанем. Потому я прошу подарить мне пригодный для разведения саженец этих ваших волшебных роз,- черные глаза Эмгыра перехватили удивленный взгляд Людвига,- один мой друг уж очень хочет получить его.

Chapter 10: Улетай, туча

Chapter Text

До Альдерсберга они добрались через стационарный портал. Фергус подозревал, что, движимый желанием поскорее избавиться от непрошеных гостей, Иорвет с удовольствием потянул бы за нужные ниточки, припомнил свои обширные связи, применил бы чудеса красноречия, все ради того, чтобы закинуть Гусика и его маленькую спутницу еще куда подальше – за границы Аэдирна, хоть бы и в сам Третогор, лишь бы окончательно выкинуть эту проблему из головы.
На юг, однако, влияние аэдирнского правителя по больше части не распространялось – он мог бы, пожалуй, послать гостей обратно в Туссент, но Фергус понимал, что там им делать было совершенно нечего. Он согласился на Альдерсберг, надеясь из этого города добраться до границы, поймать попутный транспорт и через несколько дней уже оказаться в Лирии, чтобы оттуда быстро доехать до Ярры и сесть на первый попавшийся торговый корабль, идущий в Нильфгаард.
Провожая их в дорогу, Иан снабдил путников всем необходимым для не слишком длинного путешествия – сменой одежды для них обоих, припасами и подробной искусно составленной картой. Прощались они в портационном зале – эльф предложил Фергусу сопроводить их с Аной до самой границы, а, может, и дальше, но человек прекрасно понимал – господин Советник делает это исключительно из чувства вины. Иану, пусть он, по всей видимости, был не слишком расстроен отказом Йоны принять в свой дом маленькую сестренку, до сих пор было совестно перед Фергусом за то, вероятно, что не понял его намерений и не отказал сразу, не давая ложной надежды. Гусик, впрочем, решил не держать на него зла.
Стоя перед порталом, пока притихшая и грустная Ана разглядывала узоры на высокой резной рамке магических врат, Фергус и Иан обнялись – поспешно и неловко, словно делали это в первый раз за жизнь. Хотя, скорее всего, подумалось человеку, этот раз был последним. Иан, отстранившись, поднял на него глаза и бледно улыбнулся.
- Возьми,- отступив на шаг, он отстегнул от пояса тонкие кожаные ножны, увитые изящным растительным узором. В ножнах, как догадывался Фергус, скрывался короткий и скорее символический клинок. Иан – на это человек готов был спорить – не пользовался настоящим оружием уже очень давно, может быть, с тех пор, как покинул Каэр Морхен, да и там острыми лезвиями эльф пользовался для того только, чтобы срезать присохшую от крови к ране ткань или вскрыть назревший чирей.
- Не нужно,- Фергус неловко улыбнулся. Брать меч, особенно этот, чересчур ритуальный на вид, из рук Иана отчего-то не хотелось,- на дорогах Лирии сейчас, кажется, безопасно.
- Может, и так,- согласился Иан,- но мне будет спокойней, если ты возьмешь его – я знаю, ты еще не забыл, как им пользоваться.
Фергус в этом был не столь уверен – в юности, конечно, его – нильфгаардского наследного принца, единственного тогда сына венценосного отца – учили орудовать мечом, кинжалом и даже кастетом, но навыками этими Гусик за всю свою жизнь едва ли успел воспользоваться. Он придумал и приготовился высказать еще целый список возражений, но Иан решительно опоясал человека мечом и улыбнулся.
- Это эльфское оружие,- беспомощно все же подал голос Гусик,- в Нильфгаарде опасно с таким разгуливать.
- Это не просто эльфское оружие,- с гордостью поправил его Иан,- это меч работы мастер Эйвора Хаттори, на клинке – его клеймо, так что в самом крайнем случае ты сможешь продать клинок и купить взамен три новых – совершенно без опознавательных знаков.
Фергус вздохнул – спорить с Ианом было бесполезно, да и не хотелось человеку тратить их последние минуты в обществе друг друга на бесполезные споры.
- Когда закончишь со своими…- Иан покосился на топчущуюся рядом девочку,- делами, возвращайся в Венгерберг, я буду рад тебя снова видеть.
- Я напишу тебе,- туманно пообещал Фергус, и они вновь раскрыли объятия, сделав вид, что поверили друг другу.
Портал зажегся, Фергус взял Ану за руку, махнул на прощание Иану и ступил в мерцающий мрак. На этот раз девочка перенесла путешествие гораздо лучше, без недомоганий и капризов. Гусик и сам чувствовал непонятный прилив оптимизма, ему вдруг стало казаться, что, покинув негостеприимный Венгерберг, они с Аной избежали какой-то серьезной неведомой беды, и теперь их путь наконец-то лежал в правильном направлении.
Губернатор Альдерсберга, в чьей резиденции спутники оказались после перемещения, принял их довольно приветливо – Иан предупредил его о том, что гости были его сердечными близкими друзьями, и обходиться с ними надлежало соответствующим образом. Молодой чопорного вида эльф, представившийся Эррве, пригласил человека и его маленькую спутницу переночевать в своем доме, а наутро обещал доставить их к самой границе, откуда, судя по карте, было рукой подать до ближайшей дилижансной станции.
Ана, как с тревогой заметил Фергус, с самой их ссоры хранила безразличное молчание. Она была послушной – можно даже сказать, совершенно безропотной, отвечала на прямые вопросы, здоровалась и благодарила, когда того требовала ситуация, но сверх этого не произносила ни единого слова. В доме Эррве их с Фергусом поселили в разные спальни – хозяин заранее поинтересовался, не желал ли человек разделить покои со своей «лунед», но тот, конечно, отказался. Служанки в доме губернатора могли позаботиться о девочке, как положено, Фергусу же хотелось просто выспаться перед долгой дорогой, не заботясь о настроении и возможных капризах спутницы.
Обещание Эррве сдержал – один из его личных экипажей доставил посвежевшего после целой ночи спокойного сна Фергуса и его по-прежнему мрачную маленькую спутницу к пограничному пункту, притаившемуся в тени стремящейся к небесам горы Карбон, и путники наконец оказались предоставлены сами себе.
На границе никаких проблем у них не возникло. Иан, собирая Фергуса в дорогу, снабдил его не только чистым исподнем, мечом, стоившим дороже экипажа, привезшего их к границе, и котомкой с сухофруктами, но и замечательно сделанными новыми документами. Между Аэдирном и ближайшими соседями, несмотря на принадлежность тех к Империи, существовал негласный, но весьма функциональный договор – люди и полукровки с лирийским или ривийским гражданством могли проходить границу в обе стороны совершенно спокойно, не объясняя своих целей, если в запасе у путешественников имелись доверительные грамоты или рекомендательные письма, подписанные главами торговых гильдий, ведьмачьего цеха или кем-то из высокопоставленных лиц в пограничных городах. Это значительно облегчало жизнь граждан по обе стороны границы, для которых случившаяся несколько лет назад революция не стала концом выстроенных за долгие годы до того связей, партнерств и даже семей.
Согласно новым документам, господин Гуус Хиггс и его дочь Ана оба являлись гражданами Ривии, а в Аэдирн ездили, по всей видимости, по торговым делам. Разыгрывать из себя торговца Фергус за долгие годы практики так и не разучился. Пограничники изучали их бумаги не слишком тщательно – смерили Гусика и девочку цепкими взглядами, видимо, убеждаясь в их родстве, а потом поздравили с благополучным возвращением и потеряли к ним интерес.
До ближайшей станции, с которой можно было добраться до Ярры, путь все же был не очень близкий – несколько миль по широкому тракту, а потом еще столько же по дорогам менее изъезженным. Искать помощи у стражей границы было бессмысленно – лошадями те, по всей видимости, не торговали, а надеяться, что через этот пункт вскоре проедет группа торговцев, к которым можно будет присоединиться в пути, надеяться было нечего. Фергусу и его спутнице снова предстояла пешая прогулка, и он, со вздохом глянув на молчаливую девочку, протянул ей руку и изобразил бодрую улыбку.
- Вот мы уже и в Лирии, малышка,- объявил он, изо всех сил изображая веселье,- немного пройдемся, потом сядем на дилижанс, а он привезет нас к широкой реке – ты ведь никогда не видела кораблей, правда?
Ана подняла на него глаза, покачала головой.
- А теперь не только увидишь, но и поплаваешь на корабле,- не сдавался Фергус,- помню, моих братьев на борту вечно укачивало, а меня вот – ничуть нет! Я любил плавать по морям, уверен, тебе это тоже понравится.
Ана безучастно кивнула, и Фергус досадливо прикусил губу – ее молчание начинало всерьез его беспокоить.
Они вышли на тракт – совершенно пустынный – и через некоторое время к самой дороге приблизился, надвинувшись на них, густой темной громадой казавшийся нехоженым лес. Солнце стояло высоко в небе, путь под их ногами оставался широким и ясным, но Гусик все равно чувствовал себя маленьким жучком, ползущим по глади рыцарского щита. Он старался отогнать непонятные непрошеные ощущения, сосредоточиться на чем-то другом, но ни тишина вокруг, ни молчание маленькой спутницы, ни собственная тревога никак не давали ему этого сделать.
Через некоторое время Фергус заметил, что Ана явно начала уставать. На сей раз она не жаловалась и не канючила, но ноги ее уже заплетались, и на ходу девочка начала сопеть носом, будто вновь едва сдерживала слезы.
- Может быть, передохнем? – решил сжалиться над ней Фергус, хотя сам вовсе не ощущал усталости,- Иан положил нам в дорогу целую кучу съестного, столько, что нам всего и не съесть до конца пути. Давай пообедаем, а потом пойдем дальше?
Ана согласилась на удивление быстро, лишь подтвердив подозрения Гусика. Они свернули с дороги – сидеть на ее краю прямо в пыли было совсем уж глупо. Лес вокруг, как показалось человеку, немного поредел и отодвинулся, так что, отыскав едва приметную тропу, неизвестно кем протоптанную, спутники сошли с тракта и углубились под сень высоких деревьев. Удобное место для привала нашлось быстро – между корней раскидистого векового дуба спутники устроились, словно на просторной софе – мягкий мох даже походил на специально разложенные для них подушки.
Порывшись в дорожной сумке, Фергус вытащил из нее несколько свертков – оказывалось, что Иан положил им в дорогу вовсе не одни только сухофрукты. Заботливо завернутые в чистые тряпицы, явили себя две буханки свежего и, похоже, испечённого так, чтобы долго не черстветь, белого хлеба, кусок твердого сыра, какие-то сладости и ягоды – сморщенные, засушенные, но разлившие по полянке сказочный сладкий аромат. Ана немедленно потянулась к ним, но Фергус велел ей сперва поесть хлеба и сыра, а потом уже приниматься за сладкое.
В двух флягах обнаружился сливовый сок и чистая прохладная вода – Иан и впрямь собирал их в путь так тщательно, словно они собирались пешком пересечь весь Континент. Экономить припасы не было никакой необходимости, а потому Гусик, следуя примеру Аны, наелся досыта. Девочка, сточив очередное круглое печенье, посмотрела на человека усталыми несчастными глазами и вдруг широко зевнула.
- Ана,- покачал головой Фергус, почувствовав вдруг, что и его веки начали наливаться песочной тяжестью,- нам нельзя тут надолго задерживаться. Я хотел прийти на станцию до темноты, чтобы не ночевать на дороге.
- Минуточку,- попросила Ана, снова не сумев подавить широкий зевок. Она придвинулась к Фергусу ближе, прижалась к его боку, и он, обезоруженный теплом ее маленького тела, ощутил, как вся решимость покидает его, а руки и ноги безнадежно и неподъемно тяжелеют.
- Ана,- пробормотал Фергус, уже проваливаясь в теплую, приятную, как легкая морская качка, дремоту,- нам надо идти…
Он распахнул глаза, казалось, всего через минуту после того, как их закрыл, но вокруг него царили сизые сумерки. Ана по-прежнему прижималась к боку человека и тихонько сопела, устроив сложенные ладошки под щекой. Фергус трудно сглотнул – весь ужас ситуации пробивался сквозь морось дремоты постепенно, по капле, пока выветривалась коварная усталость, сморившая его. Они – совершенно беззащитные, легкомысленные, попросту до невозможности глупые – додумались заснуть посреди незнакомого леса, не позаботившись о том, чтобы сторожить сон друг друга и следить за округой. Да все, что угодно, могло произойти, пока спутники спали мертвым сном – их могли ограбить или даже убить случайные бандиты, шаставшие по этим местам. На них могли напасть дикие звери – Гусик и проснуться бы не успел, когда бы его косточки уже обгладывали голодные после зимы волки. И пускай не так уж далеко они отошли от пограничного пункта, да и в чащу не углублялись, терять бдительность было ни в коем случае нельзя.
- Ана,- позвал Фергус девочку, осторожно тронув ее за плечо,- просыпайся, нам нужно идти.
Та, подняв голову, огляделась по сторонам заспанными изумленными глазами.
- Почему так темно? – спросила Ана, прижимаясь к своему спутнику теснее.
- Потому что мы слишком долго проспали,- ворчливо отозвался Гусик,- это все я виноват – не нужно было так наедаться…
- Я хочу домой,- прошептала Ана, видимо, готовая завести свою старую песню,- я хочу к маме.
- Тише, малышка,- подавив первый порыв снова прикрикнуть на нее и напомнить, что никакой мамы у нее больше нет, увещевал девочку Фергус,- сейчас мы вернемся на дорогу и продолжим путь. Я лично прекрасно выспался, ночь сегодня ясная, так что смогу идти хоть до самого утра, а ты?
Ана некоторое время молчала, прислушиваясь к себе, наконец согласно кивнула и вновь опустила глаза.
- Не будем рассиживаться,- ободрил ее Фергус,- идем скорее.
Он тщательно и аккуратно спрятал остатки провизии – пролежавшие на виду все время, пока они спали, конечно – обратно в сумку, закинул ее за спину и протянул девочке руку. Та вцепилась в пальцы человека чуть ли не мертвой хваткой.
- Мне страшно,- тихо призналась она.
- Ничего тут страшного нет,- заверил ее Фергус, хотя сам не то чтобы до конца в это верил – где-то в глубине леса справа от них закричала почти по-человечески неведомая ночная птица. С другой стороны, казалось, совсем рядом со спутниками, ей ответила вторая – пронзительным, похожим на хриплый смех, возгласом.
Найти тропу, которая привела их на эту поляну, не получилось, как бы Фергус ни искал. Ни фонаря, ни огнива Иан им в дорогу не положил – должно быть, не предполагал, что приключенцы окажутся достаточно глупыми, чтобы шариться по лесу ночью. По счастью, ночь действительно выдалась ясная – слегка щербатая луна выбралась на небо, серебря стволы деревьев и высокие кусты, едва успевшие покрыться первой листвой. Гусику, однако, это ничуть не помогло сориентироваться на местности. Он помнил, что к дереву, в корнях которого устроили себе такой долгий привал, они подошли, кажется, с той стороны ствола, где росло больше мха. Теперь же – в серебристой полутьме – Фергус с досадой обнаружил, что различить, где растительность была более густой, оказалось практически невозможно.
- Куда нам идти? – спросила Ана тоненьким сдавленным от страха голоском. Птицы, ведшие пугающий диалог, никак не замолкали, теперь хохоча и стеная, казалось, совсем близко от них. Кроме того, почуял Фергус, воздух, прогретый вешним солнцем, к ночи начал остывать, а лес вокруг дышал промозглой, почти осенней влагой. Нужно было двигаться хоть куда-нибудь – пусть и ради того только, чтобы вконец не закоченеть.
- Идем, нам туда,- с уверенностью, которой вовсе не ощущал, заявил Фергус, и доверчивая Ана, готовая положиться на отважного взрослого спутника, ухватила его за руку и послушно пошла за ним следом.
Лес дышал, как живое спящее чудовище. Птичьи голоса – насмешливые, отрывистые, резкие и пугающие – то приближались, то откатывались в сторону, словно чаща дразнила спутников, и Фергус уже через некоторое время понял, что выбрал неверное направление – тракт так и не появлялся, а деревья вокруг сближались, надвигались на них, готовые, казалось, вот-вот встать перед ними глухой стеной.
Ана семенила рядом молча, только ладошка ее заметно вспотела в руке Фергуса, и ему приходилось цепляться за нее крепче, чтобы она не выскользнула из его пальцев. Девочка еще через несколько минут – а, может быть, целый час, в этой чаще время оказалось неуловимым – начала спотыкаться обо все попадавшиеся под ногами корни. Фергус, не сказав ей ни слова, запретив себе злиться и на Ану, и на обстоятельства, и на самого себя, поднял спутницу на руки. Она прильнула к нему и затихла, точно боясь даже дышать слишком громко.
Разумнее всего, вероятно, было бы остановиться, не продолжать путь в неизвестном, явно неверном направлении – тогда утром, при свете солнца, шансов выйти обратно на тракт у путников будет гораздо больше. Но Гусик понимал и другое – остановись он, поддайся трусливому желанию сесть на землю и ждать спасения неизвестно откуда, и они с Аной непременно замерзнут - может, не насмерть, зимние холода были давно позади. Но от переохлаждения и он сам, и девочка на его руках могли серьезно заболеть, а этого допускать Фергусу уж очень не хотелось. Потому он упрямо шел вперед, хотя ноги и плечи начинали уже ныть от напряжения, а чаща все сгущалась, и ей не было видно конца.
Первой замолчала птица, оглашавшая мрак вокруг громким, почти кровожадным смехом. Следом за этим стихли гомон и трели пернатого хора, вторившего ей. Фергус даже замедлил шаги, погрузившись в тишину, как в холодную болотную жижу, хотя почва под ногами оставалась твердой. Лишь скрипели ветви, шелестели высокие кроны на ветру, которого человек не ощущал кожей – а потом в чаще, в нескольких десятках шагов от них вдруг что-то шевельнулось и задвигалось.
Оно было огромным – даже не видя ни тени, Фергус ощущал это. Движения – почти неслышимые, лишь эхо скрипящих и трескающихся ветвей, наклоны стволов, шепот листвы и грузные размеренные шаги – тянулись, казалось, параллельно с их направлением. Неведомое существо не приближалось, оно следовало рядом, держа дистанцию, но не отступая, не удаляясь и не теряя их из виду.
Фергус ускорил шаги, прекрасно осознавая, что это было совершенно бесполезно – огромное лесное существо не гналось за ними, не подгоняло, но и скрыться от него было невозможно. Ана на руках у человека, может, не услышав, скорее почувствовав неладное, как-то съежилась, сжалась, вцепилась пальцами в куртку спутника на груди, и тихо-тихо заскулила, как раненный, обессиленный щенок. И от этого звука Фергусу стало по-настоящему страшно.
Он бросился бежать, прижав одной рукой голову Аны к своей груди, не давая ей оглянуться и посмотреть по сторонам, не разбирая дороги, не заботясь ни о направлении, ни о хлещущих по лицу и плечам ветвям. Он бежал, а ворочавшееся во тьме чащи существо, не поменяв своего положения, по-прежнему, казалось, оставалось удушливо близко.
Лес выплюнул его на широкую, залитую лунным светом поляну, посреди которой, как бутылка Вызимского чемпиона на столе Туссентской княгини, торчала покосившаяся, ветхая, покрытая провалившейся соломенной крышей избушка. Не помня себя, не раздумывая, не давая себе ни мгновения, чтобы оглянуться, Фергус влетел в раскрытую дверь, одной рукой захлопнул ее за собой и, тяжело дыша, не выпуская Ану из объятий, медленно осел на пыльный пол.
Тяжелая поступь осталась отгороженной от них ненадежной стеной, но Гусик, тяжело дыша, чуть отстранил от себя девочку и улыбнулся ей, стараясь храбриться изо всех сил.
- Вот тут мы и переночуем,- объявил человек нарочито бодрым тоном, но Ана, очевидно, смотрела вовсе не на него, а куда-то поверх плеча человека, и через мгновение глаза ее наполнились таким ужасом, что у Фергуса похолодело в груди и перехватило дыхание.
Он развернулся, не вставая с пола, не разжимая рук, отшатнулся, не в силах даже вскрикнуть – из угла тесной пыльной комнаты, разрывая подступившую непроглядную мглу, на них двигалась, не касаясь земли, изломанная, тускло светящаяся, выписанная словно сильно разбавленной акварелью фигура. Руки – тонкие, вывернутые под странным углом – протянулись к Ане. Провалы глаз – капли сажи на старом серебре – устремились на девочку. Голова, увенчанная ободом из призрачных нарциссов, дернулась на переломленной, как неловко задетая ветка, шее – существо застонало протяжно и низко, но звук вдруг устремился вверх, перекатился через отчаянный плач и метнулся в оглушительный визг. Ана закричала вместе с тварью – Фергус, зажмурившись, попытался закрыть уши девочки руками, сжался, будто хотел провалиться под пол, и отчего-то подумал почти обиженно «Стоило ради того, чтобы так умирать, прогонять Стеклянного Человека?»
Все прекратилось внезапно, как будто кто-то сдернул картину со стены – визг оборвался, громыхнуло, точно надвигалась гроза. Фергус ощутил сильный поток воздуха, не задевший его, но обдавший холодной пыльной волной. Он откатился в сторону, упав на бок, и застыл, свернувшись калачиком, все еще пряча Ану от неведомого чудовища под своим телом.
- Лунную пыль давай! – раздался совсем рядом раздраженный низкий голос,- чему, мать твою, я тебя учил?
- Петля застряла,- ответили обиженно и звонко, совсем по-девчачьи, а потом в паре шагов от Фергуса снова грохнуло - избушка содрогнулась до основания – и следом зазвенел металл. Повторился пронзительный всплеск визга – существо сопротивлялось, Гусик чувствовал, как дрожал воздух вокруг – но еще через пару мгновений, после нескольких звонких лязгов, послышался нечеловеческий стон, на секунду перешедший в отчаянные совершенно обыкновенные женские рыдания, и наконец все смолкло.
- Эй, мужик,- чей-то сапог ткнулся Фергусу в спину,- ты живой? – говорила девчонка, и в тоне ее сочувствия не слышалось ни капли – только нетерпение.
- Полегче с ним,- осадил ее кто-то – знакомый до дрожи. – Этот человек, заблудился, наверно, вот его и подманили.
Скрипнула твердая свиная кожа сапог, когда кто-то присел рядом со все еще неподвижным Фергусом на корточки. Теплая рука потрепала его по плечу.
- Ты живой? – тот же вопрос в знакомых устах звучал в сотни раз заботливей. Фергус чуть не расплакался от облегчения. Он осторожно выпрямился, не отпуская Ану, повернул и поднял голову, и молодой ведьмак, с любопытством взиравший на него сверху, радостно усмехнулся.
- Фергус! – воскликнул Риэр,- эй, Лето, погляди, кто тут у нас! – еще через мгновение брат заметил, что Гусик сжимает в объятиях все еще насмерть перепуганную Ану, и удивленно присвистнул,- а ты кто, малышка? – спросил он, обращаясь к девочке, а не к ее спутнику. Та растерянно заморгала, а когда Фергус, сев, а потом медленно поднявшись на ноги, аккуратно опустил ее на пол, девочка юркнула за него, прижалась к ногам спутника и спрятала лицо. Что и говорить – младший брат, вооруженный серебряным мечом, одетый в черные кожаные доспехи с серебряными шипами, по-кошачьи светящий золотыми глазами во тьме, на кого угодно произвел бы ошеломляющее впечатление.
Из мрака комнаты, меж тем, вынырнул второй ведьмак – и увидев его, Ана перестала храбриться окончательно, вцепилась в штанину Фергуса изо всех сил и заплакала в голос.
- Я, когда тебя впервые увидел, тоже чуть не обделался,- обратился Риэр к своему спутнику.
- Какого хрена тут творится? – осведомился лысый.
Между ними вдруг нарисовался худой бритоголовый мальчишка с любопытным лицом, усыпанным веснушками. Все трое теперь совершенно бесцеремонно разглядывали Фергуса и рыдающую Ану.
- Моя самая младшая сестра так же верещит по любому поводу,- заметил мальчишка с видимым презрением,- может, мне ее стукнуть, а то сюда весь лес того и гляди сбежится.
- Давай лучше я тебя стукну,- осадил ее Риэр,- малышке просто страшно – вполне обычная реакция на нашего Лето.
- Правда, заткните ее,- приказал лысый,- а я пока призрачную пыль и трофей соберу с Кликуши.
Он отвернулся и ушел во тьму комнаты, а Риэр, подойдя поближе, присел рядом с Аной на колени, приветливо ей улыбнулся.
- Ну не плачь, злой дядька ушел, а Кликушу мы убили,- обратился он к девочке,- теперь бояться нечего.
Ана, размазывая слезы по лицу, с сомнением посмотрела на молодого ведьмака. Фергус видел, как хмурился, наблюдая за этой сценой мальчишка – ему явно неприятны были девчоночьи слезы и причитания, и он даже не пытался этого скрыть.
- Это твоя что ли? – подняв на брата глаза, спросил Риэр, не переставая улыбаться. Ана от его доброго тона перестала голосить, но все еще испуганно всхлипывала,- ну ты даешь.
- Это Ана,- пояснил Фергус,- дочь Леи.
Лицо Риэра на миг посмурнело, уголки подвижного, всегда готового улыбаться рта опустились. Он понимающе покивал и вопросов пока, видимо, решил больше не задавать.
- У нас стоянка недалеко отсюда,- заметил он,- идемте с нами – костер разведем, поужинаем.
Фергус, до которого медленно начинала доходить вся невероятность этой встречи, неуверенно пожал плечами, хотя больше всего ему хотелось броситься на брата с объятиями – он с товарищами спас им с Аной жизнь, появившись буквально из ниоткуда в самый нужный момент. Не чудо ли только что произошло?
Из темного угла вернулся Лето. Двигался он размеренно и тихо, как на охоте – явно для того, чтобы больше не пугать девочку. Ведьмак бросил мальчишке комок чего-то мерцающе золотистого.
- Держи трофей,- сказал он,- завтра отдадим его начальнику гарнизона.
Мальчишка ловко перехватил комок и, свернув его, как пук соломы, затолкал в одну из поясных сумок.
- Идем отсюда,- кивнул Риэр спутникам, и те не стали возражать.
До ведьмачьей стоянки младший брат вызвался нести Ану, сославшись на то, что Фергус слишком обессилел от пережитого – он был, безусловно, прав, а девочка, на удивление легко проникшаяся доверием к высокому чернявому человеку в доспехах и с мечами, без лишних споров согласилась продолжить путь, сидя у него на плечах. Фергус, едва переставляя ставшими вдруг ватными трясущиеся ноги, плелся рядом с ними, а лысый вместе с мальчишкой, перебрасываясь короткими ехидными подначками, вырвались далеко вперед.
- Как ты оказался в этом лесу? – спросил Риэр после нескольких минут неловкого напряженного молчания.
- Долгая история,- чуть запыхавшись, ответил Фергус – вдаваться в подробности на ходу ему совсем не хотелось,- а ты тут какими судьбами?
- Я еду в Новиград к Юлиану,- ответил брат беззаботно,- нам с Лето и Фрейей просто оказалось по пути, в Аэдирне наши пути разойдутся.
- Фрейей? – переспросил Фергус, вглядевшись во мрак, в котором скрылись гигант-ведьмак и мальчик,- этот пацан – Фрейя? Дочь Мэнно, наша племянница?
- Точно,- совершенно по-мальчишески хихикнул Риэр,- когда она обрила волосы, у Изы чуть удар не случился, она, конечно, обвинила во всем меня. Но я-то только бритвой поработал – решила она все сама, безо всяких уговоров.
- И что же – Изольда и Мэнно отпустили свою дочь с Лето? – уточнил Фергус. Риэр насмешливо хмыкнул.
- Хрена лысого,- он тут же осекся, покосился вверх на девочку у себя на плечах,- я хотел сказать, ничего подобного. Фрейя сбежала с нами, но я уверен, что Иза этого даже не заметила. А Мэнно, если и заметит, ничего не сделает. Он знает, что с Лето на Пути Фрейе лучше, чем дома.
- Почему это? – осторожно переспросил Фергус.
- Потому что Лето ее любит и заботится о ней,- ответил брат со вздохом,- а дома… Дома все сложно.
Оба замолчали. Путь через лес по невидимой на первый взгляд тропе вывел их на еще одну прогалину – здесь, даже не привязанные к дереву, паслись послушные кони.
- Я же говорил, с ними ничего не сделается! – заявил Риэр, подходя к одному из них – высокому вороному жеребцу,- Заяц у меня таких стоянок не боится! – брат потрепал коня по шее.
- Особенно после удара Аксием,- хихикнула Фрейя из-за плеча своего наставника.
- Если б их кто сожрал в этом ебаном лесу, мы бы поехали у тебя на закорках,- мрачно откликнулся Лето,- так что, считай, тебе повезло, пацан.
- Лето,- пожурил товарища Риэр,- ну разве можно так выражаться в обществе принцессы!
Старший ведьмак покосился на Фрейю, распихивавшую трофеи по седельным сумкам массивного сивого жеребца, и та, ответив на его взгляд, громко издала короткий неприличный звук кишечных газов.
- Да я не про тебя,- отмахнулся Риэр, ссаживая Ану с плеч и аккуратно ставя ее на землю,- с нами сегодня вечером целых две принцессы, правда, Гусик? – он обернулся к брату, и тот неуверенно пожал плечами, стараясь сообразить, насколько секретным изначально был их с Аной совместный путь, и не совершил ли он ошибку, представив девочку болтливому младшему брату. Разум подсказывал, впрочем, что тайны из происходящего можно было и не делать.
- Меня зовут Ана,- тихим, но весьма формальным тоном представилась девочка, явно осмелевшая в обществе Риэра.
Фрейя и Лето с нескрываемым интересом смотрели на нее, и Ана под этими взглядами слегка стушевалась.
- Прекратите пялиться,- осадил спутников Риэр,- Ана и Фергус путешествуют вдвоем, и во владения Кликуши забрели случайно. Правда, Гусик?
- Правда,- смущенно подтвердил тот,- я не знал, что в лесу кто-то водится.
- Полуночница,- со знанием дела пояснила Фрейя, подбоченившись, беря инициативу на себя и многозначительно поглядывая на учителя в надежде на одобрение, - она досаждала местному пограничному гарнизону, квартирующему в ближайшей деревне. Вроде как эту девицу какой-то солдат утащил в хижину, а там изнасиловал и убил. Вот она и маялась.
Ана, с интересом внимавшая речи девушки, обернулась к Риэру, видно, готовая задаться вопросом, что такое «изнасиловал».
- Местность вокруг избушки тоже была заражена,- заговорил брат, не дожидаясь вопроса,- но мы провели ритуал упокоения, теперь все будет в порядке.
- Вы победили чудище! – с восторгом сообщила Риэру Ана. Тот разве что не раскланялся перед ней.
- Это то, чем занимаются ведьмаки,- ответил брат, изобразив скромность, даже глаза потупив.
- А почему ты не ведьмак? – спросила девочка, обернувшись к Фергусу. Тот от неожиданности сперва даже не нашелся, что ответить.
- В нашей семье и так слишком много ведьмаков, малышка,- сказал он наконец,- и Риэр из нас всегда был самым смелым.
- Дядька Риэр молодец,- проходя мимо него, явно намереваясь начать разводить костер, похлопала родича по плечу Фрейя,- хотя всю работу сделали мы с Лето, а он только разок Аардом вдарил.
- Призраки – не мой профиль,- чуть уязвленно ответил младший,- ты же знаешь, я больше по трупоедам.
- Кончайте болтать, девочки,- вмешался в их разговор выросший из темноты Лето – Ана попятилась. Огромного лысого ведьмака она все еще опасалась. Фрейя, заметив ее реакцию, фыркнула и вернулась к своему занятию – через несколько минут костер уже горел вовсю, а Риэр нанизывал на длинные прутья толстые свиные колбаски, чтобы пожарить их. Ана, почуявшая в нем доброту, которой девочке не хватало последние несколько недель, держалась к молодому ведьмаку поближе, то и дело попадая ему под руку, но Риэр не злился на нее – лишь посмеивался и трепал по голове, а потом предложил малышке помочь ему присматривать за колбасками.
Наблюдая за этим, Фергус ощутил невольный, неприятный укол совести. Его младший брат всегда отличался искренностью чувств, заботливостью и добротой. После Испытания Травами все это должно было притупиться, если не исчезнуть вовсе, но годы шли, а Риэр, проведший на Пути уже так долго, что, вероятно, и не помнил себя иным, ничуть не менялся, оставаясь все тем же внимательным, душевным, искренним человеком, способным, даже не зная всей трагичной истории, посочувствовать маленькой девочке, оказавшейся далеко от дома. Фергус же, знавший цену человеческих чувств, избавившийся от державшего его в плену злого разума, вернувший себе способность быть человеком, и знавший совершенно точно, что случилось с Аной на самом деле, на поверку оказывался черствым, бездушным, вечно раздраженным – и мог накричать на девочку лишь за то, что она плакала от горя, которое ломало людей гораздо старше и сильнее ее.
Он придвинулся к малышке поближе, несколько мгновений наблюдал, как она пристально следила за шипящими над огнем колбасками. Риэр отвлекся, занятый флягами с вином и водой, Фрейя и Лето в небольшом отдалении тихо о чем-то переругивались. Фергус почувствовал, что они с Аной были вновь наедине – пусть и лишь на короткие мгновения.
- Извини меня, малышка,- прошептал он, склонившись к самому уху девочки,- за то, что наговорил тебе там, в Венгерберге,- Ана, с трудом и видимым сожалением отвернувшись от вверенных ее заботам колбасок, обратила на него мимолетный взгляд,- когда приедем в Нильфгаард, обязательно разыщем Лиру. Я уверен, она будет рада тебя видеть.
Ана улыбнулась, кивнула и поспешила вновь обратить взор на колбаски. Фергус облегченно выдохнул – теперь, когда он сказал это, с Аной ему предстояло попрощаться с легким сердцем, зная, что девочка не станет держать на него обиду. По крайней мере, сейчас именно так ему и казалось.
Риэр наконец снял с огня поджаренные колбаски, ведьмаки и их гости расселись вокруг огня, еда пошла по кругу – из своей сумки Фергус щедро вытащил сладости, эльфский хлеб и сыр, а Лето сунул ему в руки флягу, почти полную кисловатым белым вином.
- Я так и не понял, какого хрена дочь Леи вар Эмрейс и ее вроде как мертвый вроде как дед делают в лирийском пограничном лесу посреди ночи,- заметил старый ведьмак после того, как все закончили трапезу, а Ана, уставшая от переживаний и сытного ужина, устроилась на коленях у Риэра и заснула. Лето, стоило отдать ему должное, говорил негромко, должно быть, все же заботясь о том, чтобы ее не разбудить.
- Ана осталась одна,- без предисловий начал Фергус,- ее мать умерла, отец, убитый горем, уехал в Темерию, а я… Опекун из меня такой же, как Император Нильфгаарда, так что мне пришлось взять девочку с собой, когда меня выселили из поместья в Туссенте, и отвезти ее к родне.
- Ее родня живет в лесу? – встряла Фрейя, явно намереваясь остроумно пошутить. Никто не рассмеялся.
- Ее родня живет много, где,- улыбнулся Фергус,- ближайшая – в Венгерберге, но там Ана пришлась не ко двору. Эльфы малышке совсем не обрадовались. Так что теперь я везу ее к другим родственникам – в Нильфгаард.
Лето и Риэр, оба внезапно помрачнев, обменялись быстрыми пронзительными взглядами.
- Я думал, настоящей родни в Нильфгаарде у нее нет,- напомнил Лето ровным, и оттого еще более пугающим тоном.
- Нет,- подтвердил Фергус,- но у меня есть,- он повернулся к Риэру. Тот отчего-то спрятал глаза, хотя обычно никогда не боялся правды,- неужели Мэнно и Изольда не примут девочку? Она им не кровная родня, но ведь Лею вы все знаете с рождения.
- Думаю, дело не в Мэнно и Изе,- ответил Риэр каким-то измятым бумажным голосом.
- Нет,- подхватил Лето,- совсем не в них.
-Одной сестрой больше, одной меньше,- фыркнула Фрейя,- никто бы и не заметил…
- Молчи,- оборвал ее Лето, а потом вдруг в упор, тяжелым золотым взглядом посмотрел на Фергуса,- Мнения Изольды и Мэнно по этому вопросу никто не стал бы спрашивать. Но на твоем месте я держал бы девчонку подальше от Нильфгаарда.
- Но почему? – все еще растерянно спросил Фергус.
- Из-за Эмгыра,- мрачно обронил Риэр.
- Из-за Эмгыра,- подтвердил Лето,- я этого парня с юности знаю, и вижу, во что он превратился в Нильфгаарде. Особенно теперь, когда снова воцарился на троне Империи.
- Что ты имеешь в виду? – отчего-то похолодевшими губами переспросил Гусик.
- То, что после изгнания Леи Эмгыр всеми силами пытался сделать вид, что ее не существует,- ответил Лето,- законы имперской чести, жестокие правила политики диктовали ему избавиться от нее. Прилюдно казнить или тайком отравить, должным образом проинструктировав повара на вилле. Но Эмгыр этого не сделал. Я уж не знаю, из чистого ли гуманизма или опасаясь далеких последствий. А, может быть, рассчитывая, что вдали от Нильфгаарда Лея скончается сама собой. Так или иначе, он сделал все, чтобы до недавних пор о бывшей Императрице никто не вспоминал. И еще глубже Эмгыр прятал тот факт, что у Леи родился еще один ребенок.
- Всем известно, что стало с Йоной,- подхватил Риэр, крутя в пальцах прутик из-под жаренной колбаски, втыкая его в рыхлую землю, вытаскивая и повторяя все заново,- он – враг народа, предатель и все такое. Вигго вообще оказался не сыном Леи, и с ним поступили так же, как со всеми, неугодными Империи именами – постарались стереть и забыть. А вот Ана…
- Ана – совсем другое дело,- кивнул Лето,- она – живое дитя ныне покойной Императрицы, и, поскольку Эмгыр не раскрыл тайны рождения Леи, Ана все еще может считаться ее полноправной наследницей.
- …а такая конкуренция Эмгыру ни к чему,- наконец догадался Фергус, понурив плечи.
- Как говорится, если у правителя есть возможность не убивать неугодного ребенка, лучше ею воспользоваться,- пожал плечами Лето,- а в случае с Аной для Эмгыра эта возможность заключается в забвении. Пока никто не помнит, что девочка родилась и живет на свете, ей ничто не угрожает.
Фергус посмотрел на спящую на руках Риэра Ану. Та впервые с самого начала пути улыбалась во сне.
- И что же мне делать? – спросил Гусик тихо,- к кому ее отвезти?
Лето и Фрейя хранили молчание. Риэр же, перехватив взгляд брата, тепло улыбнулся.
- Пока что,- заявил он,- ты можешь путешествовать с нами. А потом – видно будет!

Chapter 11: Куда уходит детство?

Chapter Text

У малышки Литы выдалась беспокойная ночь. Накануне ее уложили спать в положенное время, но вскоре после полуночи она проснулась, выбралась из постели и, несмотря ни на какие уговоры воспитательницы, не желала возвращаться обратно под одеяло.
Девочка не плакала и не капризничала, просто упрямо дергала головой на сперва ласковые предложения, потом на искренние просьбы, и наконец – на строгие приказы. В какой-то момент Ашторет попыталась уложить ребенка в постель силой – решительно подняла ее с пола, где Лита в десятый раз сосредоточенно выстраивала по росту своих кукол, понесла к кровати, и вот тут девочка начала кричать и отбиваться, словно ее, безвинную, тащили на эшафот. Пришлось, конечно, немедленно ее выпустить, пока малышка не перебудила весь дворец и не призвала стражу, которая непременно решила бы, что заморская колдунья вознамерилась убить императорскую сестрицу самым жестоким образом. Обретя свободу, девочка вернулась к своим куклам, а Ашторет, отчаявшись, махнула рукой на непослушание и, сев в кресло, некоторое время наблюдала за странной безмолвной игрой.
Казалось, что Лита, в отличие от обычных маленьких девочек, вовсе не придумывала для своих кукол историй и приключений, не пыталась их перезнакомить, поженить или напоить чаем. Она видела в игрушках лишь предметы разного размера, которые следовало выставить в рядок по определенному признаку – по росту, размеру, цвету платьев или длине кудрей. Лишь перед самым рассветом девочка, утомившись, заснула прямо на полу, и Ашторет, стряхнув с себя мутную дремоту, смогла наконец аккуратно отнести ее в постель.
Именно поэтому, когда настал час, в который принцессе полагалось просыпаться и умываться, та глубоко спала, прижав к себе одну из кукол – самую маленькую и неопрятную – а Ашторет не нашла в себе смелости попытаться разбудить воспитанницу. Вместо этого она, утомленная ночными бдениями, но не чувствуя в себе желания тоже лечь спать, решила немного прогуляться в одиночестве.
В этот не слишком ранний час во дворце уже царило оживление. Лита не знала точно, изменились ли за годы ее отсутствия здешние порядки – может быть, став хозяйкой в этом доме, Изольда завела традицию собирать всех членов семьи за ранним завтраком каждый день, или напротив – члены императорского семейства оказывались предоставленными самим себе до самого обеда. Так или иначе, но Лите не хотелось пока сталкиваться ни с кем из них. Поспешно пробежав по коридорам, словно воровка, боявшаяся быть пойманной, она добралась до внутреннего сада, в который мечтала попасть с самого дня своего возвращения в Нильфгаард, но так и не выбрала для этого нужный момент – до сих пор.
Здесь, в отличие от сада внешнего, где под чуткими очами целой оравы садовников произрастали цветы, кусты и деревья со всех краев света, царствовали лишь розы. Император Эмгыр, желая сделать приятное молодой супруге, велел высадить кусты белоснежных цветов вскоре после их свадьбы – первой из двух – но лишь после второй, видимо, почувствовав себя наконец в Императорском дворце не пленницей и даже не гостьей, приглашенной по ошибке, а настоящей хозяйкой, Рия вар Эмрейс начала ухаживать за розарием самостоятельно. Ей в этом, конечно, помогали и садовники, и даже придворные чародеи – на то, чтобы поддерживать сад в идеальном порядке у Императрицы не хватило бы ни времени, ни прилежания, но, даже возглавив процветающую торговую компанию, Рия находила время, чтобы заняться розами или просто пройтись по дорожкам между кустами, наслаждаясь свежим ароматом.
После смерти матери заботы о ее розах взяла на себя Лита. Занявшись ими, чародейка быстро поняла, что в особом внимании цветы не нуждались – в розарии была налажена система автоматического полива, а садовники прекрасно справлялись со своевременной подкормкой и удалением высохших соцветий. Однако Лита решила пойти дальше – она наложила на сад особое, личное ею созданное заклинание, благодаря которому розы могли цвести круглый год, а лепестки их оставались свежими, точно едва тронутыми росой вне зависимости от окружающей температуры воздуха. Чародейке всегда казалось, что сделала она это исключительно в желании почтить память матери, но, оказавшись вдали от дома, нет-нет да возвращалась мыслями к своему саду, размышляя, не погибли ли без нее все белые цветы.
Реальность, конечно, оказалась не такой катастрофической, как ее фантазия, но, едва ступив на тропинку, тянувшуюся меж кустами, Лита поняла – до самого худшего ее предположения этому саду оставалось совсем немного. С первого же взгляда было понятно – в ее отсутствие розарием едва ли кто-то занимался. Розы цвели, но шипастые ветви выглядели так, словно много месяцев не знали лезвий секатора. Наложенное много лет назад и давно не обновляемое заклятье, конечно, успело истончиться и почти исчезнуть, и на стеблях тут и там виднелись сморщенные серые бутоны, так и не успевшие раскрыться.
Чем дальше шагала по тропе Лита, тем отчетливей понимала – в ее отсутствие розами перестали заниматься вовсе, и в обычном саду в чьем-нибудь обычном доме в этом не было бы ничего странного. Но то был розарий в Императорском дворце, где садовников было едва ли не столько же, сколько стражи, и в их обязанности входило поддерживаться в порядке абсолютно все посадки. А это, в свою очередь, означало, что обходить вниманием этот конкретный участок сада им было приказано специально. И Лита ни секунды не сомневалась, чьих рук это было дело.
Изольда н Рия с самого первого дня знакомства не испытывали друг к другу теплых чувств. Матушка, пусть и не возражала против свадьбы своего младшего и любимого сына, невесту для него, должно быть, надеялась выбрать самостоятельно, а к той, что получила в итоге, относилась исключительно снисходительно и без теплоты. Не слишком жаловала Рия и внучек, поздравляла с их рождением и изображала умеренную радость при встрече, но никогда искренне не умилялась, не стремилась подержать малышек на руках или провести побольше времени в их компании.
Изольда платила матери мужа той же монетой – выдерживала положенное время в ее компании на семейных празднествах, здоровалась и удостаивала короткой беседы на балах, приглашала в гости – Рия чаще отклоняла эти приглашения – но по-настоящему сблизиться никогда не стремилась и, должно быть, страшно злилась из-за того, что, даже женившись и заведя детей, малыш Мэнно так и не отцепился от маминой юбки до самой ее смерти.
Для Изольды этот розарий, по всей видимости, был олицетворением тех лет, когда она, покинувшая родной дом и очутившаяся в довольно враждебной атмосфере нового общества, вынуждена была чахнуть в грандиозной тени матери своего мужа, хотя приняла его традиции, была верна ему и начала производить на свет потомство едва ли не сразу после свадьбы.
А еще, само собой, этот розарий напоминал Изольде о Лите. И ее, не скрывавшую свое презрение, стоявшую на пути Изольдиных амбиций, новая хозяйка дворца ненавидела, конечно, во сто крат сильнее Рии. Может быть, ей не хватило духа приказать просто выкорчевать все эти кусты, избавиться от них и высадить на их месте что-нибудь другое – скеллигские рододендроны или каэдвенские нарциссы – что-нибудь, напоминавшее бы Изольде о ее собственном наследии.
Однако, осуществить такое решение не составило бы труда. Мэнно, не забывший матери, иногда все еще тосковавший по ней, никогда не соотносил светлый образ Рии с этим садом. В его памяти матушка осталась живой и прекрасной, и ему не нужны были дополнительные образы, чтобы вызвать в воспоминаниях ее лицо и голос. Именно поэтому он и не заметил того, что случилось с розарием сейчас. Изольда же, отринув слишком быструю расправу, обрекла сад Рии на медленную, мучительную смерть. И от этой неожиданной догадки у Литы вдруг заломило в висках.
Она покинула родные стены и родную страну, бросила то, что собиралась сделать смыслом своей оставшейся жизни, выбрав сына прежде Империи. Но сын вырос и не нуждался в ней больше – должно быть, сейчас Вигго и Детлафф кружили, как темные облака, над заснеженной равниной Дальнего Севера в поисках островков жизни или охотились на неведомых ледяных тварей за пределами известного мира. Они были счастливы вдвоем, и Лите рядом с ними не было места.
Она не находила себя и в знакомых чертогах, на знакомых улицах, в знакомых лицах – Нильфгаард не отпустил, но выгнал ее. И только этот крохотный угол в самом сердце отвернувшейся от нее Империи, этот сад, казалось, ждал ее возвращения все эти годы – и вот теперь Лита вернулась, а он – умирал.
Она закрыла лицо руками. Плечи чародейки болезненно вздрогнули – Лита велела себе не плакать, что бы ни случилось, не поддаваться отчаянию, не оглядываться назад, но внезапно, оказавшись на границе того, где заканчивались ее прежние надежды, где увядала ее прошлая жизнь, она предстала перед отчаянием лицом к лицу – и проиграла ему.
Лита не могла вдохнуть – ее душили подкатившие слезы, и комок крика в груди ширился, давил на сердце, разрывал изнутри. Она смогла всхлипнуть, и через эту прореху прорвался наконец поток ее скорби по самой себе. Лита заплакала навзрыд – горько, задыхаясь и дрожа, как не плакала ни после смерти отца, ни в далеком детстве. Но рыдания не приносили облегчения, скорее напротив – с каждым новым всхлипом, как с каждым новым судорожным движением чародейка все глубже утопала в трясине невыносимой тоски.
- Госпожа, что с вами? – раздалось у Литы прямо над ухом, и чья-то мягкая рука тронула ее за плечо. От неожиданности Ашторет дернулась, рывком развернулась, и что-то прохладное и густое, как сливки, вылилось ей на рукав. Коварно подкравшийся сзади незнакомец отпрянул, почти отпрыгнул от нее. Сквозь пелену слез Ашторет посмотрела на него, и от неожиданного узнавания у нее похолодело в груди.
- Прошу прощения,- Вернон Роше, презренный изменник и один из самых опасных людей на Континенте, неловко улыбаясь, отряхивал ладонь, перехватив другой высокий кубок, из которого, видимо, облил собеседницу и самого себя,- я не должен был так подкрадываться,- глянув на Ашторет с лучезарной обезоруживающей улыбкой, заметил он и покачал головой,- где мои манеры?
Чародейка смотрела на него, не спеша отвечать, слишком оглушенная всем произошедшим, чтобы начать говорить. Вернон Роше, человек, предавший Империю, частично повинный в низвержении Леи и изгнании Литы, стоял перед ней – свежий, подтянутый, не в кандалах, с головой на плечах и, казалось, на десяток лет помолодевший с тех пор, как их взгляды встречались в последний раз.
Ее молчание предатель истолковал по-своему.
- О, прошу прощения,- заговорил он вновь, переминаясь с ноги на ногу, как мальчишка,- вы, должно быть, не говорите на всеобщем языке? Но, наверно, вы знаете нильфгаардский? – он легко перешел на имперский столичный диалект, словно всю жизнь на нем разговаривал,- я извиняюсь за свое неудачное вторжение. Мне просто хотелось убедиться, что с вами все в порядке.
Ашторет наконец смогла гордо выпрямиться и расправить плечи – довольно слабости она продемонстрировала тому, кому еще пять лет назад полагалось болтаться на шибенице.
- Все хорошо,- отчеканила она на том же диалекте, старательно изображая южный акцент,- я всего лишь огорчилась, увидев, как запустили этот прекрасный сад. На моей родине даже жизнь цветка бесценна.
- Запустили? – Роше огляделся по сторонам с таким видом, словно и представить не мог, о чем идет речь,- может быть, немного. Но по сравнению с дворцовым садом на внешней стороне этот мне кажется живым и настоящим, а не вычерченным по линейке. Можно сказать, он напоминает мне о доме, по которому я тоскую.
Ашторет окинула человека оценивающим взглядом. До нее, конечно, доходили сведения о том, что Эмгыр согласился на некую сделку с его участием. Вернон Роше был гарантом нейтралитета между Империей и Свободным Аэдирном, но чтобы пленник, пусть и почетный, разгуливал по дворцовым садам без охраны и попивая какую-то жижу из бокала? Такого прежний Эмгыр – тот, кто действительно умел править и был этого достоин – никогда бы не допустил.
- Ваш дом не здесь? – решив сыграть в дурочку, переспросила Ашторет.
- О, нет,- покачал головой Роше,- и я, признаться, не вполне понимаю, где он теперь. Говорят, дом там, где сердце. А мое…- он осекся, неловко пожал плечами,- впрочем, вам это не слишком интересно. Я прервал ваше уединение – и уже ухожу. Думаю, мой маленький друг уже закончил заниматься со своим наставником, и будет искать меня.
Ашторет поборола желание задержать его – расспросить поподробней, узнать побольше, хотя бы уточнить, что за «маленького друга» тот имел в виду. Вернон Роше – привилегированный пленник, ненаказанный преступник – был слишком странным, слишком выбивающимся кусочком общей картины, а Лите, намеревавшейся все же помочь Мэнно с его планами, следовало изучить эту картину пристальней. Однако Вернон Роше уже, откланявшись, спешил прочь, балансируя своим бокалом в руке.
От недавно пролитых слез у Литы все еще горело лицо, а в глазах словно стоял песок. Кроме того, странный густой напиток из бокала Роше пропитал ее рукав, и тот теперь неприятно лип к коже. Чародейка, повернувшись к умирающему розарию спиной, поспешила прочь – обратно в комнату воспитанницы, надеясь про себя, что маленькая Лита еще не успела проснуться.
И надежды ее оправдались – девочка по-прежнему крепко спала, когда Ашторет проскользнула в дверь ее спальни. Стараясь не шуметь, чародейка двинулась в свою часть покоев, отгороженную плотной ширмой. Там она сняла платье и с любопытством принюхалась к влажному пятну на рукаве. Вернон Роше пил что-то, отдававшее незабудками и лимоном, а еще – фонившее неизвестной, неузнаваемой магией. Очень осторожно Лита отжала рукав, подставив маленькую склянку, и закупорила ее крышкой, решив изучить жидкость внимательней, когда представится такая возможность. Сейчас же ей хотелось привести расстроенные чувства в порядок, и она, оставшись в одной нижней сорочке, присела за стол у окна.
В родном, но отвергавшем ее доме Лите буквально не с кем было поговорить. Даже живя в Назаире в компании двух погруженных друг в друга вампиров, она могла, оставшись наедине с Детлаффом, поделиться с бывшим супругом своими мыслями и тревогами – он не больно-то понимал их, но слушал всегда внимательно и сочувственно. Иногда давал советы разной степени дельности. Здесь же ее слушателями могли стать разве что шнырявшие в стенах крысы и оторванная от реальности девчушка, не проявлявшая к воспитательнице пока ни крупицы интереса.
Лита вытащила из ящика и разложила перед собой бумагу, перо и крохотную чернильницу. Последнее письмо от Людвига, доставленное все тем же нелепым черным воробьем, повеселило ее, читая его, чародейка поймала себя на том, что улыбается, и эта перемена слегка насторожила ее. Мальчишка не писал ничего особенного, просто рассказывал о своей жизни – больше не сочинял стихов и не пытался хвастаться или, того хуже – восхищаться ей в своих строках. Он словно побуждал ее к простому, ничего не значащему разговору, так словно между его репликами и ответом собеседницы не лежали часы и дни, а они беседовали, сидя в пронизанной солнцем беседке, глядя друг другу в глаза. И Лите вдруг захотелось ответить ему тем же.
Она написала про розы – стараясь, не выйти за пределы легкой горьковатой, как их аромат, иронии, не пожаловаться, просто посетовать, не рассчитывая на сочувствие, но в надежде получить понимающий искренний кивок. Письмо вновь получилось кратким и суховатым, слова не в силах были передать всю глубину ее печали, но Лита на это и не рассчитывала, дав возможность собеседнику самому истолковать ее послание. Черный магический нетопырь вынес свиток в приоткрытое окно, и в этот момент за ширмой наконец заворочалась, просыпаясь, маленькая принцесса.
В обязанности госпожи Ашторет не входило причесывать, одевать и кормить девочку с ложки, но сегодня чародейка не стала вызывать к проснувшейся воспитаннице горничную, а сама проделала над ней все утренние ритуалы.
Лита, выспавшаяся и проснувшаяся явно в недурном настроении, покорно вынесла и застегивание пуговиц светлого платьица, и бережное расчесывание непокорных рыжих кудрей – Ашторет вылила на гребешок одно из собственных снадобий, помогавших распутывать самые сложные колтуны. И даже принесенный слугами поздний завтрак Лита съела почти целиком, не глядя на воспитательницу, скользя глазами по потолку, стенам и окну, но послушно открывая рот перед каждой полной ложкой каши и сливок.
После завтрака настало время прогулки, и, выводя девочку за руку из покоев, Ашторет чувствовала, что успех первых минут после пробуждения воспитанницы придал ей сил. Она была готова начать претворяться, и в залитый по-настоящему теплым весенним солнцем дворцовый сад – ухоженный и идеальный, как всегда – выходила с любезной улыбкой на смуглом чужом лице. Новый стабилизатор Уловки Сендриллы работал, как надо, и Ашторет не боялась разоблачения.
В саду, как оказалось, уже прогуливалось все императорское семейство. Старшие близнецы и их маленькая рыжая тень Астрид расположились на траве у пруда и, похоже, устроили полуденный пикник – на широком подносе перед ними стояли вазочки с фруктами и сластями, высокий кувшин и маленькие серебряные кубки, а у ног одной из одинаковых девиц примостился в расслабленной позе большой вальяжный рыжий кот. Заметив его издали, малышка Лита вдруг крепче сжала ладонь спутницы и издала странный придушенный писк, словно дух крысы Хвостатика вселился в нее и увидел давнишнего врага.
Ашторет, конечно, тоже узнала кота – Огонек, некогда с позором изгнанный из дворца за слишком активную дружбу с маленьким наследником Вигго, похоже, выбрал себе новую хозяйку и был вполне счастлив теперь, вовсе не вспоминая прежнего приятеля. Почувствовав новый укол тоски, чародейка поспешила отвернуться.
- Идем, - обратилась она к своей подопечной,- мне этот котяра тоже не нравится.
Лита с удовольствием подчинилась – даже сама потянула спутницу куда-то в сторону, будто спешила сбежать из-под ленивого зеленого взгляда коварного хищника. И на одной из тропинок Ашторет, спешившая за девочкой, вдруг нос к носу столкнулась с Изольдой.
Хозяйка прогуливалась в одиночестве, словно совершала обход своих территорий, проверяя, все ли в них работало, как надо. Едва не налетевшим на нее спутницам Изольда любезно улыбнулась.
- Доброе утро, малышка,- как-то слегка отстраненно, даже опасливо, почти совсем не по-матерински обратилась женщина к Лите. Та не удостоила ее даже взглядом, но Иза и бровью не повела, переведя взор на Ашторет,- вижу, вы нашли к ней подход – она вас явно не боится и даже держит за руку.
- Разве это странно? – спросила Ашторет, опуская глаза, как того требовал этикет. Изольда фыркнула.
- Неужели Мэнно вас об этом не предупредил? – переспросила она,- Лита никогда никому подолгу не позволяла держать себя за руку – почти сразу или через несколько минут начинала вырываться, убегать и прятаться, даже когда ее пытался удержать сам Мэнно или я. Вы же ей нравитесь – я очень рада. Полагаю, это ваши песни так на нее действуют?
Ашторет едва не переспросила, что за песни Иза имела в виду, но вовремя спохватилась, припомнив собственную легенду.
- Я пела ей перед сном и за завтраком,- соврала она, надеясь, что девочка не станет уличать спутницу во лжи,- благословение Богини на всех действует, как положено.
- Славится Модрон Фрейя,- с очень серьезным, даже одухотворенным лицом ответила Изольда,- не желаете ли пройтись со мной вместе?
- Я бы не хотела мешать вашему уединению,- уклончиво ответила Ашторет, пряча внезапное раздражение. Одно дело – вежливо здороваться с той, из-за кого сегодня в розарии Лита так горько плакала, и совсем другое – сопровождать ее на прогулке.
- Ерунда,- беззаботно ответила Изольда, не заметив подвоха,- Его Величество сейчас занят на уроке фехтования с господином Роше, и я заберу его только через полчаса. Так что вы ничуть мне не помешаете.
Ашторет так удивлена была этим заявлением, что даже не стала спорить и отказываться дальше. Выходит, Вернон Роше, изменник и предатель, явный агент вражеской разведки, так глубоко втерся в доверие к глупой Изольде, что она позволяла ему не просто в одиночестве слоняться, где ему вздумается, но и проводить время в компании маленького Императора – более того, обучать его фехтованию, то есть фактически тыкать в правителя Нильфгаарда острыми предметами совершенно безнаказанно.
- Я встретила господина Роше утром в розарии,- заметила Ашторет, когда Изольда все же присоединилась к их неспешному моциону,- мы немного поболтали.
- Замечательный человек,- совершенно искренне проговорила Иза,- так и не скажешь, что изменник.
- Прошу прощения? – изобразила удивление Ашторет. Изольда тихо рассмеялась.
- Это долгая история,- ответила она,- но в двух словах – господин Роше пленник регента Эмгыра. Его жизнь – цена по договору о ненападении с Аэдирном. Я не знаю всех подробностей, но моему сыну Вернон очень нравится, а его детскому чутью я доверяю.
Отбросив всю чушь про уникальное чутье четырехлетнего сопляка, Ашторет вновь изобразила наивное удивление.
- Разве пленник не должен сидеть в застенках? – спросила она,- у меня на родине изменников сажают на кол или сжигают на кострах.
Лита, сжимавшая ладонь воспитательницы, вдруг тихо хихикнула, словно Ашторет выдала что-то невероятно смешное, но женщины почти не обратили на это внимание.
- Я неверно выразилась,- повела плечами Иза,- пленник – не то слово. Он – почетный заложник, хотя в первый год действительно сидел в застенках. Но Эмгыр великолепно чувствует людей и разбирается в их мотивах. Он сперва позволил господину Роше выходить на долгие прогулки, во время которых сам разговаривал с ним часами. А потом и вовсе велел выпустить его из темницы и поселить при дворе. За ним, конечно, неустанно следят, а мой друг мастер Мараал создал для него особый артефакт, который оторвет господину Роше голову, если тот решит сбежать или обидеть Фергуса, но в остальном он может свободно ходить по дворцу и садам, не выходя, конечно, за их пределы.
Ашторет быстро посмотрела Изольде в лицо – говоря о гениальности регента Эмгыра та краснела, а глаза ее начинали сиять от гордости. Становилось очевидно – белокурая Рианна была не единственной помехой семейного счастья Мэнно и Изольды. Пожалуй, брат был влюблен в свою тайную пассию даже куда меньше, чем его жена – в своего могущественного покровителя. Этим в будущем тоже можно было воспользоваться.
- Кто такой мастер Мараал? – решив ловить момент, когда Изольда готова была откровенничать, спросила Ашторет.
- Мой друг и спаситель,- улыбнулась Иза,- когда мы станем более близкими подругами, я расскажу вам, как появился на свет Его Величество Император, но, короче говоря, с момента его рождения мастер Мараал заслужил мое полное доверие.
- Он чародей? – уточнила Ашторет, вспомнив странную сигнатуру, исходившую от пятна на ее рукаве.
- Он Знающий,- весомо ответила Изольда.
По тропинке им навстречу широким шагом спешил Мэнно. Женщины остановились, но малышка Лита дернула ладонь Ашторет, побуждая двинуться дальше. Та, не поддавшись импульсу, взяла девочку на руки. Принцесса собралась было развозмущаться, Иза даже опасливо покосилась на нее, но, коснувшись броши на корсаже воспитательницы – нового стабилизатора заклинания – Лита замерла и притихла, опустив голову чародейке на плечо. Изольда даже удивленно приподняла брови, а Ашторет, не желая нарушать магию момента и свою репутацию, тихо запела какую-то мелодичную тарабарщину.
Мэнно приблизился к ним, поклонился Ашторет, погладил по голове Литу и обернулся к Изольде. Ей не досталось ни поклона, ни поцелуя, ни даже касания - муж заговорил решительно и весомо.
- Нам надо поговорить, Иза.
Женщина поджала губы.
- Ты груб, мой дорогой,- отрезала она,- мы с моей подругой Ашторет прогуливаемся и разговариваем. То, что ты соизволил явиться и заявил о своем желании, вовсе не значит, что я должно немедля все бросить и подчиниться.
- Госпожа Ашторет может остаться,- Мэнно глянул на сестру. Та стояла неподвижно, наблюдая за развитием событий.
- Может быть, госпоже Ашторет неинтересно слушать наши споры,- отмахнулась Иза.
- Спорить мы будем только, если ты станешь возражать, - бросил Мэнно.
Изольда изогнула бровь и, становясь в оборонительную позу, сложила руки на груди.
- А мне, глупой женщине, и возражать тебе, муж мой, не следует,- хмыкнула она,- ибо твое слово – закон для меня?
- Иза,- сбавил обороты Мэнно,- это действительно очень важно,- я не хочу ссориться.
Она вздохнула, махнула мужу рукой и стремительным шагом двинулась в сторону одной из беседок, откуда открывался прекрасный вид на пруд и наслаждавшихся весенним солнцем девочек. Мэнно, обменявшись взглядами с сестрой, потащился за ней следом.
- Если ты хочешь поговорить о том, что твой брат похитил нашу дочь, я ничего не хочу слышать,- заговорила Иза первой, когда все четверо, включая Литу, игравшую теперь с брошкой Ашторет, уселись на резные скамьи.
- Никого Риэр не похищал,- раздраженно откликнулся Мэнно,- это Фрейя думает, что она сбежала из дома, а мы ничего не заметили. Но ведь это вы с Эмгыром велели Лето охранять ее, что бы она ни выкинула. Хочешь мне сказать, вы не предвидели ее побега?
- Эмгыр, конечно, предвидел,- не скрывая выдававшей ее с головой гордости, ответила Иза,- но я надеялась, ты убедишь своего брата постараться ее отговорить.
- Риэр сам ступил на Путь, вопреки родительской воле,- покачал головой Мэнно,- не думаю, что он смог бы подобрать по-настоящему убедительные аргументы за то, чтобы остаться здесь.
- Фрейя не ступает на Путь,- ядовито напомнила Изольда,- она – девушка, и ей не стать ведьмаком, как твоему брату. Ты, ее отец, должен это понимать, как и то, что попытка пойти его дорогой до конца попросту ее убьет.
- Лето этого не допустит,- вздохнул Мэнно, опуская глаза,- он обучил ее и не станет прогонять от себя, но, реши Фрейя пройти Испытание Травами, Лето не будет ей помогать.
- Лето, убийца королей,- фыркнула Иза,- убийца матерей… Думаешь, он удержится от того, чтобы стать убийцей еще и дочерей?
- Прекрати,- Мэнно явно хотелось закрыть уши руками и сбежать из беседки. Изольда смотрела на него, торжествующе улыбаясь, словно будущая возможная смерть дочери могла стать ее личной победой.
- Ты хотел поговорить,- выждав паузу, утвердившись в своем положении стороны, владеющей инициативой, напомнила Изольда.
- О близнецах,- выдавил Мэнно и вновь выпрямился, отгоняя неприятные мысли. Ашторет наблюдала за ними пристально, безо всякой цели, просто захваченная этой тяжкой перепалкой. Этим двоим явно на пользу было находить тепло и ласку в чьих-то чужих руках. В противном случае, без этих отдушин, они, пожалуй, давно прикончили бы друг друга.
- Что с ними? – требовательно переспросила, меж тем, Изольда, бросив взор на дочерей, расположившихся неподалеку и по очереди откусывавших сейчас по кусочку от одного яблока.
- Король Людвиг так и не сделал предложения,- заметил Мэнно. Ашторет вдруг догадалась, о чем брат собирался поговорить с женой, но вида не подала. Младший начинал приводить план – пусть еще и совершенно непонятный и не оформившийся – в действие.
- Эмгыр сказал, что постарается его убедить,- отмахнулась Изольда,- они ведь друзья.
- Друзья, ну да,- с неожиданным ядом в тоне хмыкнул Мэнно. Его жена, распознав грязный намек, вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Только дураки верят глупым неправдоподобным слухам,- отчеканила она.
- Слухи не рождаются на пустом месте,- не остался в долгу Мэнно – по всему было заметно, что сплетню эту он сочинил лично.
- Если бы ты не начал с того, что хочешь поговорить о наших дочерях, я бы уже ушла,- поджала губы Изольда. Мэнно кивнул, словно нехотя извиняясь.
- Я получил письмо по поводу них из Аретузы,- начал он. Иза удивленно поняла брови.
- Почему именно ты? – резко спросила она.
- Наверно, потому что я их отец! – ответил он ей в тон, но тут же осадил себя и продолжил уже куда более миролюбивым тоном,- моя компания – главный поставщик товаров Академии, и госпожа Ло Антиль в благодарность за многолетнее сотрудничество предлагает взять в обучение одну из наших дочерей. Думаю, что на двоих она тоже согласится.
Изольда вспыхнула, как сухой мох от попавшей в него искры костра.
- Чушь! – выплюнула она,- я ни за что не позволю моим детям становиться бесплодными бессердечными чародейками! Этого не будет!
- Иза,- попытался остановить ее гнев Мэнно,- Аретуза – лучшая школа магии на Континенте, за право учиться в ней самые знатные рода готовы платить огромные деньги!
- Нет,- повторила Изольда.
- Но ведь теперь, когда Людвиг отказался жениться, любая другая партия для них будет недостаточно хороша,- продолжал настаивать Мэнно, явно силясь сохранить мирный, но убедительный тон,- я занимаюсь этим вопросом с тех пор, как им стукнуло тринадцать, и пока ничего не нашел.
- Ты не слушаешь меня? – зло переспросила Изольда,- из Аретузы выпускают магичек, сухих, как мертвые деревья, и пустых, как гнилая колода. Ты хочешь такой судьбы для наших дочерей? Да что ты за отец после этого?
- Иза…- уже почти в отчаянии повторил Мэнно.
- Прошу прощения,- Ашторет решила прийти брату на помощь, видимо, верно разгадав его план,- я – гостья из дальних стран, и традиции ваших земель мне не слишком хорошо знакомы, но даже нам известно, что выпускницы Аретузы становятся не только могущественными чародейками – они могут отказаться от такой судьбы, если она им не по нраву. Но Академия позволяет своим ученицам влиться в самые высшие круги общества всех государств Континента, не глядя на границы и законы. Искусно владеющие магией, выпускницы не обязательно проходят процедуру приема Альрауновского декокта. Они становятся советницами королей и князей, не теряя способности к деторождению. Учиться в Аретузе – огромная честь.
Изольда взглянула на нее с таким изумлением, что Ашторет на мгновение испугалась, не перегнула ли палку, продемонстрировав слишком глубокие познания в вопросе.
- Среди придворных чародеек короля Офира есть несколько выпускниц Аретузы,- поспешила добавить правдоподобия Ашторет,- я знакома с ними, и их мастерство поистине удивительно. Как и их манеры и другие таланты…
Изольда прикрыла глаза и вздохнула. Потом вновь посмотрела на дочерей, над чем-то смеющихся, сблизив головы и обмениваясь короткими шепотками.
- Мне нужно подумать,- наконец негромко произнесла женщина. Мэнно, и не рассчитывавший, видимо, на большее, покорно кивнул и встал.
- Я оставлю вас, дамы,- заявил он и, не глядя больше на жену, зашагал прочь.
Ашторет осторожно посмотрела на Изольду. Та сидела, сцепив пальцы на коленях и не отводя рассеянного взгляда от дочерей.
- Он хочет отнять их у меня,- наконец произнесла она почти неслышно,- неужто, производя их на свет, я так сильно ему досадила?
- Он печется об их будущем,- тихо ответила Ашторет, вовсе не уверенная, что произносит правильные слова. И словно подтверждая ее ошибку, Изольда горько усмехнулась и встала.
- Урок Его Величества, должно быть, закончился,- сказала она,- мне нужно идти к нему. Мы еще поговорим, госпожа Ашторет.
- Можете звать меня просто по имени,- щедро предложила Лита, вдруг ощутив странное и незнакомое прежде сочувствие к этой женщине. Та улыбнулась и поспешно вышла из беседки.
До самого вечера Ашторет и ее маленькая воспитанница были предоставлены сами себе. Они еще немного погуляли в саду, сходили посмотреть на карпов в пруду, собрали цветов – правда, Лита разбросала все добытые богатства, видимо, не найдя среди них правильного цветка и разозлившись на остальные. В открытую беседку им подали обед, и наконец, когда начало смеркаться, Ашторет повела свою воспитанницу обратно в ее покои в надежде, что, утомленная долгой прогулкой, в этот вечер Лита заснет в положенное время – на раздевание, ванну и другие ночные ритуалы следовало отводить несколько часов.
Стоило им переступить порог спальни, как с подоконника раскрытого настежь окна – вечер был теплым, и убиравшиеся в комнате слуги, видимо, решили проветрить помещение – сорвался уже знакомый Ашторет всклокоченный воробей. Он ринулся к ним, но к большому удивлению женщины, стукнулся в грудь девочке – Лита подставила ладошку, и нелепый посланник выронил на нее что-то, больше всего напоминавшее сухой шипастый раздвоенный прутик. Созданный без должного усердия и умения, воробей явно запутался в Литах вар Эмрейс, и Ашторет порадовалась, что смогла перехватить это странное послание.
Она взяла из руки девочки прутик, а та, засмеявшись, попыталась ухватить трепещущую дымную птичку свободной ладонью – воробей дернулся, но улетать не спешил. Лита вцепилась в него, сжала пальцы, и птица рассыпалась дымом без следа. Ашторет напряглась – она бы на месте воспитанницы немедленно подняла бы плач, жалея несчастную пичугу. Но Лита лишь встряхнула рукой и снова рассмеялась, будто ничего забавней в жизни не видела.
Трагедии удалось избежать, и Ашторет, выдохнув, посмотрела на странное послание. К прутику – выглядевшему чересчур опасно даже в ее умелых пальцах – крепилась короткая записка. «Пусть она растет и радует вас, где бы вы ее ни посадили» - вилась на листке бумаги кривоватая поспешная надпись, и Ашторет наконец поняла, что осторожно сжимала в руках. Людвиг, прочтя ее излияния о розах, решил прислать ей саженец – какой-то странный и выглядевший совсем мертвым, но ведь король и не обязан был разбираться в садоводстве. А сам жест вдруг показался чародейке до невозможности трогательным – и удивительно своевременным.
- Что это? – спросила вдруг Лита, дернув женщину за подол платья,- это мне?
- Это роза,- пояснила Ашторет, присев рядом с принцессой на корточки.
- Розы красивые, а это – палка какая-то,- возразила девочка – до сих пор между ними не происходило таких долгих и связных разговоров, и чародейка улыбнулась воспитаннице.
- Это саженец,- пояснила она,- его нужно посадить в землю, и на нем когда-нибудь распустятся розы.
Лита смотрела на прутик с недоверием. Ашторет и сама не была до конца убеждена, что из этого мертвого черенка вырастет хоть что-то, напоминающее розу. Однако немного магии вполне могло пробудить те остатки жизни, что еще теплились в саженце. Чародейка закрыла глаза и прошептала заклинание – источником его она выбрала светильник под самым потолком, и пламя его на мгновение побелело и взвилось. Лита вскрикнула – не от страха, но будто бы от внезапного восторга. Протянула руку – Ашторет не успела ее остановить. Новый возглас девочки уже был от боли. Она отдернула ладошку – по белой коже из крохотного прокола засочилась тонкая струйка крови.
- Ох, Лита,- покачала головой Ашторет, поймала ее ладошку, произнесла новое заклятье и подула на ранку. Та немедленно закрылась, а девочка, забыв о вспышке боли, уже с интересом смотрела на забытый было саженец.
- Смотри, няня,- звонко произнесла девочка,- червячок!
Ашторет опустила глаза, готовясь брезгливо поморщиться, но тут же поняла – с одного из концов прутика спускался вовсе не червяк, а зеленовато-белый крепкий на вид корень – в сухом пруте возрождалась жизнь, разбуженная Огнем. Женщина улыбнулась девочке.
- А хочешь, пойдем и посадим его прямо сейчас? – предложила она,- я знаю одно тайное место.
Лита, впервые за все время их знакомства глядя прямо женщине в глаза, стремительно кивнула.

Chapter 12: Пригласите танцевать

Chapter Text

Из окна на верхнем этаже чародейской башни открывался великолепный вид на вечерний город. Устроившись в удобном глубоком кресле, Филиппа наблюдала за тем, как последние золотые лучи солнца облизали красную черепицу крыш, а потом, с дальних окраин, где к столичным стенам подступал густой темно-зеленый лес, на улицы начал вкрадываться ночной мрак. Загорались огни – уличные фонари рассыпались внизу, как неведомые созвездия, словно хотели отразить раскинувшийся над Третогором синеющий небесный свод.
Чародейка вздохнула, задержала взгляд на расползающейся внизу тьме еще мгновение, а потом перевела глаза на того, кто был рядом с ней в комнате. Ловкие когтистые пальцы как раз закончили энергично трясти округлую металлическую посудину, и в высокий стакан на столе перед Регисом потекла полупрозрачная зеленая жидкость.
- Весь секрет в том,- принялся рассуждать вампир, с явным удовлетворением глядя на то, как зеленый слой покорно укладывался на алый, на дне стакана, не смешиваясь с ним,- чтобы сделать прослойки разными по плотности. Самый тяжелый слой останется внизу, а каждый последующий будет размещаться сверху. Все дело в содержании сахара, конечно.
Филиппа усмехнулась – когда зеленый слой улегся поверх алого ровно и безупречно, на лице вампира отразилась такая самодовольная гордость, что сложно было усомниться – он достиг именно такого результата, на который рассчитывал. Может быть, даже немного лучше.
- Я-то думала, ты тут занимаешься серьезными научными изысканиями,- заметила она,- тебе ведь из-за них выдали грант из королевской казны. А ты, по всей видимости, исчерпал запас блестящих идей и потому занялся смешиванием коктейлей?
- Наслаиванием,- поправил ее Регис, улыбнулся в ответ,- хочу напомнить тебе, дорогая, что главной целью любой науки является облегчение, а, если получится, и усовершенствование человеческой жизни. Прогресс ради прогресса в далекой перспективе ведет к деградации морали, а мы, как существа осознанные, обязаны учитывать не только сиюминутный результат, но и то, как наши открытия повлияют на следующие поколения.
- Ты исчерпал запас идей,- повторила Филиппа уверенней, и Регис пожал плечами.
- Всего лишь небольшой кризис,- признал он наконец,- но, посмотри, чем тебе не изобретение? Кто до меня додумался до того, чтобы сделать напитки не только вкусными, опьяняющими, но и красивыми?
- В Туссенте коктейли со слоями разной плотности готовят уже лет пятнадцать,- фыркнула Филиппа,- ты ведь жил в Боклере долгое время – неужто не видел предпосылок?
- Ты будешь коктейль или нет? – чуть более раздраженно, чем, видимо, собирался, спросил Регис, отвернувшись от нее, и чародейка примирительно покачала головой.
- Разумеется,- ответила она,- ради этого ведь я и пришла.
Провозившись еще немного с третьим слоем напитка – лимонно-желтым, легшим поверх зеленого так же идеально ровно, Регис протянул гостье стакан. Себе он налил прозрачной, как слеза, искристой жидкости из высокой глиняной бутылки – по всей видимости, у ученого нашлось достаточно времени, чтобы произвести дистиллят корня мандрагоры исключительной чистоты, и это только подтверждало слова Филиппы. Вампиру Эмиелю Регису, солнцу реданской науки, было мучительно скучно.
Они чокнулись стаканами – звякнуло стекло о стекло – и некоторое время пили молча. Слоистый коктейль оказался на удивление приятным – обманчиво легкий, его вкус раскрывался постепенно и плавно, густея прямо на языке. Филиппа прикрыла глаза.
- Гениально,- сказала она наконец совершенно искренне. Вампир сдержанно осклабился, немного театрально поклонился и уселся в соседнее кресло. Внизу, на улицах столицы, ночь уже вступала в свои права.
- До меня дошли слухи о Детлаффе,- заговорила Филиппа после долгой и совсем не враждебной паузы.
- Достоверную информацию, которую передает тебе Эржац, сложно назвать слухами,- заметил Эмиель,- она и мне тоже все рассказывает. Детлафф и его юный спутник дерзнули отправиться в неизведанные земли – на Дальний Север, туда, куда не отваживалась доплыть ни одна экспедиция – даже Скеллигская.
- И что ты думаешь на этот счет? – поинтересовалась Филиппа, делая еще один крохотный глоток – этим произведением алкогольного искусства хотелось наслаждаться медленно.
- Что я могу думать? – нейтрально отозвался Регис. Они с Филиппой редко устраивали такие посиделки и вели разговоры по душам. Обычно их общение ограничивалось профессиональным интересом, а с недавних пор – еще и вопросами о благополучии Эржац, которую Регис теперь воспринимал как собственную дочь.
- Такое путешествие едва ли опасно для представителей вашего вида,- слегка подтолкнула его Филиппа,- вы не мерзнете на ледяном ветру, не нуждаетесь в пище, воде и не слишком разряженном воздухе.
- Все это так,- подтвердил Регис,- но есть большая разница между преодолением трудностей ради выживания или хотя бы научного интереса – и намеренным причинением себе страшных неудобств, пусть они и никогда не становятся непереносимыми. Вампиры не чувствуют холода и долгое время – хоть и не бесконечное – обходятся без пищи и воздуха, но любое разумное существо стремится к теплу и удобству, если нет цели, которая оправдывала бы любые средства.
- У Детлаффа, должно быть, есть цель,- возразила Филиппа,- Эржац сказала, они с Вигго собираются исследовать Дальний Север, чтобы проверить, нет ли там разумной жизни… или что-то в этом роде.
- Глупо,- коротко обронил Регис, пожав плечами,- чтобы понять, что никакой жизни там нет, вовсе не нужно туда лететь. В тех условиях выжить могут лишь такие создания, которые там родились и приспособились в результате многовековой эволюции. Иными словами, я не исключаю, что там, в заснеженных просторах, вечной мерзлоте и тьме кто-то живет. Но те формы жизни едва ли будут интересны кому-то, кроме исследователей необычной фауны. Детлафф не из таких.
- Тогда зачем он туда поперся? – с почти искренним удивлением вопросила Филиппа.
Регис тихо рассмеялся, глотнул из стакана, деликатно промокнул губы платяной салфеткой.
- Ему не дает покоя память об иных кланах наших сородичей, которые после Сопряжения нашли себе приют в разных частях Континента,- ответил он наконец,- Наш клан остался здесь, и, согласно договору, заключенному сразу после Переселения, заходить на территорию других кланов нам строго запрещено. Я не стану утомлять тебя излишними подробностями, но Детлафф, разочаровавшийся в ценностях Гхарасхам, мог бы попробовать нарушить этот запрет, если бы с ним не путешествовал Вигго. Рискнуть своей жизнью Эретэ смог бы без сомнения – ради чистого исследовательского интереса, но жизнь сына для него драгоценней всего на свете.
- Хочешь сказать, он надеется основать собственный вампирский клан, раз уж в вашем ему тесно? – переспросила Филиппа.
- Ему не тесно,- поправил Регис,- ему… неестественно, если понимаешь, о чем я. Наших собратьев в этой части Континента живет совсем немного, и каждого из них Детлафф знает и презирает до глубины души.
- Даже тебя? – удивилась Филиппа.
- Нас с ним связывают особые узы,- печально улыбнулся Регис,- мы стали частью друг друга, и в жилах наших течет одна кровь. Но да – меня он презирает даже сильнее прочих. За то, что я забыл свою вампирскую суть и свое имя. За то, что живу среди людей и избегаю крови. За то, что и дочь его теперь воспитываю по-человечески. Он мог бы проклинать меня, если бы не любил.
Филиппа некоторое время молчала. Она не готова была к такой откровенности со стороны обычно любезно-сдержанного собеседника, и вдруг поняла – Регис в своей тоске и скуке подошел к какой-то опасной, неведомой раньше грани, и теперь готов бы откровенничать даже с ней – с той, кому совершенно небезосновательно не доверяла до конца в этом мире ни одна живая душа – лишь бы найти понимание и какую-нибудь помощь. А, может быть, доверив ей свою дочь, Эмиель принял Филиппу в свою стаю, просто забыл порадовать ее этой новостью.
- Он хочет найти место для жизни собственного клана,- продолжал Регис задумчиво, видимо, не почуяв легкого замешательства собеседницы,- Такое, чтобы принадлежала только ему, и тем, кого он намерен назвать своей новой семьей. Дальний Север для этого, конечно, не подходит.
- Ну, он только начал свои поиски,- стакан Филиппы опустел, она хотела отставить его в сторону, но Регис вдруг, не вставая с места, подхватил со стола глиняную бутылку и налил ей до половины. Чародейка не стала сопротивляться. Мандрагоровая сивуха ей никогда не нравилась, но Эмиель явно нуждался в собутыльнике,- Одно мне не понятно,- продолжала она, теперь сжимая стакан обеими руками,- допустим, он найдет место, не занятое другим кланом, и даже пригодное для более или менее комфортной жизни. Но откуда возьмутся другие вампиры? Пока что их только двое – отец и сын. Едва ли ваш вид умеет размножаться простым делением.
Регис снова рассмеялся.
- Не умеет,- подтвердил он,- но Детлафф дважды убедился, что размножение нашего вида в условиях этого мира вполне реально.
Филиппа поморщилась.
- Он собирается взять с собой Литу и сделать из нее племенную кобылу? – напрямик спросила она,- или отлавливать женщин и использовать их для размножения?
Регис от такого предположения едва не поперхнулся своей сивухой.
- Надеюсь, что нет,- осторожно ответил он,- честно говоря, его планы в этой плоскости мне неведомы.
- Хотелось бы знать, к чему готовиться,- мрачно заметила Филиппа,- мы с тобой защитили от него Реданию вовсе не для того, чтобы, возрождая свой вид, он превратился в чудовище, похищающее спящих девиц из их постелей.
Регис поиграл стаканом в пальцах.
- Не знаю, что тебе на это ответить,- пробормотал он,- полагаю, мне придется самому отыскать его на Дальнем Севере и серьезно с ним поговорить.
- Не сегодня,- попросила Филиппа.
- Не сегодня,- подтвердил Эмиель, и оба они вновь замолчали.
Стаканы снова опустели, и чародейка на сей раз сама протянула свой, чтобы Регис наполнил его. Тот безмолвно подчинился. Она пригубила напиток, чувствуя, что наконец распробовала его – горьковатый привкус теперь казался мягким и успокаивающим.
- Ты никогда не думал о том, чтобы попытаться вернуться в свой мир? – спросила Филиппа после еще одной затянувшейся паузы. Вампир хмыкнул.
- По правде говоря, иногда такие мысли приходили мне в голову,- признался он,- но исключительно в качестве теоретических выкладок. Путешествие между мирами доступно немногим, а прицельное перемещение – единицам. Я к их числу не отношусь.
- И все же? – настаивала Филиппа,- если бы нашлась возможность это сделать, ты воспользовался бы ей?
Регис помолчал немного. Вздохнул и сделал глоток.
- Едва ли,- ответил он наконец,- когда случилось Сопряжение, я был слишком юн, чтобы сохранить настоящие воспоминания о том, каким он был – наш мир. Иногда мне приходят смутные образы, я замечаю знакомые изображения или слышу музыку, которая могла бы звучать там, где я родился, улавливаю запахи и вибрации магической сигнатуры. Но помнишь ведь – даже своего истинного имени я не могу по-настоящему вспомнить. Детлафф хранил его для меня, но теперь едва ли согласится поделиться – ради моего же блага, разумеется. Мое место здесь, среди людей. Или так мне кажется.
- Что насчет научного интереса? – спросила Филиппа,- особенно сейчас, когда ты очевидно зашел в тупик? Не мог бы подобный эксперимент подтолкнуть твое вдохновение?
- Путешествие в мой собственный мир – вряд ли,- взвесив ответ, проговорил Регис,- путешествие в какой-то еще, совершенно незнакомый – возможно. Но, повторюсь, к числу тех, кто умеет преодолевать границы миров, я не отношусь.
- Но ты ведь участвовал в подобном эксперименте,- напомнила Филиппа деликатно – она чувствовала, что время для решения вопроса, с которым она с самого начала переступила порог чародейской башни, пришло, и нужно было ни в коем случае его не упустить.
- О чем ты? – Регис покосился на нее, но потом, точно вдруг припомнив, недовольно фыркнул,- Эржац рассказала тебе об Эмгыре? – предположил он. Филиппа кивнула, решив не кривить душой,- так ведь это совсем другое дело,- Регис не казался недовольным или даже застигнутым врасплох. Он словно ждал и готовился к подобному разговору,- Эмгыр не пришел из иного мира – всего лишь из иного времени.
- «Всего лишь»,- поддразнила его Филиппа,- по моим представлениям, такой расклад еще сложнее, чем если бы он пришел из иной реальности. Такие путешествия сложны, но задокументированы и вполне выполнимы.
- Ты права,- признал Регис, еще секунду поразмышляв. Мандрагоровая сивуха заставила его размякнуть и расслабиться. Неторопливая, мирная беседа лишь усиливала ее эффект,- однако в спасении нынешнего господина регента из временной петли, в которой он оказался, я принимал исключительно пассивное участие. Меня позвали ради совета и помощи, когда большая часть эксперимента уже была завершена. И моим главным и окончательным советом было призвать на помощь Литу.
- Которая в свою очередь лишь завершила то, что было начато и почти завершено до нее,- немного раздраженно бросила Филиппа. Регис кивнул.
- Насколько мне известно, основная заслуга в том, что произошло с Эмгыром, принадлежит твоей старой знакомой, о которой я много лет ничего не слышал даже от ее верного супруга,- ответил он негромко.
- Йеннифэр из Венгерберга,- закончила за него Филиппа. Регис снова кивнул.
- Когда все это произошло, я намеревался найти ее и расспросить о подробностях,- продолжал он,- узнать, как именно она открыла временную прореху и переместила через нее человека во плоти, не простую проекцию. В той части эксперимента, которая происходила на моих глазах, мы имели дело с уже поврежденной материей времени, и открыть проход в аномальную петлю удалось при помощи простой глубокой ведьмачьей медитации.
- Не простой,- возразила Филиппа.
- Верно,- у чародейки создавалось впечатление, что сведения из собеседника ей приходилось вытаскивать пыточными клещами – даже размякший от выпитого и благодушно-меланхолично настроенный Регис не желал делиться сведениями целиком, если не давить на него все сильнее,- медитировать пришлось Риэру вар Эмрейсу – сводному брату Цириллы и прямому потомку носителей Золотой крови.
- Гена пророков,- договорила за него Филиппа. Регис дернул плечом.
- Громкое название,- поморщился он,- но концептуально – верное. Умение управлять временем в представителях рода Эмрейсов проявлялось слабо и ненадежно, но при должном контроле приносило заметные результаты. Полагаю, если бы Вигго позволили вырасти в человеческом теле, он стал бы настоящим пророком и, возможно, смог бы путешествовать между мирами и веками, как это умела делать Цирилла, но этого мы никогда не узнаем.
- И все же – как Йеннифэр удалось открыть самый первый портал? – решила не сдаваться Филиппа,- неужто все дело было исключительно в участии Эмрейса?
Регис развел руками.
- Это, увы, мне неведомо,- ответил он,- я надеялся найти возможность поговорить с ней, но, увы, госпожа чародейка не слишком жаловала меня и оказалась чрезвычайно неуловимой. А я отвлекся на дела, которые тогда казались мне важнее. В тот год родилась Эржац, и ее родители были слишком растеряны появлением маленького кровожадного хищника. Пришлось помогать.
Его улыбка стала теплой и отстраненной. Филиппа мысленно выругалась и отставила бокал.
- Думаю, мне надо идти,- заявила она. Регис поднял на нее чуть затуманенные черные глаза.
- Ты приходила, чтобы убедить меня поучаствовать в каком-то эксперименте со временем? – проницательно, несмотря на свой явно пьяноватый вид, спросил он,- и кого, позволь поинтересоваться, ты намерена вытащить из его потока?
Филиппа поджала губы. Она уже встала из кресла и теперь смотрела на собеседника сверху вниз.
- Я расскажу, если ты согласишься помогать мне,- ответила она,- исключительно из научного интереса.
Регис не пошевелился. Расслабленные бледные руки покоились на подлокотниках кресла, взгляд был рассеянным и мутным. Но Филиппа чувствовала – вампир вовсе не пьян. Он размышляет и взвешивает.
- Я думаю, начать тебе стоит с жилища Йеннифэр в Венгерберге,- заметил он,- его она считала своим настоящим домом и, может быть, там сохранились какие-нибудь записи.
Филиппа нахмурилась.
- Ты сможешь проникнуть туда? – спросила она прямо.
- Вампир – в чародейский дом без приглашения? – рассмеялся Регис. Женщина досадливо поморщилась – он был, конечно, прав. Даже Эржац невозможно было использовать для этой цели.
- Геральт живет в Каэр Морхене,- Филиппа повернулась к вампиру и снова присела в кресло,- но наши с ним отношения… оставляют желать лучшего. В отличие от ваших,- он послала Регису многозначительный взгляд. Тот со смехом поднял руки.
- Геральт раскусит мои намерения, как еж перепелиное яйцо,- ответил он,- и он за что не позволит посторонним зайти в святилище его пропавшей возлюбленной, да еще с такой сомнительной целью. Думаю, тебе нужно подыскать иного информатора.
Филиппа снова рывком встала.
- Доброй ночи, мастер Эмиель,- отчеканила она. Регис медленно поднялся следом за ней. Деловито заложил руки за спину и склонил голову.
- Я буду рад прочесть заметки госпожи Йеннифэр, буде ты таковые найдешь,- сказал он тихо, мягко, но удивительно настойчиво. Филиппа чувствовала, что все же смогла заиметь союзника.
- Решим, когда я их найду,- ответила она с прохладцей. Регис снова покорно кивнул – скучающий ученый был на крючке.
Чародейка точно знала, где в этот час пропадала ее верная ученица. Она сама дала Эржац чрезвычайно важное задание – юная вампирша должна была втереться в доверие и завоевать симпатию посла Зангвебара, прибывшего накануне в Третогор и настроенного к реданцам не слишком дружелюбно. Его королевство налаживало торговые связи с Северными государствами, включая Нильфгаард, и, похоже, Империя готова была предложить заморским гостям куда более выгодные условия договоров. Филиппа знала, что снизить требования означало потерпеть убытки, а потому без сомнений бросила на эту миссию весьма убедительную и непобедимо очаровательную Эржац.
Девушка обнаружилась в полутемном парке, прилегавшем к зданию посольства. Чародейке не пришлось долго ее разыскивать – коварная соблазнительница, следуя давно отработанной схеме, вывела упрямого посла на позднюю прогулку и теперь, уединившись с ним в тени одной из беседок, применяла самые банальные женские чары, чтобы повлиять на его настроение и убеждения.
Когда Филиппа в облике совы опустилась на крышу беседки, Эржац уже устроилась на коленях огромной черной скалы – досточтимого господина посла – и жадные руки его беспорядочно и беспомощно блуждали по полуобнаженной узкой белоснежной спине спутницы, пока та нашептывала что-то ему на ухо. Бедра девушки двигались умело и четко – до чуткого совиного слуха Филиппы долетел напряженный гулкий стон.
- Вы согласны? – шептала Эржац, снова двинувшись,- так ведь всем будет лучше?
Посол снова застонал, и в этом животном первобытном звуке отчетливо прозвучало «Да, все, что угодно, моя госпожа». Филиппа усмехнулась бы, позволяй это изогнутый птичий клюв. Следовало дать Эржац закончить начатое – и грандиозный финал не заставил себя долго ждать. Вся беседка дрогнула, когда внушительная фигура посла сотряслась, и новый, почти отчаянный стон разорвал ночную тишину. Зашуршали легкие юбки – Эржац поднялась с ослабших колен, оправила платье.
- До завтра, Аро,- прошептала она, и посол ответил лишь слабым нечленораздельным бормотанием.
Филиппа догнала ученицу, когда та свернула с тропы, готовясь рассыпаться дымом и вернуться в лабораторию наставницы. Сова опустилась девушке на плечо, и Эржац, тихо рассмеявшись, отважно пощекотала ей грудку. Маленькая вампирша была в чудесном настроении, раз позволила себе эдакую вольность, но Филиппа не стала ее отчитывать. Сорвавшись с плеча девушки, чародейка приняла человеческий облик и зашагала с ней рядом.
- Все получилось? – осведомилась она.
- А то ты сама не знаешь,- с нескрываемой гордостью откликнулась Эржац,- такой суровый снаружи, а стоило присесть к нему на колени и немного приласкать – и он растаял, как масло на солнышке.
- Будем надеяться, в Нильфгаарде ему не окажут такого же приема,- хмыкнула Филиппа. Эржац легкомысленно отмахнулась.
- Они могут попытаться, - заметила она,- но едва ли господин регент Эмгыр умеет так же, как я, двигать бедрами.
Следом за ученицей Филиппа тоже негромко рассмеялась.
- Мне нужна твоя помощь в еще одном важном деле,- сказала она наконец, и Эржац немедленно подобралась, сбросив с себя легкомысленную веселость.
- Я слушаю,- с готовностью сказала она. Девице давно хотелось приступить к миссиям посложнее совращения послов и приготовления губной помады.
- То, о чем мы говорили,- немного выждав, произнесла Филиппа,- думаю, я нашла способ – по крайней мере, зацепку, которая поможет добиться нашей цели.
Эржац остановилась, нахмурила черные брови.
- Пиппа, эта твоя идея…- она осеклась, подняла взгляд к небу,- я, может, и простая девушка, мало чего понимаю в таких материях, как время и пространство, но даже мне очевидно – эта задумка опасна почти так же, как невыполнима.
Филиппа тоже остановилась, повернулась к Эржац лицом и аккуратно взяла девушку пальцами за подбородок, приподняла ее лицо и заглянула в чудесные синие глаза – сейчас взволнованные и блестящие от беспокойства. Чародейка улыбнулась, наклонилась и оставила быстрый поцелуй в уголке блестящих и чуть припухших от предыдущих упражнений алых губ.
- Мы сможем отступить на любом этапе плана,- прошептала она,- или если зайдем в тупик. Где твое любопытство? Даже мастер Регис проникся моей идеей.
- Ты ему рассказала? – Эржац не отстранилась, но нахмурилась.
- Не все, только общие моменты,- качнула головой Филиппа. Она снова поцеловала ее – просто не смогла сдержаться, и Эржац приоткрыла губы, впуская ее. Невинный, и одновременно – гипнотически выверенный жест. Хищная природа вампира расцветала в юной ученице, чтобы вскоре распуститься в полную силу. Не в силах пока продолжать убеждать ее, Филиппа опустила ладонь на затылок Эржац – погрузила пальцы в слегка растрепанные мягкие кудри. Тишина обступала их, и краткий вздох, разделивший один поцелуй и следующий, потонул в бархатной мгле.
Чародейка отстранилась от Эржац нехотя – ночь была юна, звезды только-только зажигались над их головами, но их ждали иные, куда более важные дела. Филиппа провела подушечкой большого пальца по мягким влажным губам. Эржац улыбнулась – мелькнули белизной острые клыки. В ее руках девица иногда менялась, сама того не желая, и Филиппа убеждала себя, что в эти минуты близости лишь учила ее лучше контролировать себя. Возбуждение, сколь угодно сильное, не должно было влиять на ее облик. И Эржац училась с удивительной самоотдачей – хоть иногда, казалось, даже поддразнивая наставницу.
- Ты должна найти Юлиана де Леттенхофа,- чуть сорвавшимся голосом проговорила чародейка, снова заглядывая Эржац в глаза.
- Мастера Лютика? – удивилась та,- но зачем он тебе?
Филиппа знала, что вовсе не обязана была все объяснять ученице – та подчинилась бы и без этого. Но сегодня – может быть, из-за проклятых слоистых коктейлей, заполированных мандрагоровым дистиллятом, - чародейке хотелось быть откровенной.
- Он может знать способ проникнуть в дом Йеннифэр в Венгерберге,- сказала она тихо. Никто, даже подобравшись совсем близко, не слышал бы их разговора – Филиппа заранее окружила себя и ученицу куполом тишины, но она все равно шептала, точно боясь нарушить очарование момента,- а там мы найдем записи о ее эксперименте.
Эржац улыбнулась.
- Никто не видел Йеннифэр уже много лет,- заметила она,- отец мне говорил. Думаешь, прячась ото всех, она оставила свои записи у себя дома?
- Мы не знаем, прячется ли она,- объяснила Филиппа,- может быть, Йеннифэр уже нет в живых. Может быть, она уехала далеко на Юг или за Великое море. Но иных источников нужной информации я пока не нашла – и мы должны попытаться.
Эржац размышляла пару секунд, потом кивнула. Высвободилась из рук Филиппы, отступила на шаг, готовая взлететь к небесам, но наставница остановила ее. Она сняла с пальца массивный перстень с черным камнем, протянула его девушке.
- Это будет маячком для телепортации,- пояснила чародейка,- когда найдешь его, произнеси заклятье, и я приду к тебе.
Эржац неожиданно нахмурилась.
- Я и сама могу убедить его нам помочь,- сказала она, многозначительно глянув во тьму парка, откуда пришла,- мне доводилось обращаться с мужчинами и куда менее сговорчивыми, а про него ходят очень однозначные слухи.
Филиппа покачала головой.
- Я не сомневаюсь в твоих талантах,- сказала она,- но Лютик знает тебя – он ведь много лет прожил при дворе в Нильфгаарде, и, как бы сильны ни были твои чары, не поддастся им, пока помнит, как ты малышкой ползала по дворцовым стенам и сидела на коленях своей бабули – его покойной любовницы. У мастера Лютика, насколько я знаю, все же есть какое-никакое понятие о чести.
Эржац поджала губы, но покорно кивнула. Филиппа снова погладила ученицу по щеке, и та, видно, едва сдержавшись, чтобы не оттолкнуть досадливо ее руку, все же взмыла ввысь, на ходу теряя четкую форму.
Сигнал маячка Филиппа почувствовала лишь на следующий день ближе к вечеру, когда уже почти поверила, что Эржац решила ослушаться ее и взять миссию в свои руки. Ориентируясь на четкий сигнал, чародейка открыла портал и вышла из него, немедленно угодив парчовой туфлей в холодную грязную лужу. Едва сдержав грубое ругательство, Филиппа отступила на шаг и огляделась. Она оказалась на задворках какого-то здания, и по шуму и запахам догадалась – здание это находилось в Новиграде. Воздух пах специями, немытыми человеческими телами и спиртом. Чародейка поморщилась – она терпеть не могла Новиград еще с тех пор, как здесь вместо этого сомнительного сочетания стоял смрад горелой плоти, а городской шум то и дело разрывали вопли ее сестер, сгоравших на кострах Вечного Огня.
Эржац ждала ее в тени здания и ступила к наставнице, протянув руку, словно хотела удержать ее от падения в лужу.
- Он здесь,- прошептала девушка, указав взглядом на стену дома,- это Хамелеон, кабаре мастера Зяблика. Лютик дает концерт – и уже, похоже, разогрел и публику, и себя.
Филиппа кивнула.
- Идем,- она подняла руку, чтобы навести на себя заклятье Уловки Сендриллы – одно из тех, что никогда хорошо ей не давалось. Но выбора не было. Эржац перехватила ее запястье.
- Позволь все же мне попробовать его убедить,- заглянув наставнице в глаза, попросила она, и прежде, чем чародейка успела возразить, зачастила: - я много думала о том, что ты сказала, и согласна – мастер Лютик не поддастся моим чарам, потому что помнит меня маленькой девочкой. Но ведь я могу воздействовать не только на то, что у мужчин в штанах, но и выше,- она драматично прижала ладонь к сердцу,- дай мне попытаться. Если не получится, тогда уже будет твоя очередь.
Филиппа молчала, наверно, целую минуту, изучающе глядя в лицо ученицы, светившееся надеждой. Наконец, сдавшись, вздохнула и опустила взгляд.
- Одна попытка,- заявила чародейка – Эржац с готовностью закивала, и Филиппа, не дав себе усомниться, обратилась совой и взлетела к открытому окну. Через него она, незамеченная, пробралась внутрь и устроилась под самым потолком просторного светлого зала кабаре, где на широкой сцене, сидя на одинаковых стульях в одинаковых позах, двое – человек и эльф – почти синхронными движениями подстраивали колки больших лютен.
Один – нынешний хозяин заведения, тонкий, изящный, как любовная баллада, легкий, как вешний морской бриз, юноша по прозвищу Зяблик оторвался от своего инструмента и обратился к притихшей публике. Эржац – Филиппа сразу ее заметила – уселась за свободный стол у дальней стены зала и замерла.
- Дамы и господа,- звонкий голос наполнил помещение, как ароматный дым благовоний,- мы с мастером Лютиком благодарим вас за ваши аплодисменты и вашу любовь. А сейчас мой учитель хотел бы исполнить особую балладу…- ему не дали договорить.
Мастер Лютик, покачнувшись, поднялся со своего стула и нетвердой походкой приблизился к краю сцены – публика ахнула и замерла. Сияющими от слез голубыми очами маэстро обвел аудиторию.
- Эту песню я посвящаю памяти моего дорогого друга, с которым я прошел такой долгий путь, и которого недавно проводил в его путь последний…
Филиппа замерла, взвешивая слова музыканта – неужто досточтимый Геральт из Ривии все же благополучно откинул копыта в своей ледяной горной крепости? И неужто мастер Регис об этом не прознал самым первым?
Лютик, меж тем, задумчиво провел пальцами по струнам.
- Ты грел меня холодными ночами,- затянул он, и голос мастера звучал высоко и чисто. -
- Мой утешитель, слушатель и брат,- Филиппе не очень-то хотелось представлять, как Геральт грел Лютика ночами, хотя слухи такие, несомненно, блуждали по Континенту. Некоторые из них исходили даже от самой Йеннифэр, а потому в их достоверности сомневаться не приходилось.
- И все пути, оставшись за плечами,
Вели сюда, где смолкли все слова…- рифма была не самая удачная, но нота, которую на ней легко покорил мастер Лютик, сгладила неловкость, и сердца публики явно начинали таять, а то и кровоточить от тоски, звеневшей в голосе певца.
- Тебя обняв, я засыпал – без страха, - продолжал выводить Лютик, и Филиппа, с любопытством вновь поискав глазами Эржац, заметила, что магия музыки и ее не оставила равнодушной. Ученица прятала взгляд, точно скрывая подкатившие слезы.
- Ты, голову на грудь мне опустив,
Мой сон хранил – мой страж, мой милый знахарь –
Лечил тревоги, душу мне открыв,- голос Лютика начал срываться, а Филиппа, замерев, решила, что ей следовало немедленно отключить воображение – столько нежности, столько скорби и тоски было в этой балладе, что она и сама уже начинала горевать по безвременно почившему ведьмаку.
- Твой мех был мягче, чем изгибы лютни,- продолжал музыкант, и чародейка, неожиданно точно споткнувшись об неуместное слово, вновь обратила взор на сцену.
- Зеленый взгляд – хранитель древних тайн.
С тобою я в молчании уютном
Познал так много, но теперь – прощай…
Люди в зале всхлипывали. Дрожали плечи сжавшейся и прячущей лицо в ладонях Эржац. Филиппа неловко переступила с лапы на лапу. Что-то в этой балладе было неправильно.
Последний аккорд отзвучал, мастер Лютик уронил руку со струн, и зал, мгновение безмолвный, взорвался овацией. Мастер Зяблик подошел к учителю, обнял его за плечи и мягко повел его прочь со сцены, махнув музыкантам в углу. Те, подхватив скрипки и валторны, затянули веселый мотив, явно желая разогнать сырость в заведении. Филиппа выжидала – сверху она видела, как Зяблик подвел старшего товарища к одному из уединенных столов, усадил на скамью и нетерпеливо подозвал девушку, разносившую напитки.
На сцену, меж тем, выскочил еще один эльф – темноволосый, немного нескладный из-за слишком высокого роста, но словно намеренно неловкий.
- Дадим музыкантам немного передохнуть,- зачастил он, взмахнув руками,- а пока – поднимем бокалы за упокой дорогого Графа!
Геральт был землевладельцем в Туссенте, это Филиппе было известно, но чародейка явно упустила момент, когда ему успели пожаловать дворянский титул. Она осталась сидеть на своем насесте, а внизу Эржац, наконец утерев слезы, поспешила между столов к укрытию мастера Лютика и его ученика.
Она бесцеремонно уселась напротив горюющего поэта, и тот удивленно поднял на девушку взгляд. Лицо его сразу просветлело.
- Ах, мастер Лютик,- заговорила Эржац, протянув руку и сжав его ладонь на столе. Голос ученицы звенел, и Филиппе оставалось только гордиться тем, сколько искреннего сочувствия маленькая бессердечная вампирша вложила в этот тон. – Я так вам соболезную.
- Зяблик, посмотри-ка кто здесь,- улыбнулся мастер Лютик – слезы на его глазах уже высохли, и лицо светилось приветливым удивлением. Грань между прирожденным лицедеем и прирожденным лицемером всегда была в нем чрезвычайно тонка,- это же малышка Дани собственной персоной. Как ты выросла, девочка моя! Настоящая невеста.
Эржац скромно улыбнулась и потупилась, но тут же снова заглянула Лютику в глаза.
- Я и не знала, что господин Геральт умер,- заговорила она,- отец ничего мне не сказал…
- Геральт? – нахмурился Лютик,- умер? – потом, после короткой паузы снова просиял,- ах, нет-нет, старый волк жив-здоров и по-прежнему воет на луну в холодном Каэр Морхене. Я оплакиваю моего кота, Графа.
Лицо Эржац застыло. Девушка была застигнута врасплох. Филиппа и сама ухнула от удивления. Картинка сложилась. Глупая, нелепая картинка с почившим котом в центре.
- Я знал, что он был очень старым, и в последние месяцы едва ходил, совсем ослеп и ужасно похудел,- Лютик покачал головой, подхватил кружку, услужливо поставленную перед ним девушкой-разносчицей, сделал щедрый глоток,- но все равно его кончина меня потрясла. Я держал его на руках до последнего вздоха и похоронил на побережье у маяка – ему так нравилось наблюдать там за чайками, даже когда он уже не мог за ними охотиться.
Эржац прикусила губу и на этот раз изобразила сочувствие чуть менее убедительно.
- Как жалко,- прошептала она.
- А ведь это ты привела Графа в дом Рии, и мы познакомились с ним, благодаря тебе! – объявил Лютик, сжимая ее руку в ответ.
Мастер Зяблик, наблюдавший за ними, громко фыркнул.
- Я вас оставлю,- заявил он,- пойду спасать Герта, а то публика его сожрет.
Лютик отмахнулся от него, глядя на Эржац и только на нее, не выпуская руки, и взгляд этот почти убедил Филиппу, что в своем убеждении о границах его чести, она сильно ошиблась.
- Что привело тебя в Новиград, малышка? – спросил Лютик,- я слыхал, ты нынче ходишь в ученицах у Госпожи Совы?
Филиппа снова ухнула под потолком – на этот раз от возмущения. В устах музыканта это глупое прозвище прозвучало почти оскорбительно.
- Все так,- подтвердила, меж тем, Эржац. Она скромно улыбалась, а глаза мастера Лютика блуждали в районе ее декольте. Девица явно понимала это и подалась чуть вперед, расширяя угол обзора. – Но я искала вас. Мне нужна ваша помощь.
- Тебе? – Лютик – с проницательностью настоящего старого шпиона, кем он и являлся – прищурился и наконец посмотрел Эре в глаза,- или твоей патронессе?
Эржац опустила ресницы, вздохнула.
- И мне, и ей,- ответила она с удивительной честностью. Филиппа мысленно приготовилась уже спускаться со стропил и вмешиваться. Разговор не мог привести к положительному результату – только не теперь, когда в нем зазвучало ее имя.
Несколько секунд над их столом висела напряженная тишина. Потом наконец Лютик одним махом осушил кружку – чуть не целую пинту в себя влил – и отставил ее в сторону.
- Эх, была – не была! – с неожиданным задором проговорил он,- я согласен.
Эржац растерянно моргнула – и не менее растерянно в третий раз ухнула сова над их головами.
- Вы даже не спросите, что нам от вас нужно? – осторожно переспросила девушка, явно выискивая подвох.
- А зачем? – усмехнулся Лютик,- раз в дело замешана славная Пиппа, ничего хорошего ждать не приходится. Но уход Графа подкосил меня,- он вдруг снова на мгновение стал печальным и… старым, но тут же сбросил с себя наваждение,- и новое приключение – это именно то, что мне нужно, чтобы прийти в себя!
Эржац неуверенно улыбнулась.
- Спасибо,- невпопад проговорила она.

Chapter 13: Я тебя поцеловала

Chapter Text

Дверь тихонько скрипнула, но Людвиг не обернулся на звук – камергер как раз был занят тем, что прилаживал усыпанный золотыми сапфирами серебряный орден ему на грудь, а получать укол массивной иглой прямо в сердце король сегодня не планировал – по крайней мере, не до начала бала. Помогавший ему человек, однако, вдруг отшатнулся, не закончив своих манипуляций, отступил на шаг, вытянулся по струнке и почтительно склонил голову. Скучавший до того в кресле Иван, терпеливо дожидавшийся своего друга, подкинулся на ноги, расправил плечи и тоже изобразил вежливый поклон. Людвиг, одной рукой придерживая норовивший отвалиться орден, раздраженно обернулся.
В паре шагов от него, неловко комкая пальцами длинный рукав голубого платья, стояла Лилия. Взгляд ее скользнул по застывшим в почтительном безмолвии мужчинам – она быстро махнула им ладонью, отдавая команду «Вольно», а потом наконец посмотрела прямо на брата.
- Нам надо поговорить,- со значением, заглянув ему в глаза, произнесла она, и Людвиг нахмурился. Он повернулся к Ивану, кивнул ему, и тот, покидая комнату, утащил за собой и не сопротивлявшегося камергера.
- Ты пришла сказать, что не хочешь идти на этот бал? – осведомился король, когда они с сестрой наконец остались наедине. Он знал – Лилия терпеть не могла формально торжественных мероприятий, не закатывала пышных балов даже по большим праздникам, заменяя их королевской охотой с пикником на природе или вовсе игнорируя необходимость что-то отмечать. Нынешний бал давал Нильфгаардский посол, и отменить его у темерской королевы, видимо, не хватило духа. – Я не то чтобы могу принимать решения в данном случае,- не дожидаясь ответа, задумчиво продолжал свою мысль Людвиг,- но могу всем сказать, что ты неважно себя чувствуешь или отбыла по срочному делу…
- Нет-нет,- прервала его Лилия,- я хочу пойти на бал. Просто…- она потупила взор – до сих пор Людвиг ни разу не видел, чтобы его решительная, по-мальчишески отважная и не уважавшая навязанные авторитеты сестра опускала перед кем-то глаза. Это было подозрительно и непривычно,- просто,- продолжала она, все же снова прямо глянув на него,- я хочу, чтобы на Гранд-марш ты выходил с Кейрой.
Людвиг удивился бы меньше, попроси его Лилия исполнить на балу женскую арию из оперы «Падшая» или выступить с научным докладом перед всей честной публикой. Он растерянно моргнул, почувствовав внезапно непрошенный укол обиды. Раз уж бал был объявлен, традиции его – куда более строгие в Нильфгаарде, чем в Темерии – следовало соблюдать, а по традиции, в Гранд-марше первой парой должны были выступать приглашенные в посольство королевские особы – то есть, они с Лилией. Следом полагалось вышагивать Первой Советнице об руку с господином послом, а потом уже – и всем остальным, включая регента, имевшего сомнительный статус из-за собственного незаконного происхождения. И вот теперь Лилия собиралась нарушить сложившуюся строгую традицию, и даже не объяснила пока, ради чего именно.
- Это потому что я не хочу надевать голубое?.. – Людвиг окинул потерянным взором собственный красный мундир – традиционней некуда, с белыми аксельбантами и гербовым орлом на груди,- но послушай, сестрица, этот цвет совсем не идет к моим глазам.
Лилия шлепнула его ладонью по плечу, фыркнула.
- Плевать на твой мундир,- шикнула она,- но мне кажется, что для развития дипломатических отношений очень важно, чтобы на этом балу, в разгар переговоров, в Гранд-марше со мной в паре стоял регент Эмгыр.
Людвиг снова моргнул, враз почувствовав себя совсем уж непроходимым идиотом – мотивы сестры после ее ответа раскрылись перед ним – ясные, как вешнее утро, и понятные, как реданский гимн. Лилия, верная собственной бунтующей натуре, решила нарушить протокол самым возмутительным образом – кинуть в лицо нильфгаардскому послу, герцогу с родословной, восходящей к самому сотворению мира, что незаконнорожденный выскочка, волею случая ставший фактическим правителем Империи, находился выше на социальной лестнице, чем он.
В Темерии на эдакую вольность легко закрыли бы глаза – сам король Фольтест в свое время выводил за руку на первый танец ту даму, которая в тот вечер завладевала его вниманием, и дамы эти менялись чуть ли не раз в месяц. В Редании скандал ограничился бы недовольным взглядом Филиппы и расползшимися по Третогору сплетнями, а беззаботные студенты еще пару недель поднимали бы тосты за короля-смельчака, отважившегося плюнуть в лицо дедовским традициям. Но в Нильфгаарде за подобное оскорбление не прощали.
- Не думаю, что это хорошая идея,- серьезно сказал Людвиг,- даже если ты влюбилась в Эмгыра и хочешь всем об этом сообщить, лучше уж прокричать это с дворцовой крыши или разослать гонцов во все концы страны.
Лицо Лилии – обычно фарфорово-бледное, забрызганное веснушками, как каплями краски – вспыхнуло и заалело.
- Ни в кого я не влюбилась,- запротестовала она,- я же сказала – это все ради дипломатических целей.
- Переговоры-то касаются Редании и Нильфгаарда,- мягко напомнил Людвиг,- Темерия – только посредник…
- Но проходят они в Темерии, - гордо вскинув голову, заявила Лилия,- и мне, королеве Темерии, решать, кто и как будет танцевать на балу.
- Можешь даже эдикт издать,- покладисто кивнул Людвиг,- но не сегодня, Лилия. Нильфгаардцы тебе этого не простят. Хуже того – они не простят этого Эмгыру.
Лицо сестры вытянулось и побледнело быстрее, чем король успел моргнуть глазом. Она снова вцепилась в край длинного рукава и закусила губу, метнув взгляд в сторону.
- Ты ведь с ним об этом не говорила, правда? - негромко, стараясь вновь посмотреть ей в лицо,- поинтересовался Людвиг.
- Он хорошо воспитан,- буркнула Лилия, по-прежнему не глядя на собеседника,- он не откажется.
- Может, и так,- подтвердил Людвиг. В своем друге он был уверен – Эмгыр, если и отклонил бы безумное предложение королевы, сделал бы это со всем возможным тактом. Может быть, даже сделал бы так, чтобы Лилия сама пришла к выводу, что затеяла глупость,- но ты осознаешь, в какое положение поставишь его, попросив нарушить имперские правила?
Лилия моргнула – на светлых ресницах набухали слезы. Сестрица, понял Людвиг, всерьез увлеклась загадочным южным гостем – безо всяких усилий с его стороны или вмешательства заботливого брата. Он со вздохом взял ее за руку, мягко вновь развернул к себе.
- Я шепну ему, чтобы он пригласил тебя на менуэт, а потом еще на Третогорский вальс, если захочешь,- пообещал король мягко.
Лилия наградила его быстрым злым взглядом, вырвала руку из его пальцев, отступила на шаг.
- Не надо за меня просить! – бросила она раздраженно,- если твой дурацкий друг не захочет сам меня приглашать, мне не нужны посредники.
С этими словами королева, несомая вперед праведной яростью, вылетела из покоев Людвига – он даже не успел попросить ее прислать обратно камергера и Ивана.
В посольство Реданский король прибыл в компании своего придворного ведьмака – после разговора с сестрой у него возникла мысль поискать Эмгыра и рассказать ему о неловком разговоре. Но потом Людвиг решил, что тем самым он поставил бы Лилию в неловкое положение, и предоставил этим двоим выяснять свои отношения самостоятельно.
И к его немалому удивлению, они и впрямь с этим справились. Перед входом в бальный зал, где приглашенные почетные гости уже выстраивались в пары для торжественного шествия, к Людвигу подошла Кейра – неотразимая, как всегда, в чрезвычайно модном в этом сезоне расслабленно-свободном нежно-розовом платье, державшемся на одном плече, подколотым массивной золотой лилией, - приблизившись к нему, она с улыбкой протянула королю руку.
- Добрый вечер, Ваше Величество,- произнесла чародейка, присев в коротком изящном книксене, - сегодня вы маршируете со мной.
Людвиг, наградив ее рассеянной улыбкой, поискал глазами сестру – та уже стояла во главе шествия, потупившая гордый взгляд, разрумянившаяся, чуть растрепанная, словно в последний момент передумала насчет прически и велела камеристке заколоть светло-рыжие локоны наверх, а за руку ее держал господин нильфгаардский регент собственной персоной. Он – в непроницаемо черном дублете с единственным проблеском золота под горлом, с каменным сосредоточенным лицом – держался так, будто его ударили по спине, велев держать осанку ровно, и он держал из последних сил.
- Ах ты ж, скотина,- пробормотал Людвиг, но руку Кейре, конечно, подал. Им с другом предстоял долгий и обстоятельный личный разговор, и король уже мысленно придумывал выражения, в которых объяснит надменному нильфу, какую глупость тот совершил.
Кейра, меж тем, явно проследив за взглядом короля, снисходительно улыбнулась.
- Мне передали, что господин посол не возражал против рокировки,- прошептала она, чуть склонив голову к уху Людвига и взглядом указав на тучного, высокого, как памятник в дворцовом парке, герцога с неожиданно по-детски румяным и круглым совершенно гладким лицом. Тот держал за руку хрупкую белокурую чародейку – Людвиг не помнил ее имени, но знал, что при Кейре та занимала позицию ассистентки, а еще, по всей видимости, специалистки по международным связям. Герцог таращился на девушку так, словно она была сливочным мороженым в жаркий июльский день, и он облизал бы ее всю с ног до головы, если бы приличия позволяли. Король фыркнул.
- Служба в Темерии меняет людей,- многозначительно прокомментировала происходящее Кейра, и Людвиг, не сдержавшись, прыснул в кулак. Дипломатического скандала, стало быть, не вышло, а об остальном можно было позаботиться и после бала.
Торжественное шествие прошло, как по нотам – четко и выверено, несмотря на чудом урегулированный конфуз в самом начале. Лилия, обычно презиравшая формальные танцевальные традиции, двигалась изящно и точно, улыбалась гостям, склонялась в реверансах и обменивалась касаниями ладонями, лишь Эмгыру позволяя задержать свою руку в пальцах на мгновение дольше, чем предписывал этикет. Господин нильф, заметил Людвиг, не отставал от своей спутницы – что и говорить, несмотря на всю его напускную строгость и отстраненность, Эмгыр явно воспитывался в самых строгих традициях, а ведьмачье обучение придало его движениями остроты и выверенной четкости. В паре друг с другом юная королева и нильфгаардский регент смотрелись так, что сложно было отвести от них взгляд, и вместо раздражения и досады под конец марша Людвиг чувствовал лишь гордость.
Однако, стоило Гранд-маршу закончиться, Эмгыр, поклонившись своей даме, взглянув на нее лишь единожды, отошел от Лилии и переместился к столам с напитками, а королеву в следующем танце уже закружил новый кавалер – Людвиг подозревал, что бальная книжка сестры была исписана под завязку, а отказывать гостям, не пропуская танцы, сестра не отваживалась. Одного нарушения протокола на вечер ей, видно, хватило.
У самого короля, впрочем, почти не было времени наблюдать за развитием глупой трагедии – он не мог ни перехватить сестру, кружившуюся по залу с очередным графом, почти не скрывая скучающего досадливого выражения на лице, ни вывести на разговор Эмгыра, так и торчавшего в стороне и, по всей видимости, занятого мысленным построением плана завтрашнего раунда переговоров.
Людвиг, как это обычно бывало, оказался сам затянут в тайфун имперского бала – казалось, все дамы в зале, невзирая на возраст и статус, желали быть приглашенными на танец именно им. А некоторые из них даже проявляли возмутительную по нильфгаардским меркам инициативу, не дожидаясь объявления белого танца. Господин посол, занятый разговорами со своей миниатюрной спутницей, впрочем, похоже, совершенно не возражал, и Людвиг, тоже наплевав на традиции, легко принимал одно приглашение за другим.
Дамы – и почтенные матроны, матери семейств и хозяйки имений, и их легкомысленные юные дочери, некоторые из которых вышли в свет впервые, и неотразимо прекрасные чародейки, по случаю бала сбросившие с себя броню серьезных ученых, работавших вместе с Кейрой, и набросившие вуали очаровывающих заклятий – желали танцевать с ним, говорить с ним, принимать из его рук бокалы с пуншем и даже – реши Людвиг переступить опасную черту невинного флирта – согласные сбежать с ним в местечко потише и потемнее, чтобы там предаться совсем не бальным удовольствиям.
Однако каким бы привычным и приятным ни было внимание к его персоне, сам король в какой-то момент поймал себя на странной и незнакомой мысли – все эти дамы, сколь угодно прекрасные, опытные, образованные и остроумные, имели один общий непреодолимый недостаток. Среди них не было той, с кем Людвиг действительно хотел бы провести целый вечер за танцами, разговорами и пуншем, с кем мечтал обмениваться быстрыми невинными касаниями и от кого чаял получить ободряющий обрадованный взгляд в ответ на предложение уединиться. Среди приглашенных на имперский бал женщин не было Литы вар Эмрейс.
Он послал ей раздобытый Лилией черенок розы несколько дней назад, и с тех пор не получил от Литы ни строчки. Это молчание, конечно, не сводило короля с ума постоянно – ему было, чем себя занять, и каждый его новый день был наполнен заботами, переговорами и встречами. Но, оставаясь наедине с собой, король вспоминал о ней – и тишина с ее стороны казалась ноющей болью, о которой человек, страдающий неизлечимой болезнью, мог забывать время от времени, но которая всегда была с ним, готовая подняться волной, стоило дать себе волю.
Время шло, дамы сменяли одна другую, а у Людвига оставалось все меньше сил на улыбки, комплименты и любезности. Когда очередная чародейка спросила, не слишком ли он устал, чтобы станцевать с ней котильон, король взглянул ей в глаза и произнес еще до того, как успел остановить себя:
- Думаю, я и впрямь очень устал. Мне нужно подышать свежим воздухом.
Глаза чародейки обнадеженно зажглись – она восприняла его слова, как намек, но Людвигу было наплевать. Он поклонился ей, отвернулся и, не позвав за собой, зашагал прочь, лавируя между гостями.
По пути король наткнулся на Эмгыра, о котором в тумане собственной усталости успел напрочь позабыть. Друг тоже двигался в сторону выхода на террасу, и Людвиг, решив не упускать момента, подхватил нильфа под локоть и, сломив слабое сопротивление, поволок за собой.
Вечер – еще не слишком поздний – дышал запахом гиацинтов. Весна пришла в Вызиму внезапно, словно за одну ночь перешагнула границу города и обустраивалась теперь, разливая тепло в воздухе и расчищая высокое темное небо по ночам. Друзья пересекли террасу – здесь уже миловалось несколько пар, старательно игнорируя все вокруг, и Людвиг понимал, как его поход мог бы выглядеть в глазах случайных наблюдателей. Он вел Эмгыра в уединенную тень так решительно, словно и впрямь собирался сделать с ним там то, о чем вившиеся вокруг него на балу дамы могли только мечтать. Эмгыр, впрочем, больше не сопротивлялся – заранее смирился что ли со слухами, которые завтра могли поползти по городу?
Оказавшись наедине, друзья наконец остановились и развернулись лицом друг к другу. Людвиг не выпускал руки Эмгыра, а тот терпеливо ждал, глядя ему в глаза.
- Целоваться будем? – наконец мрачновато поинтересовался проклятый нильф.
- Идиот,- обронил Людвиг и все же разжал пальцы на его локте. Эмгыр улыбнулся – на удивление легкомысленно.
- Завтра вся Вызима будет гудеть о том, что именно за этим ты меня сюда и вытащил,- сообщил он с непрошенным задором в тоне,- так что нужно заранее решить, кто из нас окажется сверху.
Людвиг возвел очи горе – друг шутил. Шутил пошло и неуместно, а потому было понятно – он знал, зачем король вытащил его на террасу, и не собирался отвечать на его вопросы.
- Ты что устроил? – не поддавшись на уловку друга, спросил Людвиг,- зачем поддержал глупую авантюру моей сестры?
- Что я устроил? – невинное выражение не задерживалось в этих строгих черных глазах даже во времена далекой юности, но сейчас Эмгыр явно расстарался изо всех сил,- всего лишь принял щедрое предложение Ее Величества и вышел с ней на Гранд-марш.
- «Всего лишь»? – передразнил Людвиг,- ты, лицемер нильфгаардский, сам прекрасно знаешь, каким скандалом это могло закончиться!
- Лилия заверила меня, что никакого скандала не будет, - отмахнулся Эмгыр.
- И ты поверил! – не сдержался король, повышая голос,- да в Нильфгаарде за такое…
- Мы не в Нильфгаарде,- оборвал его друг – не грубо, но с явным нажимом,- и я устал от Нильфгаарда. В Темерии я решил вести себя по-темерски, а местные традиции куда менее строги, чем наши. Считай это попыткой культурной интеграции. И удачной попыткой, между прочим. Герцог аэп Толле даже не заметил, что королева вышла с кем-то не тем.
Людвиг насуплено молчал.
- Кроме того, - продолжал Эмгыр,- если бы Лилия не пригласила меня, мне пришлось бы выходить с одной из чародеек госпожи Кейры, которая во время марша попыталась бы прочесть меня и выявить мысли, способные повлиять на ход завтрашних переговоров. Я не владею магией, и не смог бы сопротивляться.
- С чего ты это взял? – удивленно переспросил Людвиг. Эмгыр заносчиво хмыкнул.
- В Вызиме неплохо работает не только нильфгаардское посольство, друг мой, но и разведка,- ответил он.
- Поэтому ты весь остаток вечера терся по углам? – догадался Людвиг,- чтобы не танцевать с чародейками?
- Именно так,- подтвердил Эмгыр,- а реши я приглашать Лилию на каждый следующий танец – вот тогда разразился бы скандал.
- Не обязательно было приглашать на каждый,- немного сконфуженно ответил король,- одного или двух было бы достаточно, чтобы она не почувствовала себя забытой и брошенной.
Эмгыр выгнул бровь, видно, смущенный его замечанием.
- Об этом я как-то не подумал,- признал он,- может, еще не поздно?
Людвиг бросил взгляд через плечо – за высокими стеклянными дверьми террасы бал был в самом разгаре.
- Через пару минут объявят Третогорский вальс,- шепнул он другу, чуть улыбнувшись, и тот, вмиг став сосредоточенно серьезным, подобравшись и выпрямившись, как на параде, скованно кивнул.
- Я понял,- выговорил он,- я пошел.
Чувствуя прилив непрошеной и, может быть, незаслуженной гордости, Людвиг некоторое время смотрел на удаляющуюся болезненно-прямую спину друга, а потом, выдохнув, отвернулся к перилам террасы и, оперевшись на них ладонями, опустил голову. Его собственная усталость и досада накатили, как приступ тошноты.
Вечернюю тишину разорвал шелест крыльев. Людвиг встрепенулся и выпрямился – как раз вовремя, чтобы поймать на ладонь маленького черного нетопыря. Призрачно-хрупкие коготки царапнули кожу – и от места их касания вверх по руке прокатилась волна дрожи – волнительной и острой. С колотящимся сердцем, забыв на миг, где находится, и что происходит вокруг, Людвиг принял из лапок магического посланника крохотный свиток – слишком маленький, чтобы содержать длинное письмо – и несколько секунд стоял неподвижно, точно взвешивал бумагу в пальцах.
Он разворачивал письмо, вдруг позабыв, как делать вдохи и выдохи, закусив нижнюю губу, почти слившись с окружающей тенью. Маленькая черная печать не хотела ломаться – Людвиг сорвал ее вместе с бумажным уголком, шепотом выругался, а потом наконец развернул свиток.
«Спасибо» - значилось на нем. И все – ни слова больше. Несколько ровных округлых букв – у Литы был удивительно неизящный, почти детский почерк. Спасибо – написала она, и даже подписи своей не поставила. Охваченный внезапным гневом – гораздо более острым и глубоким, чем рассеянная печаль до того – Людвиг скомкал письмо, отшвырнул его в сторону, спугнув и развеяв магического нетопыря, топтавшегося на перилах.
Спасибо! Да знала ли Лита, с каким трудом Людвиг достал для нее эту чертову розу? Конечно, подсказывала жестокая память, основные усилия прилагал Эмгыр, да и сопротивление чародейки в итоге оказалось сломлено сравнительно легко. Но все равно – король столько смысла вложил в свой подарок, так надеялся порадовать возлюбленную, принести ей не просто суховатый черенок, но облегчение от ее бед и всю свою глупую любовь. А в ответ получил одно это сухое вежливое «спасибо». Да лучше бы Лита вообще ничего не писала!
Дав себе немного остыть, Людвиг двинулся обратно в зал, полный решимости отомстить. И пускай месть его была направлена в пустоту – Литу его действия, конечно, ни капли бы не взволновали, даже не задели – но память о том, как дамы в зале смотрели на него, как охотно принимали его руку, как смеялись над его шутками и прислонялись в танцах чуть ближе, чем полагалось, как разочаровалась прекрасная чародейка, когда он вместо нее потащил на террасу Эмгыра, была слишком остра сейчас. Он, король Людвиг Второй Миротворец, правитель Великой Редании, орел среди кур, алмаз среди булыжников, не заслуживал такой неблагодарности от опальной нильфгаардской чародейки.
В зале Эмгыр проводил Лилию к ее месту, поклонился и поцеловал ей руку. Людвиг, подходя к ним, едва взглянул на раскрасневшееся, сияющее от счастья лицо сестры. Она, решившая, видимо, что брат, несмотря на перекошенную злостью рожу, пришел пригласить ее на следующий танец, попыталась собраться с силами, чтобы отказать ему, но реданский король вновь, ни на кого не глядя, подхватил под локоть Эмгыра и поволок его прочь. По пути Людвиг поймал и Ивана – несчастный ведьмак, окруженный чародейским вниманием чуть меньше своего патрона, но все равно в достаточной мере, едва не позволил себе недовольный возглас, когда король выдернул его из объятий высокой, гибкой, как лоза, девицы.
- Мне надо уйти,- бросил Людвиг, когда они втроем снова оказались в тени террасы.
Эмгыр и Иван переглянулись.
- Устрицы были несвежие? – заботливо спросил ведьмак,- я почуял, но мне казалось, ты их не ел…
- В задницу устрицы,- оборвал его Людвиг,- мы втроем сбегаем с этого представления и отправляемся в Дом Ночи! Немедленно.
Эмгыр застонал. Вот прямо так – взял и испустил настоящий страдальческий стон.
- Людо, да ты умом тронулся,- заявил он без капли сочувствия,- мало того, что реданскому королю сбегать с посольского бала – значит нанести Империи оскорбление, так еще и что же – ты вновь хочешь пойти в вампирский бордель? Мы это уже проходили, помнишь? И в тот раз едва унеси ноги.
- Скажем, что мы оба ели те устрицы,- отмахнулся Людвиг,- а Иван сопровождает нас к лекарю или в отхожее место, не важно. А что до вампиров в борделе – то в прошлый раз мы не знали об этой особенности, а Дом Ночи ничего не скрывает. Там нападение вампиров входит в цену услуг.
- Ты иди, куда хочешь,- прервал его Эмгыр, серьезно сдвинув брови,- хоть в бордель, хоть в отхожее место. А я – останусь. Раз твои намерения тверды, мне придется прикрывать твою спину, дружище.
Людвиг вздохнул – слепая злость слегка отступила, и соображал он теперь чуть лучше, чем пару минут назад. Эмгыр был, конечно, прав. Король с надеждой посмотрел на Ивана.
- Ну а ты? – спросил он,- мне и правда очень надо уйти…
Ведьмак бесстрастно пожал плечами. На красивом лице не отразилось ни разочарования, ни удивления. Он, может, и мечтал закончить вечер в объятиях очередной чародейки, но следовать за спиной своего короля было для Ивана делом чести – и совести.
- Конечно, я пойду с тобой,- кивнул ведьмак. Людвиг едва сдержался, чтобы в порыве чувств не полезть к нему обниматься.
- А я вернусь в зал и скажу тем, кто спросит, что ты вынужден был удалиться,- вздохнул Эмгыр, чопорно оправив сбитые резким похищением белые манжеты,- и чтобы гости сторонились устриц.
- Вы – мои лучшие друзья,- у Людвига неожиданно защипало в глазах, он улыбнулся Эмгыру, кивнул Ивану, а потом, недолго думая, открыл перед собой портал.
В Дом Ночи Людвиг наведывался несколько раз во время своих предыдущих визитов в Вызиму. Один раз даже пришел сюда вместе с Эрой – но тогда посещение ограничилось чопорным чаепитием в компании двух вампирш, которые разговаривали между собой на непонятном языке, а король чувствовал себя, как комнатная Эрина собачка – она даже подкармливала его пирожными с рук и вальяжно гладила по щеке и волосам. Игра была забавной, и в тот раз Людвиг решил не сопротивляться, выполнив свою роль вампирского питомца до конца.
Сегодня же их с Иваном встречали, как дражайших и долгожданных гостей. Рравель, носившая титул Королевы Ночи, вышла поприветствовать короля лично, расцеловала его в обе щеки, окатив ароматом гортензий и металла, сдержанно кивнула Ивану и любезно поинтересовалась, чем славные милсдари хотели бы порадовать себя этой прекрасной ночью. Для спутника Людвиг немедленно сам выбрал пару – он знал, что друг отдавал предпочтение одной из приближенных фрейлин Королевы и всегда уединялся именно с ней, когда они посещали Дом Ночи. Иван принялся было возражать, привычно не желая оставлять своего короля в обществе опасной ночной твари один на один, но его сопротивление было сломлено касанием нежных девичьих рук, и ведьмак, уже расстегивая на ходу пуговицы багряного дублета, скрылся за трепещущими занавесями.
Рравель же улыбнулась Людвигу.
- Сударь желает чего-то особенного? – спросила она.
- Мне нужна брюнетка,- выпалил он, не дав себе секунды задуматься,- миниатюрная и черноглазая.
Рравель опустила ресницы, видимо, посылая мысленный сигнал одной из своих девочек, но Людвиг вдруг споткнулся об неожиданную и неприятную мысль. Да, ему бы хотелось остаться сейчас наедине с особой, похожей на Литу вар Эмрейс, и позволить ей сделать с собой все, что той заблагорассудится, включая особые «вампирские» трюки, но вместе с тем было в этом желании что-то нездоровое, почти неприятное. Как бы хороша ни была фрейлина Королевы Ночи, какой бы миниатюрной и черноглазой она ни оказалась, это все еще была не Лита, а подделка.
- Или блондинку,- выдал он после секундной паузы,- голубоглазую, светлокожую, высокую и с сильными руками.
Рравель усмехнулась и на этот раз не спешила отдавать мысленный приказ – ждала, должно быть, что клиент вновь передумает. Людвиг решительно сдвинул брови. В описанном им образе было, если задуматься, слишком много черт его матери, а это тоже наводило на не слишком приятные размышления.
- Рыжую с косой и веснушками? – услужливо предложила Рравель, перехватив его сомнения,- или всех троих разом? А, может, Его Величество предпочтет сегодня юношу с орлиным профилем и в черном мундире?
Проницательная во всем прочем хозяйка на сей раз прочла его метания совершенно неправильно – и по ее предложению становилось понятно, слухи до Вызимы доходили исправно.
- Нет, не надо юношу,- поспешил заверить вампиршу король,- пусть будет три девушки. Все разные.
- Воля короля – закон,- поклонилась Рравель, послав ему еще всего один насмешливый взгляд. Ночная тварь решила, что поняла его лучше, чем сам Людвиг понимал себя, но ему было уже наплевать.
В приватной комнате на верхнем этаже Дома Ночи было тепло, курились благовония, и обширная постель, занимавшая почти все пространство, манила по-армейски ровно натянутыми шелковыми простынями. Людвиг неловко опустился на кровать, нарушив строгие линии.
Первой, раздернув перед собой алый занавес, в покои ступила брюнетка. Маленькая, гибкая, как хищная норка, с очами черными, как обсидиан, она скользнула к Людвигу ближе одним плавным движением, опустилась на пол между его колен, раздвинула их рывком и, подняв на короля глаза, облизнулась – мелькнули и пропали острые белые клыки.
Второй ворвалась блондинка – скеллигская воительница с тяжелыми золотыми кудрями, не замедляя кавалерийского шага, она прошла по комнате, ступила на постель босой ногой и, опустив Людвигу тяжелые теплые ладони на плечи, прижалась к его спине, стекла вниз, как масло, переместив руки на грудь, все еще скованную мундиром – чуть слышно зашипела, задев пальцем серебро ордена.
Когда на сцену явилась третья девица – круглолицая и похожая на невинную веленскую крестьянку, с высокой крепкой грудью, облаченная в нелепо-традиционный вышитый сарафан, Людвиг уже понимал, что совершил страшную ошибку. В иной вечер он просто позволил бы опытным фрейлинам делать свое дело – доставлять ему удовольствие всеми известными им способами, даже дал им испить своей крови для остроты ощущений. Но сегодня все было не то. На него смотрели вожделеющие глаза – зеленые, как весенняя листва, голубые, как воды Понтара на заре, черные, как самая глубокая зимняя ночь – и под их взглядами Людвигу вопреки всему его предыдущему опыту становилось неловко.
Он не хотел ни одну из них. И, раз уж на то пошло, предложенного носатого юношу не хотел тоже. Людвигу хотелось сбежать, позорно капитулировать и исчезнуть. Может быть, вернуться в свою постель в Вызимском замке, нырнуть под одеяло и заснуть с мыслями о Лите, мутирующими от злых к восхищенным и обратно.
- У меня есть чудная идея,- сказал он – неожиданно даже для самого себя,- как вы, девочки, смотрите на то, чтобы поразвлекаться с настоящим ведьмаком?
Конечно, Ивана следовало отвлечь. Он и так был занят со своей обычной зазнобой, но побег Людвига мог и заметить – услышать, почуять, предугадать, неважно. А Людвигу требовалось одиночество – сейчас, как никогда прежде, он понял это с запоздалой отчетливостью.
Девицы переглянулись. Спорить и сопротивляться они могли лишь по запросу клиента, а потому, мысленно посовещавшись, поспешили кивнуть королю. Жадные руки разжались. Людвиг встал, неловко улыбаясь.
- Думаю, он сейчас в одной из соседних комнат,- сказал он, оправляя на себе мундир,- и занят с Катарой. Отыщите Ивана и скажите, что его король прислал подарок за верную дружбу.
Девицы разулыбались, облизываясь. Ведьмаки в Дом Ночи забредали нечасто, особенно с тех пор, как Ламберт вновь сошелся со своей супругой, и местным вампиршам всегда интересно было играть с ними. Иван к тому же был молод, чрезвычайно хорош собой и знал толк в искусстве любви.
На сей раз, покинув тепло Дома Ночи, Людвиг немедленно оказался скованным ночным холодом – от вешнего тепла, казалось, не осталось ни капли, и он, дрожа, поспешил открыть портал прямо в сад Вызимского дворца – самое ближнее к его покоям не экранированное от магии место.
Магический проход, не настроенный нужным образом, небрежный из-за душевного состояния неумелого чародея, выбросил Людвига в заросли колючих кустов, и он, осознав себя, мысленно поблагодарил судьбу, что ни одна из веток не пронзила его грудь насквозь. Король уже вознамерился выбираться на тропу, как совсем рядом – буквально в паре шагов от его укрытия – открылся с шипением еще один портал, и из него вышли двое. Людвиг затаился, не желая показывать своего присутствия, прислушался.
- Эта идея с устрицами – просто гениальная! – звенел прямо у него над ухом возбужденный голос Лилии. Сестра хихикала, как маленькая.
- А вы сыграли просто блестяще,- ответил ей расслабленно-низкий голос Эмгыра,- «Ах, Кейра, я, кажется, съела пару штук, и меня подташнивает…»
Они рассмеялись на этот раз вместе.
- Ее лицо в этот момент говорило громче и цветистей, чем Ламберт, когда наступает в подарочки Кренделя во дворе,- Лилия громко фыркнула.
- Я рад, что она не увязалась за нами следом,- неожиданно серьезно и тихо ответил Эмгыр.
- Кто бы без меня представлял Темерскую корону, как не она… - принялась объяснять Лилия, и вдруг словно споткнулась – расслышала, должно быть, его тон или поймала взгляд,- ты… рад? – негромко переспросила королева.
- Я рад,- повторил Эмгыр почти шепотом, и Людвиг – ни жив, ни мертв – мысленно вознес молитву всем ведомым богам, чтобы не чихнуть, не двинуться, ничем не выдать себя.
Звонкая, оглушительная тишина прервалась деликатным влажным вдохом, а потом воцарилась вновь – Людвиг знал, как звучит первый поцелуй, и сейчас между его другом и сестрой происходило именно это.
Они оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, когда король уже погибал от боли в затекших ногах.
- Лилия,- прошептал Эмгыр,- я… я не хотел…
- Я хотела,- выдохнула она в ответ,- я хочу.
Они быстро зашагали куда-то в темноту сада, поспешные, как первые капли майской грозы, готовой обернуться настоящей бурей, и Людвиг наконец смог выбраться из кустов. На сердце его неожиданно потеплело. Да, немного неловко и досадно было думать о том, куда его малышка-сестра сейчас уводила его лучшего друга, и чем они там намеревались заняться, но король чувствовал странное, волнительное удовлетворение. Его задумка, шуточная поначалу, несерьезная и отвергнутая на корню, воплощалась в жизнь, и Людвиг, неожиданно полный братской любви к обоим участникам, в мыслях пожелал им удачи, надеясь, что их уединение в этот вечер больше никто не нарушит.
Тропинка сада терялась во мгле. Людвиг не знал, сколько сейчас было времени, но догадывался, что бал в посольстве все еще продолжался. Он неспешно пошел в сторону громады замка, уже не такой отчаявшийся, как прежде, но все равно огромную радость за Эмгыра и Лилию подтачивало противное, холодное и скользкое, как дождевой червяк, чувство зависти. Для них этот вечер обернулся тем, что ему самому было абсолютно недоступно. Он был совсем один – и чувствовал себя одиноким, как никогда в жизни, и даже Ивана не было рядом, чтобы поплакаться ему.
У невысоких кустов магических роз, росших в небольшом отдалении от тропы, кто-то сидел – Людвиг издалека заметил хрупкую светлую фигуру, будто светившуюся во мгле, и что-то в наклоне плеч, в линии тонкой спины, в подхваченных лентой кудрях показалось королю удушающе знакомым.
Он ускорил шаг, испугавшись вдруг, что фигура исчезнет, как призрак, растворится во тьме, неся разочарование, схожее с тем, что вызвало то скупое жестокое «Спасибо». Под ногами короля зашелестела трава. Фигура, склонившаяся над розами, вздрогнула – женщина повернулась, потом медленно поднялась на ноги.
Людвиг замер в нескольких шагах от нее, точно наткнулся на невидимую преграду. Со знакомого лица – ничуть не изменившегося за прошедшие годы – смотрели знакомые внимательные глаза. Из-под ленты выбилась рыжая прядь и упала на высокий лоб. Губы приоткрылись, точно неуверенные – растянуться в улыбке или выпустить испуганный вскрик.
Людвиг сделал короткий нетвердый шаг – женщина не пошевелилась.
- Магдалена! – выдохнул он и наконец побежал навстречу.

Chapter 14: Поднимись над суетой

Chapter Text

В горах было значительно холоднее, чем в долине, и уже через несколько часов пути Фергус почувствовал, что простудился. У него чесалось в носу, саднило горло и лицо сковало странное неприятное чувство, будто он обгорел на солнце, и теперь лоб и щеки покалывало от еще несформировавшегося, но уже медленно поднимавшегося жара. Однако он не собирался никому показывать своей не такой уж внезапной слабости. Ничего удивительного не было, конечно, в том, что трое из его спутников не испытывали никакого неудобства от окружившего их по-зимнему ледяного холода.
Два ведьмака, пожалуй, могли бы спать на снегу в чем были и проснуться свежими и отдохнувшими. Фрейя – пусть совсем юная и не прошедшая мутаций – компенсировала эти недостатки избытком энергии и тренированной выдержкой. С этими тремя Фергусу – простому усталому человеку, перешагнувшему порог пятого десятка, не слишком тепло одетому и носившему в своей крови тяжкий недуг – нечего было и сравнивать себя. Но, казалось, даже Ана, не носившая сейчас ни теплой шапки, ни меховых сапожек, ни даже зимней куртки, отважно противостояла морозу и не думала жаловаться ни на порывы ледяного ветра с горных склонов, ни на время от времени начинавшийся снегопад. А уж показаться спутникам слабее и недовольнее ее Фергусу хотелось в самую последнюю очередь.
Тем не менее, когда он чихнул в шестой раз и украдкой утер рукавом начинавший распухать зудящий нос, Лето, шагавший рядом с лошадью, которую до того великодушно уступил немощному спутнику, раздраженно бросил, что на привале он сварит для Фергуса снадобье от простуды, если тот раньше своими чихами не накличет им на голову местных грозных обитателей.
- Когда захочешь чихнуть, зажми переносицу посильнее и постарайся подумать о чем-то другом,- посоветовала Фрейя, ехавшая чуть позади. Тон ее был ровным и твердым – без капли злости, но и совершенно лишенным сочувствия. Фергус, проклиная мысленно слабость собственной предательской человеческой натуры, кивнул, молча обещая постараться не шуметь.
Принеся командиру пограничного гарнизона добрые известия о том, что Кликуша больше не будет донимать их, и получив с него полагающуюся плату, ведьмаки устроили совет, на котором и решали, как именно им следовало продолжать свой путь – на тот момент Фергус, прибившийся к младшему брату и его спутникам, как бродячий пес, надеющийся, что, если добрые люди не заметят, что он крутится поблизости, то и не прогонят пинками, еще не знал, куда именно ведьмачья компания направляла свои стопы, и те, конечно, не спешили с ним делиться.
Обсуждение получилось коротким, но жарким – Риэр и Фрейя оба настаивали на том, чтобы пройти по территории Аэдирна. От Альдерсберга на запад вел широкий торговый тракт, а если он не подходил спутникам, то можно было углубиться в окрестные леса и пробраться незамеченными до самой горной гряды – из этих выкладок Фергус догадался, что ведьмаки намеревались добраться до Махакама.
- «Незамеченными»,- фыркнул, меж тем, в ответ на их рассуждения Лето,- да этот регион так близко к границе, что эльфские патрули перехватят нас еще до того, как мы успеем углубиться в лес. Никого из нас в этой сраной стране не ждут и не встретят с распростертыми объятиями. Мало того, что мы все в той или иной степени люди, так еще и буквально каждый из вас – гребанный Эмрейс. А больше, чем людей, в Аэдирне ненавидят, разве что Эмрейсов.
- И что они нам сделают? – заносчиво воскликнула Фрейя, гордо вскинув острый подбородок.
- Убьют,- просто пожал плечами Лето,- может, не сразу, а сперва отведут к начальнику местной тайной службы. А я бы лучше сел голой жопой в муравейник, чем встретился лицом к лицу с Эскелем, которому дан приказ никого не щадить.
Риэр и Фрейя обменялись тревожными взглядами. Фергус, сидевший вместе с прикорнувшей у него под боком Аной в небольшом отдалении от оппонентов, напряженно вслушивался в спор, мысленно гадая, станут ли спутники обсуждать и их с девочкой дальнейшую судьбу, или само собой предполагалось, что после этого совета их пути просто разойдутся в разные стороны. Если так, то Фергус понятия не имел, куда им следовало держать путь дальше – а задуматься об этом всерьез было выше его сил.
- Мы пойдем по горам,- выдержав достаточно драматичную паузу, чтобы слова его зазвучали весомо и бесспорно, выдал Лето,- сперва вдоль кромки гряды, а потом углубимся в долину, минуем перевал и доберемся до Медных Врат.
- Так мы избежим встречи с эльфскими патрулями,- заметил Риэр,- но что насчет краснолюдских? Махакам, насколько я знаю, состоит в прочных союзнических отношениях с Аэдирном, и их любовь к людям и Эмрейсам ничуть не сильнее эльфской.
- Я знаю путь, на котором патрулей не бывает,- откликнулся Лето, и все замолчали.
Тишину нарушила Фрейя.
- Если там нет патрулей, значит, есть что-то похуже,- заключила она, потом подвинулась к Лето ближе, ухватилась за его руку, подняла на учителя нетерпеливый взгляд,- ну, скажи, что там? Что? Логово Золотого дракона? Проклятый перевал с призраками? Банда разбойников-вампиров?
Лето покосился на нее, потом громко фыркнул.
- А тебе, дуреха, пришелся бы по вкусу любой из этих вариантов, правда? – усмехнулся он. Фрейя изобразила серьезную решимость.
- Мне нужно учиться и совершенствоваться! – заявила она,- на одних полуночницах и утопцах настоящей ведьмачкой не станешь!
Лето быстрым по-отечески ласковым жестом, который совершенно не вязался с видом его грозной внушительной фигуры, погладил девчонку по покрытой рыжим пушком голове, отвесил ей легкую шутливую оплеуху, и Фрейя засветилась под его прикосновением. Фергус украдкой наблюдал – и он сомневался, что у его самого младшего брата нашлось бы столько любви и заботы для этой девочки, сколько одним движением продемонстрировал сдержанный суровый ведьмак, не приходившейся ей даже отдаленной родней. Эти двое любили друг друга – и не скрывали этой любви ни от себя, ни от окружающих.
Отчего-то на сердце у Гусика стало муторно – он покосился на прильнувшую к нему во сне маленькую девочку и вспомнил, как ее собственный отец выставлял Ану вон из комнаты умирающей Леи, как прятал глаза, когда они сталкивались в пустых коридорах притихшей виллы, как, бросая, оставил лишь скупую краткую записку. Сейчас, чувствуя боком тепло ее маленького тела, видя, как дрожат во сне ее длинные светлые ресницы, как отчаянно крепко руки девочки сжимают уже слегка потрепанного тряпичного зайца, Фергус совершенно искренне понадеялся, что Ане, пусть никем пока не любимой, брошенной и ненужной, еще предстояло встретить того человека, который смог бы стать для нее тем, кем Лето был для Фрейи.
- На той дороге живут гарпии,- отвесил, меж тем, ведьмак. Фрейя, не сдержавшись, прыснула.
- И всего-то? – воскликнула она,- да мы этих гарпий…
- Молчи,- шикнул на нее Риэр,- конечно, Лето не стал бы упоминать о них, не будь они действительно опасны. Да и краснолюдские патрули не просто так обходят эту дорогу стороной, верно?
Лето кивнул – Риэру достался от него мгновенный гордый взгляд. Похоже, у самого опасного ведьмака по ту и эту сторону Ярры отцовских чувств хватало на всех его бывших и нынешних подопечных. Фергусу стало даже немного неловко – он со своими проблемами и подкидышем, по всей видимости, вмешался в настоящее семейное приключение, и к семье этой они с Аной не имели никакого отношения.
- Если кратко,- заговорил Лето,- гарпии на том пути относятся к редкому и опасному виду – даже небольшие их стаи способны удерживать под своим влиянием обширные территории. Фрейя,- он даже головы к ней не повернул, но девочка выпрямилась по струнке, расправила плечи, точно готовая реагировать на команду «фас», кого бы Лето ни велел ей растерзать,- чем гарпии келено отличаются от обычных?
- Гарпии келено являются единственным видом гарпий, который развил нечто вроде интеллекта — в этом келено уникальны, поскольку обладают телепатическими способностями и охотятся за насыщенными сильными эмоциями снами людей и некоторых других рас. Они способны заключать эти сны в кристаллы, которые могут затем просматривать. В остальном они особо не отличаются от своих «сестёр»,- отчеканила Фрейя четко и громко, словно наизусть цитировала раздел из учебника. Возможно, впрочем, так оно и было.
- На этом пути нельзя спать,- благодушно кивнув ученице, продолжил объяснения Лето,- а гарпии, если обнаруживают на своей территории чужаков, посылают коллективные телепатические сигналы, которым почти невозможно сопротивляться – жертвы засыпают на ходу, и твари сперва похищают их сны, а потом, как и положено хищным чудовищам, растерзывают и пожирают спящих.
- И это по-твоему лучше, чем эльфский патруль в лесу? – с сомнением переспросил Риэр,- с отрядами Иорвета можно хотя бы попробовать договориться.
- Не больно-то много ты поговоришь со стрелой в глотке,- возразил Лето,- мы пойдем через горы, по тропе Келено, но делать это будем с умом. Во-первых, постараемся не привлекать к себе внимания. У гарпий сейчас сезон гнездования – может, они и не заметят нас вовсе. Но мы будем делать привалы и отдыхать, чтобы не клевать носом на ходу. На случай же нападения ты, Риэр, не будешь спать вообще – для отдыха используешь медитацию, заодно и Фрейю поучишь, как это делается.
- А ты все еще сам этому не научился? – хмыкнул Риэр с самой капелькой превосходства.
- Ненавижу медитировать,- отрезал Лето, и брат поспешил проглотить свое следующее замечание.
- А как же мы? – не успев спохватиться, вмешался в разговор Фергус, и все счастливое семейство обратило на него нетерпеливые взоры, будто совсем забыли об их с Аной присутствии.
Риэр, однако, ободряюще улыбнулся брату.
- Вас мы не бросим,- заявил он, не дав ни Лето, ни Фрейе возразить,- тебе, Гусик, несказанно повезло – тебя будут сопровождать не один, не два, а целых три ведьмака,- он подмигнул Фрейе, и та чуть зарумянилась от гордости.
- Да,- подтвердила она, хотя изначально, должно быть, хотела сказать что-то совершенно другое,- с нами – не пропадете.
Так и вышло, что вся компания, отказавшись от похода через леса Аэдирна, оказалась на горной тропе, по которой уже несколько часов неторопливо пробиралась вперед. Фергус снова отчаянно шмыгнул носом – от мерного шага лошади его безо всякой магии келено начинало неумолимо клонить в сон. Он потер саднящие глаза, постарался отвлечься, глядя по сторонам.
Каменная стена надвигалась на тропу с левой стороны, а с правой открывался захватывающий дух вид на небольшую, затянутую ледяным туманом долину – они поднялись достаточно высоко над уровнем моря, и воздух здесь почти звенел. То ли от него, то ли от зарождавшегося жара Фергус чувствовал, как голова его время от времени становилась неприятно невесомой, а спина лошади словно уплывала вперед, оставляя отяжелевшее тело наездника позади, и ему приходилось цепляться за поводья, чтобы избавиться от иллюзии неминуемого падения. Лето шел рядом – они сговорились, что Фергусу и Ане спутники будут уступать свои седла по очереди, но с самого начала пути старший ведьмак так и не попросил себя заменить. Он шагал ровно, пружинисто и легко, будто ничуть не устал, и успевал даже, видимо, приглядывать за Гусиком на случай, если того все же угораздит выскользнуть из седла.
Фрейя ехала немного позади и большую часть пути сосредоточенно молчала. Лето сказал, что от телепатического воздействия гарпий может помочь полная концентрация на каком-нибудь незначительном и неинтересном для них предмете – строчках песни, рецепте зелья, даже простой поговорке, повторяемой мысленно снова и снова. Видимо, Фрейя, всерьез принявшая его очередной урок, теперь старалась занять мысли какой-нибудь ерундой, и даже время от времени бормотала что-то себе под нос.
Риэр и Ана ехали вместе чуть впереди. Девочке молодой ведьмак пришелся по душе с самого первого обращенного к ней ласкового слова. Стоило признать – Риэр, никогда не имевший, не желавший и не способный иметь собственных детей, знал к ним подход. Может быть, у него это получалось естественно – благодаря легкости натуры и доброму сердцу. А может быть, так на брате сказались долгие зимы в Каэр Морхене, во время которых ему приходилось воспитывать и утешать горстку напуганных, растерянных и проходивших жестокие тренировки мальчишек, некоторые из которых были всего на пару лет старше Аны. Память Господина Зеркало подсказывала Фергусу – именно в Риэре юные ученики находили лучшую поддержку, в нем видели друга и помощника, а не только учителя, как в остальных ведьмаках.
И сейчас, прижимая хрупкое маленькое тело к себе, пряча Ану от холодного ветра, Риэр заливался соловьем. Он рассказывал девочке о Каэр Морхене, и удивительным образом в его устах жизнь в этом холодном, суровом, вынесенным на самый край известного мира замке, жизнь полная тяжких тренировок и близости смерти, представала полной приключений и веселья.
Брат рассказал о ежегодной традиции закатывать на Йуле праздничный ужин, для которого один из старших непременно приносил с охоты целого оленя, а потом сжигать йульское полено, которое все мальчишки готовили и украшали вместе. Он рассказывал о первых теплых весенних лучах, выгонявших ватагу учеников во двор, чтобы подставить им лица и впервые за зиму по-настоящему согреться. Он говорил о долгих ночных снегопадах, и о том, как весело было играть в снежки по утрам и строить высокие ледяные горки, с которых мальчики скатывались на старых щитах по одному и по двое. Риэр вспомнил о долгих ленивых вечерах, когда Геральт, разомлевший от вина и тепла от жаркого огня в большом камине, усаживался в центре кружка благодарных слушателей и рассказывал о своих приключениях, ни разу не повторившись, вспоминая все новые и новые истории, от которых мальчишки ахали и перешептывались, впервые начиная верить, что путь ведьмака, который избрал их, это на самом деле нечто такое, к чему стоит стремиться, несмотря на боль.
Ана слушала, затаив дыхание, доверчиво прильнув к Риэру, и Фергус, борясь с жаркой тяжестью и давлением в носовых пазухах, тайком улыбался. Конечно, для девочки в Каэр Морхене могло не найтись места, для нее – такой маленькой, изнеженной и хрупкой – привыкнуть к тамошним условиям было сложнее, чем для деревенских мальчишек, начавших свою жизнь в лишениях. Но, во-первых, одна маленькая принцесса в Каэр Морхене уже жила однажды, а во-вторых, из Риэра, так бережно обнимавшего сейчас девочку, получился бы замечательный опекун для нее, тем более, что, судя по его тону и жестам, он и сам начинал проникаться нежностью к малышке. И Фергус вдруг успокоился – пусть неожиданно и не там, где искала, но Ана, похоже, нашла того, с кем могла обрести покой и счастье.
На привале Лето, как и обещал, принялся варить снадобье от болезни Фергуса, успевшей к вечеру расцвести уродливыми зеленоватыми цветами. От поставленного на маленький огонь котелка поднимался пахнущий чем-то резким и тяжелым пар.
- Однажды Лето этой своей бурдой буквально спас жизнь Зяблику,- хвастливо заметил Риэр, успевший стреножить лошадей и устроившийся у огня с продуктовой сумкой на коленях – он сегодня отвечал за ужин для компании.
- Птичку? – доверчиво переспросила Ана, не отходившая от своего нового любимца ни на шаг.
- Нет,- рассмеялся Риэр,- Зяблика на самом деле зовут Юлиан, и он мой…- он споткнулся, подбирая выражение, доступное уму маленькой девочки.
- Любовник,- брякнула Фрейя, подкинув в огонь небольшое полено.
- По новиградским законам он вообще-то мой супруг,- гордо отрезал Риэр,- в прошлом году у нас была церемония – с цветами, клятвами и всем таким прочим. Герт устроил нам сватовство, и я просил его руки у Шани с Эренвалем…
- Показушники,- фыркнула Фрейя беззлобно.
- Ладно тебе, малышка,- буркнул Лето, помешивая варево в котле,- так и скажи этому засранцу – ты обиделась, что нас на эту свадебку не позвали.
- Да вы же были в Нильфгаарде, а мы… все спонтанно решили, - принялся оправдываться Риэр.
Фергус сквозь пелену лихорадочного полузабытья наблюдал за этой шуточной перепалкой, не вполне уверенный, что все это ему не снилось.
- Друзья,- слабым голосом проговорил он, постаравшись пошевелиться и сбросить с себя дремоту,- мне кажется, я засыпаю…
Губы не слушались. Виски сдавливало обручем жара, а глаза едва можно было держать полуоткрытыми – их резало болью даже от тусклого света костра. Обе ведьмака тревожно уставились на него.
- Чуешь что-то? – спросил Лето у Риэра, тот мотнул головой, но быстро поднялся на ноги и прислушался, почти принюхался к воздуху.
- Не думаю,- ответил молодой ведьмак наконец, а потом снова тревожно обернулся к Фергусу, подошел ближе и опустил благословенно прохладную ладонь ему на лоб,- у тебя жар, брат,- сообщил Риэр тихо,- думаю, несмотря на опасность, тебе все же следует немного поспать.
- Не нужно,- попытался возразить Фергус,- я не хочу, чтобы на нас напали из-за меня.
- Гарпий в округе нет,- твердо резюмировал Лето,- и пара часов погоды не сделает. Спи, а мы будем настороже.
Спутники действовали четко и слаженно – старший ведьмак, отойдя на пару шагов от костра, принялся за обход, Риэр, зачерпнув из котелка готового снадобья, помог Фергусу осторожно выпить все до капли, а потом заботливо укутал его в свой плащ. Фрейя поддерживала огонь и следила за колбасками, предназначенными на ужин. Даже Ана, почувствовав серьезность происходящего, а, может быть, решив всеми силами показать Риэру, какая она послушная и храбрая, подсела к Фергусу и шепотом пообещала ему, что станет его охранять. Тот слабо улыбнулся – бороться со сном становилось все труднее, даже несмотря на мерзкий анисовый привкус, оставшийся во рту после выпитого лекарства. Он опустил тяжелые веки.
Из зеркала на него смотрели добрые черные глаза. Мягкий вкрадчивый голос шептал его имя, повторяя раз за разом «Мне ты был обещан. Ты мой, Фергус, мой навсегда». Гладкая поверхность стекла дрогнула, и на ней, быстро сменяя один за другим, замелькали новые образы – испуганные взгляды, сложенные в мольбе руки, злые или хриплые от слез голоса, и лица, лица, лица. Он помнил их все до одного – тех, кого обрек на муки, тех, кого обманул без слова лжи. Тех, кто, отчаявшись или погрязнув в собственной жадности, вымаливал у него могущество, богатство, славу и то даже, что он не мог дать – воскрешение мертвых, любовь и прощение. И он – в центре этого тайфуна, окруженный чужим отчаянием со всех сторон, обрекая их всех на потери куда более страшные, чем те, с которыми они пришли к нему, не чувствовал ничего.
Фергус проснулся с криком, в ледяном поту, с сердцем, колотящемся у самого горла.
- Над нами! – раздался поблизости отчетливый резкий выкрик Фрейи. Зазвенела тетива. Кто-то толкнул Гусика, потормошил за плечо.
- Прячься! – над Фергусом возникло бледное лицо брата, глаза – черные провалы, Риэр принял одно из своих зелий. – Хватай Ану и прячься скорей!
Ничего не соображая, едва в силах пошевелить ногами и руками, Гусик попытался подняться, все же ухватил девочку, прикорнувшую рядом с ним, за плечо, и потащил куда-то в сторону, почти поволок по земле. В небольшом отдалении от их лагеря росли бедные колючие кусты, а за ними высился небольшой острый валун, и именно в его тени Фергус собирался спрятаться. Ана, тоже едва пробудившаяся от сна, захныкала, потом завизжала, но Гусик, охваченный внезапной волной решимости – должно быть, сработало целебное снадобье Лето – тащил ее за собой, не выпуская.
- Кривчик! – верещала девочка,- Кривчика забыли!
Это походило на продолжение горячечного сна – Фергус не успел сообразить, о каком таком Кривчике визжала Ана, когда она, больно крутанув его запястье, вырвалась из все еще слабых пальцев и бросилась обратно в сторону костра. Там – Гусик едва мог разглядеть это в предрассветной полумгле – лежал брошенный и забытый тряпичный заяц, которого Ана так старательно берегла с самого начала пути. Ее последнее напоминание о потерянном доме – игрушка, которую Айра однажды привез ей из Боклера, куда выбрался всего пару раз.
- Ана! – завопил Фергус – голос его сорвался, захрипел, в раздраженное горло словно кто-то заталкивал жесткий соломенный кляп. Девочка его не слышала, а он, споткнувшись и не в силах снова подняться, теперь полз к ней по затоптанному снегу и размякшей грязи.
С неба метнулась черная тень – слишком четкая в умирающем свете костра – один взвизг прошил рассветный сумрак, и гарпия келено, вцепившись когтями в хрупкие плечи, подняла Ану с земли и метнулась с ней прочь.
- Ана! – прохрипел Фергус, а потом, заметив движение подоспевшей Фрейи, вскинувшей арбалет, крикнул ей: - не стреляй, уронит!
Гарпия уносилась прочь, а Гусик, не в силах больше держать голову прямо, упал лицом в грязь и застыл. Тело сковывал пронзительный мокрый холод, но ему было уже все равно. Сильные руки дернули его за плечи и подняли на ноги. Кто-то придержал его, не давая снова упасть, и Фергус медленно открыл глаза, тяжело привалился к надежной твердой опоре. В голове звенела страшная пустота.
- Ана,- прошептал Гусик, и горло его перехватил горячий спазм. Он зажмурился, надеясь все еще, что все происходящее окажется сном.
- Что нам теперь делать? – раздался прямо у него над ухом серьезный голос брата. Риэр перехватил его покрепче. Фергус с трудом снова разлепил веки.
Перед ними застыли Фрейя и Лето. Девочка все еще сжимала свой арбалет и, сдвинув рыжие брови, таращилась куда-то в сторону. У старшего ведьмака широкая грудь была забрызгана темной кровью – нескольких тварей он, по всей видимости, успел прикончить. Золотые змеиные глаза – прищурены, челюсть болезненно сжата.
- А что тут сделаешь? – буркнула Фрейя, не поворачиваясь,- тварь, наверно, уже херанула ее об камни, чтобы разбить черепушку и добраться до мозгов.
У Фергуса в груди похолодело, к горлу анисовой волной подкатила тошнота. Лето, развернувшись, вдруг отвесил ученице тяжелую – отнюдь не шуточную – оплеуху. Та от неожиданности вскрикнула, уставилась на учителя злым взглядом, и тот выдержал его, не моргнув.
- Может быть, Ана еще жива,- подал голос Риэр прежде, чем драка продолжилась,- она слишком маленькая, вероятно, гарпия приняла ее за своего птенца – в период гнездования с ними такое бывает.
- Или унесла в гнездо настоящим птенцам на потеху,- подтвердил Лето, отвернувшись от Фрейи и больше не глядя на нее, словно отгородившись глухой стеной,- да только как, мать их так, найти это гнездо? Есть идеи? – он посмотрел на Риэра.
- Можно пойти по помету или оброненным перьям,- ответил тот,- Фрейя ранила одну из тварей – значит, еще и кровь должна найтись на камнях.
Фергус стоял неподвижно, совершенно уверенный – стоит ему пошевелиться, как его стошнит. Или сознание вновь покинет его. Или случится и то, и другое.
- Спасите ее,- прошептал он, чувствуя, что на сей раз по-настоящему, до глубины сердца, без тени сомнения, хочет именно этого. Ана была его обузой, его непрошенной ответственностью, его наказанием – но он не желал ее смерти, а теперь еще и боялся ее больше, чем собственной.
- Спасем,- оптимистично пообещал Риэр, за что немедленно получил строгий взгляд Лето – старший в спасение не больно-то верил.
- Я быстрее вас обоих, пойду вперед,- заявила Фрейя. Она явно хотела добиться прощения учителя и готова была ради него рискнуть.
- Молчи,- обрубил ее Лето,- ты в темноте нихера не видишь, девчонка.
Фрейя сникла и опустила голову. Не по-девичьи широкие плечи дрогнули.
- Я пойду вперед,- поспешил вмешаться Риэр,- надо спешить, а не спорить,- он повернулся к Фергусу,- посидишь тут?
Тот колебался полмгновения – ему самому хотелось бы пройти по следам, выследить гарпию, убить ее своими руками и найти Ану – живую или… Он трудно сглотнул, тошнота вновь шевельнулась в горле.
Риэр не дождался реакции, бережно усадил брата к костру и отошел, тут же припал к земле в поисках следов и наконец, махнув Лето рукой, застремился куда-то в ту сторону, где исчезли в предрассветном небе гарпии. Старший пригвоздил Фрейю тяжелым взглядом.
- Сторожи,- велел он, словно обращался к собаке. Девочка шмыгнула носом, но послушно кивнула, и Лето поспешил следом за Риэром.
Некоторое время между оставшимися клубилась тишина. Фрейя прошлась по притоптанному снегу, подбросила полено в почти догоревший костер, потом, изящно присев, подняла с земли Кривчика, оглядела его со всех сторон, тихо фыркнула.
Фергус наблюдал за племянницей, вяло моргая и чувствуя, как влага от растаявшего снега проникала сквозь ткань плаща и брюк и холодила задницу. Снадобье Лето подействовало – его жар спал, горло почти не болело, нос мог дышать, а в голове прояснилось. Но лучше бы, подумалось Гусику, он все еще метался в бреду – лишь бы не застрять, как муха в сиропе, в этом мучительном страшном ожидании.
- Она за этим побежала? – спросила Фрейя, не оборачиваясь,- вот дура.
- Это Кривчик,- пояснил Гусик тихо, хотя и сам сегодня впервые узнал, что у потрепанного зайца вообще-то есть имя,- его ей папа подарил.
- Тот, который ее бросил на тебя? – Фергусу достался жесткий ехидный взгляд через плечо.
- Он горевал,- пояснил человек устало. Говорить с бессердечной племянницей у него не было никаких сил, но это помогало отвлечься от тяжкой тревоги,- и не смог справиться со своим горем.
Фрейя фыркнула. Она – дитя, рожденное и выращенное безотказными, достаточно заботливыми и щедрыми родителями, обрётшая второго по-настоящему любящего отца, идущая своим путем к достижимой, хоть и сложной мечте, никогда никого не теряла. Объяснять ей то, чего и сам Гусик до конца не мог понять, было бы совершенно бессмысленно.
- Отдай его мне,- попросил он, протянув руку. Фрейя мгновение помедлила, словно засомневалась, потом, фыркнув, бросила зайца Фергусу, тот неловко поймал.
На измазанной грязью тряпичной мордочке один пуговичный глаз был пришит немного ниже второго – удивительная небрежность со стороны прославленных боклерских игрушечных мастеров. Но, видимо, именно из-за этого изъяна заяц и заслужил свое имя. Фергус осторожно погладил заиндевевшую ткань, смахнул соринки, оправил длинные уши. Когда Ана вернется, она рада будет узнать, что спутник сохранил ее сокровище. Фергус вздрогнул, ком в горле шевельнулся, и горячая влага вдруг заструилась по его щекам. Он опустил голову и уткнулся лицом в живот Кривчика.
Фрейя стояла в шаге от него, Фергус слышал, как она переминалась с ноги на ногу.
- Они ее спасут,- тихо сказала она наконец и отошла.
Минуты тянулись невыносимо. Слезы Фергуса давно высохли, шея затекла от неудобной неловкой позы, но он не смел двинуться с места. Наконец, когда уже окончательно рассвело, Фрейя, сидевшая до того молча у костра с арбалетом на плечах, вдруг вскинулась.
- Идут! – выпалила она, подскочив – но быстрее ее на ногах оказался Фергус.
Отраженные от талого снега солнечные лучи слепили глаза, тропа была скользкой и хлюпала под подошвами, слабость, похожая на гибкие лианы, цеплялась за ноги, но человек бежал из последних сил, щурясь и смахивая с глаз горячие слезы.
Первым шел Риэр – прихрамывая, с лицом, залитым кровью – и, разглядев его, Фергус споткнулся и чуть не упал. Руки брата были пусты, и сердце человека оборвалось. Он застонал, сделав по инерции еще пару шагов, но в этот момент из-за спины Риэра показалась высокая плечистая фигура Лето.
На его руках Ана казалась такой крошечной, такой беззащитной, как побитая градом раненая птичка. Фергус, отпихнув брата, бросился к старшему ведьмаку – тот вложил девочку ему в руки молча и бережно, отступил на полшага, и Фергус прижал Ану к груди – девочка всхлипывала и дрожала.
- Все хорошо,- забормотал Фергус сбивчиво,- все уже в порядке.
За его спиной Лето принялся командовать – раны Риэра надо было обработать и перевязать, младшему следовало выпить зелье и перевести дух. Вокруг него захлопотала старавшаяся оправдаться Фрейя. А Фергус все стоял, прижимая к себе хнычущую Ану, и сам едва мог побороть желание разрыдаться в голос.
На стоянке они задержались почти до вечера. Риэр принял Ласточку, растянулся на плаще и терпеливо сносил обработку своих ран – разбитое колено и глубокую ссадину от когтей на макушке. Лето почти не разговаривал с Фрейей, а та льнула к нему, как нашкодивший и осознавший свою вину щенок. Ана спала на коленях у Фергуса – им обоим старший ведьмак дал выпить какого-то холодного зелья из своих запасов, и человек ощущал, как ледяные оковы искусственного спокойствия сжимали его тело с ног до головы, но ощущение было выносимым и необходимым.
- Мы едва успели,- хвастался Риэр, широко улыбаясь, ничуть не заботясь уже о собственных потерях,- там была одна матерая гарпия, она меня и подрала – представляете, подняла над землей и хотела скинуть, но я успел ее пырнуть. Упал, правда, неудачно,- он покосился на туго перевязанное колено,- ерунда, впрочем, заживет.
Выдвигались в сумерках – ведьмакам отсутствие солнца в небе было не помехой, а Фрейя делала вид, что путешествие в темноте ее тоже ничуть не смущало. Риэр, как раненный герой, заслужил право не уступать своего коня Фергусу, хотя была его очередь, но он снова взял на седло Ану, и та, удивительно легко стряхнувшая с себя страшное приключение, принялась вновь выклянчивать у него историю.
Фергус ехал в седле лошади Фрейи – та вышагивала чуть впереди, то и дело поглядывая на молчаливую громаду фигуры учителя, но заговаривать с ним не решалась. Гусику стало даже жаль ее.
- Ты здорово подстрелила ту гарпию,- попытался он заговорить с ней.
- Да ты же нихрена не видел,- отрезала Фрейя, не обернувшись.
- Да и выстрел был паршивый,- лениво вмешался Лето,- навскидку, без прицела, потому и промахнулась.
- Если бы она не промахнулась, мы бы Ану в жизни не нашли,- заступился за племянницу Риэр.
- И теперь мы должны сделать вид, что так и было задумано? – жестко спросил Лето. Фрейя вновь понурила голову,- как вернемся домой, заставлю тебя стрелять по тарелочкам, пока руки не отсохнут,- пообещал он. Фрейя вскинулась, лицо ее на миг засияло обнадеженной улыбкой.
- Я буду тренироваться! – пообещала она. Лето коротко кивнул.
К Медным Вратам они выехали к рассвету. Фергус спешился, передал поводья Фрейе. Попрощались быстро, без лишних сантиментов – Лето лишь коротко похлопал Риэра по плечу, словно для объятия слишком смущался присутствия посторонних, а племянница махнула им всем рукой.
- Ты знаешь, в Каэр Морхене тебя всегда ждут,- заметил Риэр, улыбнувшись. Лето угрюмо кивнул.
- Если все пойдет по плану, не знаю, смогу ли вернуться хоть когда-нибудь,- ответил он, а потом, махнув рукой ученице, вскочил в седло и поехал в сторону Врат.
Оставшись втроем, спутники некоторое время ехали в молчании. Уставшая и перенасыщенная информацией Ана вновь задремала под сильной рукой Риэра – Фергусу совестно было сгонять брата с седла, его колено еще не зажило до конца, и потому старший шагал рядом с Зайцем. Впрочем, пройтись и размять кости было очень даже приятно.
- Что за планы у Лето и Фрейи? – спросил он наконец, устав от молчания. – Я хотел спросить, но не успел. Или это секрет?
- Не секрет,- ответил Риэр,- ну… - он засомневался на секунду,- может, чуточку. Но кому ты расскажешь?
Фергус пожал плечами – ему и правда не с кем было делиться какими бы то ни было секретами.
- Они собираются заключить договор со строителями Махаками, чтобы восстановить Гортур Гваэд,- сказал Риэр,- в последние пару лет имперские чародеи зачищали руины от старых заклятий, и теперь, когда эта работа завершена, можно начинать отстраивать заново стены.
- Зачем им для этого строители из Махакама? – удивился Фергус.
- Они лучше всех умеют строить в горной местности, а конструкция замка такая сложная, что, кроме них, никто и не справится, наверно,- охотно поделился Риэр,- Лето сказал, что, когда замок отстроят и возведут новые чары, он хотел бы, чтобы я приезжал туда вместо Каэр Морхена и учил мальчишек. Но я пока не уверен, что хочу.
- Разве Махакам не связан договором с Аэдирном? – спросил Фергус, немного подумав,- они готовы его нарушить?
- Лето и Фрейя едут торговаться,- пояснил Риэр,- малышка уверена, что краснолюды готовы поступиться своими принципами ради по-настоящему больших денег.
- А у отца Фрейи эти деньги есть,- хмыкнул Фергус.
- Точно,- заулыбался Риэр,- это, конечно, не новый меч из донбарской стали и не новая тренировочная площадка, но Фрейя надеется, что Мэнно ей не откажет в любом случае. И я думаю, она права. Компания нашего младшенького по-прежнему ведет дела с Махакамом, пусть и не по официальным документам.
- Что ж,- Фергус пожал плечами,- идея не так уж плоха, в таком случае.
Они вновь замолчали – заворочалась во сне Ана, и Риэр ласково погладил ее по голове.
- А ты? – спросил он, чуть понизив голос,- куда пойдешь дальше?
- В Третогор,- ответил Фергус, отведя взгляд,- я болен, и мне нужна помощь Филиппы Эйльхарт,- он снова поднял взгляд на брата,- мне предстоят торги не менее сложные, чем Фрейе и Лето.
Риэр серьезно кивнул.
- Папу она вылечила,- с надеждой напомнил он,- а он болел дольше и серьезней, чем ты.
Фергусу не хотелось говорить брату, что степень серьезности его состояния тот оценить был не способен. Тяжелым бременем на памяти лежали все те случаи, когда из носа начинали сочиться тяжелые багряные капли, а сознание уплывало, оставляя Гусика одного в полной темноте.
- Я поправлюсь,- пообещал он младшему и замолчал, прикидывая, стоило ли добавить «а ты – позаботься об Ане». Фергус не стал – Риэр мог сделать это и без дополнительных оскорбительно очевидных просьб.
Через два дня неспешного и спокойного путешествия спутники наконец спустились в долину со стороны Темерии. На последнем привале Риэр кивнул головой в сторону маячивших у горизонта башен Каррераса, ближайшего к горной гряде города, в котором, скорее всего, имелся портал в Третогор.
- Отсюда вы дойдете пешком,- сообщил он, грустно улыбаясь,- а мне надо в Вызиму. Там у них какой-то то ли фестиваль, то ли переговоры – Зяблика позвали выступать. Да и с Ламбертом я уже сто лет не виделся.
Фергус, готовый ответить, что будет скучать и по брату, и по Ане, вдруг споткнулся об его слова – пристально посмотрел на Риэра.
- Ты же возьмешь Ану с собой? – спросил он, покосившись на девочку – та отошла на несколько шагов к узкому быстрому ручью, стекавшему с горных склонов, и теперь старательно полоскала в нем измазанного грязью Кривчика.
Риэр удивленно поднял брови.
- Куда я ее возьму? – переспросил он, понизив голос до шепота, боясь, что девочка его услышит,- я же сказал – мне надо в Вызиму, к Зяблику. А она – с тобой.
- Она со мной, пока я не найду для нее новый дом,- зашипел Фергус. В его груди боролись два чувства – досада на брата и, как ни странно, глупое необъяснимое облегчение,- из меня паршивый папаша, я же говорил, что болен, а к тому же – бездомный и нищий, если на то пошло.
- Если тебе нужны деньги, в Третогоре в банке Вивальди у меня открыт счет,- ответил Риэр, неловко моргая, как на ярком свету,- я напишу доверительное письмо, бери, сколько нужно.
- Да не в деньгах дело! – слишком громко возразил Гусик, пряча оба странных чувства поглубже, спеша взять себя в руки,- ты ведь так цветисто рассказывал Ане о Каэр Морхене. Если теперь не возьмешь ее с собой, она будет страшно разочарована!
- Я рассказывал, чтобы время скоротать и успокоить ее,- принялся оправдываться Риэр,- но ведь меня в Каэр Морхене до зимы никто не ждет. Мы с Зябликом после Вызимы поедем в Новиград, а оттуда кораблем – на Скеллиге. Он давно хотел посмотреть на зеленые просторы, послушать прибой, половить вдохновение, ну понимаешь. Что маленькой девочке делать на Скеллиге с двумя мужиками, которые все свободное время будут тратить на… - он смущенно осекся,- ну кому будет не до нее.
Фергус со вздохом опустил глаза.
- Я понимаю,- сказал он тихо.
- Вот только не надо думать, что теперь я делаю все, что мне муженек велит! – попытался отшутиться Риэр, но сразу поняв неуместность своей остроты, стушевался и замолчал,- Гусик, она ведь с тобой, ты ее оберегал все это время…
- Хреновый из меня охранник,- хмыкнул Фергус,- без вашей помощи нас бы полуночница убила, как пить дать, - он помолчал секунду,- но я и правда все понимаю – Ана не твоя забота, и я не должен был предполагать…
- Давай так,- вдруг решительно выпрямился брат,- если до осени ты не найдешь, с кем ей остаться, встретимся в Новиграде – и я заберу Ану в Каэр Морхен. Геральт с ума сойдет от радости, обучая еще одну девочку – мальчишки, боюсь, его в край заколебали.
Фергус посмотрел сперва на Ану, старательно отжимавшую уши Кривчика, потом вновь глянул на брата.
- Договорились,- кивнул он наконец.

Chapter 15: Делу время

Notes:

Пять лет! Ровно пять лет я пишу вот этот вот все.

Chapter Text

Малышке нравилось гулять в саду – это Ашторет подметила почти сразу. В отличие от своих утонченных старших сестер, которые проводили время за неспешными блужданиями между цветущих кустов, поеданием сладостей в светлых беседках, элегантными играми и возвышенными беседами о прекрасном, Лита никогда не могла ни усидеть на месте, ни даже остаться на тропинке.
Охваченная горячим энтузиазмом, она обычно бегала по идеально подстриженной траве газонов, зарывалась пальцами в воздушную взрыхленную почву клумб и выкапывала из нее длинных розовых червей – Ашторет большого труда стоило перехватывать добычу маленькой принцессы до того, как та потянула бы извивающуюся дрянь себе в рот. Разумеется, никто из тех, кто наблюдал за этим незамысловатым диким весельем не мог сказать Лите слова поперек – лишь иногда одна из старших близнецов, натыкаясь на младшую, по уши зарытую в черную землю, морщила нос и грозила, что пожалуется маме. Лите, конечно, на эти обещания было глубоко наплевать, и она продолжала исследовать мир приятным ей способом.
Ашторет, тем не менее, пыталась направить энергию своей подопечной в нужное русло – предлагала взять лопатку вместо того, чтобы ворошить клумбы голыми руками, рассказывала, как называется тот или иной цветок, предлагала поиграть в прятки или догонялки. И, удивительное дело, довольно быстро Лита поддавалась на эти уговоры, и вместо того, чтобы есть червей и вырывать едва начавшие цвести крокусы из земли с корнем, принималась пересыпать почву так, чтобы получались новые клумбы – поменьше и покривее, высаживала в них только что сорванные желтые одуванчики и пыталась таскать к ним воду из пруда в ладошках. Понаблюдав за этим некоторое время, Ашторет решилась наконец однажды вечером взять Литу с собой на прогулку в заброшенный розарий, где сама не появлялась с тех пор, как они вместе с принцессой посадили там в землю присланный реданским королем черенок.
Конечно, ни сама Ашторет, ни Лита не собирались по-настоящему приниматься за восстановление розария. Чародейка решила для себя, что спустя некоторое время, когда все обитатели дворца привыкнут к ее присутствию, а Изольда, может быть, проникнется к дочкиной няньке большим доверием, она попросит о милости отпустить одного из садовников, чтобы тот начал приводить розовые кусты в порядок, но пока для этого нужный момент еще не настал, и Ашторет с тяжелым сердцем переступала заветную границу, входя в знакомый сад.
Лита немедленно оттолкнула нянину руку и бросилась вперед, как делала обычно – спутница едва успела крикнуть ей, чтобы девочка остерегалась острых шипов. Совет такой был, впрочем, излишним – и Ашторет решила, что немного боли, реши Лита все же напрыгнуть на розовый куст со всей дури, станет для девочки важным жизненным уроком, и пользы от нее будет больше, чем настоящего вреда. Она сама шагала по тропинке неторопливо, стараясь почти не смотреть по сторонам. Это, конечно, было лишь иллюзией, фальшивым подтверждением худших опасений, но Ашторет казалось, что за время ее пребывания во дворце розарий успел окончательно сдаться, и теперь увядал гораздо быстрее, чем прежде. Сухих ветвей на розовых кустах было больше, чем здоровых, лепестки начинали опадать еще до того, как бутоны могли по-настоящему раскрыться, а воздух полнился теперь не свежим горьковатым ароматом, а сладким, тягостным запахом гнили.
- Нянечка! – позвала вдруг откуда-то сбоку Лита,- Нянечка, посмотри!
Поранилась – подумалось было Ашторет, но в тоне маленькой принцессы не было ни испуга, ни боли, скорее напротив – ее голос звенел нетерпением, и чародейка поспешила на зов.
- Нянечка, посмотри,- Лита стояла, улыбаясь во весь рот, гордая и сияющая, как золотой трофей чемпионата по гвинту, и указывала на что-то у своих ног,- посмотри, это же наша роза!
Ашторет опустила глаза – и дыхание ее на миг перехватило. Посаженный лишь пару дней назад полумертвый, поломанный черенок, который она за это время ни разу даже не полила, превратился в изящный, невысокий, но самый что ни наесть настоящий розовый куст. Меж коротких, но крепких, усыпанных длинными черными шипами и сочными зелеными листьями ветвей, виднелся почти раскрывшийся, напоенный вечерней влагой, пронзительно-белый цветок, и несколько зеленоватых бутонов окружали его, готовые последовать восхитительному примеру.
Ашторет сделала неуверенный шаг вперед, едва не оступилась на ровном месте. Неловко, как пьяная, присела рядом с кустом на колени, протянула руку, не чувствуя от волнения в пальцах ничего, кроме колючей дрожи.
- Нянечка,- тревожно позвала Лита, точно из-под воды,- нянечка, ты плачешь?
И она плакала – бесшумно, едва замечая горячую влагу, струящуюся по щекам, смаргивая ее с ресниц, лишь бы не терять из вида это чудо, это хрупкое белоснежное совершенство.
- Нянечка, не плачь…- Лита подошла и обняла ее за шею. Ашторет опустила голову, уткнулась лицом в пышные рыжие волосы, пахнущие землей и солнцем, и зарыдала в голос, пока девочка рассеянно гладила ее по голове.
Сердцу чародейки было тесно в груди, она едва могла вдохнуть от охватившего ее странного, неузнаваемо прекрасного, невыносимо глубокого, безмерного чувства. Ее сад, почти убитый, забытый и уничтоженный, как она сама, расцветал вновь, и возрождение его начиналось с этой единственной волшебной, необъяснимо прекрасной розы, которая расцвела всего за два дня, несмотря ни на что, а, значит, и у самой Литы был еще собственный шанс.
- Я в порядке,- надтреснутым, но счастливым голосом заверила Ашторет маленькую принцессу, отстранившись от нее и попытавшись заглянуть девочке в глаза. Та редко могла удерживать зрительный контакт, но на сей раз смотрела на няню прямо и любопытно. Принцесса протянула ручку, коснулась пальцами мокрой щеки Ашторет, потом медленно сунула ладонь в рот. Чародейка тихо рассмеялась – смеяться было, оказывается, так легко, так радостно, словно она делала это по-настоящему впервые в жизни.
- Идем, милая,- проговорила Ашторет ласково,- тебе надо умыться перед сном.
- Не хочу спать,- возразила Лита, но няня ее не слушала. Она встала – тело, прежде словно обмотанное невидимой магической сетью, как та, в которую однажды поймали Детлаффа, подчинялось беспрекословно, в нем цвела сила, и Ашторет не пришлось даже произносить заклинание вслух – легкая сонная чара опустилась на Литу, как тонкий розовый лепесток.
Уложив малышку в постель, накрыв ее одеялом и спев обязательные четыре колыбельные – ни больше, ни меньше – Лита наконец осталась наедине с собой, и это одиночество впервые за… она не могла даже припомнить, за сколько, оказалось приятным и мирным. Прежде чародейка всегда боялась тишины – с раннего детства, когда в любой момент стоило произнесли лишь слово, и верный друг-вампир возникал из тьмы, чтобы прогнать ее тревогу. Сейчас же звать ей было некого, но это было и не нужно. Белоснежным цветком внутри распускался благостный покой.
Ей необходимо было что-то написать Людвигу – Лита мысленно произнесла его имя, потом шепотом повторила вслух. Людвиг. Не щеночек Дурнушки, не реданский король, не «тот мальчишка». Людвиг. Знал ли он, отправляя Лите черенок, что на самом деле сумел ей подарить? Что на самом деле для нее совершил? Скорее всего, нет, и чародейке не терпелось написать ему об этом, все объяснить, поблагодарить так, чтобы Людвиг понял – глубина ее признательности была столь же неизмерима, как принесенная его подарком радость.
Однако, сев за письмо, Лита почувствовала, что все слова оставили ее. Она переписывала строчки раз за разом, комкала листы и заставляла их сгорать между своих пальцев. Все, что ей удавалось придумать, было недостаточно глубоко, не достаточно подробно и точно. Недостаточно.
Она вывела единственное слово – «Спасибо» - и в него вложила все, что не сумела описать. Потом, не давая себе передумать, сотворила магического посланника, шепнула ему, как заклинание, имя адресата и не стала смотреть черному нетопырю вслед. Ночь была юна.
С огромным удовольствием Лита сейчас забыла бы о своих планах, осталась дома и, может быть, невидимая, вернулась бы в розарий, чтобы посидеть рядом с маленьким кустом, потрогать белые лепестки, снова убеждаясь в их реальности, не подумать – но почувствовать, осознать себя в сияющей новизне своего внезапного покоя. Но она не любила нарушать договоренностей, а приглашение на собрание в своем доме Мэнно прислал ей еще накануне. Подводить младшего брата не хотелось, и Лита, поцеловав на прощание спящую принцессу, убедившись, что сонное заклятье удержит ту в постели до утра, покинула покои и, никем не замеченная, вышла из дворца.
На пороге виллы Мэнно ее встретила уже знакомая девушка. Рианна – тонкий призрак в легком белом платье, слишком откровенном для простой служанки, улыбнулась гостье и проводила ее в гостиную, где уже ждал Мэнно. Ничуть не смущаясь, девушка обошла глубокое кресло, в котором восседал хозяин, склонилась к нему, опустила руки на плечи и шепнула что-то на ухо. Тот, мельком улыбнувшись, ответил так же тихо, и на миг их губы встретились. Лита деликатно заинтересовалась пейзажем на стене и вновь посмотрела на брата, лишь когда Рианна наконец бесшумно удалилась из гостиной. Тот выглядел сконфуженно – но явно недостаточно для того, кто всерьез стыдился своих поступков.
- Она красивая,- заметила Лита, опускаясь на краешек софы и сложив руки на коленях.
- Красивая,- эхом повторил Мэнно, опустил на секунду глаза, но гордой улыбки сдержать не смог.
- Если нужно, я могу приготовить для нее зелье…- начала было Лита.
Мэнно отмахнулся, и в жесте этом Лита отчетливо прочла «слишком поздно», хотя вслух брат так ничего и не сказал.
- Изольда о ней знает? – все же задала чародейка вертевшийся на языке неприятный вопрос.
- Почти наверняка,- ответил Мэнно рассеянно,- но мне все равно.
- А ей? – уточнила Лита,- пусть не сам ваш роман, но его последствия могут вынудить твою жену принять… меры.
- Здесь, в моем доме, Рианна в безопасности,- твердо ответил Мэнно,- ты – не единственная чародейка в Нильфгаарде, знаешь?
Лита пожала плечами.
- Где ты ее нашел? – спросила она, и не подумав побороть свое любопытство. Мэнно на секунду замешкался с ответом.
- Мы познакомились год назад на свадьбе Риэра,- ответил он наконец. Лита, успевшая прихватить со столика бокал золотого эст-эста и поднести его к губам, чуть не выпустила вино через нос.
- Риэр женился?! – воскликнула она.
Мэнно тихо хохотнул, как мальчишка, успешно подложивший сестре лягушку в утреннюю кашу.
- Вернее, наверно, сказать, вышел замуж,- поправил он,- но это вопрос семантики, а не сути. Нигде, кроме Новиграда и, может быть, Дальнего Юга, его брак не имеет юридической силы. Однако свадьба была замечательная. Никого из родственников, кроме меня, он на нее не позвал, но гуляли всем Новиградом. Там-то я Рианну и встретил – она работала в заведении, которым владеет суженый нашего братишки.
- И, конечно, все это было лишь счастливым совпадением,- фыркнула Лита в свой бокал.
- Едва ли,- разулыбался Мэнно,- ее и зовут-то на самом деле Маргаритой или Мариэттой – я потом узнал. Но мне на это совершенно, безоговорочно наплевать.
Лита мягко улыбнулась, протянула руку и похлопала младшего по ладони.
- Вот и правильно,- похвалила она,- и пускай в Нильфгаарде есть и другие чародейки, кроме меня, таких же могущественных, как я – точно нет. И я постараюсь сделать так, чтобы ничего дурного не случилось ни с Рианной, ни с… последствиями.
Мэнно поднял взгляд и посмотрел ей в глаза. Улыбнулся и кивнул, ничего не говоря, и впервые, пожалуй, за всю свою жизнь Лита ощутила радость от того, что в чужом взоре от ее слов засветилось такое неподдельное счастье.
Идиллия взаимопонимания, впрочем, длилась недолго. Группа заговорщиков начала собираться ближе к полуночи – Рианна, самоуверенная, как полноправная хозяйка виллы, встречала их и по одному провожала в гостиную. Портьеры на окнах были опущены, и по мере того, как прибывали гости, девушка зажигала все новые свечи, точно в этой славной компании заранее было определено, что проводить собрания в полутьме было дурным тоном.
Лита, не сбросившая с себя морока, наблюдала за рассаживающимися гостями без смущения, а те бросали на нее любопытные взгляды. Многих из них бывшая Советница знала в лицо – среди заговорщиков явно находились какие-то братовы деловые партнеры, должно быть, широко известные в узких кругах богатые купцы и землевладельцы, но появлялись и те, с кем несколько лет назад Лите приходилось общаться на имперских приемах лично.
Она узнала троих наследников древнейших нильфгаардских родов, которых прежде всегда считала недалекими бездельниками, которые прежде «вовсе не интересовались политикой», одного главу почтового департамента, нескольких чиновников помельче, никогда не занимавших достаточно ответственных должностей, чтобы запомнить их имена, и наконец последним, словно хотел собой эффектно завершить процедуру сбора заговорщиков, в гостиной появился Лаар. Он галантно поцеловал руку Рианны, точно признавая ее права хозяйки приема, и та, приветливо улыбнувшись, присела в коротком поспешном книксене.
Наконец, когда почти все кресла и диваны в гостиной оказались обсажены гостями, как ветки птицами, Мэнно поднялся на ноги и обратился к собранию.
- Уважаемые господа,- заговорил он,- сегодня в нашем обществе присутствует та, на кого лично я возлагаю главную надежду в нашем общем деле. Прошу поприветствуйте,- он развернулся к ней всем корпусом, выпростал руку, и дюжина пар любопытных глаз устремилась на Литу. Еще до того, как по гостиной пополз удивленный гул, чародейка медленно встала, выпрямилась во весь рост, и по мере того, как она поднималась, морок спадал с нее – через пару мгновений на собрание взирала Лита вар Эмрейс, не скрывавшая больше своего лица.
Пару секунд в комнате висела тишина. Потом, словно кто-то ударил в гонг, срывая покров молчания, один из трех неполитических наследников подскочил на ноги, коснулся двумя пальцами эфеса своего кинжала у пояса и церемонно опустился на одно колено перед принцессой, склонив голову.
- Моя Императрица,- выговорил он громко и отчетливо, и следом за ним эти слова начали повторять все собравшиеся. И каждый из них повторял жест молодого аристократа – вставал, прижимал ладонь кто к парадному оружию, кто к груди, и опускался перед Литой ниц.
Последним общему примеру последовал Мэнно, успев лишь мельком подмигнуть сестре.
Литу с детства учили принимать и проклятья, и почести с одинаково спокойным лицом. Она расправила плечи, обвела взором склоненные перед ней головы. Чувство было волнительным, странным – и не то, чтобы слишком приятным.
- Встаньте,- обронила она величаво, и собравшиеся принялись медленно подниматься,- можете сесть,- следуя протоколу обычной императорской аудиенции, дозволила Лита, и гости вновь разместились на своих местах.
Она сама опустилась в кресло, и только Мэнно остался стоять.
- Ее Величество оказала нам честь своим присутствием,- заговорил он вновь,- а также проявила отвагу, согласившись инкогнито следить за нашим врагом на его территории. Посему сообщаю всем, что распространение информации о возвращении Ее Величества в столицу будет считаться предательством и караться соответственно.
Лита ничуть не усомнилась – даже не имея прямых полномочий покарать кого-то в Нильфгаардской столице, Мэнно располагал тысячей способов осуществить свою угрозу, и все присутствующие явно знали это тоже. Хотя, судя по их лицам, дополнительная мотивация через страх им была ни к чему. Казалось, одно лишь появление Литы в этих рядах зажгло в их сердцах надежду на успех, которой прежде там не было вовсе.
После короткой, но вполне пламенной вступительной речи Мэнно слово взял Лаар. Он поднялся перед собранием и коротко откашлялся, как делал всегда, начиная свой доклад еще в бытность свою начальником разведки.
- Поскольку Ее Величество наконец оказала нам честь своим присутствием,- заговорил он,- я думаю, что настало время осуществить план, который мы давно обсуждали, но откладывали в виду неподходящих обстоятельств. Ныне, по моему разумению, обстоятельства складываются самым удачным образом, и иного шанса у нас может в будущем не представиться.
Лита лениво обвела всех взглядом. Вот сейчас, подумалось ей, Лаар расскажет о новом нелепом слухе, который можно будет распространить через дешевые памфлеты и мелкие столичные газетенки, вложить в уста выученных агентов и разогнать по всей стране. Она приготовилась возражать, распознав в очередной идее глупость и фальшь.
- Регент Эмгыр, как сообщают мои агенты в Вызиме,- продолжал Лаар,- проводит свои дни, почти не заботясь о собственной безопасности. Чаще всего его, конечно, видят в обществе реданского короля и его придворного ведьмака, но это несет опасность скорее дипломатическую – при осуществлении нашего плана, ясное дело, ни король, ни ведьмак, подданный Редании, пострадать не должны.
Лита, расслабившаяся было, посмотрела на Лаара пристальней – что это он такое нес?
- В ряды регулярной дворцовой и городской стражи были внедрены наши агенты, они обеспечат должный уровень невмешательства всех остальных,- продолжал бывший разведчик,- само же мероприятие будет осуществлено руками наших специальных сил, завербованных на уникальных условиях.
- Погодите,- не выдержала Лита,- о чем идет речь?
Лаар, точно споткнувшись на кочке, обратил на нее удивленный взгляд.
- Об устранении Регента Эмгыра, само собой,- ответил он так, словно готовил сюрприз на день рождения, а не покушение. У Литы пересохло во рту.
Во всех своих выкладках – когда разум ее в принципе находил минутку, чтобы обратиться к планам заговорщиков – Лита видела, конечно, возможный печальный исход для Эмгыра. В ходе государственного переворота головы свергаемых правителей летели почти всегда – и ей самой, и Лее в этом плане несказанно повезло. Но в представлении Литы убить Эмгыра должен был народный гнев или имперский палач, но никак не эти нелепые политики-недоучки с их таинственными сборищами под вино и папиросы и глупыми планами по дискредитации регентской репутации. Между распространением скабрезных слухов и убийством была такая глубокая пропасть, что сейчас впору было решить, что чародейка заснула рядом со своей воспитанницей и видела десятый странный сон.
- Вы понимаете, о чем говорите, господин Лаар? – осторожно спросила она.
- Конечно, Ваше Величество,- гордо подтвердил тот,- мы ведем эту работу уже не первый год. Нам больших трудов стоило и завербовать нужных людей, и перенести нынешние переговоры из Оксенфурта в Вызиму, и организовать все так, чтобы регент отправился на них лично. Совершенно ясно, что решающий удар по нему должно было нанести не на территории Империи. Но теперь, как я и сказал, обстоятельства играют нам на руку.
- Пусть Эмгыра почти не охраняют,- возразила Лита, лихорадочно соображая, какой аргумент из сотни родившихся у нее в мозгу, привести первым,- но это оттого лишь, что он почти не нуждается в лишней охране. Эмгыр прошел обучение в ведьмачьей школе, он владеет всеми видами оружия и приемами рукопашного боя, его организм резистентен почти для всех видов яда, и я вполне уверена, что о своей магической защите он так же позаботился. Его чародейкой-советницей является моя бывшая ученица Ирра вар Тарр, и сколь бы неприятно ни было мне это признавать, в ее мастерстве сомневаться просто глупо.
- Все это мы учли,- гордо и благостно подтвердил Лаар,- я уже сказал – для осуществления финального акта мною были привлечены совершенно исключительные исполнители. Они, разумеется, запросили чрезвычайно высокую цену, но, учитывая сложность задачи, думаю, она Империи вполне по средствам.
Лита прямо посмотрела на Мэнно. Лицо того ничего не выражало, и становилось понятно – брат был в курсе готовящегося покушения, больше того – сам способствовал его осуществлению, и, судя по всему, не собирался отказываться от этой идеи.
- Что же произойдет, когда ваши очень особенные агенты каким-то образом его убьют? – вопросила Лита, все еще не в силах сформулировать собственного отношения к тому, о чем говорила. Она ненавидела Эмгыра всей душой. Не за то даже, что он сверг с трона Лею или лишил возможности стать Императором того, кто на самом деле этого заслуживал – ее собственного сына. Не за то, как обошелся он с самой Литой. Не за то, что обратил свое глупое поражение в Аэдирне блистательной победой здесь, в Нильфгаарде, обманув всех, включая ее. Она ненавидела его за то, что он оказался фальшивкой. Лита спасла его, вытащила из временно петли, думая, что дарует новую жизнь тому, кого любила больше всех на свете, кого потеряла и по кому тосковала каждый день. Но Эмгыр вар Эмрейс, явившийся в ее мир по ее же воле, был вовсе не тем, кто покоился в мраморном мавзолее под тяжелой плитой – и в этом был его главный, неискупимый грех.
Но убивать его? Подло, не взглянув ему в глаза? Еще девчонкой она бездумно отдавала приказы своему верному спутнику-вампиру проливать кровь, терзать глотки, вонзать когти в живую плоть, но дальнейшие годы, особенно те, что Лита провела с вампирами наедине, показали ей – даже для тех, кого природа специально создала, чтобы убивать, смерть, причиненная своими руками, стоила слишком дорого. Для вампира первое убийство было сродни потере невинности, невосполнимой, страшной утратой. А для человека?
- В столице, конечно, начнется хаос,- ответил на ее вопрос Лаар, спокойный, как скала,- убийство на территории иностранного государства вызовет международное напряжение. Сторонники узурпатора запросят возмездия, а все соглашения, основанные исключительно на личных договоренностях регента, потеряют силу. Нильфгаард окажется на пороге войны – и внешней, и внутренней. И в этот момент на сцене появитесь вы, моя Императрица, и народ вспомнит, что у подлинного Эмгыра вар Эмрейса, величайшего правителя и полководца, еще осталась наследница, способная восстановить в Империи порядок.
- Мы еще не приняли решение,- осторожно вмешался Мэнно, явно почуяв неуверенность Литы и не желая на нее давить,- Лаар, однако, прав, обстоятельства складываются, как нельзя лучше.
- А что будет с твоим сыном? – резко спросила Лита, в упор глянув на брата.
- Мы поможем Фергусу покинуть столицу,- твердо ответил Лаар за него,- в иных обстоятельствах судьба правителя была бы решена иначе, но в данном случае мы можем прибегнуть к предыдущему прецеденту, и в ходе справедливого суда, как и в случае с покойной Леей, мальчику будет дарована жизнь в изгнании.
- Нильфгаард окажется на пороге войны,- напомнила Лита,- вы сами это сказали, господин Лаар. А на войне умирают. Вы уверены, что граждане Империи, вставшие на ее пороге, позволят мне помиловать узурпатора, который их на этот порог привел?
- Тогда мы поможем ему бежать,- величаво отмахнулся Лаар, и Лита четко осознала – судьба мальчика его нисколько не волновала, и говорил он это исключительно ради того, чтобы успокоить отца Фергуса и не дать ему засомневаться.
- Ваш план нуждается в дополнительном обсуждении,- твердо произнесла чародейка, с усилием заставив себя расслабить пальцы, непроизвольно сжатые в кулаки,- и я предлагаю вернуться к нему на следующем собрании.
Лаар обратил взор на Мэнно. Все присутствующие, конечно, сколько угодно могли становиться на колени перед Литой и клясться ей в верности. Но истинным лидером восстания был, конечно, совсем другой ребенок величайшего правителя и полководца Эмгыра вар Эмрейса. Тот, кого всю жизнь берегли от политики.
- Мы вернемся к этому позже,- произнес Мэнно негромко, и Лаар, поклонившись, вернулся на свое место.
Заговорщики разошлись через час. Уходили по одному, каждый кланялся Лите, касался губами ее пальцев, но она чувствовала, что слепое почтение в них сменилось чем-то совершенно иным. В воздухе чувствовалось разочарование и напряжение, и, оставшись с братом наедине, Лита наконец твердо заговорила:
- Убийство? Все это время ты планировал убийство?
- Что иначе ты предлагаешь? – устало переспросил Мэнно,- Лаар прав – почти весь успех нынешнего правительства, все достижения и соглашения основываются на действиях и личности Эмгыра. Он мнит о себе очень много – и не без причины, конечно – а потому все закругляет на себя. Ему по душе единоличная власть, он редко слушает советников и окружил себя теми, кто с восторгом смотрит ему в рот, а не противоречит своими советами. Не станет его, и вся выстроенная им система немедленно рухнет. У него нет приемника, Эмгыр надеется вырастить его из Фергуса, но что-то подсказывает мне, что мой сын, даже достигнув совершеннолетия, останется в стороне. Захватить власть окончательно, объявить Императором себя Эмгыру мешают законы, и он пока не набрал достаточно влияния, чтобы просто их переписать, но этот день не за горами, поверь мне. Мы хотим обрубить эту проблему на корню, пока это еще возможно.
- И ради этого ты готов пожертвовать своим сыном? – резко спросила Лита.
В комнату неслышной белой тенью вошла Рианна. Плавными деликатными движениями она принялась собирать со столов и подлокотников пустые бокалы и тарелки с недоеденными закусками. Лита проследила за взглядом Мэнно – потеплевшим, но твердым, и страшная догадка вдруг расцвела в ее сознании, как ослепительно белый цветок на усыпанной черными шипами ветви. Ее брат, получив надежду вновь стать отцом, на сей раз по собственной воле, обрел решимость отречься от того сына, с которым почти не был знаком, которого отняли у него и сделали Императором против его желания. Это осознание было оглушительно необъяснимым, но единственно верным.
- Ты помнишь, во что всегда верил наш отец? – тихо, бесцветным тоном спросил Мэнно,- Империя требует жертв.
- А ты помнишь, во что верила наша мать? – ответила ему Лита жестко,- Империя этих жертв не стоит.
Мэнно побледнел и отвернулся. Рианна медленно подошла к нему, отставив поднос с посудой, вновь положила руки ему на плечи, и брат чуть повернулся к ней, опустив ладонь где-то в районе еще плоского живота, лишь подтверждая догадку Литы.
- Дай мне время,- выговорила чародейка наконец,- я пока не успела толком посмотреть на Фергуса, понять, что он из себя представляет. Может быть, если воспитать его правильно, никого убивать не потребуется.
- Он еще слишком мал,- ответил Мэнно тихо,- но уже находится под слишком сильным влиянием.
- Дай мне время,- твердо повторила Лита.
Брат поднял глаза и встретился взглядом с Рианной. Та мельком улыбнулась, отстранилась от него и вернулась к своему неторопливому занятию.
- Нянюшку Ашторет к Императору не подпустят,- наконец заговорил Мэнно,- ты сможешь смотреть на него издалека, но в этом будет мало проку. Однако завтра утром я уезжаю из столицы по делам. Своими планами я не делился ни с кем, кроме моих партнеров. Если хочешь, можешь воспользоваться этим знанием по своему усмотрению.
Лита соображала пару мгновений, потом решительно кивнула и встала. Мэнно проводил ее взглядом.
- Я решил убедить их назвать тебя нашей Императрицей, потому что ни на секунду не сомневался – уж ты-то поймешь, какова может быть цена власти,- произнес он печально.
Лита улыбнулась ему – холодно, без тени симпатии.
- Жаль разочаровывать тебя,- ответила она,- но я и правда знаю эту цену, я заплатила ее – и до сего дня не сомневалась, что ты понимаешь, что иногда она бывает слишком высокой.
Наутро малышка Лита была сонной, вялой и никак не хотела просыпаться – Ашторет с досадой осознала, что накануне переборщила с магией, но с другой стороны, это было ей даже на руку. Велев горничной принести принцессе чашку молока и присматривать за ней, пока девочка досыпает, чародейка вышла из покоев и, укрывшись в одном из укромных уголков дворца, приступила к превращению.
Принимать облик настоящих людей было в разы сложнее, чем придумывать и воспроизводить детали совершенно новой внешности. Уловка Сендриллы лучше всего работала, когда тот, в кого чародейка намеревалась превратиться, походил на нее ростом и строением тела. Мэнно же был гораздо выше и массивней сестры. Конечно, с годами он не превратился в широкоплечую громадину, как его близнец, а напротив – ссутулился и усох, но, тем не менее, Лита не была до конца уверена, что, накладывая морок, угадала с ростом и размером. Впрочем, понадеялась она, на Эмрейсе, пусть и не самом близком к трону, обитатели дворца не станут подолгу задерживать взгляд. Избегать следовало только членов его семьи, а утренняя рутина дочерей и жены Мэнно ей была уже неплохо известна.
Поход по галереям дворца поначалу обходился без приключений. Стражники и слуги приветствовали господина Эмрейса, не смея его останавливать, хотя Лита старалась пройти мимо них побыстрее – Мэнно тоже имел привычку двигаться стремительно и не таращась по сторонам.
Однако, едва свернув в коридор, ведущий к Императорским покоям, чародейка немедленно почти нос к носу столкнулась с Изольдой. Супруга брата шагала неспешно, хмурилась на ходу и смотрела строго перед собой. Лита едва не споткнулась, мысленно пытаясь представить, какими словами брат обычно приветствовал свою опостылевшую суженую, и, когда та приблизилась, открыла было рот, чтобы выдать банальное «Доброе утро, Иза».
Изольда окатила Литу холодным мрачным взглядом и, не замедлив шага ни на мгновение, не произнеся ни слова, зашагала дальше. От этого безразличия чародейке, пусть взор предназначался вовсе не ей, стало холодно до самых костей. Она поежилась, украдкой проводила Изольду взглядом, борясь с внезапным желанием все же ее окликнуть. Но женщина уже скрылась за колонной, и мучительная неловкость медленно отпустила Литу. Это были их семейные дела, и то, почему Мэнно так отчаянно легко нырнул в новые отношения с простушкой из Новиграда – не то Маргаритой, не то Мариэттой – стало для чародейки еще яснее.
У дверей в покои Императора Лита снова замешкалась, соображая, стоило ли ей постучать. Высокий стражник, несший службу у высоких створок, приветствовал вторженца, отдав ему честь, и распахнул двери без лишних указаний. Лита шагнула за порог.
Просторная спальня, она прекрасно это помнила, граничила со светлой комнатой для учения. Пять лет назад в этих стенах жил Вигго, и вместе с маленьким эльфом Йоной постигал премудрости арифметики, истории и философии за этим самым столом. Лита пересекла спальню стремительно, не дав себе погрузиться в воспоминание и усомниться в своей решимости. Ее мальчика заменили на другого – пока невинного, но все же не достойного занимать это место. Мысль была такой тяжкой, а решение таким близким и соблазнительным, что Лите пришлось зажмуриться и одернуть себя. Фергус не заслуживал смерти. По крайней мере, пока.
В ученическую комнату она вошла без стука.
На высоком ученическом столе, обнаженный по пояс, сидел маленький черноволосый мальчик, а высокий среброокий эльф стоял у него за спиной и выводил на нежной детской коже какие-то хитрые рунические знаки. Лита замерла, борясь с желанием протереть глаза.
Эльф медленно поднял голову и любезно улыбнулся, словно ничего противоестественного вовсе не происходило. Он отложил кисть и отступил от стола. Фергус же, передернув плечами, выпрямился и тоже уставился на непрошенного гостя.
- Папа? – тихо и неуверенно спросил он.
- Мы не ждали вас, господин мой,- заговорил эльф, делая шаг навстречу Лите, спрятав ладони в рукавах.
- Очевидно,- не сдержавшись, выдала Лита,- что это вы тут делаете, господин мой? Я думал, у Его Величества идет урок.
- Я обновлял магическую защиту,- спокойно пояснил эльф,- ваша уважаемая супруга только что покинула нас – все происходит с ее полного согласия и одобрения. Процедуру необходимо повторять каждую неделю. Я думал, вас поставили об этом в известность.
Лита кашлянула. Она и впрямь встретила Изольду на пути сюда, да и едва ли странный Знающий стал бы творить над Императором какие-то вредоносные заклятья, даже не заперев дверь. Узор рун на первый взгляд был Лите не знаком, эльфской магией она никогда не интересовалась, но порядок символов на всякий случай все же решила запомнить.
Мальчик, меж тем, попытался неловко слезть со стола, и эльф заботливо помог ему, подав руку, а потом накинул ему на плечи тонкую рубаху, скрывая символы. Фергус подошел к Лите, раскрыв объятия – без особой охоты, явно следуя заведенному порядку скорее, чем велению сердца. Чародейка присела на корточки, обняла мальчика и коротко поцеловала его в лоб. Тот растерянно утерся тыльной стороной ладошки. Видимо, целовать сына у Мэнно было не принято.
- У вас какое-то дело к Его Величеству? – нейтрально поинтересовался эльф. Мараал – извлекла Лита из памяти его имя.
- Он мой сын,- напомнила она строго, поднимаясь обратно на ноги и в упор глядя на эльфа. Несмотря на внушительный рост брата, Лите пришлось немного запрокинуть голову, чтобы посмотреть Знающему прямо в глаза.
- Ах, верно,- тот улыбнулся – чародейке показалось, почти с ехидством,- мне оставить вас наедине?
Правильнее всего было бы ответить положительно. Но Лита сильно сомневалась, что и это было принято у Мэнно. А Знающий, проницательно глядящий на нее, мог что-то заподозрить, и теперь проверял свою догадку.
- Не стоит,- покачала она головой,- я пришел попрощаться. Уезжаю по делам.
- До свидания, папа,- вежливо кивнул мальчик, и в его голосе не звучало ни сожаления, ни грусти, ни обещания скучать.
- Счастливого пути, господин мой,- мягко улыбнулся эльф.
Лита, внезапно набравшись храбрости, не глядя больше на Знающего, присела рядом с Фергусом на колени, протянула ему руку, прислушалась к его сигнатуре, надеясь, что Мараал ее действий не отследит. Фергус вложил прохладные пальчики ей в ладонь. Аура мальчика ощущалась странно, и дело было вовсе не в магических знаках, испещривших его спину и плечи под рубашкой. Он звучал почти так же, как в далекие времена звучал ее отец. Обучаясь магии, Лита часто прислушивалась именно к нему – и его сигнатура была похожа на капли, которые падали в пустой кувшин и разбивались о дно.
Отбросив странное ощущение, чародейка посмотрела мальчику в глаза. Тот, в отличие от сестры, держал контакт, но чувствовал себя явно неловко.
- Я люблю тебя, Фергус,- выговорила Лита, четко осознавая, что совершает страшную ошибку,- ты – мой сын. И это ничто никогда не изменит, ты понимаешь?
- Я тоже люблю тебя, папа,- ответил мальчик, словно отвечал отлично вызубренный урок.
Лита быстро вновь обняла его, поднялась на ноги, выпустив пальцы из рук. Поклонилась эльфу.
- Присматривайте за ним, господин мой,- сказала она ему,- берегите Императора.
- Мы с господином Роше неплохо с этим справляемся,- ободряюще кивнул Знающий,- верно, Фергус? – он растрепал черные кудри мальчика, и тот подался навстречу прикосновению, как ласковый котенок.
Лита еще раз кивнула, бросила прощальный взгляд на ребенка и, развернувшись, пошла прочь.
К покоям маленькой принцессы чародейка подходила, приняв свой обычный образ и отягченная мутными тревожными мыслями – все, что она увидела, следовало обдумать, зарисовать и изучить символы, решить, что с этими сведениями делать дальше – не говоря уже о том, что свою цель она так и не выполнила. Поговорить с Фергусом у нее не удалось, и, скорее всего, придется перехватить его, когда мальчик окажется в менее подозрительной компании – например, на уроке фехтования с Верноном Роше. Хотя, конечно, то был выбор между чумой и холерой – старый шпион уж точно не станет прятать свои подозрения под любезными улыбками.
Открыв дверь в спальню, первым делом Ашторет увидела перевернутую кружку – молоко разлилось по всему столу и капало с края на пол. И только после этого чародейка заметила принцессу – та стояла перед весело полыхавшим камином, сжимая что-то в руках. В следующий миг Ашторет сообразила – в маленьких пальчиках, плененный, напуганный, вырывавшийся изо всех сил, был сжат Хвостатик – большая серая крыса.
- Лита! – воскликнула чародейка.
Девочка вздрогнула. Крыса, извернувшись, цапнула Литу за палец, вырвалась и, громко пища, понеслась по полу прочь, а принцесса, не устояв на ногах, повалилась вперед – ладонями прямо в пылавший огонь.
У Ашторет не хватило сил даже закричать. Он ринулась к ней, выхватила Литу из пламени, ничего не соображая, прижала ее к себе.
- Он опрокинул молоко,- тараторила девочка, теперь тоже пытаясь вырваться,- Хвостатик весь промок, и я хотела его высушить. Пусти, нянечка! Он простудится.
Ашторет отпустила девочку от себя, боясь опустить глаза на страшные ожоги от огня на ее руках, боль от которых Лита, должно быть, еще не осознала.
- Надо его догнать! – заявила девочка, и только теперь чародейка осмелилась посмотреть на нее.
Нежная кожа девичьих рук, измазанная сажей и золой, была в остальном совершенно, безупречно чиста.
- Лита,- прошептала Ашторет, глядя принцессе прямо в глаза,- Лита, как же это?

Chapter 16: Старинные часы

Chapter Text

То, что планировалось, как серьезный, почти военный совет, с неприличной быстротой превратилось в дружеские посиделки – причем, в одни из тех, на которые дам пригласили исключительно из вежливости. Мастер Лютик и Регис, старинные друзья, были так счастливы лицезреть друг друга, что несколько драгоценных минут пришлось потратить на то, чтобы они закончили обниматься, пожимать руки и обмениваться последними новостями. Лютик поведал о кончине кота Графа, и Регис, полный сочувствия, предложил подсластить горе одним из своих коктейлей – скорбящий музыкант, конечно, не отказался, и дальше все пошло по накатанной.
- Может быть, нам оставить вас на некоторое время и зайти попозже? – с раздражением, не выдержав, вопросила Филиппа, тоном своим явно намекая, что подобный вариант ее ни в коей мере не устраивал. Однако Регис уже, казалось, открыл рот, чтобы вежливо принять ее щедрое предложение, но Лютик вдруг широко взмахнул рукой, разом посерьезнев.
- Наша дорогая Пиппа права,- заявил он,- делу время, потехе – час, и нас ждут по-настоящему серьезные дела. А потом, милый друг, у нас будет сколько угодно времени, чтобы посплетничать.
Регис многозначительно кивнул, обернулся к дамам, отвесил чародейке короткий, чуть-чуть издевательский поклон и присел в кресло, по-прежнему сжимая в пальцах стакан с разноцветной жидкостью. Филиппа, проглотив замечание о том, что не давала музыканту разрешения называть себя Пиппой, кисло улыбнулась.
- Одно совершенно ясно,- взял слово Эмиель, когда чародейка закончила вводить собравшихся в курс дела и обозначила их первую цель – дом Йеннифэр в Венгерберге. – Ни я, ни Эржац не сможем проникнуть внутрь чародейского жилища ни при каких обстоятельствах. Увы – но факты таковы. В этом нам не помогли бы ни порталы, ни артефактная компрессия. Больше того, я уверен, исходя из того, что помню об Йеннифэр, что она установила на свой дом куда более хитрую защиту, чем стандартные заклинания. А это, скорее всего, означает, что присутствие другой чародейки за ее порогом так же будет расценено, как враждебное вторжение.
- Йеннифэр исчезла много лет назад,- возразила Филиппа,- даже если она жива, заклинания, не поддерживаемые постоянно, имеют свойство истончаться и терять силу.
- Я думаю, нам не стоит рисковать,- вмешалась вдруг Эржац. Она украдкой протянула руку и нежно коснулась ладони наставницы – Филиппа с легким удивлением поняла – ученица волновалась за ее благополучие и не желала, чтобы чародейке причинили вред. Эта неожиданная забота казалась непривычной – но отчего-то Филиппе, обычно ставившей достижение цели выше собственной безопасности, и самой сейчас захотелось поберечься. Чтобы не расстраивать Эржац – такое объяснение непрошенной робости было странным и не слишком убедительным, но иного у чародейки не нашлось.
- С тем, чтобы проникнуть внутрь, проблем возникнуть не должно,- самодовольно вмешался мастер Лютик, вальяжно откинувшись на спинку кресла и поигрывая коктейлем в руке,- Йеннифэр, что бы там ни говорила вслух, всегда души во мне не чаяла.
- А вернее – смирилась с неизбежным,- хмыкнул Регис,- раз уж она открыла вход в свой дом для Геральта, необходимо было пропустить еще и тебя – вероятность того, что наш общий друг явится в твоей компании всегда была весьма высока. Одним словом, Юлиан, скорее всего, прав. Дом пропустит его и не заманит в ловушку. Будем исходить из этого.
- Я видела Чародейский дом,- заметила Эржац – руки от ладони наставницы она так и не отняла,- он теперь что-то вроде достопримечательности в Венгерберге. Но, даже имея разрешение на вход, будет непросто найти нужную дверь. Дом окружен какой-то аурой, не дающей даже взглянуть на него прямо.
- Обычная иллюзия,- с невыносимым знанием дела отмахнула Лютик,- всякий раз, когда нам с Геральтом приходило в голову завалиться в гости, мы тратили несколько минут на то, чтобы отыскать дверь. Думаю, и в этот раз я с этим справлюсь.
- Для нейтрализации стандартной иллюзии необходим особый артефакт,- осадила его Филиппа,- если, конечно, речь не идет о куда более сложных чарах. Я могла бы такой сделать, но на это потребуется время.
- Нет необходимости,- театральным широким жестом Лютик повел в воздухе рукой и наставил указующий перст на свою дорожную сумку, небрежно брошенную в углу кабинета,- милочка,- обратился он к Эржац,- дай-ка мне…
- Ты, конечно, мой гость, Лютик,- мягко прервал его порыв Регис, и черные глаза, сощурившись, стали пугающе серьезными,- но моя дочь тебе не служанка. Встань и сам возьми, что тебе нужно.
Лютик бросил на друга немного испуганный взгляд – по всему было видно, что он не ожидал ни отповеди, ни удивительных новостей – о том, что Регис ныне объявил Эржац своей дочерью, музыканту, конечно, сообщить забыли. Это явно меняло что-то в расстановке сил, выстроенной у Лютика в голове, и он, буркнув извинение, встал и поплелся к своей сумке сам. Уже без драматических пауз ослабил завязки и порылся в содержимом, через пару мгновений извлек на свет небольшой круглый предмет, похожий на морской компас.
- Глаз Нехалены,- с подозрением определила Филиппа,- где ты его достал?
- Уезжая в Каэр Морхен насовсем, Геральт отдал мне кое-что из своих запасов. За годы скитаний и общения с чародейками, у него накопилась недурственная коллекция редкостей,- фыркнул Лютик. Он подошел к Филиппе и вложил артефакт ей в руки. Та с интересом покрутила его перед глазами, постаралась прислушаться к сигнатуре.
- Это – творение рук Кейры Мец,- безошибочно определила она,- старый, ему лет сорок, не меньше. Ты проверял, он еще работает?
Юлиан развел руками.
- Не приходилось,- ответил он,- но, полагаю, раз Кейра жива, здорова и счастлива в браке, силы ее артефактов не истончаются и не исчезают, верно?
- Проверим,- кивнула Филиппа,- итак, с тем, чтобы войти в дом, проблем не возникнет. Хорошо.
- Проблема в другом,- неторопливо продолжал Регис,- даже ты, Пиппа, толком не представляешь, как я понял, что именно вам следует найти в доме Йеннифэр, и уж, конечно, Лютик – тот единственный, кто может переступить порог – не будет знать, что искать. Не станет же он распихивать по карманам вообще все отдаленно магическое, встреченное на пути. Эдак и весь дом можно на горбу вынести.
- Я могла бы установить телепатическую связь снаружи,- предложила Филиппа,- она позволит мне видеть глазами мастера Лютика и подсказывать, куда смотреть.
- Мне бы не хотелось,- поежился Лютик, отчего-то быстро уронив взгляд на сомкнутые руки наставницы и ученицы.
- Кроме того, магический барьер порождал бы помехи, а то и вовсе блокировал бы сигнал,- закончил за него Регис.
- У меня есть идея,- подала голос Эржац, потом, потупив очи, добавила тише,- но я не уверена, что тебе она понравится, Пиппа.
- Говори,- попросила наставница,- пока ничего полезного мы все равно придумать не смогли.
- Отец сказал, что магическая защита не потерпит внутри дома чародейку,- начала Эржац, стараясь не глядеть на наставницу прямо, лишь коситься в ее сторону. Пальцы на ладони Филиппы едва заметно вздрогнули,- но ты, Пиппа, можешь войти туда в своем измененном облике, не думаю, что защита Йеннифэр настроена на животных и птиц – иначе она срабатывала бы всякий раз, когда из подвала вздумалось бы подняться мыши, а ласточке – свить под крышей гнездо.
- В измененном облике или нет, я все равно остаюсь собой,- напомнила Филиппа скептически,- внешностью магическую защиту не обманешь.
- Но что отличает тебя в облике совы от обычной совы? - Эржац заговорила смелее, подняла невозможно синие глаза к лицу наставницы. Алебастровые скулы цвели розовым румянцем – Филиппа на миг отвлеклась от слов ученицы, впустив в сознание мысль о том, что такой красивой не видела ее никогда прежде. Или раньше просто не замечала?
- Сигнатура! – как нерадивый школяр, впервые за семестр обнаруживший в памяти правильный ответ на вопрос учителя, почти выкрикнул мастер Лютик.
- Сигнатура,- подтвердила Эржац,- но ведь существуют способы блокировать и изменять ее.
- Двимерит,- тихо выговорил Регис из своего кресла, и Филиппе, отвлекшейся на любование ученицей, вдруг показалось, что кто-то разбил высокое окно чародейской башни, и в комнату ворвался промозглый ветер с реки, тяжелый и гнилостный.
- Нет,- отрезала она мрачно и тихо,- нет, ни за что.
- Но послушай,- Эржац перехватила ее руку смелее, потянула к себе и прижала к груди. Синие глаза сияли нетерпением,- это ведь совсем ненадолго. Ты проникнешь в дом вместе с Лютиком, поможешь ему найти нужные вещи, выйдешь, и мы тут же избавим тебя от двимерита. Я обещаю тебе…
- Нет,- повторила Филиппа тверже – и ей огромных усилий стоило не вырвать свою ладонь из пальцев ученицы,- я больше никому и никогда не позволю сковывать себя.
Эржац бросила взгляд на отца, ища его поддержки, но Регис молчал – слишком деликатный, слишком понимающий, слишком человечный, чтобы настаивать. Маленькая вампирша поджала губы.
- Я сама надену, и сама сниму с тебя кольца,- произнесла она, снова заглянув Филиппе в глаза,- клянусь – ничего дурного с тобой не случится, я продержу их на тебе ровно столько, сколько потребуется для дела.
Филиппа помнила удушающую тесноту совиного тела, из которого не могла выйти, помнила тошнотворный привкус беспомощности, помнила шум голосов, чужой смех, музыку, играющую все громче и громче, помнила то, как не могла расправить плечи и крикнуть «Замолчите! Прочь!», и то, как была счастлива видеть лицо своего освободителя, пусть даже тот выпустил ее с единственной целью – отомстить и унизить.
Эржац смотрела на нее прямо и умоляюще.
- Ладно,- выговорила Филиппа негромко,- хорошо, что тебе хватило такта не напомнить, что все это – моя идея, и вы все вовсе не обязаны мне помогать.
Ученица лучезарно улыбнулась.
- Значит, решили,- подытожила она,- к дому госпожи Йеннифэр мы должны прибыть глубокой ночью, чтобы избежать любопытных взглядов. Мастер Лютик находит и открывает дверь, вместе с Пиппой они входят внутрь, а я стою на стреме и в случае необходимости своими силам отпугиваю праздношатающихся и стражу.
- До Венгерберга путь неблизкий,- зевнул мастер Лютик,- и для того, чтобы перейти границу Аэдирна, мне, простому человеку, нужно разрешение.
- Обойдемся,- отмахнулась Филиппа,- после переворота мы с регентом Иорветом заключили договор о сотрудничестве. Неофициальный, конечно, но мне разрешено переходить границу Аэдирна через собственные порталы в любое время. А тебя, Лютик, на место отнесет Эржац. Ее сигнатура защитными заклятьями на границах не считывается.
Эржац, копируя движения мастера Лютика, изящно поднялась, сделала грациозный разворот и протянула ему руку.
- Сочту за честь, мастер,- объявила она. Лютик неуверенно покосился на раскрытую ладонь вампирши.
- Мне что, надо просто взя…- он коснулся ее пальцев, и в следующий миг обе фигуры рассыпались багряным дымом. Филиппа посмотрела на Региса.
- Мне жаль, что пока от меня никакой пользы,- пожал тот плечами, и улыбка его была по-настоящему грустной, Филиппе даже захотелось подбодрить его. В конце концов, она позвала вампира присоединиться к их авантюре, а тот согласился, надеясь вновь начать приносить пользу.
- Мы еще только начинаем,- сказала чародейка с легкой улыбкой, и Регис благодарно кивнул.
- Можешь воспользоваться моим порталом на нижнем этаже,- предложил он,- чтобы добраться до границы. Так тебе будет проще настроиться.
И от этого предложения Филиппа, конечно, не отказалась – следовало экономить силы.
- Есть еще кое-что, с чем я мог бы помочь,- секунду помолчав, добавил Регис,- но не думаю, что ты сочтешь это доброй услугой.
Он отошел от стола, открыл один из своих лабораторных шкафов и вытащил откуда-то из глубины тонкое отливающее синевой кольцо, протянул его Филиппе. Холодный металл коснулся кожи, как осколок льда, чародейка с трудом не отдернула ладонь. Двимерит не оставлял ожогов, но ей на миг показалось, что кольцо готово было вплавиться в кожу, разъедая плоть и кости.
- Спасибо,- мрачно поблагодарила она, заглянув Регису в глаза и решив не спрашивать, для каких целей тот хранил двимеритовые кольца в своей обширной коллекции.
Трое заговорщиков встретились в темном проулке, прилегавшем к границам владения Йеннифэр. Стояла глухая ночь – в отдалении раздавались выкрики стражи, но в остальном город был погружен в спокойную тишь.
Мастер Лютик – никогда прежде не путешествовавший у вампира на закорках, раскрасневшийся, как мальчишка – ходил взад и вперед, чуть ли не подпрыгивая на разворотах. Эржац держалась в тени. Филиппа знала – позволив его телу рассыпаться вместе со своим, ученица впустила музыканта в свои мысли и чувства, пусть не до конца, выставив необходимые границы, но Лютик, должно быть, все равно сполна хлебнул новых ощущений. Эржац любила летать, и восторг стремительного полета передался и ее спутнику. Он был, как всегда, полон нездорового энтузиазма.
- Приступаем,- сухо обронила Филиппа и протянула девушке кольцо.
- Сниму, как только вернешься, в тот же миг! – с жаром пообещала та, и чародейка коротко кивнула. Она верила Эржац, но двимерит оставался двимеритом.
Превращение заняло мгновение – привычный взмах руками, короткое заклинание, и вот крупная белая сова уже сидела на предплечье Эржац. Та, улыбнувшись, пощекотала птице пернатую грудь. Пыталась приободрить? Филиппе хотелось велеть ей не медлить, и девушка, казалось, перехватила ее мысль. Она бережно подняла одну из лап совы, отодвинула вверх пушистые светлые перья и одним быстрым движением сомкнула синеватое кольцо повыше когтистых пальцев.
Ничего не изменилось. Сознание Филиппы пару мгновений оставалось чистым и ясным – утрата магических способностей, заглушенная сигнатура не мешали мыслить, не меняли личность, не причиняли боли и беспокойства. Ничего не изменилось – а потом изменилось разом все вокруг.
Темнота надвинулась. Мир сузился, обступил деревянными стенами, рванулась вниз, точно падая, тяжелая крыша. Взор, ставший в теле совы острее и четче, заволокло туманом, сизым, как дым костра, удушливым, как грубая хватка на горле. Филиппа взмахнула крыльями, попыталась взлететь, сама не понимая, зачем это делает. Тело не подчинялось. Кислый ком поднялся из груди вверх, к горлу, пугающая тяжесть скомкала крылья. «Пуся, - несся из темноты тошнотворный знакомый голос,- ты моя Пуся, хочешь мышку? Только что поймал для тебя» - и снова, как полвека назад ей захотелось забиться, отпихнуть щедрую жестокую грубую руку, оттолкнуться от опостылевшей жердочки, взлететь, когтями рассечь сюсюкающие губы, выклевать глаза, проскользнуть под потолком и вырваться в ночь, в спасительную прохладу города, пропахшего смрадом горящей плоти.
Она слышала крики, мольбы, стенания и всхлипы. Кто не мог вопить, просил. Кто не мог просить – плакал, и пламя сушило горячие слезы, выжигало вместе с кожей, заставляло закипеть высохшие глаза, сомкнуться, сплавиться просящие губы. Морион. Лобелия. Полина. Агнесс. Она помнила все их имена, она выкрикивала их неслышно – внутри собственной совиной головы – каждую ночь, когда сквозь музыку и пьяные крики трактира начинали доноситься мольбы и вопли. Агата. Роза. Ингрид. Джулия. Она рвалась к ним, она звала в ответ, чтобы в последний миг перед концом, когда огонь начинал лизать уже обнажившиеся кости, сестры знали – они не одни. Валентина. Корделия. Маргарита…
Тело Филиппы начало рассыпаться пеплом, истончаться, таять, но вместе с этим ощущением неизбежного конца приходило новое – спокойствие, нежность, любовь, которой она, предавшая сестер самим фактом своего спасения, никак не заслуживала.
- Пиппа,- позвал ласковый голос, звучавший только у нее в голове,- Пиппа, я здесь. Я с тобой.
Она рассыпалась не пеплом больше, но дымом – багряными кружевами знакомых объятий, и жар сменялся теплом, ужас – нежностью, вина – верой в то, что все случилось не зря, и она – выжившая, сохранившая себя – каждым своим вздохом мстила за те, что не досчитали сотни тех, чье дыхание обрывалось каждую ночь.
- Пиппа,- голос Эржац был тихим, заботливым – и таким необъяснимо правильным, таким родным, и ученица звала и звала ее по имени, вымаливая разум наставницы у жестокой пепельной мглы.
Она очнулась в не по-девичьи крепких руках – быстрые прохладные пальцы гладили встрепанные белые перья. Мгла отступила – и осталась лишь она. Ее ученица, ее надежда – ее возлюбленная? Эржац улыбнулась – и улыбкой замерцала глухая ночь вокруг. Филиппа взмахнула крыльями и, освобожденная, уселась девушке не плечо, потерлась всем телом о ее голову, и Эржац рассмеялась, игриво пощекотала под крылом.
Рядом кашлянули.
- Заходим? – как мог нейтрально поинтересовался мастер Лютик, и Филиппа без лишних слов, вспорхнув, уселась ему на плечо. Эржац улыбалась.
- Я буду поблизости,- пообещала она,- если кто подойдет, заставлю его обмочиться от ужаса. Хотя, насколько я знаю, ночью к Чародейскому дому местные ходят разве что на спор. Возможно, придется подтвердить для них парочку легенд,- она игриво хихикнула, и у Филиппы на сердце вдруг стало так легко и радостно, словно она не в дом бывшей подруги вломиться собралась, а отправлялась на первое свидание.
Лютик, вновь обрётший утраченную было уверенность в себе, легкой, прогулочной походкой двинулся вдоль высокой живой изгороди – даже в теле совы, Филиппа ощущала исходившую от преграды магию. Иллюзия была старой, но поставленной, чтобы простоять века, Йеннифэр по мелочам не разменивалась, и на миг чародейка засомневалась даже, сможет ли артефакт Кейры, специализировавшейся на другом виде мастерства, справиться с этим мороком.
Лютик, однако, принялся насвистывать – Филиппа уловила мелодию, и через мгновение осознала – стена иллюзии резонировала, отвечала на нехитрый мотив. Еще через мгновение музыкант запел – тихонько, не тревожа ночной темени, но каждый звук, каждое пропетое слово, казалось, отражалось, отскакивало от изгороди, и наконец в одном месте мелодия вдруг вошла в плотную стену, как ключ в хорошо смазанный замок.
- Здесь,- с гордостью отметил Лютик. Нетрудно было догадаться – вся его бравада, его уверенность в успехе зиждилась вовсе не на природной безбашенности знаменитого барда, не на глупой вере в собственную неотразимость. Лютик, похоже, точно знал, что делает, и Геральт, вероятно, отправляясь к Йеннифэр, брал его с собой не только ради приятной компании. Старый шпион не владел магией, но магия словно любила его, принимала и резонировала с ним, точно Лютик был мраморным руническим столбом или тонкой нефритовой статуэткой – предметом, способным придать сигнатуре форму и направить по верному руслу. Ведьма, проклявшая его почти век тому назад, не могла этого не знать.
Музыкант, меж тем, уверенным жестом поднял над головой Глаз Нехалены. Зеленая преграда дрогнула, замерцала, по ней прошли волны, а потом иллюзия разом спала, обнажая самую обычную чугунную ограду. Лютик широко улыбнулся.
- Перелетишь сама? – предложил он спутнице, нагло пощекотав ее там, где минуту назад касались пальцы Эржац. Филиппа, больно сжав когтями его плечо, оттолкнулась и взлетела. Преодолеть преграду ей труда не составило.
Лютик же, поплевав на руки, тихо обругав себя за то, что не взял перчаток, ухватился за черные кружева решетки, оперся ногами о нижний изгиб, подтянулся и полез вверх – ловкий, как жук. Еще через несколько секунд бард уже перекинул ноги через верхний край ограды и изящно спрыгнул вниз, на траву. Филиппа вернулась к нему на плечо. Лютик светился самодовольством.
- Не утратил ты еще былой ловкости, хитрый сукин сын,- обратился он к самому себе и похлопал бы сам себя по плечу, не сиди на нем сейчас Филиппа.
Громада дома возвышалась перед ними – безмолвная и темная, вовсе не похожая на тот внешний фасад, который демонстрировала прохожим и гостям столицы искусная иллюзия. Дверь – тяжелая, резная, темного дерева пластина – разумеется, оказалась заперта.
- Минуточку,- шепнул Лютик, снова обращаясь вовсе не к сове, и, порывшись во внутренних карманах своей куртки, извлек небольшой кожаный футляр. Филиппа знала шпиона слишком давно и хорошо, чтобы предположить, что на такое дело тот отправился бы без собственного набора отмычек.
Лютик присел перед дверью на корточки, просунул в скважину длинный серебряный крючок и аккуратную тонкую спицу. Его ловкие руки порхали уверенно, скупо и четко, и Филиппа, почти завороженная ловкостью движений, успела лишь ухнуть, когда, щелкнув, замок вдруг выпустил из верхней части, покрытой резьбой, тонкий медный шип, который уже через миг превратился в юркую змейку.
Ее птичьи инстинкты сработали мгновенно – еще до того, как Лютик принялся испуганно трясти рукой, а змея обвила его запястье. Совиные когти выхватили зачарованную тварь, Филиппа подлетела ввысь, разжала хватку, и змея, извиваясь, рухнула к земле. Сова камнем упала следом, отхватила созданию крохотную ядовитую голову прямо в полете и отбросила ее в сторону. Еще через мгновение птица чинно опустилась обратно на плечо спутника.
Лютик тяжело дышал, но глаза его сияли восторгом.
- Ты мне жизнь спасла, Пиппа! – выпалил он,- проси, чего хочешь.
Она со смаком клюнула его в лоб – позже, означал этот щедрый жест. Что-то подсказывало Филиппе, что обязательств за спасение жизни Лютику предстояло принять на себя еще множество за сегодняшнюю ночь.
Дверь, меж тем, была открыта, и музыкант, ступая по-эльфьи тихо, перешагнул порог. Темнота надвинулась, замерцала. Впереди, в противоположном конце коридора, мелькнула смутная тень. Взметнулись черные кудри в безошибочно узнаваемом повороте головы.
- Йен? – осторожно позвал Лютик. Филиппа снова клюнула его, призывая взять себя в руки – силуэт явно был иллюзорным и входил в общую систему защиты дома. Распознав образ супруги, Геральт бы не испугался и пошел дальше, а вот непрошенные посетители могли бы и усомниться, развернувшись назад.
Длинный коридор привел в небольшую, уютно, но с изящным шиком обставленную гостиную. Разумеется, пыли запустения здесь было не видно – чародейки умели консервировать свои жилища, чтобы после долгого отсутствия не приходилось выметать паутину из углов. Филиппа, оттолкнувшись от плеча спутника, принялась исследовать помещение – неторопливо и методично, хоть и сомневалась, что бывшая подруга именно здесь хранила какие-то важные записи и артефакты.
Лютик, меж тем, осмелев, двинулся по периметру комнаты, прикасаясь к предметам, оглаживая мебель и трогая корешки книг в высоких стеллажах у стены. На лице его цвела умиротворенная ностальгическая улыбка.
- Помню, в прошлый наш визит, хозяйка в этой комнате меня три часа промурыжила, пока они с Геральтом в спальне… здоровались,- поделился Лютик ценнейшим воспоминанием,- я успел прочесть «Республику» Платония от корки до корки, пока ждал,- он вытащил и взвесил на руке один из томов, раскрыл и пробежался по страницам. Из-за одной на пол плавно опустился сплющенный засохший цветок – желтые лепестки стали почти прозрачными и отливали бурым. Лютик наклонился, возвращая цветок, а потом и книгу на место.
Делая последний вираж по симпатичной, но совершенно бесполезной гостиной, Филиппа приметила, как в рукаве музыканта исчезло прихваченное с письменного стола длинное золотое перо. Чародейка решила даже не пытаться угадать, зачем Лютику понадобилось красть что-то из дома Йеннифэр, а вместо этого снова уселась к нему на плечо и настойчиво дернула головой в сторону закрытой двери.
- Там – будуар,- прокомментировал Лютик,- пойдем туда?
Филиппа бывала в гостях у Йеннифэр всего пару раз. Та, в отличие от некоторых своих товарок, включая саму Филиппу, роскошным замкам со множеством комнат и пышным садом предпочитала скромное очарование этого небольшого жилища, в котором невозможно было заблудиться. Должно быть, то была осознанная жертва в пользу Геральта и его неприязни к пышным дворцовым интерьерам. Другой дом Йеннифэр, расположенный в пригороде Виковаро, был именно таким, какие положено иметь известным чародейкам на пике славы – неприлично роскошным, способным вместить в себя бал с тремя сотнями приглашенных. Здесь же все было так скромно и незамысловато, что Филиппе стало почти неудобно на пороге будуара.
Обстановка была сдержанной – большая кровать под черным пологом, накрытая атласным покрывалом в звездном узоре. Высокое трюмо, уставленное брошенной точно впопыхах косметикой, тяжелые бархатные гардины, заслонявшие лунный свет. В углу, печально-гордый, устремив пустые глаза в потолок, стоял единорог. Чучело, разумеется, но Лютик, столкнувшись с ним взглядом, вдруг тихо захихикал в кулак. Филиппа предпочла не уточнять.
Напротив кровати, наполовину скрытый пологом поменьше, красовался большой портрет. Лютик скользнул к нему, не спросив разрешения спутницы, приподнял воздушную ткань, отступил на полшага и хмыкнул – без обычного веселья, скорее с какой-то мучительной скрытой тоской.
С портрета на них смотрели трое. Йеннифэр, кутавшаяся в горностаевый ворот длинного плаща, смотрела на неведомого художника из-под приопущенных ресниц, алые губы тронула полуулыбка. Положив руку ей на плечо, белой глыбой высился Геральт – даже в полутьме было заметно, что неведомый художник сумел вложить в это касание всю нежность, которую вкладывал, должно быть, и сам ведьмак. Подхватив его под локоть справа, опустив сизоволосую голову на плечо, улыбаясь радостно и искренне, застыла навеки Цирилла, и этот портрет – по-настоящему семейный, пронизанный теплом и застывшей доброй памятью, на миг заставил Филиппу растеряться.
Йеннифэр не желала, чтобы его видели глаза постороннего, потому, должно быть, не вывесила картину в гостиной, где принимала посетителей. Это была ее личная тайна, ее личная память и боль. Последние годы бывшая подруга бросила все, чтобы найти свою названную дочь, и этот портрет в темноте спальни, вероятно, служил напоминанием, что все усилия были не зря.
- Фергус Эмрейс написал это,- прошептал Лютик, хотя сова его, конечно, ни о чем не спрашивала,- давно, еще в Корво Бьянко, до Зимней войны. Я думал, Геральт забрал его с собой, когда продал поместье.
На сей раз Филиппа клюнула спутника почти нежно, потом взлетела и двинулась прочь из спальни – здесь тоже не нашлось больше ничего интересного. Уходя – заметила чародейка – Лютик прихватил и спрятал в кармане полупустой флакон духов.
Одну за другой они обошли все комнаты в доме, самом обычном доме, если смотреть на поверхности. Ни в просторной столовой, ни в библиотеке, заставленной книгами с пола до потолка, ни в одной из трех уборных и ванных, нигде не находилось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы нечто, могущее пригодиться незадачливым грабителям. Мысленно Филиппа покрывала подругу проклятьями – Йеннифэр всегда отличалась аккуратностью, и все у нее лежало на своих местах, но эти безделушки оставались мертвыми и покинутыми, совершенно бесполезными и пустыми, без следа чуждой магии.
Наконец, вернувшись обратно в гостиную, Лютик устало опустился на диван, со вздохом нагло закинул ноги на подлокотник, и Филиппа присела на спинку, принимаясь чистить клювом перья. Все было зря.
- Она ведь чародейка,- принялся рассуждать вслух спутник,- и я точно знаю, что здесь проводила какие-то исследования. То наше приключение с Риэром началось именно здесь, и в этом доме Йен видели в последний раз до ее исчезновения – Геральт говорил, что она проводила много времени в горах на границе, и возвращалась сюда, чтобы проанализировать находки. Но мы не нашли ни лаборатории, ни даже захудалого столика с пробирками, как у старины Региса. Не за трюмо же она работала и не за обеденным столом.
Немного поразмыслив над его словами, признав его правоту, Филиппа снова взлетела, мазнула крыльями по двери спальни. Если она знала Йеннифэр достаточно хорошо – а она, конечно, ее знала – бывшая подруга предпочла бы устроить свою лабораторию поближе к месту собственных любовных утех. Все магички в той или иной степени проявляли склонность к строго определенному источнику чар – стихийному или нет. Сама Филиппа, работавшая в основном со стихией воздуха – самой сложной в управлении – предпочитала проводить эксперименты повыше над поверхностью земли. Тому же она учила и Людвига, и Эржац, и даже Литу, пока та не выбрала запретный огонь в качестве своего излюбленного источника.
Целительницы вроде Кейры предпочитали работать неподалеку с погостами, лечебницами для безнадежно больных или прозекторскими, чтобы черпать энергию смерти. Это были несколько сомнительные приемы и источники, но Кейра всегда утверждала, что, познав сущность недуга или его последствий, она могла с большим успехом разложить сигнатуры на составляющие и пересобрать заново, создавая из смерти жизнь.
Йеннифэр использовала силу человеческих тел, сигнатуру живой плоти, особенно активную в моменты крайнего наслаждения. Геральт, деливший с ней это самое ложе, вероятно, этого не знал, как и не догадывался, что чучело единорога было так же настроено на сбор энергии. И потому легко было предположить, что тайный вход в лабораторию искать нужно было именно в спальне.
Лютик, похоже, перехватил мысль спутницы или сам до всего догадался. Он, с Филиппой на плече, принялся заново обходить спальню, прижимаясь ладонью ко всему, что под нее попадалось, пока наконец не застыл перед высокими громоздкими напольными часами, неуловимо чуждыми в этом изящном интерьере. Стрелки на циферблате стояли неподвижно, хотя консервационное заклинание должно было бы поддерживать в них заряд. Филиппа, подлетев, присела на резную раму, и ее буквально окатило волной сигнатуры. Она удивленно ухнула, и Лютик присмотрелся к часам пристальней.
- Думаешь, лаборатория за ними? – предположил он,- или это – ключ, который нужно как-то провернуть в замке?
Не дожидаясь ответа, музыкант бережно открыл переднюю стеклянную стенку, обнажая циферблат. Филиппа издала предостерегающий звук, и Лютик на миг отдернул руки, потом улыбнулся.
- Жалко будет повредить пальцы,- цокнул он, - но чего не сделаешь ради друзей и искусства!
Филиппа не могла припомнить, когда это музыкант успел записаться к ней в друзья, а потому бесцеремонно собственным телом отпихнула его главное богатство – изящные руки – в сторону от циферблата.
- Наверно, надо выставить их на нужное время,- озвучил Лютик мысль, которая уже успела прийти Филиппе в голову,- только вот на какое?
Сова отлетела в сторону, прихватила с низкого стола у постели длинный серебряный нож для писем и уронила его на ладонь Лютику. Тот благодарно кивнул.
- Ведьмин час,- принялся он рассуждать,- начинается в три утра.
Серебряное лезвие уже потянулось к стрелкам, но Филиппа грубо отпихнула его – Йеннифэр терпеть не могла, когда ее называли ведьмой. Собственная догадка чародейки была куда более вероятной, хоть и менее очевидной. Отлетев от Лютика к портрету, она мазнула крыльями по умиротворенному лицу Геральта.
- Час Волка! – немедленно, к его чести, догадался Лютик,- предрассветные четыре утра. Ну, проверим.
Решимости глупому поэту было не занимать. Без лишних промедлений и аккуратности он принялся кончиком стилета вращать длинную минутную стрелку, неумолимо придвигая короткую часовую к отметке с выпендрежно-загнутой цифрой четыре.
В механизме что-то негромко щелкнуло. Филиппа, опоздав всего на полмгновения, ринулась к Лютику, стремясь заслонить его лицо, и заряд энергии обжог ее крыло – защитная чара, куда более тонкая, чем те, что охраняли дом целиком, а потому более зависимая от силы наложившей ее чародейки, выдохлась, и удар получился не слишком сильным. Лютик, поняв, что произошло, отпрянул, прижав сбившуюся с полета сову к груди, заслонив ее руками.
- Прочь,- дрожащий силуэт, возникший из вырвавшегося в комнату черного облака, имел черты Йеннифэр, но искаженные, словно лицо ее горело в беспощадном пламени,- прочь!
Филиппа, на миг снова охваченная паникой, со стыдом почувствовала, что дрожит в руках музыканта, но тот, ничуть не испуганный, продолжая заботливо прижимать птицу к себе, гордо выпрямился, чуть ли не подмигнул ужасной фигуре.
- Йен, старушка, это же я, Лютик,- объявил он и бесстрашно шагнул к ней.
- Прочь! – зашипела фигура, черные кудри разделились, поднялись клубком змей – впрочем, не таких живых, как та, что охраняла дверной замок.
- Путь пальцем проложи,- запел он едва слышно, больше не двигаясь с места,-
Средь шрамов, ран суровых,- фигура едва заметно пошла мелкой рябью. Филиппа чувствовала, как ее птичье сердце затрепетало – но больше не от страха. В голосе мастера Лютика была магия. Неведомая, неизученная, может быть, пробужденная много лет назад тем самым проклятьем, может быть, даже им самим не осознанная.
- Чтоб наши слить пути Судьбе наперекор,- продолжал он, прикрыв веки. Его пальцы двигались, словно музыкант выставлял аккорды на грифе невидимой лютни,-
- Открой те раны, вылечи их снова,- змеи укладывались одна за другой, вновь превращаясь в черные кудри. Расплавленное, искаженное лицо светлело и выравнивалось, обретая знакомые умиротворенные черты.
- Пусть сложатся они в судьбы узор,- голос Лютика мерцал магией. Стрелки часов дрогнули вместе с исчезающим призраком. Минутная, дернувшись, переместилась на пять делений вперед, и где-то за спиной Лютика, щелкнув, открылась скрытая прежде дверь. Музыкант усмехнулся.
- Добро пожаловать, милсдарыня Сова,- обратился он к Филиппе, погладив ее по голове – и она удержалась даже от того, чтобы прихватить его клювом за палец.
Лаборатория оказалась не такой просторной, как ожидала Филиппа, но все здесь, как и во всем доме, хранилось в полном безупречном порядке. Сова медленно облетела комнату по кругу, цепко оглядев ряды пробирок, стопку свитков, коробки с камнями и серебряными стилусами, присела на высокий стол с бороздками по краям, вращая головой. Лютик шел за ней, вдруг оробев, и на сей раз ни к чему не прикасался.
Филиппа понимала, что почувствовать нужную сигнатуру усилием воли у нее не получится, потому решила положиться на природные инстинкты. Все в лаборатории Йеннифэр было пропитано тем самым особым видом магии, к которому бывшая подруга прибегала чаще всего – казалось, воздух полнился солоноватым запахом человеческого тела, дрожал, как за миг до пика наслаждения, и в этой атмосфере даже такой опытной и небрезгливой женщине, как Филиппа, становилось неловко.
Только одна вещь резонировала иначе. На небольшом постаменте в самом темном углу лаборатории стоял увесистый золотой филактерий. Филиппа подлетела к нему поближе.
- Я помню его,- воскликнул мастер Лютик, тоже приблизившись,- Йен именно его использовала, когда проводила тот ритуал с Риэром, я уверен!
Филиппа одобрительно ухнула. Она сама поднялась и прихватила артефакт когтями – слишком тяжелый для ее птичьего тела, но, убедившись, что защиты вокруг него не установлено, чародейка плавно опустила филактерий на ладонь Лютика.
- Думаешь, мы найдем что-то еще? – спросил он, осторожно крутя коробочку в пальцах,- должны быть какие-то записи, но хрен его знает…
Филиппа отрицательно покрутила головой. Искать дальше, похоже, и впрямь не имело никакого смысла – Йеннифэр могла оставить здесь загадочный филактерий, но уж дневники, описывающие процесс, были бы слишком удобным подарком судьбы. Лютик, похоже, только и ждал ее сигнала.
- Тогда уходим, пока еще какая-нибудь чара нас за задницы не прихватила,- заявил он,- спеть на бис, боюсь, я уже не смогу.
Прикрыв за собой тайную дверь, спутники двинулись к выходу, но у самой двери Лютик вдруг застыл и прислушался. Чуткие совиные уши уловили то же, похоже, что заставило его споткнуться на ровном месте. Из-за двери доносились голоса. Один из них – нарочито звонкий, точно поднявшийся до такой громкости, чтобы предупредить товарищей внутри дома, принадлежал Эржац. Лютик аккуратно приоткрыл дверь и выглянул наружу.
За все еще запертыми воротами сада Филиппа разглядела тоненькую фигурку ученицы – немного нечеткую, словно Эржац едва удерживалась от того, чтобы рассыпаться дымом. А рядом с ней высился силуэт мужчины.
- Это Эскель,- мгновенно догадался Лютик,- кого угодно другого, Эра бы спугнула запросто. Но у этого – нет сердца, а, значит, нет и страха.
Филиппа тихо согласно ухнула в ответ. О главе тайной службы Его Величества Йоны она была наслышана, и слава о нем ходила очень определенная. Ведьмак Эскель не боялся ничего и не знал жалости, когда ему было велено никого не жалеть.
- Иллюзия снята,- говорил он, меж тем, Эржац, надвинувшись на девушку, но пока не трогая оружие,- объяснишь, как так вышло?
- Мы просто хотели посмотреть,- щебетала девушка,- ничего такого, честное слово!
- Она вот-вот на него кинется,- прошептал Лютик,- и Эра, конечно, высший вампир, а они твари опасные, но Эскель…
- Пожалуйста, поверь, мы ничего такого не замышляли,- повторяла Эржац, и голос ее дрожал – не от страха, поняла Филиппа. От предвкушения кровавой бойни с единственным по-настоящему опасным противником. Она слишком хорошо знала этот тон, принадлежавший прежде Детлаффу, и слишком долго держала опасное чудовище в узде. Эржац хотелось быть полезной.
- Лети и спрячься в ветвях,- шепнул Лютик Филиппе, быстро сунув ей в лапы филактерий,- я разберусь.
Она не успела возразить – музыкант буквально спихнул ее с плеча, и Филиппа, таща тяжелую коробочку, примостилась на дереве прямо над головами спорящих. Лютик, меж тем, вышел из-за двери вальяжной походкой, поспешил к воротам, изобразив на лице самую лучезарную из своих улыбок. Под удивленными взглядами Эскеля и Эржац, легко, в три приема перемахнул через ограду. Приземлившись, приобнял девушку за талию и игриво заявил:
- Я все сделал, дорогая,- он извлек из рукава золотое перо, помахал им перед носом онемевшей вампирши,- как мы и договаривались. Подарочки из дома колдуньи. Теперь на всю оставшуюся ночь ты – моя,- и он поцеловал Эржац влажно и бесстрашно, точно между ее губ уже не мелькали отросшие белые клыки.
Казалось, лишь прервав страстный поцелуй, Лютик заметил ведьмака.
- О, старина Эскель,- хмыкнул он,- а ты что тут делаешь?
- Мастер Лютик,- стальным тоном ответил ему ведьмак,- тот же вопрос тебе.
- А, ерунда,- Лютик продолжал обнимать Эржац за талию,- мы с милой Эрой поспорили, что я смогу проникнуть в дом моей давней подруги Йеннифэр и притащить в качестве доказательства что-нибудь оттуда. За это Эра обещала мне совершенно особенную ночь наедине. Верно, моя сладенькая?
У Филиппы в клюве пересохло от эдакой пошлости, она едва удержалась, чтобы не швырнуть филактерий прямо в макушку Лютику, но лицо Эскеля чуть просветлело.
- Очень глупо,- заявил он ровно и почти мягко.
- Знаю, но чего не сделаешь ради этих прекрасных синих глаз! – ответил музыкант,- а теперь, дружище, отпусти нас, иди своей дорогой, а мы поищем корчму почище с кроватью пошире и попрочней.
Эскель покачал головой.
- Ты самовольно проник…- начал он.
- Йен не стала бы возражать! – перебил его Лютик,- она позволяла мне иногда пользоваться своим домом, если меня заносило в Венгерберг. Как бы я иначе пролез внутрь?
-… на территорию Свободного Аэдирна,- не моргнул глазом Эскель,- ты – человек, и твое пребывание здесь без уведомления незаконно.
От удивления Лютик даже не нашелся с ответом. Моргнул и напряженно выпрямился, готовый обороняться.
- Я отведу вас к регенту Иорвету, он решит, что с вами делать,- закончил, меж тем, Эскель,- и лучше – не сопротивляйтесь. Хуже будет.
Эржац и Лютик переглянулись. Филиппа в ветвях мысленно припомнила все ругательства, слышанные ею за века на этом свете.
- Так точно,- со вздохом наконец согласился Лютик,- веди.

Chapter 17: В воду войду

Chapter Text

Людвиг удовлетворенно выдохнул, откинулся на подушку и блаженно вытянулся, поджав пальцы ног, прикрыл глаза и приподнял руку. Магдалена немедленно нырнула под нее и устроила голову у короля на груди. Растрепанные кудри и теплое дыхание щекотали еще слишком чувствительную кожу. Людвиг запустил ленивые пальцы в мягкую копну, поиграл легкими прядями, снова вздохнул.
Теперь, когда первая жажда была утолена, ему захотелось спать – непрошенная, пришла мысль о том, что лет десять назад он, неотразимый и щедрый любовник, уже через четверть часа был бы готов все повторить, но сейчас в расслабленном теле после яркой разрядки поселилась тягучая муторная усталость, от которой тяжелели веки и пальцы, а орган, прежде безотказный и предсказуемый, как исполнительный верный солдат, не проявил интереса, даже когда Магдалена, пошевелившись, потерлась о любовника грудью, задев твердыми сосками. В чем-то, получалось, Филиппа, настаивавшая на немедленном браке своего короля, была права. Он не становился моложе, а времена славных подвигов на шелковых полях постепенно отходили в прошлое.
Спать хотелось, но поговорить, однако, хотелось еще больше. Увидев ту, что пропала из вида бесследно много лет назад, там, в трепетной темноте ночного сада, Людвиг не дал себе времени на нерешительность и раздумья. Он просто бросился ей навстречу, зовя по имени, погрузился с разбега в ее приглашающие объятия, а путь до собственной спальни запомнил смутно. Казалось, в один момент они с Магдаленой стояли рядом с розовыми кустами, деля жадный поцелуй, а в следующий – уже рухнули на прохладные простыни.
Она осталась прежней. Оказалось, что Людвиг помнил ее до мелочей. Каждое движение, каждую ласку, каждое настойчивое касание – Магдалена никогда не позволяла ему вести себя, всегда захватывала инициативу решительно и отважно. Поступила она так и сейчас. Людвиг продышаться не успел, как чародейка уже седлала его бедра, уверенной рукой направляла и опускалась с протяжным шумным выдохом. Магдалена брала – и отдавалась, всякий раз до конца, не сдерживаясь, не давая замедлиться, отступиться, засомневаться ни на мгновение. И мальчишке-Людвигу, почти не знавшему тогда других женщин, не оставалось ничего, кроме как безоговорочно подчиняться. Людвиг-мужчина успел обучиться парочке новых трюков.
Он перевернул ее, подхватив под бедро, навис, облизываясь, встретился с удивленным взглядом знакомых – ничуть не забытых – глаз и уже через секунду разглядел в них покорность – и приглашение к продолжению. Все пронеслось быстро – Магдалена сжималась и выгибалась, стонала и всхлипывала под ним, уперев пятки в поясницу, вцепившись ногтями в плечи, а Людвиг, как бы ни хотел притормозить, растянуть удовольствие, поиграть с ней, помучить даже, оказавшись сверху, все равно не сумел одержать верх.
Магдалена вела его – даже подчиняясь, даже подставляясь и принимая, она, казалось, управляла его телом, не давала ни сорваться, ни замедлиться, подталкивая к финальному аккорду уверенно и точно, как учитель фехтования, как мастерица чар. Она позволила Людвигу кончить первым, приняла, прижала, впитала две крупные жаркие судороги прежде, чем запылать самой, а потом, затихнув, поцеловала во влажную горячую щеку, словно поощряя, хваля за успех. Король не смог сдержать неестественного короткого смешка. В руках Магдалены он снова оказался мальчишкой.
Но сейчас, прижимая чародейку к себе, борясь с подступающей тяжкой негой, король все же нашел в себе силы на вопрос.
- Где ты была все это время? – спросил он тихо, немного чужим голосом, зазвучавшим так, словно Людвиг никак не мог откашляться.
- Здесь,- ответила Магдалена мягко. Губы едва ощутима мазнули по коже на груди мужчины,- тебе разве не рассказали?
Он нахмурился, борясь с совершенно мальчишеским желанием удариться в оборону, заявить, что, конечно, ему обо всем сообщили, неужто Магда могла подумать, что он, король Редании, властитель Каэдвена, лорд-протектор Цидариса и Вердена, князь Нижней Мархии, не владел какой-то важной информацией, не догадался сам или не добился признания от сведущих. Однако правда была горька.
- Чего не рассказали? – переспросил он.
Магдалена пару мгновений помолчала.
- Сейчас не время для этого,- прошелестела она наконец,- если другие не сочли нужным тебе рассказать, то не мне это делать. И я прошу тебя ни о чем меня больше не спрашивать.
Он поджал губы, досадуя на себя. Наверно, и впрямь следовало отвернуться на бок и заснуть сразу после разрядки, лишь бы не слышать эти скупые непонятные ответы на вполне простые вопросы, лишь бы не чувствовать себя несведущим дурачком, от которого – из самых лучших, конечно, побуждений - утаивали какую-то несомненно горькую правду.
- Я король,- напомнил он. Без настойчивости, без раздражения. Просто ровно и чуть даже растерянно выговорил эту фразу, точно сам себя хотел в этом убедить.
- И я бы предпочла, чтобы твоя сестра-королева посвятила тебя в курс дела,- ответила Магдалена,- сейчас все, что произошло, уже, вероятно, не имеет никакого значения, и мне грустно от того, что замешанные в это дело люди не выполнили своего обещания. Уговор был в том, чтобы с самого начала сказать тебе всю правду.
- Я не понимаю,- произнес Людвиг потерянно,- Магда, пожалуйста, о чем ты говоришь?
Она поднялась золотистой волной, села на постели, повернувшись к Людвигу спиной. Тот привстал, опираясь на локоть и пристальным взглядом сверлил теперь затылок чародейки.
- Я виновата перед тобой,- проговорила она после слишком долгой, слишком вымученной паузы,- после стольких лет я все еще стыжусь того, как поступила с тобой.
Магдалена явно пыталась сменить тему. Да, расстались они, мягко говоря, странно – Людвиг еще долго после их последнего разговора пытался понять, куда делась та, кто, собственно, была его первой и до сих пор последней возлюбленной, с которой все происходило всерьез. Он не пытался ее искать, во всяком случае, не прилагал к этому сколько-нибудь значимых усилий, но потому лишь, что боялся узнать правду, боялся понять, что Магдалена – опытная, прекрасная, могущественная чародейка – просто устала от него, глупого неразумного мальчишки, с которым, тем не менее, расстаться по-честному было бы чрезвычайно сложно. Королевские особы не терпели отказов – и Магдалена, вероятно, хорошо это понимала.
- Я не в обиде,- ответил ей Людвиг с коротким вздохом,- у тебя были причины уйти, у меня – не пытаться тебя найти и вернуть. Но я все еще хочу знать, что такое мне не рассказывали, хотя обещали это сделать?
Магдалена раздраженно цокнула языком, повернула голову и глянула на короля через плечо.
- Упрямый мальчишка,- выдохнула она, развернулась, встала на колени и, вытянувшись, как кошка, скользнула к Людвигу ближе, осторожно поцеловала в губы, в щеку и шею прямо под челюстью. Людвиг прикрыл глаза, но не сбился.
- Магда,- настойчиво выговорил он, хотя от поцелуев отбиваться не стал,- говори.
Чародейка раздраженно выпрямилась, села, подобрав под себя ноги, и резко скрестила руки на груди.
- Ладно-ладно,- сварливо сказала она,- не думала, что за эти годы ты успел так перемениться. Раньше тебе и одного поцелуя хватило бы, чтобы забыть о своих дурацких вопросах.
- Старею,- хмыкнул Людвиг, ощутив вдруг непонятную гордость за собственную сомнительную выдержку.
- Когда твоя мать заболела, и стало понятно, что выполнять свою роль регента при Лилии она больше не в состоянии,- начала Магдалена быстро, словно хотела избавиться от мучившей ее тайны, вывалить ее Людвигу и забыть навсегда,- я заняла ее место и играла роль, пока твоя сестра не вошла в возраст и не была коронована. Приходилось прикидываться больной, чтобы появляться на публике поменьше, но спектакль имел успех, как видишь. Никто так ничего и не заподозрил – договор с Нильфгаардом был исполнен, и Темерия обрела первую за несколько десятков лет полноправную и независимую королеву.
Людвиг медленно сел, не глядя на Магдалену, обхватил руками колени, подтянул к груди и опустился на них лбом.
- Теперь понятно, почему отец так быстро свалил после моей коронации,- пробормотал он, не находя иных слов. В груди вдруг словно открылась страшная пробоина, втягивавшая в себя теперь все запоздалые нелепые чувства.
- Я подвела Филиппу, и вынуждена была скрываться от ее гнева,- продолжала Магдалена уже медленней и размеренней, тон ее звучал теперь почти успокаивающе, точно она уговаривала Людвига отпустить обиды и не злиться на заговорщиков,- а Темерии нужна была Анаис. Иначе Нильфгаард, следуя договору о протекторате, прислал бы в Вызиму собственного наместника, и для королевства история с оккупацией могла бы начаться заново. Нильфы они ведь как тараканы – заметил одного, считай, что под плинтусами скрывается целый легион. Когда Лилию короновали, я решила остаться – Кейра предложила мне место в Университете, и я занялась выращиванием новых видов магических растений. Под новым именем, но уже без личины. До сих пор я старалась держаться от тебя подальше, когда ты приезжал, но у судьбы, видимо, были на сей раз другие планы.
- Мой отец все знал,- почти не слушая ее, выговорил Людвиг, не утруждаясь добавить фразе вопросительной интонации.
- Конечно,- подтвердила Магдалена,- знали все приближенные Анаис. И, я думаю, они приняли решение ничего не тебе не говорить по двум причинам…
- Филиппа и Эмгыр,- Людвиг вовсе не был глупцом, и теперь, когда единственная частичка мозаики встала на свое место, вся картина обретала смысл.
- Верно,- подтвердила чародейка,- кому-то из них ты мог – пусть невольно – но выдать правду.
- Я понимаю,- вынужден был признать Людвиг. Эти предположения, конечно, не расходились с истиной. От лучшего друга король еще мог сохранить государственную тайну соседнего королевства, но вот Филиппа заглядывала в его сознание, как в написанные четким почерком конспекты, ничуть не стесняясь. От этого понимания, однако, пробоина в душе ӳже не стала.
Магдалена придвинулась к нему ближе, ласково приобняла за плечи.
- Ты стал королем, мой милый,- прошептала она, потеревшись носом о его щеку,- и должен был узнать, что порой чувство долга важнее всех прочих – особенно для тех, в чьих руках судьба целого народа. Не держи зла на тех, кто хранил тайну. У них были на то очень веские причины.
- Знаю,- мрачно бросил Людвиг, осторожно выпутался из ее объятий, скинул ноги со своего края постели и встал,- я сейчас.
Он подхватил со столика тонкий серебряный портсигар и коробок спичек, не обернувшись к Магдалене, не утруждая себя тем, чтобы прикрыть наготу, зашагал к выходу на широкий балкон. Чародейка, вздохнув, опустилась обратно на смятые простыни, целомудренно натянула на грудь одеяло, но удерживать короля не стала.
Он вышел, как был – босым и нагим – в прохладу весенней ночи. Промозглый ветер обхватил Людвига за плечи, но он не поморщился – холод был даже приятен. От него заметно прояснялось в голове. Остановившись у высоких перилл, Людвиг раскрыл портсигар, вытащил папиросу и, сунув ее в рот, принялся бороться со спичками. Первые три бесславно потухли на ветру, и король, выругавшись, швырнул коробок в сад. Следующий порыв ветра он подхватил заклинанием, затеплил на кончике пальца белесое пламя и прикурил от него. Первый дым был терпким, горячим, и Людвиг закашлялся, выпустил его через ноздри, на миг зажмурился и снова выругался.
В голове все еще не было места здравым мыслям. Новости, принесенные Магдаленой, должны были, вероятно, его шокировать. Заставить немедленно попытаться открыть портал на Скеллиге, чтобы поговорить с отцом, потребовать от него объяснений, выбить извинения, оправдания. Но Людвиг вдруг очень отчетливо представил себе его – Виктора, большую часть жизни любившего единственную женщину гораздо сильнее, чем смог полюбить любого из своих детей, сильнее, чем родину даже. И пусть эта женщина была еще жива и рядом с ним, но Виктор терял ее каждый день заново. Людвиг редко навещал родителей, хотя Филиппа всегда была готова открыть для него портал. Ему, привыкшему к благополучию, покою и ясности, невыносимо было находиться в одной комнате с той, кто, даже глядя в упор, не узнавала его. И еще тяжелее оказывалось наблюдать за тем, как отец, держа мать за руку, то и дело напоминал ей – «Это Людо, наш сын», и болезненно хмурился, когда Анаис отвечала – невнятно, словно держала во рту не пережеванную кашу – «Бусси, успокойся, будущие короли не плачут».
Заговорщики скрыли от него правду – и подарили несколько месяцев уверенности в том, что мать идет на поправку и хотя бы в состоянии его узнать. Это был сладкий, правильный обман, и Людвигу сейчас тяжело оказалось заставить себя злиться на отца, Кейру, Магдалену – кого угодно еще – за то, что они отважились его обмануть.
Папироса дотлела до пальцев. Людвиг вскрикнул от неожиданности и быстро затушил ее о перилла. Он только сейчас заметил, что в тени под его ладонью присел на мрамор крохотный черный нетопырь. Король подставил чуть дрогнувшую руку, и магический посланник опустил что-то на нее, цапнул коготками за палец, а потом растворился во тьме.
Очень осторожно, пока не понимая, что получил, Людвиг поднес странное подношение к глазам. Это был белый лепесток – хрупкий, тонкий, почти прозрачный, испещренный зеленоватыми прожилками, свежий, казалось, только что опавший с цветка, но удивительно жесткий. На него явно было наложено какое-то заклинание, и король осторожно поднес лепесток к лицу. Он пах не так, как пахнут розы. От странного дара исходил чуть пряный солнечный аромат ладана, ванили и бессмертника, и Людвиг немедленно вспомнил, где слышал эти ноты раньше. В карете, с подножки которой он бесцеремонно оттолкнул Эмгыра, пахло точно так же – так пахла чернота волос Литы, ее тонкие белые запястья.
Людвига вдруг охватило неясное смятение. Он обернулся к двери с балкона, сжав пальцы вокруг лепестка, словно боялся, что Магдалена, утомившись ждать, вот-вот выйдет следом за ним и застигнет любовника за чем-то… непристойным? Предательское тело охватил жар – словно Людвиг не провел до того множество жарких минут в объятиях другой женщины, совсем не той, впрочем, которую действительно хотел. Его лицо запылало, и жар спустился, обрушился вниз, вызывая безотчетное, но необоримое желание прикрыться руками. Явись он в таком виде перед Магдаленой сейчас, легко было бы сделать вид, что мысль о ней вызвала в нем такую реакцию, но то была бы настоящая измена. Один отзвук чужого запаха разбудил в нем уснувшее было желание, и делить его с Магдаленой – тенью прошлого, забытой ошибкой – совершенно не хотелось. Он сглотнул, размышляя, не спрыгнуть ли с третьего этажа прямо в сад. Простое заклятье могла смягчить падение, а наготу скрыла бы бархатная ночь. Но бежать из собственной спальни было так невыносимо глупо, что Людвиг решился.
Он несколько раз вдохнул и выдохнул, веля себе успокоиться – постепенно расслабились мышцы, от лица отлила горячая кровь, и через несколько минут король уже был готов возвращаться. Он не придумал пока, какими словами будет выпроваживать Магдалену, но сделать это было, несомненно, необходимо. Он нашел ее, разрешил старую загадку, удовлетворился этим, и теперь готов был двигаться дальше. Услужливый рассудок даже почти немедленно придумал оправдание последнему, холодному и краткому письму от Литы. Он, сам того не ведая, послал новой возлюбленной творение старой – ведь именно Магдалена, похоже, вырастила эти чудесные розы – и Лита, разумеется, все поняла, обиделась – справедливо! – но теперь этим простым жестом, этим трогательным даром сообщала, что простила Людвига. И этого ему было более, чем достаточно.
Король открыл стеклянную створку, шагнул в комнату, готовый сообщить бывшей любовнице, что страшно устал, а завтра его с утра ждал очередной раунд сложных переговоров, но немедленно заметил, что постель его стояла пустой.
Магдалена – многоопытная, слишком сообразительная, может, даже слишком деликатная – решила ретироваться до того, как они продолжили бы тяжкий разговор, который Людвиг продолжать был не намерен.
Облегченно выдохнув, король прошелся по комнате, уселся на край постели, покрутил лепесток в руках. Сейчас, глядя на него, вдыхая исходивший от него аромат, Людвиг хотел одного – вернуться под одеяло, одной рукой поднести подарок близко к лицу, чтобы слышать запах, а другой…
В дверь бесцеремонно постучали. Крепко выругавшись – третий раз за четверть часа, что бы сказала на это Госпожа Сова? - король поспешно сунул лепесток под подушку – он попозже сообразит для него фиал или футляр, чтобы носить с собой за пазухой. Сейчас же непрошенный посетитель за дверью, похоже, вовсе не собирался отступать – громкий стук повторился.
Кляня злую судьбу и наглых темерцев, которым, бес знает, что понадобилось от него в такой час, Людвиг накинул на плечи покрывало и поплелся открывать. На пороге стоял Эмгыр – растрепанный, помятый и какой-то непонятно несчастный.
- Пройдемся? – предложил он, и Людвиг, не медля ни мгновения, махнул ему рукой, приглашая зайти в комнату, а сам принялся поспешно одеваться,- я чему-то помешал? – Эмгыр обвел потерянным взглядом измятую кровать, разбросанные по полу рубаху, бриджи и аксельбанты и наконец остановился на лице Людвига.
- Она уже ушла,- констатировал тот очевидное. Эмгыр кивнул и – о чудо! – неловко переступил с ноги на ногу, как смущенный пацан.
Справившись с завязками брюк и натянув наконец сапоги, Людвиг подошел к другу, похлопал его по плечу.
- Идем,- позвал он, и вместе они покинули спальню, чтобы пустыми коридорами Вызимского замка через несколько минут выйти в прохладные объятия сада. Ночь давно перевалила за полночь, близился рассвет, и между ветвей начинал насвистывать первый в этом году соловей.
Некоторое время шагали молча. Людвиг, привыкший хранить дружеское молчание в компании Эмгыра, незаметно выскользнул в свои мысли, вновь возвращаясь к белому лепестку. Он решил написать Лите письмо – завтра же с утра, извиниться, хотя ему было не за что, рассказать ей что-нибудь одновременно пустое и значительное, выплеснуть на бумагу все странные переживания этой ночи…
- Я должен признаться,- Эмгыр рывком остановился и развернулся на каблуках. Людвиг, едва не споткнувшись, замер и осторожно посмотрел на него.
- Брат, я не знаю…- начал было он.
- Нет, послушай,- Эмгыр перехватил его руку и многозначительно заглянул в глаза, и на миг у Людвига похолодело в животе. Если бы лучший друг полез к нему сейчас целоваться, как бы он поступил? Оттолкнул и убежал? Прижал к себе и ответил? Набил бы морду, чтобы не повадно было? Все эти варианты за мгновение легли перед королем, как карты на стол, и ни одни не показался правильным.
- Я…- Эмгыр сглотнул. Поднялся и упал острый кадык. Кончик языка прошелся по губам. Вот оно – догадался Людвиг,- Я обесчестил твою сестру,- выпалил Эмгыр, и Людвига, словно мокрым полотенцем хлестнуло удивление пополам с непрошенным разочарованием.
- Чего? – переспросил он глупо.
- Я обесчестил твою младшую сестру,- повторил Эмгыр раздельно и четко, внеся уточнение, будто Людвиг мог заподозрить, что речь шла о покойной Лее.
- Ты что…- страшная догадка постучалась в туманную голову, и королю вновь стало холодно,- ты ее изнасиловал?
Брови Эмгыра метнулись вверх. На секунду Людвигу показалось, что друг ему врежет.
- Нет! – воскликнул он резко,- конечно, нет!
- Тогда я не понимаю,- моргнул Людвиг,- объясни толком, что произошло?
- Мы были вместе,- Эмгыр, казалось, позабыл все взрослые слова – того и гляди, начнет рассказывать, как его То самое прогулялось в ее Это самое, и случился большой трах-тарах.
- Вы переспали,- помог другу Людвиг. Эмгыр сморщился, будто друг брякнул «поеблись», но вымученно кивнул,- но она была не против?
- Она привела меня к себе, и сама принялась меня…- он сглотнул так, что впору было подумать, что в роли насильника предстала в его истории именно Лилия.
- …раздевать,- терпеливо снова помог Людвиг,- ты этого не хотел?
- Хотел, конечно! – снова сорвался на нервный возглас Эмгыр,- и она хотела!
- Замечательно,- с облегчением улыбнулся Людвиг,- поздравляю вас обоих.
- Я переспал с ней,- Эмгыр проникновенно заглянул другу в глаза так, словно сообщал о смерти его любимого пса.
- Я понял, понял,- заверил его Людвиг,- ты переспал с моей совершеннолетней сестрой по ее инициативе, в ее спальне с обоюдного согласия. Ты похвастаться хотел – или как?
- Она королева! – почти истерично заявил Эмгыр. Ему, должно быть, начало казаться, что заговорил он с Людвигом на незнакомом другу языке, или они вкладывали совершенно разное значение в одни и те же слова,- и она была невинна!
Людвигу стало неловко. Личной жизнью младшей сестры он не больно-то интересовался – все, что он знал, исходило от Эржац, которая вечно жаловалась на то, что темерская подружка осуждала маленькую вампиршу за ее методы ведения переговоров, не желая понимать, что для представителей вида Эры тело было условностью без строго заданных границ, а соитие – лишь веселым способом добиться желаемого. Настоящую близость вампиры хранили для любимых, и она включала в себя обмен чувствами, мыслями и сигнатурами, а вовсе не жидкостями.
- Брат, я все понимаю, и рад за вас,- начал Людвиг, кашлянув,- вы с Лилией явно понравились друг другу, и оба хотели этой близости. Уверяю тебя, ничего страшного не прои…
- Как честный человек,- Эмгыр выпрямился, вскинув подбородок и отступив на полшага,- я теперь обязан…
- Да ничего ты не обязан,- прервал его Людвиг, улыбнувшись,- и Лилия ничего такого от тебя не ждет. Спешу тебе напомнить, что ни я, ни она не родились в законном браке. А родители наши обесчещивали друг друга чуть ли не с первой встречи, если верить старине Ламберту.
На мгновение Людвигу показалось, что в черных глазах друга мелькнуло разочарование. Тот, похоже, надеялся, что ответственный и серьезный старший брат примет какое-то решение за них двоих, но юрисдикция Людвига-брата и Людвига-короля заканчивалась на пороге спальни Лилии, и менять это положение дел он был не намерен.
- Знаешь, что хуже всего,- доверительно поделился Людвиг,- то, что, сделав дело, ты сбежал ко мне. Вот это точно могло ее обидеть и вызвать ненужные очередные подозрения.
Эмгыр заметно скуксился.
- Она заснула,- буркнул он мрачно.
- Хорошо постарался, значит,- Людвиг вальяжно похлопал друга по плечу,- мой тебе совет – иди и ложись рядом с ней, сделай вид, что никуда не уходил. Утром ей будет приятно застать тебя в своей постели. И еще – лучше воспользуйся окном.
Эмгыр жестко поджал губы, спрятал руки за спиной.
- Ты прав,- выдохнул он,- я просто… я никогда ничего подобного не испытывал, Людо.
И друг снова заглянул ему в глаза. Людвиг расплылся в понимающей улыбке.
- Я рад за тебя, дружище,- заверил он,- правда – ужасно рад, но давай – проваливай. Увидимся утром на переговорах.
Эмгыр, помедлив еще полмгновения, развернулся и резкой нервной походкой зашагал сквозь предрассветные сумерки в сторону заветного королевского окна. Людвиг же, постояв немного в одиночестве, позволив промозглому холоду пропитать себя так, чтобы тело начало подрагивать, отправился обратно в свои покои.
Следующие несколько дней прошли так же, как предыдущие – днем тянулись неспешные вполне мирные, хоть пока и не слишком конструктивные переговоры, а вечерами один за другим давались то балы, то приемы – Людвиг постоянно был так занят собственными обязанностями главы делегации, что никак не мог отыскать время, чтобы написать по-настоящему искреннее письмо Лите, а потому бесконечно это откладывал. И, лишь засыпая, вымотанный после очередного бала, он доставал на несколько минут зачарованный лепесток и вдыхал и не думавший выветриваться аромат. С Магдаленой после той ночи он так ни разу больше и не встретился.
В Вызиме же, расцветшей после короткого траура, царил дух праздника. На улицах то и дело давали представления, шумели сразу два фестиваля – реданской и нильфгаардской культуры. Балетная труппа Реданского Большого Театра и актеры Драматического Театра Нильфгаарда попеременно давали спектакли на местных сценах. Людвиг ходил на каждое – Лилия, конечно, тоже, и король заметил – сложно было не заметить – что в королевской ложе ее теперь постоянно сопровождал Эмгыр.
Друг поначалу вел себя нервно и дергано, но через пару дней успокоился, и теперь держался рядом с королевой, как равный, хотя по дурацким законам родной страны равным ей, конечно, не являлся. Зато Лилия лучилась счастьем. Она, не смущаясь, держала спутника под руку, бросала на него влюбленные взгляды, и в ее окружении уже начинали ходить недвусмысленные настойчивые разговоры.
- Кем он станет, если они решат пожениться? – подслушал как-то Людвиг беседу Кейры Мец и одной из ее университетских коллег, сидя рядом с ними в ложе на очередном представлении. Дамы переговаривались шепотом, но у короля Редании был чуткий слух.
- Не решат,- отвечала Кейра уверенно,- Эмгыр – незаконнорожденный отпрыск Эмрейсов, по законам Нильфгаарда он и сидеть-то рядом с ней не имеет права. А уж жениться – никогда.
- Но мы ведь в Темерии, а не в Нильфгаарде,- хихикнула спутница,- а они – такая славная пара.
- Славная,- передразнила Кейра,- не брякни этого, когда Ламберт вернется. Он, наверно, единственный в Вызиме, кого заботит такая призрачная категория, как девичья честь. В любом случае, Эмгыр не может жениться на Лилии, пока остается регентом в Нильфгаарде. По нашим законам, он должен был бы снять с себя нильфгаардские титулы и принять статус консорта. Этого не будет.
Людвиг знал, что чародейка была, безусловно, права. Именно из-за этого закона его родители не могли пожениться, даже когда нажили двоих совместных детей. Для одного из них – скорее всего, Виктора – это означало бы неминуемое отречение от престола. Впрочем, о свадьбе речи пока не шло, и королю временами становилось тоскливо за друга. Пусть непомерно затянутые, переговоры рано или поздно должны были прийти к логичному завершению. И Эмгыру предстояло вернуться домой, вновь занять место рядом с малышом-Императором и править Нильфгаардом. А Лилия должна была остаться королевой. И, судя по ее взглядам и жестам, королевой чрезвычайно несчастной. Будь это во власти Людвига, он отменил бы все эти глупые законы, но ни в Темерии, ни в Нильфгаарде власти его на это, конечно, не хватало.
В тот вечер в Вызимской Филармонии давал концерт знаменитый реданский пианист – Юлиан фон Штайн, и, когда блистательное представление закончилось, Людвиг, прихватив с собой Ивана и решив не беспокоить Эмгыра, занятого Лилией, проскользнул за кулисы, чтобы поздороваться с маэстро. С Зябликом они были знакомы не слишком близко, но тот искренне обрадовался, увидев Людвига.
Еще больше радости проявил, конечно, Риэр, так же обнаружившийся за кулисами. Тот буквально налетел на улыбающегося Ивана, обнимал его, хлопал по плечам и громогласно вещал, каким красавцем «вырос» первый настоящий выпускник Каэр Морхена, которого Риэр взрастил «этими вот самыми руками». Решено было выбраться куда-нибудь в город и пропустить по стаканчику за встречу и успех концерта Юлиана. Людвиг ничуть не беспокоился о своей безопасности – в поход его сопровождали целых два ведьмака, и бояться было решительно нечего.
Они выбрали корчму на самой окраине города, куда почти не доносился шум еженощного праздника. Здесь на стенах не были развешаны ни алые щиты с белым орлом, ни черно-золотые солнечные стяги. Хозяин знал Людвига и Ивана, хранил их инкогнито и всегда придерживал за ними отдельный столик в самой скрытой части зала.
- У меня тост,- сразу заявил сияющий Риэр, едва кружки с пивом опустились перед ними на стол,- за моего любимого мужа Юлиана и его блестящий талант!
Людвиг и Иван переглянулись, а потом уставились на вмиг покрасневшего белокурого эльфа. Тот кончиком музыкального пальца смахнул облачко пены с края своей кружки.
- В Новиграде, в прошлом году,- пояснил он смущенно, отвечая на незаданный вопрос,- мы хотели позвать тебя, Иван, но Герт сказал, что без Его Величества ты не поедешь, а Его Величество звать нам не по бюджету.
- Я оскорблен,- заметил Людвиг, театрально прижав ладонь к груди,- неужто обо мне болтают, что я привередливый и капризный гость?
- Ты король,- резонно напомнил спутнику Иван.
- Это я в Редании король. А в Новиграде я – кутила и гроза местных дамочек,- отмахнулся Людвиг,- так что рассчитываю получить приглашение на обряд наречения ваших будущих детишек.
Шутка получилась неловкой и глуповатой, но Риэр и Юлиан все равно посмеялись над ней от души. Сдвинули кружки, выпили.
- Если бы я знал, что существует жизнь после свадьбы, сам бы давно женился,- заметил Людвиг, чувствуя, как крепкое темное слегка ударило в голову. На приеме перед концертом он едва успел перехватить пару крохотных закусок,- но мне, представьте себе, предлагают то маленьких девочек, то каких-то страхолюдин, зато с происхождением получше моего собственного.
- А ты разве не сын бывшего подопечного Франциска Бедлама, Короля Нищих? – звонко усмехнулся Зяблик,- про твоего отца до сих пор в Новиграде болтают всякое.
- Что было в Новиграде, остается в Новиграде! – многозначительно возразил Людвиг, сделав еще один долгий глоток. Голову приятно повело, плечи расслабились, а в груди разливалось мягкое щекочущее тепло. Сегодня, точно сегодня, у него непременно должны были найтись слова, чтобы написать Лите.
- Как поживает твоя сестра? – внезапно даже для самого себя спросил Людвиг, устремив взор на Риэра. Тут же осознал свою ошибку, но брать слова назад было поздно. Риэр, как и ожидалось, чуть пивом не поперхнулся.
- Понятия не имею,- честно признался он,- она, наверно, вернулась в Назаир к своим вампирам. Надеюсь, они с Детлаффом все же помирились, раз прожили бок о бок так долго вдали от всего мира.
Людвига словно стрелой пронзило. Он представил вдруг Литу – прекрасную, почему-то полуобнаженную, с распущенными по плечам волосами и пахнущую солнцем, ладаном и бессмертником, в объятиях синеглазого вампира – отца ее детей. В груди неприятно заныло. Лита из воображения Людвига сажала розовый куст, писала ему письма, посылала черных нетопырей-посланников – и все это под грозовым взором своего супруга, посмеиваясь над глупостью далекого нелепого мальчишки, с которым из политических соображений не стоило портить отношения.
- Эй, Величество, ты чего? – опасливо спросил Риэр, и Людвиг стыдливо шмыгнул носом – пиво сегодня явно действовало на него не так, как надо.
- Ничего. Давайте еще выпьем,- выпалил он.
Перед ними возникли новые кружки – полные – и под немного встревоженным взором Ивана, уже воображавшего, должно быть, как потащит друга на собственном горбу через всю Вызиму, Людвиг приложился к своей. Он собрался уже было произнести очередной тост, чтобы сгладить неловкость, но внезапно за его спиной деликатно кашлянули.
- Простите,- произнес знакомый голос,- я немного опоздал – хорошо хоть, точно знал, где вас искать.
Эмгыр выступил из тени, подошел к столу и сел на свободное место на длинной скамье. Риэр и Зяблик отчего-то мгновенно примолкли.
- Здравствуйте, Юлиан, Риэр,- Эмгыр кивнул обоим, те ответили быстрыми кивками.
- Я думал, ты весь вечер проведешь с моей сестрой,- заявил Людвиг, смахивая неловкость, как пену с кружки.
- Ее позвала к себе Кейра – к ней кто-то прибыл, срочное дело, я не стал допытываться,- ответил Эмгыр нейтрально,- мы условились встретиться уже завтра утром.
- Ты сюда пешком добрался? – полюбопытствовал Людвиг,- не слишком-то разумно с твоей стороны.
- Я не боюсь толпы,- усмехнулся Эмгыр,- и могу за себя постоять. Но я приехал на наемном экипаже – чудесная, надо сказать, идея. Надо будет внедрить ее дома, в Нильфгаарде.
- Темерия всегда на пике прогресса,- рассмеялся Зяблик, - выпьем же за ее славную королеву!
- …и ее будущего консорта,- вставил свои пять крон Людвиг. На этот раз шутка упала в тихий омут, и друг обратил на него неожиданно мрачный тяжелый взгляд. Риэр и Юлиан, похоже, и вовсе не выкупили замечания. Все растерянно пригубили, и король, стремясь вновь выплыть из опасных вод, продолжал: - я тут подумал согласиться на приглашение Лилии и поехать на одну из их знаменитых охот. Вы со мной, парни?
На вопрос отвечать не спешили. Эмгыр, отставив кружку, пристально посмотрел на Риэра.
- А где Лето? – спросил он напрямик,- я думал, он приедет с тобой.
- Лето и Фрейя отправились в Махакам, заключать договор на строительство Школы,- просто ответил ведьмак, и брови Эмгыра сошлись к крутой переносице.
- С какой стати? – слишком резко переспросил он,- для такого договора понадобилась бы огромная сумма, а я еще не согласовал ее выплату из казны.
- Ебал он в рот твою казну,- грубо ответил Риэр. Людвиг чувствовал напряжение в воздухе – он помнил, после свержения Леи два Эмрейса не больно-то ладили, но обычно соблюдали хрупкий нейтралитет. А сегодня вот, похоже, прорвало какую-то старую дряхлую плотину,- Мэнно согласился все оплатить и поехал за ними следом.
- Мэнно? – лицо Эмгыра потемнело,- зачем ему это? Он что – надеется получать услуги Школы бесплатно?
- Спроси у него,- пожал плечами Риэр, вальяжно откинувшись на спинку скамьи,- я в эти дела не лезу, а за Лето очень рад. Ты давно обещал ему эту гребанную Школу, но мурыжил уже столько лет, что я удивляюсь, как он до сих пор не послал тебя подальше.
- Это не твое дело,- процедил Эмгыр.
- Мое, еще как мое! – возразил Риэр,- Лето мой друг, и мне каждый раз, когда я приезжал, тошно было видеть, как он, во имя несбыточных обещаний, таскался за тобой, как пудель. Бесконечно его обманывать ты все равно не смог бы.
- Я не обманывал его,- оскорбился Эмгыр,- и вообще – это было наше с ним личное дело!
- Хуичное,- отрезал Риэр,- ты его обманывал, вот и все. А Мэнно решил сделать приятное Фрейе, которая явно ценит Лето куда больше, чем ты.
Эмгыр уперся ладонями в стол и рывком поднялся.
- Откуда тебе знать, что происходит в Нильфгаарде, если ты являешься домой раз в год, гостишь неделю и сваливаешь? – выплюнул он,- Лето – твой друг, говоришь? Херня! Вы и парой фраз не обмениваетесь, когда видитесь, а то я не знаю!
- Да потому что он вечно у тебя на побегушках,- Риэр тоже поднялся, не взглянув на Зяблика, уцепившегося за его предплечье,- ты использовал его для своего сраного переворота, привязал к себе чуть не за ногу и спускаешь на врагов, когда тебе хочется. Думаешь, ему это по душе? Ты вообще его спрашивал, что ему по душе?
- Да срать я хотел!...- начал Эмгыр.
- Наконец-то правда,- рассмеялся Риэр,- ну, договаривай, паскуда, на что ты срать хотел? На Лето и его желания?
Эмгыр змеей бросился через стол, Людвиг не успел даже дернуться, чтобы перехватить его.
- Иван! – воззвал он, но спутник был уже на ногах. Эмгыр, впрочем, оказался быстрее и ловчей. Он нанес первый удар кулаком, не целясь – голова Риэра дернулась назад, но он выставил вперед руку, блокируя новое нападение. Зазвенели, падая полуполные кружки, затрещал стол, на который ведьмак уронил нильфгаардского регента спиной, нанося собственный удар.
Иван, подскочив к дерущимся, попытался перехватить локти Риэра, но Эмгыр, оказавшись на столе, выставил вверх колено, пнул противника, куда дотянулся – Риэр взвыл, но хватки не ослабил. Ведьмак был крупнее и тяжелей регента, но тот – изворотливей и быстрее. Змеиным приемам его обучил, конечно, Лето, и Эмгыр, поднырнув под удерживавшую его руку, выскользнул, перевернулся так, чтобы прижаться к спине Риэра сзади и перекинул предплечье ему на шею, сжал ладонью свое запястье, образуя плотный захват, дернул и сдавил – Риэр болезненно захрипел, стараясь отодрать от себя родственника.
- Эмгыр! – завопил Людвиг – теперь они пытались оторвать его твердое тело от бьющегося в захвате Риэра вдвоем с Иваном, но безуспешно.
Со звонким возгласом откуда-то сбоку подлетел Зяблик. Он размахнулся пустой пивной кружкой и точным ударом обрушил ее в висок Эмгыра. Тот еще мгновение оставался неподвижным, а потом, обмякнув, разжал руки и повалился на пол. Иван и Людвиг, тяжело дыша, отступили.
Риэр, хватая ртом воздух, скреб покрасневшее горло, и Зяблик, приобняв его за плечи, усадил мужа на скамью. Эмгыр на полу медленно пошевелился и, ухватив голову обеими руками, тяжело сел.
- Сука,- выдохнул он, ни к кому, впрочем, не обращаясь. Людвиг осторожно приблизился к нему, присел на корточки, опустил руку на плечо.
- Брат, ты как? – спросил он,- голова не кружится?
Эмгыр ответил ему злым желчным взглядом, отмахнулся от заботливого касания и, покачиваясь, встал.
- Я ухожу,- бросил он, но тут же, снова пошатнувшись, согнулся в рвотном позыве, возвращая на пол только что пригубленное пиво.
- Плохо дело,- вздохнул Людвиг, поддержал друга под локоть и мягко отвел его на противоположную от хрипящего Риэра скамью, усадил.
- У меня есть кое-что с собой – от сотрясения,- заметил Зяблик, продолжая обнимать все еще пытавшегося продышаться Риэра, и Людвиг мысленно восхитился его добротой. Или, может быть, музыкант осознавал просто, что сокрушительный удар Эмгыру нанес именно он.
- Не надо,- отмахнулся король,- я сам.
Лицо у Эмгыра было серо-зеленым – того и гляди, снова вырвет. Людвиг осторожно опустил пальцы ему на виски – из раны на правом медленно сочилась кровь. Король прошептал целебное заклинание – магия заструилась удивительно легко, словно только и ждала этого момента. Взгляд Эмгыра просветлел, кожа обретала естественный оливковый оттенок, отступала болезненная зеленца.
- Знаете, что, парни,- заметил Людвиг, покосившись на Риэра и не убирая рук от головы Эмгыра,- я никому из вас, конечно, не король, но все равно повелеваю – послезавтра утром мы с вами отправимся на знаменитую темерскую охоту – и никаких возражений.
- За каким… хером? – с трудом хрипло спросил Риэр.
- Никуда я с ним не пойду,- Эмгыр не посмотрел даже в его сторону.
- Я не люблю конфликтов,- вздохнул Людвиг, все же отпуская друга и усаживаясь рядом с ним поудобней, поглядывая, чтобы того снова не затошнило,- и ваш мне – поперек горла. На темерскую охоту ходят парами – это своего рода соревнование, говорят, очень увлекательное. Вот и вы двое пойдете вместе. Поохотитесь бок о бок, авось и помиритесь.
- Ты мне не король,- пробурчал Эмгыр.
- Но зато Риэр – твой брат,- напомнил Людвиг.
- Дядя,- мрачно поправил ведьмак.
- Неважно! – отрезал Людвиг,- в любом случае, кровь – не водица. Если за время охоты вы не разрешите свои противоречия, я сдаюсь и позволю вам убить друг друга. Но не раньше.
Риэр и Эмгыр обменялись тяжелыми взглядами исподлобья. Ведьмак пожал плечами – мол, как скажете, ваше гребанное величество.
- Как будто я без твоего дозволения не могу его убить,- холодно процедил регент, но потом согласно кивнул, прикрыв веки,- так тому и быть.

Chapter 18: Мне нравится (что вы больны не мной)

Chapter Text

На прощанье Риэр, как и обещал, оставил старшему брату доверительное письмо и добавил к нему небольшой кошелек с золотыми новиградскими кронами – и еще очень извинялся, что не может оставить больше. Младший оправдывался, что не брал с собой много, рассчитывая выполнить парочку заказов по дороге, да и Зяблику за выступление в Вызиме полагался нехилый гонорар. Фергус лишь отмахнулся от его извинений.
- Не твоя забота меня обеспечивать, даже помогать ты мне не обязан,- заявил он,- я вообще-то старший, если ты не забыл.
Ведьмак улыбнулся.
- Эти деньги дал мне Мэнно,- ответил он,- что в наших семейных обстоятельствах все еще больше запутывает.
Фергус рассмеялся, кивнул и принял щедрый подарок, решив больше не выпендриваться. Они расстались на развилке дорог. Риэр, подхватив с земли Ану, покружил ее в воздухе, слегка подбросил и прижал к груди.
- Еще свидимся, малышка,- пообещал он, садясь в седло, и девочка, смеясь, кивнула. Фергус помнил – слова Риэра вовсе не были пустыми и легкомысленными. Младший всерьез намеревался сдержать свое обещание, но Гусик, памятуя о его растерянности и удивлении, искренне надеялся, что взывать к чести брата и принуждать его выполнить клятву все же не придется. Пока им с Аной не слишком везло в пути, но Фергусу начало казаться, что, решив собственную проблему, исцелившись от дремавшей в крови страшной хвори, он найдет в себе силы найти для девочки пристанище получше далекой ледяной крепости в Синих горах среди мальчишек и мрачных ведьмаков.
До городских ворот Каррераса мужчина и девочка добрались, когда закат в небе над ними уже отгорел. Помимо денег и письма для банка, Риэр поделился с братом еще одним документом, который счел для себя излишним. Скромная, увенчанная серой печатью грамота, которую сейчас Фергус продемонстрировал стражникам у ворот, сообщала, что предъявитель сего выступал в интересах гильдии ведьмаков, а, значит, в каждом из Северных королевств ему полагался свободный проезд и содействие властей. Младший брат в таких привилегиях не нуждался – во всяком случае, Риэр заявил именно так. Его лицо было хорошо известно в крупных северных городах, и подтверждать собственную личность молодому ведьмаку не требовалось.
Сонный усатый стражник в светло-голубой кирасе с сомнением посмотрел сперва на клочок бумаги, потом на снулого бородатого господина, предъявившего его, наконец остановил взгляд на жавшейся к ногам путника маленькой белокурой девочке.
- И где же вы раздобыли эдакую бумагу, милсдарь? – поинтересовался усатый, и взор его по-собачьи усталых темных глаз вновь скользнул по щуплой фигуре Фергуса,- сняли с мертвого ведьмака? Или украли?
Гусик почувствовал, как от стыда у него закололо лицо, а в груди стало тесно и муторно. Он трудно сглотнул.
- Не понимаю, о чем вы, сударь,- отважно заявил он,- мое имя Гуус фон Хиггс, я торговец, занимаюсь обеспечением гильдии товарами первой необходимости – или вы считаете, ведьмаки сами думают, где подешевле купить сто мер муки и заказать новые панцири?
Стражник хмыкнул, но с места не двинулся и бумагу возвращать не спешил, продолжал сверлить Гусика тяжелым взглядом, точно надеялся своим суровым непрошибаемым молчанием выбить из вора признание. Того, однако, сломить было не так-то просто.
- Я прибыл в Каррерас, чтобы воспользоваться одним из городских порталов,- пояснил он вполне миролюбиво, но не отведя от усатого лица решительных глаз,- мне необходимо вернуться в Третогор, в штаб-квартиру моей гильдии – и чем скорее, тем лучше.
- Понимаю,- чуть растягивая слоги, произнес стражник. На миг его рука, сжимавшая грамоту, зависла в воздухе, потом он все-таки протянул бумагу обратно Фергусу,- на девочку документы есть? – поинтересовался стражник после секундной паузы.
Гусик, слегка сбитый с толку, искоса посмотрел на Ану. Та, прижимая к груди многострадального Кривчика, выглядела так, словно вот-вот расплачется.
- Девочка – не товар, чтобы ее декларировать,- попытался воззвать к разуму Фергус, по-прежнему сохраняя хрупкое спокойствие,- и в гильдии она не состоит.
- Тогда что она делает в компании торгового представителя гильдии? – поинтересовался стражник,- если вы, милсдарь, купили ее у какой-нить крестьянки и теперь везете своим извергам, чтобы из нее мутантку сделать, то я вам этого, стало быть, не позволю.
У Фергуса холодные мурашки прокатились от затылка до самой поясницы – такого поворота разговора он никак не ожидал. Много лет назад – пожалуй, что еще до его рождения, ведьмаков по всему Континенту почитали за кровожадных монстров, похищающих детей, но с годами этот образ значительно переменился – особенно с тех пор, как в Третогоре заработала ведьмачья контора, основанная небезызвестным господином Эмрейсом, а охотники на чудовищ разъехались во все стороны света, чтобы служить людям за оговоренную заранее плату. Мужчина на воротах, однако, был, похоже, старой закалки, а, может, считал, что приятный бюрократический фасад конторы лишь прикрывал непотребные жестокие изуверства, творимые представителями гильдии.
Так или иначе, документов на девочку у Фергуса, разумеется, не было. Он уже почти придумал объяснение сему неприятному факту, когда Ана вдруг, тихо всхлипнув, скользнула холодной ладошкой ему в руку и почти прошептала:
- Папочка, о чем говорит этот господин?
Усатый моргнул, снова уставился на Ану, испытывая, должно быть, ничуть не меньшее изумление, чем Фергус, инстинктивно сжавший маленькую девчачью ладонь. В сложной ситуации Ана оказалась куда сообразительней него – а, может быть, у Гусика до сих пор просто не поворачивался язык даже в шутку или ради спасения репутации назвать девочку своей дочкой.
- Вы ее отец? – ровным, как его алебарда, тоном вопросил стражник,- чего сразу не сказали?
- Я… я – да,- сглотнул Фергус. Ложь жгла рот, как раскушенные перечные зерна,- это Ана – моя дочь.
- Какой же папаша тащит эдакую малышку с собой по торговым делам? – с осуждением, явно призванным скрывать внезапное смущение, поинтересовался усатый, уронив тяжелый взгляд на Фергуса,- стоило оставить девочку с матерью.
Это было совершенно точно не его дело. Стражнику вообще, пожалуй, не полагалось открывать рот, он должен был просто взглянуть на документы – ничуть не поддельные! – и пропустить их с миром. А уж в советах по воспитанию детей от него Гусик точно не нуждался. Он открыл было рот, чтобы все это высказать, но внезапно Ана снова всхлипнула.
- Моя мама умерла,- сообщила она раздирающим душу тихохоньким голоском, потупив взор и ничуть не кривя душой. По маленькому носу пробежала слезинка, упала на макушку Кривчика, оставив неровное влажное пятнышко.
Усатый кашлянул. Фергус замялся.
- Да, моя… ее…- он снова сглотнул вязкую слюну, ощущая во рту металлический привкус крови,- умерла, одним словом.
Пальцы стражника нервно крутанули черный ус, неловко стукнулись друг от друга каблуки сапог. Он снова неловко кашлянул, выпрямился и отчеканил:
- Проходите,- потом, помедлив секунду, посмотрел на Ану, все еще стоявшую, трагично опустив маленькие плечи,- не плачь, малышка,- каким-то другим, растекшимся, как масло на жарком солнце, голосом проговорил мужчина,- папка-то, вон, с тобой еще.
Фергус, не теряя больше времени, вцепился в руку Аны и потянул ее за собой, не оборачиваясь. На город уже опустилась ночь. Немного подумав на ходу, Гусик решил, что в незнакомом городе им проще было сейчас найти портационную станцию, чем приличную гостиницу, а переночевать они могли и в Третогоре. Нырнув в эти нехитрые размышления, он не сразу заметил, что Ана, плетясь за ним, продолжала негромко всхлипывать и шмыгать носом. Наконец осознав это, Фергус остановился и тревожно посмотрел на нее.
- Все закончилось,- заверил он девочку, чувствуя, как теряется в словах, снова не находя нужных для того, чтобы ее утешить,- злой дядька нас пропустил – ты здорово придумала, он даже не усомнился.
Ана всхлипнула громче. Фергус остановился и присел перед ней на корточки, аккуратно взял за дрожащие плечи, попытался заглянуть в лицо.
- Ана, ну ты что? – спросил он как мог мягко – по-настоящему ласково говорить мешал навязчивый металлический привкус на языке,- давай утрем нос и поищем портал. Он отнесет нас в Третогор – большущий город, там очень красиво, вот увидишь.
Девочка уткнулась носом в Кривчика, а поток слез, лишь подзадоренный, похоже, его неуклюжими словами, полился сильнее.
- Ана,- строго воззвал к девочке Фергус,- прекрати плакать.
- Папа,- невнятно пробормотала малышка куда-то в тряпичного зайца, и в первый момент Гусик не смог сообразить – оплакивала ли та уход нерадивого папаши или обращалась к спутнику. Последнее предположение оказалось неприятно вязким, как скопившаяся под языком кровь.
- Ана,- снова произнес он, стараясь не менять ровного успокаивающего тона,- ты же знаешь, я не твой папа, правда?
Она подняла на него влажные темные глаза, полные, как ему показалось, разочарованного недоверия. Гусику хотелось сплюнуть кровь на мостовую, умыть лицо холодной водой, заснуть и проспать несколько дней подряд, чтобы проснуться где угодно, лишь бы не здесь, не под осуждающим детским взглядом.
Когда Ана только училась говорить – бесконечно много месяцев назад – у нее уже возникла проблема с тем, как называть сожителя своих родителей. Гусик, хоть и общался с ней настолько редко, насколько позволяла территория небольшого поместья, и не проявлял к девочке особенно нежных чувств, все равно постоянно болтался где-то поблизости, и у Аны, конечно, возникла необходимость как-то назвать этот предмет интерьера – она выучила слова «стол», «стул», «лошадка», а на Гусика могла лишь указывать пальцем с неопределенным звуком «вот!». Лея, тогда еще вполне здоровая, со смехом предложила дочери называть Фергуса дедой – в конце концов, бывшей Императрице он официально приходился отцом. Айра выдвинул куда менее обидный для мужчины средних лет, отнюдь не старика, вариант «дядя», но Гусик забраковал их оба. Сам он представился маленькой принцессе своим официальным именем – чтобы не смущать несведущих в его истинной ситуации слуг – и Ана с тех пор обращалась к нему «Гусь», что вполне устраивало всех четверых.
Напоминать ей об этом негласном договоре сейчас было как-то неловко. Гусик, вздохнув, погладил девочку по голове и встал, решив, что та устанет и успокоится сама собой, а медлить больше ему не хотелось. В голове начинал клубиться опасный алый туман, а привкус крови во рту становился отчетливей. Хотелось лечь и отдохнуть, но то была пока что недоступная роскошь.
Через несколько десятков шагов Ана и впрямь перестала плакать, но Гусику приходилось почти волоком тащить ее за собой – маленькие ножки шагали нехотя, заплетались и подгибались, а на то, чтобы взять девочку на руки, у Фергуса не было сил.
Портационная станция – такая же, как во всех крупных городах Темерии – обнаружилась легко. Путешественники прибывали и убывали с нее и днем, и ночью, и небольшой душный зал встретил путников мягким желтым светом и приветливым лицом немного помятого служащего. У того бумага Фергуса и статус тащившейся за ним девочки вопросов не вызвали. Он просмотрел документы мельком и щедрым жестом указал на скромную рамку портала – таких на станции было целых три, все, видимо, настроенные на разные направления.
- Билет до Третогора для вас и девочки будет стоить шестнадцать оренов,- сообщил служащий,- оплатите в кассе.
Фергус заглянул в собственный кошелек – пересчитывать щедрый дар на глазах у брата он не решился, а потому понятия не имел, сколько именно денег тот ему оставил.
- У меня – новиградские кроны,- обратился он к служащему,- надеюсь, это не проблема?
Валюта вольного города была в ходу не только по эту, но и по противоположную сторону Ярры, однако служащий заметно поскучнел.
- Принимаем только орены,- сообщил человек каким-то картонным голосом, покосившись на Ану, вид у которой был совсем уж жалким. Наплакавшись, она взирала на мир пустыми мокрыми глазами и размазывала сырость по лицу тыльной стороной ладони.
Фергусу совершенно не хотелось снова врать на такую щекотливую тему, особенно после неловкого разговора с девочкой на улице. Но выбора у него не оставалось – отделение банка в Каррерасе, должно быть, было закрыто до самого утра, и раздобыть правильные деньги у путника не было никакой возможности.
- Послушайте,- опустил он голос до жалостливого шепота,- моя дочь так устала, а мне утром отчитываться в гильдии за сделанные заказы. Может быть, можно что-то придумать…
Человек помедлил пару мгновений.
- Двадцать,- твердо, но очень тихо произнес он наконец. Арифметика в голове Фергуса сложилась легко – служащий требовал взятку, втрое превосходящую стоимость использования портала. Королева Лилия могла принимать любые законы, призванные сделать жизнь в своем королевстве лучше и безопасней, но что-то оставалось неизменным.
- Согласен,- вздохнул Фергус, отсчитал нужное количество монет – оставив лишь жалкую горстку лежать на дне кошелька, и служащий, лучезарно улыбнувшись – и забыв, конечно, внести плату в учетную книгу – активировал перед спутниками портал.
От быстрого перехода у Фергуса закружилась голова, и, едва оказавшись в зале прибытия, он нашарил в кармане носовой платок, поднес его к губам и украдкой сплюнул – на светлой ткани остались багряные разводы. Перед глазами все плыло и мерцало – у Гусика едва хватило сил спросить у другого служащего, встретившего их, где в городе располагался ближайший постоялый двор. Получив ответ, человек, вцепившись в руку маленькой спутницы, перенесшей путешествие явно куда легче, чем он сам, поспешил прочь из зала на воздух.
Ночная прохлада остудила лицо и немного привела его в чувства. Инструкции, полученные в портационном зале, были достаточно простыми – следовало пройти по улице вниз, отсчитать четыре дома и свернуть налево. И Фергус, собрав волю в кулак, упрямо зашагал вперед, хотя ослабшие колени подгибались, а взор так и не прояснился до конца. Ана шла следом, больше не держа его за руку, но и не отставая.
- Тебе нехорошо? – тихо спросила она, но Гусик ей не ответил – во рту снова скопилась кровь.
Гостиница – маленькая, одноэтажная, невзрачная и почти полностью погруженная во тьму – нашлась там, где и должна была, и в ней, к счастью, принимали новиградские деньги. Хозяйка, поохав, лично проводила гостей в одну из комнат, поинтересовалась, не нужно ли послать за лекарем, но Фергус от этого предложения решил пока отказаться. Третогор был большим городом – не в пример туссентской деревушке – и, случись нужда, за помощью можно было послать быстро. Пока же человек надеялся, что с очередным приступом ему помогут справиться оставленные Ианом снадобья и несколько часов спокойного сна.
Ана, не ожидая больше помощи от измотанного спутника, сама залезла на одну из кроватей, стянула сапожки, аккуратно сложила курточку и, обняв Кривчика, нырнула под одеяло. У Фергуса мелькнула мысль, что девочке следовало умыться с дороги и, может быть, что-нибудь съесть – добрая хозяйка наверняка не отказалась бы что-нибудь для них приготовить. Но тяжкая багряная пелена уже упала на глаза, и, опустив голову, чтобы разглядеть пуговицы собственной куртки, Гусик заметил, как на темной ткани расползаются неровные пятна – он мазнул пальцами под своими ноздрями, и на них остался яркий алый след.
Ана лежала под одеялом, отвернувшись и не глядя на мужчину, и тот решил не беспокоиться о том, что может ее напугать. Собственное недомогание перевешивало все. Фергус дрожащими руками извлек из дорожной сумки небольшой сверток – Иан запаковал нужные лекарства надежно, чтобы ничего не разбилось и не пролилось в пути, и Гусику чуть ли не зубами, стеная от досады, пришлось развязывать прочные узлы бечевки.
Первые глотки целебного бальзама пролились в горло, как солнечный свет на уставшие от зимы улицы. Муторная пелена редела и отступала. Кровь из носа продолжала хлестать, пятная одежду на груди, но Фергус знал – нужно было лишь немного подождать, и приступ отступит. Обо всем остальном можно было позаботиться и завтра.
Сон обрушился на него, едва Гусик коснулся головой плоской подушки, и его тяжелый полог укрывал человека, не давая дышать слишком глубоко, не позволяя нырнуть глубже, держа близко к поверхности бодрствования, то и дело норовя выбросить прочь. Он слышал, как ближе к рассвету проснулась Ана, как она шуршала одеялом в своей постели, шепотом втолковывала что-то Кривчику, потом выскользнула с кровати, подошла к Фергусу и осторожно погладила его по лбу. Человеку хотелось пошевелиться, заговорить – заверить девочку, что с ним все было уже в порядке, несмотря на пугающий, должно быть, вид – умыться накануне он так и не успел. Но сон не отпускал. Руки не подчинялись, а в горле было так сухо, что язык, казалось, царапался о небо.
В себя Гусик пришел лишь через несколько часов. Попытался разлепить веки и сесть. Тело было неподъемным. Ресницы, казалось, склеились намертво, и первым звуком, сорвавшимся с потрескавшихся сухих губ, оказался глухой протяжный стон.
- Водички? – раздался прямо над ухом тихий голосок Аны, и Гусик закивал, почти не отдавая себе в этом отчета.
Его губ коснулся благословенно холодный край керамической кружки. Он жадно сделал первый глоток, потом, словно вновь обретя способность двигаться, сел, перехватил посудину и осушил ее залпом. Наконец открыл глаза и посмотрел на Ану, скромно мнущуюся рядом с его кроватью.
- Тетечка Виола спросила, где тебя так побили,- произнесла девочка удивительно будничным тоном,- и сказала, что принесет горячей воды, когда ты проснешься.
Фергус смутно улыбнулся, отставил кружку и попытался встать. Тело ломило, но ломота была скорее приятной и обнадеживающей. После сильных приступов он обычно вовсе не мог держаться на ногах, но на сей раз тело подчинялось на удивление легко, несмотря на смутную боль.
- Сбегай за водой, малышка,- попросил Фергус, и Ана послушно сорвалась с места и выскользнула за дверь.
Вернулась она через несколько минут в компании «тетечки Виолы» - давешней хозяйки гостиницы, несущей в сильных руках полное ведро воды, от которой поднимался белый пар.
- Проснулись, милсдарь,- констатировала женщина,- вот и славно. Напугалась я за вас вчера, но да желание гостя – закон. Никакого лекаря – значит, никакого лекаря,- она помолчала немного, выливая воду в широкий медный таз в углу комнаты,- кто ж вас так отделал, миленький? – поинтересовалась Виола наконец,- вам бы в городскую стражу обратиться или к гвардейцам. Вот уж невидаль, чтобы гостей столицы по подворотням мутузили. Чай не ограбили вас, милсдарь?
Гусик попытался похлопать себя по карманам – куртка на груди пропиталась кровью и стояла колом, но кошелек был на месте.
- Все в порядке,- хриплым, словно щербатым голосом ответил Фергус,- спасибо, госпожа.
- Дочурка ваша уж так переживала,- покачала головой Виола, и Гусику вдруг захотелось велеть ей заткнуться. Незнакомые люди снова делали неверные выводы, ничуть этому не смущаясь. Женщина, однако, похоже, заметила зверское выражение, на миг мелькнувшее на лице гостя, и поспешила откланяться, на прощание сказав, что расплатиться за постой тот может в любое время, когда соберется выметаться.
Оставшись наконец почти в одиночестве – лишь под пристальным взглядом Аны – Фергус принялся раздеваться. Тело ощущалось чужим, грязным, пропитанным кровью, потом и чем-то еще, похожим на тупое отчаяние.
- Вот холера,- выругался Гусик, осторожно извлекая из внутреннего кармана дорожные документы и письмо Риэра. Кровь, хлеставшая накануне из носа, просочилась сквозь плотную ткань куртки и запятнала бумаги самым возмутиительным образом. На доверительном письме даже немного поплыла круглая печать, подтверждавшая, что документ подписан именно держателем счета. Гусик аккуратно сложил бумаги на покрывале, подумал, можно ли было еще что-то сделать с курткой, но в конце концов решил, что на темной ткани следы засохшей крови были почти не заметны.
Он умылся быстро – вычистил спекшуюся кровь из неряшливо отросшей бороды, оставив воду в тазу неприятно-бурой, переоделся в единственную оставшуюся свежую рубашку, натянул сапоги и наконец почувствовал, что в силах продолжать путешествие. Его цель была близка, хотя о подробностях ее исполнения задуматься Фергус сподобился только сейчас.
В теории все было просто. Секрет исцеления его болезни, «эмгыровой хвори», как обозначали ее медицинские справочники, хранили реданские чародеи. Способ лечения, разработанный Филиппой Эйльхарт, не являлся, насколько Гусик знал, государственной тайной, и, вероятнее всего, достаточно было обратиться в одну из столичных больниц, в которой работали бы чародеи-целители, и получить помощь. Не бесплатно, конечно, но Риэр разрешил пользоваться своим счетом, а денег там, должно быть, лежало немало – младший едва успевал тратить наследство, оставшееся от их матери.
Фергус не знал, сколько времени должно было занять лечение. Может быть, ему предстояло задержаться в Третогоре на несколько недель, и сейчас, покосившись на Ану, он впервые подумал, что до сих пор не учитывал в своих планах ее компанию. По изначальной задумке девочка должна было остаться с Ианом. Или с кем-то еще, но не с Фергусом, а теперь ему, помимо собственных проблем, следовало придумать, куда девать девочку, пока сам он будет лечиться.
Подумать об этом, однако, можно было и позже – может быть, при лечебницах найдутся сиделки, на которых пациенты могли оставить своих беспризорных детей. Оставалось надеяться на лучшее.
- Мы будем кушать? – вдруг очень тихо спросила Ана, видно, дождавшись, чтобы ее спутник умылся и принял наконец человеческий облик. Фергус посмотрел на нее, соображая, что и сам ничего не ел со вчерашнего дня, и руки его вновь потянулись к кошельку. Стоимость постоя в этой невзрачной гостинице он накануне, конечно, уточнить не догадался – лишь предупредил хозяйку, что в кармане у него водились только кроны.
- Поедим в городе, когда зайдем в банк,- пообещал Гусик девочке, и та, недовольно поморщившись, все же великодушно кивнула.
На оплату ночи в гостинице и ведро горячей воды ушли почти все их оставшиеся деньги – последнюю монетку Гусик со вздохом упрятал в карман. Взяв Ану за руку, в последний раз оправив неприятно жесткую куртку, он вышел наконец на улицу и на мгновение застыл, подставив лицо утреннему солнцу. Погода стояла прохладная, но ясная, и идти по мостовой было приятно и легко. Фергус ощутил даже, как в затекшие конечности возвращались силы.
Дойдя до отделения банка Вивальди – через три четверти часа, не меньше – он, тем не менее, вновь ощущал себя усталым и разбитым. В голове снова становилось неприятно легко, а к горлу подкатывал горячий ком – отгремевший накануне приступ давал о себе знать, видимо, призывая старшего брата, и Гусик понимал, что со всеми делами ему следовало разобраться немедленно, чтобы поскорее добраться до лечебницы. В противном случае его ждало позорное падение в обморок прямо посреди людной столичной улицы.
Ана, забывшая на время о терзавшем ее голоде, шла следом за Фергусом, не выпуская его руки, и таращилась по сторонам с явным удивлением. Девочке довелось уже побывать в одной столице, но огромный величественный многолюдный Третогор не шел ни в какое сравнение со скромным и изящным Венгербергом. Фергус чувствовал, что маленькая спутница едва сдерживалась, чтобы не начать задавать вопросы обо всем, что видела на пути – о высоких домах красного кирпича, о тонких величественных стеллах и памятниках, о бесконечных лавках и магазинах, о толпах спешащих куда-то людей.
Здание банка Вивальди поражало воображение ничуть не меньше, чем все остальные. Высокое, хоть и не отличавшееся изяществом, оно сияло белизной мрамора, резко выделяясь на фоне общей красной застройки. На фронтоне высились статуи каких-то серьезных рыцарей в полном доспехе, а по козырьку струился выпуклый геометрический орнамент. Фергус, решив пока не приглядываться к чуду архитектуры слишком внимательно, потянул на себя тяжелую израсцовую дверь – почти неподъемную – и вошел в просторный светлый зал с высокими стрельчатыми окнами. Ану он усадил на бархатную банкетку, наказав сидеть тихо и ждать его, а сам направился к одному из окошек, отделенных от общего помещения решетчатой стеной.
Приветливая девица в окошке улыбнулась ему дежурной быстрой улыбкой.
- Я хотел бы воспользоваться счетом,- объявил Фергус без лишних предисловий,- его хозяин дал мне доверительное письмо.
- Разумеется, милсдарь,- просияла девушка, точно только его появления и ждала всю свою жизнь,- давайте документы.
Фергус извлек из кармана письмо – помятое, запятнанное кровью, но целое и невредимое. Девушка, враз посерьезнев, приняла из его рук бумагу, несколько секунд придирчиво изучала ее, потом подняла удивительно суровый взгляд на Фергуса.
- Прошу прощения, милсдарь,- сказала она,- судя по личной печати, счет принадлежит господину Риэру вар Эмрейсу, мастеру ведьмачьего цеха.
Это, вероятно, должно было немедленно убедить Фергуса в глупости его притязаний, изменившийся тон девушка намекал именно на это. И Гусик понимал, что не может сказать правду и заявить, что господин вар Эмрейс – его родной младший брат, щедрый и добрый малый с огромным сердцем.
- Я являюсь торговым представителем ведьмачьей гильдии,- решил зайти с другой стороны Фергус, протягивая в окошко второй свой документ – пострадавший от его приступа ничуть не меньше, чем первый,- господин Эмрейс разрешил воспользоваться его счетом в интересах моей работы.
Девушка даже не взглянула на новую бумажку, она приглядывалась к смазанной печати.
- Боюсь, я ничем не могу помочь,- сообщила она наконец,- господи Эмрейс не сообщал нам о своих намерениях.
- Но разве письма недостаточно? – попытался возмутиться Фергус,- видите же, это его почерк и его печать. Мы с господином Риэром… друзья и коллеги.
Губы девушки сжались в тонкую нитку.
- Если вы продолжите настаивать на этой истории,- без обиняков ответила она,- вам придется вернуться сюда с известным представителем гильдии, который сможет подтвердить свою – и вашу – личность. В противном случае, я ничем не смогу вам помочь.
Документы и впрямь, пожалуй, выглядели по-бандитски. Не иди речь о Риэре – мощном, тренированном, прошедшем мутации ведьмаке – и Фергусе – хилом, бледном заморыше с клочковатой бородой и бледным видом – работница банка могла бы решить, что господина Эмрейса ограбили по дороге. Но что именно она представила себе сейчас, и подумать было сложно. Гусик поднял брови, растерянно глядя в окошко.
- Мазель,- он скользнул по груди, заметив табличку с именем,- Агнесса, это письмо настоящее, я испачкал его собственной кровью, когда накануне она шла у меня из носа – видите ли, я болен и прибыл в Третогор для лечения. Без денег я не смогу обратиться за помощью…
- Ничем не могу помочь,- отчеканила девушка,- а, если вы сейчас не уйдете, я вызову охрану,- и она красноречиво указала взглядом на двух стражников-краснолюдов, топчущихся у двери и уже начавших поглядывать в их сторону.
- Мазель…- снова заговорил Фергус.
- Гаротт, Фред! – крикнула девушка – краснолюды подобрались и зашагали к ним, поигрывая секирами в крепких руках.
- Я ухожу,- в горле Фергуса булькало. Перед глазами уже вновь мерцала пелена. Девушка махнула охране – те замерли, провожая незадачливого посетителя тяжелыми взглядами, но Гусик заметил, забирая с банкетки удивленную Ану, что краснолюды все же неторопливо, вразвалку двинулись за ними следом, видимо, желая убедиться, что подозрительный посетитель и правда уходит – или решив не устраивать скандала в священных стенах банка, а перехватить потенциального преступника на выходе и передать его городской страже.
Фергус ускорил шаг – краснолюды тоже. Но уже у двери человек увидел, как к ним откуда-то из тени подплыла темная фигура, преградила путь, и охранники покорно остановились, как вкопанные.
- А как же денюжки? – осведомилась Ана, когда они наконец вновь оказались на улице.
- Попробуем обойтись без денежек,- ответил ей Фергус, надеясь, что голос его звучал бодро. Человека мутило. Хотелось сплюнуть, прижать руки к пульсирующей голове и нырнуть в беспамятство, но он упорно шел вперед, теперь почти не разбирая дороги.
Оставалось надеяться, что, появившись на пороге лечебницы, Гусик смог бы предстать достаточно жалким, чтобы сердобольные целители приняли его и без платы. Не вылечили, но хотя бы привели в чувства. Одна загвоздка – он понятия не имел, где именно в огромном городе ему следовало искать эту самую лечебницу.
Они шли, не разбирая дороги. Натыкались на людей, идущих навстречу – Фергус сперва извинялся, каждый раз врезаясь в чье-то плечо или грудь, но потом перестал – ноги едва его держали. Ана цеплялась за руку, что-то спрашивала, а у него не было даже сил велеть девочке захлопнуться и оставить его спокойно умирать. Они свернули в какой-то проулок – на удивление, совершенно безлюдный. Здесь пахло кошками, гнилыми овощами и чем-то неуловимо сладким и противным. Фергуса тошнило. Он наконец выпустил ладошку Аны, прислонился плечом к отчего-то влажной стене.
- Иди, малышка,- пробормотал он,- оставь меня здесь и постарайся найти лечебницу. Приведи доктора, я подожду.
- Гуся,- прошептала Ана с отчаянием в голосе, но Фергус едва ее слышал. Он сползал к твердой земле – из носа снова хлынула кровь, он ощущал это кожей, чувствовал ее в горле, смаргивал ее с ресниц. – Гуся! – крикнула девочка.
- Иди,- не приказал – попросил он – и внезапно сквозь смертную пелену почувствовал, как его подхватили чьи-то сильные руки.
- Не бойся, малышка,- произнес прямо над ухом мягкий, теплый, как парное молоко – или свежая кровь – голос,- возьмись за мою мантию, ну, смелее.
А дальше был полет. Гусик не знал, каково это – по-настоящему умирать. Ему никогда не хотелось этого представлять, он никогда не думал о себе, как о покойнике, о хладном теле на прозекторском столе или в мраморном склепе. Но если и позволено ему было понять, что это такое – испускать последний вздох – сейчас творилось именно оно. Он летел, словно подхваченный стаей птиц, натыкаясь на их острые коготки, земля провалилась глубоко вниз, границы сдвинутых над головой крыш разошлись, надвинулось ясное, ослепительно голубое небо, и тело его потеряло весь свой бренный вес. Он был облаком, был дымом, был готовым обрушиться на землю благодатным дождем – и больше не был собой.
А потом спина его встретилась с какой-то твердой поверхностью, и ощущение освободительной смерти пропало.
- …только у нас нет денюжек,- твердила где-то в стороне Ана – ее голос звенел и резал боль Фергуса, как серебряный меч ветхий доспех старого призрака,- но у меня есть красивый камушек…
- Милая…- попытался возразить мягкий голос.
- А еще Кривчик,- Фергус почти видел, как, оторвав тряпичного кривоглазого зайца от маленькой груди, Ана протягивала его незнакомцу – и на его боль наложился мучительный стыд. Он попытался пошевелиться, остановить непоправимое – его жалкая жизнь не стоила таких жертв,- возьмите Кривчика, только спасите его…
Фергус вар Эмрейс, старший сын Эмгыра Великого, шагнул из тьмы на свет. Зал – знакомый, огромный, с черными хоругвями на мраморных стенах, со стремящимися к небесам стройными колоннами, был полон людей. Он шел по узкому проходу сквозь толпу. Каждый шаг – пытка – и там, впереди, застыв у высокого черного с золотом трона, высился знакомый силуэт.
- Императрица Лея умерла,- голос – глубокий, властный, привыкший к приказам, а не к уговорам, наполнял зал до самого невидимого потолка,- да здравствует Император Фергус.
У человека, стоявшего у трона – у отца, у его отца! – в руках сияла корона. Острые, словно специально заточенные зубья, черные гранаты по ободу, старое тяжелое золото. Фергус помнил ее вес на своей голове. Помнил, как ныли от нее плечи. Помнил взгляды, обращенные на него – сотни, тысячи глаз. Помнил, как застревали в глотке слова приказов, как разъедал душу каждый прожитый день.
- Нет! – почти выкрикнул он, стараясь замедлить шаг, но трон неумолимо приближался,- нет, я мертв и похоронен! Сходите в мавзолей, посмотрите, там моя статуя, мой саркофаг, мои останки!
- Да здравствует Император! – отвечала толпа.
- Да здравствует Император! – вторил отец, поднимая корону еще выше. Фергус ступил на нижнюю ступень трона, ноги точно вязли во влажном песке. В черных глазах Эмгыра Первого Великого плескалось разочарование.
- Да здравствует Император! – прокатилось по залу вновь, и Гусик, хватая ртом воздух наконец распахнул глаза.
Потолок над ним был высоким, но не таким, как в тронном заме Императорского Нильфгаардского дворца. Постель под ним оказалась жесткой, как могильная плита. От правой руки к странному сосуду, наполненному мутноватой багряной жидкостью, тянулась гибкая трубка. Фергус дернулся.
- Тише-тише,- в поле его зрения возникло лицо – знакомое, худое лицо с внимательными черными глазами. На миг Гусик захлебнулся страхом – но тут же понял, что над ним стоял вовсе не его отец. И следом пришло имя – мастер Эмиель Регис. Вампир. – Если будете дергаться, Ваше Величество, игла выскочит из вены.
- Не надо… так,- попросил Фергус. Губы двигались, голос звучал, пусть и хрипло, но человек не чувствовал своего лица.
- Простите,- улыбнулся Регис,- дурацкая шутка.
- Где… я? – кожу на лбу и подбородке покалывало – чувствительность медленно возвращалась, но голос все еще звучал, словно в рот Гусику набился песок.
- В Третогоре, в моей башне,- охотно просветил его Регис,- если точнее – в моей лаборатории. Не беспокойтесь, сыворотка подействует через пару часов, конечного эффекта можно добиться регулярным приемом зелий и, конечно, соблюдая строгий режим.
- Как…- Фергус осекся, прикрыл веки – каждой слово было тяжелым, как булыжник, целую кучу которых кто-то накидал на него сверху, и теперь человек силился выбраться из-под них, отбрасывая один за другим.
- Я заметил вас в банке,- вампиру слова не требовались – он, видимо, не стесняясь, читал путанные мысли пациента,- узнал, конечно, донельзя удивился и пошел следом. А когда вы упали, отнес сюда. Маленькая мазелька предлагала немыслимые богатства за ваше исцеление, но, видите ли, я в некотором роде – настоящий альтруист.
- Где…
- Спит,- улыбнулся Регис,- я накормил ее и уложил в своих покоях. Малышка не хотела вас оставлять, но я заверил ее, что вы проспите до утра.
- Это…- Фергус скосил взгляд на трубку.
- Из запасов госпожи Эйльхарт,- кивнул Регис,- я нагло пользуюсь полученным давным-давно приглашением в ее покои, и, боюсь, теперь Пиппа отзовет его с концами. Но да ничего. Вы были залиты кровью с головы до ног – мне даже образец брать не пришлось, чтобы распознать ваш недуг. Сыворотка подействует – будьте покойны.
Гусик прикрыл веки вновь – на сей раз проваливаясь в сон неумолимо, но мягко, не встречая препятствий.
Он проснулся на той же жесткой кушетке, но трубки в руке уже не было. Голова казалась на удивление ясной.
С легким скрипом открылась дверь – обогнув высокую фигуру вампира, в комнату ворвалась Ана, подпрыгнула, бросившись на постель, прижалась к Фергусу и замерла. Он поднял руку – легкую, послушную, свою руку – и опустил ее на голову девочки. Регис приблизился, улыбаясь, опустил на стол рядом с кушеткой длинный кожаный чехол.
- Здесь,- пояснил он,- достаточно зелья, чтобы принимать его целый месяц. Но полная терапия займет полгода. Когда запас закончится, напишите мне – я пришлю еще.
Фергус, не в силах подобрать слова, растерянно гладил Ану по голове. Она не шевелилась, замерла, как зверек, точно боялась, что он снова начнет умирать от ее единственного неловкого движения.
- Впредь вам не рекомендованы нервные перегрузки, обильные излияния и тяжелая пища,- продолжал инструктировать Регис,- среди побочных эффектов может появиться излишняя свертываемость крови, потому рекомендую регулярно пить отвар из семян фацелии – утром и вечером до еды.
- Вы спасли мне жизнь,- тихо произнес Фергус, не поднимая глаз – смотреть на светлую девичью макушку оказывалось проще, чем в приветливые темные глаза.
- Не в первый раз,- хмыкнул Регис,- но кто считает?
- Я должен вам…- начал Гусик.
- Ничего,- отмахнулся вампир,- ваша маленькая спутница уже расплатилась. Я соблазнился на красивый камушек – и этого вполне достаточно.
Немного помолчали. Ана, пригревшись в объятиях Фергуса, похоже, задремала, а сам человек ощущал странную, давно позабытую бодрость.
- И что я теперь… здоров? – спросил он наконец.
- Насколько может быть здоров человек вашего возраста и образа жизни,- подтвердил Регис, усаживаясь на стул рядом с кушеткой,- к вечеру я позволю вам встать с постели, а завтра можете продолжить ваш путь. Или остаться в Третогоре – в это время года столица просто прекрасна…
- Спасибо,- прошептал Фергус. Регис скромно отмахнулся.
- Позвольте поинтересоваться,- заговорил он вновь после короткой паузы – Гусик уловил мягкое движение руки вампира, и Ана в его объятиях совершенно обмякла, погрузившись, видимо, в очень глубокий спокойный сон,- девочка путешествует с вами, как ваша…
- Нет,- Фергус оборвал готовое сорваться с губ вампира надоедливое слово,- это дочь Леи и Айры, и у нее никого не осталось.
- Понимаю,- сочувственно покивал Регис,- ее отец жив, я полагаю, но мятежный дух слишком непостоянен…
- Он сломлен горем,- привычно попытался оправдать эльфа Фергус.
- И никогда не хотел становиться ничьим отцом,- вздохнул вампир,- они имели ценность, пока была жива их мать, но не дольше. С юными эльфами всегда так – это в их крови, в их природе. Но вы планируете оставить девочку у себя?
Фергус помолчал. Вопрос был задан так легко и откровенно, и было видно, что вампир ждал такого же откровенного и прямого ответа.
- Нет,- покачал головой человек,- но пока все, кому я надеялся ее отдать, отказывались от нее. Она никому не нужна…
- О, милый Фергус, вы ошибаетесь,- неожиданно просиял Регис,- здесь, в Третогоре, она очень даже нужна.
Гусик перевел на вампира удивленный взор. Тот улыбался открыто и искренне.
- Малютка Ана приходится племянницей нашему славному королю – пусть официально,- он ловко подчеркнул это слово,- лишь по материнской линии, но какое это имеет значение? – Регис качнул головой,- Филиппа Эйльхарт примет ее и такой – нашей Госпоже Сове не привыкать давать приют незаконнорожденным наследникам, имеющим крайне сомнительное происхождение. Славный Виктор приходился дальним родственником королю Фольтесту – и этого в свое время оказалось вполне достаточно.
- Что вы имеете в виду? – осторожно переспросил Фергус. Ему вдруг стало не по себе. Странным грузом невидимой короны сдавило виски.
- Вы, может, не знаете, - продолжал Регис светским тоном,- но Филиппа буквально одержима поиском – или производством – наследника престола. Не то чтобы наш король собирался вскоре покинуть этот бренный мир, но ведь всякое бывает. Кроме того, госпожа Эйльхарт опасается, что собственных детей Людвиг так и не сможет нажить – ни в браке, ни вне его. Эти опасения не беспочвенны – никто пока не проверял Его Величество, но долгие годы не самого смиренного образа жизни так и не принесли желанных плодов, и это заставляет задуматься о худшем.
Фергус неловко поерзал в постели – обсуждать интимные дела реданского короля он был решительно не готов.
- Я бы списал все на предельную разумность и осторожность короля, несмотря на легкий нрав, - заметил вампир,- но Филиппа беспокоится. А Ана – это идеальное решение для ее проблемы. Она принесет покой не только нашей чародейке – но и Людвигу, которого наконец оставят в покое.
- Вы говорите о…
- О престолонаследии, да,- перехватил его мысль Регис,- девочка будет объявлена наследницей трона, ее вырастят, воспитают и обучат. Думаю, Филиппа истосковалась по талантливым ученицам, в которых не нужно бороться с чуждой природой. И она давно мечтала посадить на трон женщину – мужчины у власти, знаете ли, все равно что накеры за лабораторным столом – так она говорит…
Он представил себе это – Ану, повзрослевшую, серьезную и собранную, поразительно похожую на Лею в первые годы ее правления. Фергус увидел, как руки чародейки опускают на белокурую голову корону, как тонкие пальцы сжимают скипетр и державу, а на худые плечи давит тяжелая мантия. Он вновь слышал крики толпы, а сразу за ними – вопли тех, кто проклинал правительницу за то, что даже не было ее ошибкой - решением, угодным не всем.
- Я думал, Пиппа вернется еще вчера,- продолжал Регис,- но, видимо, что-то ее задержало. Что ж, как только госпожа Эйльхарт соизволит явиться, я представлю ей девочку, а вы, конечно, навсегда станете в королевском замке почетным гостем…
- Нет,- Фергус выпрямился на кушетке и почти неосознанным жестом прижал к себе спящую малышку,- нет, нам надо… надо в Вызиму. У Аны ведь есть еще одна тетушка, правда? И мне бы не хотелось, чтобы Его Величество Людвиг был ущемлен в правах. Это лишнее, право.
Регис удивленно поднял брови.
- Вы сказали, что она никому не нужна,- напомнил он,- включая и вас.
- Я,- Фергус выдохнул и прикрыл глаза, не силах больше смотреть в черные глаза – отчего-то теперь лучившиеся от скрываемого смеха,- про себя я ничего не говорил. Вы сказали, утром я смогу уехать? Чудно. Значит, Ана поедет со мной.
- Как вам будет угодно,- покорно склонил голову Регис – и улыбка его была едва заметной.

Series this work belongs to:

← Previous Work Part 18 of Dum spiro - spero

Actions

Kudos

blchk, cap_Jack, KalachakraBee, kurukshetra, and yoyotototo as well as 1 guest left kudos on this work!

Comments

Sorry, this work doesn't allow non-Archive users to comment. You can however still leave Kudos!

KalachakraBee on Chapter 1 Sun 09 Mar 2025 03:25AM UTC

Ура! Продолжение!

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 1 Sat 15 Mar 2025 02:54PM UTC
  
  Да!)
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 1 Sat 15 Mar 2025 10:11AM UTC

Смаковала эту главу как могла🤤
А Фрейя, я так предполагаю(и не путаю?), за наставником прическу повторила?😅

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 1 Sat 15 Mar 2025 02:54PM UTC
  
  Ооо, да!))) Корпоративный стиль, так сказать)))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
(Previous comment deleted.)
1. Stephaniya on Chapter 1 Sun 20 Jul 2025 04:31AM UTC
  
  I sure will, thank you)
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 2 Sat 15 Mar 2025 06:52PM UTC

Надеюсь, для Гусика найдется такое же чудесное лекарство, как и для его отца. Очень уж не хочется чтобы он умер

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 2 Sat 15 Mar 2025 08:51PM UTC
  
  Ну лекарство для этой болезни есть, главное до него добраться...
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 3 Sat 22 Mar 2025 05:03PM UTC

Ох уж эти придворные интриги!
Очень интересно, что Детлафф и Вигго найдут за горами, найдут ли вообще?

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 3 Sat 22 Mar 2025 05:40PM UTC
  
  Есть вероятность, что они провернутся и прилетят с другой стороны)) концепция круглой земли для них пока не очевидна)))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 5 Mon 14 Apr 2025 08:53AM UTC

Какое интересное развитие событий! Людвиг конечно дает жару, взял и влюбился в Литу👀

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 5 Mon 14 Apr 2025 04:28PM UTC
  
  Людвиг знает толк в чародейках)))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 7 Fri 02 May 2025 03:29PM UTC

Много вопросов к Мэнно конечно, к его логическим заключениям, «спасу-ка я сына от жизни в политике», только то что его оставят в живых шансы не то чтобы большие, его меньше заботят.
А эта его гувернантка с именем почти как у матери, ну дает! Mommy issues во всем соку😅.

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 7 Fri 02 May 2025 03:40PM UTC
  
  Думаю, имя не вполне настоящее!)))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 8 Sat 10 May 2025 08:00PM UTC

Предполагаю, гениальная идея Филиппы пойдет совсем не так как ей хочется👀 если Регис вообще согласится помочь (а вообще, я не помню подробностей ритуала, это все ещё возможно?)

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 8 Sat 10 May 2025 08:24PM UTC
  
  Филиппе так надоело носиться с теми, кто ее не слушается, что уже все средства хороши)) Определенный ритуал был задействован только в определённых моментах, все остальное было чистым стечением обстоятельств)) А возможно ли повторение - мы скоро узнаем!))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 10 Sat 24 May 2025 07:17PM UTC

А я только вспоминала Лето и его ученицу, как они там поживают! А тут такая встреча в лесу))
А ещё тут подумалось, господина Зеркало же запечатали в петле времени? И если вдруг у Филиппы получится открыть портал в другое время(?) она не сможет случайно его выпустить?

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 10 Sat 24 May 2025 08:08PM UTC
  
  Это, в целом, не исключено, конечно...
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 11 Sun 08 Jun 2025 07:46AM UTC

Так так так, как только Лита старшая ложит свой острый взгляд на кого-нибудь я сразу напрягаюсь. Надеюсь, с Роше она не сотворит чего-нибудь страшного и непоправимого.
Пытаюсь вспомнить условия «заключения» Роше в Нильфгаарде, и не могу вспомнить срок, сколько он должен там болтаться?
А Фрейя, я предполагаю, хочет пройти полностью обучение ведьмачество, в том числе и мутации? Будет ли это возможно? Очень интересно, потому что у условном каноне (по какому-то комиксу, если мне память не изменяет) была девушка ведьмачка. Ну и конечно вышел трейлер 4 ведьмака с Цири-ведьмачкой, поэтому можно сказать, что такое возможно.

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 11 Sun 08 Jun 2025 09:24AM UTC
  
  А срок его заложничества и не оговаривался в договоре - предполагается, что, пока он там живет, мирный договор (и пункт насчет Иана) действует. И да, с Литочкой шутки плохи))
  Насчет женщин-ведьмачек вопрос, конечно, чрезвычайно интересный) Есть же целый сериал польский, где была полноценная школа ведьмачек по соседству с Каэр Морхеном, и там чуть ли не в промышленных масштабах их производили. А Лето у нас - экспериментатор, это же он автор современного метода мягкой мутации, при помощи которой смог Риэра мутировать без чародея) Так что может специально ради Фрейи он и нахимичит что-нибудь особенное! Фрейя, конечно, хочет именно этого.
  
  Last Edited Sun 08 Jun 2025 09:26AM UTC
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
2. 1. cap_Jack on Chapter 11 Sun 08 Jun 2025 01:03PM UTC
    
    Очень интересно было бы почитать про приключения Лето и Фрейи как дополнительный сезон👀
    
    Comment Actions
    - Thread
    - Parent Thread
  2. 1. Stephaniya on Chapter 11 Sun 08 Jun 2025 03:50PM UTC
      
      Я думаю над этим, да!))
      
      Comment Actions
      - Thread
      - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 12 Sun 15 Jun 2025 09:16AM UTC

А события все закручиваются и закручиваются! Я уже напряглась ненароком, когда Лютик запел о почившем друге, мол как так?? А это не менее важный Граф умер😢 но к счастью Геральт жив-здоров.
Вот это компашка собирается, чувствую приключение ещё то будет!

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 12 Sun 15 Jun 2025 09:57AM UTC
  
  Да, котика, конечно, жалко(( Но самое время для Лютика вписаться в очередную авантюру))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 13 Tue 24 Jun 2025 04:20PM UTC

«Что же дальше, что же дальше!», думаю я каждый раз в конце главы😅

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 13 Tue 24 Jun 2025 10:37PM UTC
  
  Иногда я сама не знаю ответа на этот вопрос!))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 15 Tue 08 Jul 2025 08:50AM UTC

Вот чего я от Мэнно не ожидала, так как он заменяет своего сына на еще нерожденного. С чистого листа так сказать😑
Очень любопытно как Вернон и Лита старшая будут общаться😅
А Лита младшенькая прямо как Дейнерис, в огне не горит

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 15 Tue 08 Jul 2025 09:41AM UTC
  
  Негорящая в огне Лита - очень интересная новость для Авалакха, нынешнего резидента Вестероса!))
  А Мэнно, я думаю, до конца не верит, что с его сыном что-то прям страшное случится - он впервые поддался влиянию энтузиазного патриотизма, от которого его раньше мамочка берегла, сразу вписался (читай, организовал и финансировал) в революцию, так что отступать ему совершенно пока не хочется. Пока.
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 17 Mon 21 Jul 2025 09:48AM UTC

Эмгыр и Лето, вот чью встречу жду. Опять не помню как они расстались, но то, что помурыжил Эмгыр ведьмака со школой, то это точно.
А бедный Людвиг и не знает, что Лита с Детлаффом разошлись, и никто над ним не смеется
Грызу локти в ожидании новой главы

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 17 Mon 21 Jul 2025 06:41PM UTC
  
  Во время переворота Эмгыр сделал грустные глаза и разыграл карту "ты мне так нужен! Кто, если не ты! " И Лето поддался, разумеется, но да - мурыжить пять лет это уже, мягко говоря, чересчур. Чем, собственно, и воспользовался Мэнно, решив, что Эмгыр+Лето - тандем почти непобедимый, и лучше лысого держать подальше.
  А Людвиг, бедный, мечется, столкнувшись с невероятной правдой жизни - оказывается, в этом мире не поголовно все его хотят)
  
  Last Edited Tue 22 Jul 2025 04:36AM UTC
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread
cap_Jack on Chapter 18 Sat 26 Jul 2025 06:41PM UTC

Так и знала, что Фергус не отдаст Ану на воспитание в будущие королевы. У него травма😅

Comment Actions
- Thread
1. Stephaniya on Chapter 18 Sat 26 Jul 2025 07:20PM UTC
  
  Ещё бы!)))
  
  Comment Actions
  - Thread
  - Parent Thread

Actions

Work Header