Chapter Text
— Кин-нейр была моей сестрой, — сказала Инари.
Голограмма висела в воздухе между кустами камелии, ограждающими её от чужих взглядов. Сэймэй сидел на земле перед включённым модулем связи, сложив руки на коленях, как почтительный ученик перед наставником.
— Она была моей сестрой от пятого колена родства. Младшей. То, что я выбрала работу в планетологической разведке, стало основной причиной, по которой она отказалась от карьеры ксенобиолога и перешла в эффекторы. Я искала новые земли, населенные чужими народами. Кин-нейр ступала на эти земли, принимая облик их обитателей. Я изучала их обычаи и законы; Кин-нейр жила вместе с ними, разделяя их радости и печали, чтобы познать душу каждого народа.
— Так живут бодхисаттвы, — тихо сказал Сэймэй. Йин-нейр качнула головой.
— Нет, мы никогда не были ни бодхисаттвами, ни божествами. С каждой земли мы забирали нечто ценное, ненужное для ее жителей, но очень важное для нас. Словно ловцы жемчуга, мы опускались с небес на дно земной тверди и возвращались назад с добычей. Иногда это занимало много времени... годы по вашим меркам. Все потому, что нам было запрещено оставлять среди людей следы нашего присутствия. Приходилось действовать медленно и осторожно — так, как Доман добивался влияния при дворе.
— Понимаю.
— Мы посетили твой край примерно за два года до твоего рождения. Я осталась наблюдать за вами с небес, а Кин-нейр сошла на землю. Как всегда, она изменила свой облик, чтобы походить на женщину вашей земли. На очень красивую женщину...
Сэймэй чуть заметно вздрогнул.
— Она говорила отцу... что это не её настоящее лицо.
— Да. Но она была очень искусна в перевоплощении, и созданное ею лицо оказалось настолько совершенным, что земные мужчины забывали обо всём, когда видели её. Однажды она оказалась одна в горах...
— Я знаю, — оборвал её Сэймэй. — На неё напали охотники...
— Они не ожидали, что путник, проходивший той же дорогой, не присоединится к ним, а заступится за одинокую и слишком красивую паломницу. И что он не струсит, оказавшись один против троих. Он убил всех, кто хотел обидеть твою мать, но и сам оказался на пороге смерти от полученных ран. Ни один земной лекарь не смог бы ему помочь. И Кин-нейр совершила то, за что наши законы карают смертью. Она вызвала волшебную птицу, чтобы вернуть своего спасителя к жизни.
— Ваши законы... поистине выше моего скудного понимания, — медленно произнёс Сэймэй.
— В них есть смысл, хотя они и суровы. Но Кин-нейр, так же, как ты, не захотела подчиниться этим законам. Став преступницей перед лицом небесных правителей, она решила не возвращаться туда, где её ждала неминуемая кара, а остаться на земле, затеряться среди людей и прожить свою жизнь как одна из вас.
Она помолчала, глядя в пустоту, будто пыталась разглядеть за спиной собеседника его сад, одетые молодой зеленью деревья и голубое небо его земли.
— Ей почти удалось. Она знала, что её будут искать, и сделала всё, чтобы замести следы. Ушла в другой край вместе с тем, кого исцелила и полюбила, и постаралась стать настоящей жительницей этого мира. Она изменила своё естество, чтобы зачать ребёнка от своего возлюбленного, хотя он и был чужим ей по крови. — Йин-нейр протянула бесплотную руку; кончики её пальцев заискрились, коснувшись одежды Сэймэя. — Она даже сделала так, чтобы ты смог жить в этом мире как плоть от плоти его, и иметь сыновей от земных женщин.
— Но её так и не прекратили искать, да?
Йин-нейр уронила руку.
— После того, как я вернулась в... на Равнину Высокого Неба и рассказала об исчезновении Кин-нейр, меня на время оставили в покое. Небесные судьи сочли, что в случившемся нет моей вины. Но время шло, твою мать никак не могли найти, и тогда... те, кто отвечал за её возвращение, решили исполнить приказ любой ценой. Меня тайно поместили в... в темницу. Это произошло через год после твоего рождения.
Сэймэй молчал — только пальцы теребили шнуры на рукавах.
— Никто не знал имя того человека, ради которого Кин-нейр преступила закон. Знала только я, потому что сестра воззвала ко мне в минуту отчаяния и просила меня о помощи, и только после моего отказа осмелилась использовать волшебную птицу. Поэтому я догадывалась о причине её исчезновения, но схоронила эти догадки в своем сердце, как и имя её возлюбленного. Я хотела бы сказать, что у меня против воли вырвали эти сведения. Но это было бы ложью. Те люди, что держали меня взаперти, хорошо знали своё дело. Небесные лекари так искусны, что могут бесконечно долго удерживать осуждённого на грани, не давая ни жить, ни умереть. Могут довести до предела страданий, когда смерть становится желаннее жизни. Я провела там восемь месяцев по вашему счёту. Этого времени хватило, чтобы я возненавидела сестру за то, что мне пришлось перенести. И когда они явились в мою темницу снова и задали тот же вопрос — я не нашла в себе причины, чтобы промолчать ещё раз.
На этот раз замолчали оба. Немного погодя Йин-нейр продолжала:
— Им понадобилось всего лишь полгода, чтобы отыскать её и убить. Они могли забрать её на небеса для суда, но побоялись. Если бы твою мать судили по закону, то на судилище призвали бы и меня — а им не хотелось, чтобы небесным правителям стало известно о моём заключении. Вот почему её убили здесь и уничтожили тело, чтобы никто больше не пытался разобраться, что здесь произошло. И прошло ещё много лет, прежде чем я начала понимать, что натворила.
Она низко опустила голову — это был почти поклон.
— Я виновата перед Кин-нейр... и перед тобой. Из-за моей слабости и трусости ты лишился матери. Если это утешит твое сердце, то знай: на небесах, куда я возвращаюсь, меня, скорее всего, ждёт наказание. Возможно, я заплачу жизнью за свои грехи, и твоя мать будет отомщена.
— Это вовсе не радует меня, Инари-сама. — Сэймэй продолжал называть её именем богини — настоящее, чужеземное имя не ложилось в привычный строй его родной речи, ломало язык своим звучанием. — Я бессилен в делах Равнины Высокого Неба, но буду надеяться, что закон восторжествует и вам не придется нести бремя чужой вины.
— После того, что ты узнал, ты всё ещё не питаешь ко мне злых чувств?
— Я не могу осуждать вас за слабость. Я не знаю никого, кто оказался бы сильнее в таком же положении. И даже если в смерти моей матери есть толика вашей вины... Как я могу упрекать ту, которой обязан жизнью?
Йин-нейр невесело улыбнулась.
— Да, я повторила преступление твоей матери. И разделю её участь — если станет известно, кто приказал волшебной птице лететь к тебе и вдохнуть жизнь в твоё тело. Но, похоже, моя помощь была не так уж и необходима. У тебя нашлись более могущественные защитники, чем я.
— Напротив, госпожа моя, ваша помощь была бесценна. И за это я навечно в долгу перед вами.
— Отчего же? Разве оживить умершего труднее, чем исцелить поражённого чумой или погасить огонь, равный по силе самому Солнцу?
— Дело в другом, госпожа моя. У богов свои законы... хотя, пожалуй, будет вернее называть их правилами игры. Этих правил они придерживаются в общении с людьми, хотя иногда позволяют себе действовать из прихоти. Мой бог-покровитель действительно способен вернуть мёртвого к жизни. Но он всегда забирает чью-то жизнь взамен. Поступает ли он так, исходя из собственного желания, или потому, что не может иначе, — мне неведомо.
— Значит, если бы он согласился оживить тебя...
— Вместо меня умер бы другой, очень дорогой мне человек.
— Твой друг, — понимающе кивнула Йин-нейр, — тот, что был с тобой в саду.
— Да, он был рядом со мной в ту минуту. Он взывал к Владыке смерти, предлагая свою жизнь в жертву за меня. И если бы ваша чудесная птица замешкалась в пути — кто знает, как всё могло повернуться? Для воскрешения нужен особый ритуал, но, как я уже говорил, у богов тоже бывают причуды. Они могли исполнить его просьбу — из прихоти, из любопытства или из привязанности ко мне... да, такое тоже случается. И мне страшно, Инари-сама... даже сейчас мне страшно вспоминать, как я очнулся и увидел его рядом, лежащим без движения.
— Прости, — Йин-нейр вздохнула. — Я увидела его через глаза волшебной птицы. Нам запрещено показывать чудеса нашего мира в присутствии простых смертных. К тому же он мог испугаться, не разобравшись в происходящем, и помешать оживлять тебя. Пришлось приказать птице оглушить его инфразвуком.
— Вам не за что просить прощения, Инари-сама. Хиромаса действительно мог бы помешать или даже броситься в бой, думая, что защищает меня от нечистой силы. Хорошо, что ваша птица может остановить человека, не навредив ему.
— Её крик способен поражать сердца страхом и повергать в беспамятство даже стойких людей. Нуэ — кажется, вы так её называете?
— Да, Инари-сама. Только Нуэ — порождение мрака, а ваша птица служит добру.
— Едва ли. — Йин-нейр горько усмехнулась. — Мы должны попрощаться теперь. Могу я ещё что-нибудь сделать для тебя?
Сэймэй долго молчал, вглядываясь в призрачное лицо богини — личину для обмана смертных глаз.
— Я прошу о великой милости, Инари-сама.
— Говори.
— Не будет ли с моей стороны слишком большой дерзостью попросить вас показать лицо? Если это не нарушит ваших законов, разумеется.
— Думаю, это допустимо, — задумчиво проговорила Йин-нейр. — Для тебя уже не тайна, что мы существа разной природы, и моя внешность едва ли что-то добавит к этому знанию. Но зачем тебе это?
— Я никогда не видел свою мать, Инари-сама. Я имею в виду её настоящий облик.
Несколько мгновений Йин-нейр молчала. Потом отвела руку вбок, что-то нажала. Полупрозрачный голубой силуэт мигнул, человеческие черты смазались и расплылись. Ещё через миг изображение снова обрело чёткость.
Сэймэй долго смотрел на голографический призрак, повисший перед ним в воздухе. Пристально, не отрываясь, разглядывал покрытую серебристым пушком острую морду, умные тёмные глаза под высоким лбом. Поставленные торчком, нервно подрагивающие треугольные уши. Покатые плечи, затянутые в тесное чёрное одеяние. Мохнатые руки с округлыми подушечками и длинными крючковатыми пальцами, похожие и не похожие на звериные лапы.
— Я, наверное, страшно выгляжу... для вас. — Йин-нейр смущенно спрятала клыки. На краю зрения метнулся и задрожал пышный белый хвост.
— Лик моей матери не может быть некрасив, — тихо отозвался Сэймэй. Не отрывая взгляда от голограммы, он опустился на колени и совершил земной поклон. Когда он выпрямился, его щёки чуть-чуть блестели, отражая свет изображения.
— Да будет лёгким ваш путь по Равнине Высокого Неба, Инари-сама.
— Прощай, Сэймэй. Будь счастлив.
***
— Я всë ещë не уверена, что это не был какой-то трюк, — заявила Амойя.
Нахохлившись и втянув голову в шейные перья, она восседала на своей жёрдочке за пультом связи. Встопорщенный гребешок на затылке переливался оранжево-зелёными разводами, свидетельствуя о крайней степени раздражения.
Доман пожал плечами. Он так устал, что не было сил даже спорить. Сидеть на мягком кресле после голых досок и колючих циновок было, конечно, приятно. И восстанавливающий коктейль, синтезированный бортовой кухней, был хорош на вкус и безусловно полезен для исстрадавшейся пищеварительной системы. Но при мысли о том, сколько обследований и операций предстоит пройти, чтобы опять стать собой, его охватывала глухая тоска.
Кажется, он наконец-то дозрел до того, чтобы решительно поменять сферу деятельности. Тем более, что в эффекторы его больше и не пригласят — с такой-то скандальной историей в резюме. Придется крепко подумать, чем заработать на жизнь и погашение долгов. Может быть... написать книгу?
Он передвинулся на кресле так, чтобы не касаться бедром пустого желобка для хвоста. Сегодня ему особенно не хватало ощущения целостности.
Молчал и Ка-Муури — но совсем по другой причине. По сложным законам иерархии улья, заступая на место шефа, он должен был перейти в его касту. Мучительная линька из морфы разведчика в морфу солдата должна была продлиться ещё трое суток. Ка-Муури стойко переносил все тяготы, связанные с повышением в звании, но ничего не мог поделать с вынужденной немотой — трансформация ротового аппарата и ускоренный рост мандибул временно лишили его дара речи.
— Как вы думаете, что это было? — не унималась Амойя. — Компактная магнитная ловушка для плазмы? Гравитационное поле высокого сжатия? Йин-нейр, признавайся, у тебя на корабле были какие-то экспериментальные разработки? Новые образцы оружия?
— Амойя, уймись, — устало попросила Йин-нейр. — Ты порешь чушь.
— Да вы что? — Амойя обвела взглядом всех коллег, развернув голову почти на двести градусов. — Всерьёз поверили этому фантазëру? Цивилизация высокоразвитых существ из параллельного измерения, которые опекают аборигенов, как домашних питомцев, — надо же такое придумать... Птенцам на смех!
Доман потëр глаза — чесотка опять донимала — и отхлебнул еще коктейля. Возражать было незачем, да и лень. Слава космосу, Абэ-но Сэймэй уже не был его личной головной болью. Пусть с ним разбирается Этическая комиссия, Дипломатическая комиссия, да хоть налоговая служба. И наплевать, кто он на самом деле — ловкий обманщик или посредник в общении с принципиально новой формой жизни. И совершенно не интересно, как он всё это провернул... и как вылечил своего ручного дикаря... Неужели Кин-нейр была настолько предусмотрительна, что заранее разработала и оставила своему отпрыску адаптированный для аборигенов антитоксин на все случаи жизни?
— Посмотри сюда, — вздохнула Йин-нейр.
На экране ее рабочей станции высветилась часть поверхности планеты. Поверх нее легли две толстые светящиеся изогнутые линии — красная и белая.
Каждая линия на конце разделялась на десяток линий потоньше.
— Траектория падения обломков катера. Я рассчитала, где они должны были приземлиться после разрушения.
Красный пучок линий рассеивался над южным берегом острова, перекрывая редкие жёлтые звездочки населенных мест.
— А вот куда они упали на самом деле.
Белая дуга уходила дальше к северо-востоку, пересекала весь клочок суши, по недоразумению именуемый «империей Ямато», и только за изломанной линией берега разлеталась веером мерцающих брызг, точно капля, упавшая на твердую поверхность.
Доман шумно вздохнул, и даже Ка-Муури, не имеющий возможности высказаться, выразил свое изумление энергичным стрёкотом, потерев рудиментарные надкрылья между собой. Это был уже не таинственный антидот и даже не пойманный на лету плазменный заряд.
— Отклоняющее поле, — неуверенно предположила Амойя.
Йин-нейр хмыкнула.
— С такого расстояния? Не смеши. Сэймэй даже не знал о падающих обломках, он в тот момент ещё разговаривал с нами. Или ты думаешь, что он ненадолго сбегал на свой тайный космодром, поднял перехватчик с грависетью, отбуксировал все обломки к океану и вернулся быстрее, чем мы заметили его отсутствие?
Амойя промолчала. Еë гребень поник и побледнел.
— И это ещё не самое странное, — добавила Йин-нейр. — За то время, что прошло от разрушения до падения, даже перехватчик не успел бы предотвратить катастрофу. Тот, кто отвëл обломки от населëнных мест, умеет делать то, на что мы ещё не способны.
— Или те, — пробормотал Доман.
— Или те. — Йин-нейр со вздохом погасила экран. — Но это уже вопрос не нашего уровня.
Амойя, уныло съёжившаяся на своём насесте, неожиданно встрепенулась и прижала к виску серебристый диск гарнитуры. Несколько десятков тиков молча слушала, потом нажала «отбой».
— Ну вот, — сказала она, скрывая за ворчливым тоном облегчение, — кажется, нас пока не распылят. Инцидент признали первым контактом, дело передано в Дипломатическую комиссию. Планета закрыта на карантин, нам предписано немедленно покинуть систему и прибыть с докладом в Центр ксенобиологии.
«Готовимся к отлёту», — написал Ка-Муури на экране. Потом надпись погасла, и осталось только изображение с наружных видеодатчиков. Корабль шёл по орбите, а по экрану полз сегмент крупного материка с повисшим сбоку хвостом-полуостровом и изогнутая линия архипелага, повторяющая дугу тектонического разлома. Незаживший рубец на каменной шкуре планеты, до сих пор содрогающийся от боли, пылающий нарывами вулканов, исходящий огненной кровью...
— Как думаешь, он был прав? — спросил Доман. — Когда сказал, что ткань между их... измерениями истончилась из-за вулканов и землетрясений?
Йин-нейр сделала неопределëнный жест.
— Как знать... Возможно, всë наоборот: из-за того, что граница измерений пролегла здесь, разлом остаëтся постоянно активным.
— Странно, что местные жители вообще выбрали эту территорию для заселения. Паршивое место, как по мне. Негостеприимное.
— Боюсь, это мы оказались недружелюбными гостями. Кто знает, удастся ли нам снова вернуть их доверие? И захочет ли Дипломатическая комиссия тратить на это ресурсы?
— Не знаю, — ухмыльнулся Доман, — и знать не хочу. Пусть те, кому охота, налаживают тут контакты с невидимками, договариваются насчет добычи сефирита, спят на вулканах и морозят задницы в снегу. Но уже без меня. Увольте
***
В комнате пахло цветущей сливой. Лёгкий, тонкий, дразнящий аромат тянулся ниточкой в прохладном воздухе, то терялся, то вновь распускался едва уловимой сладостью. Хиромаса открыл глаза и долго смотрел на цветущую ветку, стоящую в высокой узкогорлой вазе у его изголовья.
Слива — это значит, Новый год? Нет, тот праздник уже прошёл... Мысли тянулись медленно и вязко, как смола со сломанной ветки. Новый год, Великое очищение, повышение в ранге... Праздник белых коней...
Сэймэй!
Воспоминания обрушились, как вода из опрокинутого ведра — все разом. Хиромаса чуть не захлебнулся, придавленный ворохом противоречивых картин и смятенных чувств, не в силах разобраться, что из этого спутанного клубка пригрезилось ему в бреду, а что было на самом деле. Сэймэй мёртв; нет, Сэймэй жив! Белый шёлк на смятой траве, яркий мазок крови на серых похолодевших губах, отражение неба в пустых глазах... Радостная улыбка, царапина на щеке — будто за хурмой лазил в соседский сад; чистая кожа под прожжённой одеждой... Тёплые руки на плечах. Тихий шёпот на ухо...
Чувствуя, что голова вот-вот разорвётся от мыслительных усилий, Хиромаса перекатился на бок и сел. Это было опрометчивое движение: все мышцы немедленно заболели, словно его избили тяжёлыми батогами, правую руку будто огнём прожгло, в висках затрещало с удвоенной силой, а желудок зачем-то решил перевернуться вверх тормашками.
Хиромаса подышал, успокаивая тошноту. Противный вкус по рту — металлический, словно бы от крови — ничуть не облегчал задачу, но понемногу внутренности перестали беситься. Хиромаса медленно поднялся на ноги, удивлённо посмотрел на привязанную к груди руку. Знакомые занавески с изображением колокольчиков и бамбука придали ему уверенности. Вряд ли кто-то кроме Сэймэя мог разместить гостя в этой комнате. Если бы о Хиромасе позаботились его собственные или дворцовые слуги, они забрали бы его из дома колдуна со всей возможной поспешностью.
Но картина смерти слишком ярко запечатлелась в памяти, и страх не хотел отпускать, цеплялся за сердце холодными клешнями. Осторожно переставляя ноги и стараясь не обращать внимания на опасно качающиеся стены, Хиромаса побрёл к выходу. Расположение покоев он тоже хорошо помнил.
Ему не дали уйти далеко. Дверь, загораживающая выход на галерею Восточного крыла, распахнулась, прежде чем он успел к ней прикоснуться. Неловко качнувшись вперёд, он потерял равновесие, дрожащие от слабости ноги подогнулись — и Хиромаса с огромным облегчением свалился на руки тому, кто стоял с другой стороны двери, уткнулся пылающим лбом в прохладный белый шелк домашнего косодэ.
— Что ты тут делаешь? — возмутился Сэймэй, перехватывая неожиданную ношу поудобнее. — Тебе ещё нельзя вставать!
— Сэймэй, — выдохнул Хиромаса, выпрямляясь. — Ты живой... Живой?
И, сам плохо понимая, как ему в голову пришло такое, ухватил его за отворот косодэ и потянул в сторону, открывая чистую, здоровую кожу без единого пятнышка.
Хотя... Если приглядеться, то одно пятно всё-таки было. Большое, но очень бледное, почти не выделяющееся на коже. Неровный овал напротив грудины и чуть-чуть левее. Как если бы на живое тело положили заплатку, словно на порванную ткань.
Хиромаса накрыл этот след ладонью. Липкий страх снова поднялся со дна души, мешая спокойно дышать. На миг показалось, что всё вокруг — мягкое ложе, мирный дом, сад с цветущими сливами, тёплые руки Сэймэя — просто милосердная иллюзия, скрывающая под собой настоящую картину, как лоскут фальшивой кожи скрыл под собой ужасную рану... Что на самом деле...
Тук-тук. Сердце Сэймэя чётким двойным ударом постучалось ему в ладонь. Словно напомнило: я — тут. Я тут, я рядом, я никуда не денусь. Тук-тук.
— Всё хорошо, — Сэймэй говорил очень мягко, точно утешал больного ребёнка. — Всё хорошо, мы живы, только тебе надо прилечь, а то раны откроются... ну, что, пойдём?
Придерживаясь за плечо Сэймэя, Хиромаса добрался назад в спальню и опустился на ложе, чувствуя себя полностью обессиленным.
— Приляг и отдохни, ты ещё ослаблен, — Сэймэй поправил ему изголовье. — Надо, чтобы яд полностью вышел из крови.
— Яд... — растерянно пробормотал Хиромаса. — Какой яд?
— Существо, с которым ты сражался, оказалось ядовитым. Если бы не помощь богов, ты мог бы умереть.
— Существо... ох! — Хиромаса чуть не подскочил на ложе, с гадливостью вспомнив чудовищного жука-переростка. — Сэймэй, что это была за тварь? И откуда она взялась у тебя в саду?
— Химамуси-нюдо, — без запинки отозвался Сэймэй. — Очень опасный ёкай. Некоторые из них живут тихо и не причиняют людям большого вреда — ну, разве что напугают или масло из лампы выпьют. А этот, как видишь, оказался ужасно драчливым.
Хиромасу передёрнуло от отвращения.
— Я думал, химамуси только по ночам появляются...
— Да, но если их призвать, то могут появиться и днём.
— Это Доман натравил его на тебя? — Хиромаса скрипнул зубами, увидев, как Сэймэй кивнул. — Где этот мерзавец? Я с ним ещё не закончил! — Он попытался встать, но Сэймэй быстро ухватил его за плечи и слегка надавил, заставляя лечь обратно.
— Успокойся. Доман больше никому не причинит вреда.
— Ты его не убил? — Хиромаса пристально вгляделся в лицо друга, ничуть не удовлетворённый его уклончивым ответом. — Сэймэй, неужели ты просто взял и отпустил его? Зачем?
Сэймэй развёл руками.
— Так было нужно. Но ты не тревожься: он уже далеко от Столицы и никогда больше не вернётся сюда.
— И ты ему поверил? — с разочарованием пробормотал Хиромаса. — Ох, Сэймэй, и зачем ты такой добрый? Он тебя чуть не убил, а ты дал ему уйти...
— Ну, не убил же.
— А, кстати! Я так и не понял, что произошло. Я просил Тайдзан-фукуна вернуть тебя, но раз он не забрал меня взамен, значит, это не он тебя воскресил?
Сэймэй тяжело вздохнул.
— Кончено, не он. И на будущее, Хиромаса, очень тебя прошу: не пытайся взывать к Владыке просто так. Без должного ритуала ты никого воскресишь, зато потерять свою жизнь можешь очень легко. Обещай мне, что больше не будешь делать таких глупых вещей.
— Обещаю, — слегка приуныв, отозвался Хиромаса. — Так кто же тебя всё-таки спас?
— Меня спасла одна... кицунэ. Дальняя родственница моей матери.
— Вот просто так, проходила мимо и спасла? — Хиромаса возмущённо уставился на друга. — Сэймэй, ты опять меня разыгрываешь, да?
— Нет, — улыбнулся Сэймэй, глядя на него в ответ с невероятной искренностью. — Честное слово, всё так и было.