Archive of Our Own ^beta

Какаши не возвращался. Период, в который за него ещё можно было не переживать, оказался превышен уже почти на целые сутки.

Последний двадцать один с половиной час Обито физически не мог думать больше ни о чём другом. Он был рядом до самого момента, когда они решили разделиться. Вернулся вместе с остальной командой почти уже целую неделю назад.

Дурацкий Бакабакаши так и не пришёл к назначенному месту встречи.

Минато выслал два поисковых отряда — один должен был отследить последнюю точку, где Какаши мог находиться прямо сейчас, второй же направился к тому месту, где его предположительно могли схватить, и Обито, к своему расстройству и возмущению, оказался определён в первый. По возвращении Генма сразу передал ему, что второй отряд смог обнаружить Какаши и что его доставили обратно рано утром, и он тут же, ещё быстрее обычного разделавшись с формальностями, на всех парах ринулся в госпиталь, игнорируя возгласы оказавшихся рядом.

По крайней мере он здесь.

Значить это может абсолютно что угодно, и с огромной вероятностью — мало хорошего, но это уже гарантирует, что он хотя бы жив. За все четыре года, что они служили в спецназе, оба не раз приходили (или, на худой конец, были бесцеремонно дотащены) назад в Коноху в весьма и весьма побитом виде, потрёпанные, поломанные во всех смыслах, но примерно каждый раз всё обращалось в шутки и взаимные подколы, а жизнь быстро снова приходила к рутине тренировок и новых миссий. Не было до сих пор ничего, из-за чего стоило бы по-настоящему переживать.

Но вот он, Обито, именно что переживал по неведомой ему самому причине. Ногти за те часы, что он мерял шагами гостиную дома, который они делили втроём с Рин, оказались сжёваны в ноль, и да, он просто… переживал. Не мог перестать, не мог отключиться, стряхнуть это дурацкое, странное чувство, неизменно следующее за каждым новым его шагом давящей тенью.

Впрочем, все те переживания не шли ни в какое сравнение с тем, в какой леденящий ужас его погрузил собственный разум, когда он на запредельной скорости заполнял в регистратуре всё, что было нужно для прохода, когда выяснил, где находится его команда и понёсся, громко топоча и перепрыгивая через четыре, а то и через пять ступенек за раз, к указанной комнате на нижнем этаже больницы.

А если он в коме. А что, если он на грани жизни и смерти. Что, если его там замучили до безумия, и —

Стало ещё хуже, когда он добрался наконец до маленькой подвальной комнаты, которую Рин ещё давно забронировала для их команды, когда простучал по двери их специальный код и услышал ответ Минато — разрешение войти.

Сердце ещё не успокоилось, когда он всё же смог открыть дверь и осмотреть комнату:

Вот он, Какаши собственной персоной, главный герой сцены. Более-менее целый, выглядящий, можно даже сказать, вполне нормально с учётом обстоятельств, сидит на дурацкой неудобной больничной койке, пока его обрабатывают Минато (прямо в плаще Хокаге) и Рин (в своей хирургичке). Грязная спецназовская форма лежала кучей на полу; маски на Какаши тоже не было — так можно, если всё равно точно не войдут посторонние.

Обито смог наконец выдохнуть.

Судя по всему, Рин разбиралась со сломанной рукой; Какаши жаловался ей на резкую боль — хороший знак: всё не так плохо, раз жаловаться есть силы. Минато обрабатывал его спину — вытягивал пинцетом куски то ли стекла, то ли чего-то ещё и собирал окровавленные осколки в маленькую миску. Пара сломанных костей, застрявшие в спине осколки и пестреющие всеми цветами, но явно не слишком глубокие ушибы: Какаши и вправду выглядел совсем не ужасно, по крайней мере, обошлось без мгновенно бросающихся в глаза по-настоящему серьёзных, как бывало, ранений. Из того, что Обито мог разобрать, ещё стоя в коридоре, они трое активно обсуждали события последних дней ровно до тех пор, пока он не проскользнул в дверь. Так уж вышло, что его “здаров, ребят” прозвучало ровно из-за спины глубоко сосредоточенной Рин, и та подскочила, пискнув от неожиданности и тут же шикая на него: да что ж ты делаешь, думай головой, не подкрадывался бы так, когда я пытаюсь работать. Минато просиял, широко улыбнулся, увидев его, а Какаши —

дёрнулся.

Дёрнулся сильно, застыл. И без того бледное лицо мгновенно совсем побелело. Весь он напрягся, отшатнулся, сдвинулся на кровати поближе к Минато. Перевёл взгляд на дверь, и во всём его выражении читалось сходство с испуганным животным, собравшимся в любую секунду рвануть прочь от жуткого хищника.

И почему-то он не смотрел Обито в глаза.

Это… странно.

Обито совсем не понял, что не так. Попытался пошутить, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Ему улыбнулись, закатывая глаза: Минато — да, Рин — тоже, но не Какаши. Каждая фраза, каждое новое слово явно делало хуже и хуже: Какаши только закрывался, холодея, и его растущее напряжение быстро становилось очевидно всем. Ещё немного, и он вывернулся из-под пытающихся успокоить рук, тяжело, шумно дыша, сгибаясь и закрывая живот руками.

– Эй, спокойно, Бакаши, дай им хоть шанс тебе помочь, расслабься, успо-

– Ты почему кинул меня? – вдруг огрызнулся тот.

– …Чего?

– Ты вроде всё услышал.

Из комнаты будто воздух высосали. Повисла жуткая тишина.

У Обито пересохло во рту в мгновение ока. Он открыл его, потом закрыл — и так несколько раз: почему-то это действие требовало гораздо больше усилий, чем должно было. Какаши просто вдруг швырнул ему в лицо резкое обвинение, не имеющее связи с реальностью. Так ведь? Верно же?

– Ты… ээ, о чём?

– Сам знаешь, о чём, – последовал холодный ответ.

Обито завис, совсем не зная, что сказать, лихорадочно перебирая в голове варианты:

Мы работали так же, как тысячи раз до этого. Двоих было многовато для выполнения задачи, мы обсудили это сразу, надо было просто вывести ту девочку в безопасное место. Это ты, это ты ж сам прямым текстом сказал мне уйти оттуда и не волноваться, это ты предложил нам разделиться —

Но Какаши заговорил снова задолго до того, как Обито смог собрать в голове хоть что-то связное:

– Как ты только можешь вот так приходить и… и вести себя как ни в чём не бывало, будто не…

Обито заморгал удивлённо, как-то испуганно даже: Какаши был зол. На него, на Обито. Не просто расстроен — он был в ярости. Сдерживал эту ярость, да, сдерживал, будто шар белого пламени в руках, но Обито прекрасно видел, как его трясёт от напряжения. Рин и Минато, должно быть, видели и ощущали не меньше: оба, удивлённые, шокированные, отшатнулись. Какаши только бросил короткий взгляд в сторону Обито и тут же отвёл глаза, будто не в силах терпеть его вид.

– Какаши, ты в безопасности, никто не причинит тебе вреда, – и от слов Сенсея у Обито дёрнулся глаз. Естественно, мы буквально в больнице, что ты вообще несёшь?..

Рин согласно кивнула, осторожно накрывая ладонь Какаши своей.

– Обещаю. Здесь только мы, смотри. Ты, я, Рин, Обито…

– Знаю я, чт-то он не будет —

Какаши не смог закончить мысль; щёки его странно порозовели, и он склонил голову, но быстро снова заставил себя сесть сколько-нибудь прямо, и только тогда до Обито наконец дошло, как он ошибся. То, что он принял за злобу, никак ей не было; Какаши… нервничал, может? Нет, похоже, но не то.

…Напуган?

Это он сам его напугал? Чем?

Не то, нет, это просто подчистую лишено смысла. Но —

– Сенсей прав, – тихо сказал он, осторожно, медленно отступая, пока не упёрся лопатками в дальнюю стену маленькой палаты, заняв самую дальнюю от Какаши возможную позицию прямо под решёткой вентиляции, так, чтобы точно не оказаться на пути, если тот решит вдруг рвануть к выходу. – Всё хорошо, ты в безопасности.

– П-почему т-тог-да… почему…

Какаши снова опустил голову, остановив себя, и даже с расстояния Обито легко заметил, как его трясло, насколько сбилось и без того тяжёлое дыхание.

Ладони сжались в кулаки. Обито из прошлого вне всякого сомнения сорвался бы, оскорбившись, так, что мало бы никому не показалось, но могло быть так именно что давно, не сейчас; годы вместе под руководством Минато, потом в одном отряде спецназа, а теперь так вообще в одном доме давно научили его в первую очередь повнимательнее присматриваться к языку тела Какаши и только опираясь на то, что получится прочитать, уже трактовать его слова, так что повышать голос, следуя первому импульсу, он не стал. Вместо этого он закрыл на секунду глаза, глубоко вдохнул, успокаивая своё тело, и как следует присмотрелся:

…и увидел, как крепко Какаши сжимает кулаки. Точнее, сжимает их и разжимает, опершись на колени. Горбится сильно, оба глаза плотно зажмурены, левая рука легла на огромный тёмно-фиолетовый, почти чёрный ушиб на животе, закрывая его, будто щитом. Обито снова посмотрел ему в лицо: тот больше не жмурился, но взгляд разных глаз мгновенно отскочил куда-то в сторону. Челюсть его дрожала.

Обменявшись взглядами с Рин и Минато, встревоженными и озабоченными, Обито облокотился на стену и заставил себя не скрещивать руки на груди, а держать их так, чтобы Какаши мог хорошо их видеть. Потом заговорил так спокойно, как мог:

– Какаши. Последний раз, что я тебя видел, был на берегу на повороте реки у деревни этой девочки. Восемь дней назад. Я тогда отвёл её домой, а ты один отправился разбираться с похитителями. Это —

– Я последний раз тебя видел не там, – торопливо перебил Какаши, бессильно оседая на кровати и пряча лицо; зарылся пальцами в волосы, совсем опустив голову, вздохнул неровно, но с таким очевидным, неприкрытым облегчением. Секунда, и Обито услышал от него что-то среднее между коротким смешком и всхлипом. Сердце то ли сжалось, то ли взорвалось, разлетелось во все стороны мелкими осколками.

– Ты… – неуверенно начала Рин, но не смогла закончить мысль.

– Я видел тебя среди них, – объявил Какаши серо-розовой плитке у Обито под ногами. – Я думал, – рука его снова сжалась на побитом животе, видимо, непроизвольно, – я думал, что ты —

– Нет, – выпалил Обито, давясь вставшим поперёк горла собственным сердцем. Минато кивнул, прогудел согласно, а Рин, тоже хмыкнув в подтверждение, осторожно погладила Какаши по спине там, где осталась целой кожа. Это точно чья-то трансформация или, может, гендзюцу, всплыло в голове сквозь все выросшие от страха заграждения. Это был не я. Серьёзно, Какаши, ты же не думаешь, что я хоть когда-нибудь —

– Обито был в Конохе всё это время, Какаши, – мягко, но уверенно сказал Сенсей. – Как неделю назад вернулся, так всё, чем он тут был занят — это Д-рангами вместе с Хаяте и Эбису, они не дали бы соврать, и с будущими генинами. Каждый день.

– Чистая правда, – вставила Рин. – Каждый вечер мы были дома вместе, только вчера, когда они с остальными ушли…

– На миссию, я отправил их на поисковую операцию за тобой, – объяснил Минато.

– И вообще, надо сказать, он никак не успокаивался и уходил спать то в час, то в два. Ходил по дому туда-сюда и ругался на то, какие «отстойные задания раздаёт Хокаге». Не мои слова, это я цитирую, честно, – Рин торопливо объяснилась, натянув улыбку и направив Минато извиняющийся кивок.

– Это… – короткая пауза, и Какаши снова с явным облегчением издал гудящий низкий звук, но не закончил фразу. Обито едва слышно попросил прощения у обводящей его укоризненным взглядом Рин, стараясь не замечать, как не менее неодобрительно нахмурился Минато.

– Хочешь рассказать подробнее потом один на один, когда будем разбирать миссию? – Минато заглянул в лицо затихшему Какаши, погладил по плечу. – В смысле, если пока не хочешь об этом говорить. Этим двоим я тоже ничего не скажу, если ты сам не захочешь.

– Я… Нет, всё нормально, – Какаши поднял глаза и посмотрел сначала на Минато, потом на Рин, а потом наконец и на Обито, глядя ему в лицо впервые за всё это время, пусть и заметно было, как тяжело ему это даётся. – Правда, я же сам виноват, не надо было так легко поддаваться на дешёвые фокусы. Может, если бы я сам не —

– Не вини себя, нет, – остановила его Рин, и Обито давно не был так благодарен. По-прежнему тяжело собирать дёрганые, носящиеся кругами мысли в слова и предложения, когда знаешь, что твоё лицо, вся твоя внешность приложили руку к тому, чтобы делать с Какаши что-то ужасное, очень жестокое, пусть ты сам и не имел к этому никакого отношения.

От одной такой мысли гнев ударил в голову, злая энергия начала собираться в руках —

Обито оттолкнул всё это подальше, заглушил: ещё пригодится потом. Последнее, что сейчас стоит делать, так это допускать хоть малейшую возможность того, что Какаши увидит в нём угрозу. Пусть эта угроза и не будет направлена на него. Никогда не будет направлена на него.

Так почему он подумал, что…

– Просто… – сказал Какаши, и голос его звучал так, будто он пытается защититься. – Обито, ты там не был. Кто бы это ни был на самом деле, это всё было так по-настоящему…

Он запнулся, поднял уцелевшую руку, всё ещё дрожащую, снова зарылся в серебристые волосы.

Медленно, осторожно, но всё же громко ступая, Обито пересёк комнату. Ещё на полпути ясно увидел, как вздрагивают открытые плечи, но не остановился. Подошёл к кровати, отодвинул ногой бывшую когда-то синей, а теперь совсем пропитавшуюся кровью форму, освобождая себе место, чтобы опуститься перед Какаши на колени.

– Почему ты решил, что я могу сделать хоть что-то подобное? – выдал он чересчур прямо, не в силах полностью контролировать свою злость: в голосе она точно читалась, Минато и Рин одновременно бросили на него строгие упреждающие взгляды. Он не должен сейчас скрывать от меня ничего, безмолвно отправил им ответ Обито, резко мотнув головой. В самом деле, мы команда или что? Я это так ни на миг не оставлю. Не допущу, чтобы он думал, что кто-то из нас способен повернуться против него, способен причинить ему любой вред —

– Какаши?.. – позвала Рин. Она точно ведь могла смотреть на всё это глазами Обито, тогда как Минато, скорее всего, видел перед собой своего бывшего ученика, на страже спокойствия и благополучия которого он стоял всё так же твёрдо, как годы назад. – Ты знаешь ведь, что Обито, что никто из нас ни при каких обстоятельствах…

Какаши снова попытался что-то сказать, но не смог, только издал короткий сдавленный звук. Взгляд разноцветных глаз вдруг заметался по комнате. Пальцы его пытались уцепиться за скулы, за шею, за подбородок, и все трое мгновенно увидели в этом стандартный жест, означающий только одно — мне прямо сейчас нужна моя маска.

Почему-то он казался вдруг гораздо младше своих двадцати одного года.

Следуя одному только моментному порыву, не думая, Обито быстро поднялся на ноги; да, он знал прекрасно, что глупый, глупый Бакаши легко может в таком состоянии дёрнуться, отшатнуться, что тот, впрочем, и сделал, но ещё ему было ясно как день, что капитан АНБУ, пусть и раненый, если захочет, легко уложит его одной рукой.

К счастью, Какаши не стал прибегать к крайностям, замер только, и Обито быстро, но мягко взял его за предплечья, поднял и притянул к себе, обхватил осторожно, весь обернувшись вокруг него. Прижался ближе, уткнулся лицом в сгиб шеи.

– Ты же знаешь, что я бы никогда не сделал тебе больно, верно, Какаши? Понимаешь ведь?

Хрупкий, такой хрупкий момент. Обито так и держал его, по-прежнему не шевелящего и пальцем, и ему никак не могла дать покоя кружащая в голове мысль о том, что если Какаши сейчас не ответит хоть как-нибудь, их просто взорвёт на месте, оба просто разлетятся на тысячи маленьких осколков —

…Момент этот затянулся, затянулся до пугающей неловкости, вот уже почти на целую минуту —

и тогда, только тогда Какаши наконец смог расслабиться, обмяк у Обито в руках.

Его по-прежнему трясло, но пусть и так — он всё равно поднял одну руку, обернул её вокруг Обито; легко задел его висок, потом положил ладонь ему на спину, широко расправив длинные пальцы. Обито отчётливо ощущал, как они подрагивают.

– Теперь точно знаю, – прошептал он так тихо, что Обито знал — наверняка услышал он один, хоть Рин с Минато и сидели совсем рядом, посылающие ему благодарные взгляды. Рин потянулась погладить Какаши по предплечью; тот поморщился едва заметно, вздрогнул у Обито в руках.

…И Обито вспомнил наконец, чем Рин, собственно, занималась, когда он только вошёл в комнату.

– Ой, бля, – вырвалось у него, и он тут же отпустил Какаши, усаживая его обратно на койку, неловко вклинился между ним и Минато: тот устроился поудобнее, чтобы вернуться к обработке неровной раны у Какаши на спине. – Бля, сука, бля, совсем забыл, твоя рука, она ж сломана, Бакаши, прости, пожалуйста, я ж тебе больно сделал—

– Не сделал, – Какаши не дал продолжить, и на этот раз Обито, даже не глядя, услышал в его голосе привычную ухмылку — впервые с возвращения. – Ничуть не сделал. Правда.