Archive of Our Own ^beta

Проходя под узкими, хоть и не лишенными изящества древности приземистыми арками, Ирэна не прятала лица. Замок Окделл погиб, провалившись сквозь землю, к плескавшемуся на его месте озеру не сворачивали люди и отказывались идти лошади, но Ирэна провела немало времени, усмиряя чужую волю, и умела приказывать и людям, и коням. Она долго стояла на берегу, бездумно глядя в темную воду. Ветер доносил из деревни аромат переспелых яблок и горьковатого дыма. В спокойной глади озера отражались обломанные скалы. За спиной Ирэны негромко похрапывали лошади, переминались местные провожатые, но обученные еще ее первым супругом гвардейцы Альт-Вельдера стояли равнодушно и молча. Ирэна стянула с руки надетый поверх перчатки тяжелый перстень с крупным полупрозрачным камнем и без всплеска опустила его в воду.

Не отвечая на настороженные приветствия, она поднялась по выщербленным ступеням добротного дома купеческой гильдии на площади Окделла, прямо напротив поросшей мхом до самого шпиля, еще доолларианской церкви. Все вокруг дышало скупым и сдержанным созиданием — радостью бедняка, обретшего дело и достаток. Надор стучал молотками, звенел топорами, дымил печами плавилен. Леопольд Манрик знал, как заставить Надор приносить доход, и умел обращать в золото даже камни. Ирэна улыбнулась со странной нежностью. Сопровождающий ее надорец с волосами цвета жухлой осенней травы глянул исподлобья:

— Ожидают вас!

Ирэна сама дернула на себя тяжелые створки дверей зала гильдии. В нем было так же сыро, как и везде, только в воздухе плавал все тот же горьковатый дым — сырые ольховые дрова горели ярко, но не давали тепла. Когда-то рыжий, а теперь почти седой грузный краснолицый человек поднялся ей навстречу, взмахом руки отослал щуплого купца. Ирэна молча ждала, когда за ним закроются двери.

— Графиня Гирке, — голос остался таким же скрипучим, каким она запомнила его на балах в Васспарде, когда на Зимний Излом собиралась семья, и тетя Мария привозила своих детей, мужа и его отца. Могущественный тессорий Леопольд Манрик и всесильный супрем Вальтер Придд холодно раскланивались и заводили тягучие разговоры под веселый треск свечей, фривольную для Придды музыку и детский смех.

— Графиня Ариго, — Ирэна откинула капюшон и шагнула к его грубо сколоченному, но добротному столу. Рядом с кипами бумаг стояло несколько бокалов толстого и мутного стекла — должно быть, первые поделки вновь заработавшего цеха.

В зеленоватых, почти прозрачных теперь глазах не мелькнуло и искры интереса, лишь дрогнули обвисшие красные щеки, встопорщились на них поседевшие бакенбарды.

— Я ожидал бы увидеть вас графиней Савиньяк. Граф Лионель дозволил этот визит?

— Граф Лионель любезно подсказал мне, как вас найти.

Должно быть, фамильная сдержанность не отказала: некогда бывший тессорием старик не боялся ее и ничему не удивлялся. Он хотел жить, иначе не согласился бы на странное предложение Савиньяка — впрочем, тому нужно было кормить бедствующий край, и он не гнушался никаким выбором... как и она. Она могла бы стать графиней Савиньяк и даже не корила бы судьбу, не предложи ей та летнее солнце вместо холодного зимнего сияния.

— Савиньяк сделал для нас много добра, скорее всего, без всякого на то желания. Он ранил Леонарда, удержав его от отъезда в армию, мог бы и вовсе спасти его, спасти...

Голова в вихрах рыжевато-седых волос мелко затряслась. Ирэна сделала брезгливый жест:

— Дела герцогства в порядке? Вы назначили управляющих, разобрали бумаги?

Манрик с трудом поднялся, опираясь на стол. Свеча в плошке начала коптить. Его больше не трясло, но ни выправки, ни гордости уже не осталось.

— Неужели кинжал или яд, как это принято у вас, истинных дворян королевства? — спросил он с нескрываемым презрением.

Ирэна улыбнулась почти счастливо:

— Виконт Манро в армии с моим братом, он получит то, что сможет выслужить у Талига. Кузины выйдут замуж, никто не станет им препятствовать. Я не скорблю о Леонарде и не стану скорбеть об Арнольде, но отец не потерпел бы мести. Только справедливость.

— Справедливость, — проскрипел Манрик. Его красная одутловатая шея стала почти лиловой. Ирэна с усилием пододвинула себе тяжелый стул и села. — Отчего же вы не спрашиваете меня, графиня Ариго, такого ли цвета были камни в камере герцогини Ангелики? Вы ведь обучены изящным речам, лишающим слабые умы ясности, а слабые сердца воли.

Ирэна едва заметно пожала плечами:

— Налейте нам вина, граф. Если вас не устраивает справедливость, пусть будет ирония.

Алмазная пыль в небольшом бархатном мешочке казалась тусклой и почти серой.

— Вы любите золото и камни, и камни тоже превращаете в золото. Я принесла вам камень, превращенный в пыль. Вы растворите его в вине и выпьете здесь, именно здесь, среди стертых в пыль камней замка старейшего рода нашего мира. Никто не знает, устоял бы он, если бы не вы с вашей жадностью и жаждой власти… Пейте. Вы знаете, что с вами будет?

Леопольд Манрик по-стариковски помигал, утер бледное лицо обтянутой нарукавником счетовода рукой:

— Ваши родители погибли, но живы ваши братья, у рода есть наследник, вы стали графиней...

— Я уже пообещала вам, что ваши внуки займут надлежащее им и заслуженное положение. Ни мой брат-герцог, ни мой супруг не будут этому препятствовать. Пейте.

Когда он разливал вино, рука его дрогнула. Ее рука была тверда, и сероватый порошок перетек в его бокал тонкой струйкой и растворился без следа.

— Яд можно найти, камень — никогда, не правда ли, граф? Невежды считают, что растертый алмаз изрежет внутренности. Они предрекли бы вам мучительную смерть от кровотечения в желудке и израненных спутанных кишках. Некоторые даже предполагают, что состав растворит кожу, и содержимое вашего нутра выпадет наружу, заливая все слизью и гноем. Я видела смерть, господин граф, в ней нет и не может быть ничего красивого, даже в самой героической. Пахнет она скверно, а выглядит еще хуже, но не настолько. Растертый алмаз — старое средство, его применяли те, кто знал о силе древней крови. Носителей такой силы тоже приходилось убивать, и сынам Литта было известно безотказное средство. Какое любопытное совпадение, граф, — вы находитесь именно на их земле.

Манрик стоял молча, ухватившись за край стола и пошатываясь. По глубоким бороздкам на его дряблых щеках стекали слезы.

— Пейте, — равнодушно сказала Ирэна. — Вы вышли из навоза, но уйдете как эорий. Раствор склеит вашу кровь в тягучий густой кисель, лишит ее силы, и цвета, и права...

Когда осевшее на пол тело перестало дергаться и хрипеть, Ирэна носком туфли аккуратно откатила бокал, подняла его, плеснула на дно вина и вылила в камин. Пламя вспыхнуло и опало. Ирэна накинула капюшон и вышла, не оборачиваясь.